Текст книги "Похититель вечности"

Автор книги: Джон Бойн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Мы закончили наш тур в его пышно декорированном кабинете, осмотрели съемочную площадку «Эн–би–си», где с огромной скоростью носились взад–вперед актеры, техперсонал, секретарши и будущие звезды. Мы присели на крайне мягкие диваны возле стеклянного столика у камина, в добрых двадцати шагах от его стола из красного дерева, и я понял, что ему нравится демонстрировать свое богатство и положение.

– Два дня назад я сидел там, где я сижу, – сказал он мне. – А знаете, кто сидел на вашем месте, умоляя дать ей работу в телешоу?

Я покачал головой:

– Кто?

– Глэдис Джордж[94]94
  Глэдис Джордж (1900—1954) – американская хара́ктерная актриса, наиболее известна по роли второго плана в «Мальтийском соколе» (1941) Джона Хьюстона.


[Закрыть], – торжествующе сказал Расти.

– Кто? – переспросил я; это имя мне ничего не говорило.

– Глэдис Джордж! – повторил он. – Глэдис Джордж! – прокричал он, словно так я скорее пойму.

– Простите, но я не знаю, кто она, – сказал я. – Я никогда…

– Глэдис Джордж была кинозвездой несколько лет назад, – сообщил он мне. – В середине тридцатых она номинировалась на Оскара за роль в фильме «Храбрость – девиз Кэрри»[95]95
  Фильм Уэсли Рагглза 1936 г.


[Закрыть].

Я снова покачал головой.

– Простите, – объяснил я. – Я не видел этого фильма. Я редко хожу в кино.

– Пару лет спустя «Три придурка»[96]96
  «Три придурка» – популярная американская комедийная труппа: Джером Говард (Кудряшка), Гарри Мозес Говард (Мо) и Ларри Файн (Ларри).


[Закрыть] сняли пародию на него. Вы должны были это видеть. «Злобность – девиз Кудряшки». Это было нечто!

Я вежливо рассмеялся.

– Ах да, – тихо пробормотал я, хотя понятия не имел, о чем речь, но полагал, что если ищешь работу в этой индустрии, демонстрировать подобное невежество – не самая удачная мысль. – Это была сенсация. – «Злобность… э….».

– Глэдис Джордж могла бы стать большой звездой, – продолжил он, не обращая внимания на мои попытки вспомнить название фильма. – Но неверно повела себя с Луисом Б. Майером[97]97
  Луис Б. Майер (1885—1957) – голливудский продюсер, один из основателей компании «Метро–Голдвин–Майер».


[Закрыть]. Принялась болтать направо и налево, всякому, кто готов был послушать – а поверьте мне, таких было немало, – что он крутит роман с Луизой Райнер[98]98
  Луиза Райнер (р. 1910) – американская актриса, дважды лауреат Оскара, была замужем за Клиффордом Одетсом (1906—1963) – сценаристом и режиссером, членом коммунистической партии.


[Закрыть] за спиной ее мужа. Всем известно, что Майер и Клиффорд Одетс не пылали любовью друг к другу – несколько лет назад Майер назвал его жалким коммунякой, – но правды в этих слухах не было. Глэдис просто страдала от того, что Майер отдает лучшие роли Луизе, или Норме Ширер, или Кэрол Ломбард[99]99
  Норма Ширер (1902—1983), Кэрол Ломбард (Джейн Элис Питерс, 1908—1942) – американские актрисы.


[Закрыть], или какой–нибудь шлюшке, с которой трахался. Это все дошло до Майера, и он перестал давать ей работу, но придерживал ее контракт, чтобы отомстить. Она только сейчас от него освободилась, но ни одна студия не хочет иметь с ней дела. Поэтому она пришла ко мне.

– Ясно, – сказал я изо всех сил пытаясь уследить за его рассказом. Я понял, как много еще мне предстоит узнать о Голливуде, насколько этот город погряз в сплетнях, и как это может сделать или испортить карьеру. – Так вы дали ей работу?

– Господи, нет же, – сказал он, яростно качая головой. – Вы шутите? Для такого человека как я, такая девушка означает одно. П. Р. Облему.

Я задумался.

– Ясно, – повторил я, на сей раз – улыбнувшись. Он пытается сказать, предположил я, что люди все время приходят к нему в надежде получить работу. На том месте, где сижу я, за эту неделю побывали уже сотни людей, так что я просто согреваю его для следующего сидельца. Все это – экскурсия, огромные студии, роскошный кабинет, имена звезд, решение, кто будет, а кто не будет работать в Голливуде, – это все для моей же пользы. Я встал и протянул ему руку, полагая, что понял его намек: возможность получить работу на его студии стоит дороже, чем пара партий в гольф.

– Спасибо за экскурсию, – сказал я.

– Что вы делаете? – спросил он, когда я развернулся и направился к двери. – Куда это вы собрались? Я еще не добрался до самого интересного.

– Послушайте, – ответил я, стараясь показать, что со мной такие игры не пройдут. – Если у вас нет работы для меня – отлично. Я просто хотел…

– Нет работы для вас? Матье, Матье! – сказал он, смеясь, и снова похлопал по месту напротив себя. – Присядьте, друг мой. Думаю, я нашел работу как раз для вас. Имея в виду, что вы тот, за кого себя выдаете. Я собираюсь дать вам шанс, Матье и не хочу, чтобы меня разочаровали.

Я рассмеялся и снова сел, а он изложил мне свой замысел.

«Шоу Бадди Риклза» было делом серьезным. Оно шло в прайм–тайм – тридцатиминутная комедия, выходившая на «Эн–би–си» в восемь вечера каждый четверг. И хотя программа выходила всего один сезон, она стала одним из самых популярных шоу на телевидении и, независимо от того, что выпускали в эфир другие станции в тоже время, оно неизменно их побеждало.

Это была семейная комедия. Сам Бадди Риклз, ныне забытый всеми, кроме самых дотошных киноведов, с середины двадцатых до середины сороковых был актером второго плана. Он никогда не снимался в главных ролях, вечно играл лучших друзей Джеймса Кэгни, Микки Руни и Генри Фонды, а однажды сражался на экране с Кларком Гейблом за руку Оливии де Хэвилленд[100]100
  Джеймс Кэгни (1899—1986), Микки Руни (р. 1920), Генри Фонда (1905—1982), Кларк Гейбл (1901—1960), Оливия де Хэвилленд (р. 1916) – популярные голливудские актеры 30–50–х гг.


[Закрыть] (разумеется, проиграл). Ролей в кино он больше не получал, и ему предложили это шоу на «Эн–би–си»; он согласился и принес ему успех.

Концепция была простая: Бадди Риклз (персонаж получил его собственное имя, с маленьким изменением – он был известен как Бадди Ригглз) – обычный семьянин, живущий в калифорнийском пригороде. Его жена Марджори – домохозяйка, у них трое детей, Элейн (семнадцати лет), которая, к ужасу Бадди, начала интересоваться мальчиками, Тимми (пятнадцать лет), любитель прогуливать школу, и Джек (восьми лет) – он все время путает значение слов, вызывая общий смех. Каждую неделю кто–нибудь из детей ввязывается в какую–нибудь историю, которая могла бы плохо закончиться, но Бадди и Марджори направляют их на путь истинный, заставляя понять все ошибки как раз к ужину. Ничего сногсшибательного, но людям нравилось, и в этом, главным образом, была заслуга сценаристов.

«Шоу Бадди Риклза» писали Ли и Дороти Джексон – семейная пара средних лет, они создавали сценарии лучших программ все последнее десятилетие. Они были популярны и устраивали в своем доме экстравагантные вечеринки, на которые стремились получить приглашение все, кто хоть что–нибудь из себя представлял. Дороти была известна свои острым язычком, а Ли – пьянством, но при этом они считались одной из счастливейших пар в шоу–бизнесе.

– Я ищу нового продюсера для «Шоу Бадди Риклза», – сказал Расти мне в тот день у себя в кабинете. – Двое уже есть, но мне нужен третий; у продюсеров разные обязанности, так что третий парень не останется без работу. Что скажете?

Я шумно вздохнул и задумался.

– Буду с вами откровенным, – сказал я. – Я ни разу не видел эту передачу.

– У нас есть все пленки здесь в студии. Мы усадим вас на день, и вы сможете посмотреть все от начала до конца. Мне нужен человек, который займется публичным имиджем программы. Создаст для нас паблисити. Я собираюсь запускать новое шоу сразу же после этого, через полгода, поэтому мне нужно удерживать рейтинг. «Шоу Бадди Риклза» должно стать для людей неотъемлемой частью вечера четверга, понимаете?

– Хорошо, – сказал я, постепенно проникаясь идеей. – Это я могу.

– Да, но не могли бы вы начать вчера?

Работа оказалась куда более сложной, чем я мог себе представить. И хотя шоу пользовалось успехом – сценарий был остроумным и едким, игра актеров простой, что нравилось американской публике, – группа, выпускающая шоу, была не удовлетворена. Расти Уилсон, действующий вице–президент, регулярно устраивал встречи с тремя продюсерами «Шоу Бадди Риклза», чтобы обсудить наши планы и виды на будущее.

Небольшие проблемы возникли в начале третьего сезона, когда «Эй–би–си» запустили совершенно новую телевикторину, составившую конкуренцию нашему шоу: они предлагали простым людям выиграть миллион долларов. Тем не менее, это не сработало, поскольку в то время все каналы уже были наводнены викторинами, и мы быстро восстановили наше первенство.

Сам Бадди Риклз был странным парнем. Несмотря на невероятную популярность у американской публики, он не любил паблисити и избегал как участия в ток–шоу, так и почти всех интервью, кроме самых значительных. Когда мы соглашались на интервью, он всегда все обговаривал со мной заранее и требовал, чтобы я сидел все время рядом с ним, что удивляло меня, поскольку он был одаренным человеком и нуждался в моей помощи не больше, чем я – в страховании жизни.

– Я не хочу, чтобы они копались в моей жизни, – объяснял он. – Человек имеет право на личную жизнь, разве нет?

– Разумеется, – отвечал я. – Но вы же знаете, каковы эти журналы. Если вы хотите что–то скрыть, они очень скоро это раскопают.

– Вот поэтому я и не хочу говорить. Пусть люди смотрят шоу. Если оно им нравится – отлично, это все, что им нужно. Им ни к чему знать что–то про меня, так ведь?

Я не был в этом уверен, и не понимал, что же он пытается скрыть. Он был счастливо женат на тридцатипятилетней женщине по имени Кейт, у них было двое маленьких детей, которые частенько приходили к нам на площадку. Поскольку он давно уже работал в этом бизнесе, не похоже, чтобы в его жизни имелось что–то, до сих пор не известное широкой публике. Я подумал, что он просто скрытный человек и решил: пусть его тайны остаются при нем. Хотя журналы стремились получить доступ к нему, я старался их ограничивать, предоставляя им в качестве компенсации больше интервью с другими звездами программы.

После нескольких месяцев скорби по братьям настроение Стины наконец улучшилось. Она стала проявлять интерес к моей работе и даже попыталась несколько раз посмотреть передачу, но не могла досидеть до конца, поскольку сочла ее глупой. На Гавайях телевидение популярностью не пользовалось, так что вскоре вместо телевидения она заинтересовалась местной политикой, как в те времена, когда мы впервые встретились на антивоенном митинге.

– Я нашла работу, – заявила она как–то вечером за ужином, и я от удивления опустил нож и вилку. Я даже не подозревал, что она ее ищет.

– В самом деле? – спросил я. – И что же ты собираешься делать?

Она рассмеялась:

– Ничего особенно, просто устроилась секретаршей. В «Лос–Анджелес Таймс». Сегодня утром ходила на собеседование, и мне предложили эту работу.

– Но это чудесно! – воскликнул я, обрадовавшись, что у нее появились новые интересы, и она перестала скорбеть. – Когда начинаешь?

– Завтра. Ты не против?

– Почему я должен быть против? Ты можешь сделать там карьеру. Ты всегда интересовалась политикой. Тебе надо поучиться журналистике. В таких местах для молодежи открываются широкие возможности.

Она пожала плечами, будто ее это не интересовало, но я подозревал, что она уже над этим думала. Стина была не из тех женщин, что могут удовольствоваться канцелярской работой, когда они способны на большее; она была умна и талантлива, ей должна понравиться оживленная атмосфера «Лос–Анджелес Таймс».

– Я знаю там кое–кого, – сказал я, вспоминая репортеров отдела развлечений, с которыми вел дела. – Уверен, это хорошее место. Может, позвоню им. Дам знать, кто ты. Попрошу их за тобой приглядывать.

– Нет, Матье, – сказала она, накрыв мою руку своей. – Позволь мне самой с этим справиться. Все будет хорошо.

– Но они могут познакомить тебя со всеми, – запротестовал я. – Пообщаешься с людьми. Заведешь друзей.

– И тогда они станут думать, что раз я замужем за продюсером «Шоу Бадди Риклза», значит, с моей помощью они смогут получить доступ на телевидение. Нет, уж лучше я сама. К тому же пока я просто секретарша. Посмотрим, что будет дальше.

Мы отправились на вечеринку в дом Ли и Дороти Джексон, где собралась бо́льшая часть самых значительных персон в телеиндустрии. Роберт Келдорф приехал со своей новой женой Бобби – «да, это женское имя», все время повторяла она, представляясь, – и устроил грандиозное шоу, рассказывая всем, как он недавно переманил ведущего Деймона Брэдли из «Глаза» в «Алфавит». Лорелея Эндрюс почти всю вечеринку подпирала стойку бара, сигарета безвольно свисала с ее нижней губы: она жаловалась всем, кто готов был слушать, как с ней обошелся Расти Уилсон; нет нужды говорить, что я старался избегать ее.

Стина выглядела сногсшибательно в бледно–голубом туалете без бретелек, скопированном с платья, которое Эдит Хед создала для Энн Бакстер в фильме «Все о Еве»[101]101
  Эдит Хед (1897—1981) – одна из самых известных голливудских художников по костюмам (34 номинации на «Оскар», 8 полученных премий). «Все о Еве» (1950) – фильм Джозефа Манкевича с Бетт Дэвис (1908—1989), Энн Бакстер (1923—1985) и Мэрилин Монро (1926—1962), получил шесть Оскаров и спецприз Каннского кинофестиваля.


[Закрыть]. Моя жена впервые встретилась со множеством людей, которые работали со мной изо дня в день, и ее взволновало знакомство с этим блестящим обществом; глаза у нее широко открывались всякий раз, когда она видела сногсшибательные туалеты на проходящих мимо дамах. К сожалению, все эти имена для нее ничего не значили; она так редко смотрела телевизор, что когда я представил ее самому Стэну Перри, она улыбнулась и попросила принести ей еще один «манхэттен».

– Матье, – сказала Дороти, пробираясь к нам через комнату и широко раскинув руки, чтобы заключить меня в страстные объятья. – Очень рада вас видеть. Как всегда роскошны. – Я рассмеялся. Дороти нравилось вести себя экстравагантно – она удушала блистательными комплиментами тех, кому симпатизировала, и жалила острым язычком тех, кого не выносила. – А вы, должно быть, Стина, – игриво добавила она, оценивающе разглядывая мою изящную жену, ее благородные черты, бронзовую кожу и большие карие глаза. Я затаил дыхание, надеясь, что она сможет сказать что–нибудь милое, ибо мне очень нравилась Дороти и не хотелось, чтобы наши отношения испортились. – На вас самое сногсшибательное платье, – с улыбкой сказала она, и я расслабился. – Честно говоря, мне остается только раздеться догола, чтобы привлечь хоть капельку внимания, которого вы меня лишили, бессердечная профурсетка. – Стина рассмеялась, поскольку Дороти произнесла эту фразу едва ли не с нежностью, дружелюбно погладив ее по руке. Была у Дороти такая привычка – наугад выбирать в светском обществе новенького и уподоблять его себе. – Вы ведь не против, что я кручусь вокруг вашего мужа, – заявила она. – Я писатель, и без меня не было бы шоу.

– Вообще–то, Ли – тоже писатель, – добавил я, слегка поддразнивая ее. – И кто из нас может себе представить «Шоу Бадди Риклза» без самого Бадди Риклза, а?

– Пойдемте со мной, Стина, если вас и в самом деле так зовут, – игриво сказала Дороти. – Я хочу познакомить вас с молодым человеком, в которого вы обязательно влюбитесь без памяти. И только подумайте об алиментах, которые вы сможете затребовать с этого парня, когда наконец–то от него отделаетесь. Ему же до пенсии считанные дни.

Если бы она только знала, подумалось мне; но я был рад, что она решила познакомить Стину с гостями, поскольку было бы нелепо, если бы жену всем представлял ее муж. Лучше, если это сделает хозяйка – и к тому же устроит из этого настоящее шоу. Стине понравится, она познакомится с людьми, а Дороти будет считать, что выполняет одну из своих светских обязанностей.

Я направился к стеклянным дверям, выглянул наружу и обрадовался, увидев Расти и Бадди – вот истинно американские имена, подумал я, – увлеченных беседой с какой–то парой средних лет. Я решил подокучать им и, подойдя ближе, слегка кашлянул. Передо домом простиралась великолепная лужайка, прожекторы трепетно подсвечивали фонтан, превращая его в настоящее произведение искусства. Звук струящейся воды всегда завораживал меня – он казался удивительно уместным в прохладном ночном воздухе. Я опасался, что мое вмешательство в беседу вызовет неприязненные взгляды, но Расти, казалось, обрадовался и поманил меня.

– Матье, вот вы где, рад вас видеть, – сказал он, пожимая мне руку.

– Привет, Расти, Бадди, – сказал я, ожидая, что меня представят паре, нервно переминавшейся рядом.

– Мы говорим о политике, – сказал Расти. – Ты ведь интересуешься политикой, верно?

– О, едва ли, – ответил я. – Стараюсь не ввязываться. Я уже успел выяснить, что стоит мне влезть в текущие события, как они сразу же завлекают меня в свое логово и превращают в своего узника. – Повисла тишина, и я подумал, не оставить ли мне риторику на долю Дороти. – Я привязан лишь к самому себе, – тихо добавил я.

– Ну, мы просто говорили о Маккарти[102]102
  Джозеф Реймонд Маккарти (1908—1957) – в 1946—1957 гг. сенатор–республиканец от штата Висконсин. С его именем связано крайне реакционное течение в политической жизни США начала 50–х годов, получившее название «маккартизм». Идеолог антикоммунистической «охоты на ведьм».


[Закрыть], – сказал Расти, и я застонал.

– А это обязательно? – спросил я. – Мы же не на работе.

– Обязательно, потому что это важно, – твердо сказал Бадди, что меня удивило, поскольку я и не подозревал, что у него вообще есть какие–то политические убеждения. Я бы удивился, узнав, что он знает имя хозяина Белого дома, не говоря уже о сенаторах или конгрессменах от своего штата. – Если мы не начнем действовать сейчас, потом будет слишком поздно.

Я пожал плечами и посмотрел на мужчину и женщину, стоявших слева от меня; они так учтиво поклонились, будто были японцами, или я – королем.

– Джулиус Розенберг[103]103
  Этель Грингласс Розенберг (1915—1953) и Джулиус Розенберг (1918—1953) в 1950 г. были обвинены в шпионаже в пользу СССР и передаче советскому вице–консулу в Нью–Йорке Анатолию Яковлеву чертежей атомной бомбы, похищенных из Исследовательского ядерного центра в Лос–Аламосе. В 1953 г. их казнили.


[Закрыть], – представился мужчина, протягивая мне руку, и я крепко ее пожал. – Моя жена Этель. – Женщина подалась вперед и поцеловала меня в щеку, что было неожиданно, но этим она мне и понравилась, особенно когда слегка покраснела.

– Рад познакомиться, – сказал я. – Матье Заилль. Я один из продюсеров «Шоу…».

– Мы знаем, кто вы, – тихо сказал мистер Розенберг. Я посмотрел на Расти, который тут же заговорил снова.

– Послушайте, – сказал он, возвращаясь к разговору. – Я вам гарантирую, что к Рождеству Маккарти насадит голову Ачесона[104]104
  Дин Гудерхам Ачесон (1893—1971) – госсекретарь администрации Трумэна, главный противник сенатора Дж. Маккарти


[Закрыть] на кол. Образно говоря. – Мы все рассмеялись, ибо подозревали, что при случае сенатор Джозеф Маккарти может обойтись и без метафор. – Ему нужна поддержка. Но вопрос в том, станет ли Трумэн его поддерживать?

– Трумэн вряд ли сумеет поддержать даже свою футбольную команду, – как и следовало ожидать, пробормотал Бадди, но я был не согласен. Я никогда не встречал с президентом Трумэном и ничего о нем не знал, кроме того, что читал в газетах и видел по телевизору, но на меня он производил впечатление честнейшего человека, способного постоять за своих друзей.

– Вспомните Элджера Хисса[105]105
  Элджер Хисс (1904—1996) – американский дипломат и государственный деятель, соратник президента Рузвельта, в 1949 г. был осужден за шпионаж в пользу СССР.


[Закрыть], – сказал мистер Розенберг, после того, как я высказал свое мнение. – Разве он поддержал Элджера Хисса?

Я пожал плечами:

– Это другое дело. Хисса должен был поддержать Ачесон, Трумэн не имеет к этому отношения.

– Вот потому–то старина Джо теперь может выжать его досуха, – очень низким голосом сказала миссис Розенберг; прозвучало, как из бочки – гораздо ниже, чем у ее мужа, да и всех нас, – и я даже подумал, действительно ли она женщина. Мы замолчали и посмотрели на нее, поскольку она принялась излагать свою версию дела Хисса – длинный и запутанный монолог, который, как я заподозрил, она произносила уже далеко не в первый раз.

Ее версия событий звучала примерно так: Элджер Хисс работал в Госдепартаменте и был недавно осужден за шпионаж – чтобы показать всем, на что способна страна, если возникнет угроза. В Вашингтоне распространилось мнение – об этом говорили все время, – что коммунисты внедрились в самое сердце основных предприятий, корпораций и госслужб страны, включая индустрию развлечений – особенно в индустрию развлечений, – и Джо Маккарти развернул личную кампанию по их разоблачению или, точнее, преследованию безвинных под предлогом «красной угрозы». Этель Розенберг, хоть и не была близка с Хиссом, знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что единственное преступление, которое он совершил на первом процессе, – лжесвидетельство, но оно привело ко второму обвинению; она была уверена, что крестовый поход Маккарти может уничтожить страну. Разумеется, и она, и ее муж были известными коммунистами – как и следовало ожидать, они сообщили нам об этом в тот вечер, – и я подумал, что их фанатичная ненависть к Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности по сути своей мало чем отличается от маккартизма.

– Хисса уничтожил конгрессмен от Калифорнии, – сказал мистер Розенберг. – Все бы закончилось благополучно, если бы не эта гнусная маленькая жаба.

– Никсон[106]106
  Ричард Милхаус Никсон (1913—1994) – 37–й президент США, в 1946—1948 гг. – конгрессмен от штата Калифорния, в 1950–м – сенатор. В 1953—1961 гг. – вице–президент, в 1969—1974 гг. – президент США от Республиканской партии. Вышел в отставку в связи с угрозой обвинения по «Уотергейтскому делу».


[Закрыть]. – Расти яростно выплюнул имя в то время еще малоизвестного политика.

– А теперь он спелся с Маккарти, и они доберутся до Ачесона, а как только они это сделают, мы все окажемся в тюрьме.

– А каким боком тут Ачесон? – невинно спросил я, демонстрируя свое невежество, поскольку Дин Ачесон был государственным секретарем при Трумэне. Он защищал Хисса после ареста, хотя это поставило под угрозу его карьеру, заявив репортерам, что каков бы ни был исход процесса, он не повернется спиной к своему другу, и добавив, что его дружбу нелегко заслужить, а еще труднее ее лишиться. Естественно, и Никсон, и Маккарти радостно ухватились за это высказывание.

– Но я не могу понять, зачем нам нужно влезать в эти дела, – наивно сказал я. – Я уверен, с сенатором покончено. Его день настанет, а настав, как и любой день, растворится в ночи.

Бадди рассмеялся и покачал головой, словно я был полным идиотом, а я прищурился, глядя на него и не понимая, чего я здесь не понимаю. Расти взял меня за руку и уволок обратно в дом, где продолжалась вечеринка, и эта тройка у нас за спинами растаяла во мраке.

– Послушай, Матье, – сказал он, отводя меня в угол; говорил он спокойно, сдержанно. – Здесь вокруг тебя не коммунисты, но люди, которые не могут оставаться безучастными и допустить, чтобы Маккарти уничтожил их, как он это уже проделал с другими. Ты видел «черные списки», ты…

– В киноиндустрии – разумеется, – запротестовал я. – Но при чем здесь мы?

– Все только начинается. – Расти наставил на меня палец. – Помяни мое слово, Матье, все только начинается. И когда это случится, мы сразу же поймем, кто наши истинные друзья. – Его слова слегка встревожили меня, я почувствовал себя простым наблюдателем, перед которым разворачивается настоящая драма – ощущение, ставшее уже привычным для меня. Нервно сглатывая, я смотрел, как он отходит от меня. – Знаешь, что сказал Хью Батлер[107]107
  Хью Альфред Батлер (1878—1954) – в 1941—1954 гг. сенатор от штата Небраска, активно поддерживал Маккарти.


[Закрыть] об Ачесоне? – спросил он, остановившись в нескольких шагах. Я покачал головой. – После того, как Ачесон выступил в защиту Хисса в Сенате, он встал и завопил: «Убирайся! Убирайся! Ты всегда был врагом Соединенных Штатов!». Вот что здесь происходит на самом деле, Матье. Это не страх перед коммунистами, красными или как бы их там ни называли. Это лишь старая добрая риторика. Если будешь громко выступать и окажешься достаточно сильным, рано или поздно кто–нибудь придет и вздернет тебя.

Он подмигнул мне, развернулся и величественно закружился в вальсе с Дороти Джексон, не сбившись ни на такт. Отворачиваясь от них, я увидел, что губы его прижаты к ее уху, они что–то шептали, а Дороти ловила каждое слово, анализировала и запоминала, чтобы поразмыслить потом. Дрожь пробежала по моему телу, и на миг я вспомнил парижский Террор 1793 года. Тогда тоже все так начиналось.

За год или два все стало еще хуже. Многие писатели и актеры, лучшие в своей профессии, предстали перед Комитетом по антиамериканской деятельности – их обвиняли в недостатке патриотизма. Одни все отрицали, и это сошло им с рук; другие утверждали, что невиновны и попали в тюрьму; некоторые в порядке упреждения принялись изо всех сил демонстрировать свой американизм. Вспоминаю, как однажды утром, открыв газету во время президентских выборов, в самом начале «охоты на ведьм», я увидел портрет Томаса Дьюи[108]108
  Томас Дьюи (1902—1971) – кандидат в президенты США от республиканской партии, в 1944 г. был соперником Рузвельта, в 1948 г. – Гарри Трумэна.


[Закрыть], грозящего с трибуны коммунизму; его обступили Дженет Макдоналд, Гэри Купер и Джинджер Роджерс[109]109
  Дженет Макдоналд (1903—1965), Гэри Купер (1901—1961) и Джинджер Роджерс (1911—1995) – популярные голливудские актеры, во время «охоты на ведьм» вызывались в качестве свидетелей на слушания Комитета по антиамериканской деятельности, выступили с осуждением засилья «левых» в Голливуде.


[Закрыть]; последняя не позволяла тому факту, что она родилась в том же городе – Индепенденс, Миссури, – что и Трумэн, ни на йоту изменить ее оголтело республиканские антикоммунистские взгляды.

Стина успешно делала карьеру в «Лос–Анджелес Таймс» – она, как и следовало ожидать, стала репортером, сперва освещала местные события, которыми не желали заниматься опытные журналисты, но со временем спектр ее расширился и временами ей сопутствовала удача. Она писала о трехмесячной забастовке водителей автобусов – но не о политических аспектах требований водителей, а о тех, кто пострадал от этой забастовки; ее очерки были очень трогательны. Она даже выиграла местную награду для журналистов за серию статей о проблемах школьного образования в центральном Лос–Анджелесе и примерно в то же время начала интересоваться телевизионными новостями. Сперва ей не повезло, поскольку она отказалась работать на «Эн–би–си», решив, что ей предлагают работу не благодаря ее заслугам, а из–за меня, но в конце концов она получила работу на местном канале.

Наша программа по–прежнему пользовалась успехом, но в конце концов аудитория у нас сформировалась и мы достигли пика своей популярности. Примерно в это время «Шоу Бадди Риклза» номинировали на «Золотой Глобус», и вся команда отправилась на обед в отель «Беверли Уилшир», предвкушая передышку от бесконечных новостей и ничем не подкрепленных слухов о том, что происходит с нашими коллегами в Вашингтоне – столице нации и, предположительно, центре правосудия.

В итоге, несмотря на четыре номинации, мы не получили ни одну из наград, и все впали в уныние, поскольку стало ясно, что текущий сезон может стать последним, и вскоре всем нам снова придется искать работу. За соседним столиком сидел Марлон Брандо, забавляясь со своей наградой за фильм «В порту», и я услышал, как Джейн Гувер пытается вовлечь его в разговор о последних деяниях инквизиции, но он на это не клевал; он был вежлив и любезен, но после показаний Элиа Казана[110]110
  Марлон Брандо (1924—2004) – выдающий американский театральный и киноактер. «В порту» – фильм режиссера Элиа Казана (1954), получил 8 «Оскаров», 4 «Золотых Глобуса», 3 награды Венецианского кинофестиваля. В 1952 г. Элиа Казан (1909—2003) предстал перед Комитетом и указал на восемь человек, которые вместе с ним состояли в Коммунистической партии в середине 1930–х гг., а также на известных партийных функционеров. Его заявление тяжело отразилось на жизни некоторых людей и помогло составить «черный список» Голливуда.


[Закрыть] упорно отказывался обсуждать Комитет. Я слышал, что ему пришлось нелегко – он разрывался между естественным отвращением к поступку учителя и искренним восхищением его творчеством, и мне было жаль его, ибо Джейн была не из тех женщин, от которых легко отвязаться. Я ускользнул в бар, где обнаружил Расти Уилсона, который топил в стакане свою печаль из–за неполученных наград.

– Для нас это последний раз, Мэтти, – сказал Расти, и я поморщился; в последнее время он стал меня так называть, несмотря на то, что мне это не нравилось, ибо воскрешало в памяти давно прошедшие времена. – В следующем году нас здесь уже не будет, вот увидишь.

– Матье, Расти. И не будь таким пессимистом, – пробормотал я. – У тебя будет новое шоу. Еще лучше этого. Ты еще всех сделаешь.

Но сказав так, я в это не верил. За последний год Расти ввел в сетку вещания несколько новых программ, и все они провалились; безопасно было ставить на то, что еще до начала нового сезона его уволят.

– Полагаю, мы оба знаем, что это неправда, – горько сказал он, читая мои мысли. – Со мной все кончено.

Я вздохнул. Я был не в настроении снова и снова рассуждать на эту тему – его мрачные пророчества противоречили моим оптимистическим взглядам на будущее. Я заказал нам выпить и облокотился на стойку бара, рассматривая сотни людей, столпившихся на танцполе, – настоящий Ноев ковчег, переполненный знаменитостями, которые обменивались воздушными поцелуями, восхищались туалетами и драгоценностями друг друга. Оперные театры для меня остался далеко в прошлом.

– Ты слышал, Ли и Дороти вызвали, – в конце концов сказал он, и я развернулся к нему, от изумления расплескав выпивку по стойке.

– Нет, – вытаращил глаза я. В то время не нужно было пояснять смысл этих слов – простая фраза «Х вызвали» говорила все о карьерных перспективах названного лица.

– Прямо сегодня, – сказал он, одним глотком допив виски; лицо у него при этом скривилось от боли. – Им нужно в двухдневный срок прибыть в Вашингтон для дачи свидетельских показаний. Так что с ними покончено. Боюсь, оставшиеся серии придется писать нам самим.

Я задумался – новости сокрушительнее и вспомнить было сложно.

– Они ничего не говорили, – сказал я, вытягивая шею, чтобы разглядеть наших сценаристов, сидевших за столиком. – Даже не упоминали об этом.

– Полагаю, не хотят никого беспокоить, – сказал он. – Тем более сегодня.

– Тем не менее… это может быть очень опасно. Я хочу сказать, они же рисковать не станут.

– Ты ведь знаешь Дороти, – пожал плечами Расти. – Их собираются связать с делом Розенбергов.

Я рассмеялся:

– Но это же просто нелепо – какая может быть связь между ними и Дороти с Ли?

Он удивленно посмотрел на меня:

– Ты что, не помнишь?

– Не помню что?

– Розенбергов. Мы же все с ними знакомы. Ты однажды с ними встречался.

Я недоуменно посмотрел на него, и лишь после его объяснений вспомнил любопытную супружескую чету, с которой пару лет назад повстречался на вечеринке у Джексонов. С тех пор они, вместе с тем, стали cause célèbre[111]111
  Знаменитостями (фр.).


[Закрыть] и дело их, уже закончившееся, все еще вызывало массу толков. Они попали под суд после того, как стала известна их связь с Клаусом Фуксом[112]112
  Клаус Фукс (1911—1988) – немецкий физик–ядерщик, после прихода к власти нацистов бежал в Лондон, в 1940–е годы работал над созданием атомной бомбы в Англии, затем в США. В 1941 г. начал сотрудничать с советской разведкой. В 1950 г. был арестован в США по подозрению в шпионаже и осужден на 14 лет, после освобождения перебрался в ГДР.


[Закрыть] – физиком, которого уличили в передаче атомных секретов Советам. Было заявлено, что Розенберги – коммунистические шпионы, намеревавшиеся уничтожить ядерную систему США, способствуя усилению советской стороны. Хотя доказательств практически не было, судьи в страхе перед «красными», казалось, об этом забыли и осудили обоих за измену. Вскоре их казнили, как врагов государства.

Я не мог поверить, что совершенно безобидная пара, с которой я познакомился на той вечеринке, были ныне знаменитыми Джулиусом и Этель Розенберг; меня поразило, что я совершенно об этом забыл, хотя, честно говоря, мы с ними обменялись едва ли десятком слов.

– Но какая связь с Дороти и Ли? – спросил я. Расти нервно посмотрел по сторонам, опасаясь, что его подслушают и самого втянут в это дело.

– Они были друзьями, добрыми друзьями, – сказал он. – Джексоны не коммунисты, но они в свое время путались с разными политическими группами. Но они не «красные». Отнюдь. Разве что малость розоватые, если честно. Они увлекающиеся люди, интересуются всем понемножку, но слишком легкомысленны, чтобы заниматься чем–либо всерьез. Однако прошлое у них бурное, и если Джо Маккарти все это раскопает, им конец. А выяснить это не составит труда. У него повсюду шпионы. Будь начеку. То, что нас с тобой вызовут, – лишь вопрос времени.

Я задумался. Сможет ли мое французское подданство защитить меня от допросов Комитета. По правде сказать, так называемое бурное прошлое Джексонов – ничто по сравнению с моим; хотя я никогда особо не интересовался политикой, поскольку своими глазами видел, сколь недолговечны любые политические движения, я не мог положа руку на сердце сказать, что не имел контактов ни с какими иными государственными строями – в свое время я бывал связан со всеми. Я не боялся того, что может произойти, но меня тревожило то, что карьеры и жизни стольких людей способен погубить фанатизм одного оппортуниста.

– Ты поедешь с ними? – спросил я Расти. – В Вашингтон? Морально поддержать?

Он фыркнул:

– Ты шутишь? Тебе не кажется, что мне и здесь проблем достаточно? Не хватало еще, чтобы на меня навесили ярлык «красного».

– Но они же твои друзья, – возмутился я. – Ты же не можешь не воспользоваться шансом, чтобы выказать солидарность со своими друзьями перед Комитетом. У тебя ответственный пост. Если ты встанешь и скажешь, что они невиновны, то…

– Послушай меня, Матье, – холодно сказал Расти, положив мне руку на плечо и на сей раз обходясь без уменьшительного ко мне обращения. – Ничто в мире не заставит меня сесть в самолет и отправиться в Вашингтон прямо сейчас. И ты не сможешь сказать ничего такого, что изменило бы мое решение, так что не трать время.