Текст книги "Бангкок-8"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Глава 22

У агента ФБР была отличная фигура, белокурые волосы, кожа – кровь с молоком, и от нее приятно пахло хорошим мылом. Никаких вам парижских духов. Она сообщила мне свое имя – Кимберли Джонс. Я решил, что ей около двадцати восьми лет и она неуверенный в себе человек. Немного сухопарая. Скорее всего из-за усиленной физподготовки.

Я лежал в больнице, какую раньше ни разу не видывал: отдельная палата была похожа на номер в пятизвездочном отеле. За окнами пальмы, банановые деревья, орхидеи, бугенвиллеи, гибискусы и непрестанное шипение автоматической системы поливки. Когда я наконец пришел в сознание, агент ФБР снова была рядом. Сказала:

– С возвращением. Вы потеряли много крови, мы подоспели как раз вовремя.

По тому, как она взбивала постель и время от времени щупала мне пульс, я решил, что она могла бы работать медсестрой.

Когда я в следующий раз поднялся из глубин забвения, где встречался с моим братом, то стул у моей кровати был занят не агентом ФБР, возле кровати сидел полковник.

– Отделался небольшой царапиной? Видно, Будда очень тебя любит.

– Как я выгляжу? – Я побоялся задать этот вопрос агенту Джонс.

– Без носа-то? Так тебе больше идет. – И на мой удивленный взгляд полковник быстро добавил: – Шучу, шучу. – Наклонился и доверительно спросил: – Объясни, обещаю, что никому не скажу, зачем ты убил пожилую даму? Она на тебя напала?

Я откинулся на подушки и снова впал в забытье – и как раз вовремя, чтобы рассказать Пичаю, какой вопрос мне задал наш командир.

Похоже, мать успела повстречаться с полковником в коридоре. Ее глаза поблескивали, когда она пододвигала стул.

– Очаровательный человек. И наверное, очень богат.

– Очень, мама.

– Он пригласил меня на яхту. Так это правда – целый корабль с командой, капитаном, купальной площадкой и прочим?

– Пожалуйста, не соглашайся.

– Я не из-за себя; считаю, что тебе это будет полезно. Ты заслуживаешь повышения больше, чем любой другой коп в полиции. А как продвинуться, если нет связей? Он даже намекнул…

– Если мне предложат повышение таким образом, я откажусь.

Нонг похлопала меня по руке.

– Тогда не говори, что я ничего не пыталась сделать. Ты такой правильный, не представляю, откуда в тебе это.

– Ты-то прекрасно знаешь, от кого во мне это, ведь явно не от тебя. А вот я не знаю, откуда у меня это, потому что ты мне не рассказываешь.

Нонг нервно рассмеялась и снова потянулась за «Мальборо».

– Когда-нибудь расскажу, дорогой. Дай мне немного времени.

Глава 23

Как выборочно действует память! Заповедный остров в Андаманском море, закрытый для всех, кроме копов с роскошными яхтами. Девушек больше, чем я могу сосчитать, они то и дело ныряли с купальной площадки, и от этого их тела все время сияли капельками воды (девушки от всей души наслаждались плаванием). Мы с Пичаем держимся в стороне, нам не по себе. Нас осуждают: не брать взятки – само по себе плохо, а отказываться от дармового секса – это прямой бунт. Плавание состоялось вскоре после пресловутой расправы над торговцами яа-баа, это был корпоративный кутеж с целью укрепления общего духа на случай, если кто-то оробел. Полицейские накинулись на девчонок, и мы с Викорном и Пичаем остались одни пить пиво и смотреть на звезды. Мне показалось, что на яхте среди бархатно-черной ночи полковнику стало спокойно, и, наверное, мы с Пичаем ему нравились. Он включил «Полет валькирий» – единственное произведение западной музыки, которое знал. В ходе убаюкивающего разговора Пичай спросил его о том, о чем любой другой никогда бы не решился:

– Что, черт возьми, для вас значит эта странная музыка?

И в самом пьяном виде полковник хранил в тайне свое военное прошлое. Даже если у него развязывался язык, в сознании оставалось нечто крепче алмаза, некая потайная комната, куда он не решался входить с другими. И в тот раз намекнул лишь отрывочными словами: «ТМ», «вороны», «01», «другой театр», «американский завтрак», «яйца», «Черный Пэт».

Глава 24

Как только Нонг ушла, вернулась хмурая агент ФБР. Она не понимала по-тайски, но, видимо, заметила в коридоре, как мать заигрывала с полковником. Может быть, страдала от культурного шока? Я уже понял, что она не сработается с Викорном.

Она сказала, что привезли компьютер Брэдли, и через несколько минут стала обустраивать на кровати столик и тянуть провода, даже соединение с Интернетом. Кимберли Джонс не заигрывала, я даже подозреваю, что она прослушала в Квонтико специальный противофлиртный курс, и теперь, поминутно наклоняясь надо мной, держалась чрезвычайно напряженно. Когда установили и включили компьютер, положение стало еще хуже: ее грудь то и дело оказывалась у моего лица, и она от этого краснела. Неужели американская культура откатилась лет на сто назад? Мне казалось, американские фильмы эпохи вьетнамской войны демонстрировали более раскрепощенных людей. Хотя это не имело никакого значения. Мы открыли файлы Брэдли, и нас охватил профессиональный азарт.

Вскоре присоединившиеся к нам Розен и Нейп тоже уставились в монитор. Все шло весело и в дружеской атмосфере, пока я не спросил:

– Этот Сильвестр Уоррен – его кто-нибудь знает?

Коллеги моментально умолкли. Я перехватил взгляд Кимберли Джонс, она отвела глаза. Розен кашлянул.

– Отдаю вам должное, детектив, вы умеете брать быка за рога.

Ему на помощь пришел Нейп:

– Понимаете, нам бы не хотелось, чтобы стало известно даже о том, что мы читали электронные письма Уоррена. Во всяком случае, если не обнаружится ничего конкретного.

Розен энергично закивал:

– Именно. Если то, что случилось, – месть на почве вражды между наркодельцами, мы не хотим втягивать в это дело Уоррена. Если все его участие заключается только в том, что он обменивался с Брэдли информацией о некоторых неясных вопросах в торговле нефритом.

Я, приняв самый благостный и скромный вид, переводил удивленный взгляд с одного на другого. Нейп усмехнулся:

– Уоррен – большая шишка. И здесь, и в Нью-Йорке. Он каждый месяц наведывается в Бангкок, его приглашают на приемы в посольство, он вращается в здешнем высшем обществе, особенно в китайской диаспоре. Уоррен – ювелир, торговец произведениями искусства, человек большого размаха. Имеет магазины в Манхэттене, Лос-Анджелесе, Париже, Лондоне и здесь. Неудивительно, что он вступил в контакт с Брэдли, – ведь тот в его деле оказался талантливым любителем, к тому же американец постоянно живет в Таиланде.

– У вас поразительно демократическое общество, если обыкновенный сержант морской пехоты запросто общается с таким воротилой, как этот Уоррен.

Все трое уставились на меня, стараясь понять, не смеюсь ли я. Но я говорил совершенно серьезно. В итоге возникла неловкая тишина.

– У американцев принято разговаривать друг с другом. Эта традиция сохраняется до сих пор. Особенно если разговор приносит выгоду.

Я решил, что ухватил суть, и воспользовался программой, чтобы выбрать некоторые из писем Уоррена и ответы на них Брэдли. Американцы беспомощно молчали, когда я зачитывал тексты вслух:

– «Билл, твоя посылка доставлена «Федерал экспресс». Согласен, постепенно складывается понимание, что к чему, но надо еще работать и работать».

«Билл, это хорошая вещь, я могу ее продать где угодно. Но это не то, о чем мы с тобой говорили. Я прилетаю во вторник на «Тай эруэйз». Все обсудим».

«Билл, должен признать, что последний вариант меня поразил. Не совсем то, что надо, но очень близко. Сегодня направляю второй транш. Принимай».

Я прервался и обвел взглядом склонившиеся над кроватью лица.

– Скажи ему, – повернулся Розен к Нейпу.

Тот прокашлялся.

– Сильвестр Уоррен – человек с большими связями. Он знаком с сенаторами и конгрессменами. Благодаря своему дару находить дизайнеров он обеспечивает драгоценностями не менее тридцати процентов самых богатых женщин и большую часть богатейших мужчин Америки. Знает каждого, у кого водятся большие деньги, жертвует огромные суммы Республиканской партии, чуть меньше – демократам. Время от времени его приглашают в Белый дом. Он знаком с судьями и высокопоставленными юристами. ФБР много лет за ним следит, подозревая в махинациях с произведениями искусства. Но он слишком хитер, и его не удается поймать за руку. Мы не знаем обо всех специалистах по нефриту, но он, безусловно, один из ведущих мировых экспертов. Это его хобби, его страсть и профессия. Уоррен – тот еще плут, обирает только богатых, а богатые не хотят признаваться, что их обобрали. Учитывая сегодняшние приоритеты, Бюро не имеет возможности бросать на подобные дела значительные ресурсы.

Я поцокал языком.

– Следует ли понимать так, что у него самая большая в мире частная коллекция нефрита?

– Да.

– И он время от времени продает изделия из нефрита на аукционе?

– В основном частным образом, но иногда «Кристи» или «Сотбис» выставляют его вещи на аукционы. И это каждый раз оборачивается сенсацией. Появляются люди, которых давно считали умершими. Разумеется, покупка осуществляется доверенными лицами, поэтому публика в неведении, кто именно торгуется.

Розен нахмурился и продолжил рассказ:

– Вашингтон не горит желанием собирать улики против Уоррена, если только эти факты не окажутся столь доказательными, что от него отвернутся все друзья, а это невозможно, поскольку Уоррен не оставляет таких улик – он слишком хитер. Еще одна проблема: если и существуют подобные улики, их следует искать в Таиланде… Мне продолжать?

– Хотите сказать, что у него слишком хорошие связи, то есть если какая-нибудь улика всплывет на свет, на следующий день она исчезает?

Фэбээровцы дружно кивнули.

– Сколько лет мистеру Уоррену?

– Шестьдесят два, но выглядит на сорок с небольшим.

– А карьеру начал в двадцать с чем-то?

– Получил степень магистра по камневедению и еще одну – по китаистике. Диплом писал по последнему периоду империи. Хорошо говорит на мандаринском наречии китайского языка, очень неплохо владеет тайским. – Нейп помолчал и провел пальцем вокруг экрана монитора. – Знает также сватский диалект Шаньтоу.<sup>[18]18
  Шаньтоу (Сватоу) – город и порт в Юго-Восточном Китае в устье реки Ханьцзян.


[Закрыть]</sup> Это вам о чем-нибудь говорит?

– Это то, откуда явились китайцы чиу-чоу? Они заправляют Таиландом. Держат в руках наши банки и основные отрасли бизнеса. У них наши имена, но они – чиу-чоу.

– Думаю, вы все правильно поняли, – кивнул Розен.

Нейп сделал паузу, изучая выражение моего лица. Я с прилежным видом смотрел на него. Он кашлянул и продолжал:

– Мы не желаем, чтобы это просочилось в прессу, но возможная гипотеза такова: довольно невежественный чернокожий сержант морской пехоты с неожиданным чувством прекрасного где-то после семнадцатого мая девяносто шестого года, через несколько месяцев после приезда, посещает Лаос, где на пробу приобретает один или два необработанных нефрита и заводит свой сайт в Интернете. Сильвестр Уоррен оценивает качество работы и не обращает внимания на тему. В следующий приезд в Таиланд он встречается с Брэдли. Сержант в восторге, что его скромное предприятие привлекло внимание столь значительного человека. В этом союзе он видит возможность поднакопить денег на пенсию. Брэдли понимает, что Уоррену нужен непосредственный контакт с местными мастерами, потомками первоклассных резчиков по нефриту, бежавшими из Китая в сорок девятом году от коммунистов. У Уоррена, разумеется, есть свои мастера, причем лучшие в мире, но он не может пользоваться их услугами для незаконных дел. Брэдли способен предложить людей, готовых выполнить любой заказ, и американский контроль качества. Мы говорим о подделках. Каждый раз, когда музей или частный коллекционер издает каталог, в мире находятся люди, которые копируют и продают лучшие образцы. Нельзя научными способами доказать, что изделие из нефрита поддельное. Определение возраста на основе радиоуглеродного анализа не подходит, на основе термолюминесцентного – тоже. – Он повернулся к Розену: – Я вчера проверял.

Я поднял глаза.

– Но для того чтобы мастерам Брэдли что-то скопировать для Уоррена, им необходимо иметь оригинал.

– Мы об этом думали, – ответила Кимберли Джонс. – Предположили сначала, что Брэдли присвоил какой-нибудь бесценный экспонат из коллекции Уоррена, но решили, что это невозможно: во-первых, ему некуда было бы скрыться, и, во-вторых, он не сумел бы продать вещь и за половину достойной цены. Артефакты являются достоянием гласности, эксперты знают, что и кому принадлежит, вплоть до даты приобретения. Только сам Уоррен мог продать предмет из своей коллекции, будь он поддельный или настоящий.

– И стал бы Уоррен прибегать к помощи змей, чтобы отомстить? – добавил Нейп. – С его деньгами и здешними связями он мог прикончить Брэдли и представить дело так, будто тот умер естественной смертью. Зачем ему лишняя шумиха?

Я тоже на секунду задумался вместе со всеми.

– А что значит слово «транш»?

– Буквально «доля». Видимо, имеется в виду, что Уоррен финансировал эксперимент и передавал Брэдли деньги через своих агентов в Бангкоке. Но, как все богатые люди, он невероятно прижимист и много бы не заплатил. А большой куш – это та морковка, которой он манил сержанта, когда тот изготовил превосходную копию одного из его шедевров.

– Странная игра, если этот Уоррен настолько богат.

– Добро пожаловать в американский капитализм, – прогудел Розен. – Величайшая система, если не считать, что всем всегда мало.

– Всадник на коне… – пробормотал я, но лица моих собеседников остались непроницаемыми. Я терял силы и позволил себе роскошь ввергнуть свое сознание в божественное лоно Будды.

Глава 25

С помощью Интернета и циркулировавших в управлении слухов нам с Пичаем ничего не стоило сложить воедино пьяные слова полковника, но их смысл мы так и не поняли.

«ТМ» – значило «тыловые мудаки», такое прозвище дали участвовавшие в боях военные тем, кто окопался в Сайгоне и оттуда планировал операции провальной войны. «Другим театром» был Лаос, где Америке, в соответствии с международным договором, запрещалось вести боевые действия, но где бомбовые удары были самыми разрушительными. «Воронами» называли самых умелых американских летчиков, которые, презирая «ТМ», вызывались летать из Лонтьена на самолетах-корректировщиках 01. Их маршрут пролегал над зеленкой лаосских гор, куда регулярно просачивались подразделения северовьетнамской армии. Более туманные «американский завтрак», «яйца» и «Черный Пэт» расшифровать не удалось.

Викорн каким-то образом сколотил в Лонтьене некоторое состояние. Большую часть средств он потратил на то, чтобы приобрести должность в Тайской королевской полиции. Ходили слухи о его связях с ЦРУ: наш полковник знал такие тайны, которые управление никому не собиралось поверять.

*

Нейпу и Джонс потребовалось больше двух часов, чтобы добраться до тикового дома Брэдли и доложить, что всадник на коне исчез. Розен сунул руки в карманы и подошел к окну.

– Кажется, мы обнаружили мотив нападения на вас.

– Но он убегал без статуэтки и не проник в дом дальше коридора.

Американец пожал плечами:

– Потому что вы хорошо вмазали ему. Но потом вернулся или послал кого-нибудь еще.

Я понимал, о чем подумал Розен: если всадник на коне – подлинник, который скопировал Брэдли, Уоррена не удастся исключить из дела. Тяжесть расследования ложилась на толстые плечи американца, что не могло его радовать.

– Вы сделали фотографии или хотите воспользоваться моими? – спросил я.

Он недовольно поморщился:

– Разумеется, сделали.

К середине дня моя больничная палата превратилась в библиотеку. Агенты ФБР принесли все иллюстрированные книги по нефриту, какие только можно было достать в Крунгтепе. А фотографию статуэтки всадника на коне отправили по электронной почте в Квонтико. В моей комнате стояла восхитительная тишина напряженного коллективного труда: мы старательно искали улики, рассматривая цветные страницы и сравнивая изображения с фотографией всадника на коне. Неужели таким способом ищут преступников на Западе? Раньше мне не приходилось делать ничего подобного, и новый подход в деятельности правоохранительных органов доставлял утонченное удовольствие: никто не стрелял, не угрожал и не предлагал взяток.

Нейп и Джонс одновременно торжествующе вскрикнули. И Нейп, поспешив поделиться своим энтузиазмом с Розеном, показал иллюстрацию в книге.

– Ну что я вам говорил? – повернулся ко мне Розен и ткнул пальцем в загадочную подпись под фотографией:

«Всадник на коне из коллекции Уоррена, первоначально из коллекции Хаттона. Считается, что эта статуэтка принадлежала последнему императору Генри Пу И,<sup>[19]19
  Пу И (1906–1967) – часто именуемый Генри Пу И, последний китайский император. В 1911–1912 гг., когда он был еще ребенком, революция свергла его с трона, установив республиканский строй.


[Закрыть]</sup> он взял ее с собой, когда бежал из Запретного города. Добыта для Хаттона Абе Гампом».

В этот самый момент подал голос мобильный телефон Розена. Я обратил внимание, что для своего аппарата он выбрал музыкальную тему из кинофильма «Звездные войны». А я для своего – из «Голубого Дуная» (что свидетельствует о том, что я всего лишь самозванец в западной культуре, наивный турист с устаревшими музыкальными вкусами. Не могу понять, почему я не предпочел «Звездные войны», ведь этот фильм мне нравится больше). Своего собеседника Розен величал «сэр» и как-то сразу посерел и осунулся лицом.

– Мы не включили его в сферу следственных действий, сэр… Совершенно верно… Направили по электронной почте фотографию статуэтки, найденной на месте покушения на здешнего детектива, который занимается расследованием этого дела… Понимаю, что убийство Брэдли выглядит как месть наркодельцов, однако… Статуэтку украли из дома Брэдли, сэр… Мистер Уоррен обменялся с сержантом несколькими электронными письмами… Разумеется, связь вовсе не обязательна… Нет-нет, я не хочу снова облажаться… Вы правы: ни мне, ни Бюро шумиха ни к чему… Предоставить все местной полиции? Это именно то, что я делаю. До свидания, сэр.

Розен сложил телефон, посмотрел на меня, и его глаза блеснули.

– В Квонтико отказываются комментировать посланную фотографию. Там утверждают, что изображение недостаточно четкое.

Такой цинизм заставил Нейпа поморщиться. Но больше всех мне стало жалко Кимберли Джонс. Она выглядела пристыженной и не решалась повернуться в мою сторону.

– Человек чуть не погиб, – едва слышно сказала она Розену.

– Но я не американец, – мило улыбнулся я ей.

Последовала долгая пауза, наконец Розен прервал молчание:

– Похоже, вам придется разбираться самому. Если потребуется, Кимберли будет с вами. Поможет во всем… что не касается Уоррена. – Он пожал плечами.

– Вы мне по крайней мере можете дать фотографию этого Уоррена?

Все трое американцев насупились.

– Разумеется, – осторожно ответила Джонс. – Любую из тех, что были сняты во время общественных мероприятий. Таких, наверное, не меньше тысячи. Только в Белом доме его фотографировали множество раз. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Розен. – Только чтобы никто не понял, что они исходят от нас.

– Я помещу их в плотный коричневый пакет, – иронически хмыкнула Кимберли, покосившись на начальника.

«И зачем мне все это?» – ясно читалось во взгляде Розена.

Глава 26

Нонг сидела и наблюдала, как медсестра меняла мне повязки. Пока медсестра была в палате, мать держала себя в руках, но как только осталась со мной одна, разразилась слезами. И, вытирая глаза, проговорила:

– Тот, кто сотворил с тобой такое, умрет нехорошей смертью.

Нужно ли мне объяснять вам? Взгляните на это дело так. Время идет к старости, и ваши грехи постепенно накапливаются, но, учитывая жалкие карты, сданные судьбой при рождении, человек ни за что на свете не сможет вести себя иначе – неизбежно приходится расплачиваться по своему кармическому счету. Вы считаете, что теперешний кармический период оказался слишком суровым? Тогда посмотрите на безногого попрошайку, который сидит на своей ужасной тележке и собирает на тротуаре милостыню. В прошлой жизни он был совсем не таким, как вы теперь, даже можно сказать, что по сравнению с вами вел себя как ангел.

В момент смерти личностные покровы спадают и в безжалостном свете становится видна работа кармы. В следующей жизни у вас изуродована ступня? Это оттого, что на футбольном поле вы толкнули лучшего друга. Кривые зубы размером с могильные камни? Это из-за злого чувства юмора. А ранняя смерть от лейкемии – из-за алчности.

Умереть хорошей смертью – значит достойно продолжить лучшую жизнь в лучшем, чем в нынешней ипостаси, теле. Последствия дурной смерти предсказать трудно. «Ты умрешь нехорошей смертью» – сильное проклятие. «Пошел ты к такой-то матери» – по сравнению с ним, можно сказать, благословение.

*

Нонг оставалась со мной, пока меня осторожно пересаживали в кресло-каталку и везли по коридору к лифту и дальше в сад. Это был мой первый выход на улицу, и я настоял, чтобы быть поближе к поливальной системе. Мне нравилось ощущать на лице струйки воды. Это было как возвращение в детство, но в обстановку куда получше, чем та, которая меня когда-то окружала. Это только я или мы все воображаем, что наши первые годы должны пройти среди цветов в волшебном саду? Меня удивило, что мать, как будто прочитав мои мысли, взяла меня за руку и улыбнулась. Через два дня меня должны были выписать. За стенами больницы злой город точил когти, как дикий зверь, и мне не хотелось возвращаться в грубую действительность. Но просить подержать меня здесь подольше – это не по-мужски.

Пришел больничный дежурный и разложил на столе книги по искусству. Через несколько минут явился Розен. Выражение его лица было немного странным, как будто чувство стыда боролось в нем с желанием выслужиться. В присутствии матери он вручил мне фотографии в плотном коричневом конверте, на котором не было ни орлов, ни других опознавательных знаков. Розен пробыл недолго и вскоре ушел. А через несколько минут, сославшись на что-то незначительное, поднялась и Нонг. Ей наскучило в больнице, и были неприятны запахи лекарств. Она принадлежала миру по другую сторону стены – сильному, алчному, все гребущему под себя городу.

*

Взглянув на фотографии, я понял, что Розен решил проиллюстрировать свою характеристику этого человека: вот Уоррен с первым Бушем, вот с Клинтоном (дважды), вот со вторым Бушем. На каждой последующей он становится все старше и выглядит более лощеным. Я не предполагал, что ювелир может казаться сделанным из стали, и он производил такое впечатление, словно каждый раз в Розовый сад его приводила несгибаемая воля. Клинтон высок, Уоррен такого же роста, но более худощавый. Глаза серые с голубизной, редеющие светло-каштановые волосы с элегантной сединой. Ровный загар, филигранная золотая цепочка на левом запястье и манеры человека, которому не приходится ни на чем настаивать. Он выглядел более умудренным, чем президент. Мне показалось, что я даже ощущаю запах его одеколона. Его улыбка на всех фотографиях говорила одно и то же: «Я переживу и этого президента». Я положил фото на одну из стопок книг и почувствовал, что устал. Вздремнул пару минут, а проснувшись, вновь ощутил прилив сил. Взял фото и поднес к глазам. Может, это власть Белого дома подхлестнула стремление к расследованию. Иногда, когда мы больны, разум освобождается из темницы тела и пускается в свободное плавание. В этот день я почувствовал, что мой разум вновь возвращается обратно.

– В чем дело? – спросила Кимберли Джонс, когда вошла в палату и, встав за моим креслом, перехватила мой взгляд, который я в тысячный раз бросил на Уоррена. – Вы так хмуритесь, словно знаете его.

Как ей объяснить? Я не смог ей сказать, что на каждом снимке за фигурой Уоррена разглядел духовным зрением знакомую темную фигуру.