Текст книги "Бешеные псы"

Автор книги: Джеймс Грейди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

7

Всего в Замке пять этажей.

На первом этаже размещается администрация; там электронные замки, комната отдыха смотрителей, компьютеризованная мониторинговая система, установленная еще до того, как тайные подпольные доходы, на которых зиждился бюджет Замка, стали откачивать для разжигания войны в Ираке.

На втором этаже – медицинская служба, где вам могут изменить черты лица, пересадить кожу на кончиках пальцев, чтобы уничтожить старые отпечатки, извлечь пулю. Вы можете оставаться на втором этаже и так никогда и не узнать о своих соседях сверху.

На третьем этаже три отделения: Дееспособные, Браво и Дурдомвилль. Дееспособные задерживаются здесь ненадолго. Периодически у них случаются истерики. Это пилоты сбитых самолетов-шпионов, обкурившиеся марихуаны и пытающиеся зализать раны, о которых никогда не смогут рассказать правду. Впавшие в депрессию ребята, которых после устроенного Пентагоном апокалипсиса преследуют видения из ядовитого грибного тумана. Среди «дееспособных» своя текучка: это те, кого врачи способны поставить на ноги.

В отделение Браво помещают людей надломившихся, но поддающихся лечению. Отважные вояки с бейрутского театра военных действий, свихнувшиеся, но еще в состоянии оправиться через полгодика терапии в Замке. Получив справку о выздоровлении, бравые ветераны возвращаются домой и ведут «полноценную жизнь», сидя в гостиных, вконец изолгавшиеся, ожидающие только того, чтобы их громогласные, вечно жалующиеся супруги исчезли раз и навсегда, оставив их следить за изображением, мелькающим на экране телевизора, или компьютером, который контролирует УНБ, оставив их в ожидании почтальона, который принесет секретный пенсионный чек.

Дурдомвилль – наша вотчина. Все отделения запираются, но чтобы выбраться из Дурдомвилля, надо знать дополнительные ключи к кодам безопасности. Прошло немало времени, прежде чем все мы совместными усилиями выведали эти коды. Профессионалы вроде нас должны были бы расколоть систему кодов быстрее. Но не забывайте – мы были психи. Функциональное, но настолько далеко зашедшее расстройство, что никто и помыслить не мог, что мы когда-нибудь снова станем нормальными.

Четвертый этаж – это главная улица. Столовая с раздаточной. На главной улице имеется интернет-кафе, где можно покататься на волнах Интернета; каждая волна отслеживается смотрителями. В две тысячи третьем у Рассела было приключение с женщиной, следившей за монитором безопасности, настолько заинтригованной списком песен, которые он скачивал, пользуясь программами распределения файлов, что она искусно заманила его в свои сети, используя темноту его солнечных очков. Когда администрация подловила ее, она рыдала, божилась, что секс был по обоюдному согласию, что никто и никогда, кроме Рассела, не заставлял ее так унижаться, но они все равно сплавили ее в санитарную службу какого-то прослушивающего пункта УНБ на Аляске. Рядом с кафе – физкультурный зал с тяжестями, возле которых вечно возится Эрик, и балетная студия Хейли, вся в зеркалах, где Рассел, Зейн и я занимаемся кун-фу.

Пятый этаж Замка – это длинный коридор, куда выходят запертые двери.

Мои черные тапочки бесшумно шагнули на зеленые плитки залитого солнечным светом пола пятого этажа. Я пробрался сюда через коридор по черному ходу. Запах нашатырного спирта и слез окутал меня, когда я нажал на дверь номер шесть и, тихо постучав нашим условным стуком, открыл «глазок». Он один из тех людей, которых даже возлюбленные называют по фамилии, поэтому я шепнул:

– Малькольм!

Подожди. Еще чуть-чуть. Нет, надо делать ноги, или они… Подожди.

Наконец голос невидимого мне человека произнес:

– Это ты, Виктор.

– Я.

– Последней приходила женщина. Хейли. Два завтрака назад. Тогда еще давали лимонные оладьи с маком.

– Мы собирались навещать тебя почаще.

– Так много дел. Некогда и повидать друг друга.

– Это не оправдание.

– Зато правда. Ты был первым. Пробрался-таки сюда, наверх. Я даже не сразу понял, что ты настоящий, живой… Ох, да не ел я ничего вашего! (Это он уже кому-то, не мне.) А до тебя – годы и годы одиночества, втайне от всех. И голоса. Спасибо.

– Что ж, для нас это тоже было хорошо. – Запертый в своей обитой войлоком одиночной палате, он не мог увидеть моей улыбки. – Вылазки сюда, наверх, помогали нам держаться в форме. Оставаться самими собой. К тому же мы могли бы оказаться на твоем месте. Никогда не забывай об этом. Мы могли бы быть тобой.

– И наоборот?

– Конечно, – соврал я. Потом снова перешел на искренний тон: – Кроме того, ты нам нравишься.

– А я очаровашка.

– Малькольм, мы должны бежать.

Тишина, растянувшаяся на двенадцать ударов сердца. Я прижался к запертой стальной двери.

Тогда он спросил:

– Кто – вы?

– Все пятеро. Хейли. Зейн. Рассел уже не сможет пробираться сюда со своим «уолкменом» и давать послушать свои записи. Что до Эрика, мне хотелось бы, чтобы мы могли отпускать его сюда одного, чтобы ты получше его узнал, но мы не решались, потому что, ох, потому что…

– Потому что на меня могло бы найти, и я бы его застрелил.

– Да. Слушай, мы тут скоро прославимся… или нас ославят.

– Сколько потерь?

– Один… пока.

– А на меня упало сразу семеро. В тот, первый раз. Помнишь семьдесят четвертый? Никсон?

– Я тогда еще пешком под стол ходил. Извини, но пора нам сматываться.

– Ты хочешь сказать, у вас миссия, а не побег. Он со мной говорит! – Это он говорит кому-то. – И отвали со своими сиськами! Когда?

– Считай, уже в пути.

– Я семь раз бежал. На самом-то деле – шесть, потому что первого побега вроде как и не было, но… – Он снова обращается не ко мне: – Это тоже моя ошибка! Проверьте сортир в аэропорту! – И опять: – Виктор?

– Что?

– Бегите во всю прыть.

– А ты не вешай нос, Кондор.

– Не очень-то тут повесишься, когда даже ремень отобрали.

– Брось, ты же меня понимаешь.

– Да, у нас пулемет Стэна! – говорит он кому-то, потом спрашивает, уже меня: – Могу я помочь?

Через сорок минут по расписанию младшие смотрители должны были направиться к отделению В – проводить нас к лифтам и отвезти наверх, отведать мясной запеканки.

– Ты можешь сосчитать до трех тысяч сердцебиений, а потом завопить что есть мочи? И чтобы все остальные тоже орали?

– Конечно.

Пока я мчался к черному ходу, за мной гулко раздавался отсчет Малькольма:

– Три тысячи шестьдесят четыре. Две тысячи девятьсот девяносто девять. Две тысячи девятьсот девяносто три. Сорок семь…

8

Когда я вернулся на третий этаж, все уже собрались в комнате отдыха. С вещами – на выход.

Вещи на выход: манатки, которые ты хватаешь в первую очередь, когда надо сматываться. Удостоверения. Наличные. Кредитные карточки, невидимые для компьютеров преследователей. Одежда, камуфляж и предметы личного пользования. Белковые таблетки и витамины. Оружие – палка о двух концах. Ты шпион, а не коп и не солдат. Ты должен держаться за свою легенду, а оружие выдает тебя с головой. Плюс к тому оружие действует на психику. Когда ты пристегиваешь кобуру или засовываешь «перо» в носок, то кажешься сам себе вдвое круче, чем был. А по сути становишься безмозглым и первым делом хватаешься за пушку.

На то, чтобы собрать свои вещи, у меня ушло три минуты. Паранойя учит человека постоянно находиться в готовности. Мы держали свои причиндалы на виду у смотрителей. Если бы они почувствовали, что мы находимся в состоянии боевой готовности в таком безопасном месте, как родимая психушка, то сознание это попросту стало бы лишним доказательством, что мы психи и тут нам самое место.

Что же я положил в черный нейлоновый чехол из-под компьютера?

Одну пару нижнего белья и носков, синтетическую рубашку для лыжного спорта.

Туалетный набор – мыло, зубную пасту, щетку, дезодорант.

(Как охранники в аэропорту, смотрители почти не разрешали нам пользоваться бритвенными лезвиями, щипчиками для ногтей и ножницами.)

Блокнот и два разрешенных к пользованию фломастера.

Кожаную летную куртку, в которой лежал мой бумажник с восьмьюдесятью четырьмя долларами и просроченными калифорнийскими водительскими правами.

Первый диск с величайшими хитами Уильяма Карлоса Уильямса, на который была приклеена мгновенная фотография застенчивой Дерии: ее светло-каштановые волосы развевались порывами налетавшего с моря ветерка в Куала-Лумпуре.

Сувенир из Нью-Йорка размером в ладонь, доставшийся мне неизвестно откуда.

Что я не положил черный нейлоновый чехол из-под компьютера?

Оружие, которого у нас не было.

Справочник или адресную книгу, где значились бы люди, которым я не безразличен и которые могли бы помочь.

Карты безопасных мест, куда я мог бы направиться и число которых равнялось нулю.

Итак, все пятеро, при походной амуниции, собрались в комнате отдыха возле тела доктора Ф.

Ударом ноги Зейн выбил из кушетки две поддерживающие планки, а Рассел помог мне перетащить доктора Ф.

Отперев дверь, ведущую в отделение, Хейли шагнула в холл третьего этажа.

«Чисто!»

Хейли метнулась к двум лифтам и нажала кнопку, стреляя карими глазами из одного конца коридора в другой, от одной запертой двери к следующей. Мы с Расселом потащили тело доктора Ф. к ней и лифту. Эрик двинулся за нами, навьюченный сумками с нашими вещами и болтающимися аптечками для оказания первой помощи. Последним шел Зейн, прихватив металлический складной стул и две восьмифутовые планки из кушетки.

Мы с Расселом прислонили доктора Ф. к задней стенке клетки лифта лицом наружу, пока все остальные залезали в кабину.

Взвыл мотор, и глухо заскрипели тросы соседнего лифта.

Хейли ткнула в нижнюю кнопку.

Второй лифт с глухим металлическим звуком остановился выше этажом. Дернувшись, разъехались невидимые дверцы.

– Нажми снова! – посоветовал Зейн.

Второй лифт загудел, спускаясь. Прямехонько к нам.

Хейли долбила по нижней кнопке, как оголодавший дятел.

– Я могу изобразить голос доктора Ф., – сказал Рассел. – Ник, подержи его. Я скажу, что мы едем…

– Никуда мы не едем, – ответил я. – Этот сраный лифт…

Щелк. Соседний лифт остановился. На нашем этаже. Его дверцы с жужжанием открылись.

В то время как наши захлопнулись.

Мы камнем пронеслись вниз по шахте в самое сердце Замка.

На первом этаже Хейли вышла из лифта. Посмотрела в обе стороны.

Как мы и надеялись, она увидела пустой холл, простиравшийся до пересечения с коридором.

С помощью содержимого аптечек мы зафиксировали веки доктора Ф., так что глаза его казались открытыми, потом привязали к металлическому стулу. Голову закрепили тоже – так, чтобы она не падала на грудь. Сложили и закрепили наши пожитки у него на коленях. Рассел опустился на четвереньки позади принявшего такую же позу Зейна. Хейли и Эрик лентой прикрепили к их спинам одну из планок.

Хейли удерживала в равновесии трон, на котором восседал доктор Ф., пока мы с Эриком, не теряя ни минуты, заняли позицию рядом с двумя другими стоявшими на четвереньках ребятами. Хейли тоже скрепила нас планкой.

Теперь мы четверо представляли нечто вроде участников погребального шествия. Хейли, низко пригнувшись, кралась впереди. Взгляд ее темных глаз был устремлен вперед: там, через пятьдесят футов, коридор поворачивал и находилась дверь, ведущая на свободу и где нас могли схватить.

– Дрянной план. Слишком рискованно, – сказал Рассел.

– Ползите одновременно.

И Зейн изобразил укреплявшие командный дух и физическую форму упражнения в специальном военном училище, где ему со своим отделением приходилось бегать трусцой, взвалив на плечо телеграфный столб.

– Стойте! – сказал Рассел. – Кто-нибудь прихватил наши лекарства?

– Ой! – произнес Эрик – Ой-ой-ой!

Лекарства в Замке хранились в запертом и охраняемом аптечном помещении. Четыре раза в день медицинская тележка привозила нам пятерым таблетки всех цветов радуги.

– Вроде никто, – шепнул Зейн.

– Надо сматываться, – сказал я. – И не тянуть резину! Ну! По моей команде!

– Но мы же не слышим, как считает Малькольм, – возразил Зейн.

– К черту Малькольма! Я сказал! Слушай меня! Три, два, один…

Ползти. После первых неслаженных движений мы поймали ритм. Пот стекал у меня со лба. Капельки его легко ударялись о зеленые плитки протертого раствором нашатырного спирта пола между моими скользящими руками.

А-а-а-а-а-а-а-а-а!

Будто пронзительный вопль всколыхнул тишину Замка, но на самом деле кричал не один человек: это был нестройный вой множества голосов.

Малькольм.

Шествие обогнуло угол…

И тут урезанный бюджет пришел нам на выручку – за стойкой в холле не было ни одного охранника.

Синяя полоса, проведенная по зеленым плиткам от стойки до стены, обозначала охраняемую границу Замка. Наш седан двинулся вперед, лицо доктора Ф. пересекло синюю полосу, электронные сенсоры движения включились и загудели. Луч синего света упал на мертвое лицо доктора Ф. Нашел его открытые глаза. Сравнил радужную оболочку с той, что имелась в базе данных.

Металлический кожух над засовом входной двери зажужжал, щелкнул и поднялся, открыв небольшой экран для сверки отпечатков пальцев, расположенный рядом с дверной ручкой. Экран засветился.

Мы подтащили свою ношу как можно ближе к двери. Хейли прижала мертвую левую руку доктора Ф. к светящемуся экрану.

Дверь с глухим жужжанием отворилась.

И мы вышли.

9

Пустой синий автобус праздно стоял в вечернем тумане на парковочной площадке. Из недр Замка, за парковочной площадкой, доносились стенания и вопли. Поза водителя за баранкой убеждала в том, что он ничего не слышит. Но он не мог не слышать, как барабанят в складную дверь автобуса. Водитель открыл двери.

В потемках снаружи стояла женщина в широком плаще, более темном, чем ее шоколадная кожа.

– Готовы ехать? – спросила она.

Тут же в автобус ввалился похожий на Христа альбинос и, железной хваткой взяв водителя за плечо, спросил:

– Как выехать знаешь?

– Ну, это просто. Мимо охраны, через ворота, десять минут и… А кто?..

– Делай свое дело! – скомандовал седовласый Зейн.

Эрик подчинился Хейли и тоже забрался в автобус. Мы с Расселом, спотыкаясь, подошли к ступенькам, с обеих сторон поддерживая свою ношу.

– Пусть каждый занимается своим делом, – сказал Зейн шоферу. – Разве не это самое главное в жизни?

– А этот парень, которого те двое… Эй, вы что – собираетесь посадить его в автобус?

– Всем нам иногда приходится куда-нибудь ехать, – пояснил Рассел.

Мы свалили тело доктора Ф. на сиденье прямо за шоферским креслом.

– Что с ним такое? – спросил шофер.

– Не повезло.

Рассел уселся позади тяжело опустившегося на свое место пассажира.

– А ты везучий? – спросил Зейн.

– П-порядок. – По голосу водителя было ясно: он понял, что попал в переделку.

Свернувшись на полу у ног доктора Ф., я сказал:

– Знаешь, кто ты?

– Я… в-водитель автобуса?

– Верняк!

Зейн вытащил из бардачка фонарик в корпусе из вороненой стали, длиной двадцать четыре дюйма. Пощелкал пальцем по стальному корпусу и рубанул им темный воздух, словно чтобы кого-то оглушить.

– А мы что, не в автобусе, что ли?

– Заводи, поехали. – Зейн направил луч фонарика на замызганный стальной пол, затем перевел на переднее сиденье, отделенное проходом от кресла водителя. – А я тут побуду, прослежу.

Синий автобус, громыхая, выехал со стоянки и покатил по длинной петлявшей дороге, ведущей сквозь лес к служебным воротам, перед которыми возились два охранника. Обходя кругом автобус, охранники заметили сгорбившегося позади шофера пассажира – консультирующего психиатра.

Охранник поднял руку и ступил в пятно света, отбрасываемого фарами.

Лежа на полу, я сказал водителю:

– Открой окно.

В темноте захрустели по гравию шаги. До нас долетели слова охранника:

– Рано вы сегодня возвращаетесь.

– Делаю, что велено, вот и все, – ответил водитель.

– Поня-я-тно, – протянул охранник. – Как поживаете, сэр?

Я схватил доктора Ф. за локоть, поднял его безвольную руку и вяло помахал в окно в знак приветствия.

– Вот и славно. Еще увидимся.

Звякнула замыкавшая ворота цепь.

Я выпустил руку мертвеца – так, чтобы она ободряюще плюхнулась на плечо водителя.

Синий автобус, пыхтя, двинулся вперед, и ворота снова закрылись за нами на цепь.

Рывками и толчками мы двигались сквозь тьму в синем автобусе. Деревья плясали по сторонам, как призрачные ряженые на Марди-Гра. [2]2
  Марди-Гра (фр.)– «жирный вторник», вторник на Масленой неделе, последний день карнавала.


[Закрыть]Дышать приходилось выхлопными газами, промасленным металлом и еще какой-то кислятиной.

Через десять минут автобус проехал мимо кирпичного здания с табличкой «ВОРОН». Дюжины две машин дремали за домом в раскинувшихся по парковке тенях.

– Вырубай движок, – сказал я шоферу.

Мотор синего автобуса заглох.

– Чисто! – шепнул Зейн.

Мы взяли бумажник водителя с сорока одним долларом. Заклеили ему рот и лентой привязали руки к баранке.

– А это вот, – сказала Хейли, – чтоб не замерз.

Шерстяное одеяло из спасательного зимнего комплекта парашютиком опустилось на голову водителя, как бы оказавшегося в палатке.

Единственное, что он теперь видел, была темнота. Еще он мог слышать, как, подобно мехам аккордеона, распахиваются двери. Ощутить порыв свежего ночного воздуха. Различить, как что-то волокут по металлическому полу. С глухим стуком спускают по ступенькам. Как хрустит под чьими-то башмаками песок стоянки.

Потом дверь закрылась, и он уже ничего больше не видел, ничего не слышал, не мог даже позвать на помощь, одиноко сидя ночью на парковке в штате Мэн, в синем автобусе, под одеялом.

10

Стоя возле синего автобуса, я направил пульт доктора Ф. в сторону стоявших гуртом пустых машин, большим пальцем нажал черную пластмассовую кнопку.

Бин-буун!

И тут же вспыхнули передние фары серебристого «форда» с четырьмя дверцами.

– Потрясно! – сказал Рассел.

– Я такое по кабельному видел, – признался я.

Меня поразило видение. Явившееся мне было настолько отчетливо и ясно, что у меня перехватило дух.

Доктор Ф. привалился к Зейну, совсем как напившийся второкурсник, которого его приятель поддерживает после бала в колледже.

– Они знают, – сказал Зейн. – Теперь смотрители наверняка знают.

– Знают что? – спросила Хейли.

– Что нас нет, – ответил я. – Пожалуй, они все еще думают, что мы спрятались или нас схватили возле больницы. Логично. Там они и будут искать.

– Но недолго, – заметила Хейли.

– А доктора Ф. тащить все труднее, – сказал Зейн. – Хотя если у них нет улик на все сто, что его убили, то их еще ждет сюрприз.

– Так поехали! – не выдержал Рассел.

– Когда скажу, тогда и поедем! – Зейна так передернуло, что его дрожь передалась даже трупу. – Я за баранкой тридцать лет отпахал!

Из-за внезапного спора на лице Эрика появилось паническое выражение.

Хейли успокаивающим жестом протянула к нему руку:

– Все в порядке, Эрик. Не волнуйся. Я поведу.

Она бросила на Зейна испепеляющий взгляд.

Тот нахмурился, перевел глаза на Рассела.

Тот, в свою очередь, следил за обоими с напряжением бейсболиста, приплясывающего в ожидании подачи.

Зейн моргнул.

Хейли бросилась к серебристому «форду»; полы ее плаща развевались на ветру.

Рассел ринулся вслед за ней; его черный кожаный пиджак вздулся, наподобие плаща.

Зейн отшвырнул тело доктора Ф. Эрику:

– Держи!

Эрик поймал нашего психиатра на правое плечо, как задний игрок на линии, врезавшийся в пасующего. Он зашатался, но устоял, покачиваясь, держа погрузневшее тело доктора Ф. в вертикальном положении, как скатанный ковер.

Зейн помчался вдогонку за Расселом и Хейли; ночной ветер трепал седую гриву, придававшую ему сходство с Христом.

Припаркованный серебристый автомобиль, казалось, напрягся, предчувствуя массированную атаку. Рассел и Хейли бежали вровень, Зейн отставал на три, а теперь уже на два размашистых шага, не поспевая за хлопающими на ветру полами их курток. Три руки одновременно вцепились в дверь.

Бин-буун!

Фары серебристого «форда» вспыхнули, и бегуны услышали, как щелкнули дверные замки.

Я подошел к серебристому «форду», поигрывая ключами и не обращая внимания на устремленные на меня горящие глаза, точно так же как вся троица не обращала никакого внимания на Эрика, который, спотыкаясь и пошатываясь, тащился за мной с трупом на плече.

– Кроме того, – сказал я, – мне известно, кто убил доктора Фридмана.

11

Сестра.

С заколкой в собранных пучком волосах.

Заколкой. От слова «заколоть». Никто из медперсонала – даже на временной ротации, – никакая сестра в здравом уме не взяла бы острого предмета в психушку. Доктор Ф. не носил даже галстука, чтобы какой-нибудь придурок его не задушил. Это было признаком личного стиля и общей политики.

Поэтому, если сестра появлялась в Дурдомвилле с заколкой, у нее были на то причины.

Достаточно правильно подобрать заколку, и у вас в руках окажется изящная игрушка, чтобы поиграть в доктора и произвести внутричерепную пункцию.

Доктор Ф. сидит в мягком свете комнаты отдыха. Ждет, пока мы вернемся. Вышедшая на подмену сестра передает ему медицинские карты. Потом встает сзади. Пока доктор читает карты, она вынимает из волос заколку. Возможно, другие сестры уже это делали. Ведь доктор был очень даже симпатичный парень. Если он что-то и заметил, то, возможно, чувство подсказывало ему: «Она распускает волосы; мы совершенно одни; мне будет с ней хорошо!» Резким движением она закрывает ему левой рукой левое ухо – быстро и глубоко втыкает заколку, мозг лопается, как воздушный шарик, и доктор, дернувшись, застывает на своем стуле. Сестра это чувствует. Вытаскивает заколку. Поправляет прическу. Затем оставляет доктора сидеть в комнате, чтобы его нашли мы и обвинение пало на нас.

Когда на утреннем собрании во вторник Рассел травил байку про то, как он удавил сербского полковника, а сестра вошла, толкая перед собой металлическую тележку, с заколотыми,собранными в пучок волосами, – стоило бы нам почуять недоброе.

Доктор Фридман был прав. Мы слишком долго пробыли в Замке. И стали слишком здоровыми, чтобы подмечать и правильно истолковывать то, что видим.

И вот мы вырвались на волю. Свет фар озарял ночное шоссе, дорога стремительно мелькала перед лобовым стеклом угнанного автомобиля. Машину вел я, Зейн, устроившись рядом на пассажирском сиденье, выступал в роли штурмана, определяя наш путь по взятой напрокат дорожной карте, по воспоминаниям о том, что рассказывал нам доктор Ф. В зеркале маячил Рассел, примостившийся сбоку на заднем сиденье. Хейли устроилась на коленях у него, а не у Эрика – для Эрика это было бы слишком тяжким испытанием. Доктора Ф. они усадили посередине. На нем единственном был ремень безопасности.

– С минуты на минуту он должен быть, – сказал Зейн. – Вот он!

Обшитый досками придорожный мотель с красной неоновой вывеской выплыл нам навстречу из ночной тьмы. Свет полной луны поблескивал на высокой проволочной изгороди, окружавшей пустой бассейн. Наш серебристый «форд» притормозил и остановился на залитой асфальтом парковочной площадке мотеля. Дверцы машины распахнулись настежь. Зейн, Рассел и я рассыпались стрелковой цепью, приближаясь к единственному окну, за которым горел свет. Это был редко посещаемый мотель небольшого городка – место, которое ненадолго подряжавшиеся в Замок врачи вроде доктора Ф. называли своим домом вдали от дома. Хейли побежала к бунгало, где было написано: «ОФИС». Эрик и доктор Ф. остались в машине.

– Смелее, – сказал Зейн, когда Рассел выдвинулся вперед. – Только брать осторожно!

Рассел ногой вышиб дверь номера.

Сестра была в белых трусиках и лифчике. Миловидная, только какая-то потерянная. Она стояла в дверях ванной, и мерцающий свет падал на нее сзади. Каштановые волосы распущены по бледным плечам.

Рассел был уже в двух шагах от нее и готовился ее схватить, как вдруг замер на месте.

Столпившись в комнатке мотеля, мы с Зейном заметили, что Рассел застыл как вкопанный. Он пристально и как бы сквозь смотрел на сестру невидящими глазами. От нашего преимущества – эффекта неожиданности – не осталось и следа. Сестра моргнула… ныряющим движением скользнула мимо Рассела, схватила с кровати свою сумочку и, перекатившись, исчезла под кроватью.

Не успели мы оглянуться, как она – хлоп! – высунулась с другого конца и оглушительно выстрелила из черного пистолета.

Зейн тяжело рухнул на пол.

Сбив Рассела, я прыгнул в открытую ванную.

Снова – выстрел. Рядом со мной от двери ванной полетели щепки.

Зейн перевернул кровать и обрушил ее на сестру. Упал возле ее голых пяток, пока она билась под обрушившейся на нее кроватью. Зейн схватил ее за лодыжки – и дернул.

Сестра Смерть выскользнула из-под обломков кровати, голые руки воздеты к небесам – ни дать ни взять счастливчик, оседлавший волну и стремительно скользящий по гребню. Белый лифчик съехал с груди. Зейн распростерся на спине, удерживая ее лодыжки, обтянутые белыми трусиками бедра прижались к его чреслам, пока руки сестры разгребали кучу постельного белья. Резко распрямившись, как лезвие складного ножа, она села и ударила пистолетом лежащего под ней человека.

Я, пригнувшись, бросился к ним из ванной.

При этом успев увидеть только, как Зейн приподнимает голову, по-прежнему зажатую ее лодыжками, в которые он впился.

Успев увидеть, как черный автоматический пистолет опускается на белое как мел лицо Зейна.

Успев увидеть, как палец сестры, лежащий на спусковом крючке, сгибается.

Но тут Зейн, ударив сестру по предплечью, развернул ее руку. Дуло ткнулось ей в лоб, раздался оглушительный выстрел, и кровь фонтаном брызнула на свалявшуюся постель.

Я ничком упал на обоих.

– Ух ты! – донесся голос Рассела, пока я лежал, уткнувшись лицом в дешевый ковер. – Что творится! Никогда еще таким не занимался.

– Черт! – сказал Зейн. – Теперь-то уж она точно нам ничего не скажет!

– Эй, я тут двери вышибаю, я, рокер! – возмутился Рассел. – Но такое… Что ж это выходит…

– Слезай, Виктор.

Я сполз с мертвой женщины. С Зейна. Повернулся и увидел Хейли, которая пинком ноги распахнула дверь и доложила:

– На офисе табличка «Обеденный перерыв», ничего не поделаешь.

– Должен признаться, я виноват, ребята, – вздохнул Рассел. – Особенно перед тобой, Виктор.

– Вик, – сказал Зейн, – а ну-ка посмотри сюда.

Зейн сидел на полу, ноги мертвой женщины были широко раздвинуты, ее ляжки уютно покоились на его бедрах, как в одной из поз Камасутры, которую я никогда не пробовал. Я пристально посмотрел туда, куда указывал Зейн, на белый хлопчатый бугорок ее лобка; моргнул и только тогда увидел то, что он хотел мне показать: на верхней части ее бедра, с внутренней стороны, виднелись несколько дюжин булавочных уколов, похожих на сыпь.

– Вот вам и ответ, – сказал Зейн. – Д.И.К.Э.

– Прости, Вик, что так вышло, – продолжал Рассел. – Просто голова пошла кругом.

– Эта девочка была из категории К, – сказал Зейн.

– Кружить головы – по твоей части, Вик, – не унимался Рассел. – Это Хейли у нас косноязычная…

Д.И.К.Э. по-нашему расшифровывается так: «Деньги. Идеология. Компромисс. Эгоизм». Четыре всадника шпионажа, как в Апокалипсисе. Четыре категории мотивов, создающих шпионов и предателей.

– Зейн тут скоро расплавится от жары…

– Может, она и вправду была настоящей сестрой, – сказал Зейн. – Девчонкой в белом халате, страдавшей от депресняка, вот и попалась на крючок, когда получила доступ к аптечным запасам и связалась с дилерами. Может, ей пришлось наизнанку вывернуться, чтобы нажать на курок. Кто-то ее подобрал и поимел. Кто-то держал ее про запас, натаскивал и отправил по следу. Прямехонько на нас. На доктора Ф.

– Звание «мистер робот» присуждается Эрику…

Я покачал головой:

– Она убила его, но она была всего лишь марионеткой.

Сестра Смерть лежала, раскинувшись, на груде постельного белья. Зейн встал и подобрал ее пистолет – «вальтер ППК-380», точно такой же, как у Джеймса Бонда. Она, не мигая, глядела на меня пятью глазами.

Съехавший бюстгальтер обнажил коричневые соски, и они не мигая смотрели на меня.

Размалеванные веки смежились над стеклянистыми зелеными глазами и, не мигая, смотрели на меня.

Красная звезда с опаленными краями зияла посреди задумчивого лба и, не мигая, смотрела на меня.

– Но я, – продолжал Рассел, – я же «мистер вышибала». И все равно – как остолбенел. Вышибить дверь – дело плевое, да и на всю операцию была куча времени… Остолбенел. Когда увидел, как она стоит тут. В ванной. Что все это значит? Какого черта, по-вашему, все это значит?

– Бывает, – ответил я, выкидывая все из выдвижного ящика сестры Смерть, где хранилась ее одежда, потом обшарил его – «жучков» не было.

– Верняк, – поддержал меня Зейн. – Но наперед держи себя в руках. Не хочу, чтобы меня из-за тебя кондрашка хватила.

– Да, жарко пришлось.

Я переворошил второй ящик. Хейли засунула в сумку сотовый телефон сестры Смерть, который достала из кладовки, ее сумочку и все бумаги. Я бросил Расселу ключи от другого корпуса мотеля:

– Ключи от комнаты доктора Ф. Четыре минуты тебе. Обыщи, прихвати что надо и сваливай.

Мы встретились на парковочной площадке.

Хейли швырнула сумку с барахлом сестры Смерть в машину.

Рассел бросил Зейну непромокаемый плащ из «барберри», который нашел в комнате доктора Ф.

– Твои ручищи будут торчать из рукавов, но парень, под конец зимы разгуливающий в рубашке, шортах и кедах, с таким же успехом мог бы повесить на себя плакат: «Разыскиваюсь полицией».

Потом поставил в багажник небольшой плоский чемодан.

– Ноутбук дока, адресная книга, диски. В книжке Джеймса Долтона про Уотергейт у него была заначка – стольник наличными.

– Спасибо за пальтишко, – сказал Зейн. – Правильно мыслишь.

– Ладно, еще раз простите за то, что я там начудил. – Рассел придвинулся поближе к седовласому Христу. – Выходит, если я правильно мыслю, то могу взять ее пистолет?

– Сам же сказал – начудил.

– Но там было другое дело.

– Нет.

– Почему нет? Виктор! Так нечестно. Ты не разрешаешь мне вести машину, пусть, тебя посадили последним, у тебя лучше всех сохранились шоферские навыки, так что мне начхать. Но все знают, что я управляюсь с пистолетом лучше всех вас. А Зейн мне его не дает!

Хейли выкатила глаза:

– Ехать пора.

Эрик согласно закивал, его взор затуманился при мысли о Хейли и дороге.

– Рано еще, – сказал я.

Через десять минут красная неоновая вывеска мотеля подрагивала в зеркале заднего вида громыхавшего серебристого «форда». Крепко сжимая в руках вибрирующую баранку, я увидел, как алая реклама канула в ночной тьме за поворотом шоссе. Зеркало заднего вида было беспросветно темным. Пока.

Но теперь смотрители уже наверняка обнаружили пустое отделение. Синий автобус. Данные, подтверждающие, что доктор Ф. исчез, и наводящие на мысль, что он убит. Рано или поздно они отыщут стоянку мотеля с красной неоновой рекламой. Возможно, они доберутся до нее только после красных мигалок и воющих сирен полиции штата, вызванной каким-нибудь истеричным отставником, решившим, что обыск мотеля, затерявшегося в Великом Нигде штата Мэн, станет легкой и приятной прогулкой в славное прошлое. Наши преследователи найдут вышибленную дверь. Сестру Смерть с ее пятью глазами.