Текст книги "Легкая еда (ЛП)"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

  Внезапно стало тепло. По крайней мере, в офисе Резника. Большая синяя муха, ленивая и толстая, очнулась от долгого сна и теперь жужжала по углам комнаты, ударяясь мягким, настойчивым шлепаньем о стекло, которое ничего особенного не смотрело.

  «Это все? Больше ничего нет? Резник бросил последнюю скрепленную стопку бумаг среди остальных.

  Хан ответил на скрытую критику, потянув за манжеты рубашки, и выпрямился на стуле. «Предварительные интервью, да. Переписано с ленты».

  "Предварительный? Вы планировали снова взять интервью у некоторых из них?

  – Это был случай, сэр, да. Если необходимо."

  «И?»

  Хан провел ладонями обеих рук по верхней части ног; там тепло, и он начинает потеть. Скоро, подумал он, он сможет почувствовать его запах; как он это ненавидел.

  «Извините, сэр, я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете».

  – Я спрашиваю, – Резник старался не казаться раздраженным, но все же делал это, – были ли какие-то определенные планы, намеревался ли инспектор Астон еще раз официально поговорить с кем-нибудь из этих людей?

  Хан не торопился; муха, помолчавшая какое-то время, снова взлетела. Мне придется либо свернуть этот экземпляр « Пост» и убить его, подумал Резник, либо открыть окно и выпустить его наружу.

  – Нет, сэр, – наконец сказал Хан. – Не то чтобы я был в курсе.

  «Здесь нет никаких выводов относительно того, почему Ники Снейп покончил с собой».

  «Нет, сэр.»

  – И никакой вины.

  «Сэр?»

  «Вины сотрудников нет. Никакой вины».

  «Нет, сэр. Это правильно.»

  Так ли это, задумался Резник? Может быть это. С четвертой попытки он приподнял нижнюю половину окна достаточно высоко и газетой прогнал муху. "Как вы к этому относитесь? Вы чувствовали, что все были честны, говорили правду? Нечего скрывать?

  Трусы Хана начали неприятно прилипать к его коже; ему пришлось удержаться от того, чтобы поднять свое тело со стула и освободить их. – Инспектор, я не уверен…

  – К чему я клоню?

  «Нет нет. Думаю, я понимаю это. Но …»

  «Но Билл Астон был старшим офицером, и он только что трагически погиб».

  «Да.»

  «Вы же не хотите, чтобы вас считали нелояльным».

  «Это правильно.»

  Резник отодвинул достаточно бумаги, чтобы освободить место на краю своего стола, и сел, глядя в лицо молодого офицера; ждет, пока Хан посмотрит на него.

  Когда он это сделал, Резник сказал: «По вашим словам, это представляет собой основу предварительного отчета. Здесь нечего сказать, что, будь он жив, инспектор Астон не пошел бы дальше. Например, он упомянул мне, что, по его мнению, надзор в ночь смерти Ники мог считаться слабым. Пол Мэтьюз и Элизабет Пек, я считаю, что это правильно».

  Хан кивнул, да.

  – Вы присутствовали на их допросах?

  «Да сэр.»

  «И что ты чувствовал? Вы думали, что им есть что скрывать?

  «Мэттьюз, он нервничал. Все время заикаюсь, знаете ли. Не то чтобы заикался, но больше спотыкался из-за своих слов».

  «А женщина? Пек?

  «Оборона. Да, я так и думал. Обиженный, как будто мы вообще не должны были ее допрашивать.

  «Хорошо.» Резник снова встал на ноги. «Что вы делаете, так это. Попробуйте узнать, когда Инспекция социальных служб планирует опубликовать свой отчет. Учитывая то, что случилось с инспектором Астоном, вы могли бы получить некоторое представление о том, в каком направлении они скрываются, если они считают, что есть какие-то серьезные причины для беспокойства. Тогда свяжитесь с Джардин. Скажи ему, что нам почти наверняка нужно вернуться и снова поговорить с его людьми. Постарайтесь не поднять его спину, заставьте его встревожиться. Вы всегда можете сказать, что есть несколько мелочей, которые нужно убрать. В сложившихся обстоятельствах он должен купить это. Хорошо? Ты со всем этим справишься?»

  Впервые Хан почувствовал себя в состоянии улыбнуться. «Да сэр. Конечно.»

  «Хороший парень». И, когда Хан открывал дверь: «Может быть, между нападением на Билла и всем этим нет никакой связи. Девяносто девять процентов, нет ни одного. Вовсе нет. Но мы должны быть уверены».

  Двадцать пять

  Резник заметил, что на Линн больше макияжа, сине-зеленый цвет над глазами. Помада не тяжелая, не акцентированная, но есть. Тонкий топ с высоким воротником под легкий жакет в клетку, удобная юбка. Она сняла куртку, как только открыла дверцу машины, и повесила ее на заднее сиденье. Со стороны пассажира Резник туго застегнул ремень. Он задавался вопросом, могла ли она снова начать встречаться с кем-то, с мужчиной; может быть, она просто начала чувствовать себя лучше. Он надеялся, что это так. Это было не больше, чем она заслуживала.

  Быстрая настройка зеркала, и они вырулили в поток машин, направляясь вниз к центру города, по дороге на юг к мосту.

  – Его жена, – спросила Линн, – Билла Астона, какая она?

  Резник описал ее: невысокую женщину, не особенно живую, но умеющую слушать. В тех случаях, когда он встречался с ней на светских мероприятиях, в полицейских службах, она почти всегда оставалась в тени своего мужа, но всякий раз, когда он приходил домой, более расслабленный, говорила только она, Билл исчезал на заднем плане, убирая посуду, убедившись, что напитки были заполнены.

  «Хорошая женщина, – сказал Резник. „Прямая, разумная“.

  «Дети?»

  – Два, я думаю. Нет, три. Повзрослел и ушел из дома. Один где-то вроде Канады, Австралии». Казалось, он припоминал, что один из них был женат, но не мог вспомнить, на ком именно. – Знаешь, я не так уж хорошо его знал. Семья. Последние несколько лет у нас было мало контактов».

  Линн слегка кивнула головой, сосредоточившись на водителе впереди, который никак не мог решить, в какой полосе ему ехать. Трент Бридж был всего в нескольких сотнях ярдов впереди. Вы могли видеть место, где было найдено тело Астона, все еще оцепленное и оцепленное.

  – Мы не придумали никакого оружия?

  – Пока нет.

  Там внизу было много воды, которая текла довольно быстро под мостом.

  Молодой человек, подошедший к двери, был достаточно похож на своего отца, чтобы Резник не задавался вопросом, кто он такой. Терри Астон унаследовал от Билла выражение лица, цвет глаз, ту же самую завивку волос; у него было достаточно материнских генов, чтобы быть ниже ростом, коренастее, коренастее. Он приехал вместе с женой и полуторагодовалым сыном из того места, где они жили недалеко от Бедфорда: Терри, программист, занимавшийся домашним пивоварением и орнитологией; его жена, Мойра, секретарь по правовым вопросам, которая по-прежнему зарабатывала десять фунтов в час, по утрам, когда Стивен был с няней.

  Терри Астон пожал руку Резнику, принимая его соболезнования, слегка неловко кивнул Линн Келлогг и провел двух офицеров через дом в гостиную.

  – Я скажу маме, что ты здесь.

  Резник подумал, что Маргарет Астон, возможно, лежала в постели, отдыхая, где-то вдали от света, наедине со своими мыслями. Но через французские окна он мог видеть, как она склонилась над одной из ранних роз, а ее внук позади нее бежал и падал, подбоченившись, на усыпанную гравием дорожку. Подавив его визг слез, Маргарет подхватила его на руки и крепко прижала к себе, шш-шшшш в его светлые волосы, пока его мать не прибежала и не взяла его у себя, высоко подняв в воздух и превратив слезы в смех. Белые лепестки розы, прижатые к груди Маргарет, бесцельно падали на землю.

  – Инспектор Резник?

  Девушке, подошедшей к нему из дверного проема, было лет девятнадцать, может, двадцать, но она выглядела моложе, ее светлые волосы были небрежно стянуты назад, в кремовой рубашке под полинявшим комбинезоном; глаза, которыми она смотрела на Резника, были настороженными и полузабавными; рука, которую она протянула, была гладкой и тонкокостной внутри его.

  – Ты меня не помнишь, да?

  Резник снова посмотрел на нее. – Вы Стефани?

  «Неплохая попытка. На самом деле это Стелла. Но я все еще не думаю, что ты действительно помнишь.

  Резник покачал головой.

  – Ты пришел сюда с папой. Кажется, мне было одиннадцать, что-то около того. Может двенадцать. Я помню, как приставал к тебе о том, как ты стала женщиной-полицейским. Снова и снова. Это все, чем я хотел быть в то время, все, о чем я мог думать, и папа, ну, он не хотел говорить об этом. Сказал, что это последнее, что я должен сделать. Нет работы для девушки, я помню, как он говорил, это не работа для девушки». Она посмотрела на Линн. – Как вы думаете, он был прав?

  «По-разному.»

  – Что?

  Линн поняла, что не уверена. Если и существовал простой ответ, она не могла его вспомнить. – Я полагаю, это зависит от того, какая ты женщина. Но тогда у всех нас разные идеи, не так ли? О том, какой должна быть работа».

  – И женщины, – сказала Стелла.

  Линн оглянулась на нее, ничего не говоря. В уголках рта Стеллы, в уголках ее глаз играла явная улыбка.

  – Но тебе это нравится? – спросила Стелла. – Тебе нравится то, что ты делаешь?

  – В большинстве случаев да.

  "Хорошо. Это должно быть ужасно, застрять на какой-то работе, которую ты терпеть не можешь. Скучно, с девяти до пяти».

  – Ну, – улыбнулась Линн. – Это точно не то.

  – Ты все еще думаешь об этом? – спросил Резник. «Приступаем к работе?»

  Стелла рассмеялась. «Я думаю, что вся пропаганда моего отца, должно быть, сработала». Почти извиняясь, она посмотрела на Линн. – Боюсь, он думал, что это мужская работа. Мужчины ростом шесть футов и выше. Она улыбнулась немного задумчиво. – Немного традиционалист, папа, когда дело касается гендерных ролей.

  Резник заглянул ей в лицо в поисках знака того, что она чувствовала, говоря о своем отце такой, какой она была; она заставляет себя это делать, думал он, заставляя себя так говорить, чтобы сохранить ему жизнь.

  «Что ты делаешь?» – спросила Линн.

  «Я учусь в сельскохозяйственном колледже».

  – Ты собираешься стать фермером?

  Стелла покачала головой. «Деревья. Это то, что я хотел бы сделать в конце концов. Займитесь лесным хозяйством. Выращивайте деревья. Сотни из них. Тысячи».

  Линн широко улыбалась.

  «Что?» – спросила Стелла. – В чем дело?

  "Ничего такого. Мне просто интересно, где это появилось в списке традиционных женских профессий. Думаю, не очень высоко.

  «Папа сказал, что я вырасту из этого». Стелла снова рассмеялась. «Этап, через который я проходил. Благослови его, он действительно не понял. Ни это, ни многое другое».

  Она улыбалась Линн, когда ее мать вошла в комнату. «Все это веселье, – сказала Маргарет Астон, – мне было интересно, что, черт возьми, происходит».

  Стелла отступила назад, виновато молчая; улыбка исчезла. Когда Резник двинулся вперед, чтобы поприветствовать ее, благие намерения Маргарет испарились, и ее храбрый вид рухнул в слезах.

  «Извините», – повторяла она снова и снова, пока Резник, неуверенный, неуклюжий, зависал в воздухе, предлагая ей носовой платок, от которого она отказалась. «Я продолжал говорить себе, что не буду этого делать, устрою сцену».

  «Мама, – сказала Стелла, – плакать – это нормально».

  Мать промокнула ей глаза комком влажной салфетки, высморкалась, машинально поправила кончики волос. «Достаточно времени для этого позже. Чарли здесь не для этого, правда, Чарли? Она фыркнула. „Я уверен, что есть вопросы, которые нужно задать, не так ли? Работа, которую нужно сделать“.

  – Мама… – начала Стелла.

  "Нет. Это то, чего хотел бы твой отец. А, Чарли? Это то, что Билл хотел бы сделать».

  Они вышли в сад, дом был слишком тесным для Маргарет, слишком тесным, слишком полным воспоминаний о муже, пронзительном смехе внука и внезапных слезах. Она рассказала им все, что могла вспомнить, большую часть того, что они хотели знать. Утреннее купание Билла, их совместные поездки в супермаркет, а затем в садовый центр, позже днем. Письмо из Нанитона с приглашением Билла проповедовать по воскресеньям две недели; телефонные звонки от Стеллы и от их среднего ребенка, сына из Австралии, и звонок, который Билл принял в холле, кто-то, кто звонил ему, и он перезвонил им, долго разговаривал, что-то еще что касается его церковной работы, как она предполагала, Билл не сказал.

  Стоя сейчас у нижней изгороди, все трое, Маргарет, Резник и Линн, на мгновение превратились в безмолвную картину, в то время как вокруг них поднимался электрический гул невидимой газонокосилки и сливался с приглушенным ревом проходящий самолет.

  – Он был зол, Чарли, ты можешь это понять. Эти последние несколько лет. Он чувствовал, что его обошли стороной; он отдал им все, что у него было, и они не хотели больше, поэтому они спрятали его в этом убогом месте. Офисы с закрытыми дверями». Она улыбнулась. – Ты знал его, Чарли, лучше, чем большинство. Он хотел быть там, делать что-то. Реальные вещи. Работа, которая имела значение. Вот во что он верил. Он думал, что важно то, что он делал. Что это имело значение». Она полуотвернулась, качая головой. – Это ведь ничего не значит, не так ли? Уже нет. Не сейчас. Что вы чувствуете. Это старомодно. Вера. Ценности. Он был динозавром, Билл. Вот кем он был; он смутил их».

  – Маргарет, нет…

  «Он смутил их, и поэтому они закрыли его и ждали, пока он умрет».

  «Маргарет…»

  – А теперь это…

  «Конечно, мы…»

  «Все это…» Она снова смотрела на него, глаза горели не от потери, а от гнева. «Весь этот спектакль, эта великолепная атрибутика, вы все как безголовые цыплята, бегающие вокруг. Кто это сделал? Кто это сделал? Разве это не трагично? Ужасный? Конечно, это ужасно. Он был моим мужем. Но это то, чего ты всегда хотел.

  – Маргарет, ты же знаешь, что это неправда.

  «Не так ли? Не ты, может быть. Вы лично. Но остальные, все эти умные молодые мужчины – и женщины – с их умными молодыми взглядами и степенями в области социологии. Они не заботятся о нем, никто из них. Ни одного.

  "Г-жа. Астон, – сказала Линн, – мы поймаем того, кто это сделал, мы поймаем. Маргарет Астон долго и пристально смотрела на нее, на эту молодую женщину, которая почти могла быть ее дочерью, так искренне верила в то, что говорила. – А если да, – сказала Маргарет, – какая разница? Какая разница теперь?»

  Резник подождал, пока они вернутся в машину. «Этот звонок, тот, о котором никто не знает. Проверьте, номер. Так, на всякий случай."

  Двадцать шесть

  Выяснилось, что Джон Энтони Лоуренс Сент-Джон отказался от места на втором курсе бакалавриата по прикладной математике в Бристольском университете – за пределами Оксфорда и Кембриджа, одного из самых трудных для поступления. Его наставник был убежден, что Джон Энтони Лоуренс находится на пути к первому; один год для его магистров, а затем доктора философии. Исследовательская стипендия для желающих. До этого он окончил среднюю школу в Бакингемшире – гимназию, а это графство едва ли не единственное, где они все еще имели право на существование, – с четырьмя высшими отметками «А» и десятью «О». Слава, слава во всем.

  «Что меня смущает, – сказала Дивайн, – у него все это есть, все эти мозги, что он делает, выбрасывает все это прочь?»

  Дивайн был в столовой с Грэмом Миллингтоном, поглощая бекон, двойное яйцо, чипсы и бобы, украденная ранее колбаса обострила его аппетит больше, чем прикосновение. Напротив него Миллингтон медленно прокладывал себе путь через пирог с мясом и картошкой, который слишком долго пролежал в микроволновке и содержимое которого теперь имело поразительное сходство с жидкой жижей.

  – Так ты себе представляешь, а? – спросил Миллингтон. «Рощи Академии?»

  «Чушь».

  – Что ж, – сказал Миллингтон. – Я полагаю, это точка зрения.

  Дивайн запила большим глотком яйца и бобов быстрым глотком чая. «Как я это вижу, он чертовски умнее меня, он должен быть там, используя это, зарабатывая намного больше денег, верно? Видеть больше, чем ты или я. Вместо этого, вот я, внося достаточно мало, все эти отчисления, национальное страхование, налоги, часть из которых будет держать его на пособии, потому что он чертовски ленив, чтобы работать.

  – Его выбор, – сказал Миллингтон.

  «Жить за счет тебя и меня? Да, спасибо большое!»

  Миллингтон отодвинул тарелку и потянулся за сигаретой; «Одно из маленьких чудес жизни, – думал он, – независимо от того, сколько радиации или чем бы вы ни поджаривали эти пироги в микроволновке, всегда оставались нетронутыми те несколько кусочков хрящей, как жемчуг». «Нас должно интересовать только одно, – сказал он, – то, что он рассказал нам о поисках Астона, все это соответствует действительности. Поблагодарите его за помощь и освободите».

  «Да». Дивайн кивнул головой. – Еще чертова жалость.

  У речной полиции было два дайвера, работавших над своим катером, обыскивая Трент по обе стороны моста в поисках возможного оружия или оружия. К настоящему моменту они придумали два табурета, которые часто используются рыбаками, несколько выброшенных удочек, ржавую раму велосипеда Роли, одну корзину для пикника, четыре неприятных на вид ножа, один из которых имел несколько треугольных секций, выколотых из коры. лезвие, детский трехколесный велосипед, роликовые коньки, разные кастрюли и сковородки, картотечный шкаф, в котором до сих пор хранилось около пятидесяти манильских папок, скорее всего, недовольный клерк скатил вниз по склону из Каунти-холла, и обрез двуствольного ружья, который вызвал большой интерес у детективов, расследовавших трехмесячное ограбление банка на бульваре Грегори. Ничего, что могло быть использовано при нападении на Билла Астона.

  Судмедэксперты извлекли из черепа и лица убитого достаточно осколков, чтобы быть уверенными в том, что использованное оружие было лакированным орудием, скорее всего, какой-то бейсбольной битой. Даже в этой стране, где в эту игру играли сравнительно редко, это становилось все более и более нормой.

  И кровь: очень мелкая, сначала трудно различимая, были небольшие пробы второго типа, смешанные с кровью Астона. Как только он был должным образом выделен, его можно было сравнить с недавно созданным, постоянно растущим национальным банком ДНК.

  Отдел поддержки прошелся по земле частым гребнем. Несмотря на собачье дерьмо, окурки и выброшенные пачки сигарет, контейнеры из-под фаст-фуда, использованные презервативы и тому подобное, они нашли только два предмета, которые представляли потенциальный интерес: аудиокассета D90 TDK без маркировки, которая, казалось, содержала довольно Произвольный выбор самодельного хэви-метала и большая кожаная перчатка для левой руки, сильно поношенная, с потертостями на кончиках пальцев и гладкая на ладони. Оба этих предмета проходили дальнейшие испытания.

  «Место преступления» предоставило Нейлору доказательства, в основном частичные, о двадцати семи наборах следов в непосредственной близости от места нападения. Схема, показывающая их расположение, все еще находилась на более поздних стадиях завершения, но, казалось, предполагала, что из этих двадцати семи девять находились в сильной степени рядом с тем местом, где упало тело; из этих девяти пять, казалось, частично кружили вокруг него. Отпечатки трех из них были сделаны какой-то кроссовкой; один в тяжелом рабочем ботинке, последний, скорее всего, из обычной прогулочной обуви на резиновой подошве.

  После того, как секретарь Филлис Парментер успешно задержала его на большую часть дня, Хан устроился во внешнем кабинете местной инспекции и уселся с копией «Тысяча-пятьсот» Викрама Сета. роман на нечетных страницах, намерение долго ждать.

  У консилиума, уходящего от Коссалла, была задница, как у беременной утки. Слова Коссала, хотя он держал их при себе и пил свою пинту; все эти расспросы о трактирщиках и официантах возбуждали в человеке жажду. И кроме того, когда речь шла о женщинах в полиции, в наши дни лучше держать язык за зубами.

  Он знал сержанта на одном из отделений, немногим более месяца назад, который случайно сделал какое-то безобидное замечание о женщине-офицере в пределах ее слышимости, и в течение часа после того, как она подала официальную жалобу, бедняга отстранен от исполнения служебных обязанностей до завершения расследования. Верный признак того, как все идет, подумал Коссал, чертова запись в менструальном календаре.

  Только в то утро, как он прочитал в газете, в Ланкашире была назначена первая женщина-старший констебль. Несколько лет до пятидесяти и, разве вы не знаете, выпускник Открытого Университета. А какой у нее был диплом? Психология. Коссал читал, что она будет получать более семидесяти тысяч в год. Семьдесят тысяч. И бюджет около ста пятидесяти миллионов, которыми можно распорядиться. Сколько из этого пойдет на установку детских яслей, вот что он хотел бы знать? Консультационные сессии? Наймите какого-нибудь высокомерного дизайнера интерьеров, чтобы он расставил мягкую мебель и занавески в комнатах для интервью, чтобы создать более доверительную атмосферу.

  И все же, что она сказала? Этот мир никогда не был мужским, им только так кажется. Да, вот тут-то она и ошиблась: Коссал не думал, он знал. По крайней мере, до тех пор, пока он не бросил все это, не связался с одной из этих фирм по обеспечению безопасности дома, это все еще был его мир.

  И если этот WPC когда-нибудь доберется до вершины, им придется купить ей специально усиленный стул. Не то чтобы, размышлял он, он отказался бы поджечь его сзади. Хорошенькие сиськи, вроде растянутого Данлопилло, не прочь растянуться на них. Он подумал, что, когда она впервые вошла, ища его десятью минутами ранее, Коссолл смазывал себе миндалины между посещениями пабов на Лондон-роуд, между Трент-Бридж и городом. Футбольные пабы, большинство из них; большая сделка субботы в зависимости от того, какая сторона была дома, Форест или Графство.

  «Так что же ты хочешь сказать мне, дорогая, – спросил Коссал, – хозяин не хочет с тобой разговаривать, не так ли?»

  – Он будет говорить, верно. Отговори задние ноги от этого осла. Меня беспокоит то, что он не говорит. Без колебаний, возвращаясь к нему, отдавая все, что у нее есть, Коссал любил ее за это. Местный тоже. Этот акцент. Мэнсфилд, где-то на перекрестке. – Возьмем, к примеру, пару разбитых окон, верно? Склеены изолентой, как будто он ждет, пока их как следует закрепят. Ну, это недавно, да? И когда у меня был шуфти с круглой спинкой, там было несколько стульев, сломанных, выброшенных. Но когда я попытался спросить его о них, обо всем этом, он ничего не имел, просто не говорил. Я думал, ты сможешь получить от него больше.

  Коссал кивнул. «Правильно, спасибо. Я пойду. И подмигнул. – Я бы принес тебе выпить, дорогая, только ты на дежурстве.

  Она понизила голос, чтобы никто в баре не услышал. «Если бы я не был, я бы купил один для себя. Но все равно спасибо, дорогая.

  Коссалл сдерживал ухмылку, пока она не отвернулась, а затем наблюдал за ней всю дорогу до двери, сидя на ней, как беременная утка.

  Он прошел с улицы в главный бар паба; у заднего окна сидели двое мужчин в рабочей одежде, ирландцы, Коссал мог бы сказать, не зная их, что-то в их цвете лица, широких высоких бровях, естественной волне на лбу. Ирландский паб, это что было?

  Он отодвинул один из высоких стульев достаточно далеко от бара, чтобы присесть. Через боковую комнату он мог видеть чернокожего юношу в белой футболке и дредах, длинных мешковатых шортах и ​​высоких кроссовках, играющего в бильярд. Нет, паб равных возможностей, вот что это было.

  – Что будешь? – спросил хозяин, появляясь в конце стойки и медленно приближаясь к нему. Это был высокий, поджарый мужчина с приплюснутым лицом, больше похожим на детский рисунок, чем на настоящее.

  Коссал сказал ему и смотрел, как мужчина налил пинту, показывая ему свое удостоверение, когда он ставил стакан перед ним. Великодушным движением руки домовладелец отмахнулся от денег Коссалла.

  «У меня здесь раньше был один из вашей партии», – сказал домовладелец. Коссал кивнул. «Расскажи мне о субботнем вечере». Он мог видеть окна, о которых говорил офицер, внизу, где сидели двое мужчин, стекла, затянутые коричневой лентой.

  «Я сказал ей.»

  Коссал попробовал пиво, скривился и покачал головой. – Если бы ты сказал ей, ты бы не стоял и не смотрел на меня. Если ты не скажешь мне, сегодня вечером ты будешь смотреть на двух других, таких же, как я; а завтра будет четыре, и так пошло». Он поставил стакан обратно. – Это не то, чего ты хочешь.

  Хозяин заставил себя рассмеяться. – И все это из-за разбитого стекла и парочки паршивых стульев?

  Коссалл наклонился вперед настолько, что мужчина почувствовал его дыхание на своем лице. – У нас был убит офицер, всего в нескольких сотнях ярдов отсюда. Субботняя ночь."

  – Но это не имело к этому никакого отношения.

  – Почему бы вам, – сказал Коссал, – не позволить мне судить об этом?

  Хозяин прижал стакан к оптике и налил себе большой джеймсон; отхлебнул из него раньше, облокотившись на стойку, и заговорил. «Эти молодые люди приходят иногда, знаете ли, в дни матчей. Скинхеды, в основном. Много шума, ругани и прочего, но они хорошо тратят деньги, так что в большинстве случаев я отпускаю их. Но на этой неделе один из них поссорился с одним из Пэдди, который постоянно пользуется этим местом. Обычные вроде. Ну, чего эти ребята терпеть не могут, даже больше, чем негров, так это ирландцев. Просто ненавидь их. Перемирие с ИРА или не перемирие, это ни хрена не важно. И это дает им повод. В одну минуту эти двое сражаются друг с другом, немного толкаются и толкаются, вы знаете, как это бывает; Следующее, что приятели этого скинхеда входят, и, прежде чем ты узнаешь, весь паб похож на последний раунд боя Фрэнка Бруно без каких-либо приемов». Он отпил еще немного виски и вытер рот тыльной стороной ладони. – Сомневаюсь, что это длилось самое большее десять минут.

  «Вы вызвали его? Вызывали полицию?

  «И рисковать своей лицензией? Это того не стоит. Вот почему я не хотел ничего говорить раньше».

  – Значит, вас предупредили?

  «Раз или два».

  Коссал кивнул. «Эти молодые люди знают их достаточно хорошо, чтобы знать какие-то имена?»

  Хозяин медленно покачал головой.

  – Вы заметили, куда они ушли отсюда?

  "Нет. Но если бы я угадал, я бы сказал, вниз к Тренту.

  – И это все, догадка?

  – Боюсь, что да.

  Коссалл сделал последний глоток из своей пинты и отодвинул недопитый стакан. «Здесь.» Он вынул карточку из верхнего кармана и положил ее на стойку. «Если вы услышите имя или если оно придет вам на ум, позвоните нам». Он подмигнул. «Это будет иметь значение для вас, а не против. Не помешает, кто-нибудь в твоем углу, а?

  Хозяин наблюдал за Коссалом, пока тот не вошел в дверь, допил остатки виски и позволил себе еще. Он скорее рассчитывал бы на такого копа, как Коссал, подумал он, чем согласился бы выиграть в лотерею, не покупая билета.

  Двадцать семь

  Резник возвращался из офиса суперинтенданта, когда Линн перехватила его с анализом перемещений и контактов Билла Астона за последние двадцать четыре часа его жизни.

  – Почти все там, – сказала она деловито, не глядя Резнику в глаза. «Один или два пробела мне еще предстоит заполнить».

  Резник бросил быстрый взгляд на первый лист. – Что-нибудь полезное?

  "Не боюсь. Походы в супермаркет и садовый центр, вот и все. Бассейн. Выгул собак».

  Резник кивнул, пролистывая остаток. День из жизни вполне обычного, не особо интересного человека. Что было интересно в Астоне, так это то, что он был мертв: то, как он умирал.

  «Хорошо спасибо.»

  «Есть еще кое-что, – сказала Линн. – Помнишь, ты просил меня отследить тот звонок, который Астон сделал в день своей смерти? Тот, который пропал без вести».

  Резник выжидающе посмотрел на нее, и она сунула ему в руку сложенный лист бумаги. Он открыл его, задумчиво посмотрел на имя, затем снова сложил его, прежде чем сунуть в нагрудный карман.

  «Было еще два звонка. Без ответа, но вошел в кабинет Астона.

  «Правильно. Хорошо.» А потом, когда Линн отвернулась, «Ты в порядке?»

  Она кивнула, по-прежнему не глядя прямо на него. «Я хотел бы взять час позже, личное время?»

  «Отлично.»

  Они продолжили свой путь: Резник по коридору к комнате уголовного розыска, Линн направилась к лестнице. Что бы там ни было, думал Резник, в одном она права: все эти вещи, которые ее беспокоят, похоже, не мешают ее работе.

  Встреча со Скелтоном не была обнадеживающей. Одна из его самых больших надежд заключалась в том, что второй образец крови, взятый с одежды Астона, крови, которая не принадлежала самому Астону, окажется от кого-то, кто был известен. Но Джейн Прескотт проверила имеющиеся у разведки записи, провела сравнения со всеми известными и обработанными образцами. Ничего такого. Не совпадает. Остались отпечатки ботинок, кассета и, самое главное, летучая мышь. После этого они перешли к полученной информации, отыскав свидетеля, который видел или слышал больше, чем кто-либо до сих пор говорил. Обращения в средствах массовой информации, конечно, принесли ответы, и они обрабатывались компьютером, и наиболее перспективные из них тщательно проверялись. Но так далеко …

  Чистый несчастный случай, убийство Билла Астона? Несчастная жертва, оказавшаяся не в том месте и не в то время, или был более конкретный мотив? Резник снова подумал об имени, которое дала ему Линн, и был рад, что уже договорился о встрече с Ханом и обсуждении расследования Снейпа. Если там и была связь, он должен был ее выявить.

  Рег Коссолл ждал его в своем кабинете, используя пустую кофейную кружку как пепельницу. Демонстративно Резник отстегнул оконную защелку и высоко поднял нижнюю раму, прежде чем сесть и жестом показать Коссаллу, что он должен сделать то же самое.

  – Это может быть пустяком, Чарли…

  – Сомневаюсь в этом, Редж. Если бы ты так думал, тебя бы здесь не было».

  Коссолл улыбнулся своей быстрой, кривой улыбкой и пересказал историю своей встречи с трактирщиком на Лондон-роуд, украсив ее немалыми украшениями скатологического толка. Хитрый полицейский, Редж, подумал Резник, человек, довольный тем, что носит свои предрассудки при себе, с блеском в глазах, похожим на сталь, словно это дерзкий упрек. Кого-то вроде Астона – одинакового возраста, одинакового стажа – они смогли практически отбросить, потерявшись в перетасовке. Но Коссал был слишком ценен, его опыт был слишком велик, а процент арестов слишком высок.

  – Я связался с парнем на набережной, который все время жаловался на то, что ему помешали его субботний футбол. Он все еще не уверен, но молодые люди, которых он видел, создающие беспорядки, могли быть теми же самыми из паба. Только мог, ум. Есть пара других отчетов, которые я сейчас проверяю, возможно, они получат подтверждение.

  Резник перевернул его. Большая вероятность, это было правдой. «Эта драка в пабе, потасовка, что угодно. Мы никак не можем поставить кого-либо из них чем-то вроде бейсбольной биты?