Текст книги "Когда сгущается тьма"

Автор книги: Джеймс Гриппандо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

ДЖЕЙМС ГРИППАНДО
КОГДА СГУЩАЕТСЯ ТЬМА

Посвящается моему отцу

Джеймсу Винсенту Гриппандо.

Понимать – не значит верить. Верить – это верить.

ГЛАВА 1

Сержант Винсент Пауло не мог видеть человека, взобравшегося на самый верх моста Уильям-Пауэлл. Пауло даже сам этот чертов мост не видел. Лишь слышал сквозившее в голосе человека отчаяние и знал, что это очередной «прыгун», то есть самоубийца. Проработав семь лет кризисным переговорщиком при полицейском департаменте Майами, много чего знаешь и понимаешь. Даже если ты слепой.

Особенно если ты слепой.

– Эй, Фэлкон,[1]1
  Фэлкон – в переводе с английского «сокол».


[Закрыть] – в двадцатый уже, наверное, раз крикнул сержант в полицейский мегафон. – С тобой говорит Винсент Пауло. Мы ведь можем урегулировать это дело, верно?

Мужчина обосновался на фонарной опоре, возносясь в небо на максимально возможную высоту, и смотрел вниз со своего недосягаемого насеста. Должно быть, вид на Майами оттуда открывался чрезвычайно живописный. Пауло мог лишь представить: сине-зеленые воды залива и высотки кондоминиумов, стоявшие на набережной так плотно, словно костяшки домино, расставленные для игры в гигантскую цепочку. Вероятно, в это самое время круизные суда медленно двигались по заливу в сторону моря, вздымая белые дымы к небосводу – столь прозрачно-лазурному, что, казалось, его первозданную чистоту не решалось нарушить даже самое малое облачко. Сержанту сказали, что уличное движение остановлено за несколько миль в обоих направлениях – на западе в сторону материка и на востоке в сторону мыса Кей-Бискейн. У моста, перегороженного кордонами, парковались полицейские машины, автобус отряда особого назначения – СВАТ – и многочисленные транспортные средства журналистов и телевизионщиков, норовивших пробраться на мост. Воды залива бороздили полицейские катера. Паоло слышал рокот круживших над головой вертолетов: телевизионщики из местных новостных программ вели прямую трансляцию на Южную Флориду происходивших на мосту событий.

И все это ради одного из бездомных, во множестве обитавших в Майами. Этот человек называл себя Фэлконом, и прозвище чрезвычайно ему подходило. Он так удачно и прочно сплел ноги с ажурными конструкциями моста, что мог уверенно стоять в полный рост. Снизу его силуэт напоминал старинное скульптурное изображение из тех, что венчают купола зданий, хотя и не отливал металлическим блеском. Парень задрал подбородок, выпятил грудь и словно парил над заливом, как крылья разбросав в стороны руки. Сокол – да и только. Рядом с Пауло стояла женщина-полицейский, призванная докладывать ему об окружающей обстановке, но Пауло в ее услугах почти не нуждался. Его не в первый раз вызывали, чтобы удержать очередного бездомного от попытки самоубийства. Более того, это была даже не первая его встреча с Фэлконом. Дважды за последние восемнадцать месяцев тот взбирайся на самую верхотуру моста и замирал в позе парящей птицы. И оба раза Пауло удавалось убедить его спуститься. Однако нынешняя ситуация отличалась от предыдущих.

Это было первое задание, порученное Винсенту с тех пор, как он лишился зрения.

И впервые он был почти абсолютно убежден, что парень все-таки прыгнет.

– Давай, Фэлкон, спускайся – поговорим. Так будет лучше для всех.

– Хватит с меня этих никчемных разговоров, – крикнул в ответ бомж. – Я стану разговаривать только с дочкой мэра. Если ее через пятнадцать минут здесь не будет, я брошусь вниз.

Мост Уильям-Пауэлл похож на гигантскую арку, выгнувшуюся над заливом Бискейн. Байкеры называют его «Майамской пропастью», хотя в плане самоубийств он не сравнится ни с Золотыми Воротами в Сан-Франциско, ни с мостом Джорджа Вашингтона в Нью-Йорке. Его самая высокая конструкция возносится над поверхностью воды всего на семьдесят восемь футов. Даже с учетом тридцати футов фонарной опоры сомнительно, чтобы прыжок Фэлкона в залив с такой высоты оказался фатальным. Однако параллельно новому мосту идет старая дамба, которую местные жители используют в качестве пирса для рыбной ловли. И человеческое тело, упавшее с высоты в сотню футов на ее бетонную основу, вряд ли окажется приятным зрелищем – особенно показанное во всех подробностях по телевидению.

– Ну что, Пауло, не пора ли сковырнуть его с насеста? – послышался голос из-за левого плеча Винсента. Он узнал Хуана Чавеса, координатора СВАТа.

Винс выключил мегафон.

– Давай переговорим с шефом.

Путь к полицейскому автобусу был свободен от препятствий, и Винсент хорошо его запомнил. Поэтому длинная белая трость, которой он ощупывал дорогу, в данном случае почти не пригодилась. Они с Чавесом влезли в автобус через боковую дверь и уселись друг против друга на сиденья в задней части салона. Стоявший снаружи офицер закрыл дверь автобуса, поскольку Чавес начал набирать номер штаб-квартиры по кодированному телефону. Звонок адресовался шефу полиции Майами, наблюдавшей за развитием событий по телевизору. Первые слова, которые она произнесла в трубку, уверенности Винсу отнюдь не прибавили.

– Он сидит на фонаре уже два часа, Пауло. И я особенного прогресса что-то не наблюдаю.

– Прошлой зимой мне потребовалось в два раза больше времени, чтобы отговорить его от прыжка с эстакады «Голден глейдс».

– Я это понимаю, – сказала шеф. – Но хотела бы знать, комфортно ли вы себя чувствуете на этом задании?

– То есть теперь, когда ослеп?

– Не поймите меня превратно. Я рада, что вы согласились остаться в полиции и преподавать в академии. И вызвала вас сегодня именно потому, что вы уже имели дело с этим парнем. Но мне бы не хотелось поставить вас в положение, из которого, по вашему мнению, невозможно выйти.

– Но я в состоянии найти выход, шеф.

– Прекрасно. Однако не забывайте и о времени. Надеюсь, не стоит вам напоминать, что в Майами в «бардачках» машин возят отнюдь не перчатки? Если этот придурок не слезет с фонаря, кто-нибудь из застрявших в пробке достанет из «бардачка» револьвер и снимет его пулей.

– Вот и я говорю, что пора подключаться к делу, – сказал Чавес.

– А тебе не кажется, что пуля тридцать восьмого калибра – слишком жестокая кара для бездомного парня, который вскарабкался на фонарь? – возразил Винс.

– Никто не говорит о снайперском выстреле. Я просто хочу передвинуть своих парней поближе к месту событий – так, чтобы их стало видно. Он должен понять, что наше терпение истощается.

– Если он подумает, что по его душу послали парней из СВАТа, то прыгнет.

– А вот в прошлый раз эта тактика сработала.

– Сегодня все будет по-другому.

– Откуда ты знаешь?

– Я это чувствую.

– Ты что – стал экстрасенсом, после того как ослеп?

Вопрос заставил Винса нервно моргнуть, но темные очки, которые он носил, скрыли от посторонних охватившую его душевную боль.

– Заткнись, Чавес.

– Давайте, парни, не будем пороть горячку, – вмешалась шеф.

– Я знаю, что говорю, – не унимался Чавес. – В конце концов, нам не впервой иметь дело с потенциальными самоубийцами. В девяти случаях из десяти им просто требуется немного внимания. И мне интересно, почему Пауло решил, что на этот раз дело примет другой оборот.

– Что ж, вопрос справедливый, – заметила шеф.

– Хорошо, попробую объяснить, – сказал Винс. – Хотя Фэлкон залезает на мост уже в третий раз, сегодня он впервые выдвинул конкретное требование. И вполне рациональное. Ведь не потребовал же он, в самом деле, чтобы мы перестали воровать у него мысли или нечто в этом роде. И еще одно, не менее важное: он установил временной лимит. И короткий, между прочим, – согласился ждать не более пятнадцати минут. Добавьте к этому отчаяние в голосе – и перед нами человек, который, как говорится, дошел до точки и готов на все.

– Подожди минуточку, – вмешался Чавес. – По-твоему, если он демонстрирует признаки некоторого прояснения сознания, то это усугубляет его намерения?

– В определенном смысле так и есть. Фэлкон слезет с фонаря, только отказавшись от своего требования переговорить с дочерью мэра. А это, как вы понимаете, сопряжено с публичным унижением, особенно учитывая толпящихся вокруг телевизионщиков – он ведь отлично знает, что его показывают по ящику. И если выпустить на сцену СВАТ до того, как он внутренне примирится с унижением и примет его, это все равно что столкнуть его с моста собственной рукой.

– А может, полить его водой из пожарного шланга? – спросила шеф. – Или применить патроны с нервно-паралитическим газом?

– Но ведь и это покажут по телевизору, – возразил Винс. – И как только вы собьете его с фонарной опоры, тут же объявится дюжина адвокатов, специализирующихся по делам о нанесении телесных повреждений, и станет совать ему свои карточки еще до того, как он долетит до брезента.

На линии установилось молчание: офицеры обдумывали сказанное. Наконец шеф произнесла:

– Полагаю, мы можем пообещать ему удовлетворить его требование.

– Вы хотите позволить Фэлкону переговорить с дочерью мэра? – спросил Винс.

– Нет, я сказала «пообещать». Это его единственное требование, не так ли?

– Неудачный ход, – отверг ее предложение Винс. – Переговорщик не должен обещать то, что не может выполнить. Или не имеет намерения выполнить.

– На этот раз я, пожалуй, соглашусь с Пауло, – сказал Чавес. – Но думаю, что…

Винс ждал продолжения, но Чавес, похоже, потерял мысль.

– Так что же ты думаешь? – поторопил Винсент.

– Не важно, что мы сейчас думаем. Поскольку появилась дочка мэра.

– Что?

– Я вижу ее в окно автобуса собственными глазами.

Послышались приближающиеся шаги. Потом дверь распахнулась и Пауло ощутил в салоне присутствие женщины.

– Привет, Винс, – сказала она.

Алисия Мендоса была не просто двадцатисемилетней красавицей и дочерью мэра, но еще и офицером полиции, поэтому не приходилось удивляться, что ей удалось беспрепятственно миновать все полицейские кордоны. Тем не менее звук ее голоса поразил Винса словно удар грома. И он невольно воскресил в памяти ее образ – темноволосая, с миндалевидными глазами, полными губами и безупречной оливковой кожей молодая женщина. Впрочем, слишком уж углубляться в это занятие ему не хотелось.

– Что ты здесь делаешь, Алисия? – спросил он.

– Слышала, что Фэлкон хочет поговорить со мной, – пояснила она. – Вот и пришла.

Слух у Винса был прекрасный, а вот мозг вдруг отказался уяснить ее слова. Знакомый мягкий голос лишь пробудил в его душе сонм болезненных эмоций. Прошло много месяцев с тех пор, когда он в последний раз его слышал. Это случилось вскоре после того, как его записали в герои. И после того, как доктор снял с него бинты и им овладела ужасная мысль, что он уже никогда больше не увидит ее улыбки, не сможет заглянуть ей в глаза и по выражению лица понять, счастлива ли она, печальна или просто скучает. Последнее, что он тогда от нее услышал, было: «Ты не прав, Винс. О, как ты не прав!» В тот день он сказал ей, что будет лучше, если они перестанут видеться, и заключавшийся в этих словах мрачный каламбур заставил их обоих разрыдаться.

– Я хочу помочь, – сказала она, нежно прикоснувшись к его запястью.

«Тогда уходи, – подумал он. – Мне уже значительно легче. Так что если ты, Алисия, хочешь помочь – то уходи, сделай милость».

ГЛАВА 2

Адвокат по уголовным делам из Майами Джек Свайтек нового клиента себе не искал, тем более в образе бездомного бродяги. Хотя, что греха таить, многие из его прежних клиентов обитали в таких халупах, что даже самые пробивные и снисходительные агенты по продаже недвижимости посчитали бы их неприемлемыми. Потому что это были камеры смертников. Первую работу, полученную Джеком после окончания юридического факультета, предоставил ему «Институт свободы» – группа разного рода идеалистов, защищавших «худших из худших», каковое выражение служило неким эвфемизмом для обозначения самых отчаянных и испорченных сукиных сынов на свете. Из них только один оказался невиновным, но и того хватило, чтобы Джек не разочаровался в своей деятельности. Он проработал в этом институте четыре года. Однако прошло уже лет десять с тех пор, когда у него было последнее нашумевшее дело, и примерно столько же с того времени, как он защищал типов вроде Фэлкона.

– Как ваше настоящее имя? – спросил Джек.

Его клиент сидел на противоположном конце стола в привычной для глаз уголовного адвоката оранжевой тюремной робе. Висевшая под потолком флуоресцентная лампа заливала мертвенным желтым светом его морщинистое лицо. Спутанная масса редеющих на затылке волос цвета соли с перцем, чахлая, почти совсем седая бородка. На тыльной стороне левой руки виднелась воспаленная болячка, еще две такие же, но большего размера, красовались на лбу над правой кустистой бровью. Глаза, похожие на два черных омута, казались абсолютно пустыми. Этот парень напоминал Джеку Саддама Хусейна, когда тот выполз из своей подземной норы.

– Меня зовут Фэлкон, – с запинкой сказал клиент.

– Фэлкон – и все?

Мужчина потер ладонью нос, большой и мясистый.

– Просто Фэлкон.

– Это как Шер или Мадонна, что ли?

– Нет. Это как Фэлкон, болван.

Джек в своем блокноте механически записал: «Фэлкон Болван». Разумеется, он знал настоящее имя своего подопечного. В его личном деле оно значилось как Пабло Гарсия. Простонало же было как-то завязать разговор со своим новым клиентом.

Джек являлся судебным адвокатом, специализирующимся на уголовных делах, хотя готов был взяться за любое дело другого профиля, показавшееся ему любопытным. Следуя этому принципу, он отказывался отдел, не представлявших для него интереса; иначе говоря, любил свою работу, но больших денег она ему не приносила. Деньги никогда не были для него самоцелью, по причине чего Нейл Годерич, его прежний босс из «Института свободы», передал ему дело Фэлкона. В настоящее время Нейл Годерич был общественным защитником в округе Майами-Дейд. Фэлкон решительно отказался от общественного защитника – по его мнению, всякий, работающий на правительство, участвует в «заговоре» против него, – но при всем том отчаянно нуждался в адвокате. Газетные статьи, живописавшие в самых драматических тонах события на мосту, а также вовлечение в это происшествие дочери мэра обеспечили делу Фэлкона весьма высокий рейтинг и пристальное внимание публики. Поэтому, когда тот отверг услуги общественного защитника, Нейл передал его дело Джеку. Фэлкон остался доволен – хотя бы потому, что получал шанс поиздеваться над сыном бывшего губернатора Флориды. Джек тоже не расстраивался. Во-первых, он взял себе за правило два или три дела в год вести бесплатно, защищая тех, кто не способен заплатить адвокату, а во-вторых, до определенной степени был уверен, что старый приятель Нейл «кислого» дельца ему не подбросит.

Однако теперь Джек начинал склоняться к противоположному мнению.

– Сколько вам лет, Фэлкон?

– Это указано в моем деле.

– Не сомневаюсь. Но все-таки ответьте мне на этот вопрос, ладно?

– А на сколько лет я, по-вашему, выгляжу?

Джек некоторое время исследовал взглядом его лицо.

– На сто пятьдесят семь. Плюс минус десять.

– Мне пятьдесят два.

– А вам не кажется, что в таком случае вы малость староваты для дочери мэра?

– Мне нужен адвокат, а не любитель рассуждать.

– Вы получили то, за что заплатили. – Иногда шутка или беззлобный намек развязывали языки подобным парням или по крайней мере позволяли немного расслабиться адвокату. У Фэлкона лицо было словно каменное. «Он уже лет десять как не улыбался», – подумал Джек. – Вы латинского происхождения, не так ли?

– И что из того?

– Просто интересуюсь, откуда вы родом?

– Это не ваше чертово дело.

Джек заглянул в папку.

– Здесь сказано, что вы получили американское гражданство в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. И что вы уроженец Кубы. Моя мать тоже родом с Кубы.

– Правда? Ну, значит, ваша мать была милым человеком. А вот ваш отец – сомнительно.

Джек решил пропустить эту реплику мимо ушей.

– Как вы сюда добрались?

– Дырявый плот и отчаянное везение. А вы?

– Ну, мне просто повезло. Я здесь родился. Где вы сейчас живете?

– В Майами.

– Где именно в Майами?

– Есть такое местечко у Майами-ривер. Как раз перед мостом Твелфс-авеню.

– Это дом или квартира?

– Вообще-то это автомобиль.

– Вы живете в автомобиле?

– Да. То есть когда-то это был автомобиль. Но с тех пор с него сняли все, что только возможно, и он давно уже не ездит. Ни колес, ни мотора. Но крыша над головой осталась.

– И кто является его владельцем?

– Откуда мне знать? Объявляется иногда один старый пуэрториканец по имени Мэнни. Полагаю, что он-то и был его хозяином. Но что мне до этого? Я его не трогаю, он меня не трогает. Понимаете, о чем я?

– Понимаю. У нас с отцом тоже была такая договоренность, когда я учился в средней школе… Позвольте мне задать вам один вопрос: сколько лет вы уже бомжуете?

– Я не бомжую. Я же сказал вам, что живу в автомобиле.

– О'кей. В таком случае сколько лет вы живете в автомобиле?

– Лет пять, полагаю. Я перебрался в него, когда Клинтон еще был президентом.

– А чем занимались до этого?

– Был послом во Франции. Какого дьявола вы меня об этом спрашиваете? Разве это имеет отношение к делу?

Джек отложил свой рабочий блокнот.

– Скажите мне одну вещь, Фэлкон. Вы столько лет прожили на улице… Как получилось, что вы впервые попали в поле зрения закона, только взобравшись на мост и пригрозив самоубийством?

– Просто я умный парень. И всегда держу нос по ветру.

– Скажите, вы когда-либо общались с работниками благотворительных организаций вроде «Цитрус хелс нетуорк» или представителями клиники ментального здоровья в Джексоне?

– Одна женщина по имени Ширли приходила меня навещать. Все хотела, чтобы я вернулся вместе с ней в госпиталь и прошел там курс лечения.

– Ну, а вы? Пошли с ней?

– Нет.

– Ширли когда-нибудь говорила о вашем здоровье?

– Она считала, у меня наблюдаются признаки паранойи, но при этом я хорошо компенсирован.

– И что вы ей на это сказали?

– Поблагодарил за заботу, мол, быть сумасшедшим, конечно, плохо, но приятно, что хорошо компенсирован – я имел в виду свой большой пенис.

Джек пропустил ремарку мимо ушей.

– Ну а в полицию вас забирали? Вы находились когда-нибудь в центре временного содержания или что-то в этом роде?

– Хотите узнать, задерживался ли я на основании акта Бейкера?

Джека не удивило, что бомж знал юридическую терминологию. Он и в самом деле был хорошо компенсирован – в психологическом плане.

– Да, именно это меня и интересует.

– Будь я сумасшедшим, меня посадили бы в «крыло А».

«Крылом А» в тюрьме округа Майами-Дейд называли отделение для психически больных задержанных.

– Никто и не говорит, что вы сумасшедший, – пожал плечами Джек.

– Это вы все сумасшедшие. Ходите по улицам и делаете вид, будто таких, как я, не существует.

Джек не стал распространяться на эту тему, но в своем блокноте записал: «Возможная анасогнозия», – использовав медицинский термин, который узнал и взял на вооружение, когда занимался делами со смертельным исходом. Термин означал неспособность человека осознать, что он болен.

– Поговорим об этом позже, – сказал Джек. – А пока позвольте довести до вашего сведения следующее. Против вас выдвинут целый ряд обвинений: блокирование моста и хайвея, организация беспорядков, непристойное обнажение…

– Надо же мне было пописать…

– Возможно, вам следовало для этого спуститься с фонаря. Непредусмотрительно поступили. – Джек продолжил чтение списка его прегрешений: – Также вы оказали сопротивление при аресте, оскорбили офицера полиции…

– Это что, шутка? Пауло обещал, что, когда я спущусь, мне позволят переговорить с дочерью мэра. Но не успели мои ноги коснуться земли, как на меня накинулись парни из СВАТа. Ясное дело, я стал сопротивляться…

– Я просто читаю список обвинений. Не я их выдвинул.

– Ну что за страна! Человек просто хотел спрыгнуть с моста… Почему это незаконно?

– Возможно, если бы закон это позволял, то от желающих не было бы отбоя. Это как в случае с разрешением гомосексуальных браков.

– Они выдвинули против меня все эти обвинения только потому, что я хотел поговорить с дочкой мэра.

– А что, собственно, вы собирались ей сказать?

– Это дело сугубо личное и касается только меня и ее.

– Тут мне придется вас самую малость подкорректировать. Уж коли мне предстоит быть вашим адвокатом, давайте с самого начала проясним одну вещь. Вас и Алисию Мендоса ничего не связывает. Абсолютно ничего.

Губы Фэлкона изогнулись в странной кривоватой усмешке, выражавшей мрачное удовлетворение. Джеку уже приходилось видеть нечто подобное – в камере смертников.

– А вот тут вы ошибаетесь, – сказал Фэлкон. – Сильно ошибаетесь. Я знаю, что она хотела поговорить со мной. Очень хотела.

– Откуда вам это известно?

– Я видел стоявшую у полицейского автобуса женщину. Уверен, что это была Алисия. Я попросил ее прийти – и она пришла. Просто полицейские не позволили мне поговорить с ней.

– Возможно, они считали это вашей навязчивой идеей и не хотели ее поощрять.

– Я не собирался приставать к ней или как-либо досаждать. Просто хотел поговорить.

– Возможно, мэр Мендоса не оценил по достоинству ту честь, которую вы собирались оказать его дочери. Как и большинство других людей.

– Тогда почему против меня не выдвинули обвинений в приставании?

– Потому что вы обратились к ней лишь однажды, такого рода обвинение было бы трудно доказать, и дело получило бы ненужные осложнения. Вы же предоставили правительству куда более легкие способы надолго упрятать вас за решетку. Помимо всего прочего, вас обвиняют и в хранении наркотических веществ. А это чистой воды уголовщина.

– У меня не было при себе крэка.

– Нет, был. Его нашли в кармане вашей куртки.

– Я его туда не клал.

– Ну ясное дело, – кивнул Джек. – Но отложим это до поры до времени. Сегодня утром нам нужно составить заявление о непризнании вины, которое не требует никаких объяснений. Судья выслушает мою версию случившегося, чтобы обсудить условия освобождения под залог. Я оспорю это положение, потом вдело, как водится, вмешается прокурор со своими обвинениями, и мы с ним немного поговорим на эту тему. Когда все скажут, что хотели, судья перестанет считать гипсовые виньетки на потолке и установит залог в десять тысяч долларов – обычная сумма при подобных делах.

– Когда им это понадобится?

– Понадобится что?

– Ну, эти десять тысяч долларов?

Джека удивил этот вопрос.

– Как только они будут внесены, вас выпустят из тюрьмы. Или вы можете подписать долговое обязательство, тогда вам нужно будет выплатить наличными лишь десять процентов, то есть тысячу долларов, каковую сумму неподъемной никак не назовешь. При этом, конечно, вам придется подумать о дополнительном обеспечении. Все это, впрочем, чисто академические рассуждения, поскольку у вас, как я понимаю, нет и десяти центов, не говоря уже о…

– Деньги – не проблема. У меня найдется десять тысяч баксов.

– Что вы сказали?

– Сказал, что никаких долговых обязательств подписывать не надо. Я в состоянии заплатить десять тысяч долларов.

– Вы даже мне не можете заплатить, – ухмыльнулся Джек.

– Я и вам могу заплатить, и залог внести.

– Вы живете вброшенном автомобиле. Где вы возьмете такие деньги?

Фэлкон протянул через стол руку и накрыл ладонью рабочий блокнот Джека. Ногти его были деформированы и лишены природной окраски – определенно клиент страдал микозом; воспаленная болячка на тыльной стороне руки источала беловатый гной. И Джек впервые за время разговора разглядел в холодных темных глазах Фэлкона некую искру – признак внутренней жизни.

– Возьмите свой блокнот и пишите, – вполголоса произнес клиент. – Я расскажу вам, где их взять.