Текст книги "Бешеные псы"

Автор книги: Джеймс Грейди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Две черные башни из стекла и металла, соединенные треугольным мостом-туннелем, вздымались на головокружительную высоту над садами и холмами К.-Л.

– Петронас-тауэрз.

– Верно, – сказала Дерия. – Они заставили японские и корейские фирмы построить их выше, чем ваши башни в Нью-Йорке.

– Всемирный торговый центр.

– Да. Как, должно быть, приятно победить в таком замечательном состязании. Куда более наглядно, чем следить, какая культура может лучше накормить и дать лучшее образование своим народам, да и справедливее. Узнаете дизайн? – Я отрицательно покачал головой, и Дерия пояснила: – Фундамент основан на восьмиконечной звезде ислама, а пять ярусов представляют пять его столпов. А на чем основан дизайн вашего Всемирного торгового центра?

Я пожал плечами.

– Выгода на квадратный фут.

– Как странно.

Мы шли в прохладной тени башен.

– Но почему Малайзия? – спросил я. – Что она значит для вас?

– Если собираешься уйти из дома… Иди. Кроме того, – продолжала она, – прожив здесь несколько лет, я поняла, что здешнее правительство озабочено не столько решением проблем, сколько управлением ими. Им важны не решения, а процесс. И не важно, что у меня было будущее в политике… Турция более прогрессивная страна, чем Штаты: мы выбрали премьер-министром женщину, хоть я и не голосовала. Но мне хотелось… хотелось…

– Прикоснуться к реальной жизни.

– Да! И помогать людям прямо сейчас, а не…

– А не в конце долгого пути разных «может быть», которые оспариваются со всех сторон.

Легким движением пальцев она откинула каштановые пряди волос с загорелого лица и пристально посмотрела на меня.

Не в силах вынести ее взгляда, я сказал:

– Итак, Малайзия…

– И я с великой идеей, без денег и с нехваткой рабочих рук.

– И путь… путь, уводящий из дома.

Мы рассмеялись.

– Мы не бродим вокруг да около, – объяснила Дерия, – по крайней мере с женщинами, которые к нам приходят. Мы оказываем им помощь, не заставляя плясать под свою дудку. И если это делает их жизнь хоть чуточку лучше… значит, мы уже кое-чего добились.

– Иными словами, вы делаете все, что в ваших силах.

– И иногда мы можем и должны, как это вы говорите… оказать нажим.

У меня словно оборвалось сердце. Цэрэушные психологи были правы, и я правильно взял след.

Мы шли по песчаной дорожке и молчали – слишком многое надо было друг другу сказать.

Наконец Дерия сказала:

– Я прочла вашего доктора Уильямса. Нет, это не мой любимый американский поэт.

Песок хрустел под ее туфлями.

Через десять шагов я не выдержал:

– Вы хотите, чтобы я спросил кто?

– Конечно.

Мы расхохотались так, что трудно было устоять на ногах. Дерия положила свою нежную, прохладную ладонь на мою голую руку, чтобы удержаться, – первое прикосновение. Мы остановились, и она улыбнулась мне:

– Эмили Дикинсон.

Раздался новый взрыв смеха.

Мужчина с аккуратно подстриженной бородой, в домашнем костюме – стиль, популярный среди бизнесменов в К.-Л., – прошел мимо. Сердито посмотрел на нас. Это мог быть малайзиец, а мог быть и мексиканец или еврей, араб, житель Центральной Европы. Но главное, у него была борода, работа, уверенная походка и каменное сердце.

«Запомни его». В сотый раз я пожалел о том, что руководство этой операцией не нашло средств на группы поддержки и реагирования. Я посмотрел вслед хмурящемуся незнакомцу и спросил:

– Что ему не нравится?

– Смех пугает людей. Смеющиеся люди выходят из-под контроля… иллюзии того, что каждый из нас – под контролем, пока эта планета мчится сквозь космос. А может быть, всякое может быть, он подумал, что смеются над ним.

Дерия отвела взгляд.

А может быть, над самими собой. Западные люди. Ведут себя как равные.

– Вы христианин? – без обиняков спросила она.

– К сожалению, мне не пришлось самому заполнять свое свидетельство о рождении, – ответил я. – А что до моего теперешнего выбора, то вряд ли он уложится в рамки любой анкеты.

– Упаси нас всех Аллах от людей с ружьями и анкетами, – сказала Дерия, вновь подтверждая правоту цэрэушных психологов и этим надрывая мне сердце. – А вы не хотите спросить меня о том же?

– Да мне, в общем-то, без разницы…

Дерия улыбнулась.

– Но возможно, вам следует знать. Большинство американцев считает, что все мусульмане одинаковы, – сказала она. – Они не могут поверить, что я женщина и, делая свое дело, все же воспринимаю себя как… Кажется, их называют «мусульманами в миру». Еще один вопрос для анкеты. Если действительно так предначертано, то я на своем месте и судить меня будут по делам моим и устремлениям души моей.

Услышав в потемневшем небе грозовые раскаты, мы ускорили шаг.

– Виктор, приближается Рождество. Какие у вас планы?..

– Учитель тай-ши, к которому я приехал брать уроки, собирается устроить перерыв до начала нового года. А что касается Рождества… то тут мне нужен снег.

Мы дошли до крытой автобусной остановки. Оба понимали, что рано или поздно нам придется пересесть на разные маршруты, если собираемся добраться каждый до своего дома.

Дерия пристально глядела в мою сторону, но мимо меня.

– Знаете, о чем я думаю… День ото дня дождь все больше заливает школу. Конечно, это не наша собственность, а с домовладельцем у нас отношения очень сложные, ему не до наших проблем, и вообще он не любит заглядывать в будущее. Наш официальный домовладелец – bumiputra, то есть «уроженец этой страны», коренной малайзиец. Его управляющий, с которым мы имеем дело, – индус, он относится к нам хорошо, потому что неравнодушен к Шабане и даже приводил к нам своих дочерей, чтобы она научила их предохраняться и вообще рассказала о разных женских секретах, но мы думаем, что настоящий владелец здания – китаец, достаточно хитрый, чтобы понять, что если ответ на наши мольбы о ремонте будет отрицательный, то мы сделаем его сами, улучшив его собственность за свой счет.

Когда автобус, ревя мотором, подъезжал к остановке, Дерия спросила:

– А вы гвоздь вколотить можете?

– Если нет, – ответил я, пока автобус шумно тормозил, распахивая дверцы, а за тысячи миль отсюда, в Лэнгли, стратеги ЦРУ «давали друг другу пять», – то притворился бы, что да.

– Мы не сможем вам платить, – сказала Дерия, шаря по карманам в поисках мелочи на билет.

– Про это забудьте, – ответил я, забираясь вслед за ней в автобус. – Поздравляю с Рождеством.

Работа на крыше означала, что я должен был не спускать глаз с неба. Я сам выбрал это занятие, посчитав, что все прочие в этой трехэтажной бетонной школе с дырами в стенах и протекающими трубами – слишком простые. Предполагалось, что я буду вне поля зрения в этом целиком женском учреждении, но именно невозможность этого и позволила мне побывать на уроке Дерии в мой первый «рабочий день».

Напряжение, потрескивая, как электрический ток, повисло в воздухе, когда я на цыпочках вошел в комнату. Все сделали вид, что меня не существует. Ученицы Дерии сидели за дощатыми столами, на которых динозаврами громоздились ископаемые компьютеры.

Примерно полдюжины женщин-учениц были индианки – некоторые с красными кастовыми пятнышками на лбу, некоторые – в сари. Четверо были китаянками, предвидевшими скорое приближение почтенного возраста и надеявшимися, что овладение новыми навыками позволит приостановить этот необратимый процесс. Другие женщины были в брюках, юбках или малайских национальных одеждах, что выдавало в них отпрысков отцов-bumiputra. Шесть женщин в мешковатых черных чадрах с единственными прорезями для глаз могли быть кем угодно. На одной были зеленые туфли.

На пятый день моей операции все учительницы уже считали меня своим. Мы вместе ели, вместе ходили в «Блейдраннерз» смотреть пиратские копии фильмов по их VCR. И все время я старался сесть как можно ближе к исходившему от Дерии теплу. Она привычным движением откидывала волосы с лица, и в воздухе веяло мускусным ароматом ее духов.

«Подтвердите прогресс», – передавала мне по электронной почте служба контроля.

«Прогресс подтверждаю», – сигнализировал я в ответ. Мне на них было плевать, я знал, что я делаю.

В седьмой день по расписанию было всего два утренних занятия. Когда они закончились, Шабана поднялась ко мне на крышу сказать, чтобы я спускался перекусить пораньше.

– Но до грозы у нас осталось, пожалуй, не больше трех часов, – сказал я.

– У нас всегда не больше трех часов до грозы, – ответила Шабана. – Пошли.

Шабана провела меня в офис, откуда уже доносился приглушенный галдеж. В комнату затащили дощатый стол; на нем стояла пластмассовая сосновая веточка и были разложены завернутые в газеты свертки. Кроме этого, стол был уставлен заказанной навынос в тайском кафе едой: кебаб из дымящейся курицы-«сатэй», гренки, с которых капал карри, под названием «роти канаи», «ми горинг» – жареная лапша. В красном резиновом ведерке, которое обычно подставляли под капающую с потолка воду, стояли обложенные льдом бутылки тайского пива.

Дерия ввела в комнату Джулию.

– Черт возьми! – выпалила Джулия. – Что все это значит?

– Счастливого Рождества! – сказала Дерия.

– Веселого, – поправила Шабана.

Джулия обиделась до слез.

– Разве стоило устраивать такое ради парочки каких-то поганых язычников вроде меня и этого долговязого янки?! Что мы – архиепископы какие-нибудь? Не стоило так беспокоиться… и… вы все это собираетесь съесть?

Все рассмеялись.

– Спасибо, – сказал я обеим женщинам и, повернувшись к Дерии, добавил: – Спасибо тебе.

Она покраснела.

– Разворачивайте подарки! – скомандовала Шабана, передавая пиво. – По два каждому.

– Пусть Джулия первая, – настоял я.

Дерия передала ей завернутый в газету сверток, в котором оказался дождевик от «Гортекс».

– Это… это…

– Скорее всего, ворованный, – сказала Шабана, – учитывая, что он обошелся нам дешевле одного обеда. Зато теперь больше никаких извинений, что промокла до нитки.

Во втором свертке, предназначенном Джулии, оказались две пиратские копии, записанные на видеокассеты с наклейками соответственно «1» и «2».

– Мы знаем, что ты обожаешь этого актера, Сэма Нила, – сказала Дерия, – хотя он старик и австралиец. Это телешоу, которое он сделал, когда мы были еще маленькими. Про одного английского шпиона перед Первой мировой войной.

– А, старые добрые времена, – ответила Джулия с натянутой усмешкой. – Когда Британия еще правила здесь. И распоряжалась в твоем родном городке, Шабана, на всем пути от Афганистана до нефтяных площадок, которые мы построили в Саудовской Аравии, Иране и Ираке, от Израиля до Африки и даже, между прочим, за морем-океаном, в твоих родных краях, чертов янки.

Мы чокнулись пивными бутылками – рождественский звон, возвещавший только хорошее.

– «Правь, Британия», – сказала Джулия. – Солнце Британской империи закатилось. С нами случилось то же, что и с римлянами, Александром и Чингисханом. Впрочем, надо признаться, что хоть я и сожалею о былом величии и благоденствии, но я рада: пусть теперь другие выворачиваются наизнанку, претендуя на то, что это они заставляют нашу старушку вертеться. Однако, если бы нам повезло, мы увидели бы последнюю из империй.

– Империю оружия или идей, – добавила Шабана, которая делала мне выговоры за такие продукты западной цивилизации, как реклама коки и пепси, изображения полуголых поп-старлеток и сигареты, за «Майкрософт».

– Теперь Виктор, – шепнула Дерия.

Развернув первый газетный сверток, я увидел тоненькое, в потрепанном переплете, первое издание «Избранных стихов» Уильяма Карлоса Уильямса.

– Это продавалось в букинистической лавчонке за два ринггита, – сказала Шабана, протестуя против моих ошеломленных проявлений благодарности. – Не все здесь ценят американскую поэзию.

Моим вторым подарком оказался прозрачный пластмассовый шар, внутри которого помещались основные черты панорамы Нью-Йорка: Эмпайр-стейт-билдинг, статуя Свободы, башни Всемирного торгового центра. Держа шар на ладони, Дерия встряхнула его, и вихрь белых снежинок окутал крохотный город.

– Веселого Рождества, – сказала она. – А вот и снег.

Она перевернула шар, чтобы показать мне этикетку: «Сделано в Малайзии».

– Ты думал, что они производят здесь только высокотехнологичные детали для американского оборонного сектора и наркотики для вашего больного народа?

– Не знаю, что и думать, – шепнул я в ответ.

– Лично я считаю, – заявила Шабана, – что вам двоим следует выбраться отсюда еще до дождя. Сходите-ка посмотреть какой-нибудь фильм в настоящий кинотеатр, о котором вы вечно толкуете. Дайте возможность нам, дочерям ее величества королевы, наедине пустить слезу при виде актера с забавным акцентом… и не затыкай мне рот, невоспитанная турецкая девчонка: ты этого уже насмотрелась. А тебе, молотобоец, нравятся шпионские истории, где в главной роли выступают симпатичные мужчины?

Обе заявили, что не позволят нам помочь им убираться. «Время бежит, вот и вы бегите!» Джулия подсказала нам, на каком автобусе лучше добраться до недорогого кинотеатра в Бангсаре, и напутствовала нас, смачно шлепнув меня по заду, когда мы были уже в дверях.

– Зачем она это сделала? – спросил я Дерию, когда мы выбегали из школы.

– Англичанка.

Ответ вышел настолько бессмысленный, что мы расхохотались, да так, что было не остановиться…

…пока мы чуть не погибли, переходя улицу на зеленый свет и не обращая ни на что внимания, пока я не услышал рев моторов и не увидел тучи байкеров – на мопедах и мотоциклах, – которые, как всегда, неслись между рядами автомобилей, но сейчас на скользкой мостовой их то и дело заносило, и всей грохочущей оравой они надвинулись на нас, на Дерию…

Я резко дернул ее в сторону, сбив с ног, и она слаженно, как балетная партнерша, мотнулась за мной в сторону; мы оба благополучно приземлились на тротуаре в тот самый момент, когда байкеры промчались по мостовой там, где мы только что стояли. Пример того, как можно избежать кровопролития благодаря бдительному интеллекту и решительным действиям.

Синие глаза Дерии были широко раскрыты, под гладкой кожей на шее пульсировала вена.

Первые капли дождя застигли нас, когда мы торопливо забирались в автобус.

Мы сели в пластиковые кресла, стиснутые другими пассажирами, читавшими газеты и книги. Режущая слух музыка из колонок эхом отдавалась от металлических стенок. Я чувствовал тепло бедра Дерии рядом со своим. С каждым кварталом воздух внутри загустевал от дизельных выхлопов и влажных запахов, исходивших от окружающих нас людей. Мы смотрели куда угодно, но только не друг на друга. Сумки стояли у нас на коленях; между нами была словно проведена незримая черта. Просто два соседа по автобусным креслам. Дождь между тем из мелкой мороси превратился в ливень. Транспорт еле полз. Водители машин включили фары. Слышались раскаты грома. Я протер запотевшее окошко и увидел, что мы в Бангсаре.

Дерия впилась в меня взглядом:

– Если мы сейчас же не выйдем, я задохнусь!

– Я… Я знаю одно место. Это недалеко. Ремонтная мастерская моего друга, он уехал и платит мне несколько баксов, чтобы я за ней присматривал и… Она сейчас пустая. Я знаю код.

Дерия достала из сумки складной зонтик. Дернула сигнальный шнур. Автобус остановился, задняя дверь хлопнула и раскрылась. Мы спрыгнули с подножки в мир воды. Прижались друг к другу. Зонтик едва прикрывал наши головы. Через пять шагов ноги у нас были уже совершенно мокрые. Дышать приходилось открытым ртом, иначе можно было просто утонуть в этом водопаде.

Исключительно волевым усилием мы пробились сквозь сплошную водяную завесу на боковую улочку. Над входом в бетонную коробку мастерской висела незажженная вывеска «Ремонт телевизоров». Дверь запиралась на кодовый замок с откидной крышкой. Дерия придерживала металлическую крышку, пока я свободной рукой набирал код. Замок щелкнул, я распахнул тяжелую дверь, и мы вошли.

Позже она заметит стоящие повсюду на первом этаже разобранные телевизоры с вывороченным нутром, полки с запасными деталями, ящики с инструментами. Почувствует запах масла, припоя и резины, смазки, а в глубине этой пещеры увидит мотоцикл.

Позже будет гадать, как нам удалось подняться по шатким ступеням наверх, где ванная была отгорожена занавеской. Кровать ожидала под затянутым сеткой световым окном, по которому звучно барабанил дождь, окном теперь мутным и серым от приглушенного солнечного света, а по вечерам преломляющим красные неоновые огни.

Позже.

Но сейчас, когда мы вошли и тяжелая дверь захлопнулась за нами, нас бросило друг к другу, и это напоминало скорее столкновение, чем объятие. Зонтик покатился по полу мастерской. Мои руки мяли каштановые волосы, ее губы трудились над моей рубашкой. На мгновение мы оторвались друг от друга, отшатнулись, чтобы увидеть свое отражение в чужих глазах. Затем… о, затем мы по-настоящему поцеловались, ее жадные губы обжигали мои.

Пританцовывая, нет, скорее, перекатываясь, мы поднялись по лестнице. Швырнули сумки на разворошенную кровать.

Весь дрожа, не осмеливаясь прикоснуться к ней, чтобы не испугать, я пребывал во временной прострации.

Дерия потупилась. Стала расстегивать свою мокрую синюю блузку. Когда оставалось еще две пуговицы, она стянула ее через голову. Изжелта-коричневый бюстгальтер казался бледным на фоне медовой кожи. Дерия завела правую руку за спину. Бюстгальтер повиновался силе тяготения.

Ее груди были как ангельские слезы.

Она с силой прижала к себе мои ладони. Дала осязаемо ощутить свои тайны. Изогнулась в моих руках, сжимавших ее нежную плоть, соски ее набухли. Я толкнул ее к стене. Осыпал поцелуями. Она спустила трусики и ногой стянула их до конца. Оторвав руки от ее грудей, я отшвырнул рубашку, сбросил промокшие ботинки. Дерия дрожащими пальцами расстегнула ремень моих брюк, и, нагой, я словно в танце увлек ее к кровати.

Мы упали на кровать, я ненасытно целовал ее губы, потом провел языком по груди и прикоснулся к бархатистому лобку. Она вскрикнула, ее бедра прижались к моим, и она простонала: «Давай!» – но я уже целовал ее живот, ее пупок, через который она питалась, прежде чем попасть в этот мир. По комнате поплыл солоноватый, морской запах и аромат мускуса. Ее кожа на вкус отдавала медом, как и на вид. Ее пальцы ерошили мои волосы, а бедра изогнулись, и я целовал ее бедра изнутри, открыл рот и стал лизать это теплое, морское, влажное.

Она взвыла, выкрикнула что-то по-турецки и, задыхаясь, произнесла мое имя. Потом извернулась, выскользнула из моих рук. Дотянулась до своей сумки и вытащила оттуда презервативы, которые дала ей Шабана, и мы сделали это – это было частью целого и отнюдь не показалось нелепостью. Не переставая целоваться, я гладил, мял ее груди, потом обеими ладонями накрыл ее влажный полумесяц. Она широко расставила ноги и, когда я распластался на спине, оседлала меня и помогла войти. Взад-вперед, мои руки поддерживали ее спину, тискали ее бедра, каштановые волосы свисали на меня, как ветви ивы, пока она покрывала мое лицо жаркими поцелуями, не переставая неистово двигать бедрами. Ее волосы взвивались, когда она стала ритмично подниматься и опускаться, ее бедра тяжело ударялись о мои, вверх-вниз; я не мог оторваться от ее грудей, и тогда она прижала мою ладонь с той стороны, где билось ее сердце, заставила стиснуть сосок и кончила раньше меня.

Задыхаясь, не прекращая ритмично покачиваться, она встала на колени, по-прежнему сидя сверху, ее волосы упали на мое лицо, горячее дыхание обожгло мне шею. Дождь монотонно постукивал по стеклу над нами. Ее пот капал на мое тело; словно убаюкивая меня, она тесно прижалась ко мне и не выпускала настолько долго, насколько это было возможно.

Когда мы лежали лицом к лицу, она погладила меня по щеке.

– Как хорошо, что дома никого не оказалось.

– Зато оказался я.

Дерия прижала палец к моим губам:

– Такие слова надо произносить только в подходящий момент.

Синие глаза блестели.

– У нас все должно быть правильно.

Ее губы прижались к моим ребрам, влажным кольцом охватив сердце, и судьба моя была решена.

Мы по-прежнему лежали в объятиях друг друга. Дерия сказала:

– Тебе понравился рождественский подарок?

Я достал снежный шар из своей валявшейся на полу сумки. Снова лег, положил шар на грудь так, что она почти касалась его подбородком. И мы оба стали следить за тем, как взвившийся снег оседает на крохотный, пойманный в пластмассовую ловушку город.

– Я в него влюбился. – Точная копия, полная безопасность. – И в твое имя – Дерия.

– Оно значит океан. Море.

– Да.

Прижавшись щекой к моей груди, она вслушивалась в биение моего сердца.

– А что думают об этом твои родители? – спросила Дерия. – То есть я имею в виду не об этом…

Мы рассмеялись, и все в комнате словно перевело дух.

– …о тебе. Скажем, о боевых искусствах. Я понимаю: это проникновение в суть, которое позволяет человеку делать иногда чуть больше, иногда чуть меньше, чем дано увидеть другим. И поэзия. Ты… ведешь себя совсем не так, как другие американцы, для них главное устроиться на хорошую работу, жениться на какой-нибудь блондинке.

– Блондинок переоценивают.

Дерия слегка ткнула меня кулаком.

– Кто бы говорил! Но что твои родители думают о…

– Они умерли. Папа – от сердечного приступа, мама – от рака. Истинный бич американцев.

– Извини!

Я поцеловал ее в лоб.

– Сначала папа. А через год я провожал другой гроб, который опускали в могилу. Я был единственным ребенком. Но моей родне показалось… то же, что и тебе.

– И что же они решили?

– Что я свихнулся.

Смех гулко отозвался в комнате, по которой понемногу протягивались тени. Капли дождя на световом окне.

– Я всегда был… не такой, как другие, – сказал я. – Может, я всегда был с поворотом.

– Вот и оставайся таким.

Я снова поцеловал ее в лоб.

– Ладно.

– А мои родители живут в Анкаре, – сказала Дерия. – И у меня две сестры, брат, и все меня любят.

– Как же иначе?

– Но они волнуются. Не обо мне, а о том, какая здесь жизнь, здесь – за тридевять земель от дома…

Я зажег лампу над кроватью, и в падавшем на нее ярком свете Дерия поднялась, как львица.

– Это место, – сказала она, озираясь. – Твой друг…

– Он уехал на несколько недель.

– Выходит, это безопасный дом.

«Совпадение! Просто английская фигура речи! Не какой-то там шпионский жаргон!»

– Здесь мы можем чувствовать себя в безопасности, – ответил я. – Это…

– Наше место.

Она поцеловала меня. Поцелуй затянулся, она все шире открывала рот, чтобы усилить наслаждение, ее нога легко коснулась моих чресел. Я протянул руку вниз и, направляя ее бедра, попытался снова усадить сверху.

– Нет.

Ее шепот стал хриплым, соски отвердели.

Да, и мы повторили фокус с презервативом.

– Возьми меня сверху! – сказала она.

И я повиновался. Перенеся вес своего тела на упершуюся в матрас левую руку, правой я ласкал ее груди, целуя ее, шепча ее имя. Она обхватила меня широко раздвинутыми ногами, сомкнув их, пока я толчками, все глубже входил в нее.

Наш обман продлился пять дней.

Пять дней. Она давала уроки, я стучал молотком, мы обменивались рукопожатием в холле. Смеялись. Фото наблюдателя Особого отдела малайзийской полиции запечатлело меня стоящим на углу, в одиночестве, но не в силах сдержать усмешки.

Дерия заставляла меня не прерывать тренировок на школьной крыше: «Ты не должен забывать, кто ты». Насилие было ей отвратительно, и все же она вынудила меня показать ей приемы «янг» школы тай-ши, которые я предположительно приехал изучать в Малайзию, продемонстрировать основы кун-фу, разницу между японским каратэ и корейским тхе-квон-до. Я научил ее, как можно ответить на удар плохого парня, сломав ему руку, как оплеуха открытой ладонью без малейшего мышечного напряжения может привести к сотрясению мозга, как, сделав подножку, можно швырнуть нападающего на землю.

Одна подножка, один неверный шаг – и ты повержен.

На крыше Джулия и сфотографировала Дерию с развевающимися в плотном воздухе волосами.

Одну ночь мы провели в квартире, которую она делила с Шабаной и Джулией. Романтическая новизна, равно как и сознание – здесь так тихо! – улетучилась задолго до рассвета.

Одну – в моей квартирке, откуда я ежедневно ездил на автобусе, официально, чтобы «проверять почту своего хозяина», а на самом деле – чтобы приостановить настойчивые электронные послания из Лэнгли, требовавшие наглядного прогресса.

Остальные три ночи мы провели поближе к работе. В безопасном доме. Единственным желанием было оказаться здесь, наедине друг с другом, говорить без конца и любить друг друга в постели под световым окном. Ночи, замешенные на корице и меде.

На шестой день, когда я работал под навесом на крыше, зазвонил мой сотовый.

– Вэй! Ван хсень шен яо хун юй чи сэ ма? – произнес чей-то голос по-китайски.

– Простите, – ответил я. – Вы ошиблись номером.

И, нажав на кнопку, выключил мобильник. То, что какой-нибудь досужий человек, любящий совать нос не в свои дела, мог подслушать наш разговор, было не важно. «Ван» было место, а не имя, и ему была нужна вовсе не краска. Слово «хун» означало цвет: красный.

Я бросил работу и бегом спустился вниз, где Дерия с Джулией составляли черновик просьбы о гранте.

– Мне надо идти, – сказал я им. – Может, сегодня больше не вернусь.

Дерия поспешила за мной и нагнала у входной двери.

– Сегодня вечером приходи на наше место, – сказал я. – Код ты знаешь. И жди меня.

– Все в порядке?

Я пожал ей руку.

Через два квартала я увидел байкера, который хотел содрать круглую сумму с какого-то психованного американского туриста, которому кровь из носу надо было попасть в огромный, выстроенный в стиле ар-деко Центральный рынок недалеко от Чайна-тауна, вероятно, чтобы встретиться там с какой-нибудь высокой американкой. Я приклеился за разухабистым байкером, мчавшимся вопреки всем правилам дорожного движения, понимая, что еду навстречу кошмару.

Та ночь была целиком темно-синей, облака скрывали звезды. Туман плавал над лужами на дороге и тротуарах. Я стоял в тени на другой стороне улицы, напротив мастерской по ремонту телевизоров. В безопасном доме горели огни. Одна лампочка светилась на первом этаже, две – наверху, за задернутыми шторами. Там поджидала меня вся моя жизнь.

Почему я не сбежал? Почему решил перейти улицу?

Тяжелая дверь щелкнула замком за моей спиной.

Как ребенок, играющий в прятки, Дерия высунулась посмотреть, кто ждет ее внизу расшатанной лестницы. Увидев меня, она поспешила навстречу; синяя рубашка выбилась из черных, сидевших в обтяжку брюк; она была босиком.

– Я так волновалась за тебя! – сказала она и поцеловала меня.

Потом повела наверх, в нашу голубятню.

– Только когда ты ушел, я поняла, что ты оставил все свои вещи, – сказала она. – Сумку, ветровку и… прости, я знаю, что не должна была, но…

Она жестом указала на груду моих пожиток, лежавших на кровати.

– Перед тем как отнести все это сюда, я сунула куртку в сумку, а когда пришла, достала ее, чтобы повесить, и тут из нее выпало вот это.

Дерия протянула мне клочок бумаги, который я сохранил. Большая часть нацарапанных на нем строчек была вычеркнута. Уцелевшие мы оба знали наизусть.

 
ПУЛЬС
При солнечном свете и свете звезд
с каждым вздохом
я думаю лишь о тебе.
 

– Как красиво! – прошептала Дерия, но тут же залилась краской и постаралась перейти на деловую скороговорку: – Надо купить тебе записную книжку, очень удобно для работы, ее можно носить…

– Я больше не пишу стихов.

– Знаю, это ведь хокку, правда? Оно такое…

Я закрыл ей ладонью рот, и сначала в ее синих глазах не было и тени страха. «Тсс!»

Она поцеловала мою ладонь, и я ощутил влагу ее губ. И все же я не давал ей вымолвить ни слова. Пристально всматриваясь в ее синие глаза, я постарался навсегда запомнить, как они глядят на меня, как глядели прежде.

– Нам никогда не будет дано выбирать сроки, – сказал я. – Нам дано лишь выбирать – поступить так или иначе.

На лбу у нее пролегла морщинка. Но она не попыталась вырваться. Тогда.

– Но если вынести это за скобки, несомненными остаются только две вещи. Первая: я люблю тебя. И вторая: я – агент ЦРУ.

Я отнял руку; улыбка Дерии погасла, лоб наморщился, глаза сузились, словно стараясь увидеть невидимое.

– Что?

– Я – шпион Центрального разведывательного управления. С тех самых пор как бросил учебу. Мне так или иначе хотелось попасть сюда, я знал китайский, с семи лет занимался боевыми искусствами, поэтому у меня были причины попасть сюда, смешаться с местным населением и… И делать то, что мне по силам. Под глубоким прикрытием. Только в посольстве да еще несколько чиновников знают, что я где-то тут. Я изъездил всю Азию. В Управлении меня называют «неофициальным прикрытием». А на жаргоне – Крутым Парнем, или Асом. Я…

– Так ты шпион? – Она отступила на шаг.

Я оказался между ней и лестницей. Утвердительно кивнул.

– Это не шутка? – прошептала она.

– Ни в коей мере.

Ее лицо попеременно то вспыхивало, то бледнело, выражение его стало жестким.

– Я! Мы! А в конечном счете оказывается, что ты шпион?

– Этого никто не предполагал! Никто не предполагал, что я вот так влюблюсь в тебя!

– Как приятно узнать, что ты не трахаешься с людьми за деньги!

Она ринулась к лестнице; пропади они пропадом, эти туфли, сейчас ей хотелось сломя голову бежать отсюда куда угодно. Я опередил ее. Загородил выход.

Глаза выдавали охвативший ее страх.

– Дерия, я расскажу тебе все, что ты захочешь, – сказал я, снова нарушая все инструкции. – Но прежде позволь мне рассказать то, что тебе знать необходимо.

Я пододвинул стул к лестнице. Кивнул ей, чтобы она села. Остерегаясь мне перечить, она опустилась на жесткий стул. Я сел на кровать. Создавалась иллюзия, что моя любимая может броситься вниз по лестнице и выбежать из дома, прежде чем я схвачу ее. Строго говоря, всякую иллюзию следует принимать в расчет.

– То, что я собираюсь рассказать тебе, звучит как монолог из плохого фильма, но это правда.

Существует некая международная террористическая организация под названием «Аль-Каеда». Это мусульманские фундаменталисты, но ислам как таковой их не интересует, а их действия не отражают его суть. Они хотят мирового господства. «Аль-Каедой» руководит один богач из Саудовской Аравии по имени Усама бен Ладен. Теперь он в Афганистане вместе с талибами, которые превратили эту страну в настоящий концлагерь. Никаких свобод. Никаких законов помимо тех, которые провозглашает амбициозное духовенство. Женщины сидят под замком. Их принуждают носить чадру, обращаются как… с буйволицами: считают годными только для работы и размножения. С одобрения духовенства их может изнасиловать или избить любой мужчина.

И они хотят, чтобы так было во всем мире. Они притязают на данное им свыше божественное право, как делали все короли и диктаторы, начиная с Крестовых походов и инквизиции до фашистов или коммунистов. Жить по их правилам или погибнуть. В тысяча девятьсот девяносто восьмом году бен Ладен объявил войну всем американцам, включая мирное население. «Аль-Каеда» взорвала наши посольства в Кении и Танзании. Президенту Клинтону, которому противопоставили самолеты-снаряды, так и не удалось схватить бен Ладена.