Текст книги "Бешеные псы"

Автор книги: Джеймс Грейди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

4

– Итак, мы снова здесь, снова вместе. Завершающий сеанс. Последняя возможность.

Зовите говорящего пророком. Зовите его человеком, который ставит правильные вопросы, чтобы получать неправильные ответы. Зовите его доктором Фридманом, как мы – с того самого, первого, утра, когда мы составили в кружок наши складные стулья в залитой солнечным светом комнате отдыха, точь-в-точь как в тот вторник, когда мы собрались в последний раз.

– Сегодня днем, – сказал психиатр, – я хочу поговорить обо всех. Клиническая практика – не моя специальность, – продолжал доктор Фридман. – По большей части я занимаюсь психиатрией в критических ситуациях применительно к международному анализу. В ЦРУ. Как только я вернусь в округ Колумбия, я снова стану наблюдателем и буду составлять отчеты для Совета национальной безопасности. Я даже не смогу выкроить время съездить домой в Нью-Йорк. У меня был перерыв две недели, но когда я услышал о подготовке персонала здесь, то подумал, что это лучше, чем валяться на берегу где-нибудь на Гавайях…

– Вы бы обгорели, док.

– Браво, Рассел, вы во всем умеете увидеть положительную сторону, особенно когда выбор уже сделан.

Рассел поправил очки.

– Да уж, такая яркая личность, что приходится носить темные очки.

– Быть яркой личностью – не главное, – сказал доктор Фридман. – Так или иначе отточить свои врачебные навыки, возможность поближе познакомиться…

– Поближе познакомиться со сломавшимися отпрысками национальной безопасности, – прервал его я.

– Как всегда, узнаю поэта, Виктор. Но сейчас я хочу поговорить обо всех вас, увиденных, так сказать, сквозь призму моего организационного анализа, а не…

– А не психоанализа, – вступил Зейн. – Психи – это мы.

– Не стоит преуменьшать собственное значение, – сказал врач. – Вы не просто психи. Вы сообщники, захватившие эту психиатрическую лечебницу.

Отперев дверь отделения, вошла новенькая сестра. В руках у нее были истории болезней. Она взяла себе стул. Я мельком заметил ее отражение в темном экране выключенного телевизора.

– Мы уже сто лет как ничего не решаем, – сказал Зейн. – В особенности здесь.

– А ключики-то у вас, док, – подхватил Рассел.

– И вас всех это устраивает. Нет уж, попрошу меня не прерывать.

В стеклах очков доктора Фридмана отразились пятеро обитателей психушки, скорчившихся на своих металлических стульях.

– Моя область – гештальт-динамика, то есть функционирование групп, в особенности состоящих из людей с психическими отклонениями в повышенно-стрессовой среде. Однако, – улыбнулся доктор Фридман, – мое описание в досье ЦРУ гораздо лучше. В нашем призрачном мире они называют меня «наводчиком».

– Это вроде снайпера? – спросил бывший рядовой Зейн.

– Скорее вроде пастыря, но речь не обо мне, так что давайте-ка опустим это, чтобы мы с сестрой успели добраться до мотеля и сложить вещи, прежде чем вернуться… – доктор Фридман снова улыбнулся, – вернуться в реальный мир.

– Так вы его нашли?! – воскликнул Рассел.

– Эй! – сказал я. – Называйте доктора Фридмана «наводчиком».

– Несравненный наводчик, – покорно повторил Эрик.

– Мне без разницы, как его называть. Назовите-ка меня «такси», и поеду я отсюда, – сказал Рассел.

– Ты такси! – хором отозвались Зейн и Эрик.

– Давай проваливай, коли намылился, – подхватила Хейли.

– Заткнитесь! – взвыл доктор Фридман и хлопнул в ладоши.

Лицо его вспыхнуло.

– Я подловил вас на том, что вы пациенты, захватившие сумасшедший дом, а вы в отместку хотите увильнуть от прямого разговора, тянете время!

Консультирующий психиатр затряс головой.

– Сумасшедшие наделены мощным даром видеть реальность. Конечно, их видение искажено, но ясно. А вы – самые проницательные, хотя и самые слепые из всех пациентов, которые у меня были. Поглядите-ка на себя.

Эрик послушно завертел головой.

Рассел еще плотнее надвинул очки.

– На меня уже сегодня нагляделись.

– Неужто? – спросил психиатр. – Так, по-вашему, мы на вас любовались или эту вашу историю слушали?

– Историями нас тут только и кормят, – сказал я.

– Вы сами превратили свои жизни в истории, – ответил доктор Фридман, – вместо того, чтобы жить жизнью, которая полна историй. О'кей, Рассел, с тебя на сегодня достаточно, так что тебя больше трогать не будем. Хейли?

У негритянки мигом стал вид игрока в покер.

– А вот ты, интересно, знаешь, почему постоянно бормочешь «держись»? – спросил Фридман.

– Потому что это правда.

– «Правда» не совсем то слово, если ты используешь его, чтобы скрыть смысл, или выдумы… – Фридман остановился, подыскивая слово помягче: – Или используешь драматические приемы, чтобы утаить то, чему не хочешь посмотреть в лицо. Я знаю о том ужасе, который ты пережила в Нигерии, и о тех ужасах, которые натворила сама, но тебе придется взглянуть им в лицо. Взглянуть… не прикрываясь оценками.

– Мне без разницы, что я, по-вашему, должна делать. Я умираю.

– Как кстати. Однако выглядите вы неплохо…

– Внешность обманчива, – оборвала его Хейли.

– Так кого вы дурачите? – спросил психиатр.

Сквозь черную кожу проступил гневный румянец.

– В стране слепых и одноглазый – псих, – сказал я.

– С глазами у нас все в порядке, Виктор, – откликнулся доктор Фридман, – но только видим мы совсем разное. Так или иначе, я закончил с Хейли, если, конечно, она сама не захочет сообщить нам что-нибудь новенькое.

Хейли бросила на него испепеляющий взгляд.

Доктор обернулся к Эрику. Низенький, пухлявый инженер-очкарик так и замер на стуле. Выжидающе. Наготове. Психиатр открыл рот… но слов не нашлось, и он снова закрыл его. Он понимал, что должен сказать хоть что-нибудь о каждом из нас, иначе его просто не станут слушать.

– Эрик, пару дней назад Виктор сказал, что согласен с Марком Твеном в том, что история никогда не повторяется дважды, но как бы рифмуется…

И он указал, что «Эрик» рифмуется с «мрак».

Доктор Леон Фридман покачал головой, заулыбался.

– Будь я поэтом вроде Виктора, пожалуй, вся картина выглядела бы более связно. Но понятия и связи имеют сейчас ключевое значение… для вас, Эрик. Вы побили Ирак Саддама Хуссейна задолго до первой нашей войны там, но они превратили вас в робота. И все же хотелось бы верить, что где-то в глубине вы сохранили понятие об Эрике как о свободном человеке. Это не приказ, – сказал доктор Фридман пухлявому герою в очках с толстыми стеклами, – но постарайтесь представить себе пространство между командами «делай» и «не делай».

– Какого дьявола все это значит? – спросил седовласый Зейн.

– И что же вы поняли, служака? – ответил врач.

Эрик нахмурился, восприняв предложение доктора Ф. как приказ. И тут же принялся очерчивать в воздухе квадрат, подобно миму, выстраивающему замкнутое пространство.

Пока Эрик продолжал свою пантомиму, доктор Фридман решил поработать с Зейном.

– Все, через что вам пришлось пройти, – сказал доктор Фридман седовласому солдату. – Напалм. Героин. Липкая кровь на ботинках. Жара джунглей, от которой мозги у вас до сих пор в разжиженном состоянии. Вы сражались и после Вьетнама, так что несите свой крест и не хнычьте. Вам это по силам…

– Куда вы клоните? – резко оборвал его Зейн.

– Поздравляю. Вы победили. И смотрите, чем кончили. Верняк.

Зейн наклонился к Эрику.

– Я не такой, как он. Мне вы не можете указывать.

– Если бы я мог, – согласился доктор Фридман, – мы бы уехали отсюда вместе.

– Однако пора вам смываться в ваш реальный мир, – напомнил я.

– Так и не добравшись до вас, Виктор?

У меня кровь застыла в жилах. Доктор сразу показался каким-то нереальным. Надувной теплокровной игрушкой.

– Зейн, – сказал доктор, – похоже, вы с Виком тоже рифмуетесь?

– Еще чего, – принялся было спорить Зейн, – он мне в сыновья годится. Плюс к тому я никогда не пытался без толку руки на себя накладывать. Я не наркоман какой-нибудь.

– Но вы оба сошли с ума из-за своей службы, – ответил психиатр. – Единственная разница в том, что вы цепляетесь за ваше бремя, а Виктор использует свое, чтобы себя угробить.

– Что сделано, то сделано, – сказал я.

– А если бы в Малайзии вы поступили как-нибудь иначе? – спросил доктор Фридман. – Учитывая одиннадцатое сентября? Что-нибудь изменилось бы?

– Имена погибших.

– Возможно. А возможно, и нет. Но вы сделали, что могли.

– Так, по-вашему, это недостаточное оправдание того, что я свихнулся?

– Более чем достаточное. Но вам бы об этом подумать. Учтите.

– Подумать и ужаснуться? Хорошенькая блиц-терапия, док. Уж скорее шоковая – прости, Эрик, – а впрочем, называйте, как хотите, все равно не поможет. Ни одному из нас.

Мы все уставились на доктора, который две недели из кожи вон лез.

– Тук-тук, мы здесь, – сказал Рассел.

– И здесь и останемся, когда вы уедете, – продолжила Хейли.

– Верняк.

Поток солнечных лучей пронизывал невидимое пространство Эрика.

– Так вот чего вы хотите? – спросил наш сердцевед. – Неужели вы не понимаете? Вы завязли и не хотите бросить вызов вашим проблемам. Не хотите постараться выбраться отсюда.

– Я никуда не поеду, – отрезала Хейли. – Я умираю.

– Мы все умираем, – сказал доктор Фридман. – И все умрем. Только вот как и когда… Кто знает? Все вы пока еще далеки от излечения. И я не знаю, удастся ли кому-нибудь из вас когда-либо вылечиться. Но я хочу открыть вам глаза. Кто знает, что вы увидите… с врачебной помощью.

– Особенно под кайфом, – уточнил Рассел. – Здесь всем приходится быть под кайфом.

– Врач – всего лишь инструмент, – сказал доктор Фридман. – Основную работу вам нужно проделать самим.

– Подведите черту, док, – попросил я.

– Нет, это ваша работа. Была и будет. Пусть весь мир выйдет из-под контроля, вы не должны утрачивать способность самим подводить черту.

– Вы же психиатр, – заспорил Рассел, – а не философ.

– Иногда единственная разница между тем и другим в том, что я выписываю рецепты.

– И распоряжения запирать людей в психушки, – сказал я.

– Что, кто-нибудь из вас хочет, чтобы я написал распоряжение и вас выпустили?

Все промолчали.

– Я настоятельно рекомендую, чтобы ваше лечение изменилось; вас должны не просто содержать, а делать все возможное, чтобы можно было снять с вас наблюдение.

– Чтобы вас похвалили за снижение бюджета? – спросила Хейли.

– Неужели вы думаете, что меня волнует этот херов бюджет? Моя работа – обнаружить, что король голый, и сказать об этом. Рисковать. А тут, похоже, именно такой случай.

– Так что же с нами будет? – спросил Рассел.

– Ничего плохого, ничего опасного, к тому же ничего скоро не делается, – соврал доктор Фридман. – И я обо всем посоветуюсь с вашими лечащими врачами. Даже несмотря на мои новые обязанности в СНБ, я хочу, чтобы все вы могли свободно вступать со мной в контакт всякий раз, когда…

Эрик наклонился вперед и протянул руку доктору Фридману.

– Я имею в виду, потом, Эрик. По электронной почте, – сказал тот.

– Ну да, конечно, – не выдержал Рассел, – а пока пусть палестинцы квасятся с евреями, идет война в Ираке, Северная Корея создает свою атомную бомбу, кто следующий? В Латинской Америке и Бирме воюют наркобароны, злые моджахеды постреливают в горах Афганистана, террористы готовят очередное нападение в Де-Мойне, в Судане творится геноцид, Россия вынашивает амбициозные великодержавные планы, на Амазонке сводят леса, а из-за этого над Лос-Анджелесом бушуют снежные бури, Пентагон сражается за бюджет, в Конгрессе проводится одно расследование за другим, в прессе – сплошные скандалы, дяденьки из Белого дома обедают с голливудскими шлюхами – конечно, вы уделите минутку-другую психам из Мэна.

– Кто хочет обсудить эту новую программу? – пожал плечами доктор Фридман.

Теперь наш кружок поделился на две враждебные стороны: мы – и доктор Фридман. Он тоже это почувствовал и понимал, что рискует, но предпочел не линять. Хоть это и было несложно. Надо отдать ему должное.

– Что ж, – произнес он после трехминутного молчания, – если я единственный, кому есть что сказать, не стоит терять попусту время группы.

Мы встали, все пятеро, и доктор Фридман сказал:

– Сестра приготовила мне много бумаг. Так что, если кто захочет еще поговорить, я буду здесь, в комнате отдыха.

Мы молча повернулись и вышли. К бумажкам и выходам мы привыкли. Мы были опытные и натренированные.

И все же я обернулся. Доктор по-прежнему сидел на своем месте, оставшись один в комнате отдыха, поскольку сестра прошла в отделение. На стуле, рядом с доктором, лежала груда карточек. Я увидел, как он достает из своего твидового пиджака самопишущую ручку. Увидел, как надевает очки в позолоченной оправе и устремляет изумрудно-зеленые глаза в лежащую у него на коленях открытую карточку.

Зайдя в свою палату, я закрыл дверь. А мгновение спустя Рассел врубил у себя на полную громкость «Brain Wilson» в концертном исполнении «Беэнейкд лейдиз». Врубил максимально громко, чтобы никто по ошибке не принял эту балладу о крахе гениальной творческой личности за акт пассивной агрессии.

А потом я отключился. Доктор Якобсен называет это диссоциацией. Профан мог бы принять мое состояние за дремоту: сидит себе человек в кресле, веки прикрыты, а он так далеко, так далеко.

Пока что-то резко не вернуло меня к действительности.

Все было как обычно. Мое кресло. Моя палата. Мои книжки. Моя…

Эрик. Он стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу, как приготовишка, которого не пускают в сортир.

Дверь моей палаты была открыта. Эрик открыл мою дверь!

Да еще и вперся без разрешения! Нет, раньше это было немыслимо, но факт есть факт…

Он стоял передо мной. Переминаясь с ноги на ногу. Его лицо было бледным и перекошенным.

– Ой! – сказал Эрик. – Ой-ой-ой!

5

Доктор Фридман сидел на складном металлическом стуле в залитой солнцем комнате отдыха.

Мертвый.

Я нутром почувствовал это, когда Эрик ввел меня в комнату отдыха, хотя и не был до конца уверен, пока не прижал пальцы к эластичной артерии на шее доктора Ф. – пульса не было.

Внизу, в своей берлоге, Рассел переключился на «Белый альбом» «Битлз». Звуки песенки «Everybody's Got Something to Hide Except Me and My Monkey» просачивались в комнату отдыха, где мы с Эриком стояли возле сидящего трупа.

Тут я заметил пятно крови, расплывшееся на правом ухе доктора Ф.

– Эрик, пойди позови всех остальных! Ну же! И только их!

Через две минуты все мы пятеро стояли, уставившись на безвольно обмякшее тело нашего психиатра.

– Уехал раньше, чем думал, – сказал Рассел.

– Взгляните на это, – произнес я, указывая на кровавое пятно на правом ухе доктора Ф.

Зейн откинул длинные седые волосы, нагнулся и посмотрел:

– Верно, вот оно.

– Человек действовал ученый, – сказал Рассел. – Простите, доктор Ф.

– Что это? – спросила Хейли.

– ЗОЛП, – ответил Рассел.

ЗОЛП – защита от ловушек и покушений. Секретная программа, разработанная и осуществлявшаяся совместно Пентагоном и Управлением. Бедовые ребята, вроде Рассела, Зейна и меня, проходили подобную подготовку. Так же как и военная программа ЗОМП – защита от механического проникновения, – ЗОЛП не выставляет напоказ цели своего обучения. ЗОМП может учить, как защищаться от механического проникновения, или, скажем так, взлома, но дело, конечно же, сведется к отмычкам и клещам для сейфов. ЗОЛП обучает «защите» от «ловушек и покушений». Изучив хитроумные приемы, с помощью которых оппозиция могла убить тебя в Бангкоке, ты получал больше шансов проникнуть в этот город и выбраться оттуда живым. Разумеется, знания, которых ты набирался на этой образовательной стезе… Но убийство – вещь для американского шпиона противозаконная.

– Не слишком-то чисто сработано, – нарушил молчание Рассел. – Что бы там ни воткнули доку через правое ухо в черепушку, отверстие получилось слишком большое и капелька крови просочилась наружу. В какой-нибудь дыре это могло бы сойти за удар, но здешний коронер быстренько унюхает, в чем дело.

– Верняк, – пробормотал Зейн.

– Вот уж кому-кому, а доку смерть, казалось, не грозила, – заметила Хейли.

– По логике вещей получается, что его убил один из нас, – ответил я.

– Средства, мотив и возможность, – добавил Рассел.

– Он хотел все изменить, – напомнил Зейн. – Он сам нам так говорил.

– Причем он сидел тут, внизу, – сказал я. – Один. Мы все могли.

– Никто из нас не хотел того же, что и он, – согласилась Хейли.

– Ладно, доктор Ф., – сказал Рассел. – Видно, ваша взяла. Все изменилось.

И, словно желая поздравить покойника, Рассел хлопнул его по плечу.

Тело доктора Фридмана тяжело упало со стула и распростерлось на полу.

– Прошу прощения! – И Рассел пожал плечами. – Черт знает что творится.

– Блистательное убийство, – сказал я. – Нас всех подставили, и мы здесь в идеальной ловушке. На нас клеймо: психи, да к тому же опасные. Никто не поверит, что мы невиновны. Итак, выходит, мы убили его? – спросил я.

И пристально вгляделся в лица Рассела, Зейна, Хейли и Эрика. Они ответили мне точно таким же пристальным взглядом.

– Не-а! – хором протянули мы.

– Если не мы, то кто же тогда? – спросила Хейли.

– Есть вопрос и посерьезнее, – сказал Зейн. – В нас что – тоже метили?

– Именно, – ответил я. – Если ЦРУ подкупит убийцу, состряпает дело и признает нас виновными, то они попросту уроют нас. Если же каким-то чудом мы убедим Управление, что невиновны, что это сделал кто-то другой… то все равно получается, что мы свидетели и несем уголовную ответственность за укрывательство.

– О нет! – вздохнул Эрик. – О нет!

Мы повернулись и посмотрели на дверь ординаторской. Она была заперта.

– До обеда еще час, – сказал Зейн.

– Мясная запеканка, – произнес Эрик.

Из комнаты Рассела донеслась «While My Guitar Gently Weeps».

– Да, – сказал Зейн, – попали в переплет.

– И никто-то нам не поможет, – простонала Хейли. – И отовсюду-то нам грозятся.

– Знаешь, что ты еще позабыла? – спросил я. – Они нас достали. Какой-то громила переворачивает вверх дном ординаторскую, так что администрации теперь остается только тупо топтаться на месте, как стаду слонов. А нам наденут наручники. Переведут. Станут еще больше пичкать лекарствами. Уверен, если здесь появился убийца, значит, какой-то шпион проник в совершенно секретную американскую информацию. Это серьезный риск, но больше всего меня достает, что нашего дока угробил какой-то профан.

– Может, мы что-то не то сказали? – спросила Хейли.

– Если так, – ответил Зейн, – и того хуже. Значит, они точно по нашу душу.

– Призраки, – покачал я головой. – От них не уйдешь.

– Пациенты больше не будут заправлять этим приютом, – сказал Рассел.

– Что бы ни случилось, произойдет нечто ужасное, – подхватила Хейли. – Они с нами церемониться не станут. Не посмотрят, что с нами случилось. Что преследует нас. Наш злой рок.

– Какая бы большая беда ни готовилась, она поджидает нас, – заключил Зейн.

– Они обещали, что здесь мы будем в безопасности, – сказал Эрик.

– Вот удивил, – ответил Рассел. – Снова вранье.

В физике критическая масса достигается, когда минимальное число разрозненных элементов, необходимое для возникновения преобразовательного процесса, сливается в пространственно-временном континууме.

Возьмите хотя бы нас. Пятеро маньяков. Шпионов. Натасканных, опытных профессиональных параноиков, запрограммированных на выполнение какой-то задачи. Безнадежно искореженные, но все же некогда бывшие кем-то. Сила, которую нельзя сбросить со счета. Теперь запертые в Замке. С трупом человека, сумевшего завоевать наше уважение. В деле об убийстве которого мы были призваны сыграть роль козлов отпущения. Со смотрителями, которые меньше чем за час могли нас вычислить. Надеяться нам было не на что, но все, что у нас осталось, мы могли вот-вот потерять.

Физики, психиатры и снайперы толкуют о спусковом крючке. Событии, которое является толчком для возникновения цепной реакции. Когда я думаю о спусковом крючке нашей истории, я внезапно слышу, как в тот апрельский вторник на комнату отдыха накатывает волна тишины, после того как смолкает лазерный плеер в комнате Рассела.

Мы стояли там.

Пятеро маньяков, глазеющих на труп.

Музыкальная тема больше не объединяла нас.

– У нас два пути, – сказал я. – Либо мы остаемся и соглашаемся терпеть все, что нам уготовано…

– Или? – спросил Рассел.

– Сматываемся отсюда поскорее.

6

– Дико звучит, – сказал Рассел, – но придется нам взять дока с собой.

– Он же мертвый! – вырвалось у меня.

– Нельзя ничего оставлять, – заметил Зейн.

– У вас что, крыша поехала?

– Ну, – сказала Хейли, – профессионально выражаясь… да.

– Подумай об этом как поэт, – вступил в спор Рассел. – Ты же великий лирик. Не можешь же ты предоставить убийце шанс из-за мелких неудобств.

– Подумай об этом как стратег, – сказал Зейн. – Мы возьмем его с собой и поломаем весь кайф плохим парням. Что может быть круче?

– Или веселее, – добавил Рассел.

– Виктор, – со вздохом произнесла Хейли, – что бы ты выбрал, если бы лежал на его месте?

Я мигом смекнул.

– Ладно, – согласился я. – Ваша правда. Мы должны взять доктора Ф. с собой. Он понадобится нам, чтобы пройти через охрану.

И я объяснил им, как это сделать. Потом сказал:

– С вещами на выход, сбор здесь через пятнадцать минут.

– Погоди, – сказал Рассел.

– Что еще?

– Ты забыл. – Зейн устремил взгляд к потолку.

– В хорошем обществе принято прощаться, – напомнила мне Хейли, и Эрик кивнул.