Текст книги "Святыня"

Автор книги: Джеймс Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

«Обзервер». А вы, отец Хэган?

(Молчание.)

Монсеньер Делгард. Отец Хэган и я стояли вместе, так что видели одно и то же. Я не…

Отец Хэган. Мне кажется, Алиса действительно парила в воздухе.

(Беспорядочные вопросы.)

«Эко де ла Бурс». Вы действительно засвидетельствовали это?

Отец Хэган. Я лишь говорю, что мне кажется, будто это действительно было. Трава в поле высокая – возможно, Алиса просто привстала на цыпочки. Я не могу сказать точно.

«Обзервер». Но другие свидетели говорят, что ее ноги в самом деле оторвались от земли.

Отец Хэган. Возможно. Впрочем, я не уверен.

«Стандард». Если будет доказано, что исцеления были чудесными и Алиса Пэджетт действительно видела… м-м-м… Деву Марию, будет ли девочка признана святой?

Епископ Кейнс. Как вы докажете, что она видела? И прежде чем канонизировать человека, должно пройти какое-то время после его смерти.

(Смех.)

«Брайтон ивнинг курьер». Почему Алису прячут?

Епископ Кейнс. Ах, это мистер Фенн, не так ли? Ну, Алису Пэджетт не «прячут», как вы выразились. Судя по огромному числу журналистов, окруживших монастырь Богоматери Сионской в Бенфилде, я бы определенно не сказал, что ее местопребывание является для кого-то тайной.

Алиса отдыхает. Она испытала необычные переживания, как сами можете представить, и полностью истощена психически и эмоционально. Ей нужны тишина и покой – ее личный доктор очень тверд в этом предписании. И, конечно, она пребывает там с полного согласия ее родителей. Алиса – хрупкий ребенок и до недавнего времени считалась инвалидом Она требует очень осторожного обращения.

«Брайтон ивнинг курьер». Она подверглась медицинскому обследованию?

Епископ Кейнс. Да, и очень доскональному.

«Брайтон ивнинг курьер». И допросу со стороны церковных иерархов?

Епископ Кейнс. Допрос – слишком сильное слово. Очевидно, ей задавали вопросы, но; уверяю вас, никакого давления не оказывалось. Думаю, единственную опасность для нее в данный момент представляет избыток ласки.

(Смех.)

«Брайтон ивнинг курьер». Как долго Алису продержат в монастыре?

Епископ Кейнс. Она не под арестом, мистер Фенн. Она совершенно свободна и вольна покинуть монастырь, когда этого захотят ее родители и ее доктор сочтет, что это в ее собственных интересах.

«Католик гералд». У Алисы были еще какие-нибудь видения с прошлого воскресенья?

Епископ Кейнс. Она ничего не говорила о каких-либо новых видениях.

«Дейли мэйл». Она будет на мессе в это воскресенье? Я имею в виду церковь Святого Иосифа.

Монсеньер Делгард. (Пауза.) Алиса выразила такое желание. Однако мы должны обдумать возможные последствия такого шага. Нас несколько тревожит, что из-за всей этой шумихи, вызванной имевшими место… м-м-м… инцидентами, церковь Святого Иосифа будет переполнена любопытствующими и, очевидно, журналистами. Как только что сказал епископ Кейнс, Алиса – хрупкий ребенок, и длительное возбуждение может оказаться для нее чрезмерным Ее нужно оградить от этого.

«Интернешнл гералд трибъюн». Но рано или поздно ей придется встретиться с общественностью.

Епископ Кейнс. Это верно, но я думаю, что на данном этапе занимающаяся ею группа медиков, ее личный врач и Церковь предпочли бы, чтобы это случилось попозже. Однако в отношении ближайшего воскресенья еще ничего не решено.

«Брайтон ивнинг курьер». Но Алиса хочет пойти на мессу в это воскресенье?

Епископ Кейнс. В данный момент Алиса сама не понимает, чего хочет. Думаю, это вполне понятно.

«Брайтон ивнинг курьер». Но она хочет пойти.

Епископ Кейнс. Как сказал монсеньер, она выразила такое желание.

«Брайтон ивнинг курьер». Значит, это вполне вероятно?

Епископ Кейнс. Полагаю, я уже ответил на этот вопрос.

(Беспорядочные вопросы.)

Епископ Кейнс. Боюсь, нам пора заканчивать эту пресс-конференцию, джентльмены. Спасибо за ваши вопросы. Надеюсь, мы смогли кое-что прояснить. У нас плотное расписание, и теперь пора дать интервью для радио и телевидения. Спасибо, что уделили нам время, леди и джентльмены.

(Пресс-конференция закончилась.)

Уилкс

Узнала б матушка об этой доле,

Ее бы сердце лопнуло от боли.

Братья Гримм. «Пастушка гусей»

Он не мог заснуть.

Голова гудела, простыни на узкой койке казались грязными и заскорузлыми. Ему не хотелось ни есть, ни пить, и он определенно не устал. Это по своей собственной воле он почти весь день провалялся в постели. Надо бы сходить в центр трудоустройства – да что толку? Снова предложат такую же вонючую работу: убирать посуду, как в прошлый раз, или копать ямы на дорогах, или стоять у машины на фабрике. Или, хуже того, общественные работы! Так их растак! Придется завтра опять клянчить у старухи. Боже, как: не хочется туда возвращаться! «Посмотри на себя! Почему ты не подстрижешься? Так ты никогда не найдешь приличной работы! И посмотри, как ты одет! Когда ты последний раз гладил эту рубашку? И разве нельзя хотя бы почистить ботинки!»

И хуже всего: «Когда ты в последний раз ходил в церковь? Что бы сказал твой бедный отец, будь он жив?»

Дерьмо! Если бы не голод, он бы не вернулся!

Уилкс повернулся на койке Складка на куртке терла кожу. Он посмотрел в темноту за окном Боже, хоть бы какую-нибудь морковку заманить! Это бы его согрело. Впрочем, они знать ничего не хотят. Если у тебя нет денег, ты им неинтересен. Если ты никто, значит, ты и есть паршивый никто! Он снова повернулся и кулаком злобно ткнул в комья подушки. Он уже однажды привел сюда парня, но в этом не оказалось ничего хорошего. Само дрочение было еще ничего, но от поцелуев хотелось блевать.

Он уставился в потолок и натянул на голый живот одеяло. Ты вляпался, и эти ублюдки не дадут тебе выкарабкаться. Будешь ходить и ходить в дерьме круг за кругом, пока не придется жрать его, чтобы не утонуть. А потом нахлебаешься и все равно подохнешь!

Но ведь они-то выкарабкались! Эти трое глотнули дерьма и плюнули им прямо в морды смотрящих. Да, они нашли способ, и больше ничего не потребовалось.

Он улыбнулся в темноту. Да, они нашли способ.

Уилкс откинул одеяло и в носках прошлепал к шкафу, затем привстал на цыпочки и нащупал наверху маленький ящичек. Сняв его, он достал ключик из кармана куртки, висевшей на единственном стуле.

Забравшись обратно в постель, он вставил ключ, откинул крышку, достал из ящика маленький черный предмет и, улыбаясь в темноте, прижал его к щеке. Потом поставил ящик на пол и укрылся одеялом.

Лежа в темноте, Уилкс засунул предмет под одеяло, так что холодный металл оказался между бедер. Потом вздохнул и ощутил, как весь твердеет.

Глава 19

– Здесь Дьявол – не проси других имен.

– Но наш Господь… – Молчи! Да, это он.

Сэмюэль Тейлор Кольридж. «О Господе»

Фенн зевнул и посмотрел на часы. 7.45. Боже, значит, вот как выглядит рассвет.

По встречной полосе приближалась машина, и он устало махнул водителю рукой, словно они были членами одного клуба для избранных. Тот посмотрел на него как на сумасшедшего. Фенн что-то немелодично напевал себе под нос, и только полное отсутствие слуха помогало ему самому выносить этот звук.

Он взглянул на Саут-Даунс слева, там сгустились тучи, их мягкие шерстяные днища скребли по вершинам холмов. Начинался еще один холодный, облачный день, из тех, что гасят величайший оптимизм, заглушают самый кипучий энтузиазм. Из тех дней, когда хочется оставаться в постели, пока добротный ночной мрак не сменит эти унылые сумерки.

Дома по сторонам дороги стояли редко, далеко один от другого, в большинстве своем они были большие, и их отгораживали друг от друга высокие ограды или стены, оберегая от назойливого внимания. Обычно дорога бывала забита, поскольку являлась главной магистралью от побережья к более крупным суссекским городам Она прорезала поселки, как проволока сыр, но холодным, сырым воскресным утром – да еще в такую рань – чаще попадались на глаза птицы и кролики, чем автомобилисты.

Фенн прекратил пение, увидев впереди окраины Бенфилда, и остатки усталости улетучились, словно их высосало из головы пылесосом. Репортер улыбнулся, готовый насладиться обретенной особой привилегией и забыть только что покинутую теплую постель. Жаль, что в этой постели не было обнаженного тела Сью (хотя тогда вылезать было бы еще тяжелее), но они уже не были столь пылкими любовниками, как когда-то. Когда они спали вместе всего три ночи назад, Фенну представилось, что их отношения вернутся в то же состояние, но наутро он с разочарованием обнаружил, что ее новая отчужденность лишь слегка поколебалась. Хотя и не такая холодная, как раньше, и определенно не такая высокомерная, Сью ясно дала понять, что ей нужно побольше времени, чтобы все обдумать. Она любила его, в этом не оставалось сомнений, но еще не разобралась в самой себе, и любовные ласки не помогали ей в этом. Ладно, тебе решать, Сью. Ты знаешь мой номер.

Фенн был рассержен и расстроен переменой в ее настроении, – особенно когда он был в гуще событий, когда не должен был ни на что отвлекаться. Он ругал себя за то, что не мог выбросить Сью из головы. Боже, он чуть ли не купил билет на Флит-стрит, а она держится так, будто он подделал банковский чек! Приглашение в это воскресное утро служило мерилом того, как возрос его престиж всего за несколько коротких недель. Привилегию разделили с ним лишь пять других журналистов, его коллег, выбранных из элиты мира журналистики. Может быть, он немного преувеличивал свою значимость, но его нынешняя позиция была неплоха.

Въехав в зону ограничения скорости, Фенн чуть отпустил акселератор. Дорога резко свернула вправо и влилась в другую, поменьше; слиянию помогал (или мешал) плавный, еле заметный подъем Монастырь Богоматери Сионской был почти напротив, чуть левее, и Фенн, убедившись, что поблизости никого нет, затормозил. С этого места ему были видны верхние окна большого здания, выкрашенного в кремовый цвет, и на одно мгновение репортеру показалось, что оттуда на него смотрит бледное личико. Оно тут же исчезло, и Фенн не был уверен, не померещилось ли это ему.

У ворот маячил одинокий полисмен, на обочине поодаль стояла его патрульная машина. В стороне с отсыревшим и жалким видом собралась группа репортеров. Они подозрительно смотрели на малолитражку Фенна, когда он разворачивался на дороге. Фенн зарулил во дворик у стоявшего рядом гаража и заглушил мотор. Гараж был закрыт, и репортер догадался, что, по случаю воскресенья, он и не откроется. Выйдя из машины, Фенн направился обратно к монастырю.

Журналисты и операторы с опухшими лицами, ссутулившись, притопывая ногами по тротуару, приготовились принять его в свою среду: новичок хотя бы нарушил монотонность их зябкого бдения.

– Доброе утро, писаки, – сказал Фенн с улыбкой, приблизившись к ним, и подмигнул. Не обращая внимания на ответное бормотание, он прошел к воротам. Полисмен поднял руку.

– Я Фенн, из «Брайтон курьер».

Человек в униформе достал из кармана листок бумаги и сверился со списком.

– Все в порядке, проходите.

Полисмен открыл одну створку ворот ровно настолько, чтобы Фенн мог проскользнуть внутрь. Тот хмыкнул, услышав негодующие крики остальных репортеров.

На другой стороне двора за тремя широкими ступенями виднелась распахнутая дверь, за которой зияла неприветливая чернота. Фенн пересек двор и перескочил через две нижние ступени. Когда он вошел в темный вестибюль, из тени показалась фигура в капюшоне.

– Мистер?.. – спросила монахиня.

– Джерри Фенн, – ответил он. Его сердце забилось чаще – то ли от прыжка через ступеньки, то ли от внезапного появления монахини. – «Брайтон ивнинг курьер».

– Ах да. Мистер Фенн. Позвольте ваше пальто.

Фенн скинул пальто и протянул монахине.

– Денег в карманах нет, – сказал он.

Женщина удивленно взглянула на него, но улыбка тут же вернулась на ее лицо.

– Если изволите пройти, то увидите, что уже почти все собрались.

Она указала на дверь в конце вестибюля.

Фенн поблагодарил и пошел через зал, стуча каблуками по голым половицам. Помещение за дверью оказалось большим, и в солнечный день здесь было бы светло и просторно, но теперь природная яркость казалась тусклой. Комнату заполняли негромко разговаривающие люди.

– Мистер Фенн, рад, что вы приехали.

Он обернулся и увидел направляющегося к нему Джорджа Саутворта.

– Рад, что меня пригласили, – ответил Фенн.

– Остальные ваши коллеги уже здесь.

– Вот как?

– Небольшая группа известных журналистов. Вы шестой.

Фенну было приятно оказаться причисленным к элите.

– Ассошиэйтед Пресс, «Вашингтон пост», «Таймс» – и прочие в этом роде. Уверен, вы всех их знаете.

– Да, конечно. – Фенн покачал головой. – Я в замешательстве, мистер Саутворт. Почему я?

Саутворт обезоруживающе улыбнулся и потрепал Фенна по руке.

– Не надо так скромничать, мистер Фенн. Вы освещаете эту историю с самого начала. Более того, это вы привлекли к ней внимание всего мира Мы не могли вас не пригласить.

– Пожалуй.

– Никак не могли. Не хотите ли чаю?

– Спасибо, нет.

– Уверен, вы поймете наше нежелание позволить юной Алисе присутствовать на мессе в церкви Святого Иосифа в это…

– Ваше нежелание?

– Ну, если честно, то нежелание епископа Кейнса. И, конечно, врачей: они считают, что вся эта кутерьма может ей повредить. Фоторепортеры, телевидение, толпа желающих оказаться рядом с ней, дотронуться до нее – все такое.

Фенн кивнул.

– И вы решили устроить службу приватно, без шума.

– Совершенно верно.

– Многие будут разочарованы.

– Несомненно. Честно сказать, будь моя воля, я бы позволил Алисе пойти сегодня в церковь, раз она так хочет. Но ее здоровье должно быть превыше всего.

– Она хотела пойти в церковь Святого Иосифа?

– Конечно. – Саутворт понизил голос. – Я слышал, она очень расстроилась, когда мать-настоятельница запретила. И все же, уверен, это для ее блага.

– Значит, вы просто пригласили сюда определенных членов… м-м-м… – Фенн осмотрел комнату. – Общества и средств массовой информации.

– Да. В действительности это моя идея. И епископ согласился. Видите ли, мы понимаем: публика должна знать, что происходит. Это ее право. А таким образом все увидят, что об Алисе должным образом заботятся.

– И узнают, что Католическая церковь не держит ее взаперти и не подвергает современным видам инквизиции.

Саутворт усмехнулся.

– Очень остроумно с вашей стороны, мистер Фенн. Фактически это и был мой аргумент для церковных служителей. А посредством немногих избранных представителей народных масс и, так; сказать, сливок мировых средств массовой информации общественный интерес будет удовлетворен без ненужного, но неизбежного столпотворения.

И с максимумом рекламы, догадался Фенн. Казалось, что Саутворту (и Фенн не сомневался в причастности других местных бизнесменов) приходилось балансировать на натянутом канате между извлечением прибыли (а также сопутствующим риском навлечь порицание за это) и гарантией, что Алиса Пэджетт будет укрыта от чужих глаз (а также гарантией, что все увидят их усилия в этом направлении). Он, Фенн, был тут необходим не как блестящий журналист, а как первооткрыватель всей этой истории, его репортажи следовали непосредственно за событиями, выгодно отличаясь от всех остальных. К тому же он был «местным» и поэтому, возможно, лучше улавливал здешние настроения. Ладно, не ерепенься, Фенн. Дело имеет смысл. И сегодня оно требует тебя.

– Сейчас я представлю вас некоторым людям, – говорил Саутворт. – Ваши коллеги уже познакомились с ними, но, уверен, они захотят поговорить с вами, как с человеком, который был «на месте происшествия». Месса начнется в половине девятого, так что у вас… – Он посмотрел на часы. – Около получаса для интервью.

– Я смогу поговорить с Алисой?

– Мы планируем короткую встречу после мессы. Боюсь, что всего двадцать минут, и только если Алиса почувствует себя готовой к этому. Уверен, она согласится. – Он придвинулся к Фенну и заговорщицки прошептал: – Я бы хотел пригласить вас завтра вечером на ужин. Думаю, вам было бы очень интересно поприсутствовать там.

Фенн приподнял брови.

– Я не забыл нашу небольшую беседу, когда все это только начиналось, мистер Фенн. Кстати, вас зовут Джерри, верно? Не возражаете, если я буду звать вас по имени? Это не так официально. Кажется, тогда вы говорили, что история, вероятно, скоро заглохнет.

Фенн криво улыбнулся.

– Кое-кто так же говорил о Ленноне и Маккартни.

– Думаю, ваше мнение было вполне справедливо. Но вы помните мое предложение? Да, видимо, у вас тогда возникли подозрения насчет моих мотивов. Но теперь вы видите, что рекламная машина сама по себе пришла в движение и не требуется никакого вмешательства с моей стороны или со стороны местного совета. Тем не менее может понадобиться некоторое управление изнутри, и, мне кажется, вы могли бы оказаться тут полезны.

– Не понимаю.

– Прочитав все ваши статьи в «Курьере», мы сочли, что вам можно доверять, и предлагаем вам написать полную историю Бенфилдских чудес.

– В моей газете?

– В любой, в какой захотите. Или в книге. Мы допустим вас на все заседания совета и ко всем другим решениям, дискуссиям и планам, касающимся этого дела.

У Фенна разгорелись глаза. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Официальный хроникер Бенфилдских чудес! Любой газетный редактор запрыгает, добиваясь прав на публикацию, а любой издатель за право издать книгу отдаст свою правую руку (или правую руку менеджера по маркетингу). Здесь должна быть своя ложка дегтя.

– Почему мне? – спросил Фенн.

– Кажется, вы уже задавали этот вопрос. Или схожий. Ответ прост: потому что вы были там с самого начала Касательно этого дела в вас больше внутреннего понимания, чем в ком-либо еще, не считая священников. Но даже они – отец Хэган и монсеньер Делгард – не были там с самого начала.

– И они согласятся?

– Я уже поставил этот вопрос перед епископом Кейнсом. Он заинтересовался, но с опаской.

– Вот как?

– Он прагматик и понимает, что история принадлежит почти исключительно вам. Однако он не совсем уверен в том, что, как говаривали в старину, «ваши намерения благородны».

– Не совсем?

– Простите?

– Ладно, не важно.

– И по этой причине я приглашаю вас завтра на ужин.

– Там будет епископ Кейнс?

– Да, вместе с отцом Хэганом и монсеньером Делгардом. Сначала мы обсудим обустройство места поклонения в церкви Святого Иосифа и участие в этом Бенфилда. Епископ Кейнс настаивает на необходимости полного взаимодействия между местным советом и Церковью.

– Они реагируют довольно быстро для духовенства, не правда ли? Я думал, пройдут годы, прежде чем Церковь официально позволит учредить святыню.

– В обычных обстоятельствах так бы оно и было. Но, к счастью или к несчастью, как ни следи за этим, паломники уже хлынули туда, и их ничем не остановишь. Епископ хочет быть готовым Официально нельзя объявить церковь Святою Иосифа святым местом, но это не мешает людям считать ее таковым.

– А те два священника знают, что я приглашен?

– Да. Епископ Кейнс сам сказал им.

– И они согласились?

– Неохотно. Наверное, епископ не оставил им выбора. Надеюсь, после всего этого вы заинтересовались?

– А как вы думаете? Когда и где?

– В моей гостинице в половине девятого.

– Я приду.

– Прекрасно. А теперь позвольте мне представить вас кое-кому.

Следующие двадцать минут Фенн провел, разговаривая с разнообразными «гостями»; среди них оказались местный депутат парламента от партии Тори, который сам не был католиком, но проявлял глубокий интерес ко всем религиям, несколько духовных лиц, чьи титулы Фенн тут же забыл, некоторые видные члены местного общества, мать-настоятельница монастыря и, самый интересный из всех, апостольский делегат в Великобритании и Гибралтаре. Насколько Фенн понял, он являлся официальным «посредником» между Католической церковью в Британии и Ватиканом. Скромный человек с тихим голосом, он, казалось, был искренне рад познакомиться с Фенном и тихонько отвел его в сторону, чтобы расспросить о репортажах, которые тот уже написал, а также о том, что он видел своими глазами. Вскоре репортер почувствовал, что его самого интервьюируют, но ему нравились прямые вопросы священнослужителя и то внимание, с каким он выслушивал ответы.

Когда Фенн ощутил, что аудиенция закончилась, он осознал., что сам не задавал, вопросов. Его удивил акцент священника, и одна из облаченных в серое монахинь, предлагавшая гостям чай и кофе, объяснила эту странность: преподобный Пьер Мельсак родом из Бельгии. Фенн взял предложенный сестрой кофе и пожалел, что не отказался от имбирного печенья, которое сопротивлялось любым попыткам откусить кусочек. Он оставил печенье на блюдце, поморщившись от того, что заныли зубы, и стал потягивать тепловатый кофе, когда за спиной раздался хриплый голос:

– Привет.

Фенн обернулся и увидел темноволосую женщину, улыбнувшуюся ему. По крайней мере, улыбались ее губы – глаза были слишком сосредоточенны для легкомысленного веселья.

– Шелбек, «Вашингтон пост», – представилась она.

– Да, кто-то уже показывал мне вас. Как Вудвард?

– Редфорд был лучше. Вы Джерри Фенн, не так ли?.

Он кивнул.

– Мне понравилась ваша статья. Может быть, мы встретимся позже?

– Это было бы неплохо. С какой целью?

– Сравним заметки? – Ее голос звучал с явным нью-йоркским, акцентом.

– Отличная идея.

– Тем более что вы можете извлечь из этого выгоду.

– В каком смысле?

– В финансовом – каком же еще? – Улыбка наконец коснулась ее глаз.

– Хорошо…

Раздвижные двери, заменявшие одну стену, отъехали в сторону, и гул беседы затих. За ними открылась другая комната с белыми стенами и низким потолком. Фенн догадался, что когда-то здесь был двойной гараж, примыкавший к зданию, которое сестры из монастыря Богоматери Сионской преобразовали в маленькую молельню. Алтарь был прост: всего лишь покрытый белой скатертью четырехугольный стол, на котором стояло распятие. Рядом располагались скамеечки – в достаточном количестве, чтобы на них уместились жившие в монастыре монахини.

– Соблаговолите занять места, – обратился епископ Кейнс к группе избранных. – Сейчас начнется месса. Боюсь, не всем хватит места сесть, хотя наши добрые сестры вызвались стоять всю службу, так: что прошу журналистов-мужчин встать в глубине.

Люди начали передвигаться в соседнее помещение, и Шелбек подмигнула Фенну.

– Поговорим после представления, – прошептала она. – Кстати, меня зовут Нэнси.

Он смотрел, как она протолкалась в молельню, направляясь к первым рядам Ей можно было запросто дать как тридцать, так и сорок лет, но Фенн догадался, что, видимо, она все же ближе к последнему: где-нибудь тридцать шесть или тридцать семь. На Нэнси был скромный серый твидовый костюм – из тех, которым коренные нью-йоркцы умудряются придать деловой и в то же время привлекательный вид. Фигура у нее была стройной, и ноги при взгляде сзади (а это настоящая проверка ногам) удовлетворили бы любого критика. При первой оценке американка казалась шершавой, колючей и хитрой – из той породы женщин, что способны устрашить пугливых представителей мужской породы (то есть большинство из них). Нэнси Шелбек могла вызвать интерес.

– М-м-м, нельзя ли освободить первый ряд для меня, матери-настоятельницы, Алисы, а также мистера и миссис Пэджетт? – сияя улыбкой, проговорил епископ Кейнс. – Монсеньер Мельсак, вы не присоединитесь к нам?

Маленький бельгиец так и сделал, и епископ снова обратил внимание на остальных собравшихся.

– Алиса сейчас будет здесь. После недолгой службы девочка первой подойдет к причастию. Можно попросить наших друзей из средств информации воздержаться от вопросов к девочке, когда она войдет? Обещаю, у вас будет возможность задать ей вопросы сразу после мессы. Конечно, всего двадцать минут, но вы должны помнить: девочка испытывает большое напряжение. – Он попытался обезоруживающе улыбнуться. – Вряд ли нужно говорить, что не позволяются никакие съемки, и прошу господ журналистов это понять. Так что если кто-то из вас прячет на себе фотоаппарат, то прошу так его и держать – не вытаскивать и не пользоваться.

Последнее его замечание было встречено тихими смешками, лишь двое из журналистов смущенно заулыбались.

Вскоре все устроились, и Фенн оказался сбоку в задних рядах. Он стоял выше остальных, поскольку из главного зала в молельню вели вниз три ступеньки. Ему подумалось, что будет неплохо прислониться к раздвижной двери, если служба окажется не такой короткой, как обещал епископ. В воздухе чувствовалось ожидание – такое же возбуждение, что присутствовало в предыдущее воскресенье в церкви Святого Иосифа. Монахини, склонив головы и перебирая четки, преклонили колени у стены. Казалось, политики и некоторые другие важные персоны испытали неловкость, не зная порядка церемонии и боясь совершить какую-нибудь бестактность. Фенн поймал взгляд Нэнси Шелбек, когда она повернула голову, чтобы осмотреть и, несомненно, описать окружающих. Шепот стих, и все застыли в неловкой тишине.

Фенн обернулся к открывшейся у него за спиной двери. Неуклюже вошел какой-то мужчина, и репортер тут же узнал в нем Лена Пэджетта, отца Алисы. На нем был плохо сидящий, видавший лучшие времена костюм, и недавняя химчистка придала ему недолговременную нарядность. Лен Пэджетт, озираясь, прошел в молельню, и Фенн заметил в его глазах обиду и негодование. Репортер отодвинулся от двери, ища маленькую фигурку Алисы. Она появилась из темноты зала – нервное, напоминающее пугливого зверька создание. Лицо казалось бледным, широко раскрытые глаза бегали. На ней было светло-голубое платье, а белокурые волосы стягивал белый ободок. Отец что-то буркнул, и девочка пошла быстрее. Ее взгляд тут же устремился к широким окнам веранды, выходящим на монастырский садик, и Фенну она показалась молодым зверьком в клетке, тоскующим по воле, стремящимся вырваться из удушающей ласки плена.

Следом вышла Молли Пэджетт и с неопределенной улыбкой на лице повела Алису к алтарю. Последней появилась какая-то монахиня; она обернулась закрыть за собой дверь и встала на пороге – как часовой.

Все головы повернулись к Алисе, которая подходила к ступенькам. Девочка на мгновение задержалась, обозревая открывшееся зрелище. Она казалась моложе своих одиннадцати лет, но в ее нежном лице произошла какая-то перемена, отчего Алиса уже не выглядела ребенком. Фенн не мог уловить, в чем заключалась эта перемена. Может быть, что-то в глазах…

Девочка повернулась к нему, словно почувствовав, что он наблюдает за ней. На короткое мгновение репортеру почему-то стало холодно. Потом это прошло – и он вновь смотрел в лицо маленького, робкого ребенка. Впрочем, какое-то неясное чувство осталось, но Фенн не мог понять, какое именно.

Алиса спустилась в помещение для богослужений, и епископ Кейнс поманил ее вперед. Она преклонила колени перед алтарем, после чего исчезла из виду, сев вместе с родителями на переднюю скамью.

Дверь за спиной Фенна снова открылась; когда повернулась ручка, монахиня, стоявшая перед входом, отступила в сторону. Вошел отец Хэган в ярком одеянии для мессы. За ним следовал монсеньер Делгард, как обычно, в черном. Первый священник пересек помещение, держа в руках укрытый кубок и опустив глаза Монсеньер Делгард, проходя мимо Фенна, кивнул.

Оба прошли к алтарю и встали позади него, лицом к собравшимся. Фенн заключил, что Делгард в отсутствие ассистента будет прислуживать отцу Хэгану. И снова выражение лица последнего встревожило репортера Хэган выглядел донельзя изможденным и нездоровым. Он поставил кубок на алтарь, и даже с того места, где Фенн стоял, была заметна неуверенность в его движениях. Священник, наклонившись над алтарем, не отрывал глаз от кого-то сидящего перед ним. Фенн знал, что отец Хэган смотрит в лицо Алисы Пэджетт.

Несколько секунд Хэган не двигался, потом словно вспомнил, где находится, и служба началась.

К тому времени Фенн уже стал привыкать к мессам и с облегчением понял, что эта будет короткой. Но как ни коротка она была, он вскоре начал озираться по сторонам, совершенно не тронутый самой службой. Дневной свет этого утра, серый и унылый, лился в молельню через широкое окно в крыше, проделанное, вероятно, при перестройке гаража. Стены из грубого кирпича были покрашены глянцевой белой краской, а пол покрывали узорчатые плитки. В молельне не было окон, и только массивная дверь вела в монастырский двор. Собравшиеся, направляемые монахинями и присутствующими служителями церкви, отвечали на обращения священника, а Фенн старался отслеживать процедуру по книжке молитв, оставленной ему монахиней, которая разносила кофе. Несколько раз он сбивался и в конце концов оставил свои попытки. Было трудно понять, чем этот еженедельный ритуал привлекал таких, как: Сью, которая была уравновешенной, чувственной и волевой женщиной, к тому же довольно остроумной и совсем не глупой. Что же могло зацепить ее во всем этом?

Что-то привлекло его взгляд. Внезапное движение наверху. Фенн посмотрел на стеклянную крышу и улыбнулся. По наклонному запотевшему стеклу пробиралась кошка. Она остановилась, и силуэт головы стал больше: кошка старалась заглянуть через мутное стекло. Она поставила передние лапы на плоскость и помотала головой. На какое-то время ее тело словно застыло, потом она спустилась по наклонному стеклу и села, так что в поле зрения осталась лишь ее верхняя часть.

Фенн и другие репортеры вместе с остальными опустились на колени и замерли в напряженном внимании, а когда сидящие встали, все вместе для приличия присоединились к хору. Как понял Фенн, это делалось не из почтения к службе, а ради хорошеньких монахинь, которые могли обидеться, если присутствующие не придерживались установленного ритуала. Раздался звон колокольчика, и все склонили головы. Фенн, ощущая неудобство от стояния на коленях, понял, что пришло время для причащения, и приподнялся, уверенный, что в данный торжественный момент никто этого не заметит. Тишина в помещении смущала. В церкви гулкое эхо, шум движений в толпе, голоса детей и покашливание нарушали истинную тишину, но в маленькой молельне ничто не заглушало даже урчания в желудке.

Отец Хэган встал перед алтарем, держа в руках кубок и другие атрибуты причастия. Глаза его были почти закрыты.

Фенн видел, как епископ Кейнс нагнулся и что-то прошептал Алисе. На мгновение она замерла, и ему пришлось шепнуть снова. Девочка встала, ее белокурые волосы отсвечивали золотом, а белый ободок представлялся бабочкой в пшенице. Алиса казалась хрупкой, совсем маленькой, и Фенн ощутил волнение за нее. Она столько пережила, бедняжка, и он удивился, как она сумела сохранить такое спокойствие.

Девочка, по-прежнему не двигаясь, смотрела на священника.

Мать тронула дочь за руку, но Алиса не обратила на нее внимания. В конце концов встала мать-настоятельница и подвела девочку к отцу Хэгану. Священник посмотрел сверху вниз на маленькую фигурку, и его глаза расширились. Рука его, протягивающая облатку, заметно дрожала.