Текст книги "Стервы"

Автор книги: Джиллиан Ларкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

21
Лоррен

– Что будешь пить? – спросил Бастиан. – Вернее, как сильно нализаться тебе хочется?

– Я пришла не для светской беседы, – ответила Лоррен, закинула ногу на ногу и поправила подол. – И не для того, чтобы «лизаться», какой бы смысл ты ни вкладывал в это слово.

– Рен, со мной тебе нет нужды играть в недотрогу. – Бастиан достал из бара два бокала и поставил их рядышком. – В свой прошлый визит ты утратила эту привилегию.

– А я предпочитаю об этом не вспоминать. Считай, что из истории это вычеркнуто. – Она пришла к Бастиану по делу и не собиралась отвлекаться ни при каких обстоятельствах. Как и рисковать повторением прошлого раза.

– А мне больше нравится об этом помнить. – Он постучал пальцем по лбу. – Вырублено, как на скале.

Лоррен всмотрелась в лицо Бастиана, в его темные брови, квадратную челюсть, в губы, которые так и хотелось целовать. Шикарный мужчина, спору нет. Но лжец и лицемер. И единственное ее орудие мести. Хорош он или плох, для Лоррен он необходим.

Она пришла для того, чтобы выяснить, как все же Бастиану удалось проведать о выступлении Глории в «Зеленой мельнице». Она ему об этом не говорила, однако же вся вина пала на нее. Дружба с Глорией полетела в тартарары. И Маркус даже не смотрит в ее сторону, тем более не желает разговаривать.

Раньше Рен нравилось быть плохой, особенно с учетом того, что она вечно оказывалась в тени образцовой, чопорной Глории. Но что из всего этого вышло? Нравится ли ей такая Лоррен теперь?

Может быть, прав Маркус и Лоррен Дайер не заслуживает ничего, кроме упреков. Где-то она перешла незримую черту, и теперь надо менять то, что можно. Она уже не была той жалкой девицей, которая две недели назад сидела на этой самой кушетке и целовалась с женихом своей лучшей подруги. Она твердо решила исправиться. И начать прямо сейчас.

Бастиан подошел к кушетке и остановился перед Лоррен, держа в руках два бокала бренди. Вид у этого красавца был самодовольный. Она почувствовала, что ненавидит его сильнее, чем ей казалось.

– Что занесло тебя в мою глушь? Первого раза показалось мало? – Он протянул ей бокал, который Лоррен тут же поставила на журнальный столик.

Бастиан сел на кушетку, удобно вытянул руки и ноги, заставив гостью вжаться в подлокотник.

– Ты не возражаешь, правда? – Он раскурил сигару. – Ой, я и забыл – тебя не привлекают мужчины, которые обращаются с тобой любезно.

Лоррен забилась в самый уголок. Кажется, Бастиан уже был «под мухой».

– Почему Глория даже не догадывается о том, что ты любишь выпить?

– Ну, это еще что! Глория ведь считает, – он стал загибать пальцы правой руки, – что я не курю, не хожу по «тихим» барам, не шляюсь нигде по ночам и… не позволяю себе прочих вольностей. – Говоря это, он придвинулся ближе к Лоррен. – Вольностей, которые, как я знаю, можно вполне позволитьс тобой.

Лоррен потеряла дар речи. Бастиан оказался куда большим негодяем, чем она предполагала. Презрение со стороны Глории и Маркуса она еще могла снести, но от Бастиана – это уж слишком.

– Ты… я… ты ведешь себя подло!

– Я? – рассмеялся Бастиан. – Извини, может, я чего-то недопонимаю? Ты снова пришла ко мне в такое позднее время и сидишь на моей кушетке, причем от тебя пахнет джином. Что же должен думать нормальный мужчина?

От злости у Лоррен перехватило горло, и она попыталась встать на ноги. Но Бастиан мгновенно протянул руку, схватил ее за локоть и насильно усадил на место.

– Не смей ко мне прикасаться! – крикнула она.

– Но раньше ты же не возражала.

Лоррен вырвала у него руку и поправила платье. Нужно сохранять выдержку.

– Я не в игры с тобой играть пришла, Бастиан, – проговорила она. – Я пришла с одной целью: выяснить, откуда ты узнал про Глорию. После этого я оставлю тебя в покое.

– Ах, так это все, что тебе нужно? – протянул Бастиан, выпив бренди залпом.

– Я прошу, – сказала Лоррен, взывая к тому доброму, что могло еще таиться в его душе. – Глория считает, что это я ее выдала…

– Маленькая поправка: все считают, что выдала ее ты.

– Мне плевать на всех! Для меня важна лишь моя лучшая подруга. Для меня важно не потерять дружбу Глории.

– Так важно, что ты даже согласишься спать с ее женихом? – поинтересовался Бастиан, выдыхая дым колечками.

– Да как ты смеешь… – Лоррен почувствовала, как заполыхали ее щеки. Может быть, ей стоит быть помягче? На мед-то ловится больше мух! – Бастиан, пожалуйста, постарайся понять, в каком положении я очутилась. Я готова на все…

– Так уж и на все? – Он подался вперед.

– Ну, почти на все, – ответила она и заставила себя улыбнуться. Бастиан бросил на нее взгляд искоса.

– Я деловой человек, Лоррен, – сказал он, затушил окурок сигары и положил руку на колено девушке. – Я привык говорить деловым языком. Товар, цена, гонорар за оказанные услуги. А сейчас я с особым удовольствием пойду на переговоры с тобой.

Лоррен перехватила его руку на полпути к своему бедру и вонзила в нее коготки.

– Скажи мне, от кого ты узнал, – потребовала она, пытаясь оттолкнуть Бастиана.

– Я верю только в честные сделки. – Он высвободил свою руку и снова прижал Лоррен к кушетке. Она неистово брыкалась. – Да ты настоящая дикая кошка!

– Ты даже себе не представляешь, – прошипела Лоррен и ударила его коленом в пах.

Бастиан завизжал, как побитый щенок, и отпустил ее.

Лоррен не без труда встала на ноги. Что бы там ни было, она не пожертвует своим достоинством. Осушила бокал бренди, со стуком опустила его на столик и бросила:

– Спасибо за угощение.

– Хочешь знать, почему Маркус, твое увлечение, никогда тобой не заинтересуется? – простонал Бастиан, все еще не в силах распрямиться. – Да потому, что ты слишком покладистая, Лоррен. У тебя же на лбу написано: «Доступна».

Да, она совершила большую ошибку, вообще придя к Бастиану.

– А ты не заслуживаешь такой девушки, как Глория, – парировала она. – И уж я позабочусь о том, чтобы она все узнала. Я ей открою глаза на то, чем ты занимаешься, – вот тогда посмотрим, захочет ли она после всего выходить за тебя замуж.

– Почему это ты решила, что она теперь вообще станет тебя слушать? – спросил Бастиан. – Она с тобой и разговаривать не станет.

Не удостоив его ответом, Лоррен повернулась и ушла.

***

Лоррен, сбросив туфли на высоком каблуке, бежала в одних чулках – бежала по Северному шоссе, пока не свернула на Астор-стрит и не увидела внушительный особняк Кармоди.

В окнах не было света. Ну конечно: сегодня же официальное заседание «Общества почета» старших классов, и Глория непременно должна там быть вместе с матерью. А Лоррен уже приняли в колледж Барнарда, и «ключик» общества был ей не нужен, тем более что он все равно ничего ей и не сулил. Возможно, оно и к лучшему.

Лоррен не слишком увлекалась детективами, но кое-какие выводы относительно предателя она сумела сделать:

1. Она должна входить в круг близких Глории людей.

2. Она должна знать Бастиана Грея.

3. Она должна иметь мотив, чтобы вредить Глории.

Она, она, она… Отчего Лоррен была так уверена, что предательница – женщина? Мог же быть и мужчина, заинтересованный в том, чтобы расстроить брак Бастиана с Глорией, – например, если сам в нее влюблен. Но происшедшее было явно результатом женской ревности, это Лоррен нутром чуяла. Можно назвать это интуицией, но Лоррен безошибочно узнавала проделки какой-то скверной девчонки, потому что и сама была такой.

Ну, раз уж она оказалась здесь, надо извлечь пользу из того, что Глории нет дома. Она обулась и поправила платье. Нужно отыскать хоть одну улику, «железную», хоть что-то, связанное с Бастианом, – тогда Лоррен сможет доказать, что это не она проговорилась насчет «Зеленой мельницы».

Дверь на ее стук открыла старенькая усталая служанка-француженка Клодина. Это тихое, незаметное существо, подобно мышке, не доверяло никому из окружающих. Лоррен мысленно молилась о том, чтобы до ушей служанки еще не дошли слухи о ее размолвке с Глорией, хотя вообще-то слуги, как правило, все узнают даже раньше хозяев.

– Oui, Mademoiselle Lorraine?[109]109
  Да, мадемуазель Лоррен? (фр.)


[Закрыть]

– Claudine, est-ce que je visite la chambre à Mademoiselle Gloria? Je, э-э, забыла mon учебник le nuit на днях, а завтра у нас examen[110]110
  Клодина, я зайду в комнату мадемуазель Глории? Я… мой… вечером… экзамен (искаж. фр.).


[Закрыть].

Клодина окинула гостью подозрительным взглядом, однако впустила.

В доме было совершенно тихо, если не считать стука каблучков Лоррен по паркету. Просторный вестибюль был полон теней, и Лоррен обрадовалась, когда наконец дошла до покрытой ковром лестницы. Бесшумно она проскользнула на второй этаж.

Потом остановилась и задумалась, еще не дойдя до комнаты Глории. Ее внимание привлекла дверь справа, чуточку приотворенная. Спальня Клары Ноулз – милой, невинной, добродетельной Клары Ноулз. Эта девушка казалась такой бестолковой, такой безобидной, но как-то сумела же она покорить Маркуса (да и всех остальных), словно ворожить умела.

Ее чары и на Лоррен подействовали, разве нет? Когда они вместе собирались в клуб, Клара притворилась, будто и тени для век видит впервые в жизни. А потом, хотя Лоррен успела дать ей всего пару советов, быстренько преобразилась из безвкусно одетой гусеницы в роскошную бабочку. Такого не бывает.

В тот вечер Клара держалась, как заправская бунтарка, будто все это давным-давно ей привычно. Полоска губной помады не могла придать ей столько уверенности. Куда же подевалась тогда застенчивая деревенская натура?

Что-то в этой картине обманывало глаз, и Лоррен твердо была намерена разгадать, в чем тут дело.

Комната Клары оказалась на удивление заурядной, навевающей тоску. На кровати разбросано нижнее белье, на туалетном столике сдвинуты в сторону несколько баночек с косметикой. На тумбочке у кровати лежат книги: «Эмансипированные и философствующие» Фицджеральда, «Эпоха невинности» Уортон[111]111
  Уортон, Эдит (1862—1937) – американская писательница, лауреат Пулитцеровской премии.


[Закрыть], «Шейх» Эдит Халл[112]112
  Халл, Эдит (1880—1947) – английская писательница. Роман «Шейх» вышел в свет в 1919 г. и вскоре был экранизирован с Рудольфом Валентино в главной роли. Название не связано с прозвищем «шейх» в среде подпольных баров Америки – в романе речь идет о настоящем арабском шейхе. Книга переиздается по сей день.


[Закрыть] – фривольные вещи! А над кроватью висит плакат, изображающий Дугласа Фэрбенкса[113]113
  Фэрбенкс, Дуглас (1883—1939) – один из крупнейших американских актеров эпохи немого кино, исполнитель множества ролей героического плана. Выступал также как сценарист и продюсер.


[Закрыть] в роли Робин Гуда. Да, Фэрбенкс – это настоящий мужчина.

Лоррен отвела глаза от плаката. Что, собственно, она здесь хочет найти? Если уж Клара такая смышленая, что водит всех за нос, то наверняка умеет заметать следы и не забывает уничтожать компрометирующие материалы.

Большие напольные часы на первом этаже пробили десять. Церемония в «Обществе почета» скоро должна закончиться, с минуты на минуту Кармоди могут вернуться домой. Ей нужно действовать быстро.

Сначала прикроватная тумбочка: ванильный лосьон для тела, лак для ногтей с экстрактом кокоса, крем для рук, билет в театр – скука, скука, сплошная скука.

Дальше – белье. Лоррен не испытывала ни малейшего смущения, роясь среди Клариных подвязок и бюстгальтеров. Иной раз, чтобы встать, надо сначала пасть низко. Вероятно, как раз в таком месте и хранится что-нибудь важное, что следует беречь от постороннего глаза. Что в бельевом комоде у самой Лоррен? Пара фирменных трусиков, подаренных одним красавцем артистом, которому она чуть было не отдала свою невинность; салфетка, на которой Маркус набросал ее портрет.

Ага, вот! В дальнем углу, среди обычного белья кремового и бежевого цвета, обнаружилась пара кружевных ярко-красных, как пожарная машина, трусиков. В яблочко! Лоррен осторожно вытянула эти трусики. И что же оттуда выпало? Фотография, которая была красноречивее целого триллиона слов!

Бунтарка вместе с франтоватым красавцем в каком-то «тихом» баре.

Нет, погодите… – бунтарка-то Клара, а с нею… Гаррис Браун. Лоррен даже негромко присвистнула. Клара была законченной бунтаркой. Ее расшитая бисером шляпка не скрывает короткой стрижки с кудряшками, а лицо с «вампирским» макияжем сияет пьяным восторгом. Гаррис целует ее в шею, в руках у него сигарета. Она же наклонилась к нему, вытянула голые ноги поперек кабинки. Стол весь уставлен бутылками со спиртным. На обороте фотографии мелкими черными буквами выведено:

Таймс-сквер,

сентябрь 1922

Вот! Клара отнюдь не какая-то деревенщина из Богом забытого медвежьего угла. Она бывала в Нью-Йорке. Была украшением вечеринок – бунтаркой высшего класса. И, судя по этому фото, у нее был романчик с Гаррисом Брауном. А Деревенская Простушка – это просто роль, которую она здесь разыграла: хорошо разыграла, это Лоррен вынуждена была признать, – тем не менее это всего лишь притворство.

Что, интересно, все скажут, когда выяснится, что недавно взошедшая на чикагском небосклоне звездочка – на самом деле пьяница и завсегдатай подпольных заведений? И что станет думать миссис Кармоди, когда узнает, что племянница держала ее за дурочку?

Лоррен хорошо понимала: если удалось разоблачить одну ложь, неизбежно вслед за ней потянется и другая. Если кто и был настолько низок и подл, чтобы рассказать Бастиану о предстоящем выступлении Глории в «Зеленой мельнице», так это изображенная на фото стерва. Лоррен радостно заулыбалась. Кларе казалось, что она сумеет перехитрить Лоррен Дайер и заставит ее носить клеймо предательницы. Ладно, проискам Клары пришел конец.

А что подумает Маркус, когда узнает, что чистенькая невинная девица, в которую он по уши влюбился (хотя поначалу собирался скомпрометировать ее), – побывала в таком количестве скандалов, какого Маркус за всю жизнь не увидит?

– Мадемуазель! – послышался из-за двери тонкий, как у мышки, голосок Клодины.

Лоррен молитвенно сложила руки с зажатой между ладонями фотографией.

– Je pense que Глория дала le учебник Кларе, parce que я не нашла его в sa chambre[114]114
  Я думаю, что… потому что… ее комнате (фр


[Закрыть]. – Она нервно махнула рукой в сторону стопки книг на ночном столике Клары. – Quel dommage![115]115
  Какая жалость! (фр.)


[Закрыть]

– Oui, dommage[116]116
  Да, жалко (фр.).


[Закрыть], – согласилась Клодина, так и стоя в дверях. – Вы знаете, мой английский, он лучше ваш французский! Вы со мной английский можете говорить. Я понимать. – И Клодина проводила Лоррен по величественной лестнице до самых дверей дома.

– Ах, Клодина, – воскликнула Лоррен, уже стоя на крыльце. – Не трудитесь рассказывать Глории, что я здесь была. Лучше я сама ей об этом расскажу, non[117]117
  Нет? (фр.)


[Закрыть]? То есть я хотела сказать s’il vous plaît[118]118
  Пожалуйста (фр.).


[Закрыть].

– Как пожелаете, мадемуазель, – захлопала глазами Клодина. – Глория, она все равно не слушать, что я говорить.

Как только дверь за ней захлопнулась, Лоррен отлепила фото от потной ладони и положила его в сумочку.

На улице заметно похолодало, подул пронизывающий ноябрьский ветер. В небе висела полная оранжевая луна. Лоррен жила за несколько кварталов отсюда, и пока дошла домой, в полной мере ощутила, что надвигается зима. Но внутри у нее все горело, ведь в сумочке с черной бахромой лежало фото Клары.

После сегодняшней встречи с Бастианом обиженным остался он, а не она. А визит в особняк Кармоди оставил на этот раз победу не за Кларой, а за Лоррен.

И по пути домой Лоррен с каждым шагом строила новые планы, а перед ликом луны дала себе клятву: больше она никому не позволит себя дурачить.

22
Глория

В лорелтонской школе было время большой перемены. Глория сидела в столовой, одна за столиком, и жевала куриные фрикадельки. Она уже пожалела, что не пошла на занятия по домоводству к старушке мисс Такер, не стала учиться пришивать пуговицы, а вместо этого предпочла страдать в столовой. Ей было невыносимо видеть вокруг сгрудившихся за столами девочек, которые жевали, не переставая сплетничать.

За последние две недели она уже привыкла ходить на большой перемене в библиотеку, где на сорок три минуты получала совершенно необходимую передышку от несмолкающих язвительных перешептываний и реплик одноклассниц. Но сегодня библиотека почему-то оказалась закрытой, и у Глории не осталось другого выбора, кроме столовой: в соответствии с правилами, школьницы во время перемены не могли покидать территорию школы.

Она пыталась читать, однако уже минут десять как застряла на одной строчке «Зарисовок из чертополоха» Эдны Сент-Винсент Миллей[119]119
  Миллей Э. (1892—1950) – американская поэтесса, лауреат Пулитцеровской премии (1923). Здесь идет речь о сборнике ее сонетов и стихотворений, изданном в 1920 году.


[Закрыть].

Стоило ей прочитать одну строчку, и мысли вихрем уносились к Джерому. Она думала о нем целые дни напролет. Это было настоящее наваждение. Она ведь не виделась с ним уже целую неделю, после того вечера в его квартире. И чем дольше она его не видела, тем сильнее сомневалась в происшедшем: действительно она выговорила те слова – что хочет его? И они действительно в конце концов поцеловались? Тот поцелуй был таким чудесным, таким чистым, что при одном воспоминании у нее дрожали коленки.

Ах, если бы не назначенный сегодня на полвосьмого вечера прием в честь помолвки, к которому мама готовилась с того дня, когда Глория познакомилась с Бастианом!

Глория ощутила, как что-то слегка стукнуло ее по затылку, и сразу послышалось противное хихиканье. Она замерла. «Не опускайся до того, чтобы оборачиваться, – приказала она себе. – Не отрывайся от книги». Но потом в затылок ей попало еще что-то.

Это стреляли из трубочек шариками жеваной бумаги.

У Глории кровь прилила к щекам, она обернулась и встретилась взглядами со своими заклятыми врагами – Анной Томас, Стеллой Маркс и Амелией Стоун. Эти неугомонные брюнетки с косичками изо всех сил старались испортить Глории как можно больше крови. Сегодня у нее не было настроения пикироваться с ними.

– Это вы, кажется, потеряли, – сказала Глория, вынула из волос застрявшие там липкие шарики из белой бумаги и швырнула в девчонок.

– Ах нет, оставь себе на память, – проворковала Стелла и презрительно скривила тонкую губу, обнажая щербатые передние зубы. – Но если уж говорить о том, что потеряно, – кажется, твое достоинство крепко застряло в бюро находок. Не хочешь пойти забрать его?

И девчонки разразились новым приступом хохота.

– Как я понимаю, ты не пойдешь больше на прослушивание, чтобы участвовать в школьном мюзикле? – полюбопытствовала Амелия.

– Еще как пойду, – парировала Глория, хотя и понимала, что делать этого, скорее всего, не станет. Все годы учебы в старших классах она постоянно мечтала о том, чтобы поучаствовать в школьном музыкальном спектакле, куда брали только учениц выпускного класса. В нынешнем году в школе ставили «Бедняжку из высшего общества» Роджерса и Харта[120]120
  Роджерс (Рогозинский), Ричард Чарлз (1902—1979) – американский композитор, автор многочисленных бродвейских мюзиклов. Харт, Лоренц Милтон (1895—1943) – поэт, в соавторстве с которым Роджерс написал большинство своих мюзиклов и песен. Здесь упомянуто их первое совместное произведение (1920), которое было весьма прохладно встречено нью-йоркской публикой.


[Закрыть]. Но Глории вообще не хотелось петь, если за роялем не сидит Джером. Впрочем, рассказывать об этом противным девчонкам она не собиралась. – Отчего же мне не идти на прослушивание?

– Ну как же, там ведь нет ролей для цветных мальчиков, – сказала Анна, отхлебывая молоко из стакана. – А мы ведь знаем, как сильно ты их любишь.

Это уже было слишком. Глория закрыла книгу, кровь прилила к ее щекам.

– Ты права, – заметила она. – Я их просто обожаю.

Она пулей вылетела из столовой и помчалась по коридору, подальше от несносных девчонок. Больше она не в силах была ни минуты оставаться в этой школе.

Но сбежать с приема в честь помолвки не удастся. Глория уже сумела помириться с матерью, извинившись и убедив ее в том, что все происшедшее – не более чем легкомысленный порыв. И Бастиану она принесла свои извинения, заверив, что больше ни за что не станет петь в том «притоне греха». Одно неискреннее «ну, прости меня, пожалуйста» за другим.

Но никогда, даже ради спасения жизни, она не станет извиняться перед…

– Глория! – У самого шкафчика с ее вещами стояла Лоррен.

– Можно мне заглянуть в свой шкафчик? – напряженным голосом спросила Глория. Лоррен была похожа на голодную ворону: щеки у нее запали, под глазами залегли фиолетовые тени.

– Выслушай меня, пожалуйста, и тогда я смогу объяснить тебе, что я в жизни…

– Нечего тут объяснять! – отрезала Глория.

– Но если бы ты послушала, что я скажу, пока не начался твой прием…

– Мой прием? – переспросила Глория, не веря своим ушам. – Видит Бог, я от всей души надеюсь, что ты там не появишься, сама понимаешь. Тебе же лучше будет. – Глория протянула руку к шкафчику через голову Лоррен. – А теперь пропусти меня, будь добра. – И оттолкнула Лоррен в сторону.

Глория схватила пальто, с треском хлопнула дверцей шкафа и побежала по коридору прочь из школы, не заботясь о том, видят ли столь вопиющее нарушение школьных правил директриса или кто-то из учителей. И не остановилась, пока не вскочила в такси, не помчалась на окраину города, чтобы сию минуту увидеть единственного человека, которого она желала, который был ей необходим.

***

Она промерзла до костей, когда очутилась на Норт-Бродвее. Накануне ночью прошел кратковременный дождь, а потом температура резко упала и улицы покрылись толстой ледяной коркой.

Глория не отдавала себе отчета в том, как сильно волнуется, пока такси не затормозило перед самым клубом. Она не сомневалась, что Джером там – репетиции днем в пятницу считались обязательными, – но ведь она не была в «Зеленой мельнице» с той самой ночи, когда Бастиан разоблачил ее как лгунью, притворщицу, избалованную девицу, играющую в переодевание.

А теперь она возвращалась сюда. Сделав глубокий вдох, Глория постучала в дверь без вывески. Приоткрылось знакомое окошко, в нем мигнул знакомый карий глаз.

– Это Глория, бывшая… бывшая звезда клуба.

– Что вам нужно?

– Я… я пришла повидать, – она хотела сказать «Джерома», но сообразила, что это, возможно, не лучший вариант, – то есть посмотреть, не забыла ли я в клубе чего-нибудь. В ту ночь, когда пела здесь.

Глаз прищурился, вглядываясь в нее. Затем его обладатель неприветливо сказал:

– Никуда не уходите.

Окошко захлопнулось. Глория воспользовалась паузой, чтобы снять с пальца обручальное кольцо. Когда-то, в разгар репетиций, это служило ей первым шагом при смене наряда. Сейчас она стянула его с пальца и упрятала в школьный ранец, чувствуя себя неисправимой притворщицей.

Дверь отворилась, и Глория шагнула в знакомую полутьму.

Музыка притягивала ее, как магнит. Она тихонько встала в дальнем углу, захваченная звуками, которые звучали и в ее снах. Джером покачивался в такт синкопированным ритмам, глаза его были закрыты, будто эти звуки уносили его куда-то далеко, в никому не ведомые миры. Она могла бы целую вечность смотреть, как он играет.

Но вот глаза открылись, и Джером заметил Глорию.

Сначала она не могла поручиться, улыбнулся ли он или то была лишь игра света. Нет-нет, он действительно улыбался ей. Оркестранты еще не оделись к вечернему выступлению, и вид у них был такой, словно они только что пришли прямо с улицы. На Джероме и басисте были твидовые кепки, все музыканты были одеты в брюки защитного цвета или в джинсы и полотняные рубахи, помятые так, будто в них спали.

Песня закончилась. Джером встал из-за рояля и хотел спуститься с эстрады, когда басист остановил его и шепнул что-то на ухо. Джером снова взглянул на Глорию, только улыбка его теперь погасла.

Глория невольно попятилась. Она вдруг почувствовала себя очень неловко в своей серо-белой школьной форме. Здесь она была чужой. А потом ее поразила мысль: ей же нигде нет места! Всюду она чужая: и здесь, и в школе, и дома на Астор-стрит. Куда ни повернись.

К ней подошел Джером, небрежно сунув руки в карманы.

– Привет, – холодно бросил он. Не поцеловал, не погладил. – Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь.

– Я понимаю, надо было раньше тебе сказать, но…

– Не ожидал, – повторил он, перебив Глорию, – потому что мне казалось, у тебя сегодня грандиозный прием. Я в газете прочитал.

У Глории кровь застыла в жилах.

– Да, прием, – честно подтвердила она. – Но я хотела повидать тебя. Если можно. Я могу уйти, если ты…

– Не уходи. – Он подошел вплотную, и Глория увидела в его черных глазах что-то затаенное, словно не высказанный еще секрет. – Я скучал по тебе, – прошептал Джером.

Глория едва успела переварить эти слова, которые она и стремилась услышать, как подбежал трубач Ивэн.

– Надо отработать этот момент, пока еще не начали готовиться к вечернему выступлению, – сказал он, обращаясь к Джерому и не удостоив Глорию даже взглядом.

– Привет, Ивэн, – сказала она. – Ты здорово играл сейчас.

– Что она здесь делает? – спросил Ивэн у Джерома, покачиваясь на каблуках.

– Понятия не имею, – ответил тот, скрестив на груди руки. – Сам задаю себе тот же вопрос.

– Я в ту ночь потеряла одну из бабушкиных сережек, – объяснила Глория, дотронувшись до мочки уха, в которой ничего не было. Это была правда – она даже не заметила пропажи, пока не приехала домой и не перестала рыдать; взглянув тогда в зеркало на свое искаженное лицо, она и увидела, что одной серьги нет. – Это мой талисман, они приносят удачу. – Это тоже было правдой – до последнего времени.

– Ага, ну, тогда удачи в поисках, – насмешливо бросил Ивэн, потом ударил Джерома по плечу. – Не забудь, мы сегодня рано начинаем – мальчики Карлито придут на обед. Приходи к семи.

– Не забуду. – Джером поправил кепку, в которой он был похож на мальчишку-газетчика, а Ивэн тем временем вышел из клуба. Джером окинул взглядом эстраду, на которой еще возились басист и ударник, и сказал Глории: – Сюда.

Она пошла за ним к эстраде.

– Привет, Чак. Привет, Томми, – вежливо поздоровалась она.

– Привет, – мрачно пробормотали те.

– Глория сережку потеряла, – объяснил Джером. – Так мы быстренько глянем за кулисами, может, она ее там обронила. Ладно?

Чак от удивления поднял брови.

– Пойдемте, – сказал Джером Глории и прошел за кулисы.

Глория прошла вслед за ним, опустив голову от смущения. Она понимала, что должна извиниться перед ребятами и все им объяснить, но сейчас было не время.

Джером придержал дверь, и Глория, не отрывая глаз от пола, шагнула в кромешную тьму коридорчика. Дверь за ними громко хлопнула. На какое-то мгновение она вспомнила, как Джером в первый раз давал ей урок пения. Тогда они впервые оказались наедине. И тогда Джером впервые прикоснулся к ней…

Что-то коснулось ее талии, и она подскочила на месте, тяжело дыша.

– Ш-ш-ш-ш, – раздался шепот Джерома в самом низком регистре. Тут только она поняла, что это была его рука. Потом уже обе руки нежно прислонили ее к стене. Глория обняла его, сжала крепкие мышцы спины. От него исходило успокаивающее тепло, и она почувствовала, как в глубинах ее естества вздымается какая-то волна.

Потом его губы осторожно коснулись ее щеки. Глория не стала бороться с собой, она нашла его губы своими. Наконец оторвалась от него и прошептала:

– Что это мы делаем? – Широко открытыми глазами она старалась в темноте рассмотреть его лицо.

– Ищем твою сережку, – ответил он, покусывая ей мочку уха.

Глория попыталась увернуться, но позволила зубам Джерома задержаться там еще на секунду, потом ухватилась за его бицепсы и оттолкнула.

– Я серьезно. Что мы делаем, Джером?

Вынести такие крайности было трудно. Прямо из школьной столовой – в объятия мужчины, а потом – на предстоящий вечером прием. И Джером – то холодный, то страстный, не успеешь глазом моргнуть. Джером разочарованно вздохнул. Она почувствовала, как он оперся о кирпичную стену рядом с нею.

– Ты не против, если я приглашу тебя на свидание? На жаркое свидание?

– Прямо сейчас? – Она не могла понять, говорит он серьезно или шутит.

– Не беспокойся, домой я тебя доставлю раньше, чем ты снова превратишься в тыкву.

***

– Ты точно не возражаешь? – поинтересовался Джером, сжимая ее занемевшие пальцы.

– Я… я… – пробормотала Глория, глядя на замерзший пруд, где каталось на коньках множество людей. Ей с трудом удавалось шевелить губами. – А куда делась «жаркая» часть нашего свидания?

– В нынешнем году пруд рано замерз. Даже снега нормального не было.

Когда Джером так неожиданно увез ее из «Зеленой мельницы», Глория не представляла себе, как пойдет дальше их свидание, но уж меньше всего она представляла себе каток. Конечно, она не возражала – главное, что они проводят время вместе. После трех недель разлуки она наконец-то рядом с ним, в его крепких руках, и не важно, чем именно они станут заниматься.

Она бросила взгляд на свои часики, чтобы убедиться: есть еще время вернуться домой и сыграть роль послушной дочери и будущей жены. Еще не было и четырех, времени достаточно.

– Нет, ты точно не возражаешь?.. Сама же понимаешь, о чем я. – Джером поднес ее руки к губам и стал согревать их своим дыханием. Глория не сразу ответила, не в силах оторвать глаз от замерзшего пруда.

– Я уже несколько лет не становилась на коньки.

В последний раз это было, когда ей исполнилось двенадцать, – отец тогда повел ее на закрытый праздник в «Чикаго арена». Но Глория понимала, что Джером спрашивает не об этом.

– Знаешь что – а не пойти ли нам куда-нибудь, где не так…

– Нет! – перебила она и потянула его за руку. – Если уж ты можешь учить меня петь, то кататься на коньках, уверена, – сущие пустяки.

– И я не сомневаюсь, что у тебя отлично получится, – сказал Джером и повел ее к дощатому бараку у катка. На льду не было ни одного белого. Да что там – ни единого белого даже поблизости отсюда было не видать.

Джером привез Глорию в Саут-Сайд[121]121
  Район трущоб к югу и востоку от реки Чикаго. Населен преимущественно афроамериканцами и пуэрториканцами.


[Закрыть]. А куда, собственно, было им идти – на светский чайный прием в «Блэкстоуне»[122]122
  Самый дорогой и престижный в то время отель Чикаго, построенный в 1910 г., одна из главных достопримечательностей города (ныне называется «Ренессанс Блэкстоун»).


[Закрыть]? Совершенно невозможно было показаться с ним в любом месте, где преобладали белые. Находиться рядом с Джеромом в «Зеленой мельнице» – это одно: он музыкант, она певица (по крайней мере собиралась ею стать). Но показаться с ним на публике – совсем другое, тем более держаться за руки, обниматься, целоваться… Такого просто не могло быть. Чернокожий парень и белая девушка привлекли бы к себе слишком пристальное внимание, и отнюдь не доброжелательное.

Мимо со смехом и шутками носились парни и девушки, и каждый непременно бросал взгляд на Глорию. Она ощущала на себе эти взгляды, не похожие на взгляды публики во время ее выступления.

Она посмотрела на Джерома. Испытывает ли он то же самое всякий день, появляясь в «белых» районах города? И как с этим быть, если хочешь смешаться с окружающими, но вместо этого так и бросаешься им в глаза?

Они присели на лавочку, Джером прикрепил ей коньки. Наверное, он ощутил ее беспокойство, потому что наклонился и прошептал:

– Мне уже приходилось видеть, как ты появляешься перед куда более крутой публикой, чем здесь. И ты ведь всем понравилась тогда, помнишь?

– А кажется, что этого и не было никогда, правда? – спросила Глория, когда они неуклюже проковыляли к пруду. Два раза она чуть не шлепнулась наземь, а ведь они еще даже не вышли на лед. – Словно все это просто приснилось.

– А сейчас? Тебе тоже кажется, что все ненастоящее?

– Я теперь уже не знаю, что настоящее, а что нет.

– Ну, давай тогда посмотрим, можно ли об этом забыть. – И Джером взял ее за руку.

Они стояли на самой кромке пруда. Мимо скользили на коньках супружеские пары, родители, детишки, и все без исключения поглядывали на Глорию с Джеромом. До ее слуха доносились и шепотки, не очень-то отличающиеся от тех, какие она слышала в школе на следующий день после скандала в «Зеленой мельнице».

Зачем она пришла сюда? Если с трудом переносит эти любопытные взгляды во время такого невинного развлечения, как катание на льду, то как же она собирается провести жизнь с Джеромом, вдали от катка? Она никогда не слышала, чтобы супруги имели разный цвет кожи – бывают ли вообще такие пары?