Текст книги "Святыня"
Автор книги: Джеймс Герберт
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
Другой мальчик, в коротких штанишках, с испачканными коленями – очевидно, он упал в грязь, – стоял, обхватив себя руками, сгорбив плечи, и на лице его сияла широкая улыбка Фенн специально встал перед ним, но мальчик, по-прежнему улыбаясь, шагнул в сторону.
Фенн наклонился, так что его лицо оказалось на одном уровне с лицом мальчика.
– Скажи мне, что ты видишь? – спросил он.
И убедился в одном: его, Фенна, мальчик не видел И не слышал.
Репортер выпрямился и сокрушенно покачал головой. Маленькие лица вокруг улыбались. Некоторые при этом были в слезах.
Фенн заметил, что через стену перелезает священник и другие тоже последовали его примеру. Репортер обернулся и быстро подошел к девочке в бордовом плаще, глухонемой, которая стояла на коленях в нескольких ярдах перед остальными, ближе к дубу. Присев, Фенн направил фотоаппарат на нее и сделал еще два снимка Потом выпрямился и сфотографировал остальных детей.
Затем обернулся и сфотографировал дерево.
Родители и опекуны уже хлопотали среди детей, брали своих малышей на руки и прижимали к себе. Девочка всего в шести ярдах от Фенна закачалась и упала, как сноп, на мягкую землю, прежде чем запаниковавшая мать успела подхватить ее. Следом упала другая маленькая девочка. За ней мальчик. Тот пятилетний мальчик, что хлопал в ладоши, при приближении отца с матерью ударился в истерику. Многие дети заплакали, и обеспокоенные голоса, утешая их, нарушили прежнюю жуткую тишину.
Глаза Фенна горели недоумением и радостью. Это был материал. Он стал свидетелем такой же массовой галлюцинации и истерии, что несколькими годами ранее охватила более трехсот детей в Мэнсфилде; потом было происшествие на праздничном шествии оркестров. Данная истерия по масштабам уступала тем, но события имели определенное сходство. На этих детей действовало что-то, происходящее в уме Алисы Пэджетт. Каким-то образом она передала остальным свое гипнотическое состояние, заставив их вести себя так же! Боже, да это же телепатия! Вот единственное объяснение! Но что вызвало ее бред? Если это бред.
Отец Хэган шагал мимо озабоченных родителей и плачущих детей, направляясь к Фенну.
Репортера так и подмывало заснять эту картину, но он решил, что момент неподходящий; в священнике было что-то устрашающее, и Фенн спрятал фотоаппарат обратно в карман.
Хэган, не обращая на него внимания, опустился на колени рядом с Алисой и одной рукой прижал, ее к себе, ладонью целиком обхватив ее плечо. Он что-то говорил девочке, понимая, что она не слышит, но надеясь, что до нее дойдет доброта его тона.
– Все хорошо, Алиса, – говорил он, – вон идет твоя мама, все будет хорошо.
Священник-странным взглядом посмотрел на репортера.
– Это вы принесли ее ко мне той ночью? Фенн, не так ли?
Тот кивнул, по-прежнему смотря на девочку.
– Что вы затеяли, мистер Фенн? – Голос Хэгана звучал резко. Священник встал и поднял Алису. – Вы имеете какое-то отношение ко всему этому?
Фенн удивленно посмотрел на него, потом тоже встал..
– Послушайте… – начал он, но тут вмешался другой голос:
– Она хочет, чтобы мы пришли снова.
Оба мужчины потрясенно замолчали и уставились на Алису.
Она снова улыбнулась.
– Женщина в белом хочет, чтобы мы пришли снова. Она говорит, что у нее есть для нас послание. Послание для всех нас.
Фенн и священник не заметили, что толпа снова замолкла, что все слышали тихие слова Алисы, хотя это казалось невозможным за шумом встревоженных голосов.
Священник первым обрел дар речи.
– Кто, Алиса?
Слышала ли она его? Она смогла заговорить, но могла ли слышать?
– Кто… кто тебе сказал это?
Алиса указала в сторону дуба.
– Эта женщина, святой отец. Мне сказала это женщина в белом.
– Но там… никого нет, Алиса.
Улыбка на лице девочки ненадолго угасла, но тут же вернулась, хотя и стала неуверенной.
– Да, она уже исчезла.
– А она не сказала, кто она такая? – Священник по-прежнему говорил тихо, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, ласково.
Алиса кивнула и сосредоточенно нахмурилась, словно стараясь вспомнить слова в точности.
– Она назвала себя Пречистой Девой.
Священник замер, кровь отхлынула от его лица.
И в этот момент мать Алисы, со сползшим с головы на шею ярко-розовым шарфом, выбежала вперед и бухнулась на колени, обняв Алису и крепко прижав к себе. Глаза Молли Пэджетт были закрыты, но из-под ресниц текли слезы.
Уилкс
И тогда мать взяла своего младенца, разрубила на куски, положила в горшок и сварила.
Братья Гримм. «Можжевеловый кустик»
Он закрыл дверь и не забыл запереть ее за собой. Потом включил свет. Потребовалось не более двух секунд, чтобы пройти через комнатушку и упасть на узкую койку.
Стряхнув с ног туфли, он сложил руки на груди и уставился в потолок.
– Дерьмовые людишки, – вслух сказал он и добавил про себя: «Обращаются со мной как с подонком!»
Он работал подавальщиком в новомодном ресторане «Ковент-Гардена», и сегодня рабочий день прошел не слишком хорошо. Уилкс пролил кофе, перепутал заказ, поругался с барменом с этим долбаным педерастом! – и двадцать минут проторчал в служебном туалете, стараясь унять слезы. Управляющий предупредил его в последний раз: «Еще одна сцена – и ты уволен!» – и хозяева – двое бывших дерьмовых рекламных агентов, сами не старше его! – согласились с этим.
Нет, он не вернется туда! Посмотрим, как они обойдутся без него завтра! Ублюдки.
Он поковырял в носу, вытер палец о кровать и постарался успокоиться, мысленно снова и снова повторяя свою мантру, но это мало помогло. В уме (как всегда, когда он злился) всплыл образ матери и грубо отпихнул успокоительные слова. Все из-за того, что эта корова прогнала его и ему пришлось согласиться на такую лакейскую работу. Если бы он по-прежнему был дома, то мог бы позволить себе жить на пособие, как остальные три миллиона безработных.
Немного погодя он встал и подошел к белому комоду у противоположной от кровати стены, вынул из нижнего ящика альбом и вернулся с ним на кровать. Переворачивание страниц не принесло успокоения, но изменило настроение. Ему нравилось читать о них. До сих пор никто так и не понял, как же им это удалось. Но факт оставался фактом: ИМ УДАЛОСЬ, ЧЕРТ ПОБЕРИ!
Раздраженно смахивая с глаз вихор светлых волос, он разглядывал лица в альбоме. Подумалось, что один из них похож на него, и эта мысль вызвала улыбку.
Всем нужен образец для подражания, вот и все. Жить становится легче, если найдешь его. Кого-нибудь знаменитого – только всего и нужно.
Он улегся на жесткую, узкую кровать и задумался, рука скользнула к ляжкам, лаская тело.
Глава 7
Понедельник, после полудня.
Таккер всегда любил эти переучеты по понедельникам. Каждая пустая полка означала деньги в банке. Каждая пустая коробка означала, что его счета сойдутся. Пустые холодильники означали, что его улыбка станет еще чуть-чуть шире. От депрессии в экономике люди не перестают есть и пить – они просто не так хорошо едят и пьют; потребители начинают беречь денежки путем экономного выбора продуктов. Прибыль от банки спаржи выше, чем от банки горошка, но крестьян не волнует изысканность вкуса. На этой неделе он повысил цены на все продукты. Таккер понимал проблемы крестьян, однако это не означало, что сочувствовал им Ему тоже нужно есть, а когда покупатели едят хуже, то и ему приходится себя ограничивать. Может быть, до этого дело пока еще не дошло, но в конце концов придется.
Однако понедельничные переучеты дарили еще одну маленькую радость, и это была Пола Пола с аппетитной задницей и торчащими сиськами. Морда у нее жирновата, ну да кидая дрова в камин, не смотришь на каминную полку, всегда говорил он себе – старая пословица заменяла размышления, а вовсе не была оправданием или остротой.
Родни Таккер владел единственным супермаркетом на главной улице Бенфилда – небольшим магазинчиком по сравнению с обычными супермаркетами, но ведь и сам Бенфилд был небольшой городишко. Или деревня, как его любили называть. Родни переехал сюда одиннадцать лет назад из Кройдона, там его бакалейную лавку вытеснили большие магазины. И не только опыт, но и деньги, полученные от продажи помещений, позволили ему выдержать конкуренцию. К тому времени Бенфилд созрел для получения прибыли, но только значительными личностями (Родни всегда считал себя значительной личностью). Владельцы двух местных бакалейных лавок встретились с теми же трудностями, что Таккер испытал в Кройдоне, хотя и не до такой степени: из них прогорел лишь один. Довольно странно, что закрытую лавку переоборудовали в прачечную-автомат, как и его кройдонский магазинчик. Недавно он проезжал мимо своих прежних помещений и заметил, что теперь там расположился видеоцентр, где крутили порно. Ждет ли это и Бенфилд, где домашние стиральные машины становятся так же обычны, как тостеры? Почему-то Таккер сомневался в этом – здешние комитеты по планированию были замечательно невосприимчивы к новшествам в бытовой технике двадцатого века Ведь вот дела: одиннадцать лет назад он с трудом получил разрешение на открытие своего супермаркета! В таких городишках и деревнях свой особый образ жизни. Даже спустя все эти годы в Бенфилде относились к Родни как к приезжему. Он был знаком с большинством видных людей города, обедал с ними, играл в гольф, флиртовал с их женами – как ни безобразны они были, – но его так и не приняли за своего. Чтобы быть принятым, нужно было не только родиться здесь – нужно было, чтобы и твой отец, и его отец тоже родились в Бенфилде! Вообще-то Таккера это ничуть не волновало, разве что хотелось быть избранным в местный совет. Да, это было бы неплохо. Много земель вокруг Бенфилда пустовало, а он имел связи в строительном бизнесе. Владельцы строительных фирм были бы очень благодарны членам совета за выгодные подряды. Очень благодарны.
Родни потер рукой свой выпирающий живот, словно стоял перед столом с яствами.
– Грейпфруты дольками кончаются, мистер Таккер!
Он зажмурился от пронзительного голоса Полы. Добавить лет пятнадцать и пуда полтора – и Пола превратится в копию Марции, его жены. Было приятно воображать, что Пола привлекла его своим сходством с женой в ее молодости. Потом годы замужества скорее подчеркнули недостатки, чем реализовали надежды. Да, приятно повоображать, но правда заключалась не в том Толстые или худые, грудастые или плоские – все это для Таккера не составляло разницы. Хорошенькие (если повезет) или невзрачные, опытные или девственницы (настолько ему никогда не везло) – Таккеру подходило все. Возраст? Родни ограничивал его восемьюдесятью тремя годами.
Впрочем, большинство женщин, с которыми он путался, в самом деле имели нечто общее с Марцией. Все они были беспросветно тупы. Конечно, не это качество он ценил в них, вовсе нет, – просто оно помогало ему заключать сделку. Таккер был достаточно реалистичен и не питал иллюзий насчет собственной внешности: его талия с каждым месяцем становилась все необъятнее (несмотря на упадок торговли), а волосы редели, казалось, с каждой минутой (пробор теперь располагался где-то над левым ухом, и рыжеватые пряди волос до девяти дюймов длиной Родни зачесывал через весь череп). Но он обладал умом и сообразительностью, и глаза у него были, как у Пола Ньюмена (пусть и разжиревшего Пола Ньюмена). Больше всего он восхищался тем, что в кармане у него всегда звенели шиллинги. И он никогда этого не скрывал. Дорогие костюмы, рубашки с подогнанным воротничком, итальянские туфли, свежие носки каждый день. Массивные золотые кольца и побрякушки, вкус золотых коронок во рту. Яркий желтый «ягуар», прекрасный дом в псевдотюдоровском стиле. Пятнадцатилетняя дочь выиграла приз по конному спорту и получила разряд по плаванию, а жена… ладно, про жену забудем.
Таккер знал, как доставить удовольствие женщине, вошедшей в его жизнь (опять же про жену забудем), а поскольку все они были беспросветно тупы, то только этого и желали. Он мог нагородить турусы на колесах и чувствовать, что все сойдет с рук, – ему никоим образом не хотелось раскачивать свою устойчивую лодку.
К куколкам у него был один подход: сначала он развлекал их в Брайтоне – вкусный обед, казино или собачьи бега, потом дискотека, – а вечером привозил в свой излюбленный мотель на Брайтонской дороге. При особых заслугах мог свозить и в Лондон, но в действительности им не стоило очень рассчитывать на это. Пола пока что заслужила два заезда в мотель, но не поездки в город. Морда подкачала.
– Куча каннелони[14]14
Каннеллони – трубочки из теста с мясной, сырной или иной начинкой.
[Закрыть] не продана!
И голос тоже.
Таккер двинулся вдоль полок, в ноздри ударил запах картона и пластиковых пакетов. Пола стояла на маленькой стремянке с блокнотом в одной руке, а другой тянулась к коробке, чтобы проверить ее содержимое. Модный разрез сзади на юбке открывал икры и подколенные ямочки – не всегда привлекательный вид, но вечером дождливого понедельника достаточный, чтобы вызвать напряжение в тенистой области под нависающим пузом Таккера.
Приблизившись, он положил толстую ладонь на ее филейную часть. Пальцы скользнули вверх, и Пола вздрогнула, раздраженная, так как его толстый золотой браслет цеплял колготки.
– Родни!
Он снял браслет, снова запустил руку и остановился только там, где колготки соединялись, образуя вместе с трусиками нерушимую печать, нейлоновую раковину над постоянно влажным влагалищем. «Человек, который изобрел колготки, наверное, сам бы запутался в своем творении», – раздраженно подумал Таккер, лаская пальцами круглые ягодицы.
– Род, кто-нибудь может войти! – Пола отпихнула его руку под юбкой.
– Никто не войдет, дорогая. Все знают, что лучше не соваться, когда у меня переучет. – У него сохранился легкий северный акцент, выдававший, где он жил до Бенфилда, до Кройдона и до Лондона.
– Нет, Род, нельзя. Не здесь.
Пола стала спускаться со стремянки, ее губы решительно сжались.
– Раньше тебя это не смущало. – Он отдернул руку, чтобы не сломать палец, попавший в тиски ее бедер.
– Ну, это немного неловко, правда?
Она отвернулась, прижала к груди блокнот, как щит целомудрия, и задумчиво осмотрела полки, будто сосредоточенность могла создать защитное поле.
– Неловко? – Он удивленно посмотрел на нее – Черт возьми, что ты хочешь сказать?
– Ты прекрасно знаешь.
Она отодвинулась и стала что-то отмечать в своем блокноте.
После рождественской ночи Пола стала у Таккера секретарем, надсмотрщиком и девушкой для вечеринок. Раньше он нанял ее на три месяца, потому что она умела печатать на машинке, складывать в уме, не прибегая к пальцам, организовывать персонал (один сезон она работала у Батлина ассистентом менеджера по развлечениям) и у нее были торчащие груди, – всем этим она нокаутировала трех конопатых девиц и одного очкастого представителя мужского пола, также претендовавших на эту должность. Поле было двадцать восемь лет, она жила со своей овдовевшей, страдающей артритом матерью, у нее было несколько дружков, но ни одного постоянного, и она неплохо справлялась с работой. С рождественской ночи, когда отмечали закрытие магазина, их отношения не теряли своей приятности: выпивки после работы, несколько вечеров в Брайтоне, пара поездок в мотель, торопливые возбуждающие ощупывания при случае. Как при переучете в понедельник. Так что за вожжа попала ей под хвост сегодня?
– Пола, что за волока попала тебе под хвост сегодня?
Он прошептал это так, чтобы не могла услышать кассирша в магазине, но от раздражения шепот перешел в визг.
– Не надо со мной говорить в таком тоне, мистер Таккер, – последовал сухой ответ.
– Мистер Таккер? – Не веря ушам, он ткнул себя пальцем в грудь. – Что за мистер Таккер? Куда делся Род?
Пола увернулась от него, презрение в ее глазах путало.
– Я думаю, мистер Таккер, мы должны строить наши отношения строго на деловой основе.
– Почему, ч… Почему, Пола? Что случилось? Нам было весело вместе, разве нет?
Ее голос смягчился, но глаза – нет, и Таккер заметил это.
– Да, Родни, очень весело. Но… может быть, хватит?
В голове у него прозвучал тревожный звонок.
– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросил Таккер.
– Я имею в виду, что больше думала о тебе, чем ты обо мне. Наверное, я для тебя просто хорошая подстилка.
«Ага, – подумал он, – вот до чего дошло. Она что-то затеяла».
– Разумеется нет, дорогая. То есть, конечно, хорошая, но я видел в тебе нечто большее.
– А я? Но никогда этого не показывал!
Он приподнял руки, повернув их ладонями вниз.
– Спокойнее, дорогая. Мы ведь не хотим, чтобы весь магазин узнал о наших отношениях?.
– Ты, может быть, и не хочешь, а мне все равно. Мне даже наплевать, если об этом узнает твоя жена!
У Таккера захватило дыхание, и он ощутил тяжелые удары сердца Да, он недооценивал Полу. Возможно, она не так тупа.
– Мы можем провести вечерок в Лондоне, если хочешь, – проговорил толстяк.
Пола бросила на него такой взгляд, словно получила пощечину. Потом запустила в босса блокнотом.
Таккера больше озаботил стук, с которым тот упал на пол, чем причиненный физический ущерб, и он наклонился поднять его, жестом показывая, что не надо так шуметь. Тихое щупанье – одно, а истерические сцены – совсем другое: они могли поколебать его репутацию как владельца-менеджера, и к тому же слухи могли дойти до Марции.
Таккер отшатнулся к полкам, пропуская Полу.
– Сам закончишь свой дерьмовый переучет! – проговорила она, двигаясь к двери, ведущей в торговый зал. Прежде чем выйти, Пола задержалась, чтобы привести в порядок чувства. Когда она обернулась, он был уверен, что заметил в ее повлажневших глазах расчет, кроющийся за расстройством – Ты бы лучше подумал о нашем положении, Родни. И решил бы, что собираешься дальше делать.
Пола вышла в дверь, оставив ее распахнутой.
Выпрямившись, Таккер внутренне застонал. Как он ошибся! Она оказалась не так тупа. Следующим ее ходом будет примирение, чтобы он снова неровно задышал. Потом – бац! – еще сцена, только посильнее. Так, чтобы всерьез его напугать. Сука! Он знал, как называется эта игра – сам как-то раз занимался чем-то подобным, – но не понимал, коснется шантаж чувств или финансов. Только бы не финансов!
Через час Таккер вышел со склада в еще более мрачном расположении духа. Он и так знал, что выручка за выходные оказалась мала, но высящиеся на полках нетронутые коробки дразнили его, напоминая об этом И с этой неделей уже ничего не поделаешь, и следующая тоже даст немного, и следующая за ней – тоже. Проклятье, что за понедельник, вот уж чертов понедельник!
От вида пустынного, без покупателей, торгового зала и трех собравшихся вместе у одной кассы кассирш настроение еще ухудшилось. Грузчик сидел в углу и читал комикс, глубоко засунув в нос указательный палец. Таккер с отвращением отвернулся, слишком удрученный, чтобы прикрикнуть на мальчишку. Он взглянул на контору и сквозь минную стеклянную перегородку увидел, что и там пусто – очевидно, Пола ушла и сегодня уже не вернется. Ну и ладно. Он был совершенно не в духе.
– Ну-ка, уважаемые, – громко обратился Таккер к кассиршам, заставив себя бодрой походкой направиться к ним. – Вернитесь на рабочие места и приготовьтесь к наплыву покупателей.
Три женщины в зеленых халатах всполошились. «Все болтовня, болтовня, работать некогда, – думал он, подходя к ним. – Боже, какие же безобразные женщины в этой деревне!»
– Уважаемые, до закрытия еще десять минут! Может быть, пронесется слух, что на этой неделе «Клинексы» здесь на три пенса дешевле, так что будьте готовы к ажиотажу.
Женщины нервно хихикнули от его дежурной шутки – время от времени Таккер изменял лишь название товара, чтобы обновить юмор, – и одна кассирша подняла что-то в руке.
– Вы уже видели сегодняшний «Курьер», мистер Таккер?
Он встал перед ними.
– Нет, миссис Уильямс, не видел Вы все прекрасно знаете: я был слишком занят, чтобы читать газеты.
– Хорошие новости, мистер Таккер, – с энтузиазмом проговорила другая кассирша, отчего ее подруги захихикали, как охрипшие школьницы.
– Ваши акции значительно поднялись, не так ли? Я надеюсь, это не означает, что вы собираетесь оставить свою надежную работу только потому, что стали миллионершей.
– Нет, мистер Таккер, – возразила миссис Уильямс. – Тут пишут про Бенфилд. Теперь и о нас будут знать.
Он вопросительно посмотрел на женщину, взял газету и, шевеля губами, прочел про себя передовую статью.
– Эта церковь стоит прямо у дороги, мистер Таккер. Вы вчера не слышали об этом? Знаете, у моей сестры мальчик был там вчера Сама я нынче не хожу в церковь, но мои…
– Вы видели эту девочку, мистер Таккер. Это Алиса Пэджетт. Она часто заходит сюда с матерью делать покупки на неделю. Она глухонемая, и…
– Раньше была глухонемая, мистер Таккер. А теперь, пишут, может слышать и говорить. Это чудо, и они ведут к тому, что…
Хозяин отошел и быстро пробежал газетные колонки. Статья была неплохая, хотя репортер, очевидно, чересчур увлекся. Однако сообщалось, что было множество свидетелей и репортер сам видел все, что случилось. «ЧУДЕСНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ БЕНФИЛДСКОЙ ДЕВОЧКИ» – гласил заголовок, а ниже подзаголовок спрашивал; «Видела ли Алиса Пэджетт Богоматерь?»
Углубившись в статью, Таккер поднялся на три ступеньки в свой офис и закрыл за собой дверь. Грузчик и три кассирши уже ушли, а он все перечитывал газетную историю.
Наконец он достал из стола коробку сигар, взял одну, закурил и задумчиво уставился на дым. Его взгляд вернулся к абзацу, где упомянутое «чудо» исцеления сравнивалось с «чудесными» исцелениями в Лурде, что во французских Пиренеях. Таккер не был католиком, но знал о священной гробнице в Лурде. Его взгляд снова просветлел – впервые за этот день возбуждение пронзило подавленность, как лазерный луч – туман.
Таккер взялся за телефон.
Понедельник, ранний вечер.
Священник вылез из своего «рено», вернулся к белым подъемным воротам, через которые только что въехал, и захлопнул их. Под ногами хрустел гравий; ветер с каплями дождя хлестал в лицо. Священник снова сел в машину и медленно покатил к своему жилищу, то и дело бросая взгляды на серую каменную церковь справа. Автомобильная дорожка шла параллельно обсаженной деревьями и кустами аллее, ведущей к церкви. Казалось очень уместным отделить их друг от друга – дорогу в дом Бога и дорогу в дом его служителя. Иногда Хэган подумывал, не повесить ли на воротах своего дома табличку «ТОЛЬКО ДЛЯ ТОРГОВЦЕВ».
Он остановил машину и заглушил мотор. Церковь была всего в сотне ярдов, и ее толстые, выщербленные непогодой стены при сумрачном освещении казались унылыми, такими унылыми!
Изображение церкви красовалось в лежащей на сиденье газете. Это была плохая репродукция, размытая у краев, и торопливо сделанный снимок увеличили, словно чтобы подчеркнуть неумелость фотографа Ниже располагался еще менее четкий снимок Алисы Пэджетт, стоящей на коленях на траве.
Отец Хэган отвернулся от церкви и посмотрел на страницу «Курьера». Ему не требовалось перечитывать статью, она и так врезалась в память. Репортаж;, такой холодный и объективный, как; будто искажал, перевирал события, хотя передавал в точности то, что произошло вчера Возможно, правду затеняла тяга к сенсациям Было ли в самом деле видение? Кто-нибудь из собравшихся в церкви засвидетельствовал чудо? Действительно ли Алиса Пэджетт исцелилась?
Он улыбнулся, но улыбка его была осторожной. Последний вопрос не вызывал сомнений: Алиса больше не была глухонемой.
Хэган только что приехал из Суссекской больницы в Брайтоне, где обследовали девочку. Внезапное обретение Алисой способности говорить и слышать превратило ее случай из просто интересного с медицинской точки зрения в крайне интересный. Несколько лет назад специалисты, не найдя у нее никаких патологий в полости уха и горла, сообщили родителям, что, по их мнению, болезнь девочки чисто психосоматическая: ее сознание говорило телу, что она не может слышать и говорить, и потому она не слышала и не говорила Теперь же сознание сказало, что может. И потому с медицинской точки зрения здесь никакого чуда не было, а просто произошел психический сдвиг. Если и имело место «чудо» – это слово произносилось неизменно со скептической улыбкой, отчего родители смущенно опускали глаза – то оно заключалось в том, что вызвало этот сдвиг. И хотя это замечание звучало непочтительно, отец Хэган мог с ним согласиться.
Газетная статья уподобляла случай с Алисой Пэджетт тому, что случилось с французской девочкой Бернадеттой Субиру, которая в 1858 году утверждала, что видела Пресвятую Деву. Пещера на окраине маленького городка Лурд, где якобы это произошло, стала местом паломничества, и каждый год святыню посещали от четырех до пяти миллионов пилигримов. Многие, страдавшие различными недугами и хворями, приезжали туда в надежде исцелиться, другие – чтобы укрепить свою веру или просто поклониться Богоматери. Среди первых было зафиксировано более пяти тысяч исцелений, хотя после тщательного расследования, проведенного собственным медицинским бюро Католической церкви, чудесными объявили только шестьдесят четыре. Но на множество других паломников, не только больных, снизошла другая благодать, которую пропустили медики, но заметили церковники: эти люди обрели новую веру, они объявили, что принимают все, чему суждено быть, и внутренне смирились с недугами, поразившими их самих или их близких. Это было истинное чудо Лурда Неосязаемое, поскольку было сокровенным, духовное осознание, просветление, не имеющее значения для клинических записей и медицинских карт.
Алиса Пэджетт, несомненно, подверглась глубокому эмоциональному, возможно духовному, испытанию, которое заставило подавленные чувства снова функционировать нормально. И это само по себе было чудом. Главный вопрос, мучивший отца Хэгана, заключался в том, было ли оно спонтанным или ниспосланным свыше. Никто не относится осторожнее к так называемым «святым чудесам», чем сама церковь.
Он сложил газету, взял ее под мышку и вылез из машины. Вечернее небо за последние несколько минут заметно потемнело, словно ночь спешила грубо заявить свои права Или Хэган просидел в машине дольше, чем ему представлялось? Скоро должен был прийти служка, чтобы зажечь в церкви огни перед вечерней службой, и священник радовался этому. Он вошел в свое жилище и направился прямо в кухню. Если бы Хэган был пьющим – а он знал многих таких священников, – то с удовольствием принял бы изрядную дозу шотландского виски, но пришлось обойтись чашкой горячего чаю.
Хэган включил в кухне свет, наполнил чайник и встал, глядя на газовую конфорку и смутно сознавая, что чем дольше смотрит, тем дольше чайник не закипит. Его мысли были об Алисе.
Ее мать впала в нервное возбуждение и не могла сдержать слез после невероятного исцеления дочери, а отец так и не смог поверить в это. Алиса не только прекрасно слышала и говорила, но и излучала почти видимое сияние, вызванное чем-то большим, чем просто физическое исцеление.
Отцу Хэгану нужно было поговорить с девочкой наедине, завоевать ее доверие и подробнее расспросить о видении, чтобы в ее истории не появлялось новых выдумок, но в тот день поговорить наедине было невозможно. Местный доктор быстро увлек все семейство Пэджеттов в больницу. Он был так ошеломлен внезапной переменой в девочке, что настоял на немедленном осмотре ее специалистами. Медики продержали Алису у себя всю ночь, осмотры продолжались и весь следующий день.
Для девочки, вновь обретшей дар речи, Алиса говорила немного. Когда врачи спрашивали ее о женщине в белом, которую она якобы видела, Алисино счастливое личико становилось безмятежным и она повторяла то, что уже говорила священнику:
– Женщина в белом назвала себя Пречистой Девой…
Алисе словно было трудно произносить эти слова.
– И как она выглядела?
– Белая, и вся сияла. Похожа на статую в церкви Святого Иосифа, но как-то светилась, как-то… искрилась…
– Ты хочешь сказать, мерцала?
– Мерцала?
– Как порой солнце в туманный день…
– Да, правильно. Мерцала…
– И что еще она сказала тебе, Алиса?
– Она сказала, чтобы я пришла снова..
– И сказала зачем?
– Послание. У нее есть послание.
– Послание для тебя?
– Нет-нет, для всех…
– И когда она должна вернуться?
– Не знаю.
– Разве она не сказала тебе?
– Я сама узнаю.
– Как?
– Просто узнаю, и все.
– А почему она тебя исцелила?
– Исцелила меня?
– Да Ты же не могла слышать и говорить. Разве ты не помнишь?
– Конечно помню…
– Так почему же она помогла тебе?
– Просто помогла, и все.
Последовала пауза, задумчивая, озадаченная, но доброжелательная. Очевидно, Алиса понравилась медицинскому персоналу, но на них подействовало и что-то еще. Ее спокойная безмятежность была заразительна Молчание прервал, психиатр, знакомый с Алисиным случаем;
– Тебе понравилась та женщина, Алиса?
– О, да. Я люблю эту женщину…
И тут Алиса заплакала.
Отец Хэган ушел из больницы в замешательстве, его не коснулся охвативший окружающих душевный подъем. К тому времени история уже разнеслась по окрестностям, и Хэган был ошеломлен, увидев заголовок в «Курьере». И его так обеспокоило не просто внимание, которое, несомненно, теперь привлечет к себе его церковь, и не известность, которая станет преследовать Алису – это была малая цена за избавление от несчастья, – а сравнение с чудесными исцелениями в Лурде. Хэган боялся, что распространившиеся слухи превратят все происходящее в балаган. Страшило и кое-что еще. Ощущение предвестия. Ему было жутковато, и он сам не понимал почему.
Из чайника валил пар, когда священник вышел из кухни к телефону в прихожей.
Понедельник, поздний вечер.
– Как вам понравился барашек, мистер Фенн?
Фенн поднял бокал вина, благодаря ресторатора:
– В лучшем виде, Бернар.
Тот засиял.
– A y вас, мадам?
Сью издала одобрительный звук. Ее рот был набит блинчиками в апельсиновом сиропе, и Бернар признательно кивнул.
– Бренди к кофе, мистер Фенн?
Обычно он давал клиентам достаточно времени, чтобы отдохнуть между подачами блюд, но сейчас знал, что Фенн никогда не расслабляется, пока не прикончит весь обед и перед ним не поставят большой стакан с бренди.
– Арманьяк, Сью? – спросил репортер.
– Нет, пожалуй, не надо.
– Давай! У нас же праздник, помнишь?
– Хорошо. М-м-м, тогда «Драмбюи».[15]15
«Драмбюи» – ликер из солодового шотландского виски и разогретого меда.
[Закрыть]
– Прекрасно, – сказал Бернар; это был маленький, аккуратненький человечек, и весьма любопытный. – У вас праздник?
Фенн кивнул:
– Вы уже видели вечерний выпуск?
Ресторатор знал, что Фенн имел отношение к «Курьеру», так как несколько лет назад, когда Бернар и его деловой партнер (также шеф-повар) только что открыли дело в Брайтоне, репортер черкнул несколько строк в газете об их ресторане «Французское знакомство». Тогда это обеспечило заведению хорошую рекламу, поскольку приморский курортный городок был перенасыщен ресторанами и пабами, и с тех пор журналист стал дорогим посетителем.
