Текст книги "Улица Ангела"

Автор книги: Джон Бойнтон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Они вместе сошли в столовую, и им удалось захватить маленький столик на двоих. Здесь, среди гама и болтовни, сопровождавших уничтожение тушеной баранины со сливами под белым соусом, мисс Энсделл, захлебываясь, изложила свои новости целым потоком восклицаний.

– Я едва жива! – начала она драматически. – Право, едва дышу! Я говорила по телефону с родителями как бешеная полтора часа подряд. Что, я не охрипла? Честное слово, я все время орала изо всех сил в телефонную трубку.

В этом пока еще для мисс Мэтфилд не было ничего нового. О родителях Эвелины ей было известно все. Странная то была чета, и они развелись вот уже четыре или пять лет тому назад. Миссис Энсделл кочевала в провинции, время от времени пробуя свои силы то на одном, то на другом поприще, а майор Энсделл (который уже в армии не служил и был представителем какой-то никому не известной государственной организации) кочевал по всему свету, месяцами бесследно пропадая где-то. Время от времени муж и жена появлялись в Лондоне и в Бэрпенфилде, и, по странному стечению обстоятельств, их наезды в Лондон часто совпадали. Тогда Эвелине приходилось отчаянно изощряться в хитростях, чтобы не дать им встретиться у нее. Сама Эвелина, которой родители некогда перебрасывались, как мячиком, не становилась ни на чью сторону – разве только в каких-нибудь мелочных размолвках – и соблюдала благожелательный нейтралитет, не хуже старого и опытного третейского судьи. Положение осложнялось тем, что все трое – отец, мать и дочь – отличались некоторой эксцентричностью. Все это вначале приводило в полное недоумение мисс Мэтфилд, родители которой обожали друг друга со скучной старческой сентиментальностью и, уж во всяком случае, были слишком занятые и слишком здравомыслящие люди, чтобы поднимать такую кутерьму и пускаться в странствия, подобно родителям Эвелины. Но теперь в рассказах Эвелины уже не было ничего нового и любопытного, и мисс Мэтфилд спокойно готовилась выслушать очередную главу скандальной семейной хроники Энсделлов.

– Началось все с маминого письма, которое я сегодня получила, – взволнованно рассказывала мисс Энсделл. – Милочка, совершенно сумасшедшее письмо! Суть в том, что мама вздумала открыть лавку, торговать старинными вещами. Я забыла, как называется это место… Лавка у мамы уже есть, и помещение чудесное, под потолком дубовые балки, окна стрельчатые, и все в таком роде, а перед лавкой каждую минуту останавливаются автомобили богачей. Это не такая уж сумасбродная затея, как кажется, потому что мама и в самом деле знает толк в старинных вещах, вышивках и всем прочем и уговорит кого угодно купить что угодно. Теперь она хочет, чтобы я жила с нею и помогала ей в лавке.

– Силы небесные! – ахнула мисс Мэтфилд. – Но ты не поедешь, надеюсь? Она уже и прежде не раз тебя звала…

– Да, но сейчас другое дело. Совсем другое. Было бы и в самом деле занятно поработать в такой лавке. Гораздо веселее надувать богачей, приезжающих в собственных автомобилях, чем тянуть надоевшую лямку в конторе. Ты знаешь, как я терпеть не могу стенографировать и стучать на машинке. И на этот раз я матери, видно, очень нужна. Тебе бы следовало почитать ее письмо! Она, видишь ли, хочет «иметь при себе свою родную любимую дочурку» и все в таком духе. Ну, я ее вызвала по междугородному телефону – поверишь ли, совершенно измучилась, милочка! – чтобы расспросить обо всем, и, честное слово, все это очень заманчиво. Красивая лавка, уютный, старинный городок, много симпатичных людей. И автомобиль! Для этой торговли старинными вещами необходимо иметь автомобиль. Хоть я и знаю свою мать, но на этот раз должна сказать, что ее в самом деле осенила блестящая идея.

– Замечательная, – неохотно поддакнула мисс Мэтфилд.

– Нет, погоди, погоди минутку, Мэтти, милочка! Это еще не все. Раньше чем я повесила трубку, мама дала мне поручение к отцу. Что-то насчет денег. Ты же знаешь, он в Лондоне. Вот я и позвонила ему, передала, что следует, потом рассказала про мамину затею. Ох, что тут было, что было! Я с минуты на минуту ждала, что он взорвется как бомба. Потом он успокоился и, как я и ожидала, начал говорить разные жалкие слова. Он это умеет еще лучше, чем мама. Если он будет продолжать в том же духе, я соглашусь на все… пока он тут. Он сказал, что у него есть план, который он вынашивал много месяцев, он только о нем и думает все время. И что он давно бы уже мне об этом сказал, если бы не был уверен, что я очень счастлива здесь, в Бэрпенфилде! Он скоро опять уедет по делам и хочет взять меня с собой в качестве секретаря. Он едет в Америку, Монреаль и Торонто и разные другие места, а потом в Австралию. И я повсюду буду разъезжать с ним. Что ты на это скажешь? Он уверял, что у него это давным-давно решено, но, по-моему, он придумал это пять минут назад, только для того, чтобы насолить маме. А теперь оба требуют, чтобы я сразу дала ответ. С ума можно сойти!

– Форменное сумасбродство! («Но отчего в моей жизни никогда не случается ничего подобного!») И что же ты намерена делать?

– Дорогая, я намерена выбрать одно из двух. Разве ты бы на моем месте не сделала то же самое? Но чтовыбрать? Не знаю. А ты как советуешь?

– Давай пить кофе, – сказала мисс Мэтфилд. – Потом поговорим.

Для нее это было ударом. Уедет ли Эвелина в Канаду и Австралию, вернется ли к матери помогать ей в лавке – для Бэрпенфилда она потеряна. Вот уходит еще одна славная и веселая подруга! Как всегда, приятные неожиданности выпадают на долю другим, а не ей, Лилиан Мэтфилд! Мисс Мэтфилд была так поглощена жалостью к себе, что, если бы Эвелина потребовала от нее совета сейчас же, за кофе, ей было бы нелегко его дать. Но мисс Энсделл, подобно большинству людей, просящих совета, явно нуждалась не в совете, а в слушателе: она не переставала болтать и, задав какой-нибудь вопрос, тут же сама отвечала на него, прежде чем собеседница успевала подумать.

Возвращаясь из столовой наверх, они увидели в вестибюле высокого мужчину.

– Ой, это, кажется, он! – ахнула мисс Энсделл. – Да, он, отец! Что теперь делать?

То был действительно майор Энсделл. Мисс Мэтфилд видела его уже раза два (каждый раз по несколько минут). Это был уже очень пожилой, но все еще красивый мужчина с военной выправкой. Со всеми подругами Эвелины он был изысканно любезен в стиле Роджера де Коверли. Но в нем поражала какая-то театральная приподнятость тона и манер. Он часто вел себя как герой какой-нибудь старинной мелодрамы. Был очень чувствителен, очень риторичен и нелеп. Он способен был разговаривать совершенно так, как разговаривают герои плохих рассказов, которые печатаются в дешевых журналах, и мисс Мэтфилд иной раз задавала себе вопрос, оттого ли это, что он начитался таких плохих рассказов, или эти рассказы ближе к правде, чем думают их читатели, и материал для них дают живущие на окраинах нашей империи люди вроде майора Энсделла.

Мисс Мэтфилд, стоя на площадке, видела, как отец и дочь поздоровались и пошли наверх – очевидно, в комнату Эвелины. Принимать майора в общих комнатах было немыслимо: он слишком любил устраивать на людях сцены и отнюдь не отличался застенчивостью. Мисс Мэтфилд вошла в «комнату отдыха», чтобы выкурить папиросу, и в течение десяти минут с чувством зависти просматривала один из иллюстрированных еженедельников, кажется, специально предназначенных для прославления небольшой группы людей, чье единственное занятие – веселиться. Здесь были фотографии полубогов и богинь, которые развлекались скачками и охотой в холодных краях, купались и отдыхали в теплых и, наконец, ели, пили и выставляли себя напоказ в местах с любой температурой. За то время, которое понадобилось, чтобы выкурить папиросу, мисс Мэтфилд успела понять, что толкает народы на восстания, и сказала себе, что подобные журналы просто накликают революцию. Просмотрев журнал, она тоже пошла наверх, к себе в комнату.

Не прошло и пяти минут, как в комнату к ней влетела Эвелина Энсделл и закричала:

– Мэтти, дорогая, меня ждет у телефона мама. Пойди в мою комнату и займи папу разговором, пока я не вернусь. Иначе он сойдет вниз и выкинет какую-нибудь глупость. Я постараюсь вернуться как можно скорее. – И она умчалась.

Отец Эвелины, казалось, заполнил собой всю тесную комнатку. Он приветствовал подругу дочери (мисс Мэтфилд сразу почувствовала, что ей навязывают эту роль) со своей обычной подчеркнутой учтивостью. Она видела, что он, пожалуй, единственный человек, которому доставляет удовольствие посещение Бэрпенфилда. Он величал ее «мисс Мэтти» (потому что слышал, как Эвелина называет ее «Мэтти»), но мисс Мэтфилд не сочла нужным поправить его. Положение было нелепое. Казалось, они разыгрывают какую-то шараду.

– Полагаю, вам известно, зачем я пришел сюда, мисс Мэтти, – начал майор низким дрожащим голосом. – Я хочу убедить дочурку уехать со мною за океан, помогать мне в том большом деле, которое я делаю, и быть при мне.

Она утвердительно кивнула и что-то невнятно пробормотала. Это было все, что она могла сделать, но майору ничего больше и не требовалось.

– Существуют отцовские чувства, мисс Мэтти. О них редко говорят вслух. Мужчина держит их про себя. Он их скрывает, прячет на дне души, – продолжал майор с большим чувством, явно наслаждаясь своей ролью. – Англичанин не любит выставлять такие вещи напоказ. Это стало традицией, великой традицией нашего народа. Когда мы страдаем, мисс Мэтти, мы предпочитаем страдать молча. Не так ли? Британец… одну минутку, одну минутку: я знаю, что вы хотите сказать.

– Разве?

– Да, знаю! Вы хотите сказать, что не любите этого слова «британец».

– Признаться, не очень люблю, – подтвердила мисс Мэтфилд.

– Я так и знал. И я его когда-то не любил. Терпеть не мог. Но моя работа, мои путешествия по всей империи открыли мне глаза на многое. Нам нужно слово, которое характеризовало бы не англичанина, или шотландца, или канадца, или австралийца, а вообще подданного великой Британской империи, и «британец» – единственное слово, которое для этого имеется. Пусть оно вас не раздражает, мисс Мэтти. В нем выражен высокий идеал. О британце не скажешь, что у него «душа нараспашку». Но он способен глубоко чувствовать. Бывает, что его дело отрывает его от дома, забрасывает в самые глухие места, но он доволен, горд тем, что выполняет свой долг. – Майор сделал картинный жест и при этом чуть не опрокинул туалетный столик дочери. Тогда он присел на край кровати, но и в этой позе казался огромным, двойником Белого рыцаря в «Зеркале». – Вы – друг моей девочки, не правда ли, мисс Мэтти? – спросил он.

Мисс Мэтфилд сказала, что это правда и что ей будет очень грустно расстаться с Эвелиной.

– Ну еще бы, я понимаю! – Он наклонился ближе и легонько погладил ее по плечу. – Она славная девочка, правда? Вы способны понять чувства отца. Я занят делом, мисс Мэтти, и у меня много знакомых, даже друзей во всех частях света, но, в сущности, я одинок. Да, душой одинок. Эвелина – мое единственное дитя, и я нуждаюсь в ее обществе, я хочу, чтобы она была со мной, – конечно, за исключением тех случаев, когда меня пошлют в места, куда нельзя брать с собой женщин. Если бы речь шла о наших колониях в тропических странах, тогда другое дело. Я нахожу, что белой женщине, особенно девушке, там не место. Там можем жить только мы, закаленные мужчины, которым нравится приводить в порядок дикие уголки земного шара. Если вы имеете влияние на мою дочь, – а я уверен, что имеете и что это разумное влияние, так как вы старше…

– Благодарю вас, майор Энсделл, – сухо перебила мисс Мэтфилд. – Вы говорите это так, словно мне по меньшей мере пятьдесят. Не очень любезно с вашей стороны…

– Тысяча извинений, дорогая моя мисс Мэтти! – воскликнул майор галантно. – Я очень хорошо знаю, что вам еще нет и тридцати, вы еще совсем молодая девушка – и очаровательная девушка, поверьте мне. Но Эвелина – та просто ребенок,поймите. Ну, разве я не прав?

Мисс Мэтфилд ничего не ответила, но про себя подумала, что некоторые выходки и рассуждения этого ребенка, вероятно, весьма поразили бы ее отца.

– Да, так я хотел сказать вот что: мне желательно, чтобы вы употребили все свое влияние на мою дочь и убедили ее ехать со стариком отцом и соединить свою судьбу с моей. Тут сейчас идут какие-то нелепые переговоры, – продолжал он торопливо и уже более естественным тоном, – переговоры об ее участии в какой-то сумасбродной затее матери торговать в провинции старой мебелью, битой посудой и дурацкими безделушками. Вам знакомы, конечно, эти старые «лавки древностей». Пузатые жестяные грелки! Хлам! Даже если Эвелина не поедет со мной, мне будет в тысячу раз приятнее, если девочка останется здесь стучать на машинке, вместо того чтобы впутаться в такую бессмысленную, вздорную затею. Пытаться всучить старые грелки каким-то хамам и старым дурам!

В эту минуту дверь с шумом распахнулась и влетела запыхавшаяся Эвелина. Теперь в комнате стало так тесно, что мисс Мэтфилд, которая хотела улизнуть, предоставив отцу с дочерью объясняться наедине, не могла пройти к двери: для этого ей нужно было оттолкнуть в сторону Эвелину.

– Я говорила с мамой, – начала Эвелина.

Майор так и подскочил.

– Неужели она все еще добивается, чтобы ты похоронила себя среди ее каминных решеток и грелок, торчала за прилавком, любезничая с покупателями? В жизни не слыхивал ничего глупее! Эта лавка себя не окупит. Выброшенные деньги!

– Ах, папа, заранее ничего сказать нельзя, – возразила Эвелина. – Мама и вправду большой знаток старинных вещей. Я ничуть не буду удивлена, если она заработает на этом кучу денег.

Ни один из них не обращал внимания на мисс Мэтфилд. Тем не менее она не могла уйти из комнаты, пока ей не представится возможность протиснуться мимо Эвелины.

– Знаток твоя мать или не знаток, – сказал майор внушительным тоном, – все равно, это дела не меняет. Впрочем, я припоминаю, что ей чуть не каждый день всучивали какой-то никуда не годный хлам. Но, кроме того, она совершенно не знает людей и не имеет никаких коммерческих способностей. А чтобы вести торговлю, дитя мое, нужно немного разбираться и в людях и в деле. Вот я бы мог открыть магазин и делать блестящие дела, потому что знаю человеческую натуру и сумею организовать что угодно. А твоя мать понимает в этом столько же, сколько… сколько премированный кролик.

– Ну хорошо, папа, оставим это. Послушай, что я тебе скажу. Мы с мамой все обсудили, и я решила так: сейчас я поеду с тобой (кстати, тебе придется дать мне денег на платья, у меня ничего нет), а там посмотрим. Не понравится у тебя – попробую работать вместе с мамой, если ее лавка к тому времени не прогорит.

– Конечно, прогорит. Но это не важно. Я очень рад, Эвелина. Итак, вдвоем, рука об руку…

Похоже было на то, что сейчас Эвелина будет торжественно заключена в родительские объятия. Мисс Мэтфилд поскорее пробормотала что-то о письмах и ретировалась. Энсделлы – все трое – были нелепые люди, но мисс Мэтфилд невольно завидовала Эвелине. Майор Энсделл смешон, однако, предложи он ейстранствовать с ним по свету, она бы в ту же минуту согласилась. Но она останется здесь, и жизнь ее будет проходить между улицей Ангела и Бэрпенфилдом, и к тому же она скоро лишится веселой соседки, почти единственной, с кем она была дружна и могла быть откровенна. Скверно!

С вечерней почтой она получила два письма. Одно от матери: очередной, второпях написанный бюллетень. Отец, как всегда, работает сверх сил, заботится обо всех на много миль вокруг, только не о себе, и очень плохо выглядит. У Вэсли младшая девочка больна воспалением легких, а к новым соседям, Милфордам, тем старикам, что сняли дом Роджерсонов, приехал из Индии сын с невесткой, очень милые люди. Дальше мать сообщала, что ей в ближайшем месяце не удастся побывать в Лондоне, но отец говорит, что он, возможно, поедет, и тогда они известят об этом Лилиан. А когда же Лилиан соберется опять приехать домой на свободные дни? Да, вот еще новость: Мэри Фернхилл, та дурнушка, которая в прошлом году уехала в Южную Америку и так неожиданно вернулась, на днях обручилась. Во всех этих новостях не было ничего особенно интересного. Все письма из дому походили одно на другое. Бедная мама, бедный отец! Он так много работает и ужасно осунулся. Такова участь врачей, – собственное здоровье они никогда не берегут, вечно на ногах, до тех пор, пока не свалятся! Да, все это печально. В жизни вообще мало радости, а на долю семьи Мэтфилд и совсем ничего не досталось.

Второе письмо было интереснее, и она не стала читать его, пока не вернулась к себе в комнату. На нем стоял штамп Честервернского сельскохозяйственного колледжа.

Дорогая Лилиан.

Я завтра (16-го) буду в Лондоне и хотел бы знать, согласны ли Вы провести со мной вечер – пообедать вместе и затем пойти куда-нибудь. Вы доставите мне этим большое удовольствие. Простите, что не предупредил Вас заранее, – не успел. Пожалуйста, напишите сразу же в отель «Холборн-Палас» и, если Вы вечером свободны, сообщите, в котором часу заехать за Вами. Ваш Нормен Бертли.

Значит, Нормен Бертли не забыл ее. Она торопливо написала ему записку в этот его довольно дрянной отель «Холборн-Палас», сообщая, что она не занята и за ней можно зайти в клуб к семи часам. Опустив письмо в ящик, она немного повеселела.

К ней забежала Эвелина, которая уже отделалась от отца, заручившись предварительно обещанием «экипировать» ее перед отъездом.

– Через две недели мы едем, милочка! – прокричала она радостно. – А завтра я заявлю этим скотам в конторе, что ухожу, потом то же самое проделаю с Тэттерс – и не письменно, а лично.Вот увидишь, это, вероятно, навсегда закроет мне доступ в драгоценный старый Бэрпенфилд – и слава Богу! Мне только с тобой расстаться жалко, Мэтти. Честное слово. Мы немало наговорились с тобой в этих гадких конурках. Придется убедить отца, что ему необходимо иметь двух секретарей, и тогда мы обе поедем с ним, потом удерем от него и выйдем замуж за смуглых великанов, жителей Запада. Что ты на это скажешь, а?

– Я бы поехала с удовольствием, – отозвалась мисс Мэтфилд, заставляя себя улыбнуться. – Мне так жаль, что ты уезжаешь. В твоей комнате поселят либо кого-нибудь из старух с чайниками, либо какую-нибудь необузданную девчонку из той компании, что вечно галдит в гостиной. Боюсь, мне уже скоро пора вступать в бригаду охотниц за кипятком…

– Не глупи. Ты – одна из немногих живых людей здесь, и ты держись, Мэтти! Ну, давай прекратим этот разговор, он тебя расстраивает. Получила сегодня какие-нибудь письма?

– Да, одно от матери, прескучное, а другое – от человека, с которым мы вот уже много лет время от времени встречаемся. Он завтра приезжает в Лондон и просит, чтобы я провела с ним вечер.

– А что, он высокий? Брюнет? Он тебе нравится?

– Он недурен, – отвечала мисс Мэтфилд равнодушно. – Только слишком худощав. Он из наших мест и одно время сильно за мной ухаживал, но мы уже бог знает сколько лет видимся только урывками.

– Ого, тут пахнет ро-о-ма-аном! – воскликнула мисс Энсделл. – Его «первая любовь»? Такты все эти годы была влюблена, а мне ни слова!

– Перестань кривляться. Меня тошнит от этих глупостей.

– Нет, серьезно, Мэтти. Как ты думаешь, он сделает тебе предложение, когда вам подадут кофе в укромном уголке?

Мисс Мэтфилд усмехнулась, но слова Эвелины заставили ее призадуматься.

– Может быть, и сделает, – сказала она, хмуро глядя куда-то в пространство. – И если бы я знала, что мне суждено еще долго торчать здесь в клубе, проводить вечера за стиркой чулок и топтаться в коридоре с чайником, я бы завтра же вышла за него. Но мне этого ни капельки не хочется. Он очень хороший человек, но… понимаешь… слабый… Теперь большинство молодых людей какие-то жалкие. Я думаю, это оттого, что самые мужественные и сильные погибли на войне. Не выношу слабых мужчин. А ты? Понимаешь, мне нравятся мужчины с характером, с сильным характером, пускай даже не особенно хорошим, но лишь бы сильным. Вот у нас в конторе есть один такой человек…

– Этот мистер Дэрти… Дэрси… как его? – подхватила мисс Энсделл.

– Ну нет. Этот тоже тюфяк. И ни капельки не интересен. Но у нас есть один… Голспи… Он недавно приехал…

– А, знаю. Но ты как будто говорила, что он противный.

– Так оно и есть, – поспешно согласилась мисс Мэтфилд. – Я и не говорю, что он мне нравится. Он хамоват, и вид у него такой… Наружность, во всяком случае, какая-то странная. Но это человек с характером, такой сделает что захочет, не спрашивая ничьего позволения. Только это я и хотела сказать. Разумеется, во всем другом даже бедняга Бертли (он совсем не так уж плох) стоит сотни таких, как этот Голспи. Вообрази себе – появиться где-нибудь в ресторане с таким кавалером! – При этой мысли мисс Мэтфилд громко расхохоталась.

Они еще поболтали о том о сем, потом начали зевать, поболтали еще, но уже вяло, стали зевать чаще и, наконец, расстались и легли спать.