Текст книги "Легкая еда (ЛП)"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

  «Сейчас не время, – сказал Резник, – но любое повторение подобных инцидентов, и я сделаю своей задачей выяснить, кто несет ответственность, и вывести их отсюда слишком быстро, чтобы их ноги коснулись земли. ”

  Без всякого выражения Дивайн выбросил остатки своей пиццы в ближайшую мусорную корзину.

  Резник был сзади, Линн за рулем; быстро, к северо-западу от города. Винсент сидел рядом с Линн, полуобернувшись к задней части машины.

  – Местные гей-организации, – сказал Резник, – они, разумеется, будут проинформированы. Поощряется просьба членов выйти вперед».

  – Проблема в том, – сказал Винсент, поворачиваясь еще дальше, – большинство мужчин, которые, вероятно, были замешаны, все равно не будут присутствовать на этой сцене. И даже если бы они были… – Он покачал головой. «Все еще много недоверия».

  «Что ж, – сказал Резник, – мы можем усилить патрулирование туалетов и открытых пространств…»

  Винсент рассмеялся. «Это должно вывести на улицы несколько представителей гей-сообщества, протестующих против нарушения их гражданских прав».

  – Какое право? – резко спросила Линн. «Право выходить на улицу и подвергать себя риску?»

  «Привет!» Винсент улыбнулся, пятясь вдоль сиденья. «Не лезь ко мне. Я не говорил, что это моя точка зрения».

  Линн широко развернулась, чтобы обогнать молочный поплавок, плавно переключая передачу. – Какова ваша точка зрения, Карл?

  – Вы имеете в виду коттедж?

  «Угу».

  Он пожал плечами. «Это не то, чем я хотел бы заниматься, не для себя. Не делать работу, которую я делаю. Но я могу понять, почему люди испытывают потребность».

  – Но не ты?

  «Не я, нет. По крайней мере, не больше.

  Никто из них больше не говорил, пока Линн не подала сигнал налево и не остановила машину. – Это дом, вон там.

  Миллингтон взглянул на часы: было еще меньше семи часов. На улице было тихо. Кое-где среди рядов ветхих домов один из них был выкрашен яркой краской, на окнах верхних этажей установлены жалюзийные ставни, новые двери с блестящими медными молоточками. Не здесь. Он прочитал уведомление, приглашающее звонящих пройти в заднюю часть.

  – Давай сейчас помолчим. Нет смысла будить его, пока не придется.

  Кисло-сладкий запах просачивался по заднему двору, как засорившиеся водостоки. Дивайн, вечно полный надежды, приложил руку к задней двери, и, к его удивлению, она открылась. Подняв бровь, он молча спросил Миллингтона, и сержант кивнул. Дивайн толкнул дверь до упора и шагнул внутрь. Из-под крана текли кастрюли, грозившие переполнить раковину. Теперь они отчетливо слышали храп, резкий и аритмичный, из соседней комнаты.

  Занавесив шторы, Миллер заснул на диване, где лежал, флотилия пустых банок дрейфовала на испачканном ковре, в воздухе стоял плоский и густой застоявшийся табак. Футболка Миллера оторвалась от джинсов и была скомкана на горбинке живота, джинсовый ремень расстегнут, молния наполовину расстегнута. Он лежал на спине, одна нога касалась пола, одна рука была откинута назад, лицо было прижато к подушке, рот был открыт.

  Довольный тем, что они его не побеспокоили, Миллингтон указал на лестницу, обратно в сад, на навес, который скорее падал, чем наклонялся. В конце концов, дверь была открыта, и Миллер не возражал против их осмотра.

  Опоздавший на утреннюю смену отец Джерри Ховендена выходил из дома, когда подошли Резник и остальные. «Внутри, – сказал он резко, почти не останавливаясь, чтобы изучить удостоверение личности Резника, – уже в ванной, если повезет».

  – Что это, черт возьми, такое? Ховенден появился в коридоре с почтовыми марками, с мокрыми волосами, в старой футболке из Фореста, свисавшей поверх обвисших трусов-боксеров, босиком.

  «Инспектор Резник, отдел уголовного розыска. ДК Винсент. Я полагаю, вы уже знакомы с полицейским округом Келлоггом.

  Линн одарила его быстрой улыбкой, не лучшей в ее силах.

  «Я не знаю, что вы думаете, что делаете, – бушевал Ховенден, – но вы можете идти нахер».

  – Почему бы не подняться наверх, – вежливо сказал Винсент, – одеться побольше. Когда ты вернешься вниз, думаю, мы выясним, где чайник. Кофе или чай?"

  Миллингтон стоял на кухне, лениво пролистывая зачитанный экземпляр Миллера « Прежде всего, мужество » и гадая, что именно побудило кого-то уйти и присоединиться к SAS, когда Нейлор поманил его к себе. Там, в углу сарая, на толстой от грязи подошве стояла пара рабочих ботинок «Катерпиллер» десятого размера.

  – Занимался садоводством, – заметил Миллингтон.

  «Похоже.»

  Дивайн появился в дверях позади них. – Кажется, он может прийти в себя.

  Миллингтон ухмыльнулся. – Давай протянем ему руку.

  Компакт-диск Saxon все еще был в машине. Дивайн увеличила громкость до максимума и нажала кнопку воспроизведения. Миллер вздрогнул, попытался подняться, потерял равновесие и скатился с дивана на пол.

  – Доброе утро, Фрэнк, – одними губами проговорил Миллингтон, размахивая ордером перед недоверчивым лицом Миллера, – это твой тревожный звонок.

  Ховенден надел джинсы, на ногах старые кроссовки без шнурков. Карл Винсент заварил чай в кружках, которые Линн тщательно ополоснула под струей горячей воды.

  «Должно быть, есть небольшие проблемы, – невинно сказал Резник, кивая на ноги Ховендена, – всегда находить обувь по размеру».

  Ховенден сидел неловко и ничего не сказал.

  – Одиннадцатилетние? – спросил Резник.

  «Что?»

  "Размер? Я сказал, одиннадцать, двенадцать?

  – Какая к черту разница?

  «Просто поддерживаю беседу».

  «Одиннадцать, черт возьми! Им одиннадцать, довольны?

  Резник улыбнулся.

  «Знаешь, – сказала Линн, – мы говорили с твоим другом, Шейном?»

  «Что из этого?»

  – Он хотел рассказать нам кое-что интересное, вот и все.

  «О, да? Обо мне, я полагаю?

  Линн посмотрела на него, склонив голову набок. – Как вы думаете, что он мог рассказать нам о вас?

  «Черт возьми!»

  Линн кивнула. «Только об этой кредитной карте».

  «Что это за кредитная карта?»

  – О, тот, который он продал Салли Парди.

  «ВОЗ?»

  – Салли Парди, – сказал Резник. «Это она сказала нам, что купила его у Шейна».

  – О какой чертовой кредитной карте ты говоришь?

  – Инспектора Астона, – сказал Резник.

  – Ты знаешь, – сказала Линн. «Полицейский, которого убили».

  «Ночью, – сказал Резник, – вы, кажется, не понимаете, где вы были».

  Ховенден неуклюже откинулся на спинку стула. – Какая сегодня ночь?

  Линн сказала с полуулыбкой: «Вы понимаете, что мы имеем в виду?»

  «Нет, смотри. Смотреть." Ховенден не смотрел ни на кого, ни на стол, ни на пол. – В ту ночь, я же говорил тебе, да? До. Я был дома."

  – Это другая история, Ховенден? – спросил Резник. «Потому что, если это…»

  «Шейн, я был у Шейна. Это то, что я имел в виду."

  «До дома?»

  «Да.»

  «Не здесь?»

  Ховенден огляделся. – Это дерьмо?

  – Тогда Шейн, – спросил Винсент, склоняясь над ним, – он что? Как твой брат?

  "Да. Я полагаю, да.

  – Значит, это не очень по-братски, Шейн, – сказал Винсент. – Некоторые вещи, которые, как я слышал, он говорил вчера.

  «Ты врешь.»

  – Не совсем братская любовь, бросать тебя в нее так, как он.

  «Ты врешь!» Лицо Ховендена было почти белым от напряжения.

  «Что бы вы сказали, – спросила Линн, – если бы я сказала вам, что он утверждал, что получил от вас кредитную карту инспектора Астона?»

  Ховенден вскочил на ноги, отбросив стул, и выпятил лицо. – Я бы сказал, что ты лживая пизда!

  Винсент дважды щелкнул языком по нёбу. – Так нельзя разговаривать с дамой.

  «Да пошел ты!»

  Теперь Резник стоял, пора двигаться дальше. – Выпили все, что хотели от этого чая, Джерри? Или ты хочешь закончить его до того, как мы отправимся на станцию?

  «Выключите, – кричал Фрэнк Миллер, – этот гребаный шум!»

  – Беспокоишься о соседях, Фрэнк? – сказал Миллингтон. "Это мило. Миру не помешало бы еще несколько таких, как ты.

  – Однако Саксон, – сказала Дивайн, выдвигая ящик и вынимая компакт-диск, – они всегда нравились. ДеМонфор Холл, о, должно быть, шесть или семь лет назад. Спустись и посмотри на них, не так ли? В ушах звенело несколько дней».

  Миллер повернулся и уставился на него: какого хрена все это было?

  – Но ведь они тебе так нравятся, не так ли? В ушах? На самом деле, я думаю, что мы могли найти вашу запись некоторое время назад. В этом было немного саксонского, тоже хорошо».

  – Я не думаю, – сказал Миллер, застегивая джинсы, – есть ли какой-нибудь способ, которым вы, комедианты, выползли бы обратно тем же путем, которым заползли вы?

  – Конечно, Фрэнки, – согласился Миллингтон. – Как только ты будешь готов.

  Миллер фыркнул и энергично почесал левую подмышку. «О, да? Что теперь?"

  «Кто-то позиционирует себя среди наших друзей в гей-сообществе, – сказал Миллингтон. „Глядя на ваш послужной список, вы сделали немного этого в свое время“.

  «Пуфы? А почему бы и нет? Это то, что они, черт возьми, заслуживают.

  – Вам не нужно пальто, – сказал Миллингтон, идя впереди, – но на вашем месте я бы запер эту заднюю дверь. Никогда не знаешь, кто может вальсировать.

  Сорок четыре

  Тем утром Хан проснулся от того, что Джилл закинула ногу за его ногу, а ее бедро прижалось к его бедру. В комнате было достаточно светло, чтобы разглядеть внутренний изгиб ее позвоночника, выпуклость ее ягодиц, когда он откинул простыню. Пятнадцать минут до того, как он должен был собираться на работу, двадцать минут подряд. Экспериментально он прижался к ее телу и почувствовал ответное давление. Он знал, что есть две вещи, которые он может сделать, и одна из них – наклониться вперед и легонько поцеловать ее между лопаток, высвободить ногу и спрыгнуть с кровати. Он смотрел, как она потягивается, раздвинув ноги, и знал, как ей будет тепло, если он проведет рукой по ее бедру немного выше. Она издала сонный, удовлетворенный стон, когда он сделал это, и все. Двадцать минут, подумал он, будет достаточно.

  На самом деле было ближе к пятнадцати. Хан стоял, застегивая свою бледно-голубую рубашку, уже немного выцветшую, ту, которую его последняя девушка купила ему в Next.

  – Клянусь, – сказала Джилл, садясь повыше на кровати, – ты носишь это только для того, чтобы меня раздражать.

  Потянувшись за галстуком, серебряным с синей полоской, Хан рассмеялся. «Нужно получить какую-то реакцию, не так ли?»

  Она бросила подушку, и он пригнулся, потянувшись к краю одеяла.

  «Нет!» – крикнула Джилл. – Не смей!

  В этот момент зазвонил телефон, и Хан, посмеиваясь, пошел брать трубку. Голос Пола Мэтьюза был нервным, но безошибочным, а улыбка расползлась по лицу Хана, когда он слушал. «Хорошо, – сказал он наконец, – дайте мне двадцать минут, и я буду там».

  Вернувшись в спальню, он томно поцеловал Джилл в губы: пять минут, подумал он, больше, чем я дал тебе.

  Учитывая серьезность рассматриваемых преступлений, весомости улик, в лучшем случае косвенных, было достаточно, чтобы оспорить необходимые ордера на обыск. У них было двадцать четыре часа плюс, возможно, дополнительные двенадцать, в течение которых либо предъявить обвинение Миллеру и Ховендену, либо отпустить их. В соответствии с новыми правилами им было разрешено брать образцы у всех подозреваемых, чтобы установить их ДНК; затем эти образцы будут проверены по новой национальной базе данных в Бирмингеме. Сравнение с ДНК из крови, найденной на теле Астона, будет иметь решающее значение. Но это было бы не быстро.

  «Этого не может быть, – сказал Фрэнк Миллер своему адвокату. „Они никак не могут заставить меня согласиться на это“.

  Адвокат сожалел, но по новому закону они действительно могли.

  – А если я не потерплю?

  «Нам придется найти способы, – с надеждой усмехнулась Дивайн, – чтобы убрать ваши ноги из-под вас. Не на чем стоять».

  Миллер покачал головой. – Знаешь, что это значит, не так ли? Этот бизнес с ДНК, он как отпечаток пальца, да? Как только ты окажешься в их списках, они будут гоняться за тобой при каждом удобном случае.

  «Это так не работает, – сказал Нейлор, – единственный раз, когда мы держимся за образцы, это если вы действительно осуждены или официально предупреждены за правонарушение, подлежащее регистрации. В противном случае они уничтожены».

  Миллер запрокинул голову и рассмеялся. «Поверь в это, ты веришь, что луна сделана из гребаного зеленого сыра!»

  – Не говорите мне, – разочарованно сказала Дивайн, – что это не так?

  Первое, что сделала поисковая группа в доме Миллера, – тщательно упаковала и промаркировала ботинки в сарае. Машина была готова и ждала, чтобы увезти их на анализ. А вот сам дом разочаровал. Правда, были старые выпуски Ордена и несколько других правых атрибутов, но ничего такого, что заставило бы Специальное отделение работать в поте лица. В невзрачной адресной книге они нашли несколько телефонных номеров, по которым можно было связаться с Тревором Ульманом и отделом футбольной разведки, но, опять же, особых сюрпризов не произошло. Коллекция первоклассного порно, посвященного женщинам с аномально большой грудью, была хорошо изучена, но по сравнению с некоторыми материалами, которые регулярно конфисковывались, это действительно было очень мелочью. И они не нашли подходящего оружия; ничего похожего на бейсбольную биту.

  Как только вы вышли за пределы основных комнат нижнего этажа, дом, который Джерри Ховенден делил со своим отцом, действительно превратился в первоклассную помойку. Ховенден-старший был классическим скрягой, и единственным условием для того, чтобы быть спасенным, было то, что чем бы он ни был, он был покрыт грязью. Вдоль перил, на всех полках и поверхностях, на всем, к чему они прикасались, был слой жира. Детали двигателя, старая одежда, пожелтевшие газеты, плавкий предохранитель, велосипедные блоки, четверть каблуки для наклеивания на обувь, бутылки с прогорклым маслом, экземпляры вестернов в мягкой обложке с загнутыми страницами, ржавые инструменты. И посреди всего этого перчатка – та самая, которую Джерри швырнул туда, обратно в ниши той задней комнаты наверху, брошенная там среди паутины и заплесневелых ящиков, крысиного помета и серебряных рыбок – кожаная мотоциклетная перчатка, похожая на ту, что была найдена на набережной рядом с телом Билла Астона. Его идентичная противоположность. Его партнер. Его близнец.

  Мать Пола Мэтьюза сидела за кухонным столом, собирая крошки с кусочка кекса и рассеянно поднося их ко рту. – Будь с ним помягче, а? Он никогда не хотел причинить вреда.

  Мэтьюз был наверху, в спальне, которая почти не изменилась за последние пятнадцать лет. Скаутские сертификаты висели на стене рядом с цветной фотографией лесной команды 1981 года и картой Южного Уэльса; на подоконнике висела фотография улыбающегося Пола с новорожденным ягненком на руках в переулке рядом с домом его тети.

  – Как прошла оставшаяся часть визита? – спросил Хан. – Ты чувствуешь себя лучше?

  Со слезами на глазах Мэтьюз отвернулся.

  – Я рад, что вы позвонили, – мягко сказал Хан. – Я думаю, это было правильно. Пауза, затем: «Ты почувствуешь себя лучше после того, как поговоришь. Снял это с твоей груди.

  «Я не могу».

  «Да, все в порядке. Ты сможешь."

  «Я не могу рассказать вам все. Я не знаю… О, Боже!

  «Все нормально.» Хан положил руку на основание шеи Мэтьюза и оставил ее там. – Просто скажи мне, что ты можешь.

  Через несколько мгновений Мэтьюз полез в карман за салфеткой, и Хан убрал руку, откинулся на спинку кресла и стал ждать. Он думал, что Мэтьюз снова сломается и заплачет, но вместо этого он просто сидел на краю своей кровати и рассказывал свою историю, ту, которую он столько раз рассказывал про себя, гуляя по скалам и наблюдая, как волны разбиваются о берег. берег.

  Он описал, как эта конкретная группа молодых людей, постарше, полдюжины из них, встала из телевизионной комнаты в ту ночь, когда умер Никки, и с важным видом направилась к двери. Как самый крупный из них, по крайней мере такой же большой, как и сам Мэтьюз, если не больше, неторопливо вернулся к Полу, остановил его с ухмылкой и сказал ему оставаться на месте, продолжать смотреть то, что он смотрит, – если он не хочет подняться и посмотреть на них.

  А потом они поднялись в комнату Ники, все шестеро, и заперли дверь изнутри. И он не знал, что делать. Он был напуган, боялся их, как они расхаживали по залу, курили и ругались, а иногда и эти наркотики, которые они откуда-то взяли, и они издевались над ним, обзывали его, угрожали, и он знал это. было слишком поздно, чтобы противостоять им, слишком поздно, и когда крики из комнаты Ники стали такими громкими, что их можно было услышать даже внизу, все, что он сделал, это подошел к телевизору и включил звук.

  – Ты никому не сказал? Хан сказал через мгновение.

  – Нет, не сначала. Не тогда.

  «Но позже?»

  Глаза Мэтьюза были закрыты. – Я сказал мистеру Джардину.

  Что-то похожее на наслаждение застряло глубоко в горле Хана. – Вы рассказали ему то, что только что рассказали мне?

  Мэтьюз кивнул.

  «Павел?»

  – Да, да.

  – А что сказал мистер Джардин?

  Мэтьюз открыл глаза. «Он сказал, что нет необходимости говорить об этом кому-либо еще, особенно на следствии. Он сказал, что это только замутит воду. В любом случае, он сказал, что это вообще не имеет значения».

  «А как насчет другого дежурного сотрудника? Элизабет Пек? Ты ничего ей не сказал?

  Мэтьюс так сильно прижал кончики пальцев к вискам, что, когда он наконец убрал их, на коже отчетливо виднелись бледные овалы. «Ее там не было. Не весь вечер. Пока я не позвонил ей и не сказал, что ей лучше прийти.

  – Она была больна, больна, что?

  Мэтьюз покачал головой. «Она работала на другой работе».

  Хан встал и подошел к окну. На крыше напротив сидел рабочий с пестрым шарфом на голове, пил из термоса и читал газету.

  «Эти юноши, – сказал он, снимая колпачок с ручки. „Как их зовут?“ И Мэтьюз сказал ему, каждое имя как гвоздь.

  Резник и Миллингтон решили первыми захватить Ховенден. Перчатка, которую они нашли в его доме? Тот самый, который был обнаружен на месте убийства? Да, согласился Ховенден, это его, ну и что? Он выбросил его несколько месяцев назад, вероятно, перед Рождеством, после того, как потерял второй, проезжая через Пик-Дистрикт. Конец ноября, это было бы. Снег на вершинах, он помнил это. Что бы они ни нашли у Трента, никакой связи, ничего общего с ним.

  Резник не сказал ему, что криминалисты даже сейчас проверяют волокна тела из-под перчатки, найденной рядом с телом Астона, микроскопические частицы кожи, сопоставляя их ДНК с ДНК Ховендена. Это может подождать, пока не придет подтверждение; на данный момент достаточно, чтобы оставить его трясущимся.

  – Ладно, Джерри, – сказал он, – играй так, если хочешь. Мы пойдем и поговорим с твоим приятелем Фрэнком Миллером, посмотрим, не сможет ли он пролить немного больше света на вещи.

  Ховенден нервно рассмеялся. «Фрэнк никогда бы не подставил ногу кому-нибудь из вас, если бы вы были в огне».

  – Хорошо, Джерри, – любезно сказал Резник, вставая на ноги. «Будь по-твоему. Сейчас."

  «Наглый ублюдок!» – сказал Миллингтон, как только они вышли в коридор.

  – Бравада, – сказал Резник. "Больше ничего. За всем этим стоит один несчастный мальчик».

  – Думаешь, его приятель Фрэнки собирается бросить его туда? За пределами второй комнаты для допросов Резник усмехнулся. – Посмотрим, не прав ли он.

  Фрэнк Миллер лишь смутно помнил субботнюю пьянку. Да, да, этот паб и тот; пинту с этим парнем здесь, еще немного с этими приятелями там. Ужин по дороге домой, может быть, карри, рыба с жареным картофелем. Если подумать, разве не в ту ночь он так и не вернулся? Привезен в дом своего зятя в Медоуз, делит пол с парой ротвейлеров, от которых его сестра надеялась получить потомство. Пока они этого не сделали, ну, пока он там кипел. Почему Резник не послал кого-нибудь, чтобы узнать самому?

  Резник менее чем доволен, еще одно алиби, зависящее от близких родственников, с большей вероятностью совершит какое-либо лжесвидетельство, прежде чем увидит, что их самые близкие и родные попадают в ловушку.

  – А пока, – сказал Миллингтон, – почему бы вам не рассказать нам об этом? И с чем-то вроде роскоши он выпустил ботинки Caterpillar.

  – А что с ними?

  – Ну, для начала, ты их узнаешь?

  Миллер пожал плечами. «Таких пар должно быть сотни. Тысячи».

  – Ты хочешь сказать, что они не твои?

  – Я хочу сказать, – в голосе Миллера звучит дерзкая напыщенность, – что я не знаю. Они могли быть моими, но опять же, не могли».

  «Может быть, вы хотели бы примерить один?» – предположил Миллингтон.

  "Что это? Чертова Золушка? Потому что, если это так, у нас есть хороший актерский состав для «Дурнушек», я могу вам это сказать».

  «Эти ботинки были найдены, – сказал Резник, – в вашем садовом сарае. Этим утром."

  "Действительно? Удивительно, правда, везде искал этих ублюдков.

  «Потеряли, – размышлял Миллингтон, – а потом нашли».

  Резник украдкой глянул на него. Для человека, чей единственный признанный религиозный опыт, казалось, был Петулой Кларк, исполняющей одну из песен из « Jesus Christ Superstar» , библейские отсылки были, мягко говоря, неожиданными.

  Но Миллингтон еще не закончил. «Интересно, что на них тоже нашли. Этот стиль ботинок, вы видите. Все эти глубокие трещины и щели на подошве, вы удивитесь, что в них застревает». Он сделал паузу, теперь Миллер внимательно наблюдал за ним. «А может и нет.»

  Миллер откинулся на спинку стула, на мгновение повернув голову к своему портфолио, приподняв одну бровь. – Так скажи мне, – сказал он.

  Миллингтон откинул обложку блокнота. «Грязь, для начала…»

  «Да? Сюрприз, черт возьми, сюрприз, – сказал Миллер, но не от души.

  – Земля, – продолжал Миллингтон, – соответствует той, что была найдена на том участке набережной, где был убит инспектор Астон. Мало того, мы нашли кровь, небольшие следы крови на языке левого ботинка, той же группы крови, что и у Астона».

  Крови теперь было мало на лице Миллера.

  – Мы нашли еще кое-что, – сказал Резник, наклоняясь вперед, – кассету с большим количеством музыки группы Saxon, вашей любимой, как я полагаю? И это еще не все – кажется, чья-то кассета уже использовала ее раньше, запись сделана на митинге БНП осенью прошлого года. Не должно быть невозможно проверить, был ли ты там.

  Миллер несколько мгновений сидел, положив руки на колени и глядя в землю. Затем он поднял голову и сложил губы в идеальную букву О. – Сигарета есть? он спросил. «Мне нужен педик».

  Адвокат похлопал его по руке. – Вы не обязаны говорить об этом сейчас, не обсудив сначала со мной.

  – Что поделаешь, – вежливо сказал Миллер, вежливо для Миллера, – иди нахуй. И снова ткнешь меня в руку, и я сломаю каждый палец на твоей гребаной руке. Понял? Я лучше тебя знаю свои права. Это было понятно.

  Стук в дверь вывел Резника из комнаты, и выражение лица Нейлора сообщило ему новости быстрее, чем слова.

  «Блядь!» Резник сказал, слово он не часто или легкомысленно. Казалось очевидным, что избыток крови, обнаруженный на теле Астона, не принадлежал ни Ховендену, ни Миллеру.

  Он возвращался в комнату для допросов, когда в конце коридора появился Хан, улыбаясь: не все новости были плохими. Выслушав, он послал Кевина Нейлора посидеть с Миллингтоном – он хотел лично встретиться с Джардином.

  Сорок пять

  Костюм был другой, двубортный, с широкими лацканами, темный, с узкой полоской, проходящей сквозь него, но количество перхоти, выпавшей с седеющих волос Джардин, было таким же. Вены, врезавшиеся в его нос, выступили более заметно, уголки глаз были водянистыми, мутно-желтыми.

  Он начал с того, что предложил Резнику руку, а когда ему отказали, снова сел за стол и скрестил руки на груди.

  – Ди-Си Хан и я только что прибыли из полицейского участка, – сказал Резник, произнося каждое слово с особой тщательностью, – где один из ваших сотрудников, Пол Мэтьюз, сделал заявление о событиях, приведших к смерти Ники Снейпа на эти помещения».

  Джардин вздрогнул и прикрыл рот раскрытыми пальцами одной руки.

  Резник кивнул Хану, который вынул из внутреннего кармана конверт с несколькими листами бумаги. – Я бы хотел, чтобы вы прочитали это заявление сейчас.

  Джардин помедлил, прежде чем протянуть руку и взять заявление из рук Хана; он по-прежнему избегал смотреть в глаза офицерам.

  «Внимательно прочтите все это, – сказал Резник, – прежде чем отвечать».

  Взгляд Джардин остановился в конце первого абзаца, а затем снова загорелся. В конце второго абзаца он покосился на стену, на фотографии, где была замазана его карьера. К тому времени, когда он дошел до конца и отодвинул простыни через стол, в его глазах стояли слезы, но этого было недостаточно.

  «То, что говорит Мэтьюз, в основном верно?»

  Джардин кивнул: да.

  – Он сказал вам, что эти молодые люди были в комнате Ники Снейпа в тот вечер, когда он умер?

  «Да.»

  – Что, по его мнению, они как минимум издевались над ним?

  «Да.»

  – А что, по его мнению, издевательства носили сексуальный характер?

  «Нет доказательств…»

  – Но это то, что он сказал?

  «Да.»

  – Ответственный сотрудник?

  «Да.»

  – И ты ничего не сделал.

  Джардин перевел взгляд с Хана на Резника и покачал головой.

  – Ты сказал Мэтьюсу ничего не делать, ничего не говорить?

  «Да.»

  – Не могли бы вы рассказать мне, почему это произошло?

  Помолчав, Джардин сказал: «Это только нарушит бесперебойную работу дома. Я не видел, какая польза будет послужена».

  – И почему это было?

  Джардин впервые посмотрела прямо на него. «Ники Снейп уже был мертв».

  Поднявшись, Резник достал со стола заявление. «Копии этого заявления были отправлены директору социальных служб, Филлис Парментер, члену Инспекции социальных служб, которая возглавляла первоначальное расследование, и в Королевскую прокуратуру. Детектив-констебль Хан допросит молодых людей, упомянутых в отчете, как только вы договоритесь о присутствии родителя или законного представителя. Это понятно?

  Джардин кивнул, снова склонив голову, и Резник, бросив быстрый взгляд на Хана, оставил их двоих в комнате. Теперь, когда это было сделано, ему не терпелось избавиться от грустного, гнилого запаха той комнаты, этого человека, этого учреждения.

  Однажды ночью на тонком матрасе в камере полицейского было достаточно было принести Фрэнка Миллера к его чувствам. Говоря его выход из крови на своих ботинках, голос на пленке, он знал, что будет трудно, и почему? Чтобы сохранить шкуры пару педиков-он был уверен, что они не были, независимо от того, сколько они отрицали-кто просто не были стоит экономить. Лжесвидетельствовать для подобных им! Мудак, что для игры солдат!

  Итак, Миллер начал стучать в дверь своей камеры чуть позже семи, а к девяти уже сидел в комнате для допросов с Миллингтоном, Нейлором и магнитофоном. История, которую он рассказал, была следующей: его зять, Ян Орстон, переговорил с некоторыми из ирландцев, которые ходили в этот паб на Лондон-роуд, и попросил Фрэнка и еще нескольких приятелей прийти и помочь разобраться с ними. Научите их проявлять некоторое уважение. Фрэнк подмигнул Джерри Ховендену, который, в свою очередь, завербовал Шейна. Но Шейн никогда не показывался, не тогда. И именно Йен принес бейсбольную биту, рождественский подарок своим детям.

  Они сделали дело в пабе.

  Фрэнк не мог вспомнить, чья это была идея спуститься к реке, может быть, заглянуть в гостиницу «Трент Бридж», но именно это они и сделали. После закрытия они все направились обратно через мост, уже изрядно разозленные и шумные, толкая друг друга ради удовольствия, потому что толкать больше было некого. Йен и он сам шли впереди, нацелившись на место Лана в Лугах и собираясь пройти по дорожке через игровые поля, позади Мемориального сада. Где-то в это время, на другой стороне Трента, остальные, должно быть, встретились с Шейном, который уже был в ссоре с этим парнем. Тот, кто оказался копом. Бедный ублюдок!

  Так или иначе, было так много криков, что Фрэнк не мог слышать всего, кроме того, что он вспомнил, что Шейн обвинил этого парня в том, что он педик – что было немного богато, подумал Фрэнк, исходящий от него – и в попытке схватить Яйца Шейна в «Джентс». Следующее, что вы знаете, они были вокруг него, крича «Черт возьми!» и тому подобное, выбивая из него дерьмо.

  Фрэнк и Ян стояли на дорожке, наблюдая. Фрэнку и самому это нравилось, он не возражал признать, но то, как они толпились вокруг этого парня, было чертовски просторно.

  А потом Шейн вырвался и побежал за битой Лана; вернулся туда и ударил парня по лицу, как будто хотел снести ему голову начисто. В конце концов, Джерри оттащил его. Пытался вернуть Яну его бейсбольную биту, но Ян отказался.

  «Я подошел и посмотрел на него, – сказал Фрэнк. „Полный кровавый бардак“. Он пожал плечами. „Должно быть, это было, когда я испачкал свои ботинки его кровью“.

  «И ни разу, пока это происходило, – спросил Миллингтон, – вы в гневе не подняли кулак и не нанесли удар?»

  «Мне?» – сказал Фрэнк Миллер. "Не один. Вы получили мое торжественное слово. И он ухмыльнулся.

  Ховенден отрицал все это: каждое слово. Результаты испытаний волокон из перчатки до сих пор не получены. – Дай ему время пожевать.

  «У этого Иэна Орстона, – крикнул Нейлор из-за компьютера, – у него есть предыстория. Вы хотите, чтобы я задержал его, чтобы посмотреть, соответствует ли его счет?

  «Да, приступайте к делу сейчас же. Возьми с собой Карла, хорошо? И оставайтесь начеку, вы двое.

  Они уже уходили, когда вернулся Резник, угрюмый и с грустными глазами. Миллингтон подождал, пока закипит чайник и заварится чай, прежде чем сообщить ему все подробности.

  – Хорошо, Грэм, – сказал Резник, приободрившись, – давай перейдем к дому Снейпа, ты и я, посмотрим, не сможем ли мы заполучить Шейна. Марк, Линн, вам лучше отправиться в путь.

  Когда в полдень Норма открыла Резнику дверь, на ней все еще было то, в чем она спала, старый халат, свободно натянутый вокруг нее. Один взгляд на Резник, и она повернулась обратно в дом. Занавески в гостиной были задернуты, а телевизор включен. В руке у Нормы была одна сигарета, другая, забытая, тлела рядом с холодным тостом.

  – Норма, – сказал Резник, – что случилось? С тобой все впорядке?"

  Она посмотрела на него так, словно не расслышала, что он сказал.

  «Норма, это Шейн. Он здесь?"

  Медленное покачивание головой.

  – У нас есть ордер на обыск дома.

  «Что мне?»

  Резник кивнул Миллингтону и Дивайну, и они быстро направились к лестнице. Он подождал, пока Норма плюхнется на диван, а затем выключил звук в телевизоре; снаружи, на заднем дворе, собака отчаянно лаяла, требуя, чтобы ее покормили.