Текст книги "Бешеные псы"

Автор книги: Джеймс Грейди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

35

– Подумайте об этом, – настойчиво повторяла Кэри, когда наша машина, гудя, въехала в какое-то темное предместье. – Я даю вам идеальный шанс! Вам просто повезло, что вы меня нашли!

– Так вот, значит, как это бывает? – спросил Зейн. Мы сбросили скорость на перекрестке. Слева светились розовые неоновые огни. – Не туда.

Он спокойно отвечал Кэри и давал мне советы. Я въехал в предместье, построенное еще в годы Второй мировой, которая одарила Америку ее теперь разваливающимся средним классом.

– Надо угнать другую машину, – сказал Рассел.

– Нет! Во мне ваше спасение. Вот почему я здесь, ясно? Мы позвоним по экстренной линии, и нам придут на выручку. Никакого спецназа. Мы можем использовать ваших людей из Мэна. Вы все объясните, – не отступалась Кэри.

– Эй, ребята, – удивился Зейн, – неужели вы верите, что кто-нибудь купится на ваши объяснения?

– Восемь дней в неделю, – напела Хейли, на какое-то время позабывшая о своих причитаниях.

– Ладно, забудем про объяснения, – отрезала наша пленница. – Подумайте о том, как выжить. Прежде чем вы успели засветиться в «Каменном пони», вас уже обвинили в двух непростых убийствах, и это при том, что все уверены, что у вас один пистолет. Хотите знать, какие полномочия получила моя группа? – и, уж не знаю, врала она или нет, но сказала: – Установить местонахождение, нейтрализовать, организовать прикрытие. Главное – поменьше шума, вот чего хотело начальство, но больше всего оно заботилось о том, чтобы все снова оказались в безопасности.

– Куда теперь? – спросил я перед следующим поворотом. – Тут кругом жилые дома.

– А сейчас вы считаетесь в бегах, – продолжала Кэри, – и известны как безжалостные убийцы-параноики. Вооруженные пятью стволами, отобранными у моей команды, с кучей полных обойм, гранатами…

– Интересно, черт возьми, как это вы собирались прервать наше веселье без шума? – поинтересовался Рассел.

– Гранаты безопасные, вроде шутих, – объяснила Кэри. – То ли еще будет. Пистолет, стреляющий дротиками с транквилизатором? Следующая команда не будет возиться с такими тонкостями. Вы уложили двух агентов. Захватили меня. Начальство спишет меня как получившую тяжкие ранения или убитую. Теперь они будут травить вас как бешеных псов.

Мы ехали сквозь тьму, в которой спала Америка.

– Ну уж, – протянул Рассел, – будто мы – цвет преступного мира.

– Можете не сомневаться, – незамедлительно последовал ответ.

В окнах дома, мимо которого мы проехали, мелькнули огни.

– Вот почему все это превратилось в такой тяжелый случай, – сказала Кэри. – Для всех нас. И вот почему, если вы не дадите мне шанс вернуть вас, они вас просто раздавят.

– Мое излюбленное, – прошептал Зейн.

Поняла ли Кэри всю жесткую иронию шутки Зейна? Я призадумался. Понимала ли она, как и без того давит его каждый сон, каждый кошмар? Понимала ли, что страх изнасилования, который она испытала, когда его руки шарили по ней, – мнимый, потому что это плод безумия? Понимала ли, что мое сумасшествие не удержит меня от…

– Налево!

Я со всей силы нажал на тормоза, рискнул мигнуть красными задними фарами.

– Рассел, гляди – вот этот старый дом с частоколом и большим гаражом. Крыльцо завалено газетами. Почтовый ящик переполнен.

– Понял!

– Мы объедем слева. А ты – в глубокую разведку. Пошел!

Эрик притушил верхнюю лампочку «БМВ». Рассел осторожно выбрался через переднюю дверцу и прикрыл ее, еле слышно щелкнув замком. Он остановился вне конуса света наших фар и, прежде чем я свернул налево, исчез из поля зрения моего зеркальца.

После нашего седьмого круга Рассел материализовался, возникнув из живой изгороди, окружавшей намеченный дом, помахал мне рукой, чтобы я припарковался на другой стороне улицы, и разминочным темпом подбежал к моему окну, когда фары погасли.

– Круто! – шепнул он. – Это надо видеть!

– Хейли, – сказал я, заглушая шумный мотор, – садись за баранку. Эрик, проверь ее наручники.

Мы с Расселом пробрались между пристроенным гаражом старого дома и соседским частоколом. Кругом было тихо. Дверь черного хода скрипнула, когда мы ее приоткрыли и, проскользнув сквозь внутреннюю дверь, ползком пробрались на кухню с линолеумным полом.

– Не заперто, – шепнул Рассел.

– Предместье, – прошептал я в ответ, – но все же…

– Я посмотрел наверху, – все так же приглушенным голосом сказал Рассел, проползая вокруг холодильника. – Три пустые спальни, ванная. Внизу забитая мусором столовая, гостиная, кабинет со старым шведским бюро и эта вот кухня. Я решил, что я один.

Пистолет в кобуре у меня на поясе внезапно потяжелел на целую тонну.

Рассел приоткрыл дверь. Луч света пронзил темноту. Меня окатило запахами гаража: там пахло бензином, резиной покрышек, маслом, цементом, металлическими инструментами, летней, уже наполовину пожухшей травой, приставшей к лезвию газонокосилки.

Возможно, к ним примешивался какой-то другой запах.

– Уже проверил, – доложил Рассел. – Окон нет.

– Что?..

– Давай зайдем.

Назвать это место гаражом было бы несправедливо. Лучше обозначим его как пещеру, освещенную лампами дневного света под потолком. Это была мечта механика, где вполне могло поместиться четыре машины. Две стены заняты верстаками. Огромный красный ящик с инструментами. Гидравлический домкрат. Переноски. Канистры с маслом. Номерные знаки всех американских штатов, приколоченные к одной стене.

Белый «кадиллак» 1959 года высился посередине, как венценосец на троне. Величавые хвостовые стабилизаторы. Поднятый капот усиливал сходство поблескивающей машины с ревущим зверем.

Тело мертвого мужчины стояло на четвереньках, упершись лбом в груду канистр из-под масла. У него были редкие, растрепанные седые волосы. Одет он был в серый кардиган поверх хлопчатобумажной рубашки и джинсы.

– Сердечный приступ, – заявил Рассел.

Струя теплого, ласкового воздуха веяла на нас из стоящего в углу обогревателя.

– Я проверил, он уже окоченел.

Я посмотрел на Рассела.

Тот взглянул на меня.

– Сработает, – сказал он.

Я кивнул.

Рассел бегом бросился через кухню в ночь.

Огни погасли. Тьма поглотила меня и весь гараж. Запахи плавали в темной пустоте. Запахи бензина и холодного металла, масла и цементного пола, струи теплого воздуха, треплющего волосы над кожаным воротником. Я слышал только собственное дыхание и глухой стук под ребрами, биение сердца стоящего на коленях мертвеца. Мертвец маячил передо мной на фоне белой звероподобной машины, разинувшей пасть, чтобы поглотить меня, точно так же, как тьма поглотила нас обоих. Очертания зверя были невидимы, но ощутимы. Я знал, что он здесь. Знал, что он знает, что я стою на этом цементном полу. Знает, чего ему хочется. Знает, что я не могу отказаться.

Именно тогда я понял, что даже наши контрабандные таблетки дали вспышку.

Если даже у меня эффект проходит, то что же говорить об остальных?

Еще четыре дня в пути. Я подумал, что без лекарств у нас осталась еще пара дней до того, как… А сейчас…

В металлическую дверь гаража постучали. Условным стуком, которым мы, еще находясь в Замке, предупреждали Малькольма, что это мы.

Я включил рубильник.

Электрический мотор с резким, неприятным звуком поднял дверь гаража. «БМВ» на холостом ходу стоял на подъездной дорожке, погасив фары. Как только «БМВ» медленно въехал в гараж, я с глухим металлическим скрежетом опустил дверь. Хейли, сидевшая за рулем нашей угнанной машины, выключила зажигание.

Зажглись фонари в гараже.

Мы все стояли, глядя на тяжело свалившийся на пол седовласый труп.

– Это мог быть я, – сказал Зейн.

– Да, – согласился Рассел, – но это не ты. Похоже, миссис Смерть вынудила старика встать на колени и обставить все как казнь.

– Это всегда казнь, – вздохнула Хейли.

– Никому его не трогать, – сказал Зейн. – И поосторожнее тут. Совсем ни к чему привлекать внимание соседей или патрульных.

– Эрик, – попросил я, – выруби обогреватель.

Рассел снял моток веревки для развешивания белья с крюка на стене. Они с Зейном завели Кэри внутрь. Хейли караулила у темного окна гостиной. Я выскользнул на улицу забрать почту и газеты с крыльца. Обшарил дом, включил необходимый нам свет.

– Его зовут… то есть звали Гарри Мартин, – сообщил я нашему оперативному совету, собравшемуся в гостиной.

Наверху Рассел стоял на часах возле Кэри в самой удаленной от любого выхода спальне. Мне эта мысль нравилась. Рассел и Кэри наедине в спальне. С оперативной точки зрения это было идеально. И не надо ко мне придираться.

– Ему был семьдесят один год, – сказал я о человеке, на чьих стульях мы расселись. – Насколько могу судить, никогда не был женат, детей не имел. Владел бензоколонкой. Был завсегдатаем боулинга. Я проверил его телефонную карту. Пять звонков за шесть дней, три из них оказались несущественными.

– Заказы по телефону, – пояснил Эрик.

– Два остальных произведены несколько дней назад. Звонок в местную аптеку и личный.

– Возможно, просто ответ на его послание, – покачал головой Зейн.

– Таким образом, никто не знает, что он мертв, потому что никому не было дела, что он жив, – подытожил я. – Даже если кто-нибудь кроме нас заметил, что газеты валяются на крыльце, а почта не вытащена из ящика, всем было наплевать.

– А что насчет соседей? – спросила Хейли.

– На холодильнике примагничены три карандашных рисунка. Но я посмотрел имена двух парнишек, которые нацарапали их, чтобы подписать свои шедевры, а потом увидел их карточки после окончания средней школы на стене для фотографий.

– Соседские детишки, – сказал Рассел. – Дело прошлое.

– На остальных снимках его родители или старики. Друзья, которые у него были в шестидесятых и семидесятых. Золотистый ретривер в шляпе для пикника в этой гостиной, на заднем плане – президент Клинтон, выступающий по телику. Более поздних фотографий нет.

– На календаре в кухне тоже не больно-то много понаписано, – добавила Хейли. – Визит к врачу, который подбирает очки, к дантисту. На следующие несколько недель больше ничего не намечено. И долго мы здесь пробудем?

– По крайней мере, до завтра, – ответил я. – Кэри права…

– Если это ее настоящее имя, – заметила Хейли.

– Она права, – продолжал я. – Как только ребята, которых мы поколотили, доложат об этом начальству, всю систему приведут в состояние повышенной боевой готовности и пошлют толпу полицейских, науськав их на бешеных псов.

– Как долго мы сможем здесь оставаться, прежде чем?.. – Хейли кивнула в сторону гаража. – И я имею в виду не только запах.

Я пожал плечами; сердцем и мыслями я был наверху.

36

– Прости, что так вышло, – сказал я Кэри.

– Спорю, ты говоришь это всем девушкам, которых похищаешь.

Она лежала на узкой кровати, покрытой белой простыней, светлые волосы разметались по белой подушке. На ней была дешевая блузка, черные брюки в обтяжку. Она лежала босиком. Скованные наручниками руки покоились на животе. Она была практически спеленута, привязана к кровати милями белой бельевой веревки. Похожа на мумию. Глаза впились в потолок.

– Кэри Руд – твое настоящее имя?

– А что?

– Мне все равно, как тебя называть, но хотелось бы знать, кто ты на самом деле.

– Все, что от меня требуется, – это назвать свое имя, чин и серийный номер.

– Если ты делаешь только то, что от тебя требуется, то многого от тебя не добьешься.

– Пока так и было.

– Да-а, – сказал я женщине, коконом лежавшей на кровати. – Теперь понятно.

– Как эти придурки еще работают на тебя? – спросила Кэри.

Я пожал плечами. Не говори, что лекарства скоро перестанут действовать.

– Надеюсь, ты не будешь метаться вокруг кровати и визжать, как Рассел?

Может, она уже вообразила, что мы дошли до точки?

– Рассел не причинил бы тебе вреда… если, конечно…

– Подставь свое «если, конечно» в уравнение и в общей сложности получишь «кто знает».

– Мы пытаемся.

– Что пытаетесь?

Тут я рассказал ей про доктора Фридмана. Про кровь на его ухе. Про сестру Смерть, и застывшего в дверях Рассела, и как Зейн, пытаясь спасти свою жизнь, случайно помог сестре Смерть расстаться со своей. Про матрицы. Про увиливающую от прямого ответа операторшу телефонной связи. Про Кайла Руссо.

– По крайней мере, – сказала она, – в твоих фантазиях и фантазиях Рассела есть своя логика.

– Это ты была за дверьми той квартиры в Нью-Йорке?

– Конечно, – ответила Кэри.

– Хотел бы я знать, когда ты врешь.

– А я хотела бы знать, когда ты вменяемый, а когда нет.

– Какой сейчас стиль работы в ЦРУ?

– А почему ты так уверен, что я из ЦРУ?

– Не такой уж я простак. Глушители и удостоверения личности от различных агентств – ФБР так не работает. К тому же, если бы Управление позволило Бюро и другим организациям получить полный доступ к информации и пуститься за нами по следу, в прессе и новостях появилась бы какая-нибудь история для прикрытия. Нет, ты и твоя команда – из моей старой фирмы и работаете втихаря.

– Ад кромешный – вот во что превратилась твоя старая фирма. – Она по-товарищески мне улыбнулась. – Слушай, мы бы могли взять тебя обратно. После одиннадцатого сентября мы наняли кучу чиновников, исполнителей, кабинетных крыс, специалистов по связям с общественностью, вместо того чтобы положиться на уличных ищеек. Но теперь все наконец поняли, что такими парнями, как ты, разбрасываться нельзя.

– Благие намерения.

Кэри пожала плечами, насколько позволял ей спеленавший ее кокон.

– А теперь ты со своими благими намерениями будешь пытаться выудить ответы из меня?

– Я мог бы задать тебе один-единственный вопрос, но ты можешь не знать на него ответа, а если и знаешь, то соврешь – так какой смысл?

Прошло три минуты, прежде чем она клюнула.

– Ладно, сдаюсь. Так какой же твой самый важный, один-единственный вопрос?

– Ты сознательно работаешь на оппозицию внутри Управления? – спросил я. – Это единственный сценарий, который делает из тебя нашего заклятого врага. Если бы доктора Ф. убили люди извне, то все Управление – и ты в том числе – прикинулось бы, что ничего не произошло. Из пушки по воробьям. Но если доктора Ф. убила оппозиция, то либо ты одна из них, либо их марионетка. Впрочем, невинная марионетка.

– Это из-за таких, как вы, я окончательно запуталась.

– Да и мы порядком тоже. Потом, у меня нет времени… да и желания искать другие ниточки, за которые дергают тебя.

– Так ты считаешь, я из оппозиции?

– Нет.

– Почему?

– Ты слишком добрая.

– Не такая уж и добрая. Просто вы меня нейтрализовали.

– Я вовсе не хотел сказать, что ты само совершенство. – Я пожал плечами. – Я говорил про… чутье, веру.

Кэри отвернулась.

– Как тебе машина в гараже? – ненароком спросил я.

– Этот белый «кэдди»?

«Да! Точно!»

– Вы что, вообразили, что все будут глазеть на это чудо света, не обращая внимания на его пассажиров? Не сработает.

– Приходится брать то, что тебе достается, – сказал я.

– Что у тебя с бровями? – нахмурилась Кэри.

– Не волнуйся! Все в порядке. Просто обжегся.

– Да я и не волнуюсь.

– Мы не хотели причинить тебе боль. Я не позволил бы сделать тебе больно. Там, в машине, когда Зейн…

– Он трогал меня не как женщину. Можешь ему доверять.

– Абсолютно доверяю! Абсолютно. Он не стал бы. Не смог. Он хороший человек.

– А ты?

– У каждого свое.

– Да, – ответила Кэри. – То-то оно и видно.

В этих словах что-то кроется! Она никогда просто так не сказала бы ничего подобного!

– Виктор? Виктор!

– А? Да!

– Зачем ты в это впутался? Я понимаю, ты – человек беспокойный, но ведь ты сам сказал, и правильно: не такой уж ты простак, умеешь постоять за себя, и у тебя чертовски ясный ум. Убедительный, проницательный. Словом, всякое такое…

– Короче – в свое время – такого еще поискать.

– Ну а сейчас?

«Да, – подумал я, – что сейчас? Четыре дня в пути, и я уже поплыл. А как же остальные… Мы можем не продержаться вместе целую неделю, прежде чем снова свихнемся».

– Что ты собираешься со мной делать? – спросила Кэри.

– М-м-м…

– Можно договориться, – сказала она.

– Ладно.

– Во-первых, придется тебе меня развязать.

– Нет, так не пойдет.

– А как пойдет?

– Если я скажу – поверишь?

– Вик… Они вкратце рассказали нам историю каждого из вас. Я знаю и про Малайзию, и про ту женщину…

– Дерию, – подсказал я.

Кэри покачала головой:

– Не будем ворошить прошлое.

– Верно, лучше не надо.

– Так что ты собираешься делать? – снова уставилась она на меня.

– Ты разве не слышала? – удивился я, понимая, что сейчас не место и не время рассказывать ей все. – Я же псих.

– Я знаю про две твои попытки покончить с собой. Я понимаю, как тебе больно.

– Надеюсь, что нет, – еле слышно проговорил я.

– Если мы поговорим о…

– Спи, – сказал я, и Кэри услышала в моем голосе нотки тюремного надзирателя. – Я дежурю первый. И буду здесь. Охранять тебя.

– Или зачем-то еще?

– Да, – ответил я. – Да.

Я выключил свет, оставив Кэри лежать на кровати. А сам сел на стул. И, сложив ангельские крылья, канул во тьму.

37

В тот декабрьский день тысяча девятьсот девяносто девятого года ливень пулеметными очередями хлестал по окнам интернет-кафе «Блейдраннерз» в Куала-Лумпуре. Впрочем, экспатрианты, разместившиеся внутри этого малайзийского оазиса, урагана почти не ощущали. Перуанская исполнительница баллад Таня Либертад стенала что-то по-испански из музыкального автомата, стоявшего в баре рядом с курящимися благовониями. На экране компьютера гонконгский киберковбой Хонки, в черных очках, вел ураганный огонь по вурдалакам, которые лопались, как мыльные пузыри, оставляя после себя только мокрое место. Снаружи было семьдесят девять градусов по Фаренгейту, а скоро, когда ливень стихнет, превратившись на солнце в туманную дымку, станет и того жарче.

Я сидел за столиком, прихлебывая пиво, лицом к дверям, а спиной к двум австралийским девицам, которые ныли о том, как хорошо было бы съездить в Таиланд покурить опия, вместо того чтобы зря тратить рождественские каникулы в этой до посинения скучной Малайзии. Мне страшно хотелось почитать их мельбурнскую газету, заголовок которой броско рассказывал о самовлюбленных подростках, устроивших резню среди своих соучеников в средней школе в Колорадо, как если бы жизнь была компьютерной игрой. Но общественные новости не входили в мое оперативное задание.

Мои часы показывали 4.17.

«Теперь в любую минуту», – подумал я.

Над входной дверью звякнул колокольчик.

Дерия вбежала вместе с двумя своими подружками, складывая зонтик и смеясь. Она отряхнула от дождя свои веером рассыпавшиеся каштановые волосы, и я нутром почувствовал, что пропал.

Дерия и ее коллеги заказали столик. Они прикинулись, что не замечают меня, но в смысле притворного соблюдения приличий женщины – настоящие колдуньи.

Над входной дверью звякнул колокольчик.

В кафе стремительно ворвался Питер Джонс; он вымок до нитки, так что никому и в голову бы не пришло, что он всего лишь перебежал улицу. Драматическим жестом он утер глаза.

И явно первым заприметил Дерию и ее коллег.

– Привет, подруги! – воскликнул Питер. – Какие же вы предсказуемые! По пути на работу остановиться, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного, погреться или подсушиться, уж не знаю… И… О боже! Да это же Виктор!

Женщины за столиком, куда плюхнулся Питер, устремили свои взоры на меня.

– Виктор! Что ты делаешь здесь? Нет, погоди, что ты делаешь там,когда я здесь,и главное, сегодня, когда у меня праздник? Садись сюда.

Питер провел меня к стулу, который втиснул между собой и Дерией.

Блондинистая англичанка, которую Питер позже представил как Джулию, спросила:

– Чему это ты так радуешься, Питер?

– Все дело в том, – ответил тот, откидываясь на своем стуле и ухмыляясь, – что я такпривязан к родному дому!

– Но как же ты собираешься улаживать дела с законом, когда вернешься в Нью-Йорк? – спросила Шабана – старшая из женщин, говорившая по-английски с бомбейским акцентом. – Конечно, ты невинен как младенец и к наркоторговле никогда отношения не имел…

– Только не в таблетках! – прервал ее Питер с притворным ужасом.

– Но, – возразила Шабана, – как же так получается, что после двух лет ты теперь можешь вернуться домой?

– Все просто, сейчас объясню, – сказал Питер, жестом показывая, чтобы ему принесли пива. – Я располагаю достаточным авторитетом, чтобы судья наконец-то уразумел, в чем дело.

– И все же, – вступил я, – советую тебе следить за каждым своим шагом, ничего не делать с бухты-барахты, иначе свет в конце туннеля исчезнет и тебе будет еще хуже, чем прежде.

– Абсолютно верно! – Питер выпрямился на стуле. – Надеюсь, все всех знают?

Все, жестикулируя, стали наперебой представляться друг другу, и, убедившись, что все действительно знают всех, Питер напоследок сказал:

– А это, Виктор, Дерия Самади.

Каштановые волосы обрамляли худощавое, с мягкими обводами лицо. Ее загорелая кожа была медовой, глаза – голубые и прозрачные, как только что наполненный бассейн.

– А вы американец, – сказала она.

– Есть вещи, которых не скроешь.

Дерия пожала плечами:

– Некоторые стараются.

Питер поспешил прийти мне на выручку.

– Только не Виктор. Несгибаемый парень. Я имею в виду, мы как-то ехали вместе в битком набитом автобусе где-то в глухих предместьях, но…

– Отдохни, Питер, – попросил я.

– …но, – без умолку продолжал трепаться Питер, уже, возможно, поднакачавшийся контрабандным зельем из Бангкока, – мы со всеми передружились, даже Виктор, который обычно слоняется по Азии, занимаясь мордобоем.

– Как по-американски, – раздался голос Шабаны.

– Дело не в этом, – сказал я. – Боевые искусства имеют отношение скорее к цельности человеческой натуры, чем к насилию. В первый раз я приехал сюда по литературному гранту. Пятый год живу на Тайване. Преподаю английский, путаюсь под ногами почти во всех классических школах. Последние несколько лет преимущественно тай-ши.

– И еще я забыл сказать: он – поэт! – выпалил Питер, под воздействием наркотика ставший безудержно разговорчивым.

– Правда? – спросила Дерия.

Я пожал плечами, подражая тому, как это сделала она.

– Подающий надежды.

– Скажите уж сразу – большие надежды, – ухмыльнулась англичанка Джулия.

Моя вежливая, но бесстрастная реакция дала ей понять, что меня это не интересует. Джулия вернулась к своему пиву.

Это позволило мне обернуться к Дерии:

– А вы из…

– Из Турции. Мы вместе ходили в школу для женщин на гранты от неправительственных организаций, фондов: никакой политики, никакой религии…

– Уж конечно! – решила пошутить Шабана. – Если все, чем ты занимаешься, называется оказанием поддержки женщинам, то понятно, что ни в какую религию, ни в какую политику ты не вляпаешься!

Дерия и Шабана усмехнулись друг другу и чокнулись чайными чашками.

Питер хлопнул в ладоши:

– Замечательная мысль! Вы все поможете мне переставить мебель в вашей школе… такая маленькая-миленькая школка, Виктор, и вообще они делают прекрасное дело, к тому же нелегкое в стране, где официально исповедуется ислам… а при моей больной спине…

Все три женщины дружно заохали.

– Да будьте же вы людьми! – простонал Питер с виноватой улыбкой. – А ты, Виктор, просто твердолобый.

Джулия сверкнула улыбкой, как лезвием кинжала:

– И правда идея. Используйте ваш лоб на благо общества.

– Именно, – отразил я ее выпад. – Все дело в том – «во зло» или «на пользу».

Питер сменил тему, стал препираться с Джулией и шутить, пока все дружно не расхохотались.

Дерия смеялась от души.

Я не спал, когда за окном, возле балкона раздались пронзительные крики обезьян. Многоквартирный дом, куда поселило меня Управление, находился на внешнем периметре К.-Л. Мусор моей видимой жизни был разбросан вокруг, дабы обеспечить мне прикрытие. Сообщения с моего ноутбука миновали подцензурную властям интернетовскую деятельность через одну из сотен пиратских спутниковых «тарелок» на крыше здания. Мой аппарат передавал кодированные электронные письма. Так, например, от меня поступало сообщение: «Установил связь с агентом, имевшим доступ. Веду». Из Лэнгли отвечали: «Не сбавляйте обороты. Все санкционировано».

Обезьяны пронзительно кричали на верхушках деревьев достаточно близко от моего балкона, чтобы запрыгнуть на него и укусить меня. Или зашвырнуть на него змею – пусть она сделает за них грязную работу.

Накануне мы переставляли мебель до десяти вечера – не самое позднее время для К.-Л., где значительная часть «дневной» жизни означает игру в прятки со знойным солнцем. Говоря «мы», я имел в виду Джулию, Шабану, Питера с его больной спиной, Дерию и себя. Домой я вернулся около полуночи. Заря должна была бы застать меня за тренировкой тай-ши на бельведере, где я маскировал приемы других боевых искусств этим уже по определению обладавшим тайными функциями замедленным балетом. Вместо этого я стоял на балконе с чашкой кофе, прислушиваясь к пронзительным крикам обезьян.

– Ты что-то сказала? – прошептал я, наподобие киноактера, в сгустившийся воздух.

Пурпурные штормовые облака клубясь неслись по небу.

Агентство припрятало для меня раздолбанную «тойоту» в подземном гараже моего дома и мотоцикл – в мастерской по ремонту телевизоров в Бангсаре, преимущественно населенном экспатриантами, но я поехал в город на автобусе по суперхайвею, начинающемуся от аэропорта К.-Л., взлетно-посадочные полосы которого были построены компанией, связанной с богатейшим героем (родом из Саудовской Аравии) негласной американской войны против советской оккупации Афганистана – Усамой бен Ладеном, посланцем небес с чахлой бородой.

Пока я ехал, начался дождь. Автобус, надсадно гудя, ехал в самый центр К.-Л. За окном, параллельно дороге, тянулась дренажная канава. За ней был проложен скрытый канализационный коллектор. За коллектором проступала ощетинившаяся колючей проволокой стена. За этой изгородью прятались чахлые местечки, скопище лачуг, по жестяным крышам которых дождь барабанил со сводящим с ума оглушительным грохотом, а вся политическая власть диктовалась мусульманскими медресе.

Дерия и ее коллеги вошли в «Блейдраннерз» в 4.19. Наряд Дерии составляли белая блузка и узкие брюки цвета хаки. Шабана и даже Джулия помахали в знак приветствия и не переглянулись, когда Дерия прошла к моему столику. В конечном счете предложенные мной книжки были напрямую связаны с английским, который она преподавала (плюс машинопись и умение словесно оформить мысль). Шабана вела программирование, следила за деторождаемостью и проблемами женского здоровья. Джулия специализировалась на бухгалтерском учете.

Сегодня – никакого пива. Я взял коку. Дерия заказала чай – не переслащенный на малайзийский вкус, – чтобы побрызгать им на попкорн.

Сначала она взяла книгу английских переводов китайской классической поэзии, которую можно было использовать с китайскими учащимися. Потом – книгу в мягкой обложке.

– А кто такой этот Уильям Карлос Уильямс? – спросила она.

– Американский поэт, умер до того, как мы появились на свет. Днем лечил, а по ночам писал стихи. Вроде комического книжного персонажа. Одна из докторских диссертаций, которую я, видимо, так никогда и не закончу, как раз по нему.

Она вся зарделась, когда взгляд ее упал на томик, который ребята-шутники из ЦРУ сначала хорошенько намочили, а потом высушили с помощью средства для сушки белья.

– Так у вас есть Руми на английском! Его стихи перевернули всю мою жизнь! Я всем про это рассказываю! Однажды, когда я еще ходила в колледж в Анкаре, я услышала по радио этот голос, и оказалось, что это стихи Джалаледдина Руми! Фантастика! Он тронул меня до глубины души!

– Счастливая вы.

– А в Америке поэтов передают по радио?

Рассел был еще в будущем, поэтому я сказал:

– Нет.

– Печально. – Она опустила глаза, сделала маленький глоток чая. – А вы и правда поэт?

– Нет, если учесть число людей, читавших мои стихи.

– Число читателей не имеет никакого значения. – Уголки ее губ чуть приподнялись в улыбке, когда она лукаво кивнула на черную сумку, которую я носил на плече: – Это для стихов?

Я пожал плечами.

– А-а-а. Понятно. Все правильно, очень по-американски. А теперь вы должны пригласить меня к себе домой посмотреть – как это будет по-вашему? – ну, вроде татуировок.

– Вы хотите сказать гравюры?

– Да! Совершенно верно! Гравюры. – Видно было, что ее разбирает смех. – Но мне кажется, что для рандеву, о котором мы говорим, подходят как раз татуировки.

– У меня нет ни одной.

– Вы представляете? Пометить себя каким-нибудь знаком, который потом придется носить до самой смерти. Кто может быть настолько уверен, что то, что кажется нам важным сегодня, останется таким до самого конца? – Она сделала еще небольшой глоток чая. – Так, значит, вот что вы собирались сделать? Пригласить меня куда-нибудь послушать ваши стихи? Вот какие у вас уловки?

– Для вас я не приберег ни одной.

– Докажите.

Журнал, который я робко извлек из своей черной сумки, был действительно очень даже потрепанный, в синем, похожем на картонный, надорванном переплете и назывался «Северное обозрение». В отличие от моего азиатского гранта ЦРУ не потребовалось оркестровать его содержание на свой лад.

– Я только… – прошептала Дерия. – Нет. Я рада, что для этого вам не придется никуда меня тащить. Что вы поняли про татуировки. И все же захватили это с собой. Можно посмотреть?

И вот я перевернул первую страницу со своей публикацией, где в разделе «Дом» Дерия прочла мои двадцать четыре строчки о птицах – какая нелепость! – строящих гнезда на деревьях, которым суждено стать виселицей.

– Я был тогда молодой, – сказал я в ответ на ее вопросительный взгляд. – Знал все на свете.

– А дальше? – спросила Дерия.

– Это я написал пару лет назад, – сообщил я, переворачивая страницу.

И она прочла мои восемь строчек, озаглавленные «Зеркальный блюз», о том, что «все, никогда не написанные нами стихи, носят громкие названия и содержат глубокий смысл».

– Хороший признак: вы преодолеваете свою уверенность в том, что готовы изречь истину, – сказала Дерия. – Но вы еще слишком молоды, чтобы так о многом сожалеть.

– Вы думаете?

– Для вас, американца… думаю, да. – Она закрыла журнал. Вернула мне. На лице ее появилась широкая, очаровательная улыбка. – Теперь я видела ваши татуировки.

Она встала. Положила три книжки со стихами других поэтов в перекинутую через плечо сумку вместе со своими блокнотами, учебниками и закрывающей лицо и тело чадрой, которую надевала, когда приходилось посещать мусульманские кварталы.

– Когда я снова смогу вас увидеть?

– Так скоро? – спросила она.

– Нет, скоро не получится. – Правда сама собой вырвалась у меня, прежде чем я успел остановиться. – И… не называйте меня больше американцем. Меня зовут Виктор.

– Я знаю, – сказала Дерия и повернулась, чтобы идти.

Потом снова повернулась ко мне и сказала:

– Завтра. Здесь же. В то же время.

Назавтра она пришла одна.

За двадцать минут мы успели переговорить о тысяче разных пустяков, пока вдруг «Блейдраннерз» не показался слишком… тесным. Дождь закончился. Городской воздух ласковой прохладой (подумаешь – какие-то семьдесят шесть градусов!) легко касался наших обнаженных рук и даже вдохновил сесть на один автобус, затем на другой, с которого мы, смеясь, сошли в центре К.-Л., где в деловом квартале «Золотой треугольник» были разбиты сады. Мы шли среди тропических цветов, глянцевый город переливался на солнце.