Текст книги "Святыня"

Автор книги: Джеймс Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

– Но записи восходят лишь к концу шестнадцатого века. Мы не знаем, как эту церковь затронуло распространение протестантства в Англии. Это были трудные времена для католиков.

– Реформация принесла перемены и проблемы всем церквям в этих краях, но относительно церкви Святого Иосифа я не нашел ничего особенного. Несколько представителей местной знати столкнулись с большими неприятностями, когда отказались присягнуть на верность Генриху Восьмому как главе англиканской церкви, но большинство решило смириться с этим ради поддержания мира. Кроме того, многие извлекли выгоду из перехода в иную веру. Генрих распродавал земли, оказавшиеся свободными после упразднения монастырей, и местное дворянство их скупало.

Что-то зашевелилось в памяти Делгарда, мелькнула какая-то беспокойная мысль, но каждый раз, когда он пытался сосредоточиться на ней, она исчезала, как спугнутый сон.

– В Бенфилде были и противостоящие друг другу группировки, – продолжал Фенн, – и это противоречие, вероятно, использовалось для продолжения вражды, возникшей еще раньше. Как бы то ни было, в архивах нет никаких записей, касающихся этого периода. И это опять-таки приводит к тому, о чем я говорил раньше.

Делгард наклонился к репортеру, словно слушая исповедь.

– Где-нибудь в церкви есть старый сундук? – внезапно спросил Фенн.

Священник удивленно взглянул на него.

– Старый сундук из вяза или дуба? – продолжал репортер. – Укрепленный полосами из суссекского железа. И да, еще: он должен иметь три замка.

Священник медленно покачал головой.

– Мне ничего не известно о подобном сундуке. Я его не видел.

– Может быть, он хранится где-либо еще?

– 1 Здесь есть только ризница и склеп. Уверен, ни там, ни там сундука нет.

– А в доме священника? На чердаке?

– Какого он размера?

– Точно не знаю. Примерно, пять футов на два Старинный, еще четырнадцатого века.

– Нет, в доме священника его нет. А почему это важно?

– Потому что в нем хранятся древние документы, церковные ценности, книги и записи. Я нашел упоминание о нем в архиве. Генрих Восьмой приказал, чтобы в каждой церкви за счет прихожан завели крепкий сундук, где хранились бы церковные записи. Это случилось в тысяча пятьсот каком-то году, но, согласно архивам, в Бенфилде уже был такой сундук еще за двести лет до того. В нем мы могли бы найти кое-что о церкви Святого Иосифа.

Делгард внезапно понял, что сундук действительно важен. Он имел какое-то отношение к ускользающей мысли, которая мелькнула в голове мгновение назад.

– Я осмотрю склеп позже, после мессы.

– Я могу проделать это сейчас.

Делгард поколебался, посмотрел на часы, и сказал:

– Хорошо. Пойдемте вместе в ризницу, и я дам вам ключи. Вход в склеп снаружи.

Он встал, высокий человек в черных одеждах, его глаза скрывались в тени. Фенн, все еще сидя, посмотрел на него снизу вверх и вспомнил, каким неколебимым показался ему священник при первом взгляде на него. Теперь часть той силы ушла, словно Делгард сжался – его энергия не исчезла, но убыла.

Хотя перемена была еле различима, Фенн не сомневался, что это не просто плод его воображения.

– Вас что-то смущает? – спросил священник.

Фенн отвлекся от своих мыслей.

– М-м-м, нет, просто задумался. Пойдемте за ключами.

Они пошли к ризнице, и их шаги неестественно гулко прозвучали под сводами церкви. Фенн взглянул на статую Мадонны. На ней не осталось ни единого белого пятнышка.

Глава 28

– Да ведь он голый! – закричал вдруг какой-то маленький мальчик.

Ганс Христиан Андерсен. «Новое платье короля»

Подсунув руки под ляжки, Бен елозил ягодицами по жесткой деревянной скамейке – и так и сяк. Мать с закрытыми глазами сидела рядом, не обращая внимания на шум вокруг.

У Бена прошел страх, теперь он видел кое-что и пострашнее мужчины со странным лицом: людей без ног, детей с огромными головами и бессмысленными выпученными глазами, женщин с невероятно распухшими, трясущимися, как студень, руками и ногами, и беспокойные глаза, смотрящие из бесформенных груд на инвалидных колясках.

– Мамочка, мне холодно, – пожаловался он.

– Тише! – одернула его Сью. – Сейчас начнется месса.

Она огляделась вокруг, удивляясь огромной толпе. Там и сям над морем розовых лиц развевались знамена, обозначая районы и религиозные объединения. На груди у многих сидящих в том же ряду, что и Сью, виднелись значки паломников из Лурда. На земле у ног Сью лежал обгоревший листок, с отвращением выброшенный одним из паломников, который получил его от девочки, лишь только ступил на церковные земли. Листок требовал пожертвовать последователям преподобного Сан-Мён Муна из «Церкви объединения», чтобы тот приобрел экономическое влияние. На сияющей с листка круглой, как луна, физиономии отпечатался грязный каблук, испортив товарный вид восточному Мистеру Счастье. Несколько облаченных в белое фигур, расположившихся на несколько рядов дальше, сначала вызвали у Сью недоумение – их яркие ленты и хламиды как будто не принадлежали ни к одному из известных ей духовных орденов, – но сидевшая рядом женщина, заметив удивленный взгляд, подтолкнула ее локтем и доверительно сообщила:

– Это просто светское общество. Они называют себя Рыцарями Святой Гробницы. Мы в Лурде часто их видим.

Сью и Бену посчастливилось сесть неподалеку от недавно устроенного алтаря, который возвышался на помосте в пяти футах от земли, чтобы все собравшиеся могли видеть церемонию. Молодой священник, исполнявший обязанности младшего распорядителя и знавший Сью как добровольную помощницу, заставил паломников потесниться на скамейке, чтобы выделить место для нее и сына Единственным свободным местом оставалась скамейка впереди, да и та теперь заполнялась духовенством, монахинями и элитой местного светского общества. Среди последних Сью увидела знакомые лица. Одним из них был человек по фамилии Саутворт. Он, тихо посмеиваясь, болтал о чем-то с епископом Кейнсом, как будто они дожидались начала концерта под открытым небом, а не богослужения.

По другую сторону от центрального прохода оставили свободным обширное пространство для инвалидных колясок, и на скамейках позади расположилась бригада скорой помощи из церкви Святого Иосифа, молодые женщины в накрахмаленных белых халатах – очевидно, частные сестры милосердия, и родственники инвалидов. Пресса не получила никаких особых привилегий, разве что журналистам позволили войти раньше остальных, и потому многим удалось найти места впереди, где они и собрались – одни были необычайно сосредоточены и держали блокноты наготове, другие, уже видевшие все это раньше (хотя, надо признать, и не совсем это) – отпускали недовольные замечания и подумывали, не будет ли святотатством закурить. Фоторепортеры сместились к краям скамеек, и многие примостились на корточках прямо на траве в центральном проходе, когда их отогнали от самого алтаря. Телеоператоров на луг не пустили, но за высокой изгородью вдоль дороги маячили их передвижные вышки, и телекамеры сфокусировались на перекрученном дубе и скромном помосте перед ним.

Некоторые из собравшихся негромко затянули гимн, со стороны других групп доносились протяжные молитвы.

Сью ощущала напряжение и знала, что все вокруг чувствуют то же. Во всяком случае, возбуждение в это воскресенье было явно сильнее, чем на предыдущей неделе. Ожидание нарастало. Даже у Бена разгорелись глаза, его обычная скука от «присутствия» ничем не проявлялась, на нее не было и намека. Он озяб, но Сью чувствовала, что его дрожь сродни ее собственной, вызванной отнюдь не холодом Причина была в радостном возбуждении, охватившем всех присутствующих. Вдруг всё затихли, а потом по толпе прокатился тихий стон, как при лицезрении чуда. В недавно проделанном проходе в стене, отделявшей луг от владений церкви, показалась Алиса.

Молли Пэджетт держала дочь за руку, и мать-настоятельница из монастыря провела их обеих к скамье перед алтарем. Лицо Молли побелело и исказилось от напряжения, но лицо Алисы не выражало ничего. Она не отрывала глаз от дерева и даже не взглянула на толпу, которая благоговейно взирала на чудотворицу. Воцарилось безмолвие.

Бен вскочил на ноги, стремясь увидеть то, на что смотрели взрослые, но ему не хватало роста, чтобы заглянуть через их головы. Прежде чем мать успела его остановить, мальчик забрался на скамейку и увидел Алису. Это не произвело на него никакого впечатления.

Фенн спустился по ступенькам, стараясь не поскользнуться на их замшелой поверхности, и вставил длинный ключ в заржавевший дверной замок. Ключ повернулся на удивление легко. Фенн толкнул дверь и несколько мгновений постоял, давая глазам привыкнуть к открывшейся за дверью темноте. Ему вспомнилась старая телепередача, которую он смотрел маленьким Она называлась «Внутреннее святилище» и каждую неделю начиналась с того, что медленно отворялась старая дверь в склеп и раздавался классический скрип. Ему в кошмарах снилась эта дверь и нечто страшное, что крылось за ней, но наутро воспоминания стирались, как мел – тряпкой. Однако теперь стояло утро, и это был не сон. Фенна встретил сырой, затхлый запах.

Репортер улыбнулся собственной нервозности. Делгард заверил его, что в церкви Святого Иосифа больше не держат в склепе покойников.

Фенн пошарил рукой по стене за дверью, нащупывая выключатель. Выключатель нашелся, и репортер включил свет.

Тусклая лампочка осветила четыре стены, и Фенн пробормотал:

– Чудесно!

Он вошел и ощутил, как под кожу прокрался свежий – нет, пробирающий до костей – холод. В дальней темной нише что-то метнулось прочь. На полу валялись картонные коробки. Посередине стоял старый стол с разбитой поверхностью, а к столу, как пьяная, прислонилась заляпанная деревянная стремянка. За кругом света маячили какие-то серые тени.

Фенн огляделся, надеясь сразу увидеть сундук, и его глаза различили под толстым слоем пыли какой-то приземистый прямоугольный предмет. Направившись к нему, Фенн промочил ноги в собравшихся на полу лужах. Присев на корточки, он протянул руку к заплесневелой крышке.

Монсеньер Делгард обернулся к собравшимся, его огромные руки лежали на бортиках кафедры, глаза смотрели в гущу ожидающих лиц, а не в лежащий перед ним молитвенник. Он резко набрал в грудь воздуха, его ссутуленные плечи почти выпрямились.

Боже правый, здесь тысячи, тысячи!

Зачем они пришли сюда? Что им нужно от ребенка?

Его сердце скорбело о пришедших больных, калеках и инвалидах, которые смотрели на священника горящими глазами, приоткрыв рот, с улыбками, оживившими затравленные лица О, Господь всемилостивый, помоги им в их вере! Не дай отчаянию поразить их! Случившееся с девочкой нельзя повторить, они должны понять это. Пусть сегодня все кончится! Покажи им, что здесь нет никаких чудес!

Два искусно встроенных в кафедру микрофона на несколько мгновений нестройно загудели.

Легкий ветерок коснулся страниц молитвенника.

Чувства собравшихся словно обдали священника волнами эйфории, и голова закружилась от этой направленной энергии. Бесчисленное количество раскрасневшихся лиц перед ним напоминало розовую гальку на колеблющемся пляже, подъем у входа на луг вздымался, как приливная волна, а высокие изгороди вдоль дороги напоминали морскую дамбу. «Безумие, – сказал себе Делгард. – Глупый обман, в котором должна принять участие Католическая церковь». Внизу ободряюще улыбался епископ Кейнс. Саутворт повернул голову и смотрел на толпу. Присутствовали и многие другие священники – как; залог истинности и божественности происходящего, пусть даже это и жульничество. Но нет, здесь нет никакого жульничества! Алиса Пэджетт – чистое дитя! Ее юная душа не может быть греховной. Возможно, это он, священник, греховен в своих сомнениях, греховен его отказ признавать то, что он видел собственными глазами. Возможно, ему не хватает смирения поверить, что это дитя способно вызвать такие духовные силы. Возможно…

Держа руки ладонями от себя, Делгард поднял их до уровня плеч и начал богослужение. Алиса внимательно наблюдала за ним, но ее глаза как-то остекленели и смотрели прямо сквозь него… смотрели… смотрели не на него… а на дерево…

Покрывало казалось липким на ощупь, и Фенну потребовалось сделать над собой усилие, чтобы взяться за него и сдернуть. Под покрывалом оказался деревянный ящик, и от света по крышке во все стороны разбежались крошечные черные твари. Фенн сразу понял, что это не тот сундук, который он ищет, – ящик был слишком мал и не такой уж древний, – но все же решил открыть его: кто-нибудь мог переложить документы туда. Замка не было, и он поднял крышку.

От поднявшейся пыли Фенн несколько раз чихнул и слезящимися глазами уставился на старые книги и бумаги. Когда он попытался достать их, крышка откинулась наотмашь. Книга оказалась потертым требником, написанным по-латыни. Мертвый язык. Использовать его могли разве что твердолобые религиозные фанатики, поскольку Ватикан решил, что современный язык неблагозвучен для молитв. Под верхней книгой лежала другая такая же, а под ней – еще одна: ящик был полон ими. Бумаги оказались пожелтевшими текстами гимнов. Вот и все. Фенн, разочарованный, закрыл крышку. Это было бы слишком просто.

Опершись руками на колени, репортер еще раз осмотрел склеп. Боже, как тут холодно! Он двинулся к центру; лампочка под железным колпаком всего в шести дюймах над головой отбрасывала на пол тени от носа и бровей. Два каких-то насекомых кружились вокруг лампочки, не ведая, что ищут смерти от этого лже-солнца.

Сколько древних костей крылось под этим полом? Фенн задумался. Языческие кости, останки нечестивцев. Не витают ли тут их души? Он осознал, что сам себя зачем-то запугивает, и мысленно дал самому себе пинка. «Давай, Фенн, действуй, а потом сможешь уйти!»

Последовав этому совету, он подошел к груде ящиков за кучей стульев в углу склепа и, немелодично насвистывая, стал ее разбирать. Достаточно просто просмотреть, не имеет смысла все внимательно разглядывать – он ищет старый большой сундук, слишком большой, чтобы его легко удалось припрятать. Старый радиатор отопления, потревоженный движением, начал скользить вдоль стены, к которой был прислонен, и со страшным грохотом упал на пол; шум эхом отразился от сырых каменных стен.

Фенн замер, сгорбив плечи, пока эхо не затихло. «Прошу прощения», – извинился он перед призраками.

Он вгляделся в серые силуэты, молчаливо маячившие неподалеку. Они стояли как чахлые привидения, и репортер, приблизившись, содрогнулся от их уродства. Их было четыре, и две статуи сохранили остатки блеклой краски на своих гипсовых одеждах, а две другие начинали жизнь белыми, но теперь почернели, почти как окружающий их мрак. «Там, наверху, есть одна ваша подруга, которая скоро к вам присоединится», – молча сказал им Фенн, вспомнив почерневшую, потрескавшуюся Мадонну. Ближайшей фигурой был безносый, с отбитым подбородком Христос Он словно что-то держал в согнутой руке, другая рука была по локоть отбита. Фенн слегка нагнулся, заинтересовавшись странным предметом «Очень мило», – пробормотал он, обнаружив, что Христос держит каменное сердце с торчащим из него, как яблочный черенок, крестиком.

Статуя сзади была выше, она вся выцвела и выглядела устрашающе. Вероятно, она тоже представляла собой Иисуса, хотя при отсутствии головы было трудно сказать наверняка: сохранился лишь остаток бороды. Следующая статуя была маленькая, как и первая. Чуть согнутая фигура изображала человека, несущего на плечах ребенка. Посох отсутствовал, и лица у обоих – у бородатого мужчины и у ребенка – были изуродованы, но Фенн легко догадался, что это святой Христофор и младенец Иисус.

Он быстро повернулся к лампочке, которая на мгновение потускнела.

– Не сметь! – крикнул он, и свет вновь разгорелся.

Фенн снова переключил внимание на статуи. В одной, самой дальней, чудилось что-то знакомое. Он прищурился, сетуя на тусклый свет. Металлический колпак, отсекая половину лучей, помогал мало. Протиснувшись мимо первой статуи, репортер уставился в просвет между двумя следующими, преграждавшими путь. Лицо четвертой статуи, невидящими глазами смотрящее назад, было то же, что у статуи наверху. Это была Мария, и выглядела она совершенно безмятежной.

Фенн озадаченно нахмурился. На расстоянии казалось, что фигура находится в таком же бедственном состоянии, как и другие – запачканные, потрескавшиеся, с отбитыми частями, – но, вероятно, просто плохое освещение бросало обманчивые тени, поскольку при ближайшем рассмотрении никаких дефектов или грязи на статуе не обнаружилось. Фенн попытался протиснуться еще ближе – было что-то странное в ее невидящих глазах…

Положив одну руку на безголовую фигуру, он наклонился вперед. Белое лицо улыбалось. И у репортера возникло жуткое чувство, что глаза видят его. Другой рукой он коснулся святого Христофора, и фигура с ребенком опасно покачнулась. Фенн придержал статую и придвинулся поближе к Деве в тени. Вероятно, это была игра света – улыбка на каменных губах как будто стала шире. Он поморгал Губы статуи приоткрылись.

Фенн словно отупел, как будто какую-то часть мозга поразил леденящий холод. Глаза без зрачков гипнотизировали. Его дыхание участилось, но он не замечал этого. Ему нужно добраться до этой статуи, прикоснуться к ней, ощупать эти приоткрытые губы.

Свет стал тусклее. Или так казалось, потому что Фенн весь сосредоточился на этих влажных губах, этих пронзительных глазах? Сзади послышался неясный шум, но репортер не обратил внимания на звук и не заметил мерцания.

Оставался всего лишь фут, может быть, несколько дюймов, но он не мог пробраться дальше – не пропускали другие статуи. Фенн наклонился вперед, вытянул шею, и два «охранника» Марии тут же начали опасно крениться в его направлении.

Он не мог подойти ближе, но, прежде чем свет погас, статуя Марии двинулась к нему.

Священник: Братья и сестры, приготовимся к празднованию священного таинства, покаемся в наших грехах.

Ветерок зашевелил флаги и платки на головах, заиграл волосами на непокрытых головах. Люди закашляли в тишине. Где-то заплакал ребенок.

Священник: Господи, мы грешны пред тобой. Господи, помилуй.

Все: Господи, помилуй!

На вышке, возвышавшейся над полем, оператор удивленно уставился на свою камеру.

– Эй, что там происходит? – крикнул он, невзирая на продолжавшуюся мессу. – Напряжение скачет. Сделайте что-нибудь!

Священник: Господи, прояви к нам свое милосердие и любовь.

Все: И даруй нам спасение!

Оператор тихо проклял аккумулятор своего «Никона».

– Надо же! Выйти из строя именно сейчас!

Он не замечал, что некоторые из коллег столкнулись с той же проблемой.

Священник: Да помилует нас Бог, простит нам наши грехи и приведет нас к вечной жизни.

Все: Аминь!

Женщина-репортер, тихо что-то говорившая в свой миниатюрный кассетный магнитофон, нетерпеливо потрясла его, когда крутящиеся зубчики замедлились и остановились.

– Дерьмо! – выругалась она, сдерживая голос, и постучала магнитофоном по ладони.

Священник: Господи, помилуй.

Все: Господи, помилуй.

Священник: Помилуй нас, Боже.

Все: Помилуй нас, Боже.

Священник: Господи…

Монсеньер Делгард зажал руками уши, когда микрофоны невыносимо засвистели, а потом замолкли.

Из-под прикрытых век он видел, как Алиса встала со скамьи и пошла к нему.

Статуи с обеих сторон от Фенна с грохотом упали, и он упал вместе с ними. Он закричал, вдруг заметив, что вокруг кромешная темнота, и к крику присоединился стук камня. Что-то ударило репортера по пальцам, но он не почувствовал боли. Огромная тяжесть навалилась ему на плечи, прижав к полу, оглушив ударом Фенн инстинктивно попытался откатиться, но справа что-то мешало. Он в ужасе отпрянул, вспомнив о статуе Мадонны, как она двинулась, как она хотела его… желание в ее глазах…

– Нет! – завопил он, и его голос разнесся по пахнущему тленом помещению.

Репортер лягался, отпихивал, толкал, напрягался. Статуя была неимоверно тяжелой и всем весом прижала его к полу. Ему удалось вывернуться и одной рукой ухватиться за холодный камень. Камень был мокрым от слизи, и пальцы скользнули по его поверхности. Кое-где они пробежали, видимо, по плесени, но она ощущалась как мягкая, гниющая плоть.

Фенна бросило в жар, его кожу обдавало зловонное дыхание.

Ему удалось просунуть руку под неподъемный камень, и репортер закричал, упершись что было сил.

Со скребущим звуком статуя чуть-чуть соскользнула. Фенн повернулся, опираясь на локти, хватая ртом нечистый воздух, его грудь тяжело вздымалась. Во что бы то ни стало надо выбраться отсюда, сама темнота душила! Рассудок говорил ему, что склеп полон мертвыми, неодушевленными вещами, но воображение настаивало, что они могут двигаться, дышать, видеть. Могут трогать.

Его ноги скребли по сырому полу. Фенн зажмурился в темноте, боясь, что статуя сейчас задушит его. Дверь! Сквозь дверь проникал дневной свет! Нужно добраться до двери!

Он пополз по изуродованным фигурам через липкие лужи, образовавшиеся на неровном полу как застойные подземные озера, он сбивал в сторону ящики и все, что попадалось на пути. Потом попытался встать на ноги, но снова упал. Фенн отчаянно стремился к свету, отчаянно стремился вырваться из этих холодных, безжизненных пальцев, которые тянулись за ним из темноты…

Только свет мог снова превратить эти пальцы в камень. Но теперь в сером прямоугольнике дверного проема стояла какая-то тень, какая-то темная масса, которая заслонила свет, двинувшись к Фенну. Фигура протянула к нему руку.

Из толпы больше не доносилось ни звука, больше никто не кашлял, дети не плакали, никто не бормотал молитвы. Как будто все присутствующие как один затаили дыхание. И хотя происходящее видели только те, кто стоял рядом с помостом, какое-то массовое сознание породило напряженность, которая вихрем пронеслась по толпе, как рябь по поверхности пруда. Все, не дыша, смотрели на середину.

Потом из толпы донеслось приглушенное, сдавленное «а-а-а-ах!», когда по ступеням к алтарю поднялась крохотная фигурка. В глазах у всех светилось изумление. Телеоператоры на своих вышках только расстроенно застонали, сетуя на столь несвоевременную поломку генератора и не заметив, что их конкуренты столкнулись с той же проблемой. Полисмен за воротами, не зная, что происходит внутри, только нахмурился, услышав треск помех из портативного радиоприемника, когда попытался вызвать подмогу. Собравшимся вскоре стало не по себе, и кое-кто двинулся к забитому выходу с поля.

Делгард ощутил дрожь в коленях, когда по ступенькам к нему с радостным личиком поднялась девочка. Она была такая маленькая, такая хрупкая, а ее глаза видели что-то такое, чего не видел больше никто. Алиса прошла мимо, и Делгард ощутил, как все жизненные силы отхлынули от него, словно она непонятным душевным магнитом притягивала к себе энергию. Он покачнулся и, чтобы не упасть, ухватился за кафедру. Позади алтаря возвышался дуб – как черный перекрученный гигант, как маячившее вдали чудовище, которое словно манило к себе девочку.

Алиса встала перед деревом, и ее глаза полуприкрылись, так что между век виднелись белки. Она медленно подняла лицо кверху, словно смотрела на что-то в ветвях, и улыбка растаяла Белокурые волосы откинулись на спину, и девочка развела руки, будто для объятия. Ее учащенное дыхание, которое вырывалось короткими вздохами, стало замедляться, сделалось ровнее, глубже, спокойнее. И остановилось.

Воздух колебался вокруг нее, а над головой словно сгустились тучи. Но потом сквозь них пробилось солнце и залило чистым светом поле, алтарь, дерево.

Алиса медленно повернулась лицом к толпе, все ее хрупкое тело содрогалось от какого-то исступленного внутреннего восторга, и все присутствующие ощутили в себе прилив такого же восторга.

Алиса вдруг широко раскрыла рот, словно невидимое лезвие полоснуло ее, хотя улыбка осталась на ее лице и стала еще безмятежнее. Но вся толпа так же разинула рты, когда девочка начала подниматься в воздух.

– Фенн, черт побери, что с тобой?

Он прекратил борьбу и больше не пытался отпихнуть склонившуюся над ним фигуру. В голове начало проясняться, хотя панический ужас еще не отступил.

– Кто… кто это? – спросил он дрожащим голосом.

– А ты думаешь кто, идиот? Это же я, Нэнси!

Она снова протянула к нему руку, и на этот раз Фенн не оттолкнул ее.

– Нэнси?

– Да. Помнишь? Твоя подруга, которую ты кинул у ворот.

Он кое-как поднялся на ноги, и ей пришлось удержать его, когда Фенн попытался броситься в дверь.

– Успокойся, – скомандовала американка – Здесь вокруг много хлама – сломаешь свою чертову шею.

Нэнси взяла его под руку и удержала от поспешного бегства. Они пошли к двери. Но на последних шагах Фенн не выдержал, вырвался и бросился наружу. Нэнси догнала его на улице, когда он прислонился к церковной стене. Изо рта его текла слюна, словно его только что вырвало.

Нэнси дала ему несколько секунд, чтобы прийти в себя, потом проговорила:

– Ты, кажется, собирался рассказать мне, что там произошло?

Фенн только разевал рот, словно ему не хватало воздуха.

– Я была по ту сторону стены, – сказала Нэнси, озабоченная его состоянием, – и мельком заметила, как ты прошел через кладбище к лестнице, ведущей в склеп. Мне понадобилось время, чтобы проскользнуть мимо святой мафии. – Ее голос смягчился. – Что случилось, Фенн? Ты выглядишь так, будто столкнулся с настоящим призраком.

Он протяжно вздохнул и повернулся к ней. В его глазах стояли слезы, и, еле дыша, Фенн проговорил:

– Я… я… думаю, что… может быть.

Нэнси хмыкнула. Теперь, при свете дня, на свежем воздухе, ему самому это казалось смешно. Но он был там, он видел это.

– Там… там была фигура…

– Ты говоришь про статую. Я слышала стук, когда ты ее сшиб, но звук был такой, будто упала не одна.

– Их было четыре. Но одна… позади… статуя Марии… была не такая. Это была не статуя. Она двигалась.

– Эй, Фенн, ты это серьезно? Ты просто наткнулся на нее, и она опрокинулась. Я видела, как ты вылезал оттуда с совершенно безумным видом Кстати, почему ты копошился в темноте?

– Свет был. Наверное, лампочка перегорела.

– Да, и ты перепугался до смерти. И тогда, наверное, опрокинул статуи. – Она рассмеялась. – Очень мило.

Он покачал головой; все это казалось таким нереальным.

– А что ты искал? – Она насторожилась и перестала улыбаться.

– А? Ну, один сундук, старый сундук. Мы подумали, что он может быть в склепе. В нем могли оказаться некоторые ранние церковные записи.

– Давай спустимся и снова поищем.

Нэнси повернулась, но Фенн схватил ее за руку.

– Нет, его там нет. Я бы заметил.

– А ты уверен, что не просто трусишь?

– Я бы его заметил!

– Ладно, ладно, верю. Слушай, богослужение уже началось, так давай поспешим, чтобы не слишком опоздать. Как знать, может быть, сегодня опять день чудес. – Она взяла его за руку и потянула от стены, но, повернувшись к нему лицом, удивленно воскликнула: – Да ты весь дрожишь! Боже, ты действительно перепугался!

– Погоди минутку, я буду в полном порядке.

Но будет ли он в порядке, когда придет пора спать?

– Конечно. – Нэнси провела пальцем ему по щеке. – Успокойся. И мы тихонько пойдем на поле.

Она повела его от церкви, от черной дыры, ведущей в склеп, но то и дело поглядывала ему в лицо и хмурилась. Ей был понятен его страх, когда он повалил в темноте статуи, – она и сама испугалась, услышав тот грохот. От прогулки через кладбище с его замшелыми старыми могилами и покосившимися надгробиями ей стало не по себе даже при свете дня. Маленькие земляные холмики, разбросанные там и сям, тоже не улучшали атмосферу. А когда Нэнси подошла к лестнице, уходящей вниз, в какую-то мрачную яму, она уже не просто слегка нервничала.

Только решив, что Фенн упал и покалечился, она рискнула спуститься. И все же, как ни страшно там было, его паника казалась до смешного чрезмерной. Странно. Казалось, он не из тех, кто шарахается от призраков.

Когда они подошли к недавно проделанному проходу в стене, отделявшей кладбище от луга, Нэнси почувствовала себя неуютно, но не могла понять почему. Фенн был слишком занят своими мыслями и ничего не заметил. Тревога постепенно охватывала ее по мере приближения к лугу. Все дело было в тишине. На девяти-десяти акрах земли собралась толпа, и вокруг висела абсолютная, жутковатая тишина.

Нэнси остановилась, и Фенн удивленно взглянул на нее. Наконец и он заметил отсутствие каких-либо звуков. Когда они посмотрели на возвышавшийся впереди алтарь, то поняли причину этой тишины.

Монсеньер Делгард опустился на колени, одной рукой по-прежнему держась за кафедру. Те, кто видел его, кто смог оторвать глаза от парящей в пяти футах над землей девочки, подумали, что это жест смирения, не догадываясь, что священник охвачен слабостью. Служители у алтаря, опустившиеся на колени чуть раньше, теперь полусидели, полулежали на помосте, опираясь на руки или локти.

Взор Делгарда затуманился, священник смотрел на девочку словно сквозь тонкую пелену. Свободной рукой он вытер лоб, и рука была словно свинцовая. Он не верил своим глазам и твердил себе, что это невозможно. Но это был не сон – вот она, рядом; ее лицо было по-прежнему повернуто к небу, руки разведены, и легкий ветерок колыхал юбку. Делгард беззвучно шептал молитву.

Один за другим, повинуясь какому-то импульсу, люди начали соскальзывать с сидений и преклонять колени, но это не было непроизвольным действием, а вызывалось благоговением Вскоре по полю словно прокатилась волна, сопровождавшаяся еле слышным шорохом. У многих на лице виднелись слезы, у других – благоговейная улыбка; одни закрыли глаза, не в силах смотреть на исходящее от девочки сияние, но другие видели только крохотную неподвижную фигурку, которая мерцала вдали. Все ощущали себя ничтожными перед этим чудо-ребенком Делгард попытался встать, но не было сил. Разинув рот, он смотрел, как Алиса наклонила голову и ее глаза, ее прекрасные голубые глаза широко раскрылись. И медленно, неуверенно, многие из тех, кто лежал на носилках или беспомощно сидел в коляске, поднялись и заковыляли к алтарю. Они собрались там толпой искалеченных, трясущихся тел, поддерживая друг друга и глядя вверх умоляющими глазами. Тихим гортанным бормотанием калеки благодарили девочку и Мадонну за то, что, как они чувствовали, происходило с ними.

Вдруг раздался вопль. Мужчина с безобразно распухшим, покрытым рубцами лицом протолкался через толпу инвалидов и рухнул на ведущих к алтарю ступенях.

Протянув трясущуюся руку вверх, он взмолился:

– Помоги мне! Помоги мне-е-е-е… – Голос перешел в тихий пронзительный стон. Поднятая рука ударила по лицу, и человек закричал Когда он отнял руку, гнойные волдыри на его щеках, губах и подбородке начали лопаться.

Только Бен, который все хорошо видел, поскольку остался стоять, когда все опустились на колени, ничего не понимал.