Текст книги "Похититель вечности"

Автор книги: Джон Бойн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава 9
АПРЕЛЬ 1999 ГОДА

Посреди ночи зазвонил телефон, и я немедленно подумал о худшем. В полной темноте перед моими глазами возник образ Томми. Я увидел моего племянника мертвым – в какой–то канаве в Сохо, глаза слепо уставились в небеса и полны ужаса от того, что он увидел перед смертью, рот открыт, руки неестественно вывернуты, кровь медленно покидает струйкой его тело через левое ухо, а сам он становится все холоднее с каждой минутой. Еще одна смерть, еще один племянник, еще один мальчик, которого мне не удалось спасти. Я снял трубку, и мои худшие опасения подтвердились. Речь в самом деле шла о смерти – а по какой еще причине вас могут потревожить посреди ночи? – но не о смерти Томми.

– Матье? – произнес взволнованный голос на другом конце провода. Звонили не из полиции – я понял это по паническим ноткам. Голос был испуганным, однако настойчивым. Знакомый голос, только я не понимал, чей, поскольку страх слегка изменил его и как–то отдалил от моей памяти.

– Да? Кто это?

– Это П.У., Матье. – Я сообразил, что это мой друг–продюсер, инвестор нашего спутникового канала. – У меня ужасные новости. Не знаю, как и сказать. – Он помолчал, точно пытался подобрать два простых слова. – Джеймс умер.

Я сел на постели и в изумлении покачал головой. На своем веку я повидал немало смертей – как естественных, так и не очень, – но они никогда не переставали меня удивлять. Что–то во мне просто не в состоянии постичь, почему тела других людей так их подводят, в то время как мое остается необъяснимо мне преданным.

– Боже милостивый, – сказал я через секунду, не вполне понимая, как должен реагировать или какого отклика он ждет. – Как это случилось?

– Трудно объяснить по телефону, Матье. Ты можешь сюда приехать?

– Приехать куда? В какой ты больнице?

– Я не в больнице, и Джеймс тоже. Мы у него дома. Нам нужна… помощь.

Глаза у меня сузились; я не понимал, что он несет.

– Джеймс мертв, и ты – у него дома? – спросил я. – Ты вызвал врача или хотя бы полицию? Может, он еще не умер. Может, он просто…

– Матье, он умер. Поверь мне. Ты должен приехать. Пожалуйста. Я не прошу о многом, но…

Он принялся бормотать о том, как давно мы друг друга знаем, как много я для него значу, – какую–то чепуху, вроде той, что начинает нести мужчина, когда собирается сделать предложение любимой девушке, или напивается, или понимает, что обанкротился. Я отвел трубку от уха и потянулся к будильнику: на часах было 03.18. Вздохнул и помотал головой, пытаясь стряхнуть остатки сна, провел рукой по волосам, облизал пересохшие губы. Во рту было сухо, а кровать выглядела такой теплой, так манила меня. П.У. продолжал что–то говорить, и мне уже начало казаться, что он никогда не замолчит, поэтому я оборвал его.

– Буду через полчаса, – сказал я. – И ради всего святого, ничего не предпринимай, пока я не приеду, хорошо?

– О, слава богу. Спасибо, Матье. Я не знаю, что бы я без тебя…

Я повесил трубку.

Я познакомился с Джеймсом Хокнеллом пару лет назад, на приеме в лондонской Ратуше. Мы чествовали одного почтенного человека: он сделал карьеру в газетном бизнесе, а теперь сколотил небольшое состояние на своей автобиографии – главным образом, потому, что он в ней намекал на отношения между известными политиками последних сорока лет и близкими родственницами теперешней королевы, отчасти пикантные, отчасти не очень. Как и многие люди, сведущие в законах о клевете, он старательно избегал говорить прямо там, где хватило бы инсинуации, и никогда не ссылался на конкретный источник, а использовал проверенную временем формулировку «друзья… рассказали мне…» Я сидел за столом с министром иностранных дел и его женой, с молодой актрисой, недавно номинированной на «Оскара», ее немолодым бойфрендом – известной фигурой в мире скачек, парой молодых аристократов, беседовавших о наркотической зависимости одной супермодели, и моим тогдашним деловым партнером, чью фамилию я совершенно забыл, помню лишь, что у него были короткие темные волосы и полные губы, а имя выдавало в нем породу.

Я заказывал в баре напитки и тут впервые увидел Джеймса. Он недавно разменял пятый десяток и редактировал один таблоид, за несколько лет до этого уйдя с поста замредактора солидного издания. С тех пор, как он возглавил эту желтую газетенку, тираж ее уменьшился – главным образом, из–за его решения резко сократить количество обнаженных грудей на страницах; у него был вид человека, подозревающего, что все присутствующие вступили против него в заговор, хотя на самом деле они просто игнорировали его, позволяя ему мирно напиваться. Хоть я никогда прежде с ним не общался, подойдя к нему, я сказал, что его работа в «Таймс» – особенно по освещению политического скандала, разразившегося в конце восьмидесятых, – была великолепна. Я упомянул статью о де Клерке[39]39
  Фредерик Виллем де Клерк (р. 1936) – президент ЮАР (1989—1994).


[Закрыть], которую он когда–то написал для «Ньюсуик»: она произвела на меня большое впечатление тем, что, хотя в ней и выносилось порицание, автор не принимал ни одну из сторон – редкий дар для политического комментатора. Казалось, ему приятно, что я так хорошо знаю его работу, и он рад об этом поговорить.

– А что вы скажете о нынешних временах? – Слегка нахмурившись, он приняв у меня стаканчик бренди. – Вам ведь кажется, что сейчас я занимаюсь ерундой, не так ли?

Я пожал плечами.

– Уверен, то, что вы делаете, – замечательно, – ответил я – возможно, чересчур покровительственно. – Но у меня не хватает времени читать газеты. Иначе я бы лучше разбирался в нынешних творениях, полагаю.

– Вот как? – спросил он. – А чем же вы занимаетесь?

Я задумался. Сложный вопрос. В то время я ничем особенно не занимался. Просто расслаблялся. Наслаждался жизнью. Неплохой способ провести десяток–другой лет.

– Я – один из праздных богачей, – ответил я с улыбкой. – Вы таких, должно быть, презираете.

– Вовсе нет. Добрую половину жизни я мечтал присоединиться к этому классу.

– Удалось?

– Не слишком.

Он открыл рот и широко обвел рукой людей, бродящих по залу, расточая смачные воздушные поцелуи и рукопожатия, – они сочились богатством и респектабельностью из всех отверстий тела и жухлых пор. Огромные груди, крошечные бриллианты, пожилые мужчины, молодые женщины. Невероятное количество смокингов и маленьких черных платьев. Я прищурился, и комната показалась мне скоплением черных и белых точек, они притягивали и отталкивали друг от друга с пугающей скоростью; мне пришли в голову кадры из старых фильмов Чарли. Джеймс, похоже, намеревался изречь что–то значимое об остальных гостях, les mots justes[40]40
  Точные выражения, афоризмы (фр.).


[Закрыть], которые должны были выразить все, что он думает об этом нелепом сборище, о полной пустоте этих людей, однако уместная фраза ему не далась, и он в итоге сдался и просто покачал головой.

– Я малость перебрал, – заметил он таким тоном, что я невольно расхохотался: так самодовольно мог бы выразиться школьник, застуканный в обнимку со старшеклассницей. Я представился, он крепко пожал мне руку и небрежным щелчком пальцев привлек к нам официантку. – Знаете, что я ненавижу в богатых? – спросил он. Я покачал головой. – То, что с ними встречаешься только вот так, когда они выходят в свет, демонстрируя весь этот шик напоказ, и при этом до чертиков довольны собой. Вы замечали, чтобы кто–нибудь еще в обществе улыбался так же часто, как богатые? Разумеется – они богаты, потому так и называются, так что это, возможно, все и объясняет… – Он замолк, запутавшись в банальностях.

– Даже у богатых есть проблемы, – мягко сказал я. – Это отнюдь не постель из роз, я полагаю.

– Вы богаты?

– Очень.

– И счастливы?

– Ну, я вполне доволен.

– Послушайте, давайте я расскажу вам кое–что о деньгах. – Он подался вперед и похлопал меня по плечу. – Я в этой игре уже тридцать лет, и у меня нет ни пенса, который я мог бы считать своим. Ни единого дребаного пенни. Я живу впроголодь, от одной зарплаты до другой. У меня прекрасный дом, еще бы! – вскричал он. – Но на шее сидят три бывшие жены, и у каждой из этих сучек, по крайней мере, по одному ребенку, на содержание которых мне тоже приходиться раскошеливаться. Мои деньги мне не принадлежат, Мэтти…

– Матье, прошу вас.

– Они приходят на счет в день выплат и через несколько часов уплывают оттуда – их выкачивают эти кровососущие пиявки, на которых мне не посчастливилось жениться. Больше ни за что, уверяю вас. Ни одна женщина на этой планете не заставит меня жениться. Ни одна. Вы женаты?

– Был.

– Овдовели? Развелись? Разъехались?

– Ну, скажем так, мне довелось пройти через весь строй.

– Тогда вы понимаете, о чем я толкую. Все эти сучки. Пиявки. Мне едва хватает на то, чтобы поесть три раза в день, а они, блядь, купаются в роскоши. Я спрашиваю вас. Это нормально? – Я попытался ответить, но он оборвал меня. – Послушайте, – продолжил он, точно у меня оставался выбор, когда он уже оседлал, как я впоследствии понял, своего любимого конька. – Когда я в юности только вступал в эту игру, когда мне было двадцать, я так жил, но тогда это казалось нормальным, ведь вся жизнь была впереди. Я не сводил концы с концами и неделями сидел на крекерах с сыром, запивая их жиденьким чаем, – таков был мой обед. Но меня это не печалило, поскольку я знал, что далеко пойду, а добравшись туда – сколочу себе состояние. Я знал, что мое время придет, и оно пришло, но я не ожидал, что придется почти все отдать.

Как раз когда я встретил Джеймса, мне успела порядком надоесть праздная жизнь, и я размышлял, куда бы вложить деньги. Я не работал с тех пор, как в пятидесятых вместе со Стиной покинул Калифорнию сразу после дела Бадди Риклза и, поскольку мой банковский счет был более чем солидным, а годовой доход равнялся городскому бюджету, например, Манчестера, мне надоело безделье – моей жизни не хватало остроты. Я отправился на этот обед в Ратуше по совету своего друга–банкира – он порекомендовал кое–какие ходы, которые стоит предпринять, если я хочу вернуться в мир коммерции. Он уже познакомил меня с П.У. и Аланом, которые выказали заинтересованность в создании спутниковой телестанции, и мне эта идея показалась привлекательной. Мой предыдущий опыт работы на телевидении был связан с производством, и хотя это кончилось проблемами с «черным списком», мне там очень нравилось и теперь хотелось выступить более пассивным инвестором – примерно как Расти Уилсон, когда я работал на «Пикок». Концепция спутникового телевещания казалась очень современной, а этот фактор всегда влиял на мое решение ввязаться в дело. Однако никто из них никогда ранее не занимался большим бизнесом, а я не был уверен, что хочу лично руководить предприятием. После консультаций с партнерами я решил подкатиться с этим к Джеймсу – за кошмарным ужином в «Сан–Пауло».

– Тут вот какое дело, Джеймс, – сказал я, когда мы вчетвером расположились в баре, в кожаных креслах перед камином, с бренди и сигарами. – У нас к вам небольшое предложение.

– Я так и думал, джентльмены, – ответил он с широкой улыбкой, откинувшись в кресле и засунув в рот сигару, точно кинозвезда, собирающаяся заключить многомиллионную сделку. – Не думаю, что вы позвали меня сюда, чтобы любоваться, как я набиваю себе брюхо или чешу задницу.

Алан содрогнулся, а я закашлялся, чтобы не рассмеяться.

– Мы трое, – начал я, показав на П.У., Алана и себя, – затеяли небольшое дельце, которое, как мы подумали, может вас заинтересовать.

– У меня нет денег, – поспешно ответил он, садясь на своего конька, прежде, чем я успел его прервать. – Нет смысла ждать от меня денег, потому что эти кровососущие…

– Придержите коней, Джеймс, – сказал я, жестом призывая его помолчать. – Сперва выслушайте наше предложение – вот все, о чем я прошу. Нам не нужны деньги.

– Я вложил в это дело все свои сбережения, – нервно сказал П.У., а я пристально посмотрел на него: не люблю терять инициативу в разговоре, особенно когда пытаюсь чего–то добиться. – Поэтому мы должны работать на результат, – продолжил он, но заметил мой взгляд и умолк.

– Мы затеяли небольшое дельце, – повторил я, чуть повысив голос, чтобы никто меня больше не перебивал. – С финансированием все в порядке, и сейчас мы занимаемся подбором кадров. Это спутниковая телестанция. В основном – новостные программы, ток–шоу, немного импортных американских телесериалов. Качественных. Разумеется, подписка. И теперь нам нужен управляющий. Тот, кто будет руководить повседневной деятельностью, вкладывать свой опыт, принимать решения на месте, так сказать. Мы не намерены заниматься этим лично, хотя и без дела сидеть не собираемся, как вы понимаете, так что нам нужен человек, на которого мы сможем положиться, – человек, понимающий современный медиа–мир. Тот, при котором станция принесет плоды. Короче говоря, Джеймс, эту работу мы хотим предложить вам.

Удовлетворенно улыбнувшись, я откинулся на спинку кресла, довольный простотой своего объяснения и тем, как постепенно он оживлялся – особенно при словах «управляющий», «принимать решения», «мы не намерены вмешиваться». На несколько секунд воцарилась тишина, затем он выпрямился, широко улыбнулся и вынул из рта сигару.

– Джентльмены, – сказал он, и его глаза горели возбуждением, – давайте поговорим о цифрах.

Немного погодя все цифры, соответствующим образом подкорректированные, удовлетворили заинтересованные стороны – как и ранее не предусмотренное требование пяти процентов от дохода до уплаты налогов, но я рад был дать их ему вместо ежегодных бонусов за первые три года, и уже через месяц он появлялся на работе раньше утренних дворников, а уходил позже ночных уборщиков. За последующие два года он принял ряд важных для станции решений – часть из них я одобрил, от части мне сделалось не по себе, но все они подтвердили правильность моего решения нанять его. Он привел с собой серьезную команду телеведущих и репортеров, и, главное, – мисс Тару Моррисон, которая многим ему обязана; он постоянно менял сетку вещания, чтобы продвинуть настоящих лидеров. Удельный вес компании сильно возрос, и мы все получали неплохой доход. Вместе мы достигли успеха.

Параллельно с нашими достижениями в бизнесе, мы с Джеймсом стали добрыми друзьями. Мы были очень разными, но уважали друг друга и получали удовольствие от общения. Мы спорили на совещаниях, но всегда серьезно относились к чужому мнению и успеху станции. Встречались мы раз в месяц, обедали, выпивали, и строго соблюдали одно правило – не говорить о станции: вместо этого мы обсуждали политику, историю и искусство. Нашу жизнь. (Разумеется, он куда честнее рассказывал о своей жизни, чем я о своей, но так строятся любые добрые отношения – человеку приходится осмотрительно обходится с истиной, особенно если она не принесет никакой выгоды.) Джеймс неплохо сработался с П.У. и Аланом, хотя близки они не стали, и как раз это озадачивало меня, когда я тем ранним мартовским утром ехал в такси сквозь моросливый лондонский туман к дому Джеймса. Какого черт П.У. там делает, что за обстоятельства привели к смерти Джеймса? Я опасался худшего, но не представлял, что же это может быть за «худшее». Заплатив водителю, я вышел из машины и на минуту остановился на улице; она была тиха и пустынна. В домах нигде не горел свет, но пять уличных фонарей ярко освещали дорогу. Дом Джеймса тоже был погружен во тьму, за исключением комнаты с эркером, где тяжелые занавеси были задернуты, но тонкая полоска света пробивалась сквозь щель. Я глубоко вздохнул, взбежал по ступенькам и позвонил.

Два дня спустя, после изнурительных событий предшествующих сорока восьми часов, я сидел за столом и старательно набирал незнакомый номер. Соединение происходило чуть ли не целую вечность, телефон прозвонил несколько раз, прежде чем из трубки раздался вопль какого–то существа, похожего на юную кокни с языком утыканным булавками.

– Двенадцать! – прокричала она в трубку, и я удивленно поднял брови. Я правильно набрал номер? Или это ее зовут «двенадцать»? Может, такой автоответчик? – Павильон двенадцать! – прокричала она еще раз.

– Павильон двенадцать! – громко повторил я – сам не знаю, для чего, но прозвучало это скорее приказом.

– Павильон двенадцать! – снова сказал голос. – Кто это?

– Прошу прощения, – быстро произнес я, пытаясь собраться с мыслями и наконец сообразив, о чем она. – Я хотел бы услышать Томми Дюмарке.

– Кто это? – спросила она, на сей раз с бо́льшим подозрением в голосе. – Как вы заполучили этот номер?

– Он сам дал мне его, разумеется, – ответил я, поразившись ее агрессивному тону. – Как еще я мог…

– Вы не какой–нибудь фанат, а? – спросила она, и у меня отвисла челюсть. Я не знал, что сказать. – Или журналист? – Она выплюнула это слово с неприязнью человека, который знает, что никогда не увидит свое имя на страницах газет. – Томми сейчас занят на съемке, – добавила она, уже сбавив тон, словно внезапно испугалась того, кем я могу оказаться, и как это может сказаться на ее дальнейшей работе. – Он не освободится в ближайшие… ой нет, постойте. Вот он. Хотя я не уверена, свободен ли он. Как вас представить?

– Скажите ему, что это дядя Матье, – ответил я, вдруг снова почувствовав страшную усталость. – Если это не слишком сложно, разумеется.

Трубку швырнули на стол, я услышал шепот на заднем плане и голос Томми:

– Да все в порядке, честно, – а затем: – Пять минут, ОК? – уже громче, когда он взял трубку. – Дядя Мэтт? – спросил он, и я с облегчением вздохнул.

– Наконец–то, – сказал я. – Какая неприятная девушка. Кто она?

– Да так, на побегушках. Не обращай внимания. Воображает, что она режиссер или еще бог весть какая шишка. Черт ее знает. В конце концов, это частный номер.

– Ну да ладно. Я просто хотел поблагодарить тебя, вот и все. За то, что ты сделал ночью. Я очень тебе признателен.

Томми рассмеялся, точно это был совершеннейший пустяк, словно такое случается с ним каждый день, и меня это встревожило.

– Ерунда, – сказал он. – Слушай, ты ведь мне часто помогал, верно? Я рад был хоть немного тебе отплатить.

– Должен признаться, меня слегка мучает совесть, – сказал я. – Ты же не думаешь, что это несколько аморально?

– Я в такое дерьмо не верю, – беспечно ответил он и умолк; я тоже ничего не говорил, ожидая, что он что–нибудь скажет. Мне хотелось, чтобы он успокоил меня, сказал, что я поступил правильно. Я прожил долгую жизнь, и хоть никогда не был святым, мне приятно думать, что я никогда и никому после Доминик не причинял боль намеренно – особенно своим друзьям. – Как я понимаю, парень все равно был уже мертв, а мы лишь уладили проблему. Ни ты, ни я, никто из твоих жутких друзей не могли сделать ему лучше или хуже. Ты впутался в то, что не имело к тебе никакого отношения, вот и все. Тебе надо осмотрительнее выбирать друзей, дядя Мэтт.

– Я не назвал бы их друзьями, – уточнил я.

– Успокойся, – сказал он. – Ты ведь его не убивал.

– Нет… я полагаю, что нет.

– Тогда просто расслабься. Для нас все уже позади. Мы разрулили ситуацию, вот и все. Проехали, ОК?

Он говорил, как персонаж из своего сериала. Я кивнул, но удовлетворения от того, как все обернулось, по–прежнему не было.

– Спасибо, Томми, – в конце концов сказал я, понимая, что нам больше нечего сказать по этому поводу. И если думать об этом еще стоит, делать это придется мне в одиночку. – Мы еще поговорим.

– Надеюсь. У рака яичка ремиссия – надеюсь, ты рад это слышать. Врачи сегодня дадут мне добро. Так что, похоже, не придется в ближайшее время искать работу, поскольку меньше всего мне сейчас нужны дополнительные проблемы с наличностью.

– Что? – спросил я, привстав от изумления. – Чего яичка?.. Ох, – быстро произнес я и, рассмеявшись, снова сел. – Ты имел в виду этого – как его там зовут?

– Сэма.

– Ты не должен отождествлять себя со своим персонажем.

– Почему? Вся страна думает, что я – это он. Вчера в «Теско»[41]41
  «Теско» – международная сеть супермаркетов.


[Закрыть] какая–то старая кошелка накинулась на меня и заявила, что я сам во всем виноват, потому что крутил с Тиной за спиной Карла. Что божье проклятье пало на мои яйца.

– Божье проклятье, да – вздохнул я. – Ты же осознаешь, я понятия не имею, кто все эти люди. Пора мне начать смотреть твой сериал.

– Можно не стараться, – ответил он, будто отвечая заготовкой на журналистский вопрос. – Безусловно, в нем присутствуют некий элемент сермяжного реализма городских гетто, который отражает и транспонирует упадок традиционных семейных ценностей в Лондоне, историческую память, утраченную в современной погоне за экзотическими удовольствиями и гедонистическим удовлетворением, попытку исследования универсально значимых тем, но сценарий – дерьмо, актерская игра – ни к черту, сплошные повторы и банальности из–за недостатка времени на репетиции и стремления руководства выжать все, что можно. Все это понимают.

Я замолчал на долгое, долгое время, моргая от изумления.

– Что? – в итоге вопросил я, не уверенный в том, что эта сентенция только что сошла с языка моего сидящего на наркотиках племянника, завсегдатая вечеринок. – Что ты только что сказал?

– Забудь об этом. Это просто телевидение, – расхохотался он. – Вымысел. Грим. – Он помолчал, ожидая, что я еще скажу, но мне было нечего добавить. А что я мог еще сказать? – До скорого, дядя Мэтт, – сказал он в конце концов в тишину и, хмыкнув, дал отбой. Я несколько секунд держал трубку в руках, слушая гудки, затем сел и закрыл глаза, чтобы запомнить получше. Сомнений не было: один из Томасов в кои–то веки помог мне. И это была отрадная перемена.

П.У. открыл дверь и театрально вцепился в мои плечи. Волосы, которые с одного бока он отращивал длиннее, чтобы зачесывать их через макушку к правому уху, криво свисали, как занавес, закрывая левое. Отвратительное зрелище. На бледно–голубой рубашке под мышками виднелись темные полумесяцы пота, и он был одних носках.

– Слава богу, – затравленно произнес он, втаскивая меня внутрь и быстро захлопывая за мной дверь. – Я не знаю, как это случилось, – начал он. – Мы просто… мы… мы…

– Успокойся, – сказал я, отступая назад, поскольку от него разило алкоголем. – Боже мой. Сколько ты сегодня выпил?

– Много, – ответил он. – Слишком много. Но я уже протрезвел, клянусь.

П.У и в самом деле был трезв. Он казался самым трезвым человеком в стране, хотя лицо его было бледно, и он слегка дрожал. Я направился к двери в гостиную, но когда моя рука коснулась дверной ручки, он накрыл ее своей ладонью, остановив меня. Я посмотрел на него.

– Прежде, чем ты войдешь, – быстро произнес он, – я хочу, чтоб ты знал, что я не виноват. Клянусь, я тут не при чем.

Я кивнул и на меня вдруг навалился страх, смешанный с паникой. Я отчаянно боялся тех ужасов, которые могли обнаружиться за дверью. Хотя в конце концов стало ясно, что все действительно обстоит хуже некуда, сама сцена оказалась непримечательной. Джеймс сидел на полу, прислонившись к дивану, полностью одетый, а между ног у него стоял стакан скотча. Руки ладонями кверху раскинулись по сторонам, глаза открыты – он невидяще смотрел в стену перед собой. Хотя я сразу же понял, что он и мертв, мой взгляд все–таки тоже метнулся к другой стороне комнаты, чтобы понять, куда он смотрит. Там в полумраке, съежившись в кресле, со стаканом скотча в руках сидела юная девушка, на вид – не старше восемнадцати. Ее била дрожь; обхватив себя руками, она смотрела на Джеймса – они не сводили глаз друг с друга, точно затеяли нелепую игру в гляделки.

– Найди одеяло, – поспешно сказал я П.У., который нервно топтался возле, ожидая моей реакции. – А лучше даже два.

Он исчез и через секунду вернулся с двумя толстыми одеялами, одним из которых я накрыл Джеймса. Как только я это сделал, девушка внезапно очнулась и уставилась на меня широко открытыми глазами. Взяв второе одеяло, я подошел к ней, и она отпрянула, в панике пытаясь как можно глубже вжаться в кресло.

– Все хорошо, – тихо сказал я, дружелюбно протянув ей руку. – Вам нужно согреться. Я хочу вам помочь.

– Это не я, – быстро сказала она. – Я тут ни при чем. Он сказал, что справится. Сказал, что и раньше так делал. – Для юной проститутки девушка выражалась на удивление грамотно. Интонации, привитые частной школой, манеры, присущие образованным, богатым. Девушка во вкусе Джеймса, без сомнения. У нее было хорошенькое личико, скромный макияж, хотя ресницы накрашены чересчур густо, и от жары в комнате тушь потекла.

– Сколько вам лет? – мягко спросил я, опустившись перед ней на корточки и подтыкая одеяло.

– Пятнадцать, – быстро сказала она, отвечая мне вежливо и честно, точно учителю или родителю.

– О господи… – вздохнул я и раздраженно обернулся к П.У. – Какого хрена вы тут делали? – Не в моих правилах выражаться грубо, но ее ответ меня сразил. – Какой херней вы тут занимались всю ночь?

– Извини, Матье, – сказал П.У., грызя ногти; по лицу его струились слезы. – Мы не знали. Она сказала, что она старше. Она сказала…

Какой–то блеск привлек мой взгляд – я посмотрел на пол и увидел серебряную чайную ложку, в центре слегка побуревшую, а на самом кончике ее посверкивал крохотный пузырек. Я подобрал ее, посмотрел и снова бросил на пол.

– Господи боже мой, – не удержался я, подошел к телу Джеймса и отбросил одеяло. Девушка завизжала, когда я отвернул рукав его рубашки и увидел шприц, воткнутый прямо в вену. Он был пуст. – Что это было? – спросил я. – Что он ввел?

– Это все она! – раздраженно закричал П.У. – Она это принесла. Она сказала, что с этим будет лучше.

– Врешь, блядь! – завопила девушка. – Сам попросил принести. Сказал, что вам нужно расслабиться. Сам дал мне на это денег, ебаный ублюдок!

П.У. в ярости рванулся было к ней, но я остановил его и отшвырнул к дивану, где он едва не приземлился на тело Джеймса.

– Сядь! – приказал я. Мне показалось, что я разнимаю двух ребятишек, подравшихся на детской площадке, а вовсе не защищаю от пожилого мужчины девушку на сорок лет его младше. – А теперь рассказывайте, что случилось.

На несколько минут воцарилось молчание – я ждал, когда кто–нибудь из них заговорит. В конце концов П.У. пожал плечами и виновато посмотрел на меня.

– Мы просто хотели немного развлечься, – проговорил он, – Вот и все. Решили немного выпить. Но потом разошлись. Ты же знаешь, он не дурак выпить. И всех вокруг заставляет напиваться вместе с собой. Мы искали такси. Потом увидели ее, эту маленькую шлюшку.

– Пошел ты! – завизжала она.

– Джеймс подошел к ней и спросил, не прочь ли она, ну… сам знаешь, она согласилась и…

– Опять врешь, сука! – заорала она. Я развернулся и разъяренно посмотрел на нее; она захныкала и забилась в кресло, всем видом показывая, что больше не заговорит ни за что на свете.

– Продолжай, – велел я П.У. снова. – Рассказывай, как все происходило. Правду.

– Ну, мы вернулись сюда, – сказал он, – настроились, сам понимаешь. Я должен был идти первым, за мной Джеймс. Он сказал, что у него в последнее время проблемы. Со стояком, понимаешь. Сказал, что ему нужно что–нибудь – взбодриться. Спросил, что у нее есть, и тогда она предложила героин.

– Но это бы его сразу же вырубило! – возмутился я, повернувшись к ней. – О чем вы думали?

– Не смейте на меня орать, – зарыдала девушка. – Я не виновата. Думаете, мне хотелось, чтобы этот жирный ублюдок барахтался на мне? Я сказала, что у меня есть, он заявил, что хочет героина, я спросила, вмазывался ли он раньше, он поклялся, что да, вот я и дала ему. Мне все равно, лишь бы платили. Я ему, блядь, не мамаша, понятно?

– Да посмотри на него! – заорал я. – Он ведь умер.

– Он воткнул иголку, – сказал П.У., – а затем его начало трясти. Изо рта потекла слюна, похоже на припадок. Упал на пол и через минуту перестал шевелится. Я поднял его и прислонил к кушетке. Никто из нас не виноват, правда. Никто не может нас обвинить. Он сам это сделал.

– Господи, П.У., – сказал я, посмотрев на него. – Вы сняли проститутку. К тому же, мать вашу, несовершеннолетнюю. Вы тут принимали наркотики. Тяжелые наркотики. А теперь здесь покойник. Тут что ни фраза – все противозаконно.

Он обхватил голову руками и снова зарыдал. Я посмотрел на девушку – та с отвращением уставилась на него, затем достала из кармана пилочку и принялась с удивительной скоростью обрабатывать ногти.

– Я ухожу, – заявила она, когда я на нее посмотрел. – Я тут ни при чем.

– Сядь на место, – приказал я. – Никто никуда не идет. Пока я не решу, что делать. Никто не двинется из этой комнаты, пока я не разрешу. И ни звука, понятно?

Я вышел в коридор, словно родитель двух малолетних детей, застукавший их за болтовней посреди ночи, и плотно закрыл дверь за собой. Хотел даже запереть ее, но ключ остался с другой стороны. Я присел на ступеньки и задумался. Я могу просто уйти. Открыть входную дверь, спуститься на улицу и отправиться домой. Пусть сами разбираются. Я к этому не имею никакого отношения, в конце концов. Разумеется, я приехал сюда на такси, и мои отпечатки теперь там повсюду, но по крайней мере не на шприце, и я сумею что–нибудь придумать. Смогу как–то объяснить. А что будет с этими двумя, меня не касается, верно? Я могу просто уйти.

Но я не ушел. Слишком велик был риск. Пожизненное заключение могло бы оказаться ужасно долгим. Я задумался; я не слишком хорошо разбирался в современных наркотиках – где их достают, как употребляют, как они действуют. Мне нужен кто–то сведущий. Я достал записную книжку и пролистал ее, затем набрал номер с телефона в холле. Глубоко вздохнул, надеясь, что поступаю правильно.

Томми приехал через двадцать минут, одетый, как всегда, в черное, только на сей раз он надел еще и темную вязаную шапочку. Я не знал эксперта по наркотикам лучше, чем мой племянник. Уж он–то перепробовал все доступное человеку или животному и навидался подобных ситуаций. Он должен знать, как с этим разобраться. Томми выслушал всю историю и покачал головой.

– Ты уже по уши в это вляпался, – сказал он. – И с этим ничего теперь не поделаешь. Этот мудак не должен был звонить тебе, а тебе не нужно было приезжать. Но раз ты уже здесь, проблему нужно как–то решать.

– Послушай, – сказал я, поразмыслив обо всем, пока он был в пути. – Он сам принял наркотики, верно? Люди ведь нередко от этого умирают. Нам только нужно придумать, как обставить все так, чтобы стало ясно: он сам это сделал. Я имею в виду, так оно все, разумеется, и было на самом деле, но мы должны сделать так, чтобы никто в этом не усомнился. У него хватало стрессов на работе, такие вещи происходят сплошь и рядом. Ты даже не представляешь, скольких я знал людей, покончивших с собой из–за проблем на работе. Однажды это случилось прямо на моих глазах, – добавил я, вспомнив о Дентоне Ирвинге, моем друге с Уолл–стрит.

– Его кабинет, – сказал Томми, возбужденно хлопнув в ладоши. – У тебя есть ключ. Мы отвезем его в офис, усадим в кресло за столом, а ты придешь утром и найдешь его там. Вызовешь полицию. Никто ничего не заподозрит. Подумают, что он сам во всем виноват.