Текст книги "Легкая еда (ЛП)"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

  Резник задавался вопросом, хотел ли он этого, говоря об этом. «В какой-то степени да, иначе вы не смогли бы выполнять эту работу». Ему хотелось пройти через комнату и прикоснуться к ней, но, несмотря на то, что произошло в прошлый раз, он не знал, как это сделать. Он задавался вопросом, виноват ли он в том, что слишком явно уставился на ее рот. Вместо этого он посмотрел на стакан в своей руке и отхлебнул еще немного вина.

  Ханна была тронута его застенчивостью. – Пенни за них, Чарли. Так говорил мой отец».

  – Твой папа называл тебя Чарли?

  «Нет.» Смеющийся. «Если вы понимаете, о чем я.»

  Резник думал, что да. «Как и мой», – сказал он. «За исключением того, что это было на польском языке. Но я подозреваю, что это было более или менее то же самое».

  – Так о чем ты думал? Он не ответил.

  – Не убийство?

  «Нет.» Он покачал головой.

  Ханна поставила стакан и встала. «Только до тех пор, пока ты не думаешь, что всякий раз, когда ты приходишь сюда, мы первым делом падаем в постель».

  «Нет.» Снова смотрю на ее рот, на этот раз открыто. – Это не то, что я думаю.

  «Хорошо.» Она протягивала руку.

  Он знал, что она движется рядом с ним, чувствовал прикосновение к ее плечу, теплое и гладкое, когда она поворачивалась. В почти темной комнате он посмотрел на часы и удивился, что было всего чуть больше двух. Ему казалось, что он проспал несколько часов.

  Тихо Ханна вытащила ноги из-под одеяла и села. Небольшой вздох, когда Резник протянул руку и коснулся ее спины, узлов позвоночника на коже. Она потянулась сзади и обвела пальцами его запястье.

  «Не останавливайся. Это не заставит вас остановиться.

  Он целовал тыльную сторону ее ладони, пространство между лопатками, шею; она убрала свою руку с его и провела ею по его груди.

  – Я собиралась в ванную, – сказала она. А потом возле двери. «Принести вам что-нибудь?»

  Он посмотрел на нее, обнаженную под световым люком, теперь уже без сознания, темную прядь волос между ее ног, которую он мог бы прикрыть рукой. Все, молча ответила часть его, та часть, на которую он обычно не обращал внимания.

  – Вода, что-нибудь?

  «Стакан воды не помешает».

  Они вместе сидели на кухне, макая печенье в чай, довольные молчали, по крайней мере, не очень много, Резник оделся, за исключением своего жакета, Ханна закуталась в халат, и это уже начало того, что казалось рутиной.

  – Что происходит… – начал Резник.

  Она прижала палец к его рту. – Не сейчас, Чарли. Не сейчас."

  Его глаза спросили ее, почему.

  – Если что-то случится, времени будет достаточно.

  По сигналу раздался звук приближающегося к задней части дома такси.

  – Может быть, в следующий раз ты захочешь зайти ко мне? Я мог бы приготовить немного ужина, что-то в этом роде. Он пожимал плечами.

  Ханна улыбнулась. «Все эти кошки».

  «Они не всегда все четверо там одновременно».

  "Ой. Я полагаю, что все в порядке.

  В дверях она подошла, чтобы поцеловать его в щеку, и он ловко повернул голову так, что вместо этого она поцеловала его в губы. В конце переулка таксист дважды посигналил.

  – Разве не должен быть закон против этого? Ханна улыбнулась.

  – Целоваться?

  «Используя свой рог после наступления темноты».

  На мгновение он коснулся ее груди под мягкой тканью платья. «Я должен идти.»

  «Да.»

  Наклонив голову, он поцеловал ее там, где была его рука.

  Она смотрела, как он уходит к свету, и в ней уже колебались те первые знакомые чувства боли.

  Тридцать

  Что касается Кевина Нейлора, это был не самый лучший день. Это началось, когда Дебби вышла из ванной в то утро, ничего не сказав, но выражение ее лица говорило ему все, что ему нужно было знать. У нее были месячные. Пунктуален до минуты.

  «Деб…»

  Но она оттолкнула его, открыла холодильник и встала там, повернув к нему голову, глядя между ароматизированными йогуртами, остатками лимонного пирога, салатом и завернутым в пленку сыром на то, что она больше не могла видеть.

  «Деб…»

  «Оставь это, ладно! Просто оставь это."

  И он, прихлебнув остатки чая, отхватил кусок тоста, который съел по пути к машине. Движение было отвратительным, как обычно в это утро, и все это время невысказанные обвинения Дебби вонзались в него, как будто это была его вина.

  «Может быть, нам стоит сходить к врачу», – рискнула она однажды, когда они пытались. «Посмотри, может, ты знаешь, что-нибудь, что он может сделать».

  «Я не собираюсь обращаться ни к какому врачу. К черту доктора!» Кевин ответил.

  «Хорошо.» Дебби улыбается. – Если ты думаешь, что он справился бы лучше.

  «Да пошел ты тоже», – сказал Кевин, но с улыбкой. Так и было, но это не имело значения ни тогда, ни сейчас.

  – Не волнуйся, – сказала она прошлой ночью, беря его за руку. – Ты слишком много об этом беспокоишься, я думаю, дело именно в этом. Я читал, вы знаете, эту статью в Cosmopolitan , как беспокойство, это, вы знаете, это – как вы это называете? – сдерживание».

  Иногда он даже задавался вопросом, было ли это неправильно; в конце концов, когда рождение ребенка было почти последним, о чем они думали, не было вообще никаких проблем. И у них было два года бессонных ночей, чтобы доказать это.

  И как будто всего этого было недостаточно, вот что ждало его на столе, когда он вошел; анализ следов вокруг тела Астона. Обычная обувь восьмого размера была недавно отремонтирована с резиновой приклеиваемой подошвой и каблуком в четверть четверти, которые можно было примерить в более чем двадцати мастерских по мгновенному ремонту обуви в этом и любом другом городе. Анонимность гарантирована. Рабочий ботинок был «Катерпиллер» десятого размера, сильно поношенный. Восемь местных торговых точек, Бог знает сколько сотен продано. И кроссовки – кроссовки Nike для занятий спортом в помещении, для бадминтона или сквоша, с зигзагообразным узором в форме почки, с глубоким вырезом, под подушечкой стопы, другой, похожий, но в форме вытянутого сердца, под пяткой. Относительно новый или, по крайней мере, редко используемый. Такие, у которых сбоку была цветная вспышка, а прямо над пяткой была полоска контрастного цвета. Фабрикаé в Таиланде. Американский размер двенадцать, британский одиннадцатый, европейский размер сорок шесть. Одна из самых популярных линий Nike.

  «Иисус плакал!» – сказал Нейлор, отодвигая отчет на другой конец стола.

  «Как дела?» – спросил Дивайн, протискиваясь мимо по пути к Гентам.

  "Ничего такого. Чертовски ничего.

  «Одевают.»

  Нейлор сел, покрутил карандашом поверх конверта, в котором прибыл отчет, извлек и перечитал его, на этот раз внимательнее разглядывая узоры, а затем потянулся к телефону и начал набирать номер.

  Дивайн стоял вплотную к прилавку, морщась, стараясь не замечать жжения, когда пытался помочиться. Попытка и неудача. Даже когда он не чувствовал этого, что случалось нечасто за последние тридцать шесть часов, он, казалось, не мог выбросить это из головы.

  Если бы эта маленькая шлюха, которую он подобрал за «Орхидеей», дала ему дозу, он бы разыскал ее и дал бы ей хороший тыл, прежде чем она отправится за пенициллином.

  Иисус! Ой! Христос всемогущий, это больно.

  Почти, но не так сильно, как в тот раз, когда он проснулся рано утром и, спотыкаясь, вышел на свой обычный порез, и вот он, ясно даже его затуманенным глазам, кровь омывает его мочу. Это было не то, что действительно причиняло боль. Позже, лежа на его спине в больнице, этот медбрат, пухлый маленький ублюдок, тоже черный, который действительно был вишенкой на чертовом торте, сказал ему, все время улыбаясь: «Плохие новости, вы» ты почувствуешь это. Мы ничего не можем с этим поделать. Но хорошие новости, это закончится так быстро, что вы не поверите, что это произошло. Хорошо. А теперь просто постарайся расслабиться». И прежде чем Дивайн успел возразить, он немного поманипулировал им, прежде чем вонзить иглу в форме зонтика в конец его пениса, в отверстие и вытащить обратно. – Вот и все. Все еще ухмыляясь, он похлопал Дивайна по плечу, и на мгновение Дивайн подумал, что он собирается дать ему конфетку за то, что он хороший, Дивайн, лежащий в узкой кабинке, не в силах поверить в то, что только что произошло с его членом.

  Хотя, подумал он, подняв штаны и сделав мужественное лицо, когда он шел вдоль очереди мужчин, ожидающих, чтобы пойти и получить свое, это могло быть зрелище хуже. Быстрая доза НСУ, вот и все. Не то, что некоторые из этих жалких педерастов, взгляните на них, если на этот раз это был не СПИД, то, вероятно, он будет в следующий раз. Тем не менее, черт возьми, они получили то, что заслужили. Дивайн вздрогнул и сунул свое снаряжение в жокейские штаны, прежде чем застегнуть молнию. Любой, кто получит удовольствие, засунув его в задницу какому-нибудь парню… одна мысль об этом вызывала у него рвоту.

  Вернувшись в комнату CID, Миллингтон прервался посреди деликатного исполнения «Когда я влюбляюсь», чтобы напомнить Дивайн, что они должны быть в пути в следующие десять минут или около того, человек, который должен пойти и увидеть паб. Хотя, если бы Регу Коссоллу не удалось получить от домовладельца имена или подробные описания, Миллингтон сомневался, что им повезет больше. Но это была земля, которую нужно было покрыть. Хорошая работа полиции, стабильная и предсказуемая, вот что принесло результаты. Ну, иногда…

  Шейн Снейп выписался из больницы и взял такси на Дерби-роуд, рядом с кольцевой университетской развязкой. На его лице все еще были следы синяков, а ребра должны были оставаться забинтованными в течение следующих нескольких дней, но в остальном он чувствовал себя лучше, чем, возможно, имел на это право после побоев, которые он перенес.

  Норма приветствовала его поцелуем и объятиями, от которых он вздрогнул, а Питер ухмыльнулся и поднялся с дивана, чтобы пожать Шейну руку и сказать: «Добро пожаловать домой», как будто это был его чертов дом, в который он должен был пригласить его.

  – Сколько еще он пробудет? Шейн пригласил Норму на кухню, не удосужившись понизить голос.

  – Давай, дорогая, – сказала Норма. «Не будь таким».

  «Я не собираюсь, – сказал Шейн, – трахаться с кем угодно».

  Менее чем через полчаса он снова ушел, игнорируя вопросы матери о том, куда он идет и когда может вернуться. Он сел на один автобус до центра города, а затем на другой до Илкестона; от автовокзала до места, где жил его приятель Джерри Ховенден, было немногим больше десяти минут ходьбы.

  Ховенден был одним из парней, с которыми Шейн тусовался, выпивал по выходным: хороший друг. Когда Шейн завернул за угол, Ховенден стоял на четвереньках у дорожки перед домом, выхлоп мотоцикла, который он чинил, лежал на старом промасленном одеяле у входной двери.

  – Привет, – сказал Шейн, – как дела?

  «Медленно. А ты?»

  Шейн ухмыльнулся. – Тоже медленно.

  Он постоял некоторое время на потрепанном клочке палисадника, изображая интерес.

  – Не так уж много смысла просить тебя вмешаться. Ховенден усмехнулся. «Помочь.»

  «Не много.»

  – Заходи внутрь, если хочешь, там никого нет. Ты знаешь, где что находится.

  Ховенден жил там со своим отцом, а его мать уехала оттуда в приют пять лет назад, прежде чем переехать в Бирмингем, где она жила с дальнобойщиком, который терпеть не мог Джерри. С тех пор как она уехала, его отец познакомился с женщиной, которая работала в местном садовом центре и проводила больше времени у нее дома, чем здесь. Добавлено, что он работал посменно. Так что в основном сейчас Ховенден жил там один.

  Это был дом пятидесятых годов с плоской крышей в заброшенном поместье, где несколько домов были заняты владельцами, но в основном нет. Совет, как обычно, задержался на техническом обслуживании, краска вокруг оконных рам отслоилась, и как только на крыше собралось достаточное количество воды, она нашла выход.

  Шейн включил телевизор и ушел, даже не взглянув на него. В холодильнике было четыре банки «Стронгбоу», он щелкнул одной и сел на сложенный кусок пенопласта, который служил диваном, кто-то болтал на экране телевизора, а Шейн все еще не удосужился посмотреть. Он пододвинул к себе пачку комиксов и начал их листать; найдя судью Дредда , он прочитал ее от корки до корки. Переложив его на дно стопки, он обнаружил – что это было? – не комикс, какой-то журнал для фанатов. Журнал. Приказ. На обложке была изображена большая белая голова мертвеца на черном фоне. Шейн догадался, что это одна из старых байкерских вещей Джерри, еще с тех пор, когда у него были длинные волосы, а кожа воняла машинным маслом и никогда не мылась годами. Но внутри, над изображением толпы молодежи, стоящей у железных ворот, он прочитал: «Холокост – это полная чепуха. Эксперты C18 исследуют этот миф.

  Когда он начал читать, в дом вошел Ховенден, вытирая руки тряпкой.

  «О», сказал он, увидев, что было в руках Шейна. – Ты нашел это.

  – Я не знал, что ты занимаешься политикой, – сказал Шейн.

  «Да.» Джерри Ховенден пожал плечами. «Сейчас и снова».

  Стоя в очереди к прилавку с сэндвичами через улицу, Резник размышлял о практически бесплодном дне. Он уехал с Ханом в дом в Колвике, где жил Пол Мэтьюз. Сначала в доме было так тихо, что они думали, что дома никого нет, но потом мать Мэтьюза вошла через боковые ворота, ведущие из задней части дома. Похожая на птицу женщина в желтом платье. Она сообщила им, что Пол был ужасно расстроен тем, что произошло – этот бедный, бедный мальчик – Резник предположил, что она имеет в виду сына Нормы, а не своего собственного, но не был уверен. Врач отстранил его от работы, нервное истощение, да, правильно, отписал с лекарствами и велел Полу отдохнуть. Заказал его. Он уехал погостить к любимой тете в Уэльс, Южный Уэльс, Россили-Бей. Возможно, Резник знал это? Резник этого не сделал. Ах! Красиво, все еще немного дико, знаете ли. И тихо в это время года. Так восстанавливает, море.

  «дальтоник», – сказал Хан, вернувшись в машину.

  «М-м-м?»

  "Дальтонизм. Каждое ее слово было адресовано тебе. Я не думаю, что она знала, что я был там.

  Элизабет Пек, разумеется, тоже там не было. Ее дом, одно из тех новых псевдогрузинских мест на Уилфорд-лейн, был заперт наглухо. Жалюзи задернуты, шторы задернуты, охранная сигнализация включена, не один, а два замка Бэнэма на входной двери. Соседи знали ее, но плохо; знал, по крайней мере один из них знал, что она ушла. Праздничный день. Она не знала, где. Или когда она может вернуться.

  Резник подумывал отправить Хана в дальние уголки валлийского побережья, чтобы поговорить с Мэтьюзом, но пока решил оставить этот конкретный порох сухим и вдобавок сэкономить на дорожных расходах. Это была Элизабет Пек, с которой разговаривал Билл Астон, и теперь Резник хотел, чтобы она поговорила с ним. Он послал Хана выяснить, есть ли у нее машина; затем уточните в туристических агентствах, в аэропорту Ист-Мидлендс, на вокзале, может быть, он сможет узнать, куда она уехала и когда можно ожидать ее возвращения.

  Прежде чем Резник успел отнести свой бутерброд в относительное уединение своего кабинета, Нейлор перехватил его, и его день наконец закончился. – Эта ерунда с обувью, сэр, мягко говоря, неубедительна. Но я заставил их еще раз взглянуть на маркировку, и в одном они почти сошлись. Кто бы ни был в бутсах, вы можете сказать по движению, изменению давления и тому подобному, он был тем, кто наносил больше всего урона, действительно тяжелые удары, которые наносил Астон, он был тем».

  «Хорошая работа, парень. Отличная работа."

  Он как раз собирался откусить сэндвич, майонез уже был на манжете его рубашки, когда Миллингтон постучал и вошел.

  – Удачи, Грэм?

  «Не так много, по-прежнему утверждает, что не знает никаких имен, но он согласился съездить в Центральный и посмотреть несколько фотографий, может что-нибудь придумать таким образом. Однако переговорил с одним или двумя завсегдатаями, которые были там в ту субботу, когда началась драка. Подтверждено, что эти ребята, бросающие свой вес, были на матче ранее в тот же день. Постоянные сторонники, судя по всему».

  «Верно, Грэм. Скажи Марку, чтобы связался с его приятелем из отдела футбольной разведки и договорился о встрече.

  Едва Миллингтон вышел за дверь, как вошла Линн Келлог. Резник покорно запихнул сэндвич обратно в бумажный пакет и закрыл его в ящике стола.

  «Я размышляла над тем срывом, который у меня случился, – сказала Линн. – Последние двадцать четыре часа Астона. И есть один период, который мне не ясен. Он встретил вас в „Партридже“ в пятницу вечером, чтобы поговорить о Ники Снейпе, и вернулся домой довольно поздно, между одиннадцатью тридцатью и полуночью, как сказала миссис Эстон.

  «И я оставил его около половины девятого, сидя с полдюйма мягкости».

  Линн кивнула. – По словам миссис Астон, он сказал, что все это время разговаривал с вами. Поставил точку.

  Резник пожал плечами. – Она могла запутаться.

  – Она могла бы. Или Астон мог солгать.

  Резник серьезно посмотрел на нее. – В таком случае у него, вероятно, были веские причины.

  – Я подумала, – сказала Линн, – прежде чем заходить дальше, я бы выскочила туда и снова поговорила бы с миссис Астон, посмотрела бы, говорит ли она все то же самое. Если с тобой все в порядке».

  Резник уже потянулся к телефону. – Я сначала позвоню ей, а потом поеду с тобой. Мы можем спросить ее вместе.

  Тридцать один

  У дверей их встретила Стелла Астон в джинсах и свитере большого размера; волосы чуть влажные ниспадали на плечи, вымытые и плохо высушенные. Она приветственно улыбнулась и отступила назад, чтобы позволить Резнику и Линн войти, но за улыбкой была усталость, которую она не могла скрыть.

  – Мама лежала, – сказала она. – Почему бы тебе не пройти на кухню? Она только одевается. Я не думаю, что она будет очень долго.

  Стелла приготовила растворимый кофе, немного неловко болтая с Линн, Резник стоял в стороне и смотрел на сад. Хотя он воображал, что это было сделано совсем недавно, траву скоро снова придется подстригать.

  Когда Стелла несла чашку Резника, Линн наблюдала за ней, не зная точно, что она ищет, за изменением выражения ее лица, за тем, как она улыбалась. Вы думаете, что она могла быть влюблена в него: слова Петры Кэри. А почему бы не? У других были, Линн была уверена. На мгновение пальцы Стеллы, наверняка случайно, коснулись тыльной стороны ладони Резника. Маленькие девочки любят своих отцов. Обычно они заменяют их другими мужчинами. Но если этот другой мужчина слишком похож на ее отца, то в конечном итоге она испытывает чувство вины. Еще слова Петры Кэри.

  Петра чертова Кэри! Что я мог бы сделать, подумала Линн, так это отменить следующую встречу и вообще не возвращаться.

  К тому времени, когда они допили свой кофе, Маргарет Эстон спустилась вниз и ждала их в гостиной, шторы были почти задернуты. Сколько бы пудры и тонального крема она ни использовала, она не могла скрыть, до какой степени она в эти последние дни предалась слезам.

  – Маргарет, – мягко сказал Резник, – ты уверена, что готова к этому?

  – Да, спасибо, Чарли. Я буду в порядке.

  Сидя на ковре рядом со своим креслом, Стелла протянула руку и похлопала мать по руке.

  "Г-жа. – Астон, – начала Линн, – помнишь, твой муж звонил по телефону поздно вечером в субботу?

  "Да, конечно. Кто-то позвонил ему, и он перезвонил им из холла».

  «Почему он это сделал?»

  Маргарет Астон покачала головой. – Я полагаю, они еще не закончили свой разговор.

  – Да, но зачем выходить в холл? Почему бы не перезвонить им оттуда, где он был? Тот же телефон, по которому звонил человек».

  Маргарет Астон выглядела ошеломленной; она перевела взгляд с Линн на Резника и медленно обратно.

  – Я имею в виду, – настаивала Линн, – разве это не было бы проще всего сделать?

  «Я действительно не думал об этом, но у Билла были свои причины, я уверен».

  – Что ты делала, мама, в это время? – спросила Стелла, оглядываясь.

  – О, я не знаю, дорогая. Читаю, я полагаю. Да, была, книга из библиотеки, не помню…»

  – Вот он, твой ответ, – сказала Стелла. «Папа не хотел мешать маме читать, вот что это было. Ничего зловещего».

  Резник и Линн обменялись взглядами.

  – Не думаю, что вы смогли вспомнить, миссис Астон, – сказала Линн, – с кем разговаривал ваш муж? Ты не мог, когда мы говорили раньше.

  Она покачала головой. «Как я уже говорил вам тогда, Билл никогда не упоминал, кто это был. Но это должен быть кто-то из Церкви, я уверен. В течение многих лет он был проповедником-мирянином. Довольно известный, не так ли, Чарли, ты бы знал. Известен этим».

  Кивнув в знак согласия, Резник слегка наклонился вперед в своем кресле. «Интересно, Маргарет, вам что-нибудь говорит имя Элизабет Пек?»

  Она задумалась на несколько мгновений. "Нет. Нет, я не могу сказать, что это так. Но я полагаю, ты собираешься сказать мне, что это тот, с кем разговаривал Билл, не так ли?

  Резник кивнул. – Он звонил по ее номеру.

  – Так кто она? – спросила Стелла с волнением в ее молодом голосе.

  «Социальный работник. Она работает там, где умер Ники Снейп.

  – Ну, конечно, – сказала Маргарет Астон, быстро сообразив, – именно поэтому она захотела поговорить с Биллом. Запрос. И почему он позаботился поговорить с ней наедине. Конфиденциально. Он был очень щепетилен в таких вещах, Билл, даже от меня. Чарли, ты и сам должен это знать.

  – Беда в том, Маргарет, что от этого становится еще труднее понять, почему он согласился на долгую беседу наедине с одним из главных свидетелей. Особенно, когда это было так явно не для протокола».

  – О нет, я уверен, что он, по крайней мере, сделал пометку.

  "Боюсь, что нет. Я просмотрела все его бумаги, блокноты, все. Нет ничего о том, что такой разговор имел место».

  Маргарет Астон вздохнула; казалось, она еще глубже вжалась в свое кресло. – Стелла, дорогая. Касаясь плеча дочери. «Я чувствую себя очень усталым. Интересно, не могли бы вы помочь мне вернуться в постель. Чарли, извини меня, я знаю.

  Резник и Линн стояли, пока Стелла помогала матери подняться на ноги. Резник открыл дверь, и когда Маргарет, опираясь на руку дочери, прошла мимо него, он задал еще один вопрос. – Одно дело, Маргарет. Во сколько Билл вернулся сюда в пятницу вечером?

  Она остановилась. "Почти полночь. Без четверти без десяти. Ты должен знать, Чарли, он был с тобой. Я помню, как он вошел и подошел к моей комнате, я к тому времени, конечно, уже был в постели. Мягко постучал в дверь, чтобы убедиться, что я еще не сплю. Он на мгновение присел на кровать и, взяв меня за руку, рассказал, какой у него был хороший вечер. Чарли, ему было приятно поговорить с тобой. Вы могли видеть это, видеть в его лице, что-то от той старой жизни снова. Давно я этого не делал, любовь моя, сказал он. Я и Чарли Резник закрыли бар вместе. Сегодня я буду хорошо спать, сказал он и поцеловал меня здесь, в макушку, прежде чем пожелать спокойной ночи.

  Как ни странно, Резник взял ключи и сел за руль. Менее чем в полумиле вниз по дороге он подал сигнал направо и остановился перед небольшой вереницей магазинов. Линн вообразил, что он собирается выйти, купить газету или зайти в магазин без лицензии за пивом. Но двигатель работал на холостом ходу, он сидел, положив руки на руль.

  – Думаешь, она лжет? – сказал он наконец. – Что-то сдерживает?

  «Нет.»

  – Значит, правду говоришь?

  "Да. Как она это видит. Все, что она знает, да.

  Резник медленно выдохнул. – Возможно, было бы легче, если бы она солгала, если бы знала, что что-то происходит.

  – А есть?

  Когда Резник повернулся к ней лицом, мужчина средних лет, выходящий из газетного киоска, остановился и уставился на машину, только медленно начав уходить, Пост перекатился в его руке. Резник увидел его и подумал, как они выглядели, он и Линн, еще одна несовместимая пара, застрявшая в середине романа, одна из них вышла замуж, скорее всего, за него.

  Он сам довольно часто наблюдал за парами и приходил к тем же выводам, иногда неуместно. Однако чаще всего он оказывался прав: влюбленные запутались в собственной холодной, липкой паутине.

  – Думаешь, это женщина? Пек?

  – Что ты имеешь в виду? – спросил Резник.

  «Ну ты знаешь …»

  – Что у него был роман? Счет?"

  – Это то, о чем ты думал, не так ли? Путь, по которому ты идешь».

  – А с Пеком?

  «Почему нет?»

  Резник покачал головой, едва не улыбнувшись. – Он знал ее меньше недели.

  Линн очередь улыбаться. – Пошли, – сказала она. «Сколько времени это занимает?»

  Вместо ответа Резник повернулся к лобовому стеклу и уставился в него. То, о чем он думал, то, что он видел, было Ханной в тот первый раз, когда она шла через переднюю часть школы к своему слегка потрепанному красному фольксвагену, останавливаясь, чтобы поговорить с этими двумя детьми, достаточно твердо, не без понимания; как после того, как они поговорили, она поставила свой портфель на крышу машины, а затем повернулась к нему лицом, эта вспышка красного, видная в вихре ее волос. Ее улыбка.

  Сколько времени это занимает?

  На короткое время – что это было? Четыре года назад, чуть больше? – подумал бы он о Рэйчел Чаплин в тот момент, после этого вопроса. Долгое время, до и после, это была Элейн.

  «Даже в этом случае, – сказал он, – сомнительно, что во время расследования у Билла была бы возможность поговорить с ней наедине».

  «Интервью?»

  Резник покачал головой. «Хан был там все время».

  «Тогда это было связано с расследованием, может быть, с чем-то, что она чувствовала, что не могла сказать на своем интервью».

  – Потому что она боялась?

  «Возможно, да. Или, может быть, это было что-то, чего она не знала в то время, и что она узнала только позже».

  «Тогда с какой стати Билл отказался от привычки всей жизни и не записал ее?»

  Они смотрели друг на друга вдоль переднего сиденья автомобиля. Трое детей, одному не намного больше семи-восьми лет, проехали мимо на роликовых коньках, склонив головы вперед, профессионально размахивая руками.

  – Ты думаешь, это что-то личное, не так ли? – сказала Линн.

  "Я не знаю. Я полагаю, да, но я все еще не понимаю, как это могло сработать. Время, доступ…»

  «Может быть, – сказала Линн, – это не было, знаете ли, интрижкой. По крайней мере, еще нет. Что, если между ними была какая-то связь? Что-то, что они только начали – не знаю, как бы вы это назвали – исследовать.

  "Что? В собственном доме посреди выходных с женой в другой комнате?

  «Разве некоторые люди не сочтут это захватывающим? Возможность быть обнаруженным».

  Резник жестикулировал с раскрытыми руками. – Я бы не знал.

  – А ты знаешь Билла Астона? Достаточно хорошо, чтобы быть уверенным?

  Он решительно покачал головой. «Нет.»

  «Он и его жена, у них отдельные комнаты, не так ли?»

  «Да.»

  «Раздельные кровати».

  «Угу».

  – Ты знаешь, как долго?

  – Думаю, довольно долго. Я не совсем уверен. Но это само по себе ничего не значит».

  Линн улыбнулась. – Наверняка это что-то значит.

  Резник знал: были времена, когда он узнавал, что у Элейн был роман, когда он лежал в их общей постели, не мог заснуть, в ужасе от того, что случайно или по привычке они могут соприкоснуться, не в силах стереть образы, которые так вызывало в воображении его воображение. живо из его ума.

  Что же произошло, подумал Резник, в жизни Астонов, сколько бы лет назад это ни было?

  – Значит, это секс, не так ли? – сказала Линн. «Если это не связано с расследованием, это секс». Она печально улыбнулась. – Так или иначе, обычно так и есть. А потом в ее голосе вдруг прозвучала дрожь. – Меня чуть не убили.

  «Это было другое. Он был каким-то психопатом».

  Голова Линн была отвернута, но он достаточно хорошо ее слышал. – Не забывай, сначала я хотел его.

  Затем он молча поехал обратно к центру города. Он заедет в «Партридж», выяснит, помнит ли персонал, как долго Астон пробыл в баре той ночью. Линн сидела, сжав руки в кулаки, голова мутилась, прикус зубов нервно теребил внутреннюю часть губы.

  – У тебя дела на станции, или мне высадить тебя недалеко от дома, мне недалеко?

  Впервые с тех пор, как они двинулись, она осмелилась заглянуть ему в лицо. – Остановись здесь, – сказала она.

  «Я не могу, не здесь. Я только подойду к…”

  – Чарли, стой здесь! Как давно – если вообще когда-либо – она называла его так?

  Безошибочно уловив настойчивость в ее голосе, Резник повернул налево и направо и остановился на одной из узких мощеных дорог, пролегающих через оптовый рынок цветов и овощей. Один взгляд, и он выключил двигатель и стал ждать.

  Линн снова не смотрит на него, пока; ей было немного трудно дышать ровно. – Это не… я не думаю, что когда-нибудь будет подходящее время.

  Не зная, отчасти зная, что он боится того, что должно произойти, у Резника похолодело в животе; на мгновение он закрыл глаза.

  «Помнишь, – сказала Линн, – после похищения, спасения и всего этого, я однажды сказала тебе кое-что, мы пили кофе, я…»

  – Да, я так думаю, продолжай. Когда он хотел сказать «стоп».

  – Я говорил тебе, что у меня были эти – не знаю, как ты их назовешь – кошмары, сны, фантазии. Ты, мой отец, он, похититель. Все смешалось в кучу. Это все из-за того, что случилось, конечно, из-за того, что могло случиться. Сделал бы, если бы ты…»

  «Это был не только я».

  – Если бы ты не спас меня. Звучит мелодраматично, я знаю, но это то, что ты сделал.

  «Линн». Теперь она наклонилась ближе к ней, хотя все еще сохраняла свое тело, ее лицо было наклонено в сторону. – Это мог быть любой из дюжины офицеров. Просто это был я».

  Она рассмеялась, внезапно и громко.

  «Что?» Откинувшись назад, застигнутый врасплох.

  «Это то, что я говорю своему терапевту».

  – И она говорит?

  «То, что могло произойти, не имеет значения. Что значит, так это то, что это был ты.

  Он посмотрел на ее серьезное, еще несколько круглое лицо, хотя она так и не набрала обратно похудевшего; короткие каштановые волосы, большие карие глаза.

  – Я рад, – сказал он тихо. – Рад, что ты в безопасности. Рад, что это был я».

  «Да. Да, я знаю.» Ее голос был таким тихим, что почти терялся в шуме машин, проезжающих на обоих концах улицы. – По крайней мере, я думаю, что знаю.

  У него был инстинкт взять ее за руку и еще один, который помешал ему; вместо этого она взяла его. – Чарли, я должен с этим разобраться. Я имею в виду, это глупо, я не могу продолжать в том же духе. Как я в последнее время ходил вокруг вас на, я не знаю, яичной скорлупе; по крайней мере, так кажется».

  «Хорошо.» Резник кивнул. «Что ты хочешь делать?»

  «Ничего такого. Я не думаю, что ты понимаешь. Я не хочу ничего делать . Ничего не поделаешь.»