Текст книги "Бродяга Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

22. ЧТО ПРОИЗОШЛО НА ВЕРФЯХ И В ОКРЕСТНОСТЯХ ТАВЕРНЫ ТАСДРОНА

– Назад! Тебе что, жить надоело? – крикнул кто-то.

Двое молодцов схватили меня и оттащили назад, в толпу. На моей разрезанной тунике выступила кровь: меч пьяного пирата задел мою грудь, оставив длинную царапину. Несколько человек с помощью шестов, какими обычно отталкивают от причала галеры, оттесняли негодующую толпу. Я оказался в самой ее гуще, меня сдавили со всех сторон. Ранивший меня пират расхохотался и отвернулся.

– Где стражники? – закричал я, – В городе квартируют бойцы из Порт-Коса и из Ара. Где они?

– Заняты важным делом, – хмуро обронил какой-то портовый рабочий, – защищают дома, в которых обосновались. До Виктории им нет дела.

На моих глазах около полусотни пиратов, не встречая никакого отпора, грабили портовые склады, в то время как горожане под угрозой оружия грузили награбленное добро на повозки, стоявшие у причала. Некоторые из речных разбойников несли факелы, явно собираясь после разграбления поджечь склады.

– К утру они соберут свою дань в полном объеме, – сказал человек, стоявший рядом со мной.

Пираты, расхаживая по причалу с бутылками паги, пили из горлышка, проливая себе на грудь. Они разбивали бочки, ломали клети и потрошили ящики. Это не имело смысла, однако пираты, видимо, хотели не только ограбить, но и запугать город.

– У нас численный перевес пятьдесят к одному, – сказал я. – Почему бы нам не задать им взбучку? Давайте я нападу на них первым.

– Ты что? – испуганно шикнул на меня мой сосед. – Это же настоящие головорезы! Лучше не дергайся, глядишь, и не тронут. В Виктории они всегда ведут себя как хозяева.

Я услышал крик и увидел, как один из пиратов, рослый, мускулистый малый, вскинув на плечо женщину, понес ее на свое судно.

– Что с ней будет? – спросила какая-то женщина из толпы.

– Если она красива, – отозвался мужчина, находившийся рядом с нами, – на нее наденут ошейник и оставят в цитадели Поликрата ублажать его молодцов. Ну а коли сочтут дурнушкой, то перережут глотку и выбросят за борт.

Женщина ахнула и схватилась за вуаль.

Швырнув пленницу к своим ногам на доски пристани, пират сорвал с нее одежду и передал товарищу, стоявшему на палубе ближайшей галеры. Тот, ловко орудуя веревкой, привязал обнаженную женщину снаружи бортового ограждения. Борта галеры уже украшали другие пленницы, выставленные таким же образом на всеобщее обозрение. С одной стороны, это тешило самолюбие разжившихся добычей разбойников, а с другой – должно было охладить горячие головы из числа местных жителей: вздумай кто-то стрелять по судну, первыми пострадали бы ни в чем не повинные пленницы.

Правда, эта женщина оказалась миловидной, и глотку ей, скорее всего, не перережут. Похотливые брутальные мужчины, какими в большинстве своем являются разбойники, находят подобным милашкам лучшее применение. Но вот клеймо и ошейник, надо полагать, ждали ее в самом ближайшем будущем.

– На твоем месте, – сказал мой сосед стоявшей рядом с нами женщине, – я постарался бы потихоньку отступить назад да пустился бы наутек.

– Я свободная женщина! – возразила она.

– Те красотки, что привязаны голышом к борту, тоже были свободными, – сердито проворчал он.

Его собеседница отпрянула, видимо испугавшись.

Ярдах в семидесяти я углядел Клиомена, командовавшего своими подручными.

– Эй ты там, бабенка! – крикнул один из громил, обшаривавший взглядом толпу. – А ну выйди вперед!

Один из шестов, которыми отделяли толпу, по его приказу опустили.

– А ну выходи! – повторил он. – Живо!

Женщина покачала головой и попятилась, рассчитывая укрыться за людскими спинами.

– А ну, сорвите с нее вуаль! – распорядился пират.

– Спасите, помогите! – заголосила женщина, но сильные руки уже сорвали капюшон с ее головы.

Она оказалась прелестной: за такую красотку на любом рынке дали бы хорошую цену. Одно непонятно: чего ради свободная женщина потащилась в порт, в то время как там свирепствовали налетчики? Она должна была хорошо понимать, чем это может обернуться.

– Ко мне, милашка! – приказал пират.

Женщина, дрожа от страха, приблизилась к нему.

Я едва не рванулся ей на выручку. Но двое ближайших соседей повисли у меня на плечах и не пустили.

Острием меча пират разрезал ее одежду, и она в свете разбойничьих факелов предстала перед всеми нагой.

– Ложись! – приказал громила.

Женщина заколебалась, затравленно озираясь по сторонам.

– Делай, что сказано, если не хочешь, чтобы я вспорол твое брюхо так же, как вспорол тряпье! – проревел головорез, уткнув острие меча в ее обнаженный живот. Потом он расхохотался и, оглядев толпу, проорал: – Эй, граждане Виктории! Я только что раздел свободную женщину из вашего паршивого городишки и намерен использовать ее, как мне того захочется. Может быть, кто-то из вас имеет намерение мне помешать?

Двое мужчин продолжали крепко удерживать меня на месте. Никто другой даже не шевельнулся.

– На колени! – приказал пират женщине.

Та повиновалась. Потом он приставил острие меча к самому ее горлу. Медленно, словно в оцепенении, женщина подняла руки к волосам, связала их узлом и, подняв взгляд на разбойника, произнесла:

– Пощади меня, господин! Молю о пощаде!

Некоторое время пират не отводил меча от ее горла, в то время как его взгляд похотливо скользил по обнаженным прелестям соблазнительной пленницы. Потом он рассмеялся и убрал клинок в ножны. От нахлынувшего облегчения она едва не лишилась чувств.

– Встань! – приказал он. – Бегом к ближайшей галере! Умоляй парней на ней, чтобы они привязали тебя к борту.

– Да, господин! – воскликнула женщина и, как подобает получившей приказ рабыне, стремглав бросилась исполнять его.

– В Виктории мы можем делать все, что нам угодно, – заявил пират. – Может, кто-то из вас со мной не согласен? Ну?

Возражений не последовало, и он, снова рассмеявшись, направился к кораблям.

На моих глазах новую рабыню привязали к поручням рядом с остальными.

– По-моему, она хотела, чтобы на нее надели ошейник, – промолвил кто-то.

– Они все этого хотят, – отозвался другой.

Разумеется, мужчины в толпе никогда не встречали такой женщины, как мисс Беверли. Женщины, которая не может быть рабыней! Но что, если на самом деле в глубинах своей души как раз она-то и является истинной прирожденной рабыней?

Если она такова, то сделала из меня большого дурака, ловко притворившись, будто является по натуре свободной женщиной. Как вообще следовало понимать ее постоянное раздражение, продажу Лолы, попытку натравить на меня стражников Порт-Коса и, наконец, ее поведение в таверне Хиброна, поставившее меня в унизительное положение?

Что, если на самом деле по своей природе она рабыня? Могла ли Беверли оказаться прирожденной рабыней? Одна эта мысль едва не заставила меня исторгнуть крик ярости и удовольствия. Если она и вправду рабыня, я выясню это. И тогда, несмотря ни на какие препятствия, Беверли станет моей собственностью.

Я буду для нее суровым господином. Беверли обязана мне очень многим, и если все ее притязания на статус свободной женщины окажутся ложными, она узнает, что такое моя плеть! Да, эта маленькая дерзкая стерва покорится моей безжалостной власти, о чем непременно узнает вся Виктория!

– Утром мы заплатим им дань, – промолвил кто-то в толпе.

– У нас нет выбора, – отвечал другой.

– Не стоило нам все это затевать, – подал голос еще кто-то, – Хотели сэкономить, а нажили крупные неприятности.

– Верно, – поддержали его другие.

Мои глаза слезились от дыма. Набат уже давно смолк, народ тоже в основном безмолвствовал. Зато отлично был слышен шум и треск пламени.

– Нам преподали хороший урок, – сказал кто-то.

– Поликрат владеет Викторией, – подхватил кто-то еще.

– Верно, – согласился другой.

Я повернулся и медленно пошел прочь с пристани, направляясь назад, к таверне Тасдрона.

В голове моей теснилось множество мыслей.

Я видел, как свободную женщину Виктории раздели, проявив к ней не больше снисхождения, чем к клейменой рабыне, и она, нагая, на коленях перед пиратом, собственными руками на глазах у сотен сограждан завязала на своей голове узел покорности. Я был свидетелем трусости, безволия и покорности с одной стороны и беспримерной наглости с другой.

Пираты захватывали женщин, грабили склады, поджигали здания, а граждане Виктории, имевшие огромный численный перевес, сносили все это с безропотностью обреченных. Они предпочли не драться, а откупиться, заплатив дань.

И еще я размышлял о сделанном мною открытии: О том, что я, оказывается, хочу владеть мисс Беверли Хендерсон. Именно владеть, как землянин может владеть парой сапог, свиньей или собакой, а житель Гора – тарном, домашним слином или существом еще более ничтожным и низким. Рабыней.

– Не надо! – крикнул я человеку, который скрючился над мечом, приставив его острие к собственному животу. – Нет!

Прежде чем он успел хоть как-то отреагировать, я прыгнул и ударом ноги выбил у него меч. Клинок, успев все-таки скользнуть вверх и разрезать его тунику, со звоном покатился по темной улочке. Человек упал на колени. Его вырвало, но он потянулся за своим мечом, схватил его снова, шатаясь, поднялся на ноги. В ярости он прорычал:

– Кто ты такой? Зачем ты лезешь не в свое дело?

Самоубийца двинулся на меня, выставив перед собой меч, однако я приметил, что клинок дрожит, и ему даже пришлось взяться за рукоять обеими руками. Острие смотрело прямо на меня, но я не отступил, уверенный в том, что удара не последует.

Так и вышло. Опустив меч, незнакомец попятился, сполз, сотрясаясь от рыданий, по каменной стене и, уже сидя у ее подножия, обхватив голову руками, повторил свой вопрос:

– Кто ты такой? Зачем лезешь не в свое дело?

– Да хоть бы затем, чтобы сказать: если уж тебе приспичило проткнуть кого-нибудь мечом, так неужели ты не можешь найти другое брюхо?

– Дай выпить, – простонал он.

– Неужели дошло до этого? – спросил я. – А как же слава, честь, сталь?

– Мне нужно выпить! – угрюмо повторил человек.

– Я только что вернулся с пристани, – сказал я. – Ты как и все прочие в таверне Тасдрона, не мог не слышать набата.

– Мне нет дела ни до какого набата! И в порту мне делать нечего!

– Однако из таверны ты все-таки ушел, – заметил я. – Хочешь сказать, что направлялся вовсе не в порт?

– Я все равно ничего не мог поделать! – прохрипел он, – Ничего!

– Мутит, да? Гляжу, ты вышел из таверны не в лучшем виде. Но почему-то оказался на улице, ведущей к порту.

– Я упал, – проворчал мужчина. – Я не мог даже идти.

– Не можешь – не надо. А хочешь узнать, что произошло на пристани?

– Какая разница? От меня все равно никакого толку.

– Нет, ты все-таки послушай. Там, у пристани, причалили две пиратские галеры. Пираты, числом чуть поболее полусотни, под началом известного Поликратова подручного Клиомена…

– Я не хочу слышать об их делишках!

– На виду у сотен жителей Виктории они разграбили и пожгли портовые склады. Прямо на глазах у сотен негодующих, но отчаявшихся, дрожавших от страха людей они, с наглым смехом потешаясь над ними, творят все, что им заблагорассудится. Со свободных женщин срывают одежду и привязывают их к судовым бортам, чтобы потом обречь на ношение пиратских ошейников.

– Ошейник для женщины – самое подходящее украшение, – хмуро заметил мой собеседник.

– Может быть, но чей? Неужели ты, подобно этим трусам, с готовностью уступил бы свою женщину первому попавшемуся насильнику? Выходит, Поликрат с Клиоменом настоящие мужчины в отличие от тебя и прочих местных ротозеев. Ты находишь справедливым, чтобы лучшие красавицы Виктории стояли на коленях у ног пиратов, вместо того чтобы валяться у твоих ног?

Он со стоном обхватил голову руками.

– А мне-то думалось, – продолжил я, – что именно такие мужчины, как ты, способны внушать настоящий ужас, и, значит, робеющие перед плетью, готовые пресмыкаться рабыни должны бояться их больше, чем любых пиратов.

– Дай выпить! – прохрипел он.

– Но, оказывается, ты так боишься Поликрата с Клиоменом, что готов уступить им и женщин, и все прочие богатства своего города.

– Я родом не отсюда.

– Мало кто из жителей Виктории является здешним уроженцем, однако все они постоянно живут здесь. Кто, если не мы, – настоящие граждане Виктории?

– Мне плохо…

– В порту пираты нанесли оскорбление всему городу и его жителям, потому что горожан некому было возглавить. Я видел сотни людей, толпившихся у причалов, но не решавшихся воспрепятствовать грабежу, потому что у них не нашлось вождя. Наглые, тщеславные, безжалостные разбойники заставляли свободных людей грузить награбленные товары на разбойничьи суда! Я видел, как люди, чье добро расхищали или просто уничтожали ради потехи, не осмеливались поднять в свою защиту не только руку, но даже и голос. В порту до сих пор не продохнуть от дыма, а некоторые строения еще полыхают.

Он молчал.

– Кого там не хватало, так это тебя, – сказал я.

– Что ты ко мне цепляешься?

– Как-то раз в таверне Тасдрона ты спас мне жизнь. Разве я не вправе в ответ спасти твою?

– Коли так, значит, мы квиты, – с горечью промолвил мужчина. – Больше никто из нас никому ничего не должен. Ступай своей дорогой и оставь меня в покое.

– Я заметил, что Глико, не последний человек в купеческой гильдии Порт-Коса, в последнее время постоянно вел с тобой какие-то разговоры. И хотя содержание ваших бесед мне, конечно, неизвестно, можно предположить, что он, опасаясь объединения пиратов востока и запада, уговаривал тебя принять участие в каком-то плане, имеющем целью воспрепятствовать этому объединению.

– Голова у тебя, вижу, варит…

– Однако, как я понимаю, все уговоры оказались тщетны.

– Я ничего не могу для него сделать.

– Позволь заметить, что раз уж он счел нужным обратиться по такому вопросу именно к тебе, значит, у него были на то основания. Видимо, люди помнят о твоем мужестве и воинском искусстве.

– Все это в прошлом. Нынче я уже не тот, что был прежде.

– Мне кажется, когда-то ты занимал высокое положение среди стражей Порт-Коса, – сказал я.

– Я был их капитаном, – признался мой собеседник. – Да, именно я прогнал оттуда взашей шайку Поликрата. Это дело давнее. Но того капитана больше нет.

– А что с ним случилось?

– Да то, что он стал больше интересоваться нагой, чем законами чести, опозорил свое имя – и в результате был уволен со службы. Покинул свой город и обосновался в Виктории.

– А как звали того доблестного капитана? – осведомился я.

– Имя этого опозорившего себя пьяницы я забыл, – мрачно ответил он.

– Окажись ты в порту, все могло бы сложиться по-другому, – сказал я.

– А почему ты сам не возглавил народ?

– Куда мне? Я не воин, не владею оружием и не умею вести людей за собой.

Он промолчал.

– А вот такой человек, как ты, мог бы в корне изменить ход событий.

Вместо ответа мужчина вытянул вперед правую руку. Большая, сильная, она ощутимо дрожала. Да что там дрожала – тряслась.

– Когда-то, – мрачно промолвил он, – я мог нанести тысячу ударов подряд с точностью до волоска. Произведя тысячу выпадов, я всякий раз попадал в кольцо диаметром с медную монету. Но теперь… Сам видишь, что теперь со мной стало.

Он уронил трясущуюся руку, ударил кулаком по каменной кладке и зарыдал.

– Тогда в таверне Поликрат запросто мог меня убить. Ему прекрасно известны все мои слабости, и если он не сделал этого, то лишь в память о былом. Дело в том, что мы вместе росли на причалах Порт-Коса, и лишь потом наши пути разошлись. Оба мы посвятили себя мечу, но я стал служителем закона, а он – разбойничьим вожаком.

– Чего хотел от тебя Глико? – поинтересовался я.

– Много чего. Ему нужен тот, кто сможет собрать вокруг себя людей, воодушевить их и подвигнуть на осуществление плана штурма цитадели Поликрата.

– И что ты ответил ему? – спросил я.

– Для того чтобы такой план стал реальностью, потребовались бы сотня осадных кораблей и десять тысяч человек.

Я кивнул, подумав, что такая оценка вполне реалистична. Для тех сил, которые речные города были в состоянии собрать на реке, твердыня Поликрата, пожалуй, и впрямь могла считаться неприступной. Мне уже доводилось слышать такие отзывы от других, и сказанное бывшим воином лишь подтвердило печальный факт. Печальный, ибо красота мисс Беверли Хендерсон сделалась достоянием тех, кто укрывался за мрачными стенами разбойничьего оплота.

– Значит, положение безвыходное? – спросил я.

– Совершенно безвыходное.

– Завтра Виктория должна уплатить дань Поликрату.

Мой собеседник пожал плечами.

– Люди говорят, будто пираты – подлинные хозяева города.

– Так оно и есть.

– И никто не в состоянии бросить им вызов?

– Никто.

– Могу ли я чем-то тебе помочь? – спросил я с печальным вздохом.

– Можешь. Дай мне выпить…

Я отвернулся и зашагал по улице к таверне Тасдрона. Она оставалась открытой, хотя обычное оживление в ее зале сменилось всеобщим унынием. Когда я зашел внутрь, никто со мной не заговорил. Люди старались не встречаться со мной взглядом. Вместо обычной кружки я приобрел бутыль паги навынос и вернулся к бывшему капитану стражи, понуро сидевшему под каменным забором.

Когда я остановился перед ним, он вскинул на меня мутные глаза. При виде бутыли, однако, взгляд его оживился. Схватив протянутую мною бутылку, спившийся воин зубами вытащил пробку и припал к горлышку.

– Прости за мои необдуманные слова, – сказал я. – Никто не давал мне права так говорить с тобой. Гнев и досада не оправдание – мне следовало быть сдержаннее.

– Ты жалеешь меня?

– Да, – сказал я, – мне тебя жаль.

Медленно, собрав все остатки воли, понукаемый холодной яростью, бывший стражник поднялся на ноги. Глаза его были полны гнева.

– Жалеешь? – повторил он. – Меня?

– Мне известно, что ты проштрафился и лишился права на алые одежды воина.

– Вздор! Никто не может лишить меня пурпура, коль скоро он мне дарован.

Он разорвал на груди верхнюю тунику, и под ней обнаружилась вторая, в лунном свете отливавшая алым.

– Видишь! Отобрать у меня это можно только мечом! И пусть кто-нибудь, если ему надоела жизнь, попытается оспорить мое право на ношение одеяния воина!

– Ты сам лишаешь себя всех прав, – заметил я. – Ты конченный человек. Пей!

Он злобно воззрился на бутылку. – Ты ведь даже забыл имя того капитана, который отогнал пиратов от Порт-Коса. Его больше нет. Пей!

Бывший воин, обеими руками сжимавший бутыль близ горлышка, понурясь, уставился на него, а потом неожиданно вскинул глаза к двум горианским лунам и издал долгий громкий крик, начавшийся как горестный стон, но закончившийся яростным ревом. Неожиданно он развернулся и изо всех сил ударил бутыль о каменную стену. Она разлетелась вдребезги, осыпав его острыми осколками.

– Я вспомнил того воина, – промолвил он.

– Как его звали? – спросил я.

– Каллимах. Его звали Каллимах из Порт-Коса.

– Но его больше нет, не так ли? – спросил я.

– Он жив! – проревел бывший стражник и со страшной силой обрушил на камень оба тяжелых кулака. Между его пальцами сочилась густая темная кровь.

– И где же он?

– Здесь, – ответил мой собеседник, медленно поворачиваясь ко мне лицом. – Это я.

– Рад слышать, – произнес я и, наклонившись, поднял с земли его упавший клинок. – Возьми меч, Каллимах. Он твой и тебе еще пригодится.

Вложив меч в ножны, воин смерил меня долгим, очень долгим взглядом, после чего сказал:

– Ты оказал мне услугу. Чем я могу отплатить тебе?

– Как раз на сей счет у меня имеется некий план. Научи меня владеть мечом.

23. МЕНЯ ВСТРЕЧАЮТ В ЦИТАДЕЛИ ПОЛИКРАТА. КЛИОМЕН УСТРАИВАЕТ МНЕ ИСПЫТАНИЕ. Я ВЫБИРАЮ СЕБЕ ДЕВУШКУ НА НОЧЬ

Обнаженная рабыня, обвешанная цепочками и бубенцами, извивалась перед нами на красных плитках пола.

Поликрат, сидевший рядом со мной за широким низеньким столиком, задумчиво соединил вместе куски желтовато-коричневого камня, две половинки некогда расколотого топаза. После соединения осколков из коричневых прожилков на их поверхности образовался контур речной галеры. Не могло быть никаких сомнений в том, что две эти части некогда представляли собой единое целое.

– Замечательно, – сказал Поликрат. – А как поживает мой друг, Рагнар Воскджар?

– Прекрасно, – ответил я, – и, конечно же, он велел справиться о твоем самочувствии.

– У меня все в порядке, и ты по возвращении можешь заверить его, что я готов поучаствовать в нашем общем деле.

– Через двадцать дней, – сказал я, – считая время на мое возвращение и подготовку наших кораблей, мы будем у ворот твоей гавани.

– Превосходно, – одобрил Поликрат.

– Потом, – продолжил я, – мы проследуем к Арской фактории, чтобы разорить ее пакгаузы и сжечь тамошние суда. Вслед за этим настанет черед Порт-Коса. Оба этих порта, обеспечивающих контроль над рекой, должны стать нашими.

– Забавно, – сказал Поликрат, – что в то время, как мы объединяем свои усилия, раздоры между Аром и Косом не позволяют им выступить против нас совместно.

– Их недальновидность и глупость, – подхватил я, – должны стать залогом нашего успеха.

– Верно, – рассмеялся Поликрат. – Давай же выпьем за это!

Он поднял свой кубок. Чокнувшись с ним, я протянул свой кубок и к Клиомену, сидевшему с хмурым видом по правую руку от Поликрата.

Соприкоснувшись краями бокалов, мы выпили. Клиомен не переставая сверлил меня взглядом, но я отвернулся и сосредоточил внимание на рабыне, продолжавшей извиваться по полу, выложенному красной плиткой. Она исполняла танец желания, весьма распространенный среди горианских невольниц, состоящий, как правило, из нескольких четко разделяющихся фаз, каждой из которых, согласно ее эмоциональному и сексуальному настрою, соответствует определенный набор поз и движений. При этом изменяется и характер музыкального сопровождения.

Таких фаз в большинстве версий танца обычно пять. В первой девушка танцует с напускным равнодушием, делая вид, будто мужчины, перед которыми она по обязанности должна выступать, совершенно не волнуют и не привлекают ее. Во второй фазе деланное равнодушие сменяется беспокойством по поводу того, что никто из зрителей не возбудился видом ее наготы и не пожелал ее. На этой стадии она уже начинает проявлять свою сексуальность, но пока робко и сдержанно. Впрочем, к концу данной фазы становится ясно, что сдерживать глубинное желание ей более не под силу. Рабыня обнаруживает не только свои сексуальные потребности, но и боязнь того, что мужчины могут счесть ее недостаточно привлекательной. С каждым тактом, каждым движением ее возбуждение становится все более очевидным.

В третьей фазе танца плясунья пока еще в достаточно сдержанных движениях дает понять, что ее попытки не увенчались успехом. Выставляя себя напоказ, девушка языком мимики и жеста демонстрирует мужчинам свою готовность удовлетворить их желания. Она приглашает их овладеть ею, но что, если танец не возбудил похоти ни в ком из господ? Ее охватывает страх, ибо рабыню, не сумевшую понравиться, ждет суровое наказание. Ее могут заковать в цепи и бросить в конуру. В конце концов, рабыня, не вызывающая желания, никому не нужна, и ее могут просто убить.

Обычаи Гора практически не ставят преград на пути женской сексуальности. На данной стадии женщина чувственно и бесстыдно выражает танцем свое стремление отдаться и страстный призыв овладеть ею. Эту фазу порой называют «течка суки на цепи», подчеркивая тем самым животный характер женской чувственности.

Пятая, завершающая фаза танца не только сексуальна, но и драматична. В этой фазе девушка, переполняемая сексуальным желанием, недвусмысленно демонстрирует свою рабскую сущность. На этой стадии танцовщица редко поднимается на ноги – она перекатывается по полу, извиваясь на спине, на животе или на боку, приподнимается на четвереньки или ползает на коленях, старясь представить свое тело в наиболее выгодном, возбуждающем ракурсе. Все это сопровождается страстными призывными стонами и выкриками. Рабыня уже не предлагает себя, но униженно и страстно умоляет господ снизойти до ее тела. Эту фазу, самую бесстыдную и возбуждающую, именуют «течкой рабыни», давая тем самым понять, что в такой женщине сексуальное начало гораздо сильнее, чем в животном.

– Я рассчитывал, что топаз попадет ко мне раньше, – заметил Поликрат. – Мое послание Рагнару Воскджару было отправлено более пятидесяти дней назад.

– В крепости Рагнара не сразу пришли к решению, – ответил я. – Такого рода союзы заключаются не с бухты-барахты, а после зрелого размышления. Кроме того, мне пришлось застрять в Виктории. По всей реке полно патрулей. Стражники спят и видят, как бы им перехватить гонца с топазом.

– Я бы чувствовал себя лучше, – сказал Клиомен, – если бы увидел твое лицо.

– Но я ношу маску именно для того, чтобы никто не мог меня узнать, – пояснил я.

– Это обычное дело, Клиомен, – поддержал меня Поликрат. – Гонец, перевозящий топаз, всегда скрывает свое лицо в чужих крепостях. Тайна личности – обязательное условие его работы.

– Откуда ты знаешь, может, я сам Рагнар Воскджар, – сказал я Клиомену.

Пират отпрянул.

– Но ты не он, – усмехнулся Поликрат. – Такой осторожный, расчетливый и осмотрительный человек, как Рагнар, никогда не рискнул бы лично заняться опасным делом.

– Думаю, ты прав, – ухмыльнулся я. – Во всяком случае, в отношении того, что я действительно никакой не Рагнар Воскджар.

– Кого-то ты мне определенно напоминаешь, – покачал головой Клиомен. – Мы нигде не могли встречаться?

– Возможно, – ответил я, пожав плечами.

– Пойми, Клиомен, – промолвил Поликрат, – не исключено, что наш друг очень хорошо известен в речных городах. В таком случае, ни ему, ни Рагнару, ни нам не выгодно раскрывать его инкогнито. Если он занимает высокое положение в каком-нибудь прибрежном городе, то разглашение его имени пойдет во вред нашему делу. Зачем людям знать, что столь важная персона связана со мной или Рагнаром?

– Тут ты прав, – согласился Клиомен.

– Кроме того, – добавил Поликрат, – мне кажется, что по меньшей мере в одном прибрежном городе наш друг и впрямь очень хорошо известен.

– Это так, – не кривя душой, подтвердил я, ибо в Виктории меня и вправду неплохо знали.

Музыка закончилась, и девушка, звякнув бубенцами, простерлась ниц перед столом Поликрата, умоляюще протянув руку. Когда она подняла голову, я безошибочно прочел в ее взоре глубокое искреннее желание отдаться. Она была подлинной рабыней.

– Господин! – простонала девушка. – Умоляю, господин!

Поликрат, едва ли обращавший на рабыню внимание во время танца, скользнул по ней небрежным взглядом.

– Отдай меня своим людям, господин! – взмолилась девушка. – Брось меня им!

Поликрат кивнул крепкому, мускулистому детине, и тот, подойдя к девушке сзади, наклонился и за плечи поднял ее с пола. Беспомощная, она повисла в его могучих руках, касаясь пола лишь пальцами ног.

Поликрат подал знак, указав на один из столов. Плечистый пират мигом отнес рабыню туда и швырнул на столешницу, так что бубенцы звякнули, а тарелки и бокалы полетели в стороны. Разбойники с хохотом разложили девушку на столе, широко разведя в стороны ее руки и ноги.

Стол окружили возбужденные мужчины, и она издала крик восторга и наслаждения.

– Я понял, кого ты мне напоминаешь, – сказал Клиомен.

– Кого? – поинтересовался я.

– Одного портового грузчика и кабацкого драчуна из Виктории по имени Джейсон.

Я улыбнулся.

– Сходство есть, – сказал Поликрат.

– Джейсон из Виктории неплохо бился на кулаках, но совершено не владел мечом, – добавил Клиомен.

– Тогда как же я могу быть им? – спросил я.

– А вот посмотрим! – вскричал Клиомен, одним прыжком перемахнул через стол и выхватил свой клинок.

Я невозмутимо взглянул на Поликрата.

– О том, что я именно тот, за кого себя выдаю, свидетельствует топаз. Посуди сам, сумей кто-то из врагов Рагнара Воскджара завладеть камнем, чего ради он потащил бы топаз сюда? Какой в этом смысл?

– Твои рассуждения убедительны и кажутся мне справедливыми, – согласился Поликрат. – Но и Клиомен прав. Сходство с тем малым у тебя имеется.

– Ну уж это-то точно не моя вина, – с улыбкой заметил я.

– Ты, надеюсь, не обидишься, если мы проведем испытание? – осведомился Поликрат.

– Ничуть, – с усмешкой ответил я. – С другой стороны, слава о боевом мастерстве Клиомена распространилась по всей реке. Надеюсь, все понимают, что у меня нет охоты оказаться насаженным на его клинок, словно туша на вертел?

– К бою! – с усмешкой скомандовал Поликрат.

Я откинул плащ, обнажил висевший у бедра клинок и ударом ноги отшвырнул с дороги низенький столик, не спуская глаз с соперника, который вполне мог броситься на меня прежде, чем я приму защитную стойку. Пираты, сидевшие за столами, оторвались от еды и питья в предвкушении интересного поединка. Нагие, но обильно увешанные украшениями рабыни, разносившие напитки и закуски, перестали сновать между столиками и, опустившись на колени, замерли, чтобы не мешать господам любоваться зрелищем.

Клиомен сделал неожиданный выпад, но я ловко отразил его. Пират атаковал меня трижды, из разных позиций, но всякий раз я легко уклонялся, и его уколы не достигали цели.

В помещении послышался приглушенный гомон: интерес к поединку возрастал. Стало ясно, что Клиомен напрасно рассчитывал на легкую и скорую победу.

Пират рассердился и обрушился на меня, как буря. Теперь он не колол, а рубил сплеча, однако результат оказался тем же, что и раньше. Через несколько минут запыхавшийся и вспотевший разбойник опустил свой клинок.

Я по-прежнему воздерживался от контратак, но отбивал каждый его замах со всей своей немалой силой.

Люди, плохо знакомые с боевыми искусствами, не знают, что в поединке на мечах значение имеет не только мастерство, но и сила. Последнее качество приобретает особое значение, если поединок затягивается. Коль скоро боец, достаточно умелый, чтобы отражать удары соперника, не просто блокирует, но и отбивает их, рука врага быстро устает, не говоря уж о том, что клинок его при каждом столкновении отскакивает в сторону и противнику приходится производить новый замах по более широкой дуге, затрачивая на это дополнительные усилия.

Говоря проще, оружие, отбитое с большой силой, труднее вернуть в первоначальное положение, чтобы продолжить атаку. Действуя без излишней нарочитости, я не отводил удары Клиомена, а отбивал их, так что у него, наверное, заныли и онемели руки.

– Кем-кем, а неумехой Джейсоном из Виктории этот малый быть не может, – со смехом заявил Поликрат.

Клиомен сердитым рывком бросил свой клинок в ножны. Я сделал то же самое, но спокойно, без злобы. За весь поединок мною не было предпринято ни единой настоящей атаки, а поскольку именно нападающий неизбежно хоть на миг открывается и становится уязвимым, я, ограничившись защитой, почти ничем не рисковал.

Конечно, нанести удар мастеру меча весьма непросто, но, полагаясь исключительно на защиту, боец тоже сталкивается с определенными затруднениями. Так, встречая не активное, а лишь пассивное сопротивление, противник обретает кураж и может предпринять более сложные и опасные наступательные действия, на какие едва ли решился бы, имея необходимость обороняться.