Текст книги "Стервы"

Автор книги: Джиллиан Ларкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

7
Глория

Глории уже не раз снились огни «Зеленой мельницы». Виделось, как она бросает кольцо с бриллиантом в уличный водосборник, будто монетку в фонтан. Но прежде всего она видела во снах руки Джерома Джонсона.

Теперь, снова оказавшись в этом «тихом» баре, который был притчей во языцех, она задала себе тот же вопрос, что и в первый раз: «Зачем я здесь?» Напомнила себе, что теперь ей должно быть легче: волосы подстрижены так, как здесь принято; она знает, как нужно заказывать мартини; даже Лейф, бармен, был ей знаком. Глорию тревожило только присутствие Лоррен и Клары.

Как только вошли в бар, Глория улизнула от них. У нее не было ни малейшего желания наблюдать в тысячный раз, как Лоррен изо всех сил выпендривается перед Маркусом. А уж Клара лучше была бы на расстоянии пушечного выстрела, не ближе.

Оркестр доиграл до первого перерыва, и Глория смотрела, как Джером Джонсон встает со своего места за фортепиано, поправляет галстук-бабочку и падает в объятия роскошной негритянки.

У Глории сердце ухнуло куда-то вниз. Она сразу узнала ту самую роскошную молодую негритянку, которую видела и в первый раз – ту, что была в серебристом балахончике. На этот же раз ее высокую стройную фигурку облегало шелковое платье бронзового цвета, украшенное по подолу блестящей черной бахромой. В черных волосах поблескивала красной медью заколка, оттеняя гладкую блестящую кожу. На вид она была не старше Глории, может, даже на годик младше. А рука ее сейчас нежно обвилась вокруг талии Джерома Джонсона.

Ну как это Глория могла быть такой дурочкой? О чем только она думала – что этот чернокожий пианист так вот в нее и влюбится? Что она сможет отказаться от данного Бастиану слова и привести к себе домой на семейный обед мистера Джерома Джонсона? В высшем свете было неслыханно, чтобы белая девушка встречалась с негром, а уж для девушки из семьи Кармоди даже находиться рядом с чернокожим – ужасное преступление. Уж лучше родить незаконного ребенка от Бастиана, что, впрочем, при нынешнем состоянии их отношений было почти невероятно.

Как бы то ни было, будущее Глории предрешено, и уж теперь его никак не изменить. Она не вправе подвести свою семью – она ведь дала слово и маме, и самой себе. А сегодня вечером единственной ее целью было немного забыться и развлечься, пока до свадьбы остается хоть какое-то время. Глории приходилось постоянно напоминать себе об этом.

Она отвернулась, не в силах больше ни секунды смотреть на Джерома Джонсона. Вообще-то ей следовало уйти отсюда немедленно, пока она не обернулась и сгоряча не совершила непоправимую ошибку.

– Шикарная прическа, – проговорил ей на ухо приятный баритон. – Не хотите потанцевать?

Ей бы надо было не обратить внимания на этот голос или возмутиться, а то и дать ему пощечину за подобный небрежный тон. Но стоило ей разок взглянуть ему в лицо, и ноги сразу подкосились. Он же крепко обхватил ее обнаженные плечи, словно собирался исполнить блюз на спине Глории. В эту минуту зазвучала новая мелодия. Из граммофона полились медленные звуки песни:

Больше нет ни неба, ни роз, ни света,

Радуга поблекла, и роса не блестит.

Ангел мой, даривший мне и зиму, и лето,

Без тебя могу теперь я только грустить,

Когда ты ушла.

Строчки Ирвинга Берлина[49]49
  Берлин, Ирвинг (наст. имя и фам. – Израиль Моисеевич Бейлин; 1888—1989) – известный американский композитор, автор не менее 900 песен, 19 мюзиклов и музыки к 15 кинофильмам.


[Закрыть] говорили за Глорию то, что сама она не в силах была вымолвить.

Хотя, если на то пошло, что она могла бы сказать? У Глории было такое чувство, будто это она потеряла Джерома, вместе со всем тем, что могло бы их ожидать вместе, но ведь он никогда ей и не принадлежал. Она совершенно ничего не знала об этом чужом человеке, к которому ее так неодолимо тянуло, ничего не знала ни о его жизни, ни о семье. Она положила руки ему на плечи, а ноги тем временем стали двигаться, словно жили сами по себе. Прикосновение Джерома волновало ее, пьянило, кружило голову. Его сильные руки обнимали ее, а свежее дыхание обдавало теплом шею.

Песня закончилась. На мгновение в зале воцарилась тишина, в которой слышно было только шуршание иглы на доигравшей пластинке, потом Глорию снова оглушил галдеж толпы.

Она чувствовала себя так, будто только что очнулась от долгого сна. Слегка отодвинулась, но Джером снова взял ее за руку.

– Спасибо за танец, деточка.

И тут же ускользнул, направился в кабинку у стены, даже не взглянув на Глорию, а она смотрела ему вслед. Должно быть, решила она, это его манера флиртовать, разыгрывая из себя этакую ледышку. Но ведь, если подумать, здесь абсолютно все играли в такую игру. Да и она сама, с новой прической под стать новым манерам, неужели не сможет быть достойной партнершей?

Она прошагала прямо к его столику и села напротив Джерома. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, Джером молча затягивался сигаретой. Все разделявшее их небольшое пространство было наполнено табачным дымом, нервным напряжением и жаром тел.

– Что вас привело сюда, деточка? – спросил он наконец.

Глория сразу ощетинилась. Если она чуть моложе, это не значит, что она потерпит подобную снисходительность.

– Почему вы все время называете меня так?

– Как?

– Деточкой.

– Вот вы сами и ответили на мой вопрос, – усмехнулся он, выдохнув новую серию белых колец дыма.

– Тогда скажите, почему я пришла сюда, раз вы это знаете лучше меня самой.

К ним подошла официантка, поставила на столик стакан виски. Джером ей подмигнул, официантка послала ему воздушный поцелуй. До Глории, наблюдавшей эту нехитрую сценку, наконец дошло: Джером Джонсон каждый день встречает миллион девушек, точно таких же, как она. Девушек, которые с ним курят, пьют, хохочут – возможно, делают и другие вещи, не столь невинные. Подыгрывать им – такая же его обязанность, как играть на пианино. И они попадались в его ловушку, как доверчивые мышки. Как и она сама.

Но ведь Глория не все – она другая. Ну, по крайней мере, так ей хотелось думать.

– Вы пришли сюда, – заговорил он, сделав большой глоток виски, – доказать себе, что вы уже больше не ребенок. Хотя сами отлично понимаете: вы пока самый настоящий ребенок.

Глория изо всех сил старалась не выйти из себя. Щеки у нее запылали.

– Я уже давным-давно не ребенок, – сердито возразила она. – А вам сколько лет? Девятнадцать? Двадцать? Вы сами еще не стали мужчиной. А я пришла сюда, если вам так интересно, ради музыки.

– Музыки? – захохотал Джером, хлопая по столу ладонью. – Что можете вы знать о музыке? Капризная девчонка из богатой белой семьи.

Глория в ярости вскочила с места. Еще никогда в жизни никто не осмеливался говорить с ней так грубо! Она понимала, что нужно просто уйти, присоединиться к подругам у стойки и от души посмеяться над этим дерзким, невоспитанным простолюдином…

Она поймала себя на том, что рассуждает точь-в-точь как мама. Чтобы доказать, что она не такая, ее подмывало поцеловать Джерома. Страстно желая этого, Глория все же не хотела выглядеть сумасшедшей. Она просто села с ним рядом.

– Могу поспорить, что в музыке я понимаю больше, чем любая другая девушка в этом баре, хоть белая, хоть какая угодно.

Он придвинулся чуть ближе, задевая ее обнаженное бедро шершавой тканью брюк. Все черты его лица несли на себе отпечаток силы: форма носа, линия щек, квадратный подбородок. А вот взгляд был очень мягким, и его густо-карие глаза едва не гипнотизировали Глорию.

– Вы, деточка, знаете о музыке только то, что написано в старых пыльных книжках, которые читают в частной школе для девочек. Можете узнать симфонию Бетховена или концерт Моцарта. Можете пересказать либретто «Богемы», потому что у ваших родителей есть своя ложа в театре. И песня, под которую мы танцевали, вам знакома – ее вы слышали по радио. – Он помолчал, поправил упавшую на глаза Глории челку. – Держу пари, вы даже не знаете, кто ее написал.

Сердце у нее билось так громко, что даже заглушало мысли.

– Песня называется «Когда ты ушла от меня», а написал ее Ирвинг Берлин.

Глаза Джерома блеснули, но он лишь пожал плечами.

– Это не меняет сути дела, детка. Вы пришли сюда только потому, что вам кажется, будто в этом проявляется ваша свобода. Вы удрали сюда без разрешения папочки, на что не отваживаются ваши юные школьные подружки. Вы слушаете, как чернокожий играет негритянскую музыку, и пачкаете свои белоснежные ручки, – сказал он, схватив ее за руку. – Но сегодня же ночью личный шофер отвезет вас домой, к родителям. Туда, где вы в полной безопасности. Туда, где в ваше распоряжение предоставлены все блага мира. И все же свободы у вас нет, деточка. Быть свободной вы не сумели бы, даже если бы ваша жизнь была поставлена на карту.

Глория понимала: если она сейчас расплачется, то он убедится, что она и есть та беспомощная девчонка, какой она ему представляется. Почувствовала, как жжет ее прикосновение его ладони. В душе Глории что-то пробудилось, этой ночью там разгорелся какой-то уголек, словно чиркнувшая во тьме спичка. Она подалась вперед, едва не касаясь губами его горла.

– Очень жаль, что вы не слышали, как я пою, – сказала она шепотом.

Потом молниеносным движением схватила со стола его стакан, залпом проглотила виски и грохнула по столу пустым стаканом. Вытерла губы тыльной стороной ладони и резко поднялась.

Глория повернулась, чтобы красиво уйти, и столкнулась нос к носу с роскошной негритянкой. Той самой, с которой недавно миловался Джером. Вблизи девушка производила еще более ошеломляющее впечатление, сияя бархатными карими глазами.

Глория испытала горькое разочарование. Она так лихо хватила полстакана виски, а ее тут же отодвинули на второй план – и кто? Любовница Джерома Джонсона.

– Прошу прощения, – пробормотала Глория, потупив глаза.

– Не шибко трудись. На этот раз, – ответила девушка, уселась на то место, где только что сидела Глория, и ущипнула Джерома за щеку.

Глории хотелось как можно быстрее исчезнуть из бара. Да только тогда получится, что он выиграл: это будет точно по-детски, о чем он ей и говорил. «А что бы сделала на моем месте настоящая бунтарка?» – задала себе вопрос Глория. Пошла бы к стойке бара. Естественно.

К счастью, ни друзей, ни кузины там не было. Глории очень не хотелось ничего им объяснять. Она сама еще не сумела разобраться в своих чувствах. К ней на помощь пришел Лейф, сняв лишний камень с ее души. Доброжелательно подмигнул ей, как старой знакомой.

– Ну-ка, ну-ка, ну-ка, вы только посмотрите! Девственница превратилась в настоящую царицу Савскую!

Несмотря на все свои огорчения, она сумела выдавить улыбку.

– Это только ради вас, Лейф.

– За это вам полагается мой фирменный мартини. За счет заведения.

Пока Лейф деловито смешивал коктейль, Глория помимо воли оглянулась на только что оставленную ею парочку. Ну, конечно – Джером был поглощен захватывающей беседой со своей роскошной подругой.

Внутри Глории вдруг вырос до громадных размеров такой порок, как любопытство. Когда Лейф подал ей напиток, она услышала свой голос:

– Спасибо, Лейф. У меня к вам вопрос.

– Давайте его сюда! – воскликнул тот, роняя в бокал маслины.

– Просто интересно – кто эта красавица, которая весь вечер ходит следом за пианистом? Какая-нибудь поклонница?

– Можно и так сказать, – с ухмылкой ответил Лейф. – Это Вера. Одна из самых ярых бунтарок Города на всех ветрах[50]50
  Прозвище города Чикаго, продуваемого постоянными ветрами с озера Мичиган.


[Закрыть]. По случайности, она же – младшая сестренка Джерома Джонсона.

Глория чуть не подавилась мартини.

Прежде чем она успела изобразить на лице полнейшее безразличие, на сцене поднялся невообразимый гвалт. Кармен Дьябло, ведущая певица джаза, в ярости кричала что-то, но слов из-за царившего в баре шума было не разобрать. Глория видела, что певица поднялась на сцену, театрально разорвала украшенную павлиньими перьями шляпку и швырнула ее в толпу, громко завопив: «Я ухожу!» – после чего унеслась прочь.

Голоса в зале на минутку смолкли. Глория краем глаза заметила, как из-за столика Аль Капоне встал один из сидевших там мужчин – Карлито, ловелас и гангстер, любимый герой бульварной прессы, – подошел к Джерому и прошептал ему что-то на ухо.

Джером скривился – ему, вероятно, очень не понравилось то, что сказал Карлито. В зале возобновился обычный шум, и тут Глория почувствовала, как в ее обнаженную спину воткнулся чей-то палец.

– Леди не должны так таращиться, – проговорил Лейф, когда Глория повернулась к нему лицом.

– Я теперь бунтарка, а не леди.

– Хотите мудрый совет от человека, который чего только не повидал? – сказал ей Лейф с сочувственным взглядом. – Чтобы сделаться заправской бунтаркой, одной короткой стрижки маловато будет.

Глория вздохнула. Она понимала, о чем говорит Лейф, только ей очень не хотелось с этим соглашаться. Увы, это правда, ей никогда не стать настоящей бунтаркой. Может, удастся сделать еще несколько вылазок в «Зеленую мельницу», но как только она побывает у алтаря, путь сюда ей уже будет заказан.

Лейф подтолкнул к ней еще один стакан с каким-то напитком, но Глория отмахнулась.

– Думаю, на сегодня с меня достаточно.

– А не все только вам одной, Рыженькая, – подмигнул ей Лейф; из-за спины Глории мигом протянулась черная рука и схватила стакан.

– Он все правильно понял.

Джером. Она рукой ощутила гладкую ткань его костюма, но не повернула головы. Сосредоточилась на том, чтобы зубами вытащить из маслины косточку.

– Так вы, стало быть, певица? – спросил он, отпив виски.

Она резко кивнула.

– И что же я услышал бы, окажись вы на сцене?

– Мой голос, – холодно ответила Глория. Она не сомневалась, что он усмехается, но не отрывала взгляда от маслин.

– Позвольте мне спросить иначе: какую песню услышал бы я, если бы попросил вас спеть? Чисто гипотетически. Ну, скажем, что-нибудь из репертуара школьного хора?

Он это серьезно? Хватит, дерзостей от него она наслушалась достаточно. Глория резко повернулась на табурете.

– Я бы выбрала «Блюз разбитого сердца». Чисто гипотетически.

– Вот как? – В его темных глазах промелькнул намек на одобрение. – За эту песню не взялась бы даже наша вокалистка. Теперь уже бывшая.

– Вы хотите сказать, она недостаточно хорошо пела, чтобы исполнять песню Бесси Смит[51]51
  Бесси Смит (1894—1937) – афроамериканская певица, самая популярная в 1920-е и 1930-е гг. исполнительница блюзов (прозвище – «Императрица блюза»). Названную Глорией песню она записала на пластинку в 1922 г.


[Закрыть]?

– А вы хотите сказать, что можете петь лучше?

– Превзойти Бесси Смит – вряд ли, а спеть лучше, чем Кармен, – да пожалуйста! – Глория не отвела взгляда. Она не была на сто процентов уверена, что сумеет подтвердить сказанное делом, у Кармен был очень сильный голос. А кто такая Глория? Девчонка, которая поет такие песни, как «Блюз разбитого сердца», – она выучила песню с пластинки, старательно спрятанной под подушкой, чтобы мама не нашла и не отобрала. И поет только в своей спальне. Все для той же подушки.

Но знала она и другое: для бунтарки, помимо обязательной короткой стрижки, непреложным правилом было никогда не теряться, о чем бы ни зашла речь. Лучше уж проявить напускную уверенность, чем растеряться.

– В таком случае успехов вам, деточка. – Джером допил свой стакан, встал, и в этот момент к ним подошел другой негр. Глория узнала его: трубач джаза.

– Слышь, приятель, тут Карлито разбушевался. Говорит, если мы не раздобудем к следующей неделе новую вокалистку, которая сможет выйти на эстраду и спеть весь репертуар, то нам конец. И сдается мне, он имел в виду не только этот бар.

– Ну и что? – пожал плечами Джером. – Позовем подругу моей сестры – как ее? – Милдред. Угу, она вполне вытянет.

– Ты с ума сошел? – Трубач схватил Джерома за плечи и крепко встряхнул. – Милдред – это ж чучело! С ней нас погонят вон с эстрады. Карлито сказал, ему нужна смазливая мордашка – и никак иначе. А уж если Карлито говорит «смазливая мордашка», он имеет в виду и все остальное не хуже. А Милдред похожа на дикого кабана… и то, когда она в хорошей форме.

Сердце у Глории гремело, как колокол, руки дрожали. Сейчас или никогда!

– Я возьмусь за это.

Оба музыканта обернулись и вытаращились на нее. Трубач смерил ее взглядом с головы до ног.

– Ну, вот это как раз то, что Карлито называет «смазливой мордашкой». – Он усмехнулся. – А вы кто такая и откуда? Да, и самое главное – вы под музыку-то петь можете?

– Меня зовут Глория Кар… Глория Карсон. Я приехала из провинции, из такого глухого городишки, что там никто не знает, что это за штука такая – джин. Вот я и приехала, просто попробовать его. И еще чтобы сделаться знаменитой певицей. А значит… – она похлопала ресницами, игриво глядя на трубача, – я от всей души надеюсь, что сумею петь под вашу музыку. Иначе за каким чертом я сюда ехала?

– Мне эта девушка нравится! Где ты ее откопал? – И Трубач подмигнул Глории.

– Он нашел меня на углу, я там пела, чтобы заработать денег на ужин.

– Надеюсь, вы неплохо поужинали.

– Было бы еще лучше, если бы вот он не появился. – Глория метнула на Джерома взгляд, словно говоривший: «Ну-ка!» – «Ну-ка, испытай, на что я способна. Ну-ка, посмей теперь назвать меня деточкой. Богатой белой девчонкой. Или сказать, что я прикидываюсь».

Хотя именно такой она и была на деле.

Она и сама не могла бы объяснить, что это на нее нашло. И с какой это стати ей вдруг вздумалось назваться Глорией Карсон. Ну, что приехала из деревни – это она просто украла у Клары. Один внутренний голос уже был готов пойти на попятную и заявить, что все она лжет. Другой восхищался тем, как быстро она соображает. Но ставки уже сделаны. Надо метать кости.

Джером, казалось, целую вечность смотрел на нее молча.

– Прекрасно. Согласен на одно прослушивание. – Глория уже готова была завизжать от восторга, но тут он добавил: – Завтра вечером. Ровно в восемь.

Именно на это время мама назначила обед для девушек, начавших выезжать в свет в этом сезоне. И пригласила к ним в дом десятки гостей и репортеров колонок светской хроники. Не быть там Глория просто не могла.

– Я не могу завтра вечером. У меня…

– Завтра вечером, в восемь часов, – отрезал Джером. – В противном случае, как я понимаю, мне никогда не удастся услышать «Блюз разбитого сердца» в вашем исполнении. – И направился к эстраде готовиться к следующему отделению.

Он будет играть до самой зари, когда Глория уже уютно устроится под розовым одеялом и не сможет сомкнуть глаз, со страхом думая о том, что ей никак не попасть в «Зеленую мельницу» завтра вечером. И никогда больше не увидеть Джерома Джонсона.

8
Клара

Клара посмотрела в зеркало, как она выглядит без всякого макияжа, и испытала прилив раздражения.

Сегодняшний обед – сборище напыщенных девиц, дебютанток высшего света, и их мамаш – требовал только одного: благовоспитанно положить ногу на ногу и с восторгом обсуждать турнир по крокету в загородном клубе да недавние помолвки. В обычных условиях подобное сборище вызвало бы у нее только желание наговорить всем кучу дерзостей. И все же лучше такой обед, чем прозябание на ферме. Мало того – если она действительно хочет устроиться здесь и начать новую жизнь, к такому приему надо отнестись со всей серьезностью. Ей впервые предоставляется возможность показать во всем блеске Новую Клару в Чикаго. Хорошую Девочку Клару. Святую Клару. Артистку Клару.

Но из этого не следовало, что нельзя сперва принять порцию жидкости, которая придает храбрость. Она выдвинула ящик с нижним бельем, порылась в нем и вытащила на свет божий невинный розовенький носочек с белыми глазками по краям – там хранилась плоская бутылочка джина. Открутила колпачок и запрокинула голову.

И остановилась, едва пригубив.

Если уж стараться соответствовать новому имиджу, то весь этот вечер она должна быть совершенно трезвой.

Старинные напольные часы пробили восемь, и в тот же момент рассыпался настойчивой трелью звонок у входной двери. Раздумывать было уже некогда. Клара поспешно подкрасила черной тушью ресницы, провела по губам ярко-розовой помадой – надо же когда-то привыкать – и помчалась вниз по лестнице.

– А, вот и ты, милочка, – приветствовала Клару тетушка Би, которая сторожила вход в гостиную, бдительным оком надзирая за всеми входящими. Клара знала, что тетушка одобрит ее легкое бледно-голубое платье с цветочками и туго затянутой талией. Его она позаимствовала из шкафа Глории. Без спросу. – Не могу не отметить, что ты очень мило выглядишь.

– Ну, до вас мне очень далеко, – ответила Клара, изобразила намек на реверанс и прошла в следующую комнату, а тетушка – сразу вслед за нею.

По комнате кругами вышагивали маменьки с дочками – представительницы самых известных семей Чикаго. Девушки выглядели точно так, как Клара себе и представляла: худые, бледные, с ничего не выражающими глазами, а уж наряжены, словно елочные игрушки – сплошь разноцветные оборочки, да бантики, да кружева. На этом фоне почти неприлично смотрелись девушки, которые выглядели на свой возраст: без макияжа в стиле «вамп», без повадок роковых женщин. Они неловко жались кучкой в углу, как школьницы (каковыми они, собственно, и были).

Стоило посмотреть и на маменек – точно таких же, как доченьки, разве что пополнее и чопорнее. Маменьки собирались группами, стараясь перещеголять друг дружку сверкающими побрякушками, усыпанными алмазами, да столь же ослепительными списками достоинств своих дочек.

– Дамы, дамы! – прощебетала тетушка Би. – Позвольте представить вам почетную гостью сегодняшнего вечера – мою племянницу Клару Ноулз, которая приехала к нам в гости на длительный срок.

Все, не скрывая интереса, критически оглядели Клару, будто манекен, выставленный в витрине магазина на всеобщее обозрение.

– А где же другая почетная гостья? – послышался чей-то мелодичный голосок.

– Ах, вы же знаете нашу Глорию, – начала было тетушка и бросила взгляд на Клару, которая одна только и увидела промелькнувшее в ее глазах выражение растерянности.

Клара тут же бросилась в бой.

– Она говорит по междугородному телефону со своим дорогим женихом, – нашлась Клара и тут же добавила театральным шепотом: – Он уехал по делам, но даже важные дела не в силах разлучить эту влюбленную пару!

Женщины выслушали ее с завистливыми улыбками. Миссис Кармоди откашлялась, опираясь на руку Клары.

– Ну да, конечно – вы же знаете, какая у молодых горячая любовь! – И хрипло рассмеялась совершенно ненатуральным смехом. – А теперь поберегите свой аппетит, дамы. Подождите немного, пока наш повар Анри – которого мы выписали прямо из ресторана гостиницы «Плаза Атенэ» – не покажет, какие чудеса он сотворил для вас!

Гости с удовольствием занялись болтовней, а тетушка Би потихоньку вывела Клару в коридор.

– Отчего это Глория не вышла к обеду вместе с тобой?

Клара не имела ни малейшего представления, честно. Но, вглядевшись в обеспокоенное лицо тетушки, решила, что ей представляется великолепная возможность сыграть роль ответственной старшей кузины.

– Хотите, я приведу ее к вам на аркане?

– Спасибо тебе, милочка. – Тетушка улыбнулась ей так, что можно было на всю жизнь перепугаться. – И не стесняйся пустить в ход настоящий аркан, если возникнет такая необходимость.

Клара пулей взбежала на второй этаж, испытывая облегчение от того, что на нее больше никто не пялится. Постучала в дверь спальни Глории.

Ответа не последовало.

Она постучала настойчивее, потом нажала на ручку двери. Заперто. Клара опустилась на колени и заглянула в замочную скважину. Комната была погружена во тьму, но резкий порыв ветра Клара ощутила.

Окно было распахнуто настежь.

Нет, это было совершенно невероятно! Ни одна девушка, даже если у нее куриные мозги, не сбежит с обеда, который дают в ее честь. Хотя Глория с прошедшей ночи действительно вела себя странно.

Когда они ушли из «Зеленой мельницы», она завалилась на заднее сиденье автомобиля Маркуса, закрыла глаза, как бы отключившись от всего, и молчала до самого дома. Утром, за завтраком, тупо уставилась в тарелку с овсянкой, сама такая же бледная, как и бесформенная масса на тарелке. Клара подумала было, что Глория никак не может прийти в себя от обилия впечатлений – Клара испытывала то же самое, когда в Нью-Йорке только начинала ходить по кабакам. Однако теперь ее мысли потекли в новом направлении…

Она не могла не вспоминать негра, пианиста из джаза, с которым Глория танцевала в «Зеленой мельнице». А то, как Глория смотрела на пианиста, как искрились радостью ее глаза, в то время как его рука скользила по бедру Глории, – все вместе это предвещало большую беду. Такую, с какой Кларе пришлось познакомиться на собственной шкуре.

Тетушка с волнением поджидала ее у самой лестницы.

– Что там, платье ей не подошло?

Наступила минута, когда тетушку можно было брать голыми руками, и этой минутой надо было воспользоваться в своих интересах. Если удастся завоевать ее доверие, то исправительной школы можно будет больше не бояться.

Клара быстро приняла решение.

– Тетушка Би, я принесла тебе дурные вести. Твоей дочери нет в спальне. – Она подождала, когда смысл сказанного дойдет до тетушки в полной мере, и после этого продолжила: – Иди поищи ее, – стала она распоряжаться, взяв на себя роль хозяйки. – Нужно расспросить официантов, проверить в гараже, все ли машины на месте, отпереть ее комнату. Гостей я беру на себя – они и не заметят ее отсутствия. – Клара наблюдала, как исказилось лицо тетушки, у которой растерянность сменялась паникой. – Не тревожься, – добавила Клара, крепко пожимая руку миссис Кармоди, – я позвоню в «Трибьюн», скажу, чтобы не присылали фотографа.

***

Очень скоро выяснилось, что Глории нет ни в доме, ни во дворе, ни в подсобных помещениях. Миссис Кармоди поменяла порядок размещения гостей за столом, а Арчибальд прислал гостям свежую порцию закусок.

Когда Клара вновь оказалась в гостиной, весь дом уже был полон гостей. Год назад Клара по привычке стала бы беззастенчиво флиртовать с симпатичным официантом в белом смокинге, не забывая при этом жевать бутерброды с икрой, которые он нес гостям. У новой Клары появилось чувство ответственности за происходящее. Вместо того чтобы флиртовать, она будет любезничать с оравой этих безмозглых девиц и их толстых мамаш.

– Так вы кузина Глории, – заговорила с нею самая бойкая из всей оравы, блондинка с ангельским личиком, в комплекте с которым шли ямочки и вьющиеся волосы. В своем розовом платье она напоминала пластинку жевательной резинки, уже наполовину сжеванную. – А долго ли вы собираетесь гостить в семье Кармоди?

– По меньшей мере до тех пор, пока не надену платье подружки невесты на свадьбе Глории – вы, несомненно, уже слышали, что в первую очередь ради этой свадьбы я сюда и приехала, – ответила Клара. Девушки затрясли кудряшками и забормотали что-то утвердительное. – Вы, девушки, наверное, как раз из тех, кто состязается на чикагских конкурсах красавиц – мне про них рассказывала Глория.

Клара подумала, не слишком ли грубой покажется ее лесть, однако та, что в розовом платье, захихикала и сказала:

– Ах, отчего же вы так решили?

– Ну как же, вы ведь все такие красавицы! – Говоря это, Клара про себя думала: «А вы что, не слышали о таком революционном изобретении, как губная помада в тюбиках? Если бы слышали, наверняка захотели бы ее испробовать на себе[52]52
  Прежде губная помада выпускалась в форме палочек, обернутых в шелк. Привычная нам форма была изобретена в 1915 году, а распространение получила только в начале 1920-х, в описываемый период.


[Закрыть]».

Впрочем, это не играло никакой роли: каждая из присутствующих так просияла, будто Клара сделала комплимент ей лично. В Нью-Йорке Клара давно бы уже раздавила их всех каблучками своих полуоткрытых туфелек, словно разноцветные кусочки вафель «Некко»[53]53
  Один из самых известных продуктов фирмы «Некко» («Кондитерская компания Новой Англии», Бостон). Состоят из восьми слоев с различными ароматизаторами (лимон, апельсин, корица и др.), окрашенных каждый в свой цвет. Выпускаются с 1847 г.


[Закрыть], на которые эти девушки были так похожи.

Но пока все шло как по маслу.

– Поверите вы или нет, мы все просто учимся с нею в лорелтонской школе, – икнув, сказала одна из девушек. При такой нездоровой желтизне лица никому не рекомендовалось бы надевать желтое платье.

– Ой, Глория столько мне о вас рассказывала! – воскликнула Клара. – А вы, наверное…

– Я – Вирджиния, можно называть меня просто Джинни, – а это Хелен, Бетти, Дороти – ее можно звать Дот или Дотти. – Джинни представляла своих подружек так, как ее, вероятно, учили на уроках хороших манер: с двухсекундной паузой после каждого имени, чтобы каждая успела сделать положенный легкий реверанс. – А вы и в школе с нами учиться будете?

– Я закончила школу полгода назад, – соврала Клара, которая прогуляла почти весь выпускной класс, – у себя в Пенсильвании.

– Ах, у меня есть кузина, она учится в школе в Мейси-Плейнс! – прощебетала Бетти (в голубеньком платье).

– А моя учится в школе Грира! – Это Хелен (персиковое платье).

– А у меня в семье все учатся в школе… здесь! – Это Дороти, она же Дот, она же Дотти. – Не у всех же такие высокие оценки, чтобы учиться в школе высшей ступени!

– Дот, – обернулась к ней Хелен, – что ты такое говоришь? Ты же учишься в школе высшей ступени вместе с нами!

– Ой, да, конечно! – засмеялась Дотти. – Какая я глупая!

Клара искусала себе все губы, сдерживая смех, который вызывали у нее эти чопорные воспитанницы частной школы. А они все хлопали глазами, ожидая, что еще она им скажет.

– Я училась в обычной государственной школе в Маунт-Лебанон[54]54
  Городок в штате Пенсильвания, пригород Питсбурга.


[Закрыть], – честно призналась Клара. – Зато, когда я была в десятом классе[55]55
  В США полная средняя школа состоит из 12 классов; поступают в школу в 6 лет, заканчивают в 18.


[Закрыть], Скотт и Зельда снимали домик на моей улице, совсем рядом.

Тут она не погрешила против истины, разве что тем летом она отдыхала на острове Мартас-Вайнъярд[56]56
  Небольшой островок в штате Массачусетс на Атлантическом побережье США, популярный курорт.


[Закрыть], а не у себя, в окрестностях Питсбурга. Чего не видели в Питсбурге супруги Фицджеральд? Но она решила: если уж врать – так вовсю.

– Погодите! Фицджеральды? – вскричала Джинни, всплеснув руками. – Вы говорите о Скотте Ф.? Он такая прелесть!

– Со-вер-шен-но верно! – изображая восторг, подхватила Клара. «Только не Скотт Ф., а Ф. Скотт[57]57
  Писатель Фицджеральд носил двойное имя – Фрэнсис Скотт, – сокращая первое до инициала.


[Закрыть], дуреха!» Она поманила девчонок ближе. – Они проводили такие невероятные, шумные вечеринки! Однажды ночью мой отец даже вызвал полицию, чтобы их утихомирили. Угадайте, что там увидели копы? – Девочки жадно ожидали продолжения. – Ой, даже не знаю, нужно ли вам об этом рассказывать…

– Расскажите! Расскажите! – завизжали обступившие Клару девушки.

– Они застали там оргию. Прямо на лужайке за домом! А ведь Зельде тогда было всего двадцать лет! – Девушки прямо задохнулись от восхищения, узнав такую непристойную тайну, связанную с самой шокирующей светской дебютанткой того времени. Юной светской дамой, которая превратилась в самую заядлую бунтарку.

Клара насквозь видела этих девчонок: для них бунт заключался в том, что они услышали само слово «оргия» – не важно, понимали они его точный смысл или нет, – прямо под носом у своих мамаш.

– А вам пришлось с ними хоть как-то познакомиться? – шепотом поинтересовалась Джинни.

Клара была уже готова погрузиться в придуманные на ходу подробности, как вдруг шум в комнате резко утих, сменившись чуть слышными шепотками.

В гостиную вошла Лоррен.

Мало сказать «вошла»! Подведенные черными тенями глаза, длинные черные накладные ресницы – она походила на колдунью из страшной сказки. На ней было белое платье без рукавов, украшенное по подолу фантастическим красным геометрическим узором, привлекающим внимание к обнаженным коленкам. На голове красовалась лоснящаяся глянцем черная шляпка-колокол, из-под которой торчала жесткая челка, а на плечи был небрежно наброшен блестящий норковый палантин.