Текст книги "Улица Ангела"

Автор книги: Джон Бойнтон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

– На этот раз они правы, – заметил мистер Голспи, обращаясь к хозяйке и как бы подчеркивая, что Трейпы далеко не всегда бывают правы. – Я уже много месяцев не едал такого омлета, а ведь я приехал из тех мест, где его отлично готовят. В Англии этого не умеют.

Он сказал это, как бы бросая вызов Трейпу, который был прежде всего патриотом. Очевидно, ссора между Голспи и Трейпом разгоралась не на шутку. Майор Трейп еще чопорнее выпрямился и вымученной улыбкой улыбнулся хозяйке.

– Мистер Голспи, кажется, полагает, что у нас в Англии ничего не умеют делать. В этом мы с ним расходимся. Не правда ли, Дэрсингем?

– Гм… да, до известной степени, – огорченно промямлил мистер Дэрсингем. В нем боролись Уоррел с улицей Ангела. С одной стороны – старый и уважаемый школьный товарищ Трейп, с которым он во многом был согласен, с другой – всесильный человек, спасавший сейчас фирму «Твигг и Дэрсингем», и к тому же его гость, в первый раз приглашенный в дом. Положение было пренеприятное. Мистер Дэрсингем пробормотал, что тут можно многое сказать и за и против.

– Возможно, – возразил майор Трейп. – Но мне не нравится, когда человек постоянно бранит свое отечество. Что ж, у каждого свой вкус. Я думаю, что… Одним словом, так у нас не делается…

– Значит, пора начать это делать, – вызывающе отрезал мистер Голспи. – Большинство людей, которых я встречаю здесь в последнее время, на мой взгляд, живут иллюзиями, они создали себе какой-то рай дураков.

– Ах, мистер Голспи, – с наигранной живостью перебила его хозяйка дома, – вы не имеете права называть всех нас дураками. Правда, миссис Трейп? Мы этого не потерпим. – И, желая во что бы то ни стало спасти положение, она обратилась к мисс Верэвер: – Кстати, дорогая, я забыла вам сказать, что получила от Элис ужасно нелепое письмо. Читая его, я просто покатывалась со смеху.

– Неужели? – сказала мисс Верэвер.

– Ага! – закричал мистер Дэрсингем, изо всех сил стараясь помочь жене. – Ну-ка, расскажи последние новости об Элис! Нам всем это интересно.

Все приготовились слушать, и за столом на время воцарился мир.

– Ох, и смешное же письмо! – воскликнула миссис Дэрсингем, делая отчаянные усилия припомнить хоть что-нибудь забавное из этого или любого письма, когда-либо полученного ею. – Вы ведь, знаете Элис, – по крайней мере вы, дорогая, да и ты тоже, мой друг. Ну, а тем, кто ее не знает, пожалуй, будет неинтересно… Понимаете, когда я читаю ее письма, я так и вижу ее перед собой и слышу ее голос. Ну а тем, кто не может мысленно ее себе представить, конечно, это не покажется таким забавным. Я вам сейчас объясню… Видите ли, Элис – это моя самая младшая сестра, она живет в Девоне, бог знает в какой глуши… Пожалуйста, дорогая, позвоните!.. Да, так у Элис есть собака, прекомичное животное…

Она кое-как вышла из положения, и, к счастью, кухарка, убирая со стола и затем подавая сладкое, производила такой шум, что большая и самая «смешная» часть анекдота потонула в грохоте посуды.

Подавая сладкое блюдо, кухарка вела себя так шумно, так неестественно сопела и демонстративно выражала свое недовольство, что миссис Дэрсингем не смела позвать ее снова, чтобы убрать со стола все лишнее и освободить место для десерта. Вазы с фруктами, чашки с водой для ополаскивания пальцев, графин с портвейном и стаканы были заранее приготовлены на буфете, и миссис Дэрсингем, превратив все в милую шутку, выжав из себя последнюю каплю веселости (она чувствовала, что израсходовала весь свой запас на много месяцев вперед), перенесла все на стол при помощи мужа и мистера Пирсона (который объявил, что он – хи-хи-хи! – получил разумное воспитание и умеет хозяйничать) и сделала, что могла, чтобы довести этот обед до приличного конца. Миссис Дэрсингем понимала, что неприятный спор потеряет свою остроту после того, как мистер Голспи, несомненно любитель портвейна, и майор Трейп вольют в себя некоторое количество этого напитка. Сегодняшний обед казался ей самым долгим и самым мучительным из всех, какие она могла припомнить. Собственно, было еще не очень поздно, но ей казалось, что уже два часа ночи. Пытаясь очистить мягкую грушу, она чувствовала, что ей хочется швырнуть эту грушу о стену и заголосить.

И как раз в этот момент вдруг громко позвонили у входной двери. Может быть, это почтальон сегодня запоздал или принес что-нибудь спешное? Через минуту раздался второй звонок, продолжительнее первого.

– В тот единственный раз, когда мы там отдыхали, дождь лил целую неделю, – говорил майор Трейп, заканчивая разговор о курортах. – И я сказал: «Никогда больше ноги моей здесь не будет». Не понимаю, почему эти места пользуются такой славой. Бюллетени погоды, которые помещают в газетах…

Новый звонок, на этот раз весьма настойчивый.

– Простите… Друг мой, сходи и посмотри, кто там, – воскликнула миссис Дэрсингем. – Я сейчас только вспомнила, что Агнес легла спать, а кухарка, вероятно, не слышит или не хочет слышать. Это, должно быть, вечерняя почта.

Мистер Дэрсингем отсутствовал несколько минут, и почему-то в это время никому не хотелось разговаривать. Миссис Дэрсингем перестала усиленно предлагать гостям фрукты. Она решила встать из-за стола, как только будет съеден последний кусок, и тогда – слава тебе Господи! – худшее будет позади. Пускай себе мужчины остаются в столовой, пьют портвейн и сколько душе угодно фыркают друг на друга, как коты на собак. Она будет сидеть в гостиной среди милых, глупых, уютных женщин, и все ее мучения окончатся.

Но как раз тогда, когда она уже почти утешилась этой мыслью, вернулся из передней ее супруг – и не один. Этот болван привел в столовую какую-то совершенно незнакомую девушку!

Девушка была совсем юная и прехорошенькая, а лицо мистера Дэрсингема расплылось в ту идиотски-блаженную улыбку, которая появляется на лицах мужчин в присутствии молодых и красивых девушек. Всем женам знакома и ненавистна эта улыбка. Она неприятна во всякое время, но когда она относится к совершенно незнакомой девушке и когда эту девушку муж приводит в столовую к концу неудачного обеда и улыбается ей в присутствии жены, которая в течение многих часов чувствовала себя далеко не на высоте, а последние полчаса была близка к истерике, – тогда это уже катастрофа, это смертельная обида! Миссис Дэрсингем бросила своему супругу один только взгляд – и блаженная улыбка растерянно заметалась, вмиг бесследно исчезла с его лица. Потом миссис Дэрсингем, привстав, посмотрела на незнакомку и сразу решила, что никогда еще ни одна девушка не внушала ей с первого взгляда такой антипатии.

– Простите, мы как будто не… – начала она.

Но девушка и не взглянула на нее. Она подставила левую щеку большим усам мистера Голспи, а он обнял ее рукой за плечи.

– Лина, девочка! – загремел мистер Голспи. – Ах, черт возьми, я совершенно забыл, что ты сегодня приедешь.

– Да, это на тебя похоже, – сказала девушка сухо. – Ты – никуда не годный отец, я это тебе не раз говорила. А теперь познакомь меня со всеми.

4

– Видите ли, это я виноват, – гудел мистер Голспи, обращаясь то к хозяину, то к хозяйке дома. – Кругом виноват. Мне следовало вас предупредить. А я хотел это сделать, да забыл. Дочка написала мне, что сегодня приедет из Парижа, но, конечно, не упомянула, в котором часу, каким поездом и так далее. Она всегда так пишет – неопределенно и бестолково. Ну, я смотрю – половина восьмого, а ее нет, и усомнился, приедет ли она. Что мне было делать? – Задав этот вопрос, он посмотрел на мистера Пирсона, который случайно встретился с ним глазами.

– Разумеется, мистер Голспи, – торопливо поддакнул испуганный Пирсон.

– Ну вот, я вам сейчас скажу, как я поступил. Я оставил записку у швейцара, чтобы дочь, если приедет, знала, где я…

– Ну хорошо, папочка, – перебила его дочь, – незачем так много говорить об этом. Это никому не интересно. Записку мне передали. Я вовсе не была намерена сидеть весь вечер одна в этой ужасной квартире. Я вызвала такси и приехала сюда. Вот и вся история.

Покончив таким образом с этим вопросом, мисс Голспи – по-видимому, чрезвычайно уравновешенная и хладнокровная особа – улыбнулась миссис Дэрсингем (которая не ответила на улыбку). Затем мисс Голспи достала из сумочки зеркальце и принялась внимательно изучать в нем свое лицо.

Даже миссис Дэрсингем не могла не признать, что лицо это пленительно. Лина Голспи была, несомненно, красавица. Очень хороши были ее рыжевато-золотистые волосы, большие карие глаза, дерзко вздернутый носик, сочные губы. Она казалась миниатюрнее, чем была в действительности. Шея, плечи, руки у нее отличались несколько хрупким изяществом, ноги были крепкие и стройные. Лина представляла собой совершенный образец красивой молодой самочки. Лишь немного косящий взгляд да иногда складка губ напоминали ее отца, и разве только очень внимательный наблюдатель заметил бы некоторое сходство их голосов. Но говорили они с совершенно разным акцентом. Мистер Голспи растягивал гласные и резко оттенял согласные, как уроженец Южной Шотландии или Северной Англии, а дочь его говорила на том интернациональном английском, которому способный иностранец может научиться в парижской колонии англосаксов и которым говорят иногда на сцене актеры Англии и Америки, – языке, оторванном от своих корней и источников, типичном языке звукового кино. В обществе Лины вам начинало казаться, что вы участник какого-то звукового фильма.

– Я собирался вам сказать об этом, когда пришел, – продолжал мистер Голспи, упорно оставляя за собой последнее слово. – Хотел просто вас предупредить, что моя дочь, которая, кстати сказать, вовсе не такая пай-девочка, какой она кажется с виду, может без приглашения неожиданно ввалиться сюда.

– Ничего, ничего, пожалуйста, – отозвался мистер Дэрсингем. – То есть я хочу сказать – мы в восторге.

– Вот и хорошо, значит, все в порядке. – Мистер Голспи сел на свое место, широко улыбнулся дочери и немедленно налил себе еще стакан портвейна.

– А я была уверена, что вы уже давным-давно отобедали! – воскликнула Лина, перестав разглядывать себя в зеркальце и разглядывая теперь по очереди всех гостей. – Что, поздно начали или так много ели?

– Я думаю, нам всем лучше перейти в гостиную, – поспешно сказала миссис Дэрсингем. – Если только мужчины не пожелают остаться здесь и выпить еще по стаканчику.

– Ничуть, – возразил весело мистер Голспи. – Я кончил. – И в доказательство залпом осушил свой стакан.

– С большим удовольствием, миссис Дэрсингем, – сказал с поклоном майор Трейп, суровым выражением лица как бы выражая порицание неотесанному Голспи.

– Отлично придумано, – заметил мистер Дэрсингем, видимо, смутно чувствуя, что не все благополучно, и тщетно пытаясь притвориться веселым и довольным. Он распахнул дверь. – Гораздо лучше, если мы все вместе перейдем в гостиную.

– Пожалуйста, мисс Голспи. – Снисходительная усмешечка, которую с трудом изобразила миссис Дэрсингем, сама по себе была обдуманным оскорблением. – Мы не придаем ровно никакого значения тому, что вы не одеты, уверяю вас!

Мисс Голспи с недоумением подняла на нее большие карие глаза.

– Ах, так, по-вашему, мне следовало переодеться к обеду? Если бы я знала, я бы это сделала, – тем более что я привезла из Парижа несколько чудесных новых платьев. Но мне казалось, что не стоит. Извините!

– Это не имеет никакого значения, – повторила миссис Дэрсингем, бледная от усталости и раздражения. Ох, с каким наслаждением она убила бы эту девчонку!

Гости молча, без всякого оживления, двинулись в гостиную, которая встретила их не особенно приветливо. Она с некоторого времени была заброшена (огонь в камине чуть тлел под золой) и поэтому, казалось, не рада была гостям. Вошла кухарка, неся кофе, и поставила поднос на стол с видом измученного до последней степени верблюда, падающего под непосильным бременем. Она и не подумала обнести гостей, а поставила поднос на расшатанный столик – и столик тотчас показался еще в десять раз ненадежнее, чем был на самом деле. Для мисс Голспи чашки не хватило, а она, разумеется, немедленно объявила, что ей хочется кофе, и мистер Дэрсингем с поспешностью, по мнению его жены, чрезмерной, глупой и совершенно излишней, настоял на том, чтобы гостья взяла чашку, предназначавшуюся ему. А после всего этого мисс Голспи отхлебнула один только малюсенький глоточек и демонстративно отодвинула чашку. Когда же мистер Пирсон, тоже поглупевший, угодливо спросил, не хочет ли она еще, ответила, что ей, собственно, вовсе не хотелось кофе.

– Но знаете что, – сказала она громко, – я бы с наслаждением выпила коктейль, если здесь найдется…

– Коктейль, мисс Голспи? – начал мистер Дэрсингем. – Хорошо, я сейчас…

Но ему не дали докончить.

– Боюсь, что коктейля у нас не найдется, – сказала миссис Дэрсингем голосом, еще более громким и внятным, замороженным, как самый лучший коктейль «Мартини».

А толстокожий мистер Голспи не улучшил положения, поддержав хозяйку:

– Еще бы, конечно, нет! Не слушайте вы ее, миссис Дэрсингем. Я ей покажу коктейли!

– Когда привезете ее домой, да? – подхватил мистер Пирсон игриво. – Хи-хи-хи!

Это хихиканье было его наименее удачным выступлением за весь вечер. Жена посмотрела на него с удивлением. Мистер Голспи остановил на нем взгляд, весьма недвусмысленно говоривший, что ему лучше не соваться не в свое дело и не пытаться острить. А Лина метнула яростный взгляд на отца и мистера Пирсона, в сторону же миссис Дэрсингем и бровью не повела – признак весьма зловещий. Миссис Дэрсингем никак не могла решить, кто из двух ей более противен, Голспи или его ужасная дочь. Она попробовала завязать разговор с миссис Пирсон, которая все время растерянно улыбалась, и с миссис Трейп, у которой последние десять минут лицо было точно сковано морозом.

Теперь за Лину принялась мисс Верэвер. Приведя в боевую готовность каждую черточку своего лица, она открыла огонь дальнобойной усмешкой самого зловещего характера.

– Вы, насколько я поняла, только что приехали из Парижа, мисс Голспи? – начала она с загадочным выражением и самым обескураживающим тоном. – Что же, вы там живете постоянно?

«Слушайте, вы, что я вам сделала?» – спрашивало ошеломленное лицо Лины. Но вслух она сказала только, отвечая на вопрос мисс Верэвер:

– Да, я только что оттуда, я там жила.

– Ага, вы жилитам?

– Да, последние полтора года… У моего дяди. Он живет в Париже, и я гостила у него.

– Вот как, у вас там есть дядя?

– Да, он прожил там почти всю свою жизнь. Он наполовину француз. А тетя – та чистокровная француженка.

– Значит, и отец ваш, мистер Голспи, тоже полуфранцуз?

– Вовсе нет. – Лина нетерпеливо покачала головой. – Этот дядя – брат моей матери, а не отца.

– Ах, вашей матери! – И мисс Верэвер пустила в ход свой знаменитый «испытующий взгляд», совершенно загадочный, но, несомненно, обвиняющий. За взглядом последовала новая усмешка, кривая, жуткая. – Так, значит, ваша мать тоже, очевидно, была наполовину француженка?

– Да. – Лина сморщила носик не то изумленно, не то досадливо. Потом в упор посмотрела на мисс Верэвер, сверлившую ее немигающим взглядом. – А что же тут такого? Я полагаю, в этом нет ничего странного? Мало ли на свете людей с примесью французской крови?

– Да, пожалуй. – Мисс Верэвер была озадачена.

– А почему же вы таксмотрите на меня? – воскликнула Лина, сразу переходя в наступление. – Вы спрашиваете с таким видом, будто в этом есть что-то сверхъестественное. Ничего тут нет особенного. Все очень просто.

Бомба с грохотом упала и разорвалась близ порохового погреба.

Мисс Верэвер от неожиданности резко выпрямилась. Тон ее стал ледяным.

– Простите…

– О, мне все равно, но…

Мисс Верэвер не стала слушать, она тотчас отвернулась и подсела к другим дамам. Лина минуту следила за ней глазами, затем, поерзав на месте, вмешалась в дуэт Дэрсингема и майора Трейпа, которые беседовали о вещах, интересующих каждого «старого уоррелца». Сперва оба были только рыцарски любезны с нею, но очень скоро на их лицах появилась та самая «идиотская» улыбка, а от группы дам по направлению к трем собеседникам потекла струя леденящего холода. Слишком утомленная и сердитая, чтобы разыгрывать роль радушной и веселой хозяйки, миссис Дэрсингем предоставила всему идти своим чередом и только молила Бога, чтобы это поскорее кончилось. Конец не заставил себя долго ждать.

– Хотите? – громко спросила мисс Голспи, обращаясь к своим двум собеседникам.

Те, улыбаясь, закивали головами – немного нерешительно, пожалуй, но все же они улыбались и кивали, эти мужчины, не устоявшие перед ее чарами!

– Ну хорошо, тогда я сыграю. Только для того, чтобы здесь стало веселее, а то все ужас как мрачны. – Мисс Голспи, в последний раз кокетливо кивнув и ответно улыбнувшись обоим мужчинам, прошла по гостиной, на ходу докуривая папиросу «Саиб», предложенную ей хозяином, и села за пианино.

– Вот это правильно, Лина, – одобрительно закричал ее отец. Он разговаривал в углу с мистером Пирсоном. – Сыграй нам что-нибудь веселенькое.

И раньше чем кто-либо успел сказать слово, Лина заиграла. Она играла какой-то танец, очень быстро и шумно. Первые две-три минуты были неприятны, следующие – гораздо хуже, потому что левая рука начала без разбора колотить по клавишам вблизи правой, так что даже каминные щипцы дребезжали, вторя этой ужасающей музыке. Через десять минут Лина дошла до мощного фортиссимо. И тут миссис Дэрсингем не выдержала.

– Ох, прекратите этот шум! – взвизгнула она, бросаясь к инструменту, побледнев и вся дрожа от ярости.

Лина сразу перестала играть. Все, словно окаменев, замерли на местах, и в комнате внезапно наступила мертвая тишина.

Миссис Дэрсингем прикусила губы, опомнилась.

– Извините, – промолвила она холодно и отрывисто. – Но я, право, вынуждена просить вас прекратить игру. Я… у меня страшно болит голова.

– В самом деле? – отозвалась Лина, вставая из-за рояля. – В таком случае это я должна извиниться. – Она шагнула вперед, посмотрев в лицо хозяйке. – А что, голова у вас болела весь вечер или только сейчас заболела? – Вопрос был задан не из вежливости, а с вызовом.

– Не все ли равно? – И миссис Дэрсингем отвернулась от нее.

В наступившем снова молчании раздался немного дрожащий голос миссис Пирсон:

– Право, я думаю, нам пора домой.

Но никто не обратил на нее внимания, ибо Лина разразилась вдруг потоком слов:

– Да, конечно, все равно. Я спросила только потому, что хотела знать, не началась ли у вас головная боль с той минуты, как я пришла, и не оттого ли вы были так нелюбезны, что уж хуже нельзя. А ведь я к вам в гости не напрашивалась, я полдня провела в дороге и устала не меньше вашего. Я бы не пришла сюда, если бы не папа. Я думала, что вы – его друзья, но за все время, что я здесь, вы не сказали мне ни одного приветливого слова, ни разу не посмотрели на меня по-человечески…

– Эй! – загремел мистер Голспи, схватив дочь за плечо и легонько тряхнув ее. – Что все это значит, черт возьми? Что с тобой, девочка? Разве можно так вести себя?

– А так, как она, можно? – крикнула Лина, вырываясь. – Что я ей сделала? Не надо было мне соваться в ее гадкий дом. – Она уцепилась за отца и вдруг расплакалась. – Я ухожу, – всхлипнула она. – Увези меня домой.

Мистер Голспи обнял ее одной рукой, а она рыдала у него на плече.

– Прошу прощения, – сказал он через ее голову. – Это моя вина. Мне не следовало звать ее сюда. Девчурка немного разнервничалась – устала, должно быть.

– Ну, понятно. Дорога и все такое, – сказал мистер Дэрсингем, чувствуя, что нужно что-нибудь ответить.

Очередь была за миссис Дэрсингем, но она не воспользовалась случаем. Она, может быть, и приняла бы извинения мистера Голспи, если бы ее супруг не поторопился принять их и оправдать девушку. После его реплики она повернулась спиной к мистеру Голспи и заговорила с миссис Пирсон:

– Неужто вы в самом деле хотите уйти? Ведь еще очень рано. Ах, миссис Трейп, неужели и вы тоже? Но почему? – Разыграно это было превосходно и с большим мужеством, но это была ошибка, величайшая из всех ошибок, какие она когда-либо совершала.

Мистер Голспи изменился в лице, все его благодушие как рукой сняло.

– Ладно, – сказал он отрывисто. – Пойдем, Лина. Ну, встряхнись же немного, мы едем домой. Покойной ночи всем. С вами, Дэрсингем, мы завтра утром увидимся. До свиданья. – Он стремительно вышел из гостиной, уводя дочь, и минуту спустя был уже на улице. Дэрсингем не успел и проводить их.

Прошло полчаса, и Дэрсингемы остались одни. Миссис Дэрсингем плакала, свернувшись клубочком в самом большом кресле.

– Мне все равно, будь что будет, – говорила она сквозь слезы. – Они ужасны, оба ужасны! Этот субъект немногим лучше своей мерзкой дочери. Они бог знает как вели себя. Надеюсь, мне никогда больше не придется их видеть. И всех этих людей тоже, кроме миссис Пирсон. О Господи, что за отвратительный вечер!

– Да, да, понимаю, дорогая, – твердил ее муж, бестолково суетясь вокруг нее и пытаясь ее успокоить. – Все вышло неудачно. Я понимаю.

– Нет, ты не можешь понять, как ужасно это было для меня.Нет, не трогай меня, оставь! Я хотела бы уйти одна, идти сотни миль и целыми месяцами никого не видеть. Никогда больше не приглашай этих вульгарных Голспи, я их знать не хочу. И ничуть я не раскаиваюсь в том, что делала и говорила. В другой раз, если захочешь пригласить кого-нибудь с улицы Ангела, позови своих конторщиков и машинисток, кого угодно, только не этих ужасных Голспи.

– Ну, не плачь, – твердил мистер Дэрсингем. – Не надо, дорогая.

А когда диалог принимает такой характер, лучше оставить героев вдвоем.

В такси, увозившем их из Баркфилд-Гарденс, Лина перестала плакать и теперь выражала свое возмущение со всей необузданностью капризного, избалованного ребенка.

– Да, да, они – мерзкие снобы! Разве я виновата, что ее дрянной обед уронили в коридоре на пол? Я об этом и не знала, пока ты не рассказал мне. Ваше счастье, что его уронили, – держу пари, это был не обед, а настоящее дерьмо… И ни одна из этих старых кошек не сказала мне ни единого доброго слова! Тебе надо было видеть ту долговязую костлявую старуху, когда я спросила у нее, почему она так странно на меня смотрит! И не воображай, пожалуйста, что только я им не понравилась. Ты тоже им не ко двору пришелся, я сразу это заметила. У тебя среди них нет ни одного настоящего друга.

– А кто тебе сказал, что они мои друзья? – остановил ее отец. – Нечего поднимать из-за этого столько шума. Я их всех насквозь вижу. Лучше других Пирсон, тот малый с длинной шеей и толстыми щеками, который жил в Сингапуре. Да и он какой-то полоумный. Если жена Дэрсингема считает, что мы для нее не компания, – что ж, пускай себе так думает. Когда нужно воскресить их издыхающий концерн, тогда я для них достаточно хорош. После того как я разглядел поближе ту половину фирмы, которая называется «Дэрсингем», я могу сказать только одно: покойный Твигг, наверное, был чертовски дельный малый, если их предприятие хоть кое-как продержалось до сих пор.

– Неужели ты собираешься добывать деньги для этих идиотов? – воскликнула Лина, продев руку под руку отца.

– Добывать деньги я собираюсь только для двух человек, – возразил мистер Голспи ворчливо, прижимая к себе руку дочери. – Вот для этих двух, что сидят здесь. Так что вы не беспокойтесь, мисс Голспи, и положитесь на меня.