Текст книги "Стервы"

Автор книги: Джиллиан Ларкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

18
Лоррен

Лоррен пребывала в состоянии кайфа.

Она помирилась с лучшей подругой, она чувствовала себя такой утонченной, она сидела в достойной зависти кабинке «Зеленой мельницы», да еще рядом с Маркусом Истменом.

Она даже ощутила прилив материнской гордости, глядя на то, как выступает Глория. Да, Лоррен была завистлива, но даже она не могла не признать: эта девушка умеет петь.

Она знала, что Глория пошла на огромный риск. Та что-то такое ей говорила вскользь – что ей угрожает сестра пианиста, и еще какую-то чушь о том, что артисты здесь могут продержаться лишь до тех пор, пока ладят с гангстерами, которым принадлежит заведение, но тогда Лоррен только посмеялась над всем этим. Господи Боже, это же не кто-нибудь, а Глория Кармоди! Какой гангстер (или девчонка-негритянка, если уж на то пошло) осмелится конфликтовать с любимицей чикагского высшего света?

Вы только посмотрите на нее сейчас!

Пусть Глория и волнуется в душе, но от нее так и веет безмятежностью. Лицо застыло, зато тело живое, как ртуть, оно раскачивается в такт музыке, а голос, стоило ей закрыть глаза и запеть, стал прясть нити из чистого золота.

Пианист как раз исполнял потрясающее соло, электризовавшее всех присутствующих, словно удары молнии. Пока он перебирал клавиши, Глория отошла от микрофона и покачивалась из стороны в сторону. А Лоррен всем своим существом воспринимала музыку. Ничто так не возбуждает, как страстные мелодии джаза.

Пора и Лоррен Дайер напомнить окружающим, кто здесь по-настоящему смелый. Она вынула из пачки сигарету, зажала в губах.

– Дашь огоньку? – спросила она, пытаясь завладеть вниманием Маркуса.

Он достал из кармана пиджака серебряную зажигалку, дал ей прикурить, но ясные голубые глаза смотрели на что-то позади Лоррен. Не позволяя себе сорваться, она попробовала применить другую тактику.

– Ты послушай только, как божественно поет Глория, – проговорила она, сделав глубокую затяжку. – Я и понятия не имела, какой у нее талант.

– Ну да, – рассеянно произнес Маркус. – Она всем тут показала, что почем.

– Помнишь, как мы слушали ее в прошлый раз – на том невыносимо скучном рождественском приеме… Маркус! – перебила себя Лоррен. – Какого черта ты туда уставился? – Она проследила за его взглядом и увидела Клару у стойки бара. – Ох, ничего себе! Тебе так сильно хочется еще выпить? Решил оторваться по полной?

– Да нет, – ответил Маркус. – Меня заинтересовал тот парень. Ну, с которым она беседует. Тебе его лицо не кажется знакомым?

– Ей можно разговаривать с другими мужчинами, Маркус, – Лоррен закатила глаза. – Пусть она деревенщина, но никто не запрещает ей флиртовать. – После этого она присмотрелась к собеседнику Клары повнимательнее. – А ты не случайно меня спросил – это же Гаррис Браун!

– Кто? – Маркус сжал запястье Лоррен.

Ну, теперь он у нее на крючке. Если Маркуса интересуют сплетни, Лоррен ему такое выложит!

– Гаррис Браун? Второй сын известного нью-йоркского политика-миллионера. В испорченном высшем свете Нью-Йорка он слывет одним из самых крутых ловеласов. И теперь, когда я на него смотрю, то начинаю понимать почему. Ух ты!

– За каким чертом Кларе понадобилось с ним болтать? – спросил Маркус. Глаза его округлились.

– А кому это интересно? – пожала плечами Лоррен. Конечно, странно, что такой завидный кавалер тратит время на Простушку Клару, но ведь та и вправду выглядит сегодня совершенно по-новому, чертовски привлекательно – это Лоррен в душе признавала. – А вообще-то, ей повезло. – Она вскинула глаза как раз вовремя и успела заметить, как Клара отрывается от губ кавалера после поцелуя. – Похоже, наша строгая пуританка решила отвязаться как следует.

Маркус вскочил на ноги и вылетел из кабинки, сжав губы от злости.

– Сейчас я приглашу этого шутника пойти прогуляться.

– Вот этого ты точно делать не станешь! – решительно потянула его назад Лоррен. – Наш план наконец-то пришел в действие! Клара напрашивается на большой скандал. Так не мешай ей увязнуть в нем… – Лоррен не успела договорить, как до нее вдруг дошла правда. Чем дольше она смотрела Маркусу в лицо, тем глубже убеждалась, что это правда. – Глазам своим не верю, – проговорила она. – Значит, для тебя это больше уже не игра, так?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – пробормотал Маркус, уткнувшись в свой бокал.

– Хочешь, чтобы я назвала вещи своими именами? – настаивала Лоррен. – Ты в нее втюрился. В нее. В Клару.

– Хватит чушь нести…

– Это я несу чушь? Ты не забыл, что именно мы задумали вместе? – У Лоррен голова шла кругом. Ей было необходимо что-нибудь говорить, все равно что, лишь бы отвлечь внимание Маркуса от Клары и вернуть самой Лоррен, которой его внимание и должно принадлежать – не важно, осознает это Маркус или нет.

– На следующий год я еду в Нью-Йорк, – выпалила она.

– Что ты говоришь? – спросил Маркус, отводя от стойки бара глаза, в которых вспыхнул огонек интереса.

– Я в следующем году буду учиться в Барнарде. Это такой колледж – колледж Барнарда.

– Я знаю, что колледж.

– Он находится в Нью-Йорке. Колледж Барнарда при Колумбийском университете в Нью-Йорке.

– И где он находится, я тоже знаю, Рен.

Но теперь, раскрыв свою тайну, Лоррен уже не могла молчать. Язык у нее работал как бы сам по себе.

– Меня приняли, а это дело немаленькое… то есть тебе не нужно объяснять, как это важно, ты и сам знаешь… но я подумала, что тебе будет интересно это узнать. Ну, потому что ты ведь и сам будешь учиться в Нью-Йорке, понимаешь? В Колумбийском университете. Через дорогу от меня… ну, от колледжа Барнарда. И… – Тут, по счастью, ее перебил шум перебранки, вспыхнувшей у стойки бара. Лоррен, в равной мере растерянная и разъяренная, повернулась посмотреть, что там происходит.

А там появился не кто иной, как Себастьян Грей. Он размахивал руками и орал, как на пожаре.

– Да вы знаете, кто я такой? Мне стоит только мигнуть, и вся мэрия Чикаго обрушится на ваш вертеп греха!

– О боже! – только и смогла произнести Лоррен, непроизвольно хватаясь за руку Маркуса. Его глаза уже устремились туда же, и впервые за нынешний вечер они с Лоррен смотрели на одно и то же лицо.

– Вот уж действительно незваный гость, – проговорил он.

Бастиан орал на того самого парня, который в прошлый раз пытался «снять» Лоррен. На Карлито Мачарелли. Лоррен хотела было предупредить Бастиана, но наблюдать за происходящим ей показалось интереснее.

Карлито был недоволен, но держал себя в руках.

– Я управляющий этим баром. Прошу вас успокоиться.

– Я не собираюсь успокаиваться! Я не допущу вот этого! – Себастьян пальцем показывал на эстраду, где стояла Глория, приставившая руку козырьком ко лбу. Она пыталась с ярко освещенной эстрады рассмотреть, что происходит в полутемном зале. – Вы понимаете, что это такое?

– Ну да, – ответил Карлито, поправляя галстук. – Пара красивеньких ножек, и к ним – очень недурной голосок.

Полдюжины головорезов, без лишнего шума выросших за его спиной, дружно заржали. Бастиан, казалось, только сейчас их заметил и начал соображать – он страшно побледнел. Размахнулся сжатым кулаком, но охрана гангстера чуть-чуть опередила его.

Закричала какая-то женщина, затем раздался оглушительный треск.

Бастиан отлетел назад, проехал спиной по столику, сметая с него бокалы, со звоном разлетавшиеся на мелкие осколки. Упал на колени, потом с трудом поднялся.

– Ах, так! – заорал он. – Я добьюсь, что вашу лавочку закроют за нарушение «сухого закона»!

– Попутного тебе ветра, козел, – спокойно пожелал Карлито и пригладил рукой волосы. – А пока – чем мы можем вам служить? Вы огорчаете наших клиентов.

– Я пришел за тем, что принадлежит мне, – заявил ему Бастиан и рванулся к эстраде. Подручные Карлито двинулись вслед за ним.

У Лоррен все в голове перепуталось. Она ведь ничего такого не сказала Бастиану, когда пришла к нему домой совсем пьяная? Ведь нет? Конечно, она не могла подложить Глории такую свинью, в каком бы состоянии ни находилась.

– Ты же ничего ему не говорил, правда? – спросила она у Маркуса.

– Я? Ты что, смеешься? Мы с ним друг друга на дух не переносим.

– Вот понять не могу – кто бы это мог сделать? – Лоррен посмотрела на Глорию, стоявшую на залитой светом эстраде. Едва стих поднятый Бастианом гвалт, оркестр заиграл потрясающую обработку песенки «Ну, разве нам не весело?» – заиграл так, словно ничего и не произошло. Несколько пар вышли на танцпол.

– Маркус, – взмолилась Лоррен, – мы больше не можем сидеть сложа руки.

Но было уже поздно.

Глория разглядела проталкивающегося сквозь толпу Бастиана и замолкла, не допев строчку. Оркестранты продолжали играть, но без голоса музыка стала казаться какой-то потерянной, оголенной – просто какофонией отдельных инструментов.

Джером неистово замахал Глории рукой: «Пой, не останавливайся», – но той сильной Глории, которая только что царила на сцене и покоряла весь зал, уже не было.

Бастиан грузно протопал по ступенькам, взобрался на эстраду, и музыка смущенно прервалась. Он же яростно схватил Глорию за локоть.

– Какого черта ты здесь делаешь? Что ты себе позволяешь? – Микрофон разнес его голос на весь зал.

– Пою! – ответила Глория, пытаясь вырваться из его цепкой хватки. Из-за рояля пулей вылетел Джером.

– Эй, ты, не вздумай даже прикоснуться ко мне, – рявкнул на него Бастиан.

– Джером! – предостерегающе крикнула Глория, перехватывая сжатый кулак Бастиана.

Казалось, Джером стал еще выше ростом. Он положил на спину Глории свою уверенную руку и потихоньку протиснулся между нею и Бастианом, заслоняя девушку.

– Что вам, интересно, нужно от моей вокалистки? – совершенно спокойно обратился он к Бастиану. В баре воцарилась мертвая тишина.

– Прошу тебя, Бастиан. Прошу тебя, давай отложим разговор на потом. Не будем выяснять отношения сейчас. На нас же люди смотрят, – выкрикивала Глория. – Ну, умоляю тебя.

Не обращая на нее внимания, Бастиан обрушился на Джерома.

– Я ее жених, черномазый. И с какой стати ты решил задавать вопросы мне? Забываешь свое место. Что с того, что ты умеешь бренчать на рояле?

Джером убрал руку со спины Глории, отступил на шаг и сжал кулаки.

Зал в едином порыве завопил, как на матче по боксу. До слуха Лоррен донеслись слова какой-то девушки:

– Я ставлю на пианиста.

Глория повернулась к Джерому, который сделал еще шаг назад. На лице его застыло странное выражение.

– Джером, не надо! Я все объясню…

– Будьте любезны увести отсюда вашу невесту, – проговорил Джером, глядя прямо в глаза Бастиану. – Думаю, мы все очень сожалеем, что приняли ее не за ту. – Даже Лоррен сумела разглядеть пламя, горевшее в его глазах. Что оно могло означать? Ненависть? Ревность? Разочарование? Быть может, смесь всех этих чувств сразу. – Ваша невеста больше не должна переступать порог нашего клуба.

– Уж не тревожься, – ответил ему Бастиан. – Больше ты ее здесь не увидишь.

Стоящая между двумя мужчинами Глория поникла и съежилась. Для Лоррен это зрелище было невыносимо. Она стала пробираться сквозь толпу.

– Глория! – окликнула она подругу, уже дойдя до танцпола. – Гло!

– Пойдем отсюда, – зло крикнул Глории жених и поволок ее за руку с эстрады.

– Ты делаешь мне больно! – возмутилась Глория.

Лоррен вскарабкалась на эстраду и в один миг оказалась рядом с Глорией.

– Отпусти ее! – крикнула она Бастиану, вцепившись в него и стараясь оторвать от Глории. – Она поедет домой со мною.

И тут ее щеку обожгла пощечина.

Из глаз у нее посыпались искры, потом она ощутила боль, словно к щеке поднесли горящую спичку. Поначалу ей показалось, что это Бастиан ударил ее. Но, придя немного в себя, держась за щеку, Лоррен подняла взгляд и встретилась с бешеными глазами Глории.

– Как ты только могла? – крикнула Глория ей.

– Гло! – промямлила Лоррен, совсем растерявшись. – Нет. Я не…

Весь мир разом отодвинулся на второй план: ревущая толпа и ослепляющий свет на эстраде, музыка, которая звучала теперь с граммофонной пластинки. Лоррен видела одну только Глорию, у которой на лице было написано: «Это ты предала меня, ты поломала мне жизнь, это из-за тебя все погибло». Лоррен почувствовала, как у нее задрожали коленки.

– Глория! Я – твоя лучшая в целом мире подруга. Я никогда бы…

– А я никогда не стану разговаривать с тобой, до конца жизни, – холодно бросила Глория.

А потом сделала то, чего не ожидали ни Лоррен, ни Бастиан: резко ударила жениха локтем под дых, и он невольно выпустил ее руку. Глория спрыгнула с эстрады и помчалась через танцпол, не обращая внимания ни на людей, ни на препятствия.

Лоррен хотела побежать вслед за нею, но толпа уже сомкнулась, пропустив Глорию. Пока Лоррен пробиралась к выходу, Глории уже и след простыл.

Теперь попытки догнать ее потеряли всякий смысл. Лоррен увидела направляющегося к дверям Маркуса.

– Как ты думаешь, нам проводить ее домой?

– Я всегда знал, что ты чокнутая, – сказал Маркус, не удостоив ее даже взгляда, – но не знал, что еще и предательница.

Слово обожгло ее, как ватка со спиртом, приложенная к свежей царапине.

– Маркус, Богом клянусь, это не я! Я ничего не говорила Бастиану. Ты должен мне верить.

– С какой это стати? – Он швырнул на пол сигарету и сердито толкнул дверь.

«Предательница». В мозгу вспыхнуло видение: она целуется с Бастианом. «Предательница». Глории она ведь ничего об этом так и не сказала. «Предательница».

Она почувствовала, как кто-то положил руку ей на спину.

– Вы хорошо себя чувствуете?

Карлито. Гангстер, который выяснял отношения с Бастианом. Его серые глаза, обрамленные короткими черными ресницами, смотрели на нее приветливее, чем в прошлый раз.

– Все будет чудесно, – ответила Лоррен. Но она понимала, что обманывает себя: ничего чудесного уже не будет.

– Я видел, как все получилось. – Он выудил из кармана платок, наполнил его кубиками льда из своего стакана и приложил к ее горящей щеке. – Вам крепко досталось.

– Мы с ней подруги, – сказала ему Лоррен, чувствуя, как приятно холодит щеку платок со льдом. – Теперь мне гораздо лучше. Спасибо.

– Не за что. Вот как нелегко здесь приходится порой. Я уж хотел было приказать, чтобы этого парня вышвырнули вон. А вы видели, как он задирал тут нос?

– Видела. Он не проявил ни капли уважения, – сказала Лоррен и стала сама держать платок. Гангстер мигнул и посмотрел на нее с интересом.

– Как раз об этом я и подумал. Главная беда нашего мира в том, что нам не хватает уважения. К посторонним, к друзьям, к женщинам. – Он ласково пожал ее руку. – Если вам что-нибудь понадобится, вы найдете меня вон там, в конце зала. Не стесняйтесь.

– Да нет, мне правда уже хорошо, – сказала Лоррен, ощутив прилив усталости. Она протянула Карлито платок.

– Оставьте себе, – сказал тот, сжав платок в ее руке. – В следующий раз я хочу видеть ваше прекрасное лицо без таких отметин.

Он ушел, а Лоррен развернула платок. В углу была вышита буква «М». Она поднесла платок к носу и вдохнула запах мужского одеколона.

Принюхалась.

Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой, безнадежно одинокой.

Снова потянула ноздрями воздух и учуяла запах дыма.

Она опустила глаза. У ног дымилась брошенная Маркусом сигарета, в ней еще теплилась, угасая, последняя искорка. Лоррен накрыла окурок носком туфли, а потом стала вдавливать его в пол бара, еще и еще, пока не осталась только щепотка пепла, из которой навеки ушел огонь.

Часть вторая

Я не хочу жить. Я хочу в первую очередь любить, а жить – лишь в силу этого.

Зельда Фицджеральд, 1919 год

Говорите тише

19
Глория

Глории это так и запомнилось – она вышла под свет прожектора и увидела, как сбывается ее хрустальная мечта: рядом – рояль, перед нею – слушатели, а из глубин души неудержимо льется песня. На эстраде она почувствовала себя привычнее, чем в родном доме. Со сцены она была способна растрогать людей за те считаные минуты, пока длилась песня. А это куда больше, чем может сделать жена светского человека за всю свою жизнь.

Но внезапно прожектор погас.

Внутренний голос говорил ей, что правда так или иначе выплыла бы наружу. Повсюду в газетах, в колонках светских новостей, можно было наткнуться на фотографии ее с Бастианом. Сколько времени ей удалось бы выдавать себя за певичку из деревни? Но Глория никак не ожидала, что все произойдет настолько быстро. Жизнь подразнила ее сладким вкусом свободы, и тут же людское бездушие отняло у нее все. Она осталась ни с чем. В одиночестве.

В лорелтонской школе все девочки слышали о происшествии, в том или ином пересказе.

В понедельник Глория снова появилась в школе – единственном месте, которое отныне ей позволено было посещать: все остальное мама ей категорически и навсегда запретила. Глория не без удивления обнаружила, что приобрела своего рода скандальную известность. Пока она шла по коридорам, девчонки посмеивались и перешептывались за ее спиной, а когда она вошла в класс, все умолкли.

На уроке истории она заметила, что девочки то и дело что-то передают друг другу. Глория подалась вперед – она сидела за партой в третьем ряду – и выхватила это «что-то» из немытых рук Малинды Бэнкс, ее ровесницы, у которой, увы, уже пробивались робкие усики.

– Эй! – вскрикнула Малинда, но Глория не стала обращать внимание.

У нее в руках оказалась страничка из чикагской «Ежедневной газеты», под рубрикой «Сплетница» – раздел светской хроники. Сразу же, в верхней части страницы, Глория увидела свое имя, набранное жирным шрифтом:

Чикагскую красавицу Глорию Кармоди застали в тот момент, когда она без всяких церемоний – и без обручального кольца – выступала вчера вечером в неназванном заведении. Ее жених, выпускник Гарвардского университета Себастьян Грей, обнаружил, что семнадцатилетняя девушка выступает в составе негритянского джаз-банда в качестве певицы. «Он буквально уволок ее с эстрады, – сообщает анонимный источник, наблюдавший выступление. – Ситуация вызвала большое замешательство и у нее, и у него». «Глория всегда была отвязной, – рассказал нам один из друзей семьи Кармоди. – Глядя на нее, этого не скажешь, но у нее есть тайная жизнь, скрытая от посторонних глаз. Я слышал, что она выступала не только с этим цветным джазом». Какие же новые секреты скрывает юная певичка? Вам, Себастьян, лучше выяснить это поскорее, пока еще не поздно.

Еще одна новость: Элизабет Даунинг видели вчера в Гайд-парке…

– Хотите знать правду? – подумала Глория, отрываясь от газеты. И только когда все головы в классе повернулись к ней, до нее дошло, что она сказала это вслух.

– Что? – осведомилась мисс Тримбел, учительница истории. – Вы что-то сказали, Глория?

– Я только пела, и больше ничего. Это что, такое тяжкое преступление? – Глория обожгла сердитым взглядом сначала Малинду, затем и остальных одноклассниц.

– Не в том дело, что ты пела, – раздался голосок сзади (Анна Десмонд, корова непричесанная!), – а с кем пела. И в том, что ты это скрывала. Всем же понятно, что любовные песни можно тайком петь вместе с чернокожим только в одном случае…

– Довольно посторонних разговоров, ученицы! – Мисс Тримбел зазвонила в колокольчик, всегда лежавший у нее на столе. – Вынуждена вам напомнить, что грязное белье не принято стирать при всех. Иначе виновная лишь заважничает и…

В эту минуту Глория собрала учебники и поднялась из-за парты.

– Глория Кармоди, куда это вы собрались? – сурово спросила мисс Тримбел, но Глория поняла, что любой ее ответ будет некстати.

Она выбежала из класса, промчалась по коридору в туалет, заперлась там в одной из кабинок и дала волю слезам. Что хуже всего – нельзя было даже обратиться за утешением к Лоррен: они с той ночи в «Зеленой мельнице» не разговаривали.

Все девочки в школе посматривали на нее свысока, но вскоре Глория поняла, что они хотят услышать от нее подробности. Всем было интересно, связана ли она с Большой бандой, видела ли какие-нибудь убийства, не может ли она использовать свои связи и провести их в «Зеленую мельницу». А одна девочка спросила напрямик, не обрюхатил ли ее «этот чернокожий ублюдок», и Глория второй раз в жизни ударила человека по лицу.

Раньше Глории и в голову не приходило, как сильно она зависит от Лоррен, которая помогала ей коротать скучные дни. Они постоянно обменивались мнениями – в записках на уроках, в разговорах во время большой перемены, в походах по магазинам после уроков, на посиделках поздно вечером.

К счастью, Лоррен не показалась в школе ни в понедельник, ни во вторник, и Глории не пришлось с нею объясняться. Но в среду, когда Глория, прижимая к груди учебник, вошла в класс, Лоррен уже сидела там. Школьная форма на ней была сильно помята, лицо густо накрашено; оно осунулось и выглядело так, будто Лоррен только что вышла из длительного запоя. В общем, что-то среднее между хористкой из шоу и покойницей.

У Глории возникло сильное искушение заехать бывшей подруге в физиономию учебником. Этого она не сделала, но старательно избегала общества Лоррен.

Жизнь Глории сделалась невыносимой. Разгневанная мать гадала о последствиях происшедшего, рассчитывая на то, что в конце концов Бастиан простит невесту ради задуманного «великого предприятия». Глория могла вернуться к прежней жизни и никогда не заговаривать о пении, о попойках, о том, чтобы стоять среди негров-музыкантов, как заурядная шлюха.

– Что бы это значило? – сердито бросила ей Глория. – Мама, что такое «заурядная» шлюха? – Они обедали в столовой, поглощали мясной рулет. Клара сидела напротив Глории и не произносила ни слова.

– Не смей мне дерзить! – возмутилась мать. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, – отозвалась Глория. – Ты хочешь сказать, что я должна стать незаурядной шлюхой. Непревзойденной!

– Глория! Сию же минуту марш в свою комнату!

Она поднялась к себе, оставшись в тот вечер снова без обеда. Повалилась поперек кровати, как делала каждый вечер после своего дебюта в «Зеленой мельнице» (если можно, конечно, назвать это дебютом), и стала без конца крутить пластинку – «Блюз разбитого сердца» в исполнении Бесси Смит.

Стоило подумать о том, что она больше не увидит Джерома, как в груди нарастала самая настоящая боль. Как и при мысли о том, что в его глазах она так и останется обманщицей, богатой белой притворщицей – он ведь еще в первую встречу так ее и назвал. «Папочкиной дочкой». Разве что папочки и близко здесь не было – он предпочитал портить им с мамой жизнь издалека.

Надо было чем-нибудь заняться, лишь бы чем, иначе эта боль поглотит ее целиком. Просто Глория не представляла, что ей нужно совершить, чтобы исправить сделанное. Поэтому она подошла к патефону и снова поставила «Блюз разбитого сердца».

А потом лежала, слушала песню и смотрела на потолок, выкрашенный в бежевый цвет, когда в чуть приоткрытую дверь просунулась голова Клары.

– Гло, только что звонила сама знаешь кто, спрашивала тебя.

Лоррен звонила сюда беспрестанно, но Глория не подходила к телефону. Рен даже прислала целую серию телеграмм: «Я очень сожалею», «Прости меня, пожалуйста» и «Получила ли ты мою первую телеграмму, где сказано, что я очень сожалею?» Глория выбросила их все в мусорную корзину. У нее не было ни малейшего настроения читать кучу оправданий, извинений и навязчивых просьб о прощении. Как могла Рен продать ее после стольких лет, проведенных бок о бок с нею? Она всегда была немного свихнувшейся, это надо признать, но пакостей никогда не делала.

И вот Глория сидит дома взаперти, газетчики треплют ее имя, как хотят, а Лоррен свободна как птица. Разве это справедливо?

– Надеюсь, ты ответила ей, как обычно, – сказала она Кларе, прижимая к груди отделанную рюшем розовую подушку. – Типа «Не звони сюда больше, сука».

– Я все так и сказала, кроме «суки», – подтвердила Клара и скользнула в комнату. На ней был вышитый цветами шелковый халат, которого Глория раньше не видела. Похоже, сделан в Европе. Большие красные маки на черном фоне.

– Откуда у тебя этот халат? – спросила она.

Клара застыла на мгновение, потом закуталась в халат еще плотнее.

– Это мне подарили. – Она подошла к патефону и остановила пластинку на середине. – Нужно, чтобы кто-нибудь вывел тебя из этого мрачного состояния.

– Удачи тебе, – ответила Глория и швырнула подушку на пол. – А я пока буду плыть по течению.

– Уж поверь, я сама не напрашиваюсь. Но знаю одного человека, которому это под силу.

Глория недоверчиво посмотрела на кузину. Девушки больше не были врагами, но не перешли еще ту грань, за которой могли бы считать себя подругами. Да, верно, Глория показала себя не слишком-то ласковой родственницей, однако… Да нет, если уж говорить правду, она вела себя просто ужасно. Клара еще не успела приехать, а она уже составила против кузины целый заговор. А как только Клара появилась в Чикаго, Глория ей или хамила, или вообще не замечала.

Глядя на Клару сейчас, она пожалела об этом. Может быть, еще не поздно все исправить? Ведь Клара даже Маркусу понравилась, а он, когда дело шло о девушках, становился самым строгим критиком в целом свете. Ну и что, если кузина приехала прямо с фермы? Это еще не значит, что она обязательно плохая. А как было бы здорово иметь подругой родственницу и ровесницу, особенно сейчас, когда Лоррен показала свое истинное лицо!

– Если ты скажешь, что этот человек – Себастьян, я официально изгоню тебя из моей комнаты, – попыталась пошутить Глория.

– Ну, это меня не тревожит, – сказала Клара, разглядывая жуткий беспорядок, царящий в комнате. Повсюду, где только можно, валялись кучи грязной одежды, учебники, чашки с засохшей кофейной гущей, вазочки с растаявшим мороженым, среди которого плавали окурки. – Ты могла бы не сегодня завтра впустить сюда Клодину, только бы она сразу в обморок не упала.

– Да, ты права, – согласилась Глория. Уже почти неделю она не впускала к себе горничную, но и возникший в результате бедлам ничуть не скрашивал ее положения. – Ладно, так о ком это ты говоришь?

– О Дж. Дж., – ответила Клара. – Расшифровывать не нужно?

– Не нужно, – проговорила Глория, у которой перевернулось все внутри. – И что же он?

– Вот это, я надеялась, ты сама мне расскажешь.

– Да нечего рассказывать, – отмахнулась Глория.

– Ой, солнышко, я не такая глупая, как тебе кажется. – Клара подняла с полу расческу, устроилась на кровати возле Глории и стала расчесывать ей грязные, спутанные волосы. – У тебя обручалка от мужчины с такой внешностью – Бастиана Грея, за которым охотятся все девушки и их маменьки. Тем не менее ты заперта в этой комнате, выглядишь несчастной и слушаешь без конца одну и ту же песню Бесси Смит. Можешь привести мне другой такой же классический пример явной влюбленности?

– Ты-то что в этом понимаешь? – слабо защищалась Глория. – Может, какой-то фермер стащил у тебя любимую овечку, что ли?

И Глория, еще не закончив говорить, рассмеялась. Клара присоединилась к ней.

– Ты, наверное, не поверишь, но даже в моих родных краях случается несчастная любовь.

– В Пенсильвании?

– Слушай, я давно хочу тебе рассказать. – Клара отложила расческу в сторону. – Я приехала в Чикаго вовсе не потому, что надо помогать тебе готовиться к свадьбе. Мне нужно было уехать подальше от одного человека, от моего собственного прошлого, и начать жизнь заново. Уехать от человека, которого я любила, хотя и не следовало. – Она закрыла глаза. – Я в этих делах смыслю не больше любой другой девушки. Но одно я знаю твердо: ради любви можно пойти на все. Если кого-то любишь по-настоящему, потом и жалеть ни о чем не станешь. Даже если добром это не кончится.

– Но как можно узнать? – настаивала Глория. – Как можно быть уверенной, что это – любовь? Как вообще разобраться в своих чувствах?

– А тебе и знать ничего не нужно, кроме одного: хочешь ли ты разобраться? – Клара взяла Глорию за руку. – Или же готова от него отказаться.

– Нет, – сказала Глория, представив себе Джерома, его руки, которые легли на ее талию во время первого урока пения. И как он учил ее петь, учил чувствовать текст и музыку. – Отказываться я не собираюсь. Пока не все потеряно.

– По-настоящему живой я тебя видела один-единственный раз – когда ты была на эстраде вместе с ним, когда вы вместе выступали. Это было какое-то чудо!

Слезы брызнули из горячего родника внутри Глории, из того места, которое показал ей Джером.

– Мне необходимо разобраться, предназначены ли мы с Джеромом друг для друга. Если не разберусь, то никогда себе этого не прощу.

– Ну, так чего ты ждешь? – сказала Клара, ласково вытирая слезы со щек Глории. – Твоя мама вернется домой только через несколько часов.

***

Глория сделала нечто такое, чего никогда раньше не делала, – она поехала автобусом. Одна. Вечером. В Бронзвиль[99]99
  Негритянское гетто на юге Чикаго.


[Закрыть].

Прежде она и близко не подходила к этому району. Но для себя решила: если уж она собралась пойти на самый большой в жизни риск, то и делать это нужно смело, только так. Ей некого было попросить отвезти ее туда. Нужно добраться самой, постучать в дверь Джерома и раскрыть ему свою душу. Иначе какой смысл вообще туда ехать?

Для поездки в автобусе она и «нарядилась» соответственно: старенькая шляпка-колокол, простенькая белая блузка с длинными рукавами, строгая темная юбка. Правда, «наряд» удалось выдержать не до конца – ни у кого из женщин не было на ногах туфель с высоким каблуком, а юбки у большинства были очень скромными, до середины икр. Туфли у женщин, как и у мужчин, отличались сугубой практичностью – и для ходьбы пешком, и для работы. Они же возвращаются домой с работы, сообразила Глория.

Немолодая женщина встала и уступила Глории место. Та пыталась отказаться, но женщина улыбнулась и сказала:

– Леди не годится стоять на ногах. – Глория в последнее время ни у кого не встречала такого доброго к себе отношения.

Другой примечательной чертой пассажиров было то, что почти все они были чернокожими. Поначалу Глория опасалась, что будет среди них белой вороной и что все станут смотреть на нее неприязненно. В памяти всплыло то, о чем говорили еще в школе, и она покрепче прижала к себе кошелек, стараясь ни с кем не встречаться взглядами. Но ехать пришлось долго, и выдержки Глории не хватило. Довольно скоро она уже начала смотреть на своих попутчиков.

Кое-кто бросал на нее мимолетные взгляды и снова возвращался к книге, газете или вязанию. На белую девушку в странной одежде никто не обращал особого внимания. Такое впечатление, что она для них ровно ничего не значила.

И Глория поняла, что так оно и есть: она ничего не значит для этих людей. Эти люди живут настоящей, насыщенной жизнью и борются за то, что для них действительно важно. Влюбленная девушка в старой шляпке? Есть о чем беспокоиться помимо этого.

Подъехали к нужной остановке, и Глория вместе с другими вышла через задние двери.

Ее поразило, какая бурная жизнь кипит на улицах. На Астор-стрит, где она жила, всегда было тихо и скучно. Но здесь все шумело и кипело. Ребятишки играли в уличный вариант бейсбола, отбегая к тротуарам, когда проезжала машина. На каждом углу громко судачили о чем-то женщины, придерживая на бедре полные белья корзины. Чернокожие подростки лениво сидели на крылечках и потягивали сигареты, а мимо шли, взявшись за руки, влюбленные.