Текст книги "Бангкок-8"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Глава 40

Мы настолько привыкли ездить вместе на заднем сиденье нанятой Джонс машины, что это стало эквивалентом совместному проведению времени перед телевизором. От флирта мы перешли к половой терпимости без намека на секс, и я решил, что таким и должен быть постиндустриальный роман. Этой мысли нисколько не противоречил сидящий на переднем сиденье Монитор. Он время от времени просил остановиться у продовольственных прилавков, покупал толстые свиные сосиски и с удовольствием жевал. Этот человек был словно порождение ночного кошмара, низвергнутое откуда-то, а не зачатое человеком.

– Если я правильно поняла цель нашей поездки в Паттайю, то интересно, как вам удастся избавиться от Монитора? – прошептала мне на ухо Джонс.

– У меня есть план.

– Догадываюсь. – Она зевнула. – Так что он собой представляет, этот Ямской? Еще один бандит с татуировкой на лбу и прайс-листом, в котором в числе прочего значится оружейный плутоний?

– Не совсем.

Паттайя – прибрежный курорт, до которого час езды от Крунгтепа, если нет автомобильных заторов. И еще это место, где индустрия проявляет себя во всем блеске, – Индустрия с большой буквы. Джонс открыла путеводитель «Одинокая планета» и прочитала:

– «Оборот от секс-индустрии почти вдвое превышает государственный годовой бюджет Таиланда. Примерно 2,5 % занятых в этой отрасли работают в барах, еще 1,3 % – в массажных салонах. А остальные 92,6 % – в кафе, закусочных и публичных домах, редко посещаемых клиентами нетайского происхождения. Таким образом, большая часть секс-индустрии остается скрытой от глаз иностранцев, и считается, что перераспределение средств от иностранцев к тайцам составляет менее пяти процентов дохода отрасли».

Кимберли закрыла книгу и посмотрела на меня с выражением, которое я еще ни разу не видел. Неужели смирение?

– Проституция никогда не была моим коньком. Разумеется, я изучала законодательные основы этого явления, знаю, как в Штатах обойтись на улице с проституткой, знакома с мельчайшими деталями карьеры Глэдис Пирсон, но никогда не рассматривала проблему с социологической точки зрения. В вашей стране это настоящий феномен – не представляю, знала ли история подобный размах. Вероятно, в его основе очень сложные социальные корни. Я вам не говорила: когда я ходила на площадь Нана, то видела молодого американца лет двадцати с небольшим, очень симпатичного, душка да и только, но без обеих рук – потерял в аварии. Однако девушки обращались с ним, как со всеми остальными. И в их поведении не было ничего напускного. Они интересовались, как он лишился рук, играли с культями; нарушая все правила приличия, ощупывали и спрашивали, не желает ли он пригласить их в гостиницу. Парень лыбился как кот, а на глазах блестели слезы. Не надо глубоко разбираться в психологии, чтобы понять, что творилось в его голове. Пришлось пересечь полмира, чтобы попасть в такое место, где к тебе относятся как к нормальному человеку. Я не заметила в девушках ни капли отвращения, ни намека на снисходительность. Похоже, в вашей стране иначе, чем у нас, относятся к физическим изъянам. Это были молодые, красивые, хорошо сложенные женщины, но они и глазом не моргнули.

Я не знал, что ответить на ее рассуждения, хотя время от времени нам приходится слышать такие вещи. Люди с ампутированными конечностями – частые гости на площади Нана. И не только увечные. Низкорослые мужчины, считающиеся коротышками в своих основанных на культуре нарциссизма обществах, нарасхват у наших женщин (которые не выше их, а иногда даже ниже). Хронический алкоголизм в твоей стране, фаранг, считается чуть ли не проказой, а у нас – легким недомоганием, о котором даже упоминать не стоит. Торчащие зубы, вставная челюсть, седина, лысина, изуродованные ноги – все принимается нашей Восточной Демократией Плоти.

*

Когда мы въезжали на окраину Паттайи, разговор принял неожиданный оборот. Джонс накрыла мою руку ладонью. Но это был не флирт, скорее – проявление симпатии, простой жест, даже сожаление.

– Сончай, мне кажется, я разобралась в деле. Не до такой степени, как вы, но разобралась. Скажите, что вы от меня ждете в связи с тем, что должно произойти дальше? Я думаю, это справедливо. Я размышляла о деле, о вас и о Таиланде, и я до сих пор здесь. Не убралась восвояси, не стала жаловаться на вас директору ФБР, не застрелила и даже ни разу не ударила вас. Я по-прежнему с вами. Но если вы хотите, чтобы я оставалась рядом, вам надо быть со мной откровенным.

– Вы знаете, кто это сделал?

– Да.

– В таком случае должны понимать, что она невиновна с человеческой точки зрения.

– Но не с точки зрения закона.

– Я говорю о личной морали.

– Вот ее-то в академии нас учили не принимать во внимание. Мы называем это игрой воображения. Мораль исключается. Только закон имеет значение.

– Культурный шок. Только игра воображения имеет значение. Даже презираемый вами Викорн обладает строгой моралью, от которой никогда не отступит. Он водил меня в перестрелки, где легко мог погибнуть сам. Он храбрый вождь. Можно считать его динозавром, но есть причины, которые заставляют нас его любить. Мы не жалуем трусов.

– Вы хотите, чтобы я держала язык за зубами?

– Да.

– Вы мне отдадите Уоррена?

– Не знаю, вправе ли я. Возможно, он принадлежит мне. Ведь он убил не вашего напарника.

– Но вашего он тоже не убивал.

– Но кармически он в ответе.

– Очень легкий аргумент. Но его можно повернуть против вас. Кто знает, может, он убил меня в сотне прежних жизней и теперь должен поплатиться. Любой детектив, кто охотится за людьми, скажет вам, что в его действиях нет ничего личного. Но бывают случаи, когда нами правят совершенно иные чувства. Отдайте мне Уоррена, Сончай. Давайте заключим сделку.

– Я подумаю.

Мы свернули в Паттайю и медленно поплыли в потоке транспорта по главной набережной.

– Глазам своим не верю! Неужели название того бара в самом деле можно перевести как «Лоханка и член»? – встрепенулась Джонс. Ее настроение круто изменилось – она разозлилась. – Есть здесь хоть что-нибудь, что не посвящено сексу?

Она попала в самую точку. По всей набережной расположились цепочкой бары, и в каждом ждали девушки, готовые за пятьсот батов исполнить любое желание клиента, если только он не причинит им боли. Мы мирный народ и боли не любим. А также не любим людей, которые причиняют боль. Мы не придаем закону, сексу и смерти больше значимости, чем они заслуживают, но сознательно заставлять людей страдать – это совершенно не по-буддистски.

Кимберли отвернулась от окна и, забыв про бары, снова заговорила о деле:

– У вас есть объяснение, почему Фатима оказалась в галерее Уоррена?

– Никакого. Согласен, это загадка.

– Вроде той, как удалось запихнуть в машину питона?

– Как удалось запихнуть – второй вопрос. Первый: зачем потребовалось его туда запихивать?

– Я знаю.

На Наклуа-роуд я велел шоферу выпустить меня и Монитора из машины. Мы быстро двинулись по жаре к витрине магазина с пиратскими CD; большинство дисков были с играми.

– Я знаю, для чего ты это делаешь, – доверительно проговорил Монитор.

– В самом деле?

– Хочешь трахнуть белую женщину. Повезешь ее в гостиницу?

– Пока не решил.

– Не стоит понапрасну тратить свои деньги.

– То есть?

– «Плейстейшн-один» абсолютное старье. Признаю, она недорогая, но совершенно не ценится. Ее невозможно перепродать.

– А другие?

– «Икс-бокс Майкрософт» неплохой. Но для него очень мало программного обеспечения.

– А «Гейм-куб»?

– «Гейм-куб» – то, что надо, но устарел.

– Что же остается?

– «Плейстейшн-два». Обалденная вещь. Можно грузить из Интернета, читает все, что предназначено для «Плейстейшн-один». Позволяет смотреть секс-фильмы на DVD и играть в игры.

– Для этого же потребуется компьютер.

Монитор удивленно покосился на меня.

– Она, как все игровые приставки, подключается к телевизору.

– Правда? Не знал. И сколько стоит эта «Плейстейшн-два»?

– Семнадцать тысяч батов.

– Семнадцать?

– Ты же хочешь, чтобы я убрался с твоей дороги и помалкивал?

В магазине Монитор сразу же вступил в непонятную для непосвященного дискуссию с продавцом, парнем лет пятнадцати с колечками в бровях. Они обсуждали последнюю версию игры «Решающая фантазия». Продавец презрительно хмыкнул – судя по всему, «Решающую фантазию» он ставил ниже «Победителя драконов VII» и даже ниже «Марио». Монитор с этим не соглашался.

– Издеваешься. Как это так, чтобы «Марио» была лучше «Решающей фантазии»? «Решающая фантазия» – обалденная вещь.

Продавец пожал плечами:

– Слушай, я здесь работаю. Как ты думаешь, что я целыми днями здесь делаю? Играю в игры. А ты чем занимаешься?

– Я коп.

– Вот и получается, что не тебе со мной спорить. Говорю тебе, «Победитель драконов VII» обалденнее «Фантазии». Долбишься сто часов.

Монитор пришел в замешательство:

– А концовка?

– Обалденная.

– А как насчет стрелялок? Какая, по-твоему, лучше?

– По-моему? Ничего нет лучше «Воображаемого чемпионата». Оружие…

– Обалденное?

– Абсолютно обалденное.

– Сколько игр вы даете с машиной?

– Обычно пять, но, поскольку ты коп, дадим десять.

Монитор объяснил мне, что выбор займет порядочно времени.

– Порно есть? – спросил он у продавца.

– У нас есть все, – ответил парень. – Какое тебе порно? Обычное, пидорское, лесбийское, садо-мазо? Кнуты и свечной воск? Групповуха? Какая нужна раса: фаранги, китайцы, индусы, тайцы, латиносы?

– Латиносы? А что это за порно с латиносами?

– Обалденное.

Продавец увлек Монитора в кабинку с работающей «Плейстейшн-два» и загрузил диск. На экране тут же появилась сидящая на скамейке в парке черноглазая обнаженная южноамериканская красотка. Один за другим возникли мускулистые мужчины с разным цветом волос: блондин, шатен, брюнет – явно чтобы отличать их друг от друга. Монитор со знанием дела перемотал игру вперед, задерживаясь в точках совокупления и оценивая картинку глазом знатока. С латиносами он покончил за пять минут. И продавец поставил игрушку посерьезнее – «Победителя драконов VII». Мой коллега моментально разобрался в правилах и произвел впечатление на продавца своим искусством владения мечом. Я расплатился за игровую приставку и вышел на улицу. Агент ФБР ждала меня в машине.

– Так просто? – спросила она.

Я кивнул. Когда Монитор сражался с драконом, на его лице появилось выражение, отдаленно напоминающее интеллект. Я подумал, что в этом есть некая культурная мораль, но Джонс не оценила бы подобных мыслей.

– Во что он играет? – спросила она.

– В латиноамериканское порно и в «Победителя драконов VII».

– Полагаете, этот тип из ближайшего будущего человечества?

– Почему так получается, что вам позволительно говорить подобные вещи, а мне нет?

– Намерены снова поспорить?

– Не собираюсь.

– Как вы ему объяснили, что желаете от него избавиться?

– Дал понять, что хочу вас трахнуть.

– Разве ваш буддистский кодекс не запрещает лгать?

– Это относительная правда.

– Хотите превратить ее в абсолютную?

– Мы через это прошли. И установили, что несовместимы ни в культурном, ни в духовном плане.

– Подразумеваете, что всему виной мой несговорчивый американский характер? Вас от него воротит?

– Вы прекрасный агент.

– А что, если я стану мягче? Говорят, масло «Джонсонз бэби» этому очень способствует. – Кимберли усмехнулась и, избегая моего дикого взгляда, отвернулась к окну. – Это я в плане обмена информацией, – сказала она улице. – Протокол. Ваш полковник в этом вопросе очень щепетилен. Но и мы тоже.

*

В конце набережной мы свернули налево, затем направо. И на половине пути к Джомтьен-Бич съехали на частную дорогу к первоклассному кондоминиуму. Первоклассному – по тайским меркам. Покрытие дороги так и не удосужились починить с тех пор, как я приезжал сюда в последний раз несколько лет назад. Нам пришлось сидеть и ждать в машине, пока охранник откроет главные ворота.

Я рассчитал время на поездку с учетом транспортных проблем, и мы прибыли на место около полудня, когда все порядочные русские находятся в состоянии между трезвостью и пьяным забытьём. Было двенадцать минут первого, когда мы поднялись в пентхаус на тридцать седьмом этаже и я нажал на звонок. До этого я лихорадочно размышлял, стоит ли предварительно позвонить, и решил, что нет. Если Ямского застать с полудюжиной сибирячек без виз, или с просроченными визами, или явно с проститутками, он будет только разговорчивее. Все зависит от того, насколько он пьян. Если чрезмерно, то может вырубиться, как в прошлый раз. А если будет трезвым, замкнется в себе и, погрузившись в русскую меланхолию, откажется общаться.

Я решил, что мне повезло: дверь открыла белая женщина лет двадцати шести, с обесцвеченными волосами, толстыми губами и звериным взглядом, который она, видимо, считала неотразимым. На ней было очень короткое черное платьице с глубоким вырезом на груди. Ее духи не отвечали стандартам моей матери, но эта женщина вряд ли долго жила в Париже. Она смерила меня невидящим взглядом и уже собиралась закрыть дверь, но я успел показать удостоверение.

– Энди! – позвала она, не выказав ни малейшего волнения.

Вместо Ямского появилась другая женщина в шортах и майке. Затем следующая. На четвертой была застегнутая под горло длинная ночная рубашка.

– Это наезд? – спросила первая, скорее с любопытством, чем с тревогой.

– Не знаю, – честно ответил я. – Мне нужно поговорить с Андреем.

Наконец среди скопления женщин появился Ямской. Он был высок и худощав и сохранил большую часть волос, отчего казался моложе своих пятидесяти лет. Ямской присмотрелся и широко улыбнулся. А когда заговорил, я решил, что он принял нужную дозу спиртного.

– Сончай! Сколько лет, сколько зим! Заходи, дорогой друг!

Переступая порог, я покосился на Джонс, заинтересовавшись, удивило ее или нет, что дом, в который мы попали, если не считать присутствия женщин, нисколько не походил на жилище сутенера. В нем царил беспорядок, но этот хаос создавали книги. Они были повсюду: на стеллажах, на ковре, в углах и под перекосившимися креслами.

Джонс удивленно озиралась, но главным образом из-за женщин – они нервировали ее любопытными взглядами и гортанными замечаниями на русском. По моему скромному мнению, агент ФБР была намного привлекательнее любой из них, и это объясняло их волнение. Судя по всему, Джонс вообще не заметила книг, и я указал ей на них.

– Андрей – настоящий книжный червь. Вы только посмотрите: романы французские, русские, американские, итальянские. Но это легкое чтиво. Его специальность – физика. Он до сих пор следит за последними достижениями. Так, Андрей?

С моей стороны это прозвучало несколько нетактично. Ямской на мгновение помрачнел, но тут же пришел в себя и великодушно обнял меня за плечи.

– Тайцы совершенно равнодушны, только прячутся под маской ритуальной вежливости, – объяснил он Джонс. – Но если отбросить их поклоны и прочие формальные любезности, обнаруживаются люди, которым на все наплевать. – Он говорил с сильным акцентом, хотя и грамматически верно.

– Я уже прочувствовала, – согласилась Кимберли. Она обратила внимание на книги и потеплела к Ямскому – его странности были ей понятнее моих. Она читала о подобном типе людей и, наверное, видела их в кино. – Так вы в самом деле физик в отставке?

– Безработный. Выгнанный. Выброшенный на улицу. Не будем играть словами. Увольнение нависло надо мной еще в правление вселенского неудачника Горбачева. А когда пришел к власти вечно пьяный Ельцин и рухнула экономика, мне дали пинка под зад. Что ж, мы сами выбираем своих вождей. Мы, и никто другой.

Он провел нас в гостиную, продолжая жаловаться на Горбачева и Ельцина. Здесь хаос окончательно победил порядок. Единственным вразумительным ориентиром были маячившие на большом кофейном столе три открытые бутылки водки. Из каждой было немного отпито. Я уже знал русскую традицию откупоривать сразу несколько бутылок – одну со специями, другие с ароматом абрикоса или яблока. Это похоже на нашу привычку ставить к пряному мясу несколько соусов. Водка, конечно, – это не еда, но только если ты не русский.

Другие предметы, кроме водки, сразу выделить не удавалось. И в этом были повинны не только книги. В комнате валялось женское белье, туфли, пепельницы, раздавленные пивные банки, несколько неоткупоренных бутылок с вином. Вокруг кофейного стола обвился змеей шланг пылесоса, на трюмо у стены горной грядой вздыбились груды косметики. Не было ни вертикальных, ни горизонтальных линий, все валялось вкривь и вкось. В такой квартире с пятью спальнями поместились бы двадцать аккуратных тайских девушек, поддерживая ее в безукоризненной чистоте.

Две женщины прошли за нами следом, остальные остались ругаться в коридоре. Что-то бормоча по-русски, Ямской принялся освобождать один из диванов, скидывая вещи в угол. Черный бюстгальтер, том энциклопедии, пузырек с шампунем и несколько книг, на которые он удивленно посмотрел, словно на давно пропавших друзей, и только после этого приговорил к новому месту свалки на полу. Потребовалось несколько минут, чтобы расчистить место. Мы сели на диван, а Ямской прямо на пол, привалившись спиной к другому дивану, который решил не освобождать от хлама. Он что-то сказал женщине в коротком черном платье. Та подала пластмассовые кружки, и он налил нам водки, не спрашивая, хотим мы или нет. Ему она протянула бутылку, а себе налила из другой. Тем временем из гостиной вышла еще одна женщина.

– У Зои свидание с армейским генералом, – объяснил Андрей. – Это очень важный клиент, и она немного нервничает. Только немного. Поэтому и пьет немного.

Зоя снова налила себе водки в кружку и опрокинула в рот. Что-то сказала Ямскому по-русски, и тот, отпуская, махнул ей рукой.

– Удивительно, правда? – повернулся он к Джонс.

– Что?

– Вы видели ее фигуру под платьем? Сильные ноги, толстый зад, мощный, короткий торс, округлые плечи – такой ее сформировали тысячи лет выживания в степи и работы на земле, однако генерал считает ее экзотичной. Что ему местные смуглые богини? За Зою он платит в десять раз больше.

– Может, влюбился? – предположила американка.

Ямской несколько секунд озадаченно смотрел на нее, затем расплылся в улыбке.

– Интересная мысль. Очень интересная. Извините. – Он поднес горлышко ко рту и дважды хлебнул. Я видел, как дернулся его кадык, когда он сделал два щедрых глотка. – Вам, американцам, я должен казаться еще большим безнадегой, чем самому себе.

– Мне неизвестно, каким вы кажетесь самому себе, – отозвалась Джонс.

Мы с Ямским ждали, выпьет она водку или нет. Провоцируя, я пригубил из своей кружки и с удовольствием отметил, что напиток оказался из бутылки с острыми специями. Американка обнаружила, что я за ней наблюдаю, и поставила кружку на подлокотник дивана.

– Я кажусь себе совершенной развалиной. Более того, распавшимся на отдельные атомы. Поверьте мне, я ядерный физик и знаю, о чем говорю. Никто не представлял, куда нас вел мой великий учитель Сахаров, когда отстаивал свои убеждения. Он был вроде Христа, решившего выступить против Римской империи. Как вы полагаете, много ли людей поставили в то время на Христа? Наверное, это были самые неравные ставки во всем Древнем мире. Но мы не римляне. Русские любят безнадежные пари.

– Так вы работали с Сахаровым?

– Не будем преувеличивать. Я был помощником его помощника. А если точнее, помощником помощника его помощника. Коммунизм к концу своего существования стал на редкость иерархической структурой, но об этом уже много говорилось. – Новый глоток водки. – Согласитесь, забавно: к расчленению нашего общества на атомы в значительной степени приложил руку ядерный физик Сахаров. Будто воплотилась в реальность дурная шутка. Нас, естественно, не предупредили, к чему все шло. Мы знали, что капитализм превращает любого человека в шлюху. Но не в разложившуюся же на атомы шлюху! Созданная нами и логически обоснованная теория Вселенной этого не предусматривала. После развала Советского Союза я стал гордым обладателем не менее двадцати натур в себе одном. В глобальной экономике это естественная необходимость. Я вышвырнутый с работы физик, сноб-интеллектуал, пьяница, неудавшийся поэт, сбежавший от жены муж, бросивший детей отец, автор неоконченных романов, некомпетентный бизнесмен, поклонник русского балета, банкрот и сутенер. Но поскольку невозможно быть одновременно всем, мне приходится выбирать, кого из них нацепить на себя в данный момент. В Америке любят молниеносные переодевания, и вам это кажется просто. Но русскому это дается с трудом.

– Перемена должна доставлять удовольствие. – К моему удивлению, Джонс взяла с подлокотника кружку и изрядно из нее отхлебнула – и отнюдь не из вежливости. Поставив кружку на место, обожгла меня взглядом. – Какая из ваших многочисленных натур тяготит вас более всего?

– Сутенер, – ответил Ямской. – Вжиться в эту роль сложнее, чем пытаться писать роман: она требует более точных суждений, чем забава с нейтронами. Поначалу кажется, что дело это несложное: все замыкается на спросе и предложении и упрощается тем, что товар доставляет себя сам, по личной инициативе, и не требует транспортных расходов и системы доставки. Однако с русскими все обстоит по-другому. Как вы полагаете, кто кем командует: я этими женщинами или они мной? Они независимые личности. Две имеют ученые степени, одна из них – доктор наук. Две другие хорошо образованны. Если бы они хотели, то могли бы найти работу в России. Но… – Ямской пожал плечами.

– Мало платят?

– Дело не совсем в деньгах. Не в американском понимании.

– А что такое деньги в русском понимании?

– Игорные фишки. Они уезжают такими же нищими, как приехали. Но пока находятся здесь, имеют возможность делать относительно высокие ставки в крышуемых полицией казино, которых официально не существует. А когда просаживают весь гонорар, их долю за квартиру и откупные полиции платит сутенер. – Взгляд в мою сторону, и он снова повернулся к Джонс. – Все тайские копы, за исключением Сончая, первоклассные бизнесмены. Их не обскачешь. Если я потеряю бдительность, они наймут этих девушек, а меня обчистят за незаконный ввоз женщин в страну. Я не возмещу и десяти процентов своих расходов. Но только не Сончай. Он еще худший бизнесмен, чем я. Наверное, поэтому этот коп мне нравится. Когда я с ним, у меня не возникает комплекса неполноценности.

– Удивительное дело, – буркнул я и глотнул еще водки.

– И еще потому, что он головастее меня. Слышали бы вы наш последний разговор! Будто индийская научная фантастика. Хотя подозреваю, что Сончай насладился им меньше, чем я, потому что пропал на целых три года.

– Ты вырубился после того, как оскорбил Будду.

– Я оскорбил Будду? В таком случае почему ты меня не застрелил?

– Потому что решил, что ты и так неживой.

– Что же я такого сказал?

– Ты сказал, что Будда – величайший в истории торговец.

– И был прав. – Ямской повернулся к Джонс: – Он продавал пустоту. «Нирвана» означает «пустота». В качестве лекарства от вселенской космической катастрофы, которую большинство из нас называет жизнью, Будда прописал медитацию и образцовое поведение в течение бесконечного множества жизненных циклов, но без всякого вознаграждения в финале. Как вы считаете, кто-нибудь способен продать такое на Мэдисон-авеню? А весь индийский субконтинент купил. Сегодня в мире насчитывается триста миллионов буддистов, и это число растет.

– Еще ты сказал, что он оказался прав. Не помню, чем ты это обосновал.

– Точно. Черными дырами в пространстве, которые можно описать как области, где властвует пустота, поскольку ни света, ни времени там не существует. Замечено, что черные дыры извергают частицы, которые по размерам меньше атомов, и тут же снова поглощают их. Жизнь возникает из ничего и возвращается в ничто. Дым и зеркала, как сказал тот человек две с половиной тысячи лет назад. Магия, да и только, но она способна наделить логикой самый большой после непорочного зачатия предрассудок.

– Вот вы и попались, – заговорила Джонс. – Это всего лишь игра слов. Он продавал пустоту, но лишь в том смысле, в каком вы понимаете ее. А для буддиста пустота – это все, поскольку лишь она обладает реальностью. – Немного смутившись, она снова глотнула водки.

Мы с Ямским улыбнулись. И вдруг Андрей захлопал в ладоши, а я счел необходимым его поддержать. Джонс зарделась, но я никогда не видел ее такой довольной.

– Это ты ее просветил? – спросил меня Ямской.

– Отнюдь. Понятия не имел, что она интересуется буддизмом.

– Интересуетесь? – продолжал допрашивать Андрей.

– Я интересуюсь этим придурком. – Джонс показала на меня пальцем и допила водку. – А буддизм – единственный способ его расшевелить. Хоть какая-то тема для разговоров.

– Я тоже заметил, – кивнул русский. – Он совершенно на тайский лад то и дело клюет носом, но стоит упомянуть о реинкарнации, нирване или относительности истины, как тут же вскидывается. За это я люблю Таиланд. Каждый отличается своим духовным измерением. Даже коп. Даже проходимец. Известные гангстеры заслужили уважение тем, что жертвовали на монастыри и на нужды бедных. Заставляет задуматься.

– О чем?

– О том, куда нас привели последние пятьсот лет западной цивилизации. Если бы мы остались в Средних веках, то улыбались бы так же часто, как тайцы.

– Можете дать мне еще водки? – попросила меня Джонс. – Я всю жизнь ждала подобного разговора. Это намного интереснее школы.

В коридоре послышались шаги, и в дверях появилась женщина в ночной рубашке. После замечания Андрея я как можно внимательнее присмотрелся к ее фигуре. Она была стройная, бледнокожая, с темными, почти черными волосами и огромными зелеными глазами. И показалась мне экзотичной. Джонс тепло, по-женски ей улыбнулась, и она улыбнулась ей в ответ.

– Это Валерия, – объяснил Ямской. – Она доктор наук. Слышала наш разговор, и ей захотелось в нем поучаствовать. Это один из наших миллионов недостатков: русские – вечные студенты. Мы все еще рассуждаем о жизни так, как Запад, который перерос подобные глупости еще лет пятьдесят назад.

– Все лучше, чем трахаться, – хмыкнула Валерия и, подойдя к кофейному столику, отпила из бутылки. – Только я еще не доктор наук – собираю материал для диссертации. – У нее не было такого сильного акцента, как у Андрея, и в ее речи чувствовалось британское произношение. Когда она заговорила, я увидел, какая она резкая. Резкость красивой женщины, которой на все наплевать. Она больше не казалась мне экзотичной.

– Где ты собираешь материал на диссертацию? По вечерам в казино?

Валерия пожала плечами и сделала новый глоток.

– Ты прав насчет русских. Нам нравится ставить на что-нибудь сомнительное, чтобы просадить все. Невероятно! Весь этот секс ни к чему. Если бы я могла отказаться от игры, то отказалась бы продавать тело. Одно не существует без другого. Но мне еще не хватает материала для диссертации.

– Какая у вас тема? – заинтересовалась Джонс.

– Детская психология.

Мы с Ямским заметили тень ужаса на лице американки, но Валерия, завладев вниманием Кимберли, откровенно рассказывала, что ученая степень не стоит в России ни копейки. Однако, имея докторскую степень, она надеется получить работу преподавателя в каком-нибудь американском университете, чтобы продолжать изучать преступность подростков, которых много как на улицах Владивостока, так и Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Она и в самом деле хочет переехать в США.

Как и предсказывал Ямской, полунаучный треп привлек трех других женщин. Они одна за другой появились в гостиной, принеся с собой две запотевшие бутылки водки. И новые пластмассовые кружки.

У Кимберли прошел первый приступ негодования, вызванный тем, что проститутка собирается заниматься детской психологией. Ей нравилась Валерия, и она решила, что эта умная женщина способна стать хорошей приятельницей. Возможно, пока она здесь, в Таиланде, что-то наметится в их отношениях, не исключено, что она поможет ей затем уехать в Штаты. И что там Валерия станет ее закадычной подругой. Они перебрали миллион разнообразнейших тем, а Андрей тем временем развивал теорию, что материализм – это суеверие двадцатого столетия, период темноты и невежественности, который сменится озарением магии. Он намеревался покорить меня, что лишний раз доказывало: этот человек совершенно не понимает презирающего магию буддизма. Но я пока не собирался его расстраивать. Другие три женщины безостановочно болтали на русском, пересыпая речь английскими словами, и, кажется, обсуждали выгоднейшую стратегию при игре в блэкджек. Водка лилась рекой, шум усиливался, и я замолчал. Это было сборище белых. Я наблюдал неумолимую силу западной культуры с ее тягой заполнять все и вся, пока не останется ни пространства, ни тишины.

– Андрей, – начал я, – случалось так, что с кого-нибудь из твоих девушек сдирали кнутом кожу?

Наступило гробовое молчание. Джонс смутилась и покраснела. Валерия осеклась на полуфразе и уставилась на меня зелеными глазами, которые больше не казались такими прекрасными. Ямской резко отвернулся к стене, три женщины, видимо, почти не знавшие английского, потупились. Ямской посмотрел на меня и скривил губы:

– Ты пришел, чтобы спросить меня об этом?

– Да.

– Вон!

– Энди! – попробовала вмешаться Валерия.

– Убирайся из моего дома!

– Энди, нельзя так разговаривать с тайским полицейским. Прекрати. Ты русский сутенер и работаешь в чужой стране.

На мгновение мне показалось, что Ямской меня ударит, – он даже начал подниматься, но был слишком пьян, снова упал на пол и, словно ему отказали руки и ноги, уронил голову на подушку дивана.

– Зачем? – Он умоляюще на меня посмотрел. – Зачем заново вытаскивать все это на свет? Разве и без того недостаточно? Разве мало времени я провел в этом чистилище? В чем моя вина?

Я повернулся к Валерии. Ее цинизм среди неподдающихся разгадке русских эмоций мог оказаться именно тем, что мне требовалось.

– Вы понимаете, о чем я говорю?

– Вы говорите о Соне Людиновой.

– Заткнись! – оборвал ее Ямской.

– Не смеши меня, Андрей. Весь Владивосток только и говорит об этом. Почему мы не можем сказать ему?

– Он уже знает. Это же хитрый тайский коп.

– Не знаю, – покачал я головой. – А что я должен уже знать?

– А если не знаешь, что тебе надо? – Расстроенный Ямской с трудом владел языком. – Это все… тс-тс… шито-крыто. Даже если во Владивостоке треплются на всех углах, здесь – молчок! – Он схватил бутылку и поднес ее к глазам. – Дерьмовая судьба! И это я, кто когда-то копошился у ног великого Сахарова? – Он разрыдался. – Да-да, именно копошился.

– История Сони Людиновой трагическая, но не типичная, – объяснила Валерия. – А если бы была обычной, ни одной из нас здесь не было бы. Мы же не сироты и не уличные шлюхи. Мы умные женщины, решившие подзаработать в трудные времена. Мы не стали бы так рисковать. Соня была иной.