Текст книги "Кожаный Чулок. Большой сборник"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 159 страниц)

– И тебе того же, мистер Мюр. Так приходи же завтра на наше состязание.

Квартирмейстер ушел, оставив Лунди под впечатлением этого разговора. Впрочем, давнишнее знакомство приучило майора Лунди к выходкам и коленцам лейтенанта Мюра, и он куда терпимее относился к ним, чем отнесется, быть может, читатель. И в самом деле, хотя все люди подвластны единому закону, именуемому природой, сколь, однако, различны их характеры, суждения, чувства и эгоистические устремления!

  ГЛАВА XI

Оленя, что несется как стрела,

Пускай догонит неуклюжий пес,

Подбей прямых на подлые дела,

А скорбных смехом взвесели до слез…

Напрасный труд – не приручить орла

Так и любовь – подвластна тем она,

Кто сердцем чист и чья душа ясна.

Голос Сэквилл. «Зерцало справедливости»

Погода наутро выдалась такая, что превзошла самые лучезарные надежды молодых обитателей крепости. Как ни странно, американцы по своенравию человеческой натуры склонны гордиться тем, в чем они, на всякий трезвый взгляд, не слишком сильны, и забывают о действительных своих преимуществах, которые ставил их на одну доску с другими нациями, их, соперниками, если не выше. К таким преимуществам относится наш благодатный климат; далеко не безукоризненный в целом, он, однако, много приятнее и не в пример здоровее, нежели климат большинства тех стран, где его особенно громко поносят.

Летний зной мало ощущался в Осуиго описываемой нами поры, ибо лесная тень и живительные ветры, дувшие с озера, настолько смягчали жару, что ночи стояли прохладные, а днем не чувствовалось томительной духоты.

Было уже начало сентября, когда ветры, дующие с морского побережья, проносясь над американской землей, достигают Великих Озер и местные матросы ощущают на себе их благотворное действие, ибо они вливают в них новые силы, поднимают в них бодрость и укрепляют дух. Таков был и день, когда гарнизон Осуиго собрался поглядеть на то, что комендант его в шутку называл "турниром". Лунди был человек образованный, особенно в своей области, и он немало гордился тем, что руководил чтением и умственным развитием своих молодых подчиненных, воспитывая в них интерес к более интеллектуальным сторонам их профессии. Для человека, который ведет жизнь солдата, он обладал сравнительно большой и хорошо подобранной библиотекой и охотно ссужал книгами тех, кто проявлял интерес к чтению.

Это привило молодежи новые вкусы и потребности; среди прочих затей, разнообразивших ее досуг, были популярны состязания и спортивные игры, вроде той, какая была назначена на описываемый нами день. Воспоминания о рыцарских временах придавали этим забавам романтический колорит, не чуждый ремеслу и навыкам солдат, а также тому уединенному положению, какое занимала крепость, расположенная в дикой живописной местности.

Однако, как ни волновала всех предстоящая потеха, не забыта была и охрана крепости. Досужий наблюдатель, взобравшись на крепостной вал и глядя на сверкающую гладь озера, раскинувшуюся до самого горизонта, и на неоглядный дремлющий лес, заполнивший всю вторую половину панорамы, мог бы вообразить себя в блаженном краю мира и безопасности, однако Дункан Лунди прекрасно знал, что лес в любую минуту может извергнуть сотни вооруженных индейцев, готовых стереть с лица земли крепость и все, что в ней находится, и что даже это предательское озеро представляет собой удобную дорогу, открывающую доступ более цивилизованным, но не менее коварным врагам – французам, которые могут в любую неосторожную минуту нагрянуть на форт. Отряды разведчиков под командой старых, опытных офицеров, не интересовавшихся спортивными играми, патрулировали лес, и рота солдат несла караул в самой крепости с наказом удвоить бдительность, как если бы превосходные неприятельские силы были уже замечены поблизости. Все эти меры предосторожности и позволили остальным офицерам и солдатам беззаботно отдаться предстоящей забаве.

Состязание должно было состояться на эспланаде, расположенной на самом берегу озера, несколько западнее крепости. Эта площадка, на которой весь лес был сведен и все корни выкорчеваны, обычно служила учебным плацем, с тем преимуществом, что позади он был защищен озером, а с востока – крепостными сооружениями. Таким образом, во время учений можно было ожидать нападения только с двух сторон; а так как вырубка, открывавшаяся на север и запад, была достаточно широка, неприятелю, кто бы он ни был, пришлось бы, чтобы повести обстрел, выйти из укрывающего его леса и приблизиться на изрядное расстояние.

Обычное вооружение полка представляли мушкеты, но для этого случая было собрано штук пятьдесят охотничьих карабинов. У каждого офицера в полку имелось по меньшей мере одно охотничье ружье для собственной забавы; часть ружей была позаимствована у разведчиков и дружественных индейцев, навещавших форт, да, кроме того, имелись в крепости и ружья общего пользования, которыми снабжали тех, кто охотился за дичью для пополнения полковых запасов. Среди людей, хорошо владевших этим оружием, числилось человек пять-шесть особенно метких стрелков, чьи имена знала вся граница, человек десять – двенадцать таких, которые возвышались над средним уровнем, остальные – а их было большинство – стреляли достаточно метко, но не так, как требовалось для данного случая.

Стреляли без сошек, с дистанции в сто ярдов. Мишенью служил деревянный щит с нарисованными на нем обычными белыми концентрическими кругами и прицельным очком в центре. Первыми соревновались рядовые, желавшие показать свое искусство, но не претендовавшие на приз. На этой стадии зрелище не представляло особенного интереса, и среди зрителей еще не видно было ни одного офицера.

Большинство солдат составляли шотландцы, навербованные в городе Стирлинге и его округе. Однако, после того как полк прибыл в колонии, его ряды пополнились местными жителями, как мы это видели на примере сержанта Дунхема. Лучшими стрелками были, как правило, колонисты. После получасовой стрельбы пальма первенства была присуждена юному уроженцу Нью-Йоркской колонии, голландцу по происхождению, со звучным именем ван Валькенбург, прозванному для простоты Фоллоком. Не успели объявить о его победе, как появились остальные зрители во главе со старейшим в полку капитаном. Его окружала "чистая" публика – офицеры и их жены, тогда как шествие замыкали десятка два женщин более скромного звания, в толпе которых выделялось умное, миловидное и оживленное личико Мэйбл Дунхем, надевшей сегодня особенно изящное платье, хорошо облегавшее ее стройную фигурку.

Среди обитательниц крепости только три считались благородными дамами – все они были женами офицеров; безыскусная простота и грубоватость манер и обхождения забавно сочетались у них с преувеличенным мнением о своем достоинстве, о правах и обязанностях высшей касты и о требованиях этикета, приличествующего их рангу. Остальные были жены унтер-офицеров и рядовых Мэйбл Дунхем представляла здесь, как правильно заметил квартирмейстер, единственную девицу брачного возраста. Около дюжины молоденьких девушек, сопровождавших своих маменек, все еще числились детьми, как не достигшие того возраста, который дает право на поклонение мужчин.

Для женщин был сооружен на самом берегу невысокий деревянный помост. Тут же рядом, на мачте, красовались призы. В первый ряд пускали только офицерских жен и детей. Мэйбл уселась во втором ряду, вместе с семьями унтер-офицеров. Позади толпились жены и дочери рядовых – большинство из них стояло, кое-кто занял свободные места. Мэйбл была уже допущена в общество офицерских жен на правах непритязательной компаньонки, и дамы в первом ряду дарили ее некоторым вниманием. Несмотря на сословную нетерпимость, которая особенно дает себя знать в жизни гарнизона, Мэйбл своим скромным достоинством и приятными манерами сумела снискать их расположение.

Как только более именитая часть зрителей расселась по местам, Лунди подал знак начинать состязание. Человек восемь – десять лучших стрелков выступили вперед и начали стрелять один за другим. Выходили без соблюдения старшинства – офицеры и солдаты наравне с более или менее случайными посетителями. Как и следовало ожидать от людей, для которых стрельба была не только любимой забавой, но и средством существования, все они стреляли хорошо и попадали в яблочко или же, на худой конец, в беленький кружок посредине Правда, следующая партия стреляла не так уж точно пули ложились не в центр, а в один из кругов.

По правилам игры, во втором туре состязания могли участвовать только вышедшие победителями из первого тура Адъютант, исполнявший обязанности церемониймейстера, назвал имена стрелков, заслуживших право участвовать во втором туре, оговорив, что лица, не принявшие участия в первом туре, не будут допущены к дальнейшим играм. К стоявшей у вышки группе присоединились Лунди, квартирмейстер и Джаспер – Пресная Вода. Следопыт прохаживался по стрельбищу с независимым видом. На этот раз при нем не было его любимого ружья, он как бы давал этим понять, что не намерен оспаривать лавры у участников состязания. Все расступились перед майором Лунди; подойдя к рубежу, он с добродушной улыбкой стал в позицию и небрежно выстрелил в мишень, промахнувшись на несколько дюймов.

– Майор Дункан не допускается к дальнейшим состязаниям! – объявил адъютант таким уверенным и громким голосом, что всем старшим офицерам и сержантам стало ясно, что промах был умышленный, тогда как младшим офицерам и рядовым столь беспристрастное соблюдение правил игры придало еще больше задора, ибо ничто так не подкупает наивных, не умудренных житейским опытом людей, как видимость справедливости, и ничто не встречается так редко в действительной жизни.

– Ну-с, мастер Пресная Вода, – сказал Мюр, – теперь ваш черед, и, если вы не превзойдете майора, мы так и запишем, что вам привычнее держать в руках весло, чем ружье.

Красивое лицо Джаспера залилось румянцем, он подошел к рубежу и, бросив беглый взгляд на Мэйбл, которая наклонилась всем телом вперед и не сводила с него вопрошающих глаз, небрежным жестом уронил ружье на левую ладонь, на мгновение вскинул дуло и уверенно спустил курок. Пуля прошла точно через яблочко, это был самый удачный выстрел за все утро, – другим стрелкам удавалось только чуть-чуть его задеть.

– Браво, мастер Джаспер! – воскликнул Мюр, когда результат был объявлен. – Такой выстрел сделал бы честь и более опытному стрелку. Похоже, что вам повезло, ведь вы даже не целились. Вы, Пресная Вода, проворный стрелок, ничего не скажешь, но вам не хватает научного, академического, я бы сказал, философского подхода. А теперь, сержант Дунхем, вы меня крайне обяжете, если попросите дам уделить мне некоторое внимание: я собираюсь стрелять по последнему слову науки. Пуля Джаспера тоже могла бы убить наповал, это я допускаю, но он стрелял без достаточной серьезности, так сказать, с маху, на ветер, тогда как я покажу вам, как надо стрелять по всем правилам науки.

Говоря это, квартирмейстер делал вид, будто готовится к своему академическому выстрелу, а на самом деле тянул время, выжидая, пока Мэйбл и ее соседки не устремят на него свои взоры Все стоявшие рядом с Мюром отошли из уважения к его чину, и с ним остался только майор – Видишь ли, Лунди, – обратился к нему Мюр с обычной свой развязностью, – очень важно пробудить в женщине любопытство. Это – коварное чувство, и, если хорошенько его раздразнить, тут уж недалеко и до сердечной склонности.

– Тебе лучше знать, Дэйви, но ты всех задерживаешь своими приготовлениями. А вот и Следопыт. Верно, хочет набраться у тебя ума-разума.

– Ах, это вы. Следопыт? Так вы тоже не прочь взять у меня урок в философии стрельбы? Что ж, я не из тех, кто прячет от людей свой светильник. Учитесь, сделайте одолжение! А сами вы намерены стрелять?

– Мне это ни к чему, квартирмейстер, совсем ни к чему. Мне не нужны ваши призы за честью я тоже не гонюсь, у меня было ее достаточно, да и невелика честь стрелять лучше, чем вы. К тому же я не женщина, мне не нужен ваш капор.

– Что ж, это верно Но вы можете встретить девушку, которой вам приятно будет его подарить, чтобы она носила его в вашу честь…

– Ну, Дэйви, стреляй или уступи место другому. Ты злоупотребляешь терпением адъютанта.

– Ничего не поделаешь, Лунди, у адъютанта с квартирмейстером вечные счеты. Я готов. Посторонитесь Следопыт, а то дамам не видно.

И лейтенант Мюр, став в нарочито изящную позу, медленно поднял ружье, потом опустил, снова поднял, снова опустил и, проделав еще несколько раз эти пассы, мягко потянул курок.

– Пуля пролетела мимо! – радостно доложил адъютант, которому до смерти надоели ученые рассуждения квартирмейстера. – Даже не задев щита!

– Быть того не может! – воскликнул Мюр, густо покраснев от смущения и гнева. – Быть того не может! Со мною в жизни такого не случалось. Дамы могут вам засвидетельствовать!

– Дамы зажмурились, когда вы стреляли, – заверил его какой-то остряк. – Вы до смерти напугали их своими приготовлениями.

– Я не потерплю ни клеветы на присутствующих здесь дам, ни такого поношения моему искусству! – завопил возмущенный квартирмейстер. – Вы все тут сговорились против заслуженного человека, это гнусная выдумка!

– Помолчи, Мюр, ты скандально промазал, – отвечал ему майор со смехом – Лучше не срамись!

– Нет, нет, майор, – вступился за Мюра Следопыт. – Квартирмейстер неплохой стрелок с короткой дистанции и при достаточном времени для прицела. Он накрыл пулю Джаспера Осмотрите мишень, и вы увидите.

И так велик был авторитет Следопыта и глубока вера в его острое зрение, что едва он сказал это, как все усомнились в своем первом впечатлении. Многие побежали обследовать мишень. И действительно, при внимательном осмотре оказалось, что пуля квартирмейстера прошла навылет через отверстие, пробитое Джаспером, да так точно, что этого нельзя было заметить сразу; все сомнения рассеялись, когда в стволе дерева, к которому была прислонена мишень, были обнаружены обе пули, сидевшие одна на другой.

– Я обещал вам, сударыни, что вы убедитесь, воочию, какое влияние наука оказывает на искусство стрельбы, – возгласил квартирмейстер, подходя к помосту, где сидели дамы. – Майор Лунди смеется над предположением, что стрельба в цель требует точных математических расчетов, а я говорю ему, что философия освещает, расширяет, улучшает, углубляет и объясняет все, что имеет отношение к жизни человеческой, будь то стрельба в цель или проповедь. Короче говоря, философия есть философия, и этим все сказано.

– Надеюсь, любви это не касается, – съязвила капитанша, ей был известен донжуанский список квартирмейстера, и она не упускала случая подпустить ему шпильку. – Что общего у философии с любовью?

– Вы бы этого не говорили, сударыня, когда бы сердце ваше не однажды познало любовь. Философия любви доступна только тому – или той, – чьи чувства, пройдя через множество испытаний, постепенно совершенствуются. Поверьте мне, нет более постоянного и разумного чувства, нежели любовь философическая.

– Так, по-вашему, любовь требует опыта?

– Сударыня, вы на лету угадываете мои мысли. Счастливы те браки, в коих юность, красота и вера опираются на мудрость, уверенность и осторожность, которые приобретаются с годами; я говорю о среднем возрасте сударыня, ибо с моей точки зрения никакой муж не бывает слишком стар для свой жены. Надеюсь, прелестная дочка сержанта со мной согласна; она, правда, лишь недавно в нашей среде, но ее благоразумие уже всем известно.

– Дочь сержанта вряд ли может быть судьей между вами и мною, – сухо отрезала капитанша с видом превосходства. – Но посмотрите. Следопыт тоже решил показать свое искусство! Верно, ему надоели наши разговоры.

– Я протестую, майор Дункан, я протестую! – возопил Мюр, бросившись назад к вышке и воздев руки к небу, дабы придать своим словам больше весу. – Я решительно протестую. Как можно допустить на состязание Следопыта с его "оленебоем"? Не говоря уж о том, что он привык к своему ружью, оно отличается от казенного образца.

– "Оленебой" сегодня отдыхает, квартирмейстер, – спокойно возразил Следопыт, – и никто не собирается его тревожить. Я нынче и не думал баловаться ружьем. Но сержант Дунхем уверяет, что его хорошенькой дочке будет обидно, если я не приму участия в празднике. – ведь это я доставил ее в крепость. Как видите, я взял ружье Джаспера, а оно нисколько не лучше вашего.

Квартирмейстер вынужден был промолчать, и все взоры устремились на Следопыта, занявшего место у рубежа. Весь облик и осанка прославленного охотника и разведчика дышали благородством и силой, когда, выпрямившись во весь свой рост, высокий, ладный, крепко скроенный, он с полным самообладанием поднял ружье, владея в совершенстве как своим телом, так и оружием. Следопыта трудно было бы назвать красивым мужчиной в обычном понимании этого слова, но наружности его внушала уважение и доверие. Стройный и мускулистый, он обладал бы идеальным сложением, если бы не был чересчур худощав. Его руки и ноги отличались крепостью и гибкостью каната, но все очертания его фигуры были слишком угловаты, чтобы показаться безупречными ценителю мужской красоты. И все же его движения были исполнены естественной грации; непринужденные и размеренные, они придавали ему горделивое достоинство, как нельзя лучше отвечавшее его профессии. Честное мужественное лицо разведчика было подернуто румянцем загара, говорившим о жизни под открытым небом, полной лишений и тревог, а сильные жилистые руки, видно, не знали тяжелого труда, от которого они грубеют, становятся корявыми и заскорузлыми. В нем не было того юношеского очарования, которое пленяет девичьи сердца, но стоило ему поднять ружье, как вся женская половина зрителей залюбовалась красотой и свободой его движений и мужественной осанкой. Никто и оглянуться не успел, как он прицелился и выстрелил, и дым еще расплывался над его головой, а он уже спокойно стоял, опершись на ружье, и открытое лицо его сияло от беззвучного радостного смеха.

– Если б я не боялся попасть впросак, я сказал бы, что и Следопыт промахнулся! – воскликнул майор.

– И сами бы промахнулись, майор, – уверенно ответил проводник. – Не я заряжал ружье и потому не знаю, была ли там пуля, но, если там был свинец, я вогнал его в щит следом за пулями лейтенанта и Джаспера. И это так же верно, как то, что меня зовут Следопыт!

Крики людей, собравшихся возле мишени, возвестили, что Следопыт прав.

– Но это еще не все, друзья, – продолжал Следопыт, не спеша направляясь к помосту, где сидели женщины. – Если я хоть сколько-нибудь задел щит, считайте, что я промахнулся. Пуля квартирмейстера расщепила дерево, и моя должна была пройти как по маслу.

– Верно, Следопыт, совершенно верно, – согласился Мюр, все еще не отходивший от Мэйбл, но не решавшийся обратиться к ней в присутствии полковых дам. – Пуля квартирмейстера расщепила дерево и образовала колодец, проложив дорогу вашей пуле.

– Ну что ж, квартирмейстер, сейчас принесут гвоздь, и мы увидим, кто из нас лучше стреляет. Я, правда, не собирался показывать сегодня, что может сотворить ружье в опытных руках, но ни одному офицеру на службе короля Георга шутить с собой не позволю. Будь, конечно, здесь Чингачгук, мы показали бы вам некоторые тонкости нашей профессии; что же до вас, квартирмейстер, если вы не дадите осечку на гвозде, то обожжетесь на холодной картошке.

– Что-то вы сегодня расхвастались. Следопыт, как бы вам не просчитаться. Я не желторотый птенец, только что приехавший из города, поверьте!

– Я это прекрасно знаю, квартирмейстер, мне известно, что у вас большой опыт. Вы уже целый век околачиваетесь на границе, я мальчишкой слыхал о вас от индейцев и колонистов…

– Положим, – прервал его Мюр в самой своей фамильярной манере, – чепуху вы мелете, сударь, я еще не так стар.

– У меня и в мыслях не было вас обидеть, лейтенант, хотя бы вы и вышли победителем из сегодняшнего состязания. Я хотел только сказать, что вы провели долгую жизнь Солдата в местах, где и дня не проживешь без ружья. Я знаю, вы отличный стрелок, но вам далеко до заправского охотника. Что же до хвастовства, меня в этом не обвинишь – ведь я же не зря бахвалюсь! Если человеку дан от бога талант, значит, он у него есть, и отрицать это – значит клеветать на господа бога. Пусть нас рассудит сержантова дочка, если вы не боитесь отдаться на суд такой раскрасавицы.

Следопыт предложил Мэйбл в арбитры потому, что восхищался ею и общественное положение ничего – или почти ничего – не значило в его глазах.

Но лейтенант Мюр внутренне поежился от этого предложения, сделанного в присутствии офицерских дам. Он был бы, конечно, не прочь щегольнуть перед Мэйбл и произвести на нее впечатление, но предрассудки еще крепко держали его в плену, к тому же он был слишком себе на уме, чтобы открыто выступить в роли поклонника Мэйбл без уверенности в успехе.

Правда, майору Дункану он доверился, но лишь потому, что рассчитывал на его молчание: если бы слух, что квартирмейстер отвергнут дочерью какого-то унтер-офицера, распространился, это могло бы помешать ему в дальнейших матримониальных планах, особенно случись ему посвататься к девице благородного звания. Однако Мэйбл была так прелестна, она так мило краснела и нежно улыбалась, являя воплощение юности, жизнерадостности, скромности и красоты, что он не в силах был отказаться от возможности свободно к ней обращаться и пленять ее воображение.

– Будь по-вашему. Следопыт, – сказал он, преодолев свои сомнения, – пусть сержантова дочка – его прелестная дочка, если позволительно так выразиться, – будет нашим арбитром; мы ей посвятим желанный приз, который один из нас так или иначе завоюет. Милые дамы, придется нам подчиниться желанию Следопыта, иначе я счел бы за честь отдать себя на суд любой из вашего очаровательного общества.

Но тут квартирмейстера и его соперника позвали к вышке, так как соревнование вступало в новую фазу. В деревянный щит на этот раз слегка вбили обыкновенный гвоздь, выкрасив заранее его шляпку белилами; стрелок должен был попасть в этот гвоздь, в противном случае он выбывал из числа участников состязания.

Многие стрелки отсеялись еще в первом туре, и явилось всего лишь пять-шесть претендентов, остальные не отважились подвергнуться более трудному испытанию и предпочли остаться при достигнутых результатах. Первые три стрелка выбыли один за другим – пули их пролетели мимо мишени, хоть и на близком расстоянии. Четвертым стрелял квартирмейстер. Он проделал свои обычные пассы, после чего пуля оторвала часть шляпки гвоздя и застряла в щите – выстрел не слишком удачный, но не лишавший права на дальнейшее участие в состязании.

– На этот раз вы уцелели, квартирмейстер, – сказал Следопыт, – хотя с таким молотком, как у вас, дома не построишь. Сейчас Джаспер вам покажет, как бить по гвоздю, если рука у него по-прежнему крепкая и острое зрение ему не изменило. Вы бы и сами добились лучших результатов, когда бы меньше заботились о красоте вашей позы и фигуры Стрельба – дело простое, и все эти выкрутасы излишни.

– Посмотрим, посмотрим. Следопыт, такое попадание – вещь не шуточная; во всем Пятьдесят пятом полку не найдется человека, который совершил бы нечто подобное.

– Джаспер не служит в вашем полку, но увидите, как он сейчас ударит!

Не успел Следопыт произнести это, как Джаспер выстрелил и вогнал гвоздь в дерево на дюйм от шляпки.

– Давайте сюда клещи! – сказал Следопыт, становясь на место Джаспера, едва тот покинул его. – Нет, нового гвоздя не надо; хоть краска и слезла, я его прекрасно вижу, а в то, что я вижу, мне легко попасть с расстояния в сто ярдов, хотя бы это был комариный глаз.

Грянул выстрел, пуля просвистела, и гвоздь глубоко ушел в дерево, прикрытый сверху кусочком расплющенного свинца, – Ну, Джаспер, сынок, – продолжал Следопыт, опустив ружье к ноге и продолжая говорить как ни в чем не бывало, словно ему и дела не было до собственной удачи, – ты растешь на глазах. Еще несколько походов вместе со мной – и самые меткие стрелки границы дважды подумают, прежде чем мериться с гобой силами Квартирмейстер – изрядный стрелок, но дальше ему уже нет дороги, тогда как у тебя, Джаспер, божий дар, и ты когда-нибудь сможешь тягаться с самыми меткими стрелками – Все это вздор, – ответил квартирмейстер – Оторвать у гвоздя кусок шляпки, по-вашему, дело не хитрое, тогда как на самом деле это верх искусства Всякий понимающий и просвещенный человек скажет вам, что именно мягкое туше отличает артиста, тогда как барабанить по клавишам подходит натурам грубым и невежественным. Одно дело – промахнуться. Следопыт, а другое – попасть в цель, неважно, ранил ты или убил/

– Чтобы разрешить ваш спор, – заметил Лунди, – есть только один способ: продолжить наши состязания Давайте сюда картофелину Вы, мистер Мюр, как шотландец, предпочли бы чертополох [89]или лепешку из овсяной муки, но закон границы – на стороне Америки и ее излюбленного овоща. Несите же сюда картофелину!

Так как майор Дункан, видно, проявлял нетерпение, Мюр на этот раз воздержался от пререканий и начал готовиться к следующему туру. По правде говоря, эта задача была ему не по плечу, и он не стал бы участвовать в состязании, если бы предполагал, что дело дойдет до стрельбы по движущейся цели. Но майор Лунди, как истый шотландец, любил лукавую шутку. Он заранее отдал приказ включить этот номер в программу, чтобы проучить своего друга: аристократу и помещику, Лунди не нравилось, что человек, претендующий на звание джентльмена, собирается уронить свое звание неравным браком. Как только все было готово, Мюра позвали к вышке. Но, так как не все, должно быть, знают, в чем состоит такое испытание в стрельбе, нелишне сказать о нем несколько слов.

В этих случаях выбирают большую картофелину, и тот, кому поручено ее подбросить, становится ярдах в десяти от вышки По команде стрелка картофелина летит в воздух, и он должен всадить в нее пулю прежде, чем она упадет наземь. Квартирмейстер сотни раз проделывал этот опыт и лишь однажды добился успеха. Только шаткая надежда на слепое счастье поддерживала его сейчас – надежда, которой не суждено было сбыться. Картофелину подбросили, прогремел выстрел, но движущаяся цель так и не была задета.

– Направо кругом и марш из строя, квартирмейстер! – скомандовал Лунди, втайне радуясь успеху своей хитрости. – Итак, за шелковый капор борются двое:

Джаспер – Пресная Вода и Следопыт!

– А что еще у вас в программе, майор? – поинтересовался Следопыт. – Кончим мы на одной картофелине или будем стрелять и по двум?

– Ограничимся одной, если в попаданиях будет достаточная разница В противном случае потребуется выстрел по двойной цели.

– Что со мной будет. Следопыт! – сказал Джаспер, когда оба они направились к вышке.

Бедняга был так взволнован, что вся кровь отхлынула у него от лица Следопыт внимательно посмотрел на юношу, попросил майора повременить и отвел друга подальше, где их не могли услышать.

– Ты, кажется, принимаешь эту стрельбу близко к сердцу? – спросил он, не сводя с Джаспера испытующего взгляда.

– Признаюсь, Следопыт, мне еще никогда не было так важно победить, как сегодня.

– Тебе хочется победить меня, твоего старого, испытанного друга? – удивился Следопыт. – Да еще в деле, которое я считаю своим? Стрелять – это мой талант, сынок, тут никто со мной не сравнится.

– Знаю, знаю. Следопыт, и все же…

– Так в чем же дело, Джаспер, сынок? Скажи честно, ведь ты говоришь с другом!

Юноша стиснул зубы, смахнул рукой что-то с глаз, то краснея, то бледнея, словно девушка, признающаяся в любви. Потом, сжав руку друга, сказал твердо, как человек, преодолевший минутную слабость:

– Я бы руку дал на отсечение. Следопыт, чтобы подарить этот капор Мэйбл Дунхем.

Следопыт потупился и зашагал к вышке, видимо, погруженный в свои думы.

– Тебе не поразить влет две мишени, – сказал он вдруг.

– Знаю, это меня и мучит.

– Что за нелепое создание человек! Он хочет того, что ему не дано, и пренебрегает благами, дарованными ему богом. Впрочем, неважно, неважно! Ступай, Джаспер, майор ждет. Но слышь, парень, сорвать шелуху мне все же придется, а то хоть глаз не показывай в гарнизоне.

– Что будет, то и будет! – прошептал Джаспер; от волнения у него пересохло в горле. – Но умру, а попытаюсь.

– Что за создание человек! – повторил Следопыт, отступая назад, чтобы не мешать Другу целиться. – Завидует тому, что дано другому, а своего не ценит!

По данному сигналу картофелину подбросили вверх, раздался выстрел и дружный возглас одобрения возвестил, что пуля пробила картофелину посредине – или так близко от середины, что это означало победу.

– Вот, Следопыт, достойный тебя соперник! – воскликнул майор, когда проводник стал у рубежа. – Нам, верно, еще предстоит увидеть мастерскую стрельбу по двойной мишени.

– Что за нелепое создание человек? – бормотал Следопыт, казалось, не замечавший того, что творится вокруг, так поглощен он был своими мыслями. – Ладно, бросай!

Картофелину подбросили, и щелкнул выстрел – в тот самый миг, когда черный шарик, казалось, повис на мгновение в воздухе. Следопыт на этот раз целился тщательнее, чем обычно, и на лицах тех, кто поднял мишень, изобразилось недоумение и разочарование.

– Ну, что там? Сдвоенное отверстие? – спросил майор.

– Нет, он только задел, только задел шелуху! – послышался ответ.

– Что случилось. Следопыт? Вы уступили Джасперу победу?

– Отдайте ему капор, – отвечал Следопыт и, качая головой, спокойно отошел от вышки. – Что за нелепое создание человек! Мало ему своих талантов – нет, подавай ему и то, в чем ему отказано господом богом!

Так как Следопыт не попал в картофелину, а только задел шелуху, приз был присужден Джасперу. Юноша стоял с капором в руках, когда квартирмейстер, подойдя к нему, с самым простосердечным видом поздравил его с победой.

– Вот вы и завладели капором, – сказал он, – но, так как из него не сделаешь ни паруса, ни даже флага, он вам решительно ни к чему. Скажите, Пресная Вода, вы не желали бы получить его стоимость золотом или серебром английского короля?

– Капор не продается за деньги, – возразил юноша; в глазах его сияла гордость. – Да я бы его, по правде, не отдал и за пятьдесят полных оснасток для "Резвого".

– Вздор, вздор, юноша, вы, кажется, здесь все помешались! Я, так и быть, готов предложить вам полгинеи за этот пустячок – просто чтобы он не валялся у вас в каюте, пока не украсит голову какой-нибудь скво.

Хотя Джаспер и не знал, что осторожный квартирмейстер дает ему всего лишь половину цены капора, он равнодушно выслушал это предложение. Покачав головой, он подошел к помосту, вызвав немалое волнение среди сидевших там дам, ибо каждая из них охотно приняла бы от юного матроса его дар, если бы он был галантно ей преподнесен. Но, помимо того, что Джаспер предназначил его другой, ему бы и в голову не пришло, по его врожденной застенчивости, сложить свой трофей к ногам какой-нибудь дамы из этого недосягаемого, как ему казалось, мира.