Текст книги "Святыня"

Автор книги: Джеймс Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Глава 21

Блеснул ли Бога светлый взор

На склоны наших мест туманных,

Чтоб встал здесь Иерусалим

Средь этих мельниц окаянных?

Уильям Блейк. «Иерусалим»

Холодно. Черт, как холодно, аж задница стынет!

Фенн запер дверь машины и поплотнее запахнул куртку. Пока он вставлял ключ в замок, от пара изо рта на боковом стекле возникло мутное пятно. Фенн выпрямился и посмотрел на церковь.

На этот раз при входе в церковный двор не толпились журналисты. Вероятно, прошедшие накануне похороны временно уняли их аппетит.

Фенн поплелся к воротам Давно никем не топтанная обочина заросла жесткой, колючей травой. Под ногами хрустел щебень с острыми зазубренными краями. Одинокая фигура настороженно наблюдала за приближением Фенна.

– С холодным утром, – поздоровался он.

Человек кивнул.

– Я Фенн, из «Брайтон ивнинг курьер», – сказал репортер, подойдя к воротам.

– Я вас знаю, – ответил мужчина, добровольно прислуживавший в церкви Святого Иосифа, – но лучше все же увидеть ваше журналистское удостоверение.

Фенн полез за бумажником, пальцы успели окоченеть от холода. Он раскрыл бумажник и показал удостоверение. Человек удовлетворенно хмыкнул.

– Я к монсеньеру Делгарду.

Человек отворил ворота.

– Да, он говорил.

Фенн шагнул внутрь.

– Утро нынче не очень хлопотное.

Человек тщательно запер ворота и посмотрел на репортера.

– Толпа появится позже. Большинство отправились в монастырь. – Он достал носовой платок и высморкался.

– Я проезжал мимо, там кое-кто собрался, но совсем немного.

– Наверное, насосались вчера Пиявки. – Служитель посмотрел на Фенна без всякого выражения.

– Вы хорошо знали отца Хэгана? – спросил тот, не обращая внимания на грубость.

– Добрый был человек. Хороший человек, труженик. Наверное, это его и доконало, с его-то слабым сердцем Нам его не хватает.

Фенн двинулся дальше, а мужчина у ворот все качал головой и сморкался.

Репортер подошел к дому священника, и дверь ему открыл молодой монах, которого он раньше или не видел, или не замечал. Теперь в церкви Святого Иосифа таких было несколько – они работали клерками, секретарями, просто присматривали за приходящими.

Монах улыбнулся и проговорил с мягким ирландским акцентом:

– Мистер Фенн? Монсеньер Делгард в церкви. Позвать его?

– Ничего, я пройду сам.

Фенн повернулся и пошел к церкви, а молодой человек несколько мгновений смотрел ему вслед, прежде чем закрыть дверь.

Репортер поежился. На фоне старых стен отчетливо было видно, как мгла вихрится вокруг разбитых, позеленевших надгробий. Фенн знал, что на другой стороне, в уединенном месте кладбища, рядом с внешней стеной появилась свежая могила, и ему совершенно не хотелось ее видеть. Зрелище того, как гроб с телом отца Хэгана опускают в яму, взволновало его так же, как во время похорон родителей, которые оба умерли в течение одной недели: мать от рака, а отец, как и священник, от сердечного приступа Когда могилу закапывали, Фенн ощутил, будто земля действительно окончательно поглотила жизнь, а момент смерти был лишь первой фазой этого. Репортер знал и других, кого постигла преждевременная кончина (впрочем, смерть всегда кажется преждевременной, даже когда настигает стариков – не многие постоянно готовы к этому), но никогда она не влияла на него таким образом. С отцом и матерью это еще можно было понять, поскольку они умерли, когда он был еще подростком, и взаимная привязанность между родителями и сыном не успела дать трещину; но священник был почти совсем незнакомым, он как будто даже недолюбливал Фенна. Возможно, утрата казалась такой большой оттого, что репортер пытался спасти Хэгану жизнь и это не удалось. Но все равно поделать было ничего нельзя, так как посмертное вскрытие показало, что отец Хэган умер от сердечного приступа Кусок мяса, которым он подавился, возможно, послужил причиной для паники, но он был не таким большим, чтобы вызвать удушье. Так почему же к чувству утраты примешивалось и чувство вины? Фенн не мог ответить себе на этот вопрос.

Двери церкви были закрыты, и он повернул тяжелое железное кольцо на одной створке, чтобы открыть ее. Стоял жестокий холод, но внутри было еще холоднее. Закрыв за собой дверь, Фенн направился к алтарю, к сидящей перед ним черной фигуре.

Когда репортер подошел, монсеньер Делгард не обернулся, его глаза были устремлены на витражное окно над алтарем, но взор обращен внутрь себя.

Фенн сел рядом со священником.

– Монсеньер Делгард?

Священник продолжал неотрывно смотреть на окно.

– Что здесь происходит? – проговорил он, и слова предназначались не репортеру.

– Простите?

Священник заморгал и посмотрел на пришедшего:

– Я не понимаю, что происходит в этой церкви, мистер Фенн. Я не понимаю, почему умер отец Хэган, почему он так чего-то боялся.

– Он боялся?

– Да. Он был смертельно напуган.

– Он был болен.

– Да, он был болен. Но дело не только в болезни. Что-то еще отнимало у него силы.

– Я не понимаю вас.

Священник вздохнул и опустил лицо к полу. Потом повернулся к репортеру.

– Вы верите в Бога, мистер Фенн?

Вопрос удивил Фенна и привел в некоторое замешательство.

– Думаю, что да Не уверен. Наверное, я не слишком много задумывался об этом.

– Все задумываются об этом, мистер Фенн. Вы боитесь обидеть меня, потому что я священник?

– Нет, дело не в этом Я действительно не уверен, вот и все. Я не могу поверить в какую-то великую фигуру Отца на небе, если вы это имеете в виду.

– Верить в это нет нужды. Было бы довольно наивно представлять Его таким образом. Тогда позвольте спросить вас: а вам не страшно не верить?

– Я полагаю, большинство людей не верят.

– Но вы?

– Считайте меня одним из толпы.

– Вы боитесь смерти из-за своих прошлых прегрешений?

– Нет. Я просто надеюсь, что, когда попаду туда, Он примет мои извинения. Послушайте, а какое отношение имеет это все к отцу Хэгану?

Взгляд монсеньера снова обратился на алтарь.

– Он был верующим, священником, поистине добрым человеком; и все же он боялся смерти.

– Возможно, он хранил в душе тайны, о которых вы не знали.

– Да, у всех у нас есть постыдные тайны. Обычно они тривиальны; важны – и постыдны – не они, а мы сами. Странно, накануне его смерти я слышал его исповедь и знаю, что ему было нечего бояться.

Фенн пожал плечами.

– Достаточно самой смерти. Это большой прыжок, и нет никакой гарантии, что мягко приземлишься. И что вообще приземлишься. Не важно, как сильно веришь. Сколь ни глубока твоя вера, никаких гарантий быть не может, верно?

– Это не совсем так, мистер Фенн, но я понял вашу мысль.

– Так что когда дело дошло до этого, отец Хэган был таким же, как и все мы: он боялся муки и опасался Великого Момента Истины.

– Отец Хэган боялся того, что оставит здесь.

Фенн в замешательстве посмотрел на Делгарда.

– Он боялся того, что происходило в этой церкви. – Высокий священник снова повернул лицо к репортеру, опершись локтем на спинку скамьи и сцепив длинные пальцы. – Знаете, после первого так называемого чуда он почти не спал. Почему-то он больше не чувствовал себя в безопасности на территории собственной церкви.

– Я замечал, что с каждой следующей нашей встречей он выглядел все хуже и хуже. Но я отнес это на счет обычного заболевания.

– Впервые вы встретились с ним, когда обнаружили девочку в поле, так?

– Да. И тогда он уже не представлял собой образец здоровья. Но, как я уже сказал, с каждым разом он выглядел все хуже. Я решил, что это результат оказываемого на него давления.

– Боюсь, еще до того он испытывал тяжелый душевный стресс. Пока я жил здесь, мы вели долгие споры о церкви Святого Иосифа, о девочке, Алисе Пэджетт, и ее видениях. И о самом отце Хэгане. Он был несчастным человеком.

– И его… м-м-м… назначение в Холлингбурн имело какое-то отношение к его несчастью?

Черты Делгарда заострились.

– Кто сказал вам это?

– Никто. Я просто вспомнил неловкое молчание на пресс-конференции, когда местный репортер спросил его об этом. Что там случилось? Или это страшная тайна?

Священник вздохнул.

– С вашей настырностью вы все равно рано или поздно это выясните. Все в прошлом, да и на самом деле это не так уж важно.

– В таком случае расскажите.

– Понятно, все должно остаться между нами.

– Разумеется.

Делгарда это удовлетворило. Если бы он отказался рассказать, Фенн заинтересовался бы еще больше, стал копаться и что-нибудь разузнал бы, а так он будет все держать в секрете – согласно заключенному несколько дней назад соглашению насчет информации «не для печати».

– Отец Хэган был молодым, новичком, когда его послали в Холлингбурн, – начал Делгард – Он сомневался в себе, но усердно трудился, стремясь научиться. И он был очень раним, восприимчив. – Делгард замолчал, и нетерпение Фенна возросло.

– Вы хотите сказать, что у него был роман с одной из прихожанок?

– Не совсем так. Не совсем роман, и не с одной из прихожанок. – Делгард печально покачал головой. – Он… он привязался к своему старшему священнику.

– О Господи!..

– Позвольте прояснить: это не включало никаких сексуальных контактов. Иначе оба они не остались бы священниками.

– Тогда почему?..

– Распространились слухи. Это было маленькое местечко, где всё замечают. Привязанность – глубокую привязанность – нельзя не заметить. Это привлекло внимание епископа той епархии, и он быстро вмешался, к счастью, пока ситуация не зашла слишком далеко.

– Простите за вопрос, но откуда вы знаете, что не зашла?

– Если бы это произошло, оба священника признались бы на исповеди.

– Вы очень высокого мнения о человеческой натуре.

– Они бы не солгали.

– И в результате отца Хэгана послали в другое место.

– Да. Другой священник – его имя не важно – покинул приход чуть позже. Я знаю, что случившееся мучило отца Хэгана на протяжении всей его духовной карьеры; мне также известно, что он больше не поддавался подобному искушению. Он с головой ушел в труды и молитвы.

– Но вина осталась с ним?

– Он был чувствительным человеком Я не верю, что он снял с себя вину.

– Ваша религия особенно любит такие вещи, не правда ли? – Фенн не смог скрыть злобу в голосе.

– Недоброе замечание, мистер Фенн, и несправедливое. Однако споры о теологических идеалах Римско-католической церкви в данный момент довольно неуместны. Давайте ограничимся темой об отце Хэгане и его страхе перед этой церковью.

– Этого-то я и не могу понять с того вечера, когда он умер. Он сказал, что в церкви Святого Иосифа что-то не так, и вы как будто согласились.

– Посмотрите вокруг, мистер Фенн. Вам не кажется, что тут очень мрачно?

– М-м-м… да. Но снаружи туман, освещение скупое.

– Теперь закройте глаза и скажите, что вы ощущаете.

Фенн закрыл глаза.

– Что вы чувствуете?

– Чувствую себя идиотом.

– Не над о. Просто подумайте об этой церкви, о том месте, где находитесь.

Ему не хотелось. Не хотелось закрывать глаза в этой церкви.

– Нет!

Глаза сами раскрылись, и Фенн удивленно посмотрел на священника.

– Извините, – сказал репортер. – Не знаю, почему я закричал. – Он поежился. – Я… не понимаю, что случилось.

– Вы ощутили атмосферу? – осторожно прощупывал его Делгард.

– Нет, я ничего не ощутил – Фенн нахмурился. – Боже, что это было? Я ничего не ощущал. Здесь пусто. Я хочу сказать не то, что никого нет… а то, что вы говорили в тот вечер. Будто церковь духовно покинута…

– Именно так я и сказал. Вы тоже это почувствовали…

– Я… я не знаю. Холодно, и жутко – скажем прямо. Но в пустых церквах всегда жутко.

– Не для духовного лица. Священник находит в пустой церкви только успокоение, место для молитвы, для медитации. Здесь такого нет, а только чувство безысходности. – Делгард изменил положение, передвинулся к краю скамьи и положил сомкнутые кисти рук на спинку перед собой. Фенн смотрел на его профиль, нос с высокой переносицей, твердый подбородок, глубокие борозды морщин над бровями. С этой точки был виден только один глаз с тяжелым веком, и во взгляде чувствовались печаль и глубокая усталость. Когда священник заговорил снова, его голос звучал твердо, уверенно, но в нем сквозила и грусть.

– Если у Алисы в самом деле было, видение, то ощущалось бы присутствие Святого Духа.

– Вы сами говорили, что церковь – это всего лишь здание из камня, – сказал Фенн.

– Я имел в виду, что это физический сосуд, который может быть наполнен или опустошен точно так же, как и любой другой сосуд. Епископ Кейнс должен был это понять. Эта церковь опустошена.

– Я не понял Как вы можете это утверждать?

– Это можно только ощутить. Как вы сами ощутили только что. Отец Хэган получал эту травму в течение нескольких недель, но его восприятие было острее, ощущения сильнее. Вы сами наблюдали, как он изменялся физически, как жизнь вытекала из него.

– Он был болен. Сердце…

– Нет. Жизненная сила вытекала из него, как иссякала духовная сущность этой церкви. Я раньше должен был понять, что происходит, когда он рассказал мне о своих сомнениях. Он не верил, что исцеления были чудесными, мистер Фенн. И не верил, что Алиса видела Пресвятую Деву. Сначала он был не уверен. Алиса всегда была такой доброй девочкой, такой невинной. Ничто она так не любила, как помогать матери в церкви. Он знал ее с раннего детства…

– Еще до того, как она стала глухонемой?

– Да. Отец Хэган приехал в этот приход незадолго до ее рождения. Он видел, как она росла, дал ей первое причастие, поощрял ее играть с другими детьми, несмотря на недуг. И все же к концу… эти последние недели… он боялся ее.

– Боялся одиннадцатилетнего ребенка?

– Вы были в монастыре в прошлое воскресенье?

– Конечно, Когда ее стошнило.

– До того. Вы видели, как отец Хэган смотрел на нее?

– Вы правы, он был напуган. После всего, что случилось, я забыл. Он был в ужасе. – Фенн в задумчивости побарабанил пальцами по скамье. – Но он был болен. Извините, монсеньер Делгард, я не хочу отзываться о нем неуважительно. Но вы сами знаете, его суставы ослабли и он еле стоял.

– Да, возможно, но на то были причины. Стресс, в котором он находился, мог оказаться чрезмерным для любого.

– Вы хотите сказать, что известность…

– Я не имел в виду ничего подобного. Это была только часть всего. Я говорю о душевном страдании, которое он перенес, узнав, что его церковь подвергается поруганию, поняв, что ребенок используется для…

– Погодите-ка. Это все несколько притянуто за уши, вам не кажется?

Священник улыбнулся, но улыбка получилась неестественной.

– Да, мистер Фенн. Да, вам могло так показаться, и не могу вас упрекнуть в этом Вы прирожденный циник, а вероятно, циники меньше других страдают в этом мире. – Он посмотрел на репортера глазами, в которых читалась жалость. – А может быть, они страдают больше – кто знает?

Фенн повернулся лицом к алтарю, чтобы не встречаться глазами со священником.

– Именно ваш цинизм может помочь в этом деле, мистер Фенн, – услышал он голос Делгарда.

Репортер медленно повернул голову и снова посмотрел на священника.

– Вас не так легко заставить поверить во что-либо, верно? – сказал Делгард. – У вас нет глубоких религиозных верований, нет семьи, нет жены…

– С чего вы взяли? Вы ничего не знаете обо мне.

– О нет, вы ошибаетесь. Знаю. Видите ли, я долго беседовал о вас с мисс Гейтс.

– Со Сью? Она бы не стала… – Он запнулся, когда священник кивнул.

– Сьюзен теперь регулярно посещает церковь. Боюсь, сейчас она еще не пришла к решению относительно вас, мистер Фенн.

– Да, я заметил это. Но с чего бы ей говорить с вами обо мне?

– Дело в том, что я сам спросил ее. – Делгард оживился. – Мне нужна ваша помощь. Я разузнал о вас все, что мог, – во-первых, из-за вашей нынешней связи с церковью согласно эдикту епископа Кейнса, а во-вторых, потому, что, думаю, вы могли бы помочь нам другим образом.

– Вы снова ошиблись во мне.

– Ваш наниматель говорит, что вы хороший журналист. С вами многовато хлопот, но в основном на вас можно положиться. Очевидно, у вас пытливый ум или, как называет это редактор, хороший нюх. К сожалению, он не очень лестно отзывался о других сторонах вашего характера, но это не очень меня заинтересовало.

– Представляю, что он сказал.

– Хорошо. Значит, мы оба знаем о ваших грехах.

– Я не знал…

– Это Сьюзен рассказала мне о вашем непредубежденном, свободном отношении к большинству вещей, особенно где дело касается вашей работы. Должен признать, прочитав ваш первый репортаж об Алисе и церкви Святого Иосифа, я подумал, что вы слишком эмоциональны и вряд ли хоть сколько-нибудь объективны. Но Сьюзен объяснила мне, фактически дала понять, как объективны вы можете быть. Для меня это неприемлемо, но, наверное, мне следует с уважением отнестись к вашему образу мыслей, вашей манере. Вы сами не верили в то, что написали, но хотели, чтобы читатели поверили. Вы очень ловко устроили из случая сенсацию, не особенно веря происшедшему. Только прочитав статью второй раз и кое-что зная об авторе, можно выявить в ваших утверждениях сознательные двусмысленности. Такова ваша объективность – вы написали громкую, искреннюю с виду статейку, преследуя свои интересы. Иными словами, вы хотели сорвать куш. И, несомненно, вы его сорвали.

– Возможно, вы доверяете мне больше, чем я того заслуживаю. То есть если доверяете… Я немного запутался.

– У вас острый ум, мистер Фенн. И это то, что мне нужно. И также мне нужна ваша объективность.

– Вы можете объяснить, к чему ведете?

– Ваше циничное отношение к Церкви может означать, что вы так же цинично относитесь и к совершенно другим вещам. Это может дать вам преимущество.

– Перед чем?

– Перед окружающим нас ныне злом.

Фенн усмехнулся.

– Вот как?

– Видите ли, если вы не верите, вам будет не так страшно. Зло – это паразит, размножающийся на беспочвенных верованиях. Но ваше неверие не является такого рода невежеством. Вы поверите в нечто, если это будет убедительно доказано, и, кроме того, вы будете искать доказательств. Невежда не стал бы их искать. Этого-то я и хочу от вас, мистер Фенн. Я хочу, чтобы вы искали.

Фенн засунул руки в карманы куртки. То ли от беседы, то ли от атмосферы в самой церкви ему стало холодно.

– Однако что же именно мне искать, монсеньер Делгард?

– Я хочу, чтобы вы выяснили кое-что об этой церкви.

Фенн удивленно посмотрел на него.

– По-моему, это легче сделать вам.

– Объективность, мистер Фенн, и практичность. В следующие несколько месяцев я буду очень занят обустройством самой церкви Святого Иосифа, подготовкой к приему паломников, надзором за строительными работами, которые нужно произвести. Что касается объективности, то я слишком погружен в страшную атмосферу этого места, слишком вовлечен в трагедию отца Хэгана, чтобы видеть все в ясном, объективном освещении. Кроме того, я хочу, чтобы вы разобрались в этом поселке. Здесь нужен глаз следователя, человека, способного копать вглубь и находить ответы. Вы уже достигли соглашения с епископом Кейнсом и Джорджем Саутвортом, и это будет лишь частью той работы. Я прошу всего лишь заняться поисками того, что могло случиться здесь в прошлом.

– Какого рода?

– Не знаю. Это предстоит выяснить вам.

Фенн пожал плечами.

– Ладно. Как вы сказали, это все равно часть моей работы.

– И еще одно: я хочу, чтобы вы разузнали побольше об Алисе Пэджетт. И ее родителях. Я чувствую, что может обнаружиться нечто интересное, хотя и не знаю, что именно. Уверен лишь, что мы должны это выяснить.

– Думаю, у вас у самого начинают пошаливать нервы, монсеньер.

Делгард несколько мгновений холодно рассматривал его, потом сказал:

– Хорошо. Думайте так. Но прежде, чем вы уйдете, я хочу вам кое-что показать.

Он встал со скамьи, и Фенн быстро отступил в сторону, чтобы священник мог пройти.

Делгард преклонил колени перед алтарем, потом прошел в правую часть церкви. Встав у статуи Богоматери, он обернулся к Фенну.

– Вы бы не подошли, если вас не затруднит?

Фенн, по-прежнему засунув руки в карманы, подошел и с любопытством посмотрел на высокого священника, который кивком головы указал ему на статую.

– Отец Хэган говорил мне, что Алиса любила эту статую, что она проводила много времени, сидя перед ней. Можно сказать, это было ее наваждение. Если ее видения были всего лишь галлюцинациями возбужденного ума, вполне логично, что они приняли форму чего-то, что ее очаровало. Присмотритесь к этой статуе.

Репортер вспомнил, что рассматривал эту фигуру всего две недели назад, в день чудес. Тогда он заметил маленькую трещинку, бегущую из-под подбородка к боковой части шеи.

Теперь статуя вся была испещрена паутиной черных линий, словно поверхность белого мрамора покрыла сеть искривленных вен. Трещины шли от уголков губ Мадонны, как будто изогнувшихся в нелепой похотливой ухмылке. Даже ее невидящие глаза покрылись трещинами.

Вместо прекрасного сострадательного образа Мадонны на двоих мужчин смотрела сморщенная старая греховодница, ее поврежденные ладони глумливо подражали молитвенному жесту.

Фенн отступил назад, словно испугавшись, что каменная фигура сейчас коснется его.