Текст книги "Бангкок-8"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Какое впечатление эти гулянки производили на Билла?

– Поначалу даже как-то забавляли. Респектабельный человек, знаком с президентами, на короткой ноге с сенаторами и членами парламента – и такой кутила. Билл не распространялся, чтобы не оскорблять моих чувств. Только сказал – «кутила». А однажды исчез на три дня и вернулся совершенно другим человеком.

– Другим?

Фатима замолчала.

– Совершенно другим. Потерял душу. Он сам это признал. Напился, накурился ганжи и начал раздирать Библию. «Я молился о милосердии и спасении, а меня отдали в руки дьяволу, – заявил он. – Теперь мы работаем на дьявола! Может, и нет ничего, кроме дьявола, а все остальное – ребяческая чушь». Этот человек мне так и сказал – «ребяческая чушь». Он смотрел на меня и продолжал рвать Библию.

– После этого ты стал принимать эстрадиол?

– После этого мое превращение встало на рельсы высоких технологий. Эстрадиол, компьютерные программы, медицинские словари и последние сведения из Интернета.

– И доктор Суричай?

– Через несколько месяцев и он тоже. Билл каждый день сидел за компьютером – всякие там диаграммы, цветные таблицы мужского и женского тела. Он отделял части, перемещал на другие места, а я стоял у него за спиной и любовно обвивал его шею руками. «Хорошо, дорогой, давай сделаем мне вот такую грудь. Все, как ты хочешь. Если пожелаешь, приделаем три груди и два лобка».

– Ты был смоделирован?

– Да, я был смоделирован. Но не возражал. С какой стати? Наоборот, мне льстило, что мой мужчина настолько увлечен моим телом. А кому бы не понравилось? Я бы согласился, даже если бы он вознамерился превратить меня в дьявола. А что такого сделал для меня Бог? – Быстрый взгляд огромных черных глаз. – Оцени, дорогой, перемену: я словно родился и вырос в аду и вдруг вознесся на небеса. Обрел любовь, дом и впервые за всю свою жизнь – чувство родства. Я вижу по твоим глазам, что ты понимаешь, о чем я толкую.

– Да.

– Когда такое испытываешь, будто летаешь по воздуху и не способен поверить собственному счастью.

– Но ты же понимал, что не соответствуешь обычному стереотипу транссексуала? У тебя не было навязчивой идеи, что ты женщина, заключенная в мужское тело?

– Чушь. Заскоки фарангов. Здесь, в Крунгтепе, все наши тела уже отданы на потребу дизайнерам. Парни на улицах готовы себе отрезать все, что угодно, и пришить все, что требуется. Мы принадлежим будущему, дорогой. Фарангам нас догонять и догонять. Вот увидишь, пройдет немного времени, и они поймут, насколько это выгодно, и перестанут заниматься всякой психиатрической ерундой.

– Однако ты не мог не понимать: настанет такой момент, и человек со скальпелем тебе все отсечет.

Фатима пожала плечами:

– Дорогой, я не очень над этим задумывался. Делал ради любви, вот и все. Ты сам вырос на улице, знаешь состояние, когда нечего терять. Да и не было никакой потери – он превратил меня в богиню.

Я выключил магнитофон. В моих ушах звучал вопрос доктора Суричая: «Кто такой транссексуал? Напичканный эстрогенами средневековый евнух?» Размышляла ли над этим в трудные минуты Фатима? Я снова запустил диктофон.

– Ты никак не связывал свое превращение с ювелиром?

– Нет. Хотя и понимал, что Брэдли брал у него деньги. Но потом Билл воспользовался его связями и занялся торговлей яа-баа. И я решил, что деньги поступают оттуда. К тому же вдруг оказалось, что у меня совсем немного времени и некогда о чем-либо беспокоиться. Надо было принимать лекарства, ходить к врачу, Биллу не давала покоя моя гортань – адамово яблоко и то, как станет звучать мой голос. В этой суете забылись даже разговоры о дьяволе. Мне кажется, свой уговор с ювелиром Билл загнал в самый дальний уголок сознания.

– И когда же ты это обнаружил?

– Дела у Билла с яа-баа пошли не так хорошо, как он предполагал. Товар поступал раз в два месяца. Мы ездили за ним в местный аэропорт. Я его сопровождал – на случай если возникнут проблемы и потребуется переводчик; в изучении тайского он так и не продвинулся дальше уровня начинающего. Товар присылал какой-то генерал из Бирмы, который платил наркосиндикату и имел связи на границе. Задача Билла – переправить яа-баа из аэропорта поселенцам под мост. Там проживают люди народности карен, и у них хорошие связи с теми, кто обитает в джунглях на границе. Собственно говоря, Билл синдикату был вовсе не нужен, за исключением этого единственного отрезка пути от аэропорта до моста Дао Прая. Было бы странно, если бы бедняки карен регулярно появлялись в аэропорту и забирали дорогой кофр. Другое дело, если за ним приезжал на «мерседесе» американец. Но вклад Билла в дело был совсем небольшим, да и незаменимым его никто не считал, поэтому и платили соответственно. Но я до последнего не знал, что, несмотря на риск, он зарабатывал совсем немного. Ведь если бы его поймали с яа-баа, то на всю жизнь упекли бы в «Бан Кван». Так?

– Вероятно. Хотя через пять лет скорее всего выпроводили бы в Штаты. Но и пяти лет хватило бы с головой. Он шел на большой риск.

– Именно это я ему и говорил: большой риск ради маленьких денег. На том этапе я старался быть ему доброй, рассудительной супругой. Но все-таки начинал недоумевать. Доктор Суричай и его клиника стоили недешево. Но если предприятие с яа-баа и та мелочевка, которую Брэдли делал для ювелира, не давали желаемых результатов, откуда брались средства?

– Ты начал что-то подозревать?

– Но не то, что происходило на самом деле. У Билла были тайны, о которых я не знал. Какое-то время не мог решить, серьезно он говорил или нет, когда утверждал, что ювелир – дьявол или дьяволопоклонник. Даже подумал, уж не занялись ли они вдвоем черной магией? И не шантажирует ли Билл ювелира? Несколько раз прямо спрашивал, откуда берутся деньги на доктора Суричая, госпиталь, лекарства и прочие дела. Билл отвечал, чтобы я не беспокоился, мол, деньги у него есть.

– Но ты же как-то узнал?

Молчание. Она сидела на диване, я в большом кресле.

– Дорогуша, ты думаешь, это я его убил?

– Я знаю, что это ты его убил.

– He смеши. Как бы я управился со всеми этими змеями? Спустись на землю, детектив. Потребовалась бы целая армия профессионалов.

Она встала – очень по-женски, изящно, эротически, поведя ягодицами, и, судя по всему, этот жест получился у нее бессознательно. Я молча признал, что в случае с Фатимой операция имела потрясающий успех. Доктор Суричай недаром собой гордился. Глянув на ее шею снизу вверх, я заметил крохотный шрам, о котором он говорил. Я поднялся, она проводила меня до дверей. Мысль убить ее показалась в этот момент смехотворной. Я поддался ее очарованию, и она это знала. Слегка склонила набок голову и прошептала:

– Ты ведь не станешь убивать меня сегодня?

Вопрос застал меня врасплох. Я понял, что она читает мои мысли. Фатима приблизилась ко мне вплотную.

– Разреши мне убить для тебя ювелира, а затем поступай со мной, как знаешь. Мне безразлично. – Она неожиданно взяла меня за подбородок и посмотрела в глаза. – Ты архат. Зачем тебе портить карму бессмысленной местью? Ты еще нужен миру. Пусть за тебя убивает дьявол.

Я хотел уйти, но Фатима схватила меня за рукав рубашки и скомкала ткань ставшей вдруг цепкой, как птичья лапка, рукой.

– В тот раз, когда ты впервые увидел меня в галерее, ты уже тогда все понял? Я – оборотная сторона того, что есть ты, дорогуша. Если один из нас существует в мире, должен существовать и другой. Я – твоя темная сторона, ты, наверное, уже догадался. Хочешь – убей меня, но таким образом убьешь себя самого.

Она открыла замок, и я внезапно оказался по другую сторону порога, между китайскими божками. Я упустил время, чтобы спросить ее насчет квартиры, которую, согласно справке чиновника из Министерства землепользования, Фатима купила на свое имя. И о бесценной мебели, стоявшей в ее жилище. Стоимость пентхауса составляла двадцать миллионов батов, или полмиллиона долларов. Но коллекция нефрита на китайской этажерке из черного полированного дерева ценилась намного выше. А еще тут были другие артефакты из галереи Уоррена, умело размещенные на подставках, антикварных столиках или просто на полу, где всякий, зазевавшись, мог легко их сбить по неосторожности.

Как просто было ее убить. Мысль о том, что я не смог, не оправдал ожиданий Пичая, неутешительна. Впрочем, от разочарования в себе удерживала другая, прямо противоположная, – что Фатима покорила бы и его.

Глава 44

Вчера мать прислала в участок полковнику и мне гонца с образцами разработанных ею новых маек и топиков. Дизайн в обоих случаях был одним и тем же – под главной, сделанной пылающе-багровыми буквами надписью «КЛУБ ПОЖИЛЫХ МУЖЧИН» черными буквами выведено: «Несгибаемые члены». Нонг привлекла профессионального карикатуриста, и тот весьма похоже изобразил похотливого старца – согбенного, но мускулистого, лысого, с волосами на подбородке и высунутым языком. Полковник послал за мной, чтобы узнать мое мнение. Сыновняя верность (читай: бесконечное промывание мозгов и духовный шантаж в детстве самого низкого свойства) требовала, чтобы я оценил работу как гениальную.

Викорн встряхнул майку и приложил ко мне. А когда отошел, чтобы взглянуть на расстоянии, пришлось прижать ее к себе.

– Фаранги на такие штучки здорово клюют. Уж больно это все… отвратительно.

– Такие уж они есть. Дай им традиционный тайский мужской клуб – и это их отпугнет.

– Вот как? – Викорн озадаченно задумался, не в силах понять чужую психологию. – А ничего, что некоторые из посетителей будут копией рисунка на майке?

– В этом весь смысл. От этого они станут чувствовать себя спокойнее.

Быстрый кивок, означавший если не понимание, то согласие с чужими мыслями.

– Кстати, мы с твоей матерью даем тебе десять процентов прибыли. Нонг хочет, чтобы ты вошел в дело как член семьи, и я вижу в этом пользу: не будешь подвергать нас суровой критике, когда на тебя найдет новый приступ религиозности.

– Боюсь, не получится. Будда запрещает извлекать деньги из женщин таким способом.

– И курить травку тоже. Я тебе приказываю. Неповиновение старшему – такая же преграда для восхождения по Восьмеричному пути.

– В таком случае ладно.

Я свернул майку и положил полковнику на стол. Викорн ее снова развернул, бросил взгляд и, ободренный, хотя и неудовлетворенный эстетически, кивнул, отпуская меня. В конце концов, мать кончала интернетовские курсы «Уолл-стрит джорнал» и, наверное, знала, что делала. Я повернул к двери, но на полдороге он окликнул меня:

– Прости, совсем из головы вылетело. Пару дней назад из американского посольства пришел факс. Идиотская справка из тех, что сочиняют в Квонтико. Ее перевели на тайский, но это полная чушь. Можно сообразить и без них.

Я нашел в участке тихий уголок, сел и стал читать. Справка занимала всего три страницы и, к моему удивлению, не содержала никаких специальных терминов.

Подготовлено Отделом криминальной информации Федерального бюро расследований,

Квонтико, штат Виргиния.

Категория документа: секретный.

Ознакомлению подлежат только заинтересованные организации (имеется разрешение на ознакомление Тайской королевской полиции).

Предмет: Фатима, до этого известная как Уссири Танья. В возрасте около тридцати лет подверглась операции по коррекции пола. Родилась и выросла в Таиланде. Отец – неизвестный афроамериканец (предположительно военнослужащий в период вьетнамской войны); мать – проститутка из племени проживающей на северо-западной границе Таиланда народности корен. Согласно тайской традиции, ребенок скорее всего воспитывался бабушкой в районе расселения племени на границе с Мьянмой, в то время как мать продолжала работать проституткой в Бангкоке…

Полковник верно заметил, что в документе не содержалось ничего, о чем нельзя было бы догадаться. Я пробежал глазами последний абзац:

За исключением тех, кто в течение всей жизни испытывает сильное желание изменить пол, у остальных хирургическая операция по удалению гениталий влечет за собой далеко идущие психологические последствия.

В этом смысле нашим предположениям полностью соответствует реакция подозреваемой в убийстве Брэдли, которое отличалось садизмом, продуманностью и тщательной разработкой деталей. Маловероятно, чтобы с течением времени желание мести подозреваемой по отношению к своему обидчику стало стихать. Она наделила Брэдли чертами спасителя, считала его уникальным добросердечным человеком. Ради него она пожертвовала тем единственным, что ценится в этом мире, – гениталиями. Но после предательства Брэдли скорее всего потеряла способность доверять кому-либо. Если до сих пор ее поведение (исключая убийство Брэдли) было относительно нормальным, то это потому, что она продолжает автоматически играть свою роль и вынашивает социопатический план. Стремление отомстить миру за то, что он сделал с ней, непреодолимо.

Глава 45

Исправительные службы и Управление по контролю за иммиграцией тайно договорились о том, чтобы держать в карантине любого выпущенного из тюрьмы иностранца до того момента, когда его запихнут в самолет и выпроводят на родину. Мотивы весьма неясные: почему бывший заключенный фаранг опаснее для общества, чем сотни освобождающихся каждую неделю из мест заключения тайцев? Но правило строго соблюдается. Не помогли ни просьбы, ни уговоры: меня не пустили к Фрицу, который дожидался в здании иммиграционной службы, пока чиновники оформят ему билет. Самое большее, что мне удалось узнать: его отправляли рейсом «Люфтганзы», который вылетал в Берлин в десять вечера. Даже в аэропорту его сопровождали полицейские и представители иммиграционной службы.

Он был в пиджаке под Армани и в белых брюках, пучки волос тщательно причесаны, на шее тюремные татуировки. Если бы не широкий лейкопластырь над левым ухом и не палка, на которую он опирался, его можно было бы принять за туриста, следовавшего моде Крунгтепа. Он заметил меня задолго до стражей, но, повинуясь тюремной привычке, отвернулся. Пришлось использовать все свои полномочия, чтобы выйти вслед на ним в зону вылета, где полицейские, решив, что их обязанности на этом закончены, испарились. Я приблизился к Фрицу и заметил, каким необычным и новым казался ему теперь мир. Он напоминал непоседливое существо с молниеносными реакциями, что-то вроде соболя или норки, удивленное и испуганное прямыми линиями и гладкими поверхностями человеческого мира. Он сидел рядом со мной на скамейке у дверей, из которых должна была производиться посадка на рейс, но пока говорил, его глаза непрестанно бегали.

– Официально бизнес у моста Дао-Прая ограничивался самогоном. Лишь немногие из незаконных поселенцев знали о яа-баа. Для распространения наркотика старейшина пользовался теми же связями, что и при продаже самогона. В этом есть своя логика: любители домашнего спиртного клюнут и на дурь. Они были основными продавцами наркотика в Бангкоке, и ими руководил большой человек.

– Кто?

– Разумеется, полицейский. Полковник.

– Знаешь его имя?

– Викорн.

– Ты уверен?

– Если бы информация была неточной, меня бы не избили так сильно.

– Согласен. Никто не упоминал имени Сувита? Незаконные поселенцы проживают на его территории.

– Нет. Только Викорна. Насколько я слышал, он ворочает большими делами. Поселенцы – всего лишь малая толика его бизнеса. Может, и этот Сувит работает на него?

– Никто тебе не рассказывал, как убили морского пехотинца? Каким образом это было проделано?

– Вообще не ясно, как удалось справиться с таким количеством змей, но нет сомнений, что это дело рук той транссексуалки.

– Откуда такая уверенность?

– Один из поселенцев ее видел. Несколько кхмеров встретили «мерседес» до того, как он начал спускаться по съезду. Скорее всего их вызвали по сотовому телефону. Морпех едва лопотал по-тайски, так что он бы не понял, если бы она кому-то приказала: «Приезжайте и убейте проходимца!» Заметили, как она уехала с одним из мотоциклистов. Другие спустились вместе с машиной по съезду. Они были вооружены. Так что американец, наверное, не посмел бы открыть дверцы, даже если был в состоянии.

Я покачал головой:

– В этом нет никакого смысла. Если требовалось его убить, почему бы просто не пристрелить?

Фриц тоже покачал головой.

– Чтобы ответить на этот вопрос, надо несколько месяцев провести в тайской тюрьме. Для мести смерть – слишком обыкновенный исход. Смысл в том, чтобы заставить испытать ужас.

Его бегающие глазки выхватили из прочих предметов монитор, на котором появилось сообщение о посадке на рейс «Люфтганзы». Фриц протянул мне руку для пожатия. Наши глаза встретились, но он тут же отвернулся.

– Ты лучше меня. Я чихал на тебя и на твою мать, а ты спас мне жизнь. Не хотел говорить слова благодарности, но все равно спасибо. Когда отправишься к Будде, скажи ему, что излечил немца от расистского комплекса превосходства. Благодарю тебя из глубин моего черного сердца… – Это были последние слова, которые я слышал от Фрица. Я повернулся и пошел прочь из зоны вылета.

Не стоит преувеличивать: две трети ждущих своих рейсов были обычными людьми – парочки, одиночки, семьи. Европейцы, японцы, индийцы, китайцы, африканцы. Но оставшуюся треть составляли мужчины – выходцы с Запада, как правило, за сорок пять, с тайскими девушками лет до тридцати. Мы, тайцы, не сознаем, насколько проста жизнь на Западе. Слишком легка. Самые скромные усилия – сорокачасовая рабочая неделя и простой механический процесс на производстве – дают ощутимые плоды: машину, квартиру, банковский счет. Другой дар системы – супруга, один или два ребенка и несколько друзей – подразумевается сам собою и означает всякие дополнительные привилегии. Иными словами, полмира гибнет от голода на события. И подсознательный толчок гонит людей оттуда к нам. Каждая из красоток, повисшая на руке своего спутника, – это бомба замедленного действия, грозящая адскими осложнениями и взрывными событиями. Тайки беззаветно несут заезженному миру послание жизни, любви и страсти.

Для нас осложнения – естественная вещь. Мы не можем без них, как без пробок на улицах. Как без Викорна. Вот если бы запаковать их и разом отправить на экспорт.

Глава 46

Накануне вечером агент ФБР пригласила меня на ужин в отель «Ориентал», в итальянский ресторан у реки. И, проявляя сочувствие, предложила, чтобы я не наряжался. Сама она надела белые хлопчатобумажные шорты, белую рубашку с короткими рукавами и открытым воротом и сандалии – сама простота, решил я. Я заказал антипасто мисто и телячью печенку. Джонс добавила от себя к выбранному лазанью. Когда официант подал карту вин, она предложила выбрать мне – я уже успел ей рассказать о мсье Трюфо и о том, как он скрупулезно оттачивал мой вкус. Я предпочел «Бароло» и произвел большой фурор, когда поднес бокал к носу, потом чинно пригубил и погонял напиток языком по рту. Официант смотрел на меня во все глаза, но тут я подмигнул Кимберли и по-простому выпил вино одним глотком. В конце концов, это было всего лишь обычное «Бароло». Это был первый раз, когда я заставил Кимберли расхохотаться, и мы оба поняли, что это был опасный момент ритуального совращения. Я со стыдом признался себе, что не дал должного отпора ее обаянию, а она мрачно пробормотала, что я чрезмерно сообразителен. Я напрашивался на неприятности.

– Сончай, почему вы меня ненавидите?

– Ничего подобного.

– Но вы притворяетесь, что не находите меня привлекательной. Глупая женщина решила бы, что вы голубой. Многие женщины защищаются подобным образом. Но я не глупая. Вы не голубой, иногда испытываете своего рода влечение, во всяком случае, на физическом уровне, но постоянно куда-то ускользаете. Как чующий ловушку дикий зверь. Я в полном недоумении.

Я окинул взглядом других посетителей. Три супружеские пары европейцев среднего возраста скорее всего жили в гостинице, четыре столика занимали белые парни с тайскими девушками. Какую прекрасную жизнь мы предлагаем молодым фарангам, даже если у них совсем немного денег. Всего один вечер похода по барам, и вот она – богиня твоей мечты, будет неотлучно с тобой, пока хватит средств ее оплатить. А еще можно позволить себе пару романтических вечеров в дорогом ресторане, не сомневаясь, что потом твоя подруга ляжет с тобой в постель. И все это без капризов и раздражительности, без обязательств на будущее. Гони монету – она даже поедет провожать тебя в аэропорт. Не стоит ли заведениям внести в свои меню любовь?

– Не хочу ощущать себя мороженым.

– Как так?

– Взгляните на них. – Я махнул рукой в сторону соседних столиков. – Эти девушки не говорят по-английски, как я. Не рыщут в Интернете. Скорее всего никогда не бывали за границей и не осознают, что они просто новый аромат фирменного мороженого «Хааген-Дац». Но они профессионалки.

Джонс поперхнулась. Мне стало жаль, что я почти довел ее до слез. Однако она крепилась.

– Вот вы какой меня видите? Белой девкой, ничем не отличающейся от тех фарангов?

Я секунду-другую помолчал.

– Никому не удастся убежать от собственной культуры. Она в нас от рождения. Потребительское общество – это потребительское общество. Все может начинаться со стиральных машин и кондиционеров, но рано или поздно кончается поеданием друг друга. С нами происходит то же самое, но Будда предостерегает от чрезмерного аппетита.

– Опять… – Вздох. Кимберли полна решимости не дать мне сорваться с крючка, переменив тему или вообще заговорив.

Я улыбаюсь.

– Чему вы смеетесь?

– Красоте Будды. Оцените, как здорово он описал причину и следствие. Ваше эго уязвлено, поэтому вы не желаете со мной разговаривать. Не исключено, что я отвечу тем, что не стану говорить с вами. Мы станем врагами, и если у нас есть оружие, будем снова и снова стрелять друг в друга в каждом последующем жизненном цикле. Понимаете всю тщету наших действий? – Я расстроил ее сильнее, чем предполагал. Словно ударил под дых, когда она предлагала мне любовь. Преступление против жизни. – Кимберли…

– Не надо.

– Кимберли, когда моей матери было шестнадцать лет, она предложила себя мамасан, с которой ее познакомили в Пат-Понге. Никто ее не принуждал – родители Нонг были людьми не того сорта. Но и не останавливал – семья жила очень бедно. Мамасан выставила ее в клубе напоказ, но не продавала, ожидая выгодного предложения. Девственность выше всего ценится японцами и другими азиатами, но маму купил англичанин лет сорока с небольшим. Многие мужчины находят особенное удовольствие в дефлорации ребенка, но я этого не понимаю. Англичанин заплатил сорок тысяч батов – астрономическую сумму. Мама настояла, чтобы неподалеку находилась подруга, и ей было не так одиноко. И пока все происходило, подруга пряталась в туалете. Англичанин был с мамой добр, если так можно выразиться. Пользовался смазкой, старался не сделать больно, а когда все закончилось, разразился слезами. Мама и ее подруга смотрели с изумлением на мужчину, вдвое старше каждой из них. Третий мир вопрошал Первый мир: если вам так плохо, зачем вы это делаете? Им было жаль его. На простыне алела кровь матери, но убивался он, а не она. Он был не похож на богача – скорее всего накопил эти деньги. Сорок тысяч батов – немалая сумма даже для европейца. Видимо, решил устроить себе что-то вроде праздника. Может быть, сделать подарок на день рождения. Когда голодаешь, думаешь только о еде. И после окончания банкета понимаешь, кто ты есть на самом деле.

Что-то мелькнуло у Джонс в глазах. Я подумал, что пробился к ее скрытому буддизму. Тайка бы психанула и ушла, но здесь над всем довлела американская воля.

Спокойный вопрос:

– Вы никогда не спали с белой женщиной?

– Нет.

– А если бы спали, то уподобились бы той девственнице, которую изнасиловал проходимец?

– Ее не изнасиловали. Она знала, на что шла. И гордилась, что за нее дали такую высокую цену. Разумеется, Нонг почти все отослала семье. Вот как здесь понимают невинность.

– В Таиланде совершеннолетие наступает в восемнадцать лет. В Штатах такое действие квалифицировали бы как изнасилование. И насильник получил бы срок до двадцати лет.

Последовало долгое молчание. Атмосфера между нами накалилась, и я понял, каким был наивным. Никакого скрытого буддизма в агенте ФБР не обнаружилось – лишь холодная ярость от того, что не реализовалось желание и не удовлетворен аппетит: черт побери, нынче вечером в холодильнике не оказалось мороженого!

– Вы никогда не задумывались над тем, что вся ваша медитация не такое уж благо в искусстве расследования?

– Не понимаю.

– Наивность. То, что, откровенно говоря, непозволительно следователю. То, как вы смотрите на Уоррена и Брэдли и на то, что они сделали с Фатимой, русской проституткой и собирались сделать со многими другими юношами и девушками. Вы же полагаете, что это чисто западная модель поведения.

Выражение моего лица говорило: «Разумеется. Как же иначе?»

– Мол, такое экзистенциальное преступление без смысла, без мотива приобретения материальной выгоды – проявление характерного для Запада потворства своим низменным желаниям. Так? Вариация на тему человека, который изнасиловал вашу мать. Заплатим по счету. Я пригласила вас сюда с определенной целью – пусть это будет моментом истины для нас обоих.

Джонс даже не пыталась скрыть высокомерия, когда требовала счет. Она расплатилась золотой карточкой «Американ экспресс» и встала. Я семенил за ней, пока она обходила бассейн между громадными бугенвиллеями и кивающими на ветерке красными цветками гибискуса. Перед входом в «Бамбуковый бар», где играл знаменитый джаз, американка посмотрела на часы. Она попросила метрдотеля найти нам тихий столик у окна. Мы сели на плетеные стулья с шикарными подушками, кондиционер исправно охлаждал воздух, в коктейлях «Маргарита» звякал лед, на кромках широких рюмок с щедрыми порциями текилы белела соль. Мы успели на первый номер. Метрдотель объявил «несравненную, потрясающую, бесподобнейшую Черную Орхидею». Старичье с энтузиазмом захлопало в ладоши, маленький оркестрик сыграл пару тактов, и она вышла.

Песня, разумеется, «Черный дрозд», какая же еще? Немного старомодная, но полная грусти. Я никогда ее раньше не слышал. И совершенно не представлял, что Фатима способна петь женским голосом. Джонс наслаждалась выражением растерянности на моем лице.

– Недурна. Конечно, не профессионалка, и джаз за пределами США разочаровывает. Но, признаюсь, недурна.

Я понял, что от Джонс ускользают некоторые особенности голоса Фатимы. Назовем их сердечностью.

 
«Разведи огонь, не гаси свет.
Я вернусь поздно, черный дрозд, привет».
 

Нет, это не просто сердечность. Слова шли словно из самого сердца, когда оно разрывается на кусочки и эти кусочки растворяются во всепоглощающей тоске Вселенной.

Способность услышать это – единственная привилегия тех, кто лишился всего на свете.

– Согласен, – ответил я и пригубил «Маргариту». – Конечно, не то что в Штатах, но недурна.

– А теперь посмотрите налево. Только не поворачивайте голову.

– Я их уже заметил.

Там сидели Уоррен и, к большому удовольствию Джонс (если судить по выражению ее лица), Викорн. Третьего, щегольски одетого коротышку тайца, она не знала, и я сказал, кто он. Это был доктор Суричай. Все трое внимательно слушали Фатиму и не собирались оборачиваться, но дива на сцене в длинном красном шелковом платье и с бусами из крупного жемчуга посмотрела в нашу сторону. Наши глаза на мгновение встретились, и она сбилась с такта. Очень непрофессиональна. Фатима тут же поправилась, и оркестр скрыл ее ошибку, но грустная тень успела подернуть ее глаза. В следующую секунду она придумала новый трюк: слегка склонила голову набок и, не сводя с меня глаз, пропела:

 
«Меня никто не поймет, и некому мне помочь.
О, какая тоска быть одной в эту ночь…»
 

– Мне пора, – сказал я, как девчонка, которая опоздала к сроку домой. И, вытянув шею и кашлянув, постарался скрыть единственный вырвавшийся из груди всхлип. Мы дождались, пока Фатима закончит песню, и под аплодисменты незаметно ушли.

*

– Как только Кеннеди принял решение направить военных советников в Лаос, ЦРУ осознало, что перед ним встали серьезные проблемы, – объясняла Джонс на заднем сиденье машины. – Кстати, именно ЦРУ вело там войну от начала и до конца. Проблема заключалась в опиуме. Пока Индокитаем правили французы, это их не трогало. Они считали подконтрольные территории государственной монополией со складами во Вьентьяне и Сайгоне. Когда в войну ввязались американцы, возникла естественная реакция: больше никакого опиума. Мы, как обычно, пытались снова изобрести колесо. Благородного намерения хватило минут на десять, не больше, и вот почему. Лаосская армия обладает одной специфической особенностью: она никогда, нигде и ни с кем не сражается – тем более с северовьетнамскими регулярными частями, которых боится как огня. Воевали одни только гмонги – обитающее на севере горное туземное племя. Лаотяне сильно бы обрадовались, если бы их всех перебили хошиминовцы. Американцы – решительный народ, любят драться сами и ценят тех, кто умеет это делать. Поэтому гмонги стали любимыми дрессированными зверушками ЦРУ, но их единственный недостаток заключался в том, что они не представляют своей жизни без опиума. Французы могли бы нам все это объяснить, если бы мы их спросили. Но мы не спрашивали – как же, мы ведь американцы! А ответ мог быть только таким: надо помочь гмонгам продавать опиум. Страшные лицемеры, как все тайные мстители, мы не хотели марать руки. ЦРУ стремилось свести к минимуму свое участие и привлекало тех, от кого впоследствии могло откреститься. В то время ваш полковник был еще ребенком, но он быстро усвоил урок. Поскольку он родом из Удом-Тани, то свободно говорит по-лаосски. И, пройдя практику в качестве бригадира «шестерок», получил работу по сбыту урожая. Общаться с гмонгами – все равно что иметь дело с каменным веком. Их понятия о коммерции сводятся к обмену жен на свиней. Викорн неплохо освоился в горах, но даже у него не хватило смекалки, чтобы вести дела с китайцами. Именно китайцы, а конкретно чиу-чоу, выходцы из Шаньтоу, продавали товар, когда тот попадал в города. Как же иначе? Они лучшие торгаши на свете – и сегодня, и, наверное, всю последнюю тысячу лет. Чиу-чоу заправляют этой страной и, черт побери, всем Индокитаем. ЦРУ не желало впутываться в такие дела. Но требовалось устроить так, чтобы гмонгов не слишком обманывали. Нужен был человек, который сумел бы общаться с китайцами на равных.

– Уоррен.

– Сильвестр Уоррен родился в Бостоне в семье актеров. Обычные алкоголики со склонностью к нарциссизму, его родители рано опустились и нашли единственный способ воспитывать сына – нанять за бесценок китаянку. Девушка была из народности чиу-чоу из города Шаньтоу и едва говорила по-английски. Когда отец и мать окончательно ослабели, всю заботу о доме взяла на себя китаянка. И об образовании мальчика тоже, которое имело сильный китайский налет. Чтобы выжить, Сильвестру пришлось изучить язык, и это покорило приезжих из Шаньтоу, которые искали надежные способы вложения денег в Бостоне и особенно в Нью-Йорке. Он всю жизнь был связан с этими людьми. Китайцы заплатили за его диплом, дали образование в области камневедения, вывели в бизнес и ссуживали в долг столько денег, сколько ему требовалось. Но за это он принадлежал им душой и телом. Когда ЦРУ вышло на него, он уже занимался торговлей нефритом – импортировал камни в Штаты, имел свой магазин в Манхэттене. Управление не слишком волновало возможное столкновение интересов. Согласно бумагам, он являлся образцовым брокером по продаже опиума гмонгов, когда тот попадал в Сайгон и Вьентьян. И если честно, не слишком навредил горному племени – платил им половину достойной цены. И в то же время занимался тем же, чем Викорн, – устанавливал связи в Управлении. Это делалось на случай, если бы в будущем пришлось обращаться за помощью к ЦРУ или, что вполне вероятно, если бы оно вздумало его кинуть. Он собирал свидетельства того, как это самое ЦРУ, помогая гмонгам продавать товар, раздувало героиновую эпидемию на улицах Нью-Йорка в шестидесятых и семидесятых годах. Полагаю, они с Викорном встречались не чаще раза в месяц, но много говорили по рации. Полковник не знает английского, и Уоррен, обладающий способностью выучить за месяц любой язык, овладел тайским. Викорн восхищался им всю свою сознательную жизнь: американец делал то же, что и он, но лучше и в большем масштабе. И, как и пристало янки, за гораздо большие деньги. Если Викорн наживал на опиуме миллион, Уоррен – целых десять. Но, что важнее, он обладал связями на самом верху – и в Управлении, и в Бюро. Ведь вы же понимаете, что его влияние определяет не только богатство?