Текст книги "Стервы"

Автор книги: Джиллиан Ларкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

15
Лоррен

Разговор по душам – это не то, к чему тянуло Лоррен.

Но именно ради такого задушевного разговора, как она предположила, и звонила Глория, обещая зайти к ней в субботу утром. Теоретически это должно бы понравиться Лоррен: разве же она не мечтала о том, чтобы лучшая подруга снова была с нею, а на худой конец – чтобы можно было высказать Глории свое возмущение по поводу секретов, которыми та не захотела делиться?

Да, но об этом она мечтала до того, как поцеловалась с Бастианом.

Даже просто признаться в том, что такое событие имело место, уже нелегко. Тем более что все происшедшее помнилось ей смутно, как в тумане. Единственное, что она помнила твердо, – диван, рука, которая легла ей на колено, покрытое легкой щетинкой лицо, которое царапало ее щеку. И, наконец, блаженное мгновение, когда их губы затрепетали совсем рядом – и встретились.

Оба они остались одетыми – значит, ничего, собственно, и не произошло, кроме поцелуя. И теперь, в ожидании прихода Глории, Лоррен приходилось гадать: сказать или не сказать? Оставляя в стороне тот факт, что Глория собирается выйти замуж за мужчину, который будет, скорее всего, обманывать ее, как объяснить то, что Лоррен оказалась в пентхаусе Бастиана?

Глория ей этого не простит.

Их дружба окончательно полетит с горы в пропасть. А ведь Лоррен и Глория дружат с восьми лет! Уж конечно, она предпочтет старую подругу какому-то парню, пусть он и жених ей.

Лоррен пришла к твердому решению: ей необходимо покаяться и получить прощение.

Когда по светлым коридорам пустого дома разнеслись трели звонка у входной двери, Лоррен бегом спустилась в вестибюль, громко крича: «Я открою, Маргерит!» Если ей хотелось орать во все горло – пожалуйста: на эти выходные в доме остались только она и слуги. Нервничая, Лоррен распахнула входную дверь и просияла ослепительной улыбкой.

– Доброе утро! – воскликнула она и хотела поцеловать Глорию в щечку.

Но тут заметила, какое у Глории бледное измученное лицо. Глаза цвета морской волны поблекли, под ними залегли фиолетовые мешки. Даже кожа покрылась нездоровой бледностью, а волосы, напоминавшие румяный апельсин, казались не очень чистыми.

– Гло, ты выглядишь совсем…

– Погибшей! – выкрикнула Глория дрожащими губами.

– Я хотела сказать «уставшей». – Тут Глория не выдержала и расплакалась. – Ну-ну-ну! Что это ты – фонтанчиком работаешь?

– Я не знаю, что теперь делать! – рыдала Глория, и слезы ручьем текли из глаз, орошая серебристое шелковое кимоно Лоррен. – Я такую кашу заварила!

– Такого быть не может. Та Глория Кармоди, которую я знаю, от усталости неспособна заварить кашу. – Лоррен провела гостью в дом. Пока не появилась такая гостья, она даже не замечала, как в доме пустынно. С тех пор как в прошлом году ее сестра Эвелина уехала в Брин-Мор[81]81
  Брин-Морский колледж – престижный частный вуз в поселке Брин-Мор, пригороде Филадельфии (штат Пенсильвания). Основан в 1885 г., до 1931 был чисто женским.


[Закрыть], дом постоянно казался слишком большим и слишком холодным. – Ты мне все-все расскажешь, только давай сначала я сделаю тебе кофе. Как ты на это смотришь?

– Сделай, – всхлипнула Глория, вытирая нос рукавом светленького платья.

– Иди посиди в солярии, я сейчас!

В просторной кухне Лоррен нашла старшую горничную, Маргерит, и велела той заварить крепкого кофе и отрезать два кусочка пирога, глазурованного безе с лимоном и с хрустящей корочкой. Вообще-то Лоррен сейчас увлеклась голливудской диетой, рассчитанной на восемнадцать дней, но успокоить девушку лучше всего лакомым угощением. Вот она и решила, что можно на четвертый день отойти от диеты ради того, чтобы помочь оказавшейся в беде подруге.

Как удачно все складывается!

Вот теперь Лоррен сумеет доказать, какая она преданная подруга, подставит плечо, на котором Глория сможет выплакаться, окружит ее безграничной любовью и вниманием. А когда придет время Лоррен каяться за ту кашу, которую она заварила, Глория, не задумываясь, примет ее сторону.

Глорию она нашла там, куда ее и отправила. Та, понурившись, сидела в солярии, на обитой английским ситцем скамеечке. Солярий был очень уютной комнатой, со всех сторон застекленной, уставленной скамейками из кованого железа и кадками, где росло что-то с огромными листьями – Лоррен никак не могла выучить названия. На ее взгляд, что деревья, что кусты – все одно растения.

Вслед за нею вошла Маргерит с кофе и ломтиками пирога на подносе, поставила все это на столик возле девушек.

– М-м-м, мне уже стало лучше, – сказала Глория, с интересом поглядывая на пирог. Казалось, она немного успокоилась, хотя на щеках еще виднелись непросохшие слезы.

– Давай, выкладывай все, – подбодрила ее Лоррен, протягивая вилку.

– Обещаешь не осуждать меня, что бы я тебе ни рассказала? – спросила Глория и поскребла вилкой по пирогу, начиная с безе.

– Будем считать, что здесь, в солярии, никто никого не осуждает.

– И учти: я скрывала это от тебя не потому, что не доверяю – я тебе очень даже доверяю! Ты же моя лучшая подруга. Просто, наверное, потому, – Глория глубоко вздохнула, – что если никто об этом не знает, то оно как бы и не происходит на самом деле.

И Глория приступила к повествованию о «Зеленой мельнице» и о Джероме Джонсоне. В ее рассказе было все, чему положено быть в пикантной истории, но концовка оказалась куда более пресной, чем ожидала Лоррен. Ну ладно, если говорить откровенно – чем она надеялась.

– Гло, мне-то ты можешь сказать, – проговорила Лоррен, облизывая вилку. – Что на самом деле происходит между тобой и Джеромом? Мне как-то трудно поверить, что он просто так дал тебе это место.

– О чем ты?

– У него же руки пианиста, Гло, – гнула свое Лоррен.

Глория сгорбилась на своей скамейке, прижимая к груди подушку.

– Ладно. Он действительно прикасался ко мне…

– Так я и знала!

– Но только по делу, профессионально.

– Дальше ничего не говори! – воскликнула Лоррен. Она села по-турецки, слегка покачиваясь. – В смысле – говори дальше. Рассказывай без утайки.

– Рен, я говорю вполне серьезно, – ткнула ее пальцем в бок Глория. – Это не то, что ты думаешь. Он очень строг со мной, временами чересчур строг.

– А это несомненный признак того, что ты ему нравишься. Когда мужчины не знают, как им быть со своим чувствами, они становятся слишком суровыми, – просветила подругу Лоррен, вспоминая про себя о том, как держится с ней самой Маркус. – И тут уж не важно, сколько им лет, взрослые они или нет.

– Могу я сказать тебе нечто шокирующее?

– Даже больше, чем то, что Джером – негр? – поинтересовалась Лоррен, отламывая от пирога кусочек хрустящей корочки.

– Лоррен! – вспыхнула Глория.

– Ну, кому-то же надо произнести это вслух! – Глория что, сама не понимает, в чем главная проблема? – Я, знаешь ли, не слепая. Что скажет твоя мама, если узнает об этом?

– Ничего не скажет, потому что никогда не узнает, – ответила Глория, нервно потирая руки. – Знаю, что это звучит нелепо, но меня по-настоящему тянет к нему. И ничего не могу с этим поделать. А к Бастиану я ничего подобного не испытываю.

Лоррен поежилась при упоминании имени Бастиана, не заговорить о котором они просто не могли.

– Даже в самом начале не испытывала?

– Нет. Не было между нами искорки, как ты, наверное, сказала бы. – Глория нахмурилась. – А вот когда я рядом с Джеромом, она проскакивает.

Между Лоррен и Бастианом такая искорка тоже проскочила. Его поцелуй как током ее ударил. Она взяла чашечку кофе и сделала большой глоток.

– А-а-ай! – Это кофе обжег ей гортань. Лоррен высунула обожженный язык. – Ах, чтоб тебя!

– Что случилось?

– Я вечно говорю Маргерит, чтобы она подавала кофе не très[82]82
  Слишком (фр.).


[Закрыть]… горячим! Неужели так трудно сделать, как просят? То есть как тебе велят. – Лоррен осторожно отставила чашку и попыталась взять себя в руки. – Извини, давай дальше. Бастиан. Мне казалось, ты так в него влюблена. После ваших свиданий ты всегда мне звонила. И в класс входила с таким мечтательным выражением на лице…

– Я была влюблена, – опустила глаза Глория, – в его образ, в список его достоинств. А не в него самого. Но, по правде, с самого начала между ним и родителями была договоренность. Он никогда не любил меня, даже когда мне казалось, что он влюблен.

– Не понимаю, – прищурилась Лоррен.

– Он как бы подписал на меня деловой контракт, Рен. Контракт с моими родителями! Они сейчас разводятся, и мама думает, что замужество спасет нашу фамильную честь или еще какую-то ерунду…

– Погоди, погоди. Когда это твои родители решили разводиться?

– Когда у отца появилась любовница. – Глория с силой вонзила вилку в пирог. – Богом клянусь, если Бастиан когда-нибудь хоть прикоснется к другой девушке, я раздобуду пистолет и застрелю его. Вместе с девушкой.

Лоррен съежилась еще сильнее.

– Но, Глория, ты ведь и сама не образец верности. Мечтаешь о чернокожем музыканте…

– Мечтать – это одно, а делать – другое, Рен. Я считала своего отца порядочным человеком. И Бастиана считала порядочным человеком. Теперь я в этом сильно сомневаюсь.

Пробил час Лоррен – сейчас или никогда. Глории необходимо узнать правду. Раз она уже настроена против Бастиана, то разве не укрепит ее подозрений эта история с поцелуем? Конечно, изложить ее нужно так, чтобы Лоррен выглядела невинной жертвой его посягательств.

– Ну, если так, тогда тебе нужно кое-что узнать, – медленно начала Лоррен, подчищая ноготь. – Мне трудно рассказывать тебе об этом, потому что меньше всего я хочу показаться ревнивой.

– К чему именно ты меня ревнуешь: к браку по деловой договоренности или к негру-музыканту?

– К тому… к… к… – Признание вертелось на кончике языка.

Но Лоррен хорошо знала: когда речь идет о мужчинах, девушки ведут себя точно как слоны – они никогда не забывают обид. Если у Глории получится это замужество, она всякий раз, целуясь с Бастианом, станет неизбежно вспоминать Лоррен – и доверять ей больше ни за что не будет. Лоррен может навеки распрощаться с их дружбой – это теперь-то, когда они снова были вместе, как прежде и как должно быть всегда: удобно свернулись на подушках и по очереди открывают душу друг дружке.

Нет. Она хочет, чтобы Глория вернулась к ней. Лучшая подруга важнее любого приятеля. Так было и будет.

– Ни к чему из перечисленного! – решилась она. – Просто я чувствовала себя отверженной, Гло, словно ты нарочно вытесняешь меня из своей жизни. Началось с того, что ты пошла с Маркусом в «Зеленую мельницу»…

– Ах, боже мой, – нахмурилась Глория. – Это было начало конца.

Лоррен требовалось закрепить у нее чувство вины.

– Ты же знаешь, я никогда не допустила бы, чтобы с тобой произошло подобное, если бы ты не скрыла ничего от меня.

– Ты уж прости меня, Рен…

– Ведь тебе известно, что я никогда от тебя ничего не скрывала.

– Знаю, что не скрывала, – подтвердила Глория. – Я действительно очень виновата. Отгородилась от тебя в тот момент, когда нуждалась в тебе. Но сейчас ты нужна мне, как никогда раньше. У меня ведь больше никого нет.

– Значит, теперь я должна задать тебе самый трудный вопрос. – Лоррен не сводила глаз с громадного бриллианта на пальце Глории. – Что же ты думаешь дальше делать?

– Не думаю, – Глория откинулась на подушки, – что у меня есть из чего выбирать. Я не успею оглянуться, как стану миссис Грей, хочется мне этого или нет.

Ну что ж, если Глория хочет мучиться в этом браке без любви, Лоррен никоим образом не станет ей мешать. Лучшая подруга не пожалеет, что вернулась к ней.

– Мы с тобой обе знаем, что самые лучшие решения приходят к концу дня.

– Только ты пообещай, что будешь на свадьбе подружкой невесты, как договаривались! – Видя, что Лоррен колеблется (она думала о том, как станет смотреть на Бастиана, стоя на венчании совсем рядом), Глория добавила: – Платья для подружек шьет Шанель!

Лоррен заключила Глорию в объятия.

– Ты же понимаешь, что Шанель я отказать не могу, – сообщила она, положив голову на плечо Глории. – Я согласна, Глория! Согласна!

***

– А я и не знала, что у вас дома есть библиотека, – проговорила Глория, разглядывая высокие, от пола до потолка, шкафы из красного дерева, уставленные книгами. – И не знала, что отец у тебя пьет.

– Пьют все отцы, – сказала Лоррен. – Или мечтают об этом.

Она уткнулась носом в стекло шкафа, где отец хранил первые издания книг.

– Что ты там высматриваешь?

– У папы есть первое издание «Таинственного сада», по его просьбе Фрэнсис Ходжсон Бернетт[83]83
  Бернетт Ф. Х. (1849—1924) – американская детская писательница. Упоминаемый здесь роман вышел в свет в 1911 г., когда Лоррен было 5 лет.


[Закрыть] сделала там дарственную надпись для меня. Впрочем, книгу отец хранит у себя.

– Кажется, он у тебя эгоист.

– Ну, таков мой папа. Ага, вот! – Книга лежала в пыльной стопке на полу, возле шкафа. – А вот где он прячет ключ. Думает, никто не догадается! – Она раскрыла книгу и встряхнула, из переплета выпал тяжелый железный ключ.

– Ну, мой папа никогда не пил, – задумчиво проговорила Глория, листая книжку с названием «Оружие и человек»[84]84
  Комедия английского писателя и драматурга Джорджа Бернарда Шоу (1856—1950).


[Закрыть]. – Во всяком случае дома. – Она передернула плечами. – Наверное, он пил с этой гулящей нью-йоркской танцовщицей.

– А ты можешь представить, как тебя натягивает мужчина в таком возрасте, как наши отцы? С таким вялым, сморщенным…

– Прекрати, Рен! – Глория зажала уши руками. – После твоих разговоров мне потребуется мозги вымыть с мылом.

Лоррен сдвинула в сторону том «Британской энциклопедии» на букву С.

– «С» – это «секрет». Тут-то и кроется разгадка. – За толстым томом находилась замочная скважина; Лоррен вставила в нее железный ключ и повернула. С негромким стуком шкаф повернулся на шарнирах, в открывшейся нише зажегся свет.

– О-ой, – воскликнула Глория. – Можно сказать, даже красиво.

Во внутреннем шкафчике-баре было несколько полок, уставленных разнообразными бутылками спиртного и бокалами. И те, и другие изрядно запылились, а на этикетках (где они вообще были) трудно было что-нибудь прочитать, но в лучах света хрустальные бокалы и старые бутылки искрились и переливались, словно самоцветы.

– Такое утро, как сегодня, требует одного и только одного, – заявила Лоррен, довольная тем, что сумела произвести на Глорию впечатление.

– Побега из города? – спросила Глория. – Или дуэли из-за меня между Бастианом и Джеромом?

– Да нет же, бокала доброго коктейля – шампанское с апельсиновым соком!

Эвелина, сестра, рассказывала Лоррен, что в Брин-Море девушки пьют по утрам такой коктейль – перед тем, как идти смотреть футбольные матчи. Похоже было, что это очень здорово и необычно. Она вручила Глории несколько бутылок, потом приподняла юбку, открывая подвязку бледно-лилового цвета.

– Ах, черт, я и забыла! Твоя милая мамочка отобрала мою любимую фляжку. Обычно я носила ее здесь, за подвязкой.

– Извини, Рен, – поморщилась Глория. – Я уверена, что она спрятала ее где-то у нас дома. Я тебе ее верну.

– Да не важно. У папы здесь много таких. – И она обвела рукой многочисленные сосуды, выстроившиеся на полках. – Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять! – Лоррен достала узенькую плоскую фляжку, сияющую чистым серебром, и отвинтила крышку. Поставила фляжку на «Таинственный сад», налила в нее немного коньяку. – Но сначала мне надо подзаправиться.

– Ты хочешь сказать – долить? – спросила Глория, с любопытством наблюдая за манипуляциями подруги.

– Долить, подзаправиться, освежиться – какая разница?

– С каких это пор ты носишь с собой фляжку, Рен? Нет, давай я поставлю вопрос по-другому: с каких пор ты стала носить фляжку по утрам, в субботу?

– А где же мне еще носить выпивку? Подумай сама, Гло, не получится же спрятать за подвязкой вот это! – Она помахала для наглядности бутылкой коньяку.

– Но разве отец не заметит, что отсюда кое-что исчезает?

– Единственная вещь во всем доме, пропажу которой он непременно заметит, находится в соседнем отделении. – Лоррен вытащила еще одну книгу и вытряхнула из переплета еще один ключ. – Первое издание «Войны и мира», на русском языке. У него все так очевидно! Не сомневаюсь, что ключ от «пояса верности» моей мамы он держит в издании «Любовника леди Чаттерли»[85]85
  Неточность автора: этот роман английского писателя Д. Г. Лоуренса (1885—1930) был впервые издан в 1928 г., через 5 лет после описываемых здесь событий.


[Закрыть]!

– Рен! Но ведь твоя мама не носит «пояс верности», – засмеялась Глория, и Лоррен похвалила себя за одержанную победу.

– Ну да, сама я его не видела, да он ей и не нужен. Ты когда-нибудь видела ее без макияжа?

Глория снова расхохоталась, зажимая рот рукой.

Повозившись с потайным замком, Лоррен повернула и другой шкаф. За ним вдоль стены выстроились в ряд винтовки.

– Бах-бах, ты убита!

Там были винтовки и ружья всех типов и размеров, в том числе одно короткое, с раструбом на конце.

– Боже мой, это еще что такое? – спросила Глория, из головы которой вмиг вылетели все мысли о Бастиане и Джероме.

– Называется «мушкетон», – объяснила Лоррен. – С такими, кажется, охотятся на слонов.

Между винтовками и ружьями примостились огромные револьверы и тупорылые пистолеты, даже маленькие двухзарядные красавцы дерринджеры[86]86
  Карманные пистолеты крупного калибра.


[Закрыть]. Ниша пропахла смазочным маслом и порохом. Глория шумно потянула носом.

– Этот запах – из них что, недавно стреляли?

Лоррен пригубила коньяк (право, он недурно шел после пирога и кофе) и сказала:

– Конечно. Папа обожает стрелять и регулярно тренируется. И оружие всегда заряжено, хотя мама и говорит, что когда-нибудь это добром не кончится. – Она провела рукой по тонким, хорошо смазанным стволам, по спусковым крючкам, только и ожидающим, чтобы на них нажали.

Глория беспокойно переступила с ноги на ногу.

– И когда же твой отец стал гангстером?

– Ты что, смеешься? Папа был членом стрелкового клуба в Принстоне. – Лоррен взяла с полки небольшой пистолет. – Он их просто коллекционирует. – Лоррен вытянула руку с пистолетом и прицелилась. – Бах! Бах! – повторила она.

– А можно мне? – попросила Глория, и Лоррен отдала ей пистолет. – Э, да он тяжелее, чем я думала.

– Знаю, – сказала Лоррен. – Сначала нужно сделать так. – И показала Глории, как снять его с предохранителя.

Глория подняла пистолет и прицелилась в стену. Положила палец на спусковой крючок.

– Эй, эй! – закричала Лоррен. – Он же заряжен! – Она забрала у Глории пистолет. – С этими штуками надо обращаться очень осторожно!

Положила пистолет на место, вернула шкафы в первоначальное положение, а ключи снова спрятала в те книги, где они и лежали. Потом взяла в руки фляжку и направилась к двери.

– Идем.

Глория не могла отвести глаза от книжных шкафов.

– Гло! Ты меня слышишь? – Лоррен включила и выключила свет. – Пора пить шампанское!

– Правда, шампанское с апельсиновым соком, – согласилась Глория, на шаг отступая от шкафов. – А за что пить будем?

– За верность, конечно. – Лоррен обняла Глорию.

И впервые в жизни пожалела, что не умеет говорить правду.

16
Глория

Глория прибыла на место.

– Рыженькая пришла! – Трубач Ивэн, сидевший в углу, громко затрубил, возвещая появление Глории. – Скоро начинаем!

Он, кажется, единственный из всех заметил ее. В комнатке за эстрадой царил творческий беспорядок: все активно готовились к выступлению, хотя со стороны казалось, что они просто бездельничают.

Ивэн улыбнулся и пожал плечами. А потом снова тихонько заиграл под вращавшуюся на граммофоне пластинку Джо Кинга Оливера[87]87
  Оливер, Джозеф Натан (сценическое имя – Кинг Оливер; 1885—1938) – джазовый корнетист и дирижер, создатель популярного в 1920-е гг. «Креольского джаз-оркестра Кинга Оливера». В 1922 г. в составе оркестра начал свою карьеру Луи Армстронг.


[Закрыть] и его джаза. В другом углу басист Томми, уже облаченный в дешевенький смокинг, горячо спорил с ударником Чаком – тот, в одной сорочке и брюках с подтяжками, развалился на кушетке.

– Ну, если это счет на три четверти, то ты – Фредерик Дуглас[88]88
  Дуглас, Фредерик (1817—1895) – первый в истории США чернокожий борец за права негров. В 1838 г. бежал из рабства на Юге, в северных штатах стал известным оратором и писателем.


[Закрыть], – доказывал он.

Потом взял предложенную Чаком бутылку бурбона и отхлебнул. Посреди комнаты сидели и скучали две бунтарки-мулатки, курили длинные, размером с карандаш, сигареты. Одна была в усыпанном блестками плиссированном платье, в волосах красовалось павлинье перо; у другой наряд был канареечного цвета, украшенный фальшивыми бриллиантами. Босые ноги обе беззастенчиво водрузили на краешек низенького столика. Между ними, на самом столике, восседал тромбонист Бикс, но он, казалось, даже не замечал ничего вокруг, а просто работал со своим инструментом: извлекал из него звуки, варьировал так и сяк, потом начинал ругать тромбон, словно тот его предал. В комнате было темно от табачного дыма, повсюду валялись кулечки с попкорном, пахло спиртным и потом, но она буквально звенела от накопившейся перед выступлением, бьющей через край энергии – будто жарким летним утром распелись цикады.

Глория остановилась в дверях, еще задыхаясь от волнения, вызванного тем, как она улизнула из дому и как добиралась в центр города. На этот раз она сказала матери, что идет с Кларой на премьеру нового кинофильма.

Теперь она на месте, до начала первого отделения остается полчаса, а ее пианиста нигде не видать.

– Кто-нибудь знает, где Джером? – спросила она. Но потребовалось еще раз прокричать вопрос на всю комнату, прежде чем на нее обратили внимание. Оркестранты только плечами пожали, но девушка в канареечном платье кивнула Глории.

– Он всегда исчезает перед началом выступления, – сказала она хриплым голосом.

– Хотите, я пойду найду его для вас? – подошел к ней Ивэн.

– Нет, я сама его найду, – ответила Глория. Она принесла с собой сумку с одеждой и косметичку, и ей казалось, что весит этот груз добрых сорок кило. Надо положить где-нибудь, пока она не свалилась под этой ношей.

И что ей, переодеваться в присутствии всех этих людей? Она знала, что музыканты – люди раскованные, без комплексов, но Глории надо было минуту побыть в одиночестве, сосредоточиться и взбодриться.

– Есть здесь туалетная или каморка какая-нибудь, хотя бы просто темный уголок, где можно переодеться? Без посторонних.

– В конце коридора – примадонне полагается отдельная грим-уборная, – подмигнул ей Ивэн, шутливо толкая ее в щеку кулаком. – Вы готовы к великому дебюту?

– Готова, если в обморок не грохнусь, – ответила Глория, переводя дух.

– Если грохнетесь, то, пожалуйста, на пол, а не на ударные. Они стоят целое состояние!

***

«Коридор» оказался тесным проходом за занавесом, он соединял комнату оркестрантов с закутком, где стояли несколько стульев, как попало, один на другом, в углу – ведро с торчащей из него шваброй. Глория толкнула дверь и оказалась в вонючей туалетной комнате. За следующей дверью находилась крошечная квадратная каморка с умывальником, вешалкой, зеркалом в раме с маленькими лампочками над конторкой и колченогий стул. Под потолком висели провода. Ну а что она ожидала – комнату отдыха для «Девушек Зигфельда»?[89]89
  Название шоу-группы американского импресарио Флоренца Зигфельда (1869—1932), основателя популярного на протяжении всего ХХ века жанра бродвейского шоу-мюзикла.


[Закрыть]

Еще в дверях Глория вдруг услыхала приглушенный рев толпы посетителей за тонкой перегородкой, и сердце у нее забилось еще сильнее, составляя компанию идущей кругом голове и дрожащим конечностям. Оказавшись в душной темноте, она затаила дыхание. «Вот она, – мелькнуло у нее в мозгу. – Та самая ночь, которая может все изменить».

– Грим-уборная нашей звезды! – раздался голос за ее спиной.

Глория вздрогнула от неожиданности, споткнулась, уронила сумку с одеждой, положила косметичку и, наконец, обернулась.

За кулисами появились трое: Карлито Мачарелли, молодая женщина с усталым лицом и ребенок, на котором был костюм в мелкую полоску. Глория прищурилась, вглядываясь в полутьму. Нет, это не ребенок, а маленький человечек, похожий на уменьшенную копию гангстера. Карлик откровенно разглядывал ее. Это выводило Глорию из равновесия, поэтому она включила на полную мощность улыбку, обращенную к боссу.

– Здравствуйте, мистер Мачарелли! – воскликнула она.

– Называйте меня просто Карлито, – сказал он и показал на карлика и бунтарку. – Этого малыша зовут Тор. Он невелик ростом, но дерется здорово. А вот это одна из моих новеньких девушек. Я хотел представить ее вам прежде, чем вы выйдете на эстраду. Спойте немного для нее, пока не началось главное представление. Мод, поздоровайся с Глорией Карсон. Это деревенская девушка, которую ожидает блестящее будущее.

– Как скажешь, Карлито, – отозвалась девушка и сделала шаг вперед.

Мод Кортино. Глория задохнулась бы от удивления, если бы вообще была способна дышать в эту минуту. Она узнала ту знаменитую бунтарку, с которой столкнулась, впервые придя в «Зеленую мельницу». Глория тогда случайно разлила коктейль из ее бокала и сейчас могла только молиться про себя, чтобы новая прическа, грим и модное платье достаточно изменили ее. Вовсе не хотелось, чтобы Мод узнала ее и стала повсюду болтать о том, что «Глория Карсон» совсем не та, за кого себя выдает.

Однако Мод не сводила глаз с блесток на красных туфельках Глории. На Мод было помятое вечернее платье – переливчатого серебристого цвета, без рукавов, подпоясанное нитями черных бусин, а металлические полосочки бахромы позвякивали при каждом ее шаге. Выглядела Мод измученной. И очень напуганной.

– Рада познакомиться, – произнесла она, так и не поднимая взгляда. Это была уже не та девушка, которую встретила здесь когда-то Глория, не та Мод, королева подпольного Чикаго. Похоже, из нее высосали все жизненные соки.

Если уж Карлито сумел погасить искры в душе Мод, на что же еще он способен?

– Спойте нам песенку, – сказал Карлито. – Что-нибудь такое: та-ра-та-та и так далее. Без музыки, понимаете?

Он это серьезно?

– М-м-м, у меня нет ничего в запасе, – пыталась отговориться Глория.

– Давай, птичка певчая, – проговорил карлик Тор. Голос у него был низкий, хриплый, словно он полоскал горло битым стеклом. – Мы хотим послушать, как ты щебечешь. – Он достал из кармана пачку сигарет, вынул две, прикурил, одну отдал Карлито. – Мне хочется услышать красивую песенку.

– Я слов на ветер не бросаю, – предупредил Карлито.

Глория закрыла глаза. Она стала думать о Джероме, отгораживаясь от гама в баре, от табачного дыма и темноты, царившей за кулисами. Ей вспомнилась нелепая песенка времен Великой войны[90]90
  То есть Первой мировой.


[Закрыть], и она запела – грустно, гортанным полушепотом:

Уложи все тревоги в заплечный мешок,

А затем

улыбнись,

улыбнись.

Если хватит огня на погасший бычок,

Значит, хватит улыбки на жизнь.

Что толку бояться? Не поможет, дружок!

Так что лучше давай-ка держись.

Уложи все печали в заплечный мешок,

А затем

улыбнись,

улыбнись.

В наступившей тишине послышались слабые хлопки трех человек.

– Хорошо она пела, правда? – обратился к Мод Карлито и сжал ее обнаженное плечо.

– Ну, конечно, Карлито, она пела просто здорово. Я кайфовала. – Мод оторвала наконец взгляд от пола и посмотрела на Глорию. Но в ее глазах почти ничего не осталось от прежней Мод Кортино – казалось, она так и не видит Глорию.

Карлито щелкнул пальцами, и карлик протянул розу, которую прятал у себя за спиной.

– Это вам, – сказал Карлито. – Может быть, вы приколете ее в волосы или как-то пристроите. – Взгляд его стал холодным. – Уйма людей рассчитывает на вас, крошка. Постарайтесь сегодня уложить их наповал. – И, не сказав больше ни слова, он повернулся и прошел из-за кулис в бар; за ним последовали Мод и страшноватый карлик.

– Уложу я их наповал, уложу, – пробормотала под нос Глория.

Включила лампочки, окружавшие мутное зеркало. Сделала глубокий вдох. «Займись чем-нибудь привычным», – мысленно приказала она себе. Хорошо бы начать с макияжа, решила она и достала косметичку. Чем больше думала она о Карлито и Джероме, о софитах и своей программе, о слушателях, тем сильнее сжималось у нее все внутри.

Сейчас было неподходящее время впадать в панику. Но именно это Глория и делала.

Она подошла к умывальнику, плеснула в лицо холодной водой, внимательно посмотрела на себя в зеркало. Пока не наложен макияж, глаза казались бледно-зелеными, круглые щеки были румяными, как яблочко, на подбородке едва заметен крошечный прыщик. Она выглядела совсем юной. Собственно, она на самом деле была юной. И что же она себе думает, если собралась петь здесь для гангстеров? Всего несколько недель назад она не осмеливалась даже переступить порог какого-нибудь подпольного бара, а сейчас оказалась здесь в качестве главной приманки. Теперь она стала другой Глорией, не такой, как была раньше.

Взяла лежавшую на столике розу, понюхала. Запаха у цветка не оказалось. Давно срезанная, эта роза уже начала увядать, как всё и все в этом заведении.

Глории стало чуть легче, когда она представила, что среди слушателей окажутся ее друзья. Она ведь пообещала Лоррен, что больше не станет таиться, и клятву эту свято соблюдала. А пригласить Лоррен значило пригласить одновременно и Маркуса. В конце концов, это же он первым привел Глорию в «Зеленую мельницу». Вот без Клары она бы как-нибудь обошлась, но в мире нет совершенства. Оставалось лишь надеяться, что ни один из них не выдаст ее – Глорию Кармоди, обрученную невесту, дебютантку высшего света, девушку из общества. Здесь она всего лишь Глория Карсон, никому не ведомая инженю[91]91
  Инженю – театральное амплуа: молодая девушка, наивная, обаятельная, наделенная глубиной чувств.


[Закрыть], у которой нет ни родных, ни друзей.

– Так ведь? – спросила она у своего отражения в зеркале.

Ей еще нужно было распеться, переодеться в принесенное платье, заново просмотреть список песен, подвести глаза в стиле вамп. Хорошо хоть в грим-уборной никого, кроме нее, не было.

Пока дверь не распахнулась настежь.

Увидев в зеркале отражение Веры Джонсон, Глория чуть глаз себе не выколола щеточкой, с помощью которой наносила тушь на ресницы.

– Мальчики спрашивают: сколько тебе еще времени нужно? – произнесла Вера, остановившись в дверях и уперев одну руку в бок.

– Не могла бы ты им передать, что мне нужно еще несколько минут? Я немного отстаю от графика. – Глории такая формулировка казалась достаточно ясной, чтобы Вера покинула комнату. Вместо этого девушка неторопливо вошла в комнатушку размером со шкаф – с таким видом, словно была здесь хозяйкой.

– Ничего им передавать не нужно. Это привилегия девушки – заставлять мужчину ждать.

Веки у нее были густо покрыты тенями в стиле Клеопатры и украшены длинными накладными ресницами, черными как вороново крыло. Медная змейка с глазами-рубинами обвивала тонкое плечо, удачно оттеняя бронзовый цвет сатинового платья и темную кожу. Вера была красавицей. Глории показалось, что в сравнении с Верой сама она похожа на уродливое бледненькое привидение.

– Не перестарайся с макияжем, – сказала ей Вера. – Такая кожа, как у тебя, отталкивает влагу.

Раньше они ни разу не беседовали, но для Глории было очевидным то, что Вера ее терпеть не может.

Да, Глории страшно нравилось, когда Джером смотрит на нее. Да, у нее мурашки бегали по коже, когда его пальцы летали над клавишами, создавая самую прекрасную музыку, какую она только слышала. Но Джером не был ее бойфрендом. Дома, на Астор-стрит, лежало в шкатулочке с драгоценностями ее обручальное кольцо. А уроки пения прошли совершенно невинно, разве что изредка Джером касался кончиками пальцев то ее плеча, то ребер, но волновали эти прикосновения только саму Глорию, для Джерома они ничего особенного не значили. Он чернокожий, она белая; он бедный, она богатая. Между ними и быть-то ничего не может. Так почему же Вера смотрит на нее так, будто Глория – женщина-вамп, которая собирается похитить ее брата?

Из украшенной бисером сумочки Вера вынула губную помаду кораллового цвета и мизинцем нанесла ее на свои пухлые губы.