Текст книги "Улица Ангела"

Автор книги: Джон Бойнтон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

– Вот уж кому-кому, а папе надо помалкивать! – воскликнула Эдна, с торжеством глядя на него через стол. – Ведь он хотел, чтобы я стала учительницей, и, если бы я его послушалась, я бы теперь училась в колледже и не только ничего не зарабатывала, но ему пришлось бы еще платить за ученье.

– Хорошо, но ты же не хотела быть учительницей, – сказала миссис Смит таким тоном, как будто это решало вопрос.

– Кроме того, дочь моя… – начал вдруг мистер Смит несколько высокопарно.

– Пей чай, папа.

Удивительное дело: как только мистер Смит готовился сделать какое-нибудь веское заявление, его жена непременно совалась к нему с чашкой или тарелкой, или просила подбросить угля в камин, или посылала взглянуть, не стучится ли кто у наружной двери.

– Продолжай, папа. Что ты хотел сказать? – спросила она как ни в чем не бывало, увидев, что он нахмурил брови.

– Я хотел сказать, что одно дело – преподавать, другое – быть модисткой. Если бы ты, Эдна, решила стать учительницей, я был бы готов на всякие жертвы. Это – настоящая профессия. И надежная. Она обеспечивает человека на всю жизнь.

– Ох, среди этих учительниц попадаются такие жуткие старые девы! Спаси Господи от такой жизни! – Миссис Смит содрогнулась, покачала головой, потом улыбкой поощрила супруга, который готовился продолжать.

– Да, а модистка – это совсем другое дело. Может быть, оно хлебное, а может быть, и нет, не знаю. Знаю только, что модистка занимает в обществе совсем не такое положение, как учительница. И ради того, чтобы ты стала учительницей, я бы сделал многое, чего не сделаю теперь. Так что ты меня не упрекай и не припутывай эту старую историю к нашему разговору.

– Что ж, хорошо. – Эдна пожала плечами. – Незачем твердить сто раз одно и то же. Раз ты не хочешь, чтобы я поступила в мастерскую, так не надо, вот и все. – Она оттолкнула чашку и встала из-за стола. И, собираясь уходить, посмотрела на родителей. Мистер Смит с ужасом увидел, что глаза ее полны слез. В эту минуту она казалась ничуть не старше той Эдны, с которой он когда-то играл в детские игры. – Но мне хотелось… Это единственное, чем мне хотелось заняться с тех пор, как я бросила школу. И если я поступлю сюда, я через год-два смогу зарабатывать уйму денег и когда-нибудь открою собственную мастерскую. Если бы Джордж захотел чего-нибудь такого, вы бы ему не отказали, а мне…

Она пошла к дверям, но отец крикнул ей вдогонку:

– Постой! Погоди минутку.

И когда Эдна остановилась, он бросил быстрый взгляд на ее залитое слезами лицо, перевел глаза на жену, потом опустил их и сказал:

– Что ж, пожалуй… попробуй, Эдна…

– О! Значит, можно? – Эдна в бурном восторге кинулась к отцу. – Можно? Можно?

Неуклюже и чуточку стыдясь своих чувств, мистер Смит сделал движение, чтобы обнять ее, но передумал и только погладил дочь по ближайшей к нему лопатке. – Ладно, ладно, – пробормотал он. – Все в порядке.

– Можно мне сходить к ней сейчас? – спросила Эдна. Глаза ее сияли, от нетерпения она приплясывала на месте. Получив разрешение, она умчалась.

– Ну, папа, – сказала миссис Смит, – не скажу, чтобы я жалела, что ты так решил. Нет, совсем не жалею. Девочке давно этого хотелось. Теперь она не помнит себя от радости. Ох, – она порывисто вздохнула, – люблю видеть их веселыми. В конце концов, мы живем только раз…

– Откуда ты знаешь? – ввернул ее супруг.

– Ну, может, и не знаю, господин философ, – согласилась она благодушно. – Но мне так кажется. А теперь послушай, что я тебе скажу. Мне и в голову не приходило позволить Эдне заняться этим делом. И не говори потом, что это я тебя уговорила, потому что это будет неправда. Ты сам решил. Теперь пеняй на себя. Год, а то и два ей почти ничего платить не будут. Конечно, это время ей придется кое в чем себя урезывать, но кормить ее надо. Так что ты не сваливай потом вину на меня и не говори, будто я не знаю, что двенадцать пенсов составляют шиллинг, и всякие такие вещи. На этот раз ты сам решил. Я нарочно ни слова не говорила. Если ты думаешь, что это тебе по средствам, тем лучше, а я очень рада.

– Разумеется, это мне по средствам, – сказал мистер Смит довольно сердито. И тут-то он и проговорился: – Дело в том, что я получил-таки обещанную прибавку.

– Ты шутишь?!

– Нет.

– Сколько?

– Я буду получать теперь три семьдесят пять, это выходит в неделю на фунт с чем-то больше, чем я получал. – Сказав это, мистер Смит мысленно обругал себя дураком.

Миссис Смит, как вихрь, налетела на него и влепила ему сочный поцелуй в щеку.

– Я знала, что нас ожидает какая-то удача! – ликовала она. – Говорила я тебе про сестру миссис Далби? Она мне опять предсказала, что деньги и удача придут к нам от иностранца, темно-русого мужчины в чужой кровати. Голову даю на отсечение, что это – ваш мистер Голспи. Значит, около четырехсот фунтов в год, так? Вот это деньги! Мой двоюродный братец, Фред Митти, вчера хвастал своими заработками, а теперь я тоже завтра перед ним похвастаю! Нет, а ты-то хорош тоже! Подумать только – сидит себе как ни в чем не бывало и словом не обмолвится! Ах ты, старая устрица! Никогда я не встречала такого скрытного человека… И знаешь, папа, эта прибавка показывает, как они тебя ценят, правда? А ты еще вечно боишься потерять место и ноешь так, словно тебя завтра выбросят на улицу!

Она болтала без умолку, взволнованная, счастливая, а он набивал трубку, стараясь быть как можно хладнокровнее и сдержаннее. В нем боролись противоречивые чувства. Одна половина души была удовлетворена, нет, более того, восхищена радостью жены, тем, что она так гордится им, а другую половину терзали сомнения, и она грозно вопрошала, понимает ли он, что наделал.

– Послушай, папа, – объявила миссис Смит. – Такое великое событие сегодня же надо отпраздновать. Как можно не отметить чем-нибудь день, когда в дом приходит счастье! Пойдем куда-нибудь, повеселимся.

– Да ведь нам, кажется, это предстоит завтра, – возразил мистер Смит сухо, – когда явятся Фред Митти и компания.

– Это другое дело. Сегодня мы с тобой будет праздновать вдвоем, ты и я. Посмотрим какой-нибудь хороший фильм или пойдем в Финсбери-парк и будем сидеть на самых лучших местах, и ты купи себе сигару, а мне шоколадных конфет, чтобы все было как следует. Ну, пойдем, милый. Хорошо?

В душе мистера Смита Сберегатель и Мелкий Вкладчик отступили перед любящим супругом и польщенным мужчиной. Когда Эди смотрела на него так, как сейчас, было бы грешно и стыдно отказать ей.

– Ну хорошо, Эди. Решай, куда ты хочешь идти.

– Я только поставлю обед Джорджа в печку и уберу в раковину грязную посуду, – сказала она, захлебываясь словами, порозовев от радости и блестя глазами, как девочка. – А ты тем временем посмотри газету и выбери, куда тебе хочется пойти. Передай-ка мне те две чашки. Нет, я сама донесу, спасибо. Ты сиди здесь и кури себе спокойно.

Он слышал, как она весело напевала в кухне под легкое звяканье посуды. Он не стал искать в газете программу зрелищ. Эди решит сама, когда покончите мытьем посуды. Теперь она неделю-другую будет чувствовать себя богачкой и строить всевозможные планы. Она еще сегодня вечером наверняка придумает двадцать разных способов истратить гораздо больше, чем фунт в неделю. (У миссис Смит была страсть покупать в рассрочку, брать напрокат, а мистер Смит этого терпеть не мог как человек деловой, хозяйственный, осторожный.) Нет, когда первое волнение пройдет, придется ее прибрать к рукам. Невозможно больше терпеть такое детское отношение к жизни. Ему приходится думать за всех.

Мысли мистера Смита приняли мрачную окраску. Никогда не завидовал он роскошной жизни богачей. Он человек простой, и их образ жизни кажется ему нелепым. Ему для себя немного надо. Нужна ему (и вот тем, у кого это есть, он готов позавидовать) только уверенность в завтрашнем дне, в том, что он до конца дней проживет прилично, как подобает уважающему себя человеку. Быть уверенным, что не лишишься работы, пока ты способен трудиться, а потом сможешь уйти на покой, иметь свой собственный домик и сад (он никогда в жизни не занимался садоводством, но воображал, что способен им заниматься и что это будет для него удовольствием), слушать иной раз хорошую музыку. Это ведь не так уж много, а между тем, несмотря на процветание фирмы и увеличение оборотов, это так же несбыточно, как желание достать луну с неба.

– Алло, папа! – весело крикнул Джордж, входя. – Как дела?

– Недурны, мальчик! А как идет продажа автомобилей?

– Ничего. Ты не знаешь ли кого-нибудь, кто бы одолжил мне шестьдесят фунтов?

– Не знаю, – ответил мистер Смит весьма решительно.

– Жаль, – сказал Джордж без всяких признаков разочарования. – Если бы я сию минуту имел в руках шестьдесят монет, я бы мог заработать порядочные деньги. Факт. Можно подумать, что я собираюсь играть на скачках, не правда ли? Но это не так.

– Надеюсь, – отозвался отец, строго глядя на него.

– Дело идет о перепродаже машин. Тут можно шутя наживать деньги. Подожди, увидишь…

– Ты смотри поосторожнее со своими легкими наживами!

– За меня не беспокойся, папа, – сказал Джордж холодно.

Мистер Смит с недоумением рассматривал его. Кажется, только вчера он клал этому мальчику в чулок рождественские гостинцы и ставил у его кроватки детский набор инструментов. А теперь – «не беспокойся за меня», «шестьдесят фунтов»! Мистер Смит вынул трубку изо рта, машинально уставился на нее и тихонько свистнул.

5

– Иди сюда, папа! – крикнула миссис Смит, разливая в рюмки «Рубиновый» портвейн. – Надо тебя немного расшевелить. У нас тут весело.

Лицо ее цветом не уступало портвейну, от еды, питья, крика, хохота и пения оно было густо-малиновое, и от него как будто шел пар.

К несчастью, ее слова услышал мистер Митти.

– Правильно! – загремел он, покрывая все голоса. – Пожалуйте к нам, па! Ваша очередь развлекать компанию. Никаких увиливаний! Ваш выход, па! Покажите нам, например, какой-нибудь волшебный фокус.

– Да замолчи, Фред! – взвизгнула миссис Митти, как всегда, делая вид, что унимает мужа, на самом же деле пытаясь привлечь всеобщее внимание к его столь остроумным выходкам. – Ты уж слишком разошелся!

Мистер Смит не умел показывать фокусы. Но он хотел бы в эту минуту быть магом, чтобы сотворить одно чудо: немедленное исчезновение мистера Фреда Митти. Был субботний вечер. Пирушка происходила в гостиной. Мистер Смит застал здесь всех, кроме дочери Митти и Эдны, которые частому назад ушли куда-то – вероятно, в кино. Здесь были не только чета Митти, но и мистер Далби с женой (той самой, чья сестра гадала на картах). В этой комнате бывало и больше народу, но мистеру Смиту казалось, что никогда в ней не было так людно и шумно, как сегодня. До сих пор мистер Смит считал Далби (кривоногого страхового агента, жившего в доме № 11 по их улице и воображавшего себя остроумным шутником и «душой общества») очень шумливым и несносным, но по сравнению с Фредом Митти это был тихий и степенный человек – ну просто второй мистер Смит. Мистеру Смиту не понадобилось и десяти минут, чтобы убедиться, что Митти ему глубоко противен, и все, что тот делал и говорил (последний час он упорно называл мистера Смита «па!»), лишь усиливало эту неприязнь, которая распространялась не только на Фреда, но и на миссис Митти и на их дочку Дот. Никогда еще никто не внушал ему такой антипатии, как эти трое. Двоюродному брату миссис Смит было лет за сорок, и в молодости он, вероятно, был недурен собой, хотя аляповат и вульгарен. Светлые курчавые волосы, маленькие, светлые, бегающие глаза, нос, словно перебитый посредине, и большой рот с отвислыми губами, которые Фред, когда говорил, перекашивал почему-то на одну сторону. С первого взгляда он напомнил мистеру Смиту тех жуликов-аукционистов, которые снимают на неделю пустую лавку и потом объявляют о распродаже всего за бесценок. Цвет лица у мистера Митти был всегда густо-рубиновый и, наверное, в свое время недешево обошелся, но только (как мстительно подумал мистер Смит) вряд ли самому мистеру Митти, скорее – его знакомым, ибо в гостях он проявлял колоссальный аппетит и неутолимую жажду. Он был комик, присяжный остряк и самый шумливый человек, какого когда-либо встречал мистер Смит. Он все время что-то выкрикивал, совершенно как те аукционисты, и от его шуточек начинало сосать под ложечкой, а от крика разбаливалась голова. Притом он произвел на мистера Смита впечатление глупого хвастунишки, лгуна и вообще человека, которому нельзя верить ни в чем. Такие субъекты чаще всего женятся на кротких, маленьких женщинах, но Фред Митти – к счастью для какой-то кроткой маленькой женщины – отыскал подругу жизни совершенно под стать себе. Миссис Митти, дама с длинным сизым носом и волосами, рыжевато-каштановыми на концах и серо-бурыми у корней, отличалась такой же наглой развязностью и бесстыдством, как ее супруг. Его реву она вторила своим визгом. Если он отпускал по вашему адресу какое-нибудь игривое замечание, она всаживала вам свой колючий локоть в ближайшее к ней ребро. А если вы шутили с ней, она шлепала вас по руке. Этим она отличалась от Фреда, который в таких случаях колотил по спине или тыкал под ребра всех, за исключением не слишком старых женщин – их он тискал или пытался посадить к себе на колени. Единственный отпрыск этой почтенной пары, Дот, была ровесницей Эдны и вся состояла из длинных ног, золотых кудрей и холодно-дерзких голубых глаз. Она говорила, что хочет быть киноактрисой. Мистер Смит (он имел о Голливуде довольно смутное представление, тем не менее это место внушало ему ужас) от души пожелал ей попасть туда и вполне искренне уверял, что она похожа на этих дам с Бродвея, которых он видел на экране. Эдна (глупое дитя), конечно, сразу влюбилась в Дот. Ну, а ее мать (она ведь в людях смыслит не больше, чем грудной младенец), та, видимо, была влюблена во всех троих.

– Не угодно ли портвейна, миссис Далби? – предложил мистер Смит, чувствуя, что надо что-то сказать.

– Пожалуй, но самую капельку, мистер Смит, – согласилась та. И когда он принес ей «Рубинового», она заметила: – Сегодня у вас весело, правда?

– Очень, – отвечал он.

Она метнула на него быстрый взгляд.

– Да, приятно посмотреть, как люди веселятся. Но у вас сегодня немного утомленный вид, мистер Смит.

– Неужели? Не знаю, почему, миссис Далби, я чувствую себя хорошо. (Так ли это? А тикающая боль где-то внутри?) Правда, в последнее время мне приходится много работать.

– Вы всегда без воздуха, вот в чем дело, – заметила миссис Далби серьезно и сочувственно. – Это сказывается на здоровье. Мой Том работает очень много (хотя никогда об этом не говорит), но он все больше разъезжает, знаете ли, и бывает на воздухе, так что он не хворает – вот только когда начинается эта противная сырая погода, тогда у него болит грудь. Грудь у него всегда была слабая.

– Вот как? А я и не подозревал, – отозвался мистер Смит. Разговор был не из веселых, но ему приятно было беседовать с миссис Далби, славной, тихой, благовоспитанной женщиной. Беседовать с нею среди этой компании было так же отрадно, как услышать слово нормального человека в сумасшедшем доме.

– Фред, Фред, – вопила миссис Смит, – что же ты ничего не пьешь?

– Обо мне не беспокойся, – орал Фред, наливая себе виски. Да, тут была и бутылка виски, и пиво, и «Рубиновый». Мистер Смит подсчитал, что на эту оргию истрачена по крайней мере половина тех денег, на которые они должны были жить целую неделю.

– О нем не беспокойтесь, – провизжала миссис Митти, ставя на стол пустой стакан. – Если не отберете у него бутылку, он выпьет ее всю, раньше чем вы успеете опомниться.

– Да, знаете ли, люблю хватить рюмочку, – пролаял Фред хриплым голосом, пытаясь, видимо, подражать говору шотландцев. – Что вы на это скажете, миссис Макферсон? Ваше здоровье!

– Ах, Фред, будет тебе! – крикнула его жена.

– Ты настоящий артист, Фред, – сказала с восхищением миссис Смит.

– Он напомнил мне одного парня из Эбердина, – начал было Далби. Но его никто не слушал. Сегодня не он был героем вечера.

– Я знал одного шотландца в Бирмингеме, – заорал Фред, перебивая его. А миссис Митти пронзительно крикнула:

– Да, да, расскажи им об этом!

Фред принялся рассказывать, но мистер Смит огромным усилием воли заставил себя не слушать, хотя голос Фреда наполнял всю комнату. Он старался думать о другом и не обращать никакого внимания на Митти, пока не очнулся, услышав, что к нему обращаются.

– Да, да, представь того человека, – кричала миссис Смит, багрово-красная, с мокрыми от смеха глазами. – Знаешь, того, которого ты представлял прошлый раз, твоего бирмингемца. Ох, я чуть не умерла со смеху! Помнишь, папа, я тебе рассказывала? Вот теперь слушай.

– Слушайте, па, слушайте, – с шутливой строгостью пролаял Фред. – Немножечко внимания, прошу вас, сейчас вы увидите перед собой мистера Снука из Бирмингема.

– Это не настоящее его имя, – пояснила миссис Митти, перегибаясь к мистеру Смиту так, что ее визгливый голос со всей силой ударил ему в уши. – Ему дали такую кличку. Смотри, Фред, изобрази его как следует, переоденься, как тогда на вечере у Слингсби. Я вам потом расскажу про этот вечер, – добавила миссис Митти с таким видом, как будто делала обществу великое одолжение. – Вот было весело! Начинай же, Фред.

– Ну ладно, – согласился Фред, шумно допивая виски. – Так и быть, выступаю по требованию публики.

– Мы, кажется, увидим настоящее представление, – заметил Далби не слишком любезным тоном. Ему тоже Фред успел здорово надоесть.

– Вот именно, – парировал Фред, также не слишком любезно. – Есть возражения?

– Скорее, Фред, – торопила миссис Смит, сияя, – мы все ждем.

– Позвольте мне оставить вас на минуту, чтобы переодеться, и я буду к вашим услугам.

Он вышел, а хозяйка усадила всех так, чтобы освободить место у двери, настояла, чтобы миссис Далби и жена Фреда выпили еще портвейна и съели по сандвичу или пирожному, и миссис Митти, длинный нос которой успел принять еще более синий оттенок, позволила налить себе полный стакан «Рубинового», а миссис Далби съела сандвич.

– Надо вам сказать, – принялась объяснять миссис Митти, – что этот тип, которого он передразнивает, – владелец кино в Бирмингеме. Он малый неплохой, но ужасно комичный, Фред и другие над ним всегда потешаются. Во-первых, он, когда говорит, кривит рот…

– Так ведь то же самое делает и Фред, – объявил напрямик мистер Смит.

– Папа! – ахнула миссис Смит. – Как ты можешь…

– Это верно, миссис Смит, – сказал и Далби. – Я тоже обратил внимание… Это просто привычка – и больше ничего. Вы перестали уже, наверное, это замечать, – деликатно обратился он к жене Фреда. – А почему? Потому что привыкли.

– Ну, у Фреда это совсем иначе, – возразила та ледяным тоном. Но рассказ свой продолжать не стала. – Подождите, вот он войдет, тогда сами увидите.

Однако первое, что увидел мистер Смит, когда вошел Фред, были собственные его, Смита, парадные пальто и шляпа, надетые Фредом. Он, должно быть, выбрал их потому, что они были ему малы и придавали комичный вид. Пальто он с трудом натянул на плечи, а шляпа, отличная серая фетровая шляпа, которую мистер Смит надевал только по воскресеньям и в особо торжественных случаях, была небрежно нахлобучена на голову и ужаснейшим образом смята посередине. Мистер Смит так разозлился, что едва усидел на месте.

– Добрый вечер, господа, – начал Фред фальшивым, натужным голосом, скривив рот. – Я мистер Снук из Бирмингема и желал бы сообщить вам, что являюсь владельцем кинотеатра на одной из главных улиц нашего города. Театр этот я строил, не считаясь с расходами. Гм! – Тут Фред глупейшим образом закашлял и так неосторожно поднес руку ко рту, что пальто чуть не лопнуло по швам. Его жена и миссис Смит запищали от смеха. Далби и жена Далби улыбнулись, а мистер Смит стал еще мрачнее. Это продолжалось несколько минут, в течение которых Фред, во что бы то ни стало желая пленить публику, орал во весь голос, чуть не разрывая на себе пальто и приминая кулаком шляпу, пока она не потеряла всякую форму. Наконец мистер Смит не выдержал.

– Одну минутку, – сказал он, шагнув к Фреду. – Извините, что я вас перебил (если вы еще не кончили), но знаете, это моя шляпа, моя парадная шляпа. Если она вам больше не нужна, то… – И он протянул руку к шляпе.

– Ладно, ладно, старина, – сказал Фред, отдавая ему шляпу. – Ничего с вашей шляпой не сделалось. Поверьте мне, господа, – добавил он, утирая пот, – от этого устаешь почти так же, как от работы. Да, я, пожалуй, выпью, Эди. – И он принялся за виски.

Эдна и Дот вернулись из кино. Теперь наступила очередь Дот развлекать публику.

– Ох! – воскликнула она вдруг, дергаясь, как гальванизированная кукла. – Ох, если бы вы видели Дюси Делвуд в той картине, что мы сейчас смотрели! Она играет студентку…

– И по-моему, играет прескверно, – вставила Эдна. – А по-вашему, Дот?

– Мне тоже она не очень понравилась. Вот я ее вам сейчас изображу. Смотрите на меня все! Смотрите! Вот она какая. – И Дот, возбудив своим криком всеобщее внимание, начала приплясывать, как будто под джаз-банд, и вращать глазами, то падая на стул, то снова вскакивая. – Знаешь, мама, – сказала она, захлебываясь, – та новая песенка, которую теперь все поют, – из этого фильма. Ну, та, что начинается… «Победить или погибнуть». И Дюси Делвуд поет ее вот так… – Она стала в позу, расставив ноги, подогнув колени, согнув руки в локтях, растопырила пальцы и, покачиваясь, запела, вернее – пыталась пропеть своим жидким, гнусавым голоском запомнившиеся ей слова песенки. Мистер Смит, заметив, что Эдна наблюдает это кривлянье с нескрываемым восхищением, подумал про себя, что, хотя он человек миролюбивый и добрый, он с наслаждением дал бы этой Дот хорошую оплеуху и отправил бы ее спать.

– Ну, пожалуй, надо собираться, – сказала миссис Далби.

– Да, пора, – подтвердил ее муж.

– Нет, не уходите еще, миссис Далби, – воскликнула миссис Смит.

– Еще рано, – прогремел Фред. – А я полагал, что у вас в Лондоне принято веселиться всю ночь. В Бирмингеме мы и то иной раз, когда соберется своя компания, засиживались до утра. Честное слово.

«До каких же пор он намерен торчать здесь?» – спрашивал себя мистер Смит, пока неугомонный Фред продолжал разглагольствовать. Миссис Далби не сдалась на уговоры и тихонько пробиралась к дверям, улыбаясь хозяйке. Мистер Далби последовал за ней, и, когда они наконец вышли, мистер Смит, ища предлога хоть на минуту уйти из гостиной, проводил их на улицу. Вечер был прекрасный. Темный и тихий, он словно радовался, что мрак его не населен никакими Митти.

– Веселый малый, – сказал Далби, когда они на минуту остановились.

– На мой взгляд – чересчур веселый, – возразил мистер Смит, понижая голос. – Он, видите ли, двоюродный брат моей жены, – добавил он, как бы снимая с себя всякую ответственность.

– Откровенно говоря, мистер Смит, – промолвила миссис Далби, – мне показалось странным, что они позволяют этой девчонке так ломаться. Право, будь это моя дочь…

– Или моя, – вставил мистер Смит мрачно.

– Все же мы очень приятно провели вечер, не правда ли, Том? – продолжала миссис Далби. Она, конечно, этого не думала и сказала так из вежливости.

Проводив их, мистер Смит несколько минут стоял у дверей, наслаждаясь тишиной и прохладой. А вернувшись в гостиную, направился прямо к камину и кочергой сгреб уголья в кучу, но свежего угля не подбросил. Потом зевнул раза два довольно откровенно. Подождав еще минут десять, велел Эдне идти спать, выразительно заметив, что обычно в этот час она уже давно в постели. После того как Эдна, энергично пожимая плечами, неохотно ушла наверх, семейство Митти как будто собралось уходить, но, к несчастью, в это время вернулся домой Джордж, и гости задержались еще на полчаса, к концу которых мистер Смит уже только в отчаянии таращил на них глаза. Наконец они ушли, и миссис Смит с Джорджем проводили их, а мистер Смит продолжал сидеть на своем месте.

Комната имела такой вид, как будто здесь много дней подряд ели, пили, курили пятьдесят человек. На ковре валялись два сандвича и растоптанный окурок. На столике у дивана кто-то пролил портвейн. Пустые бутылки, грязные рюмки, осколки разбитого Фредом стакана, остатки еды, пепел от папирос, застоявшийся в воздухе табачный дым. Эта комната, краса и гордость дома, самая уютная гостиная, какую можно найти на всей Чосер-роуд, выглядела пьяной, замызганной, запущенной, а ее хозяин устало слонялся по ней, с отвращением подбирал разные остатки и бросал их в огонь, водворял все вещи на место, и у него было такое чувство, словно семейство Митти навсегда оставило здесь на всем свой отпечаток. Он распахнул окна и успел еще услышать с улицы прощальные приветствия. Вернулась его жена.

– Джордж пошел к себе, – объявила она. – Я только что сказала ему, что маленькая Дот, кажется, совсем вскружила ему голову.

Мистер Смит только крякнул.

Миссис Смит, как всегда в таких случаях, села у камина с последним сандвичем в руке, собираясь приятно поболтать о прошедшем вечере.

– Сегодня я ни до чего пальцем не дотронусь. Пускай остается так до утра. Ну, не знаю, как другим, а мне сегодня было очень весело. – На миг ее лицо осветилось тем радостным возбуждением, какое оставляют по себе приятно проведенные вечера. Но это выражение исчезло, как только она посмотрела на мужа.

– Однако признаюсь, никогда еще я не видела тебя в таком настроении. Ты, наверное, воображал, что я ничего не вижу, а я заметила. И нельзя было не заметить. Полвечера ты вел себя как настоящий брюзга, а раза два был неприлично груб, если хочешь знать. Жена Фреда тоже это заметила.

Мистер Смит пробурчал что-то вроде того, что его мало интересует мнение жены Фреда.

– Может быть, ты устал, милый? – спросила миссис Смит, меняя тон. – Мне несколько раз казалось, что у тебя утомленный вид, и миссис Далби тоже это говорила.

– Да, пожалуй, – согласился мистер Смит.

– Ну, если ты утомлен и настроение у тебя неподходящее, тогда другое дело. Ничего, в следующий раз тебе будет так же весело, как и нам. Митти просили нас приехать к ним всей семьей на той неделе. У них будут какие-то знакомые из Бирмингема.

– Надеюсь, ты сказала, что я не смогу.

– Конечно, нет, с какой стати, папа? Придет же в голову!

– Так знай, что я не поеду.

– Но почему?

– Потому что не поеду. Если уж хочешь знать, – прибавил мистер Смит дрожащим голосом, – они мне достаточно надоели за сегодняшний вечер, и я вовсе не желаю видеть их опять.

Жена с негодованием посмотрела на него и выпрямилась на стуле.

– Вот так разговор, нечего сказать! Чем они тебе не угодили? Ни Фред, ни его жена не виноваты в том, что у тебя сегодня дурное настроение.

– Да, виноваты. Если не они, так кто же виноват? – возразил мистер Смит. – Я его не выношу, и жену его не выношу, и эту кривляку, их дочку. И чем меньше Эдна, да и Джордж будут встречаться с этой…

– Ну, ну, пожалуйста, поосторожнее выбирай выражения! – воскликнула миссис Смит. – Ты сейчас скажешь бог знает что, а потом сам пожалеешь. Знаешь что, папа, ты сегодня утомлен, и, пожалуй, они в самом деле вели себя немного шумно. Фред, когда разойдется, любит пошуметь, это верно. Но завтра утром тебе все представится в совсем ином свете. Иди спать.

– Хорошо. Но ты запомни, Эди: я не пойду с тобой в гости к Фреду Митти ни на будущей, ни на какой другой неделе. Если хочешь идти, я тебе не запрещаю, и если ты вздумаешь опять пригласить их сюда, я тоже не могу тебе помешать… (Конечно, если он повадится ходить к нам часто и выпивать столько виски, сколько он выпил сегодня, то у нас с тобой будет серьезный разговор.) Но меняон увидит не скоро, в этом можешь не сомневаться.

– Что за тон! – сказала миссис Смит, направляясь к двери. – Но сегодня я с тобой объясняться не намерена. Я тоже устала и уверена, что ты от усталости сам не знаешь, что говоришь. Запри двери, папа.

Да, без сомнения, он был утомлен. Даже тогда, когда он, потушив все лампы, проверив замки и задвижки у дверей, шел наверх в спальню, он еще немного дрожал. Но вопрос о Митти был им решен бесповоротно. Есть известное удовлетворение в сознании, что тобой принято твердое решение, что ты уперся на чем-нибудь, занял стойкую позицию, – в особенности, если ты (как мистер Смит) поступаешь так весьма редко, не будучи человеком своевольным или деспотическим. Такое именно удовлетворение испытывал мистер Смит, проходя через маленькую темную переднюю, а потом взбираясь по лестнице наверх. И рука, которой он держался за перила, была рукой сильного, решительного человека, настоящего главы семьи. Но раньше, чем он успел дойти до спальни, к этому чувству удовлетворения примешалось – и постепенно вытеснило его – какое-то беспокойство, смутное предчувствие грядущих бед.