Текст книги "Когда сгущается тьма"

Автор книги: Джеймс Гриппандо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 52

Винс никак не мог добиться согласия штаб-квартиры. Правда, шеф Ренфро устроила по этому поводу совещание по громкоговорящей связи, но его идею – со Свайтеком или без него приблизиться к дверям мотеля, чтобы забрать раненую заложницу, – не одобрила. Винс готовился привести в свою пользу множество аргументов, но этого, похоже, не требовалось, поскольку его мнения почти никто не разделял и это оказался глас вопиющего в пустыне. Мобильный командный пункт все меньше напоминал главный нервный узел переговоров, постепенно превращаясь в оперативный штаб бойцов СВАТа. Сержант Чавес, два члена его группы захвата и лучший снайпер стояли в дверях, дожидаясь, когда дадут «добро» на активные боевые действия. Переговорщица, представлявшая интересы департамента полиции округа Майами-Дейд, также старалась держаться поближе к лидеру группы особого назначения. Другими словами, занимала дружественную ему выжидательную позицию. Сам директор департамента, чья должность соответствовала должности шерифа графства, тоже принимавший участие в селекторном совещании, все больше склонялся к точке зрения шефа Ренфро.

– Послушайте, – сказал директор, – этот парень уже стрелял в двух полицейских и одного из них убил. Помимо этого, вероятно, ранил заложницу. Совершенно бессмысленно в этой связи подсылать к нему переговорщика, да еще и в сопровождении штатского. Трудно себе представить, что этот матерый убийца внезапно излечится от своей патологической привычки нажимать на курок.

– Мы никого не хотим посылать к нему в номер, – возразил Винс. – Достигнута договоренность, что он вынесет раненую за дверь. Тогда мы со Свайтеком подойдем и заберем ее. Переступать порог номера никто не собирается.

– А мне нравится первая часть этого плана, – заметил Чавес. – Когда он откроет дверь и высунется из своей норы, чтобы положить девушку на порог, у нас появится отличный шанс снять его.

– Какова вероятность, что его удастся снять с первого же выстрела? – спросила Ренфро.

Чавес повернулся к своему лучшему стрелку, и тот проинформировал их на сей счет монотонным, лишенным каких-либо эмоций голосом. Это было суждение хорошо натренированного профессионала, отлично представлявшего себе характер работы и связанный с ней риск.

– Итак, объект должен появиться в дверном проеме и положить девушку на порог. Вероятно, он будет двигаться быстро, его действия, возможно, будут хаотичными и беспорядочными. Необходимо понимать, что мы имеем дело с психически неуравновешенным, находящимся в сильном возбуждении параноическим типом, а такие люди крайне редко пребывают в состоянии покоя. Максимально прямую линию прицела и выстрела можно получить, находясь на втором этаже дома напротив. Расстояние до объекта при таком условии составит около сотни ярдов. То, что выстрел будет производиться под небольшим углом, существенной роли не сыграет. Конечно, нужно принять в расчет дождь и ветер, но если они не перейдут в шторм, шансы на хороший выстрел весьма неплохие.

– Не хотелось бы злить его, – сказала Ренфро. – Меньше всего нам нужно, чтобы, получив легкое ранение, он вернулся в комнату и набросился на заложников, как дикий зверь.

– Это понятно, – кивнул снайпер. – Может, я недостаточно ясно выразил свою мысль, но имелся в виду смертельный выстрел в голову.

– О таких вещах нельзя говорить со стопроцентной уверенностью, – вмешался Винс. – А при неудаче угроза для жизни заложников возрастает неизмеримо.

– Выстрел снайпера послужит сигналом к началу боевой операции. Если снайпер не убьет его, то прикончат наши парни, – возразил директор.

– Не хочу никого обижать, – торжествовал Винс, – но это не доведет до добра. Если, конечно, ваши парни не обладают способностью летать быстрее пуль из пистолета Фэлкона.

Руководитель СВАТа снова вступил в разговор:

– Вы удивитесь, когда узнаете, как быстро мы умеем передвигаться. Чтобы не терять зря время, мы изучали чертежи дома. Там есть коридорчик для прислуги, который в восточном крыле идет вплотную к задней стене, тонкой, как картон. Мы легко можем ее прорезать. Иначе говоря, наша команда сможет еще до начала операции занять позиции через две комнаты от номера Фэлкона, и он даже не узнает об этом.

– Но если услышит, как вы дырявите стену, события могут получить трагическую развязку.

– Он не услышит.

– А что, если он выйдет из номера, прикрываясь заложником или держа его на мушке?

– Мы будем действовать соответственно, – пояснил Чавес.

– «Соответственно»? И что это значит?

– Это значит, что такие случаи в прошлом у нас уже бывали. Если произойдет что-то непредвиденное, мы перестроимся по ходу дела, то есть адаптируемся к обстоятельствам.

Винс мог многое возразить по этому поводу, но знал, что все разговоры сейчас бесполезны, ибо он оказался в одиночестве. Кроме того, нельзя сказать, чтобы он совсем уж не соглашался с предложенной оппонентами стратегией, и очень надеялся, что правы именно они. Вполне возможно, он перестраховывался – поскольку в прошлый раз все пошло наперекосяк, а его конфронтация с монстром, похитившим пятилетнюю девочку, имела для него самые ужасные последствия.

– Вы еще там, Пауло? – спросила шефиня.

Винс задержался с ответом, и она повторила:

– Пауло, вы меня слышите?

– Да, – ответил он без большого, впрочем, энтузиазма. – Я весь внимание.

– Хорошо. Продолжайте действовать согласно первой части вашего плана. Скажите Фэлкону, чтобы подтащил девушку к двери, и заверьте, что вместе со Свайтеком придете и заберете ее. Вопросы есть?.. Отлично, – подытожила Ренфро. – Всем удачи.

Винс выключил громкоговорящую связь. Бойцы СВАТа направились к двери. Последним уходил Чавес. Остановившись рядом с Винсом, он положил руку ему на плечо:

– Оцени и положительную сторону операции, Пауло. Фэлкон умрет, прежде чем поймет, что ты солгал ему.

Винс не знал, дурная ли это шутка или просто Чавес негодяй, но предпочел не выяснять этого и оставил слова руководителя СВАТа без ответа. Повернувшись, он хотел было двинуться привычным маршрутом к своему столу, как вдруг в висевших на крючке радионаушниках раздались щелчок и чья-то скороговорка. Надев наушники, он услышал голос более явственно.

– Это сержант Пауло?

– Пауло на проводе. Кто со мной говорит?

– Офицер Гарсия из службы охраны.

– Выкладывайте, что там у вас.

– Нестандартная ситуация на пересечении Бискейн-бульвара и Семнадцатой авеню.

«Вот болван», – подумал Винс, недоумевая, почему главного переговорщика должна волновать еще и проблема охраны оцепленной зоны, тем не менее ответил сдержанно и вежливо:

– Надеюсь, Гарсия, ничего такого, с чем бы вы не могли справиться.

– Повторяю, ситуация нестандартная, сэр. Тут кое-кто настойчиво добивается встречи с вами.

– И кто же это?

– Это женщина. Свое имя назвать отказывается. Говорит, что оно вам в любом случае ничего не скажет. Но настаивает, что может помочь.

Винс безмерно устал, измученный к тому же сомнениями и стрессом, и этот непонятный звонок стал лишь дополнительным источником раздражения. Еще немного – и он, пожалуй, сорвется и позволит себе накричать на офицера Гарсия.

– Скажите ей, что мы не нуждаемся в помощи. И спасибо за сигнал.

– Но она говорит, что знает, кто такой Фэлкон.

– Неужели?

– Точно так… В вашем голосе слышится скептицизм, сэр. Должен вам заметить, что поначалу тоже не придал большого значения ее словам и не стал бы вас беспокоить, если бы не одна вещь.

– Какая же?

Полицейский сделал паузу, словно хотел убедиться, что его не подслушивают.

– Похоже, она хочет кое-что передать вам, сэр. А именно двести тысяч долларов. Наличными.

– Скорее приведите ее сюда! – напрягся Винс. – И скажите, что я безмерно рад поговорить с ней.

ГЛАВА 53

Алисия добралась из центра Майами до родительского дома в рекордно короткое время. В последний раз она так спешила в семнадцать лет, когда с поддельными правами в кармане в три часа ночи мчалась по городу, чтобы с Южного пляжа поскорее прибыть по адресу Роял-Пойнсиана-корт, 311. Нынешняя ситуация, разумеется, не имела с той ничего общего. Алисия больше нежила в красивой вилле в средиземноморском стиле, принадлежавшей ее семейству, хотя родители тысячу раз под самыми разными предлогами давали ей понять, что эта вилла останется ее домом на веки вечные и они всегда рады видеть ее здесь. Надо сказать, Алисия прекрасно понимала и отчасти разделяла их чувства, когда они заговаривали об этом. Как-никак она выросла в этом старом доме, где каждая вещь напоминала ей о праздниках по случаю дня рождения, об отрочестве и взрослении, дружеских вечеринках и задушевных беседах с подругами. Вилла была словно волшебная шкатулка, наполненная мечтами и надеждами, свойственными девочке-подростку, превращающейся из «папиной дочки» в юную девушку. Здесь, во дворе, она забила тысячу голов, играя в футбол с отцом, выступавшим в роли голкипера. А в гостиной однажды чуть не подралась с матерью, решившей вдруг «привести в порядок» ее волосы за пять минут до появления молодого человека, с которым у нее было назначено свидание. Существует присловье, что не всякое жилище, где ты обитаешь, можно назвать своим домом, но эта вилла, согретая любовью родителей к своему единственному чаду, возможно, иногда даже чрезмерной, несомненно, таковым для Алисии являлась. Пока она не возжаждала самостоятельности и не перебралась в типовой домик в «неблагополучном» районе. Вот и теперь она вновь ненадолго почувствовала себя маленькой девочкой, усевшись за кухонный стол напротив матери.

И тем не менее по-прежнему оставалась полицейским.

– С чего это ты напустила на себя такое серьезное выражение? – осведомилась мать.

Алисия пребывала в состоянии сильного стресса, от противоречивых чувств перехватило горло, и начать разговор с матерью было не так-то просто. Положив на стол свою сумочку, она достала из нее бумажник, а открыв его, вдруг выяснила, что в нем нет ни единого доллара.

– Алисия, сколько раз я говорила, чтобы ты не выходила из дома без наличных? – вздохнула мать.

– Мам, перестань, прошу тебя.

– Не перестану. Ты должна иметь при себе хотя бы небольшую сумму. Вдруг спустит колесо или возникнет какая-нибудь чрезвычайная ситуация?

– Ну, на случай чрезвычайной ситуации я ношу при себе девятимиллиметровый пистолет… Может, ты меня все-таки выслушаешь? – Она заговорила таким тоном, какой крайне редко позволяла себе в общении с домашними, что вызвало у матери неподдельное удивление.

– О'кей, – тихо сказала она. – Я слушаю тебя.

Алисия наведалась в отделение бумажника, предназначенное для фотографий, и извлекла оттуда фрагмент радужной иностранной банкноты, который затем положила на стол лицевой стороной вниз.

– Знаешь, что это такое?

Матери достаточно было бросить на банкноту беглый взгляд.

– Разумеется. Это аргентинская купюра достоинством в двадцать песо. Но почему она порвана посередине?

Алисия осторожно взяла банкноту за края и, опершись локтями о стол, приблизила ее к лицу матери.

– Шесть лет назад, через несколько дней после того, как мне исполнился двадцать один год, одна женщина передала мне этот обрывок.

– Кто она?

– Я никогда ее прежде не видела. Она встретила меня в университетском городке после занятий и сказала, что хочет поговорить. Делать было особенно нечего, женщина показалась мне симпатичной, так что я не возражала. Мы уселись за столик на лужайке и стали беседовать.

– И о чем же вы беседовали?

– Поначалу о всяких, казалось бы, невинных вещах. Она сказала, что у ее приятельницы есть дочь, которая весной собирается поступать в наш университет, и спросила, нравится ли мне здесь учиться, как живется молодежи в студенческом городке и всякое такое прочее. Но о чем бы мы ни говорили, разговор так или иначе касался меня, в большей степени, нежели мне бы хотелось. Довольно скоро я почувствовала себя неуютно, поскольку ее вопросы стали приобретать все более личный характер. И под каким-то предлогом собралась уже было с ней распрощаться, вот тогда-то она и сказала мне, что пришла сюда вовсе не для того, чтобы наводить справки о нашем университете для дочери своей подруги, а что специально приехала из Аргентины поговорить со мной.

На лице матери любопытство сменилось озабоченностью.

– Она приехала из такой дали, чтобы поговорить с тобой? Но почему?

– Именно этот вопрос возник и у меня. Но она ответила, что знала нашу семью еще по Аргентине.

– Правда? А с чьей стороны – отца или моей?

Вопрос был довольно простой, но Алисия неожиданно решила придать разговору с матерью совсем другое направление. Следует заметить, что раньше она избегала говорить на эту тему – по причине испытываемых к родителям любви, уважения, а также множества других разнообразных, иногда даже противоречивых чувств, природу которых и сама не всегда могла определить. Но одним из них совершенно точно был страх – страх узнать правду. Но теперь бояться было не время. Собравшись с духом, она выпалила:

– Ни с той ни с другой.

Мать издала нервный смешок.

– «Ни стой ни с другой?» Что ты, собственно, имеешь в виду?

– Она сказала, что не хочет разрушать мою жизнь, мол, у нее и в мыслях нет причинить мне вред или сделать очередной жертвой, перевернув с ног на голову весь мой мир.

– Жертвой чего? – раздраженно уточнила Грасиела. – Такое впечатление, что эта женщина не совсем нормальная.

– Я тоже так подумала и, честно говоря, не хотела больше слушать ее излияния. Но странное дело – меня заинтриговала манера, в которой она все это излагала. Она ни разу не сказала ничего напрямую, только намеками, иносказаниями и недоговоренностями. При всем том я постепенно начала понимать, что под всем этим кроется что-то серьезное. Теперь, в ретроспективе, думаю, ей хотелось, чтобы я сама обо всем догадалась. Похоже, она считала, что если скажет правду в глаза, это будет слишком болезненно для меня.

– Какую правду? О чем ты должна была догадаться?

Алисия положила обрывок аргентинской купюры на стол лицевой стороной вниз.

– Прежде чем уйти, она достала из сумочки купюру и разорвала ее надвое – одну часть оставила себе, а вторую, с надписью, протянула мне.

Она перевернула купюру. На ее лицевой стороне синими чернилами было написано на испанском языке: «Военные забирают наших детей. Где исчезнувшие?»

Мать Алисии никак на это не отреагировала.

– Я сохранила обрывок. Более того, в следующие несколько месяцев провела кое-какие изыскания.

– Какого рода?

– Будучи воспитанной в Майами, я отдавала себе отчет, что мало знаю о стране, где родилась. Так уж вышло, что я появилась на свет во время Аргентинской грязной войны, о которой кое-что слышала, но никогда всерьез не интересовалась.

– В свое время об этом много писали.

– Знаю. Но пока эта женщина не вручила мне половинку разорванной купюры, у меня и в мыслях не было изучать все эти материалы. Только после этого случая я узнала о los Desaparecidos – об «исчезнувших». Помнится, меня поразило, до какой степени граждане Аргентины были терроризированы и боялись говорить о том, что военные делали с людьми, выступавшими против тогдашнего режима. Интересно, что некоторые из этих исчезнувших были экстремистами, придерживавшимися крайне левых взглядов.

– Лучше сказать, террористами. Вроде тех, что взорвали бомбу, убившую первую жену твоего отца и его дочь.

– Да, я знаю об этом. Но другие были самыми обыкновенными людьми, которые не одобряли правительство, – профсоюзными лидерами, сторонниками социальных реформ, борцами за права человека, монахинями, священниками, журналистами, юристами, преподавателями, студентами, актерами, рабочими, домохозяйками и так далее. В своем большинстве они ни в чем не провинились. Но их огульно обвинили в заговорах и террористической деятельности, направленных на «дискредитацию и подрыв западного христианского образа жизни». Все происходило, как в нацистской Германии, – с тем лишь исключением, что в случае с Аргентиной народы мира игнорировали развитие негативных процессов и позволили им набрать силу. Так в этой стране возник жестокий режим, которому никто не отваживался противодействовать, за исключением матерей исчезнувших детей. Они тайно встречались в церквях, объединялись и устраивали на площадях городов шествия и манифестации. При этом они несли фотографии своих исчезнувших детей, а головы покрывали белыми детскими пеленками. Они подвергали себя огромному риску, чтобы донести до широкой публики факты бесследного исчезновения людей и показать, что за этим стоит захватившая власть в стране военная диктатура.

Алисия сделала паузу, чтобы перевести дыхание, потом показала на лежавшую на столе половинку аргентинской банкноты.

– Матери «исчезнувших» передавали различные известия друг другу и представителям общественности посредством таких вот купюр достоинством в двадцать песо, на которых обычной ручкой записывалась необходимая информация. Так новости, переходя из рук в руки, беспрепятственно распространялись по всей стране.

– Все это было много лет назад, – сказала мать Алисии дрогнувшим от сдерживаемых эмоций голосом, – и не имеет к нашей семье никакого отношения.

– Напротив, смутное подозрение о том, что наша семья так или иначе вовлечена во все это, заставило меня напуститься на бедную женщину и потребовать, чтобы она больше никогда не пыталась встретиться со мной. И знаешь, что было дальше? Она согласилась и пообещала уважать мои желания. Сказала, что я больше о ней не услышу. Пока…

– Пока – что?

Алисия достала из сумки футлярчик губной помады и сняла крышку. Помады в металлической трубочке не было, а на ее месте находился еще один фрагмент аргентинской банкноты. Она расправила его и приложила к лежавшему на столе обрывку. Разорванные края половинок совпали идеально – как элементы детской головоломки.

– Она пообещала не искать со мной встреч, пока не соберет достаточно доказательств, подтверждающих то, что хотела мне сообщить, но так и не сообщила.

– Не представляю, какие у нее могут быть доказательства, – скептически скривилась Грасиела.

– Вот одно из них, к примеру. Это та самая губная помада, которую похитили из моей сумки. Сегодня мне ее вернули.

– Кто вернул?

– Та женщина, которая приезжала в университетский городок, чтобы переговорить со мной.

– Она украла твою губную помаду?

Лицо Алисии стало очень серьезным.

– Обрати внимание на отсутствие помады. Одна только трубочка и осталась.

– Я это вижу. Не понимаю только, кому могло прийти в голову выковыривать оттуда помаду. Должно быть, эта женщина окончательно спятила.

– Напротив. Она поступила очень разумно.

– Уж и не знаю, как можно называть хищение чужой губной помады разумным поступком.

– Это просто гениально, если она пыталась получить образец моей слюны.

Мать Алисии вздрогнула, словно смысл происшедшего проступил перед ней во всех деталях.

– И какое же, по-твоему, доказательство может содержаться в образце моей слюны? – спросила Алисия.

Лицо матери побелело. Биологические тонкости до сих пор никого не интересовали, и теперь Алисия с болью в душе наблюдала, как ее мать, что-то сопоставив про себя, теряет почву под ногами. Она задыхалась, словно из комнаты выкачали воздух.

– На свете существует великое множество больных людей, которые только и думают, как причинить вред своему ближнему, – наконец пробормотала она.

– Нет, мамочка. Сейчас речь о другом.

Мать сглотнула. Должно быть, пытаясь вновь обрести возможность ясно выражать свои мысли.

– Все это… так неожиданно. Я не понимаю, что происходит… Но ты должна совершенно точно знать одно: я люблю тебя, Алисия, люблю всем сердцем и буду любить всегда, что бы ни случилось.

– Я это знаю.

– Чего в таком случае ты от меня хочешь?

– Хочу кое-что у тебя узнать. Нечто очень важное…

Глаза у матери налились влагой, и она едва сдерживала слезы.

– Что именно?

– Ты действительно хочешь разговаривать со мной откровенно? Или предпочитаешь, чтобы я встретилась с той женщиной?

ГЛАВА 54

Размышляя о Пауло, Джек пришел к выводу, что многое в сержанте по-прежнему остается для него загадкой. Адвокат не любил лишних сложностей и предпочитал прямоту и откровенность, но Пауло – и не только по мнению Джека – был парнем отнюдь не простым. Не говоря уже о том, что они знакомы всего несколько часов. Впрочем, кризисная ситуация, в которой оба оказались, ускорила процесс взаимного узнавания и вынесла на поверхность такие вещи, какие в обычной жизни не так-то просто заметить. А именно, кто чего стоит и что собой представляет, когда напряжение чрезмерно, а ставки высоки как никогда. Но Джек по крайней мере оценил степень его доверия, когда тот пригласил его в мобильный командный пункт, чтобы он встретился с пожилой женщиной, которая принесла деньги Фэлкона, и одним из первых услышал ее объяснения по этому поводу.

Когда Джек открыл дверь и вошел в командный пункт, там были только Пауло и эта женщина. Она сидела в напряженной неудобной позе с прямой как палка спиной, положив на колени сжатые кулаки, водном из которых стискивала носовой платок, возможно, принадлежавший Пауло. Увидев ее, Джек подумал, что она выглядит моложе, чем его abuela. Хотя он с легкостью представил ее за карточным столом в окружении старушек латиноамериканского происхождения, достигших более преклонного возраста и составлявших компанию его бабушке. Они имели обыкновение часами резаться в карты или пить кофе с пирожными, болтая о всякой ерунде и иногда отзывая его в сторонку, чтобы поинтересоваться, понравилась ли ему их внучатая племянница или иная родственница и не хочет ли он свести с ней знакомство. Джек обратил внимание, что отливавшие серебром волосы женщины коротко, но стильно подстрижены, а спрятанные за круглыми стеклами очков глаза печальны и искренни. Хотя оливковую кожу избороздили морщины, лицо имело здоровый вид, и можно было предположить, что это скорее следствие выпавших на ее долю жизненных невзгод, нежели возраста.

– Значит, вы тот самый адвокат, представляющий интересы этого монстра? – спросила она, когда Джек занял место за уставленным переговорными устройствами столом.

– Меня зовут Джек Свайтек. Я действительно был короткое время адвокатом Фэлкона, но нахожусь здесь по другой причине. Дело в том, что Фэлкон держит в заложниках моего лучшего друга, я же стараюсь в меру своих скромных сил помочь сержанту Пауло разрешить сложившуюся ситуацию и освободить заложников.

– Она все это знает, – сказал Винс. – Мы с этой дамой успели пообщаться до того, как я пригласил вас сюда.

– Вы действительно знаете Фэлкона? – обратился к ней Джек.

– Да. Именно по этой причине я и встретилась с сержантом Пауло.

– Вы не подумайте, что я такой уж Фома Неверующий, просто не могу взять в толк, почему вам понадобилось для этого так много времени.

– Я пришла к сержанту Пауло, как только увидела Фэлкона по телевизору.

– Местное телевидение ведет передачу о захвате заложников весь день, а фотография Фэлкона печатается в газетах почти двое суток – с тех пор, как в багажнике его машины обнаружили труп женщины.

– Я приехала в Майами всего несколько часов назад.

– Информация о найденном в багажнике теле и о заложниках передавалась по Си-эн-эн и другим национальным каналам.

– Я была в Аргентине. Там это в новостях не передавали.

– В Аргентине, пожалуй, не передавали, – согласился Джек.

– Я находилась в отеле в своем номере, когда по телевизору показали очередной новостной ролик с места захвата заложников. Тогда я и услышала имя преступника – Фэлкон, – столь необычное, что сразу привлекло мое внимание. Увидев же его портрет, я схватила сумку и отправилась сюда.

– Вы имеете в виду сумку с деньгами Фэлкона? – уточнил Джек.

– Да.

– Как вы оказались в Майами с этими деньгами?

В разговор вмешался Пауло:

– Своими вопросами вы несколько опережаете ход событий, Джек. Думаю, сначала вам надо узнать, как наша гостья познакомилась с Фэлконом.

Джек почувствовал, что Пауло решил придержать кое-какую информацию. С другой стороны, он как руководитель группы переговорщиков вовсе не обязан делиться с посторонними поступающими в его распоряжение сведениями, поэтому адвокат не стал заострять эту проблему.

– О'кей. Итак, мадам, как вы познакомились с Фэлконом?

– В первый раз он связался со мной несколько лет назад. Прислал письмо, в котором именовал себя Фэлконом. Там он, в частности, писал, что мне необходимо разыскать жительницу Майами по имени Алисия Мендоса, которая, по его словам, могла помочь мне в моих поисках.

– И какого рода поиски вы вели?

– Это касается только меня и Алисии.

Сдержанная манера изложения и выражение лица этой женщины свидетельствовали, что она и впрямь рассматривает свои отношения с Алисией как исключительно личные. Поэтому Джек решил на нее не давить и двигаться дальше, а к затронутой теме вернуться позже, если представится такая возможность.

– И что же? Вы связались с Алисией?

– Да. Я прилетела в Майами и разговаривала с ней. Лично.

– О чем?

– Как я уже сказала, это касается только нас двоих. – Она посмотрела на Пауло. – Так ведь, сержант?

Было совершенно очевидно, что они с Винсом уже достигли взаимопонимания по ряду вопросов, делиться которыми с Джеком незнакомка не считала нужным.

– Джек, почему бы вам не расспросить эту даму о ее второй встрече с Фэлконом? – предложил Пауло.

Женщина торопливо его поправила:

– Ни в первом, ни во втором случае мы с ним не встречались и я его не видела.

– Хорошо, – кивнул Джек. – Расскажите мне о втором контакте.

– Я не имела об этим человеке никаких известий вплоть до самого последнего времени. Чуть больше недели назад я получила по почте международную бандероль. В ней лежали ключ и деньги на авиабилет до Нассау. В приложенной записке говорилось, что там я должна пойти в банк, открыть этим ключом депозитную ячейку номер двести шестьдесят шесть и забрать все, что в ней находится, называя себя при этом Марианной Крус-Педроса.

– И вы, значит, все бросили и отправились туда?

– Конечно. Я не могла поступить иначе, поскольку он упомянул в своем послании имя Марианны.

– Стало быть, вы не Марианна Крус-Педроса?

– Нет.

– Но вы ее знаете?

– Si.

– И знаете, где она?

При этих словах женщина исполнилась такой бесконечной печали, что ее голос прервался и даже односложный ответ дался с трудом.

– Нет.

Джек, поняв, как ей тяжело, мягко спросил:

– Что вы можете сказать о ней?

Незнакомка шумно втянула в себя воздух, потом выдохнула, словно это был ее последний вздох, и прошептала:

– Era mi vida.

«Она вся моя жизнь».

От этих слов у Джека по спине пробежал холодок. Его abuela часто говорила ему эти слова, желая показать, как много он для нее значит. Так что он хорошо мог себе представить глубину чувств, которые испытывала сидевшая перед ним женщина. При всем том Джек понимал, что пока он лишь скользит по поверхности этого чуть ли не мистического дела, связанного с загадочным треугольником, образованным сидевшей перед ним дамой, неизвестной ему Марианной и Фэлконом. Но одно было очевидно: этот треугольник зародился в Аргентине, хотя и затрагивал жизнь Алисии Мендоса в Майами. Адвоката так и подмывало выяснить все это немедленно, задав женщине множество разнообразных вопросов. К примеру, кто такая Марианна? Что с ней случилось? Почему Фэлкон передал сидевшей перед ним даме такую значительную сумму, велев назваться этим именем? Зачем она привезла эти деньги в Майами? Однако свидетельница с каждой минутой волновалась все больше, а Джек только еще начал проникаться истинным пониманием того, какие огромные беды и личные потери она перенесла на своем жизненном пути. Поэтому, хотя бы из соображений гуманности, ему следовало придержать лошадей и не торопиться с расспросами, предоставив ей возможность успокоиться и собраться с силами.

– Быть может, вернемся назад и проясним некоторые вещи, о которых вы упомянули вначале? – предложил он.

– Разумеется. – Женщина промокнула носовым платком стоявшие в глазах слезы.

– Вот вы сказали сержанту Пауло, что, несмотря на свои контакты с Фэлконом, никогда лично с ним не встречались и не видели его.

– Совершенно верно.

– В таком случае как вы могли узнать Фэлкона, увидев сегодня днем в программе новостей?

Печаль, утвердившаяся было у нее на лице, исчезла, уступив место строгому, даже, пожалуй, стоическому выражению, к которому примешивался еще и гнев.

– Поначалу я не узнала его, поскольку он сильно постарел. Но глаза у него остались прежними. Стоило мне всмотреться в глаза на экране телевизора, как я поняла, что уже видела этого монстра раньше, в его молодые годы. Но тогда у него было другое имя.

– Какое же?

– Я знала его как Эль Осо.

– Эль Осо? Медведь? – переспросил Джек. – Странное какое-то имя, вы не находите?

– Это прозвище, – пояснила она. – Люди в его положении никогда не использовали свое настоящее имя.

– А кем же был этот Эль Осо?

Веки ее задрожали, словно отзываясь на то внутреннее волнение, которое она испытывала.

– Именно поэтому я к вам и пришла, – сказала она едва слышно. – Вы имеете дело с чрезвычайно опасным человеком.