Текст книги "Бешеные псы"

Автор книги: Джеймс Грейди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

46

Мы сидели на складных металлических стульях возле окна на втором этаже порномагазина и в бинокль наблюдали за всеми, кто входил в помещение «Почты для вас!».

– Сколько времени? – спросил Зейн, окидывая взглядом нашу засаду.

– Четыре сорок две, – ответил я, мельком взглянув на часы.

Кэри посмотрела вниз, на поток проезжавших мимо машин.

– Час пик. Счастливые люди, домой едут.

– И мы поедем, – пообещал я ей.

– А что, если никто не заберет твою трубу?

– Черт! – сказал Зейн. – А что, если кто-нибудь заберет ее? Такси тут не ездит. Машина, на которой мы могли бы вести преследование, в каком-то мотеле в двадцати минутах отсюда. Ну хорошо, мы его заметим, но самое большее, на что мы способны, – это вести визуальное наблюдение за парнем или записать номер его машины. Даже если он сядет в автобус или решит прокатиться на метро, мы не сможем пойти за ним или схватить его.

– Что есть, то есть, – согласился я.

Кэри сняла свой черный блейзер, накинула его на спинку складного стула. На ней был кашемировый пуловер Хейли. Сидевший в обтяжку красный свитер только подчеркивал торчащие груди Кэри, не носившей лифчика, и при виде их я даже как-то не подумал о пяти глазах сестры Смерть или искусственных секс-бомбах на экране телевизора прямо у нас под ногами. За поясом у нее был заткнут незаряженный «вальтер» сестры Смерть – бутафорское оружие для подставной роли федерального агента.

Она пятерней расчесала короткие светлые волосы, потянулась – могла бы использовать это движение как подготовку к атаке, но не стала. Из сортира повеяло зловонным запахом мочи. Кэри посмотрела на меня, я ответил ей утешительной улыбкой.

Зейн приложил бинокль к глазам, наблюдая за почтой.

– Посетитель, – сообщил он через четыре минуты. – Подошел к своему ящику. Пусто. Ушел.

– Я так никогда не знаю – радоваться мне или горевать, когда у меня в почтовом ящике пусто, – сказала Кэри.

– Это мог быть разведчик, – предположил я.

– В претенденты я еще, пожалуй, гожусь, – ехидно перефразировал Зейн фразу Марлона Брандо из фильма, где он играл боксера.

От Кэри не скрылось, что мы с Зейном обменялись улыбками.

– А что чувствуешь, когда ты псих? – спросила она.

– То же, что и ты, – ответил Зейн. – У всех это по-разному. Но в каком-то смысле одно и то же.

– Быть психом – это лихо, – пошутил я.

– В том-то весь и вопрос: кто псих, а кто нет, – настаивала Кэри.

– Нет, – возразил я. – Ставить вопрос «или – или» – значит игнорировать реальность. В жизни все перемешано, все неоднозначно. Безумие и гений могут уживаться в одном человеке, как и еще бог весть что. Картина, роман или фильм, настоящий, великий фильм, могут одновременно быть смешными и страшными, сексуальными и тревожными, все в них сплавлено воедино, если это идет от сердца, если суть их правдива.

– А в чем суть того, что вы затеяли? – решила поддразнить нас Кэри.

– Суть не в том, чтобы выжить, – начал Зейн. – Смывшись из засекреченной психушки ЦРУ, мы мгновенно оказались в мире, где стреляют без предупреждения. Мы все знали это с самого начала.

– Но должны были сделать это, иначе перестали бы быть собой, – поддержал его я. – Мы все отдали свои жизни, став шпионами, посвятили все тому, чтобы узнать, что же творится на самом деле, и что-то предпринять соответственно этому. И шпионили не просто для того, чтобы узнать и зафиксировать полученную информацию. Мы делали это и для того, чтобы не отступаться от своей сути, быть собой. Каждый шпион живет в мире, сотканном из лжи. Ты можешь выжить, живя во лжи, но если изолгалось само твое сердце, ты – ничто.

– Но все равно вы психи.

– Быть психом – значит жить как бы в некоем сне, – пояснил я. – Но быть может, все окружающее – это сон, и только псих видит вещи такими, какие они есть. Важно, на что ты способен.

– Плюс то, что делает тебя счастливым, – добавил Зейн.

– Счастливым? – переспросила Кэри. – Выходит, счастье – это торчать по углам? Счастье, когда тебя запирают в обитой войлоком палате?

– Она знает про Кондора, – сказал я Зейну.

– И по-твоему, это счастье? – продолжала Кэри, не подтверждая, но и не опровергая мои слова.

– Счастье для одного – ад для другого, – сказал я. – Ты бы удивилась, узнав, к чему только не привыкают люди. Но там, где были мы, я называл это попыткой.

– Все начинается с попытки, – пожал плечами Зейн. – С тех пор, как мы смылись, с тех пор, как я прошел через эту адскую жарищу в метро…

– Адскую жарищу? В метро? – прервала его Кэри.

– Не бери в голову, он справился, просто друзья ему немного помогли.

– Конечно, я сходил с ума от самых обычных вещей, – сказал Зейн, вглядываясь в происходящее за окном. – Родители погибли в автокатастрофе. После выброски с самолета повис на дереве и собственными глазами видел, как погиб человек, которого я ценил больше всего на свете. И все из-за моей блестящей идеи. Я поджаривался там, как в аду, который обещали мне монашки. Сам копал себе могилу по приказу какого-то придурка. Нервы вконец расшатались от непрерывных бомбежек. Страх и боль так допекли меня, что я поседел. Меня вымазали в героине, упаковали, как обезьяну, и вынесли из джунглей. От всего этого у меня потихоньку поехала крыша, но что ж: у каждого свое бремя.

На Джорджия-авеню загудел грузовик.

– От чего я действительно сходил с ума, так это от того, что до мозга костей верил, что мне придется нести это бремя вечно. Я противился всему, цепляясь за эту неподъемную ношу. Главное, считал я, нести свое бремя, несмотря ни на что, и никогда, никогда не ныть. И еще кое-что.

– Что кое-что? – спросила Кэри.

– Если бросишь свою ношу, останешься ни с чем. – Зейн пристально смотрел в окно порномагазина. – Некоторым нужно быть ничем. Помнится, я умирал от жары в подземке, когда Вик, Рассел и еще какие-то незнакомые люди повернули все так, чтобы я окончательно не свихнулся. Окончательно свихнуться – еще один способ цепляться за свое бремя. Но они этому помешали. Так я освободился, а когда снова смог дышать, все еще продолжал зависеть от того, что произошло в подземке. И ни от моих слез, ни от того, что я стал свободен, вселенная не рухнула. Так что хоть я и оставался там же… но уже другой. После того, что случилось с доктором Ф., я ощущал себя ничтожеством, – продолжал Зейн. В окне отразилась его невеселая улыбка. – Иногда я держался с ним грубовато, но доктор Ф. был самым счастливым пенни за всю мою жизнь.

Зейн быстро взглянул в бинокль на «Почту для вас!». Потом положил бинокль на подоконник и обернулся к Кэри.

– А что насчет тебя?

– Я не псих.

– Так ты радуешься или горюешь, когда твой психованный почтовый ящик пустой?

– Это к делу не относится, – отрезала Кэри. – Вместо того чтобы взять в оборот свою миссию, моя миссия взяла в оборот меня. Не важно, псих я или нет, но с головой у меня не все в порядке.

– Не знаю, как там насчет головы, – сказал Зейн, – но у тебя с ней порядок. Ты имеешь дело с тем, что реально, а не с тем, на что только надеешься, чего ожидаешь, что может произойти. Я бы сказал, это делает тебя звездой.

Кэри воззрилась на него.

– Но знаешь ли ты, что важно в данную минуту? – спросил Зейн.

Кэри покачала головой.

– Психи мы или нет, но есть-то надо.

Я понял, что мне предоставляется шанс.

– Неподалеку есть вьетнамский ресторанчик.

– Тут везде сплошной Сайгон. Пожалуй, имеет смысл мне сходить за обедом.

Зейн передал мне бинокль и уточнил у Кэри:

– Тебе чего-нибудь особенного?

– Погорячее и побольше.

Когда внизу затрезвонил звонок, означая, что Зейн вышел, Кэри спросила:

– Он что, всегда такой был?

– Да. Нет.

Она пересела на его стул. Мы оба уставились в грязное окно. Одни.

– Ну… – Я обвел рукой хаос, окружающий нас на втором этаже нашего порнодворца, машины, которые неслись по улице внизу, закатное кровоточащее небо. – Как тебе это все?

– Что ж… В незапамятные времена я и помыслить не могла, что окажусь в подобном месте.

– А кто мог? – сказал я. – Американцы обычно употребляют выражение «в незапамятные времена», когда речь идет о средней школе. Для остального мира «те времена» фиксируют время, когда у них было что поесть или не было. А для тебя это что значит?

– Вчера. И забудь про среднюю школу. – Кэри покачала головой. – Средняя школа – это колыбель Америки. Мы всегда верим, что можем переродиться в кого-то другого: умнее, красивее, богаче, более властного, сильного. В остальном мире люди борются за то, чтобы быть лучше и жить в безопасности, оставаясь собой. Вот почему незапамятные времена для нас – это наше отроческое изумление перед миром. Мы думаем, что у нас еще есть время вырасти и стать кем-то другим.

– Какой ты хочешь быть, когда вырастешь? – спросил я.

– Живой. – Кэри опустила бинокль. Отвела взгляд от окна. – Все там.

– Значит, здесь совсем не так, как представлялось тебе там?

– Пойми меня правильно, – ответила Кэри. – В те годы мечталось о многом, так многого недоставало. Хотелось отправиться в какую-нибудь необычную поездку. Сделать что-нибудь, выходящее за рамки обыкновенной жизни. Сделать что-то, чего никто бы от меня не ждал.

Она рассмеялась.

– И что же? Теперь я рискую задницей, защищая «обыкновенную жизнь». А «необычное»? Сидеть взаперти над порнушным магазинчиком с парой маньяков?

Кэри положила бинокль на подоконник.

– Вся штука в том, что эта «обыкновенная жизнь», в конце концов, имеет смысл. – Она криво улыбнулась. – А я? Просто девчонка с игрушечным пистолетом.

– Где ты выросла?

– Так, потом ты захочешь узнать мой знак по гороскопу. Может, звезды привели меня сюда?

– В предместьях? В мегаполисе? Городишке? На ферме?

– А, это называется «настойчивость». Притупить внимание пленницы, обсуждая с ней подробности ее жизни.

Рискни по-крупному.

– Если хочешь уйти… иди.

Кэри продолжала сидеть не моргнув глазом. Я тоже.

– Не-а, – сказала она. – Потом буду жалеть, что обед пропустила.

Мы оба посмотрели через улицу на ярко светившиеся огни «Почты для вас!».

– В Айове, – буркнула Кэри.

Сердце тяжело ворочалось у меня в груди.

– Ты замужем?

– Мог бы и не спрашивать.

– Но у тебя есть?.. Есть кто-нибудь?

– Кого-нибудь всегда можно найти, – ответила Кэри, тряхнув своей белокурой головкой. – Нет никого.

– А я?

– Удивил.

– Вот чего нам не хватает в нашей шпионской жизни, – сказал я. – Хоть одного шанса найти «кого-то», а не просто «кого-нибудь».

– Всегда кажется, что время еще есть, – сказала Кэри. – Даже зная то, что мы оба с тобой знаем о времени. За одиннадцать секунд я могу убить человека… это в рукопашной. Дай мне патроны и не беспокойся: я не промахнусь, если я его увижу, он мой.

– Мы все в миллиметре от последней пули, – ответил я. – Возьми хотя бы меня.

– Не рассчитывай, что я не думаю об этом. Мы все об этом думаем. Но когда мы слышим о таких провалах, как в той… то говорим, что, значит, время пришло.

– Времена меняются.

– И перемалывают людей, как жернова.

– Я еще поборюсь.

– Это точно, – сказала Кэри. – А я действительно старалась поймать тебя. Изо всех сил.

– В следующий раз больше повезет.

Кэри моргнула.

– Любишь поэзию?

– Никогда об этом не думала.

– Значит, тебе повезло. Тебе предстоит еще многое узнать и… и…

Что, что случилось?

– Виктор! Вик!

Я видел, как Кэри наклоняется вправо передо мной, а у меня нет сил встать с жесткого стула; за окном темнеет, но она наклоняется все ближе, привстает…

– Вик! Ты… вырубился.

– Ничего, очухаюсь. Бывает.

– Пока. Давно ты и твои ребята не получаете лекарств?

– Рассел сказал бы, что совсем недавно. Не переживай. Мы справимся.

– Даже Эрик и Хейли?

– Они взаимодополняют друг друга.

– Ты хочешь сказать, что у них дружба?

– Видишь? А говорила, что не разбираешься в поэзии!

Кэри бросила взгляд за окно.

– Какая-то непонятная полицейская машина припарковалась перед нами.

Мы пригнулись и стали изучать стоянку внизу.

Лысеющий мужчина в дешевом сером костюме захлопнул водительскую дверцу «краун виктории» с двумя радиоантеннами на багажнике. Оглянулся, словно чтобы удостовериться, что за ним никто не следит. Коп в дешевом сером костюме пошел в направлении «КОЙОТОВ» и скрылся из поля нашего зрения.

Сердитый звонок сообщил нам, что дверь открылась.

– Не хочу, чтобы меня здесь накрыли! – сказал я, правой рукой хватаясь за «глок».

– А как же Зейн? – спросила Кэри.

Я махнул ей левой рукой: «Тихо!»

Мы быстро, как мыши, почуявшие кошку, юркнули к узкой деревянной лестнице, чьи ступени каким-то образом вняли нашим мольбам и ни разу не скрипнули. Наконец спустились, и теперь нас отделяла от торгового помещения порномагазине только потрепанная зеленая занавеска, закрывавшая дверной проем.

«Пахнет отсыревшей шерстью», – подумал я, присев на корточки и подглядывая в щель между краем зеленой занавески и дверным косяком.

Кэри замерла позади меня – я никогда не позволил бы ей оказаться здесь, если бы не доверял. Глядя поверх моей головы, она тоже видела теперь мир в узкую вертикальную щелку.

Коп положил видеокассету на прилавок, за которым сидел мертвенно-бледный клерк.

– Может, если покопаться еще, я найду что-нибудь более интересное. Но ты не волнуйся, в отчете этого не будет.

– Вы, копы, всегда так добры ко мне, – ответил клерк.

Зейн открыл дверь, затрезвонил звонок.

Услышав, что кто-то вошел, коп обернулся, и разлетевшиеся от резкого движения полы его пиджака на миг приоткрыли прицепленный к поясу значок, который недвусмысленно давал понять, кто он такой, любому чересчур самоуверенному, грамотному и не совсем уж далекому от жизни гражданину. Увидев перед собой седовласого незнакомца с тяжелым взглядом, коп инстинктивно опустил правую руку, слегка коснувшись бедра, и хрипло проворчал:

– Какого дьявола! Что у тебя в этих мешках?

Зейн удивленно заморгал.

– Еда. Вьетнамская.

– Так ты что… еду сюда носишь?

Зейн, не желая расколоться и выдать наше присутствие копу, спросил:

– Что, проголодался?

– Да, но я знаю, где и когда мне положено есть.

Зейн подмигнул копу:

– Ребята вроде нас едят, где хотят.

«Так его, – подумал клерк. – А то эти сраные копы совсем зарвались».

Коп недовольно нахмурился и уточнил у седовласого чудика:

– Ты что имеешь в виду?

Кэри оттолкнула меня в сторону и пулей ворвалась в магазин.

Я едва успел отпрыгнуть, чтобы коп и клерк не заметили меня. Сжимая в руке пистолет, я привел себя в состояние повышенной боеготовности, втиснувшись в стену за занавеской.

– Слушай, – сказала Кэри, проходя между стеллажами с кассетами, пока клерк, коп и Зейн, повернувшись, разглядывали ее, – ну и грязища же тут в сортире.

«А пошла ты! – подумал клерк. – Скажи спасибо, что бесплатно пустили».

Он перехватил взгляд федерального агента, означавший «А пошел-ка ты сам туда же!», который Кэри бросила на него, подходя к двум мужчинам со значками.

– Помощь нам не нужна, – сказала она Зейну.

«Да уж, – подумал клерк, – будто вы, федералы, хоть с чем-то можете справиться без поддержки».

Но он знал, когда надо подчиняться четырем волшебным словам.

– Черт! – сказал местный коп. – Так с тобой еще и баба!

– В чем проблема? – спросила Кэри. – Думаешь, это не женское дело?

Коп то ли вспыхнул, то ли зарумянился, это как посмотреть.

– Лично я думаю… – начал он.

– Думаешь, что здесь все спокойно, – без церемоний прервал его Зейн.

Кэри не дала копу ответить и сказала, обращаясь к Зейну:

– Не может такого быть, чтобы мы не справились.

– Славно сказано, – отозвался Зейн.

– Эй, это вы про меня? – спросил коп.

– А про кого же еще? – ответил Зейн.

Я по-прежнему стоял за занавеской, дуло пистолета прижалось к щеке.

– Про тебя, – кивнула Кэри. – Мы ведь не слепые и пока еще в своем уме.

– Мы появляемся, когда этого меньше всего ждут, – подхватил Зейн.

– Так что надо быть готовым, – сказала Кэри.

– Но почему-то никто никогда не готов, – заключил Зейн.

Ветеран сотен интервью, коп понял, что эти двое сцапали его, а теперь пытаются объясняться обиняками. Его значок напугал их, и это было хорошо, но ему требовалось задержать их на месте преступления. Он сглотнул слюну.

– Иногда неожиданность срабатывает, в отчете ничего не будет сказано.

– Ага, – сказала Кэри, – так-то лучше. Писать не о чем.

– Эй! – сказал коп («А ну-ка покажи этим сраным придуркам, кто здесь хозяин»). – Вы что, ребята, хотите, чтобы я про вас написал?

– Не-а, – ответила Кэри, – хотя замечательная получилась бы история.

«Вот и правильно, – подумал трупообразный клерк, – берегите свои задницы, копы».

Зейн улыбнулся копу:

– Мы вас больше не задерживаем.

Копу в этих словах послышалось признание, скрывающее мольбу.

Клерку – просьба удалиться, скрывающая «проваливай подобру-поздорову».

Коп ткнул указательным пальцем в придурковатую парочку, чья мольба указывала на то, что они достаточно смышленые, чтобы навсегда забыть, что он был здесь. На всякий случай он напоследок предупредил их:

– Берегите себя.

«Ух ты! – подумал клерк, когда затрезвонил звонок и местный коп прошествовал наружу. – Хвала Всевышнему! Один крутой коп посылает подальше другого. Совсем как в старых телешоу „Хилл-стрит-блюз“!»

– Оказывается, не такой уж плохой парень, – сказал Зейн клерку.

– О да, – ответил клерк, который знал, что копы всегда заодно. – Золотое сердце. Совсем как вы.

– Нет. – Зейн изобразил улыбку, – по части шизни ему до меня далеко.

– Ладно, – проворчала Кэри, – пора опять лямку тянуть.

Когда они направились к тому месту, где я ждал их за занавеской, я спрятал пистолет в кобуру.

Мы поднялись наверх в пахучих облаках дымящейся азиатской еды.

– Едва не… – сказал Зейн.

– Да… – согласилась Кэри.

Зейн наклонил голову в сторону порномагазинчика, где они чуть не влипли.

– Тебя на мякине не проведешь.

– Для старого дурня ты тоже держался неплохо, – похвалила Кэри.

– А я рад за вас обоих, – сказал я. – Знаете, как себя вести.

– Да, – ответила Кэри.

– Да, – кивнул Зейн.

– Для всех нас это хорошая новость, – сказал я, снимая крышечки с чашек с дымящимся чаем.

Они посмотрели на меня и открыли тарелки со свининой, жаренной по-ханойски на длинных толстых палочках, и сладковатой белой лапшой.

Позвонил Рассел, и я попросил его тут же приехать. Он заметил наши пустые миски.

– А мы ели морепродукты на каком-то пустыре из фильма сороковых годов, между мотелем и метро. «Кэдди» я припарковал под навесом. С улицы его не видно, с вертолета тоже не заметят. А сюда приехал на метро.

– Один? – спросил я.

– Совершенно. – Он указал на Зейна и Кэри. – Вы двое поедете на подземке. Эрик рассчитал, что последнее дежурство сегодня вечером должны нести мы с Виком. Вот раздобыл вам карту, купил проездные.

– Они вдвоем? – повторил я.

– Только так мы сможем держать «кэдди» под прикрытием. Если бы Хейли приехала со мной, чтобы сопровождать их обратно, Эрик остался бы один слушать этот рекламный бубнеж по всем телеканалам мотеля. Она не хотела приказывать ему залезть в постель и ничего не делать до нашего возвращения. Боюсь, он становится неконтролируемым и может выпасть в осадок.

Кэри обожгла меня взглядом.

– Кроме того, – продолжал Рассел, беря бинокль и разглядывая ярко освещенную «Почту для вас!», – мы должны доверять блондинке, потому что рано или поздно ей придется оказаться под присмотром только одного из нас. Все, что требуется от Зейна, – это отвезти ее на метро до мотеля.

– Думаю, управлюсь, – сказал Зейн.

47

Поезд с грохотом несся сквозь синий ночной воздух.

Снизу, из порномагазина, до нас с Расселом долетали трубные звуки телевизора.

Снаружи хвостовые фары проезжавших машин расчертили ночь красным пунктиром.

– Держи ушки на макушке! – сказал Рассел.

Менеджера «Почты для вас!» сменил видный пожилой джентльмен в галстуке, который уселся за конторку в ожидании клиентов в ярко высвеченном желтым светом отделении. В бинокль было видно, что он читает книгу, однако разобрать названия мне не удалось.

«Куда едете?» – раздался женский голос снизу.

«Никуда», – ответил голос мужчины, ехавшего в телевизионном поезде.

– Что заставляет женщин западать на мужиков? – спросил я Рассела.

– Если бы я знал ответ, то стал бы матерым шпионом.

«Разве можно заниматься этим здесь?» – спросила женщина из фильма.

– Женщины думают, что мы западаем на них потому… – сказал Рассел, ткнув большим пальцем вниз.

«Что у тебя под платьем?»

– Черт, – сказал Рассел, – если бы все было так просто, как там, внизу!

«О да!»

– Господи! – взмолился Рассел. – Пожалуйста, Господи, что-нибудь одно: либо трах, либо поезд!

Господь ответил на его мольбу: нет.

Поезд грохотал сквозь синий ночной воздух. Стоны и вздохи. «О детка!» и «О да!» Вдруг все эти приемлемые кинозвуки перекрыл механический компьютерный джаз, скорее напоминавший гудение лифта, которое какой-нибудь бездушный человек посчитал бы вполне прочувствованным.

– Есть такой вселенский закон, – напомнил Рассел. – Не надо проституировать музыку.

– Женщины… – сказал я и умолк, подыскивая подходящие слова.

– Забудь, – прервал мою задумчивость Рассел. – Не говори мне о любви.

– А кто хоть слово сказал о…

Но он уже вскочил. Я пододвинул свой стул так, чтобы видеть «Почту для вас!» поверх ночного потока транспорта по Джорджия-авеню и одновременно наблюдать за Расселом.

– О женщинах, – сказал он. – Через что я прошел… через что я действительно прошел, что мы обнаружили в Нью-Йорке… Ты небось подумал, что из-за моей операции у меня такие же проблемы, как у Зейна… его главная проблема – не жара и не кошмары. Мне повезло там, но… Но от чего я действительно готов лезть на стену… О боже, как я ненавижу эту чертову музыку!

Рассел с яростью взглянул на пол. Громко топоча, прошелся взад и вперед, но музыка все равно доносилась сквозь тонкую деревянную перегородку.

– Ладно, то, что я сделал, было крайностью, но я сделал это без любви. Без любви к стране. Свободе. Справедливости. Эта девушка, связанная там, в кабинке сортира… Я сделал это без любви – вот что сводило меня с ума. Я не мог спасти ее, поэтому должен был полюбить, чтобы…

Он топнул по полу.

– Останься! – сказал я.

– А куда еще, к чертям собачьим, я могу пойти? Мы здесь как проклятые. Проклятые выслеживать кого-то. Потому что нам это нравится. Потому что нам вряд ли бы понравилось, если бы выслеживали нас. Потому что нам нравится, что этому бритоголовому засранцу чихать на нашу операцию. Потому…

Он снова топнул ногой по полу.

– Женщины! – сказал я, когда порномузыка зазвучала раскатистее. – Любовь!

Рассел маячил у меня перед глазами. Я вскинул руку, словно отражая его удар, приготовился всем своим весом навалиться на него, оттолкнуть прочь. Я старался контролировать его, не выпуская из виду освещенную витрину на другой стороне улицы, за которой старик сидел в одиночестве и читал.

– Меня сводило с ума то, что любовь обязательно ведет к чему-то, – прошептал Рассел, и его слова прозвучали громче всей этой пародии на музыку. – Что, если ты всегда переходишь от любви к смерти?

Он буквально расстреливал меня своими словами.

– Что, если любовь всегда подразумевает убийство?

– Да, это серьезная проблема, – также шепотом ответил я.

– Подожди!

И Рассел ринулся из комнаты, оставив меня наблюдать.

Ладно, пусть так. Рассела все же прорвало, у него в крови должны были сохраниться успокаивавшие вещества. Даже если его безумие больше того, что он совершил на войне…

А через улицу старик по-прежнему сидел все там же и читал, и никого не было рядом, машины ехали по Джорджия-авеню все таким же плотным потоком, приближалось время закрытия, все будет о'кей!

Поезд грохотал так, что дрожал пол. Вопль – паровозный гудок? двое актеров?

Выстрел!

Звук разбитого стекла… затем тишина.

Тяжелые шаги на лестнице. Я стискиваю рукоять пистолета.

Рассел широкими шагами входит в комнату.

– Да, – с усилием произнес он, – на чем бишь я остановился? Ах да, цепочка «любовь – смерть – убийство». Только в Нью-Джерси меня осенило, насколько все это было случаем безумной душевной немоты, не просто безумием.

– Рассел… – сказал я. – Ты выстрелил в телевизор?

– Только разок.

– А клерк?..

– Посетителей не было, он уже начал уборку. Я сказал ему, чтобы заполнил формуляр о возмещении убытков.

– А что, если он кому-нибудь сообщит?

Рассел отвернулся от окна. Глаза его горели.

– А ты бы сообщил?

На «порнодворец» опустилась тихая ночь. Мы выглянули в окно.

– Ушки на макушке, – сказал Рассел.