Текст книги "Кожаный Чулок. Большой сборник"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 159 страниц)

Но так и быть, наша поездка уже скоро состоится, и нет особенной нужды делать из нее секрет. Мы отправляем отряд на смену одному из наших постов на озере, – хоть я отнюдь не утверждаю, что он на Тысяче Островов, – и мне, возможно, придется его сопровождать. А тогда я рассчитываю взять с собой Мэйбл, пусть она для меня кашеварит. Надеюсь, братец, и ты не откажешься с нами поехать. Поживешь месяц-другой на солдатском пайке.

– Все зависит от вашего маршрута. Леса и болота не в моем вкусе.

– Мы пойдем на "Резвом". Я думаю, что для человека, привычного к воде, такая экспедиция не лишена интереса.

– Я привык к морской воде, а не к озерной. Если у тебя некому вести эту посудину, я, так и быть, могу взять это на себя, но для меня такая поездка – потерянное время. Просто смех берет, когда катанье по прудку называют экспедицией.

– С "Резвым" управится и Джаспер, нам не нужны твои услуги, а обществу твоему будем рады. Вернуться к себе ты сможешь только в сопровождении отряда, и, значит, придется тебе долго ждать моего приезда. Но что я вижу, Следопыт? Небывалый случай – наши люди ушли на поиски мингов, а ты их не возглавляешь?

– Сказать по чести, – отвечал проводник (он был заметно сконфужен, и на его бронзовом от загара лице появилось даже некоторое подобие краски), – сегодня я не расположен идти в разведку. Во-первых, можно заранее сказать, что ваши молодцы из Пятьдесят пятого не такой народ, чтобы с ними удалось захватить в лесу ирокезов, да и не станут эти гады дожидаться, чтобы их окружили со всех сторон, раз им известно, что Джаспер добрался до гарнизона. К тому же не мешает человеку немного и отдохнуть после целого лета тяжелой работы, и нечего его за это корить. А кроме того, с солдатами пошел Великий Змей, и, если этих негодяев еще можно где-то изловить, положись на его ненависть и зоркость; первая у него посильнее моей, а в отношении второй он и мне не уступит. Он еще больше, чем я, ненавидит этих подлых бродяг: мои чувства к мингам – это всего-навсего черенок ненависти делаваров, привитый к христианскому дичку. Я и решил на сей раз отказаться от славы – если только предвидится какая-то слава – в пользу прапорщика, командующего отрядом; пусть уж он, если ему удастся унести свой скальп и благополучно вернуться в крепость, похвалится этим подвигом в письме к мамаше. А я хоть раз в жизни попраздную лентяя.

– И правильно. Следопыт! Коли долгая и усердная служба дает человеку право на увольнительную, никто не заслужил ее больше, чем ты, – милостиво согласился сержант. – Да и Мэйбл не будет на тебя в обиде за то, что ты предпочел ее общество поискам дикарей, и она с удовольствием, я знаю, разделит с тобой свой завтрак, если ты не прочь закусить. Но не думай, девочка, что это и вообще в привычке у Следопыта; он еще никогда не позволял мародерам, шныряющим вокруг крепости, убраться восвояси, не услышав выстрелов его ружья.

– Она этого не думает, сержант, а иначе, как ни противны мне военные эволюции и парады, я тут же бы вскинул на плечо свой "оленебой" и – марш-марш! – зашагал вон из крепости, прежде чем она успела бы моргнуть своими хорошенькими глазками. Нет, Мэйбл достаточно меня знает, несмотря на недолгое знакомство: за время нашего с ней короткого похода минги вовсю нас развлекали и доставили нам немало приятных минут.

– Пришлось бы долго убеждать меня. Следопыт, чтобы внушить мне о вас превратное мнение, а тем более в отношении вашей храбрости, – сказала Мэйбл с горячностью, ибо ей хотелось, чтобы у Следопыта не осталось ни малейшего сомнения в ее добрых чувствах. – Насколько я понимаю, оба мы, и отец и дочь, обязаны вам жизнью, и поверьте, никто из нас этого не забудет.

– Спасибо, Мэйбл, от всей души спасибо! Но я не хочу, чтобы вы по своей наивности слишком высоко ценили мои заслуги. Я не думаю, чтобы минги, если б вы даже попались им в руки, осмелились тронуть хоть волосок на вашей голове. Мой скальп, и скальп Джаспера, и мастера Кэпа, и даже Змея они, конечно, высушили бы себе на память, но вряд ли у них поднялась бы рука на сержантову дочку.

– Возможно ли, чтобы ирокезы, которые не щадят ни женщин, ни детей, явили мне особую милость? Нет, Следопыт, я знаю, что обязана вам жизнью.

– Ничуть не бывало, Мэйбл, – даже бесноватый минг не решился бы причинить вам зло. Я этих извергов знаю как облупленных, но на это даже они не способны. Скорее они предложили бы вам, да что там – принудили бы вас стать женой одного из своих вождей, и это была бы достаточным наказанием для христианской девушки. На большее, по-моему, даже минги не способны.

– Тогда я обязана вам избавлением от еще худшей беды! – вскричала Мэйбл, пожимая проводнику руку со свойственной ей искренностью и сердечностью, от чего у честного малого вся физиономия расцвела улыбкой. – Лучше умереть, чем достаться в жены индейцу!

– Видишь, таково ее призвание, сержант! – воскликнул Следопыт, повернув к старому товарищу лицо, сияющее от радости. – И она ему не изменит. Я и то говорю дела вару: будь индеец сто раз крещен, это еще не делает его белым человеком, хотя бы он и был делавар, а не минг. И никакие истошные вопли и крики не превратят бледнолицего в краснокожего. Таково призвание молодой женщины, рожденной от родителей-христиан, и пусть она ему следует!

– Правда твоя. Следопыт, и, поскольку речь идет о Мэйбл Дунхем, она ему последует. Но пора уж закусить, братец Кэп; коли не побрезгуете угощением, я покажу вам, как живем мы, бедные солдаты, на далекой границе.

  ГЛАВА IX

Ну что ж, друзья я братья по изгнанью!

Иль наша жизнь, когда мы к ней привыкли,

Не стала много лучше, чем была

Средь роскоши мишурной? Разве лес

Не безопаснее, чем двор коварный?

Здесь чувствуем мы лишь Адама кару…

Шекспир. «Как вам это понравился» [84]

Сержант не зря хвалился, обещая попотчевать гостей на славу Несмотря на отдаленное положение Осуижской крепости, тамошние жители во многих отношениях питались, как дай бог королям или принцам. В описываемое нами время и даже еще полстолетия спустя вся обширная область, получившая после войны за независимость название Запада, или Новых Земель, представляла собой почти безлюдную пустыню, изобиловавшую всей богатейшей фауной, свойственной этому климату. Те немногочисленные индейские племена, что бродили тогда по лесам, не могли нанести сколько-нибудь заметный ущерб этому изобилию, и дань, которую взимали с него гарнизоны, рассеянные по обширным просторам страны, да случайные охотники, попадающиеся тут и там, так же мало значили на фоне этих богатств, как взяток пчелы на гречишном поле или колибри – на цветке.

Дошедшие до нас предания об этих чудесах изобилия, о несметном количестве дичи и рыбы, водившемся в тех краях, а в особенности в окрестностях Великих Озер, подтверждаются воспоминаниями старожилов, иначе мы не отважились бы о них рассказывать. Но так как мы слышали об этом диве дивном от стольких очевидцев, то и решаемся на это с полной уверенностью. Особенно удачное положение занимала крепость Осуиго, здесь нетрудно было бы набить до отказа кладовые самого избалованного гурмана. Река кишела всевозможной рыбой: достаточно было закинуть удочку, чтобы вытащить окуня или какого-нибудь другого представителя этого семейства, населявшего ее воды так же густо, как воздух над местными болотами населен комарами и всякой мошкарой. В озерах среди рыбных богатств почетное место занимала американская разновидность лососевых – горбуша, вряд ли уступающая по своему вкусу даже великолепной семге, которою славится Северная Европа.

Бесчисленные стаи перелетных птиц посещали эти леса и воды. По рассказам очевидцев, бывали случаи, когда вода в заливах, которыми изрезаны здесь берега озер, одновременно на сотни акров покрывалась дикими гусями и утками. Олени, медведи, зайцы и белки вместе с другими четвероногими, среди которых встречались даже лоси, пополняли естественные запасы провизии, за счет которой существовали все посты, вознаграждая себя за лишения, неизбежные на далекой окраине Изысканные яства, считающиеся повсюду величайшей роскошью, имелись в этих краях в неограниченном изобилии и были доступны всем и каждому. Простой солдат в Осуиго, как правило, питался дичью, которая явилась бы украшением и гордостью стола любого парижского аристократа. Но – поучительное наблюдение – таковы капризы и прихоти человеческих вкусов и желаний: те самые блюда, которые в других местах были бы предметом завистливого ропота, здесь до того приедались, что никто на них и глядеть не хотел. Обыкновенная грубая солдатская пища, которую приходилось экономить за трудностью доставки, больше привлекала солдата, и он с удовольствием отказывался от уток, голубей и горбуши, предпочитая лакомиться солониной, деревянистой брюквой или недоваренной капустой.

Завтрак, которым потчевал гостей сержант Дунхем, свидетельствовал как о богатстве окраины, так и об известной ее скудости. На простом блюде дымилась великолепная отварная горбуша, горячие отбивные из дичи распространяли аппетитнейший запах, взор манили разнообразные холодные закуски из той же дичи, – словом, тут ничего не пожалели в честь новоприбывших гостей и во славу хлебосольства старого солдата.

– Вас, видать, не на голодном пайке держат, – заметил Кэп, основательно вкусивший всяких гарнизонных разносолов, – от такой семги не откажется и шотландец – Вот то-то и оно, что откажется, братец Кэп! Среди двухсот или трехсот парней в нашем гарнизоне найдется разве только пяток, которые считают эту рыбу съедобной. Даже оболтусы, в жизни не пробовавшие другой дичи, кроме той, которую им удавалось убить тайком в барском лесу, и те нос воротят от самых жирных окороков.

– Да, как это ни грустно, такова натура христианина, – отозвался Следопыт. – Краснокожий не жалуется и всегда благодарен, что ни приведется ему есть, будь то жирное или тощее мясо, оленина или медвежатина, гузка дикого индюка или крыло дикого гуся Мы же, к стыду нашему будь сказано, смотрим на божий дар с кислой миной и только и знаем привередничать.

– Вот то-то и беда с нашим Пятьдесят пятым, хотя за христианские чувства солдат я не поручусь, – продолжал сержант. – Даже сам майор Дункан оф Лунди, уж на что почтенный человек, и то говорит, что овсяные лепешки ему милее, чем осуижский окунь. Он вздыхает по ключевой воде, которую пьют горцы, хотя в его распоряжении вся вода Онтарио – пей, сколько душа просит!

– А есть у майора Дункана жена и дети? – поинтересовалась Мэйбл, чьи мысли в ее новом положении, естественно, обращались к представительницам ее пола.

– Он не женат, но, говорят, дома, в Шотландии, его ждет невеста. Эта леди, видите ли, предпочитает сидеть и ждать своего жениха, чем подвергать себя трудностям жизни в диком краю. По-моему, братец Кэп, это плохо вяжется с обязанностями женщины. Твоя сестра была другого мнения и, кабы господу не угодно было так рано призвать ее к себе, она и сейчас сидела бы на этом походном стуле, где так приятно видеть ее дочку.

– Надеюсь, сержант, ты не собираешься выдать Мэйбл за солдата? – сказал Кэп, внезапно помрачнев. – В этом отношении, наше семейство сделало все, что только возможно, не мешало бы вспомнить и о море.

– Я не собираюсь искать Мэйбл жениха ни в Пятьдесят пятом, ни в каком другом полку, так что можешь быть спокоен, братец. Хотя, сдается мне, девочку пора уже выдать за хорошего человека.

– Батюшка!..

– С барышнями неповадно говорить об этих вещах так открыто, – вставил проводник. – Я знаю по собственному опыту, что, когда идешь по следу молодой девицы, чтобы заручиться ее согласием, незачем громко кричать об этом. А потому давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Ну как, братец Кэп, нравится тебе жареная свинина? Мне кажется, ты ешь ее с удовольствием.

– Да, да, ежели меня угощать, подавайте мне цивилизованную пищу, – ответил строптивый моряк. – Ваша дичь сойдет для солдата, а мы, моряки, предпочитаем жратву, в которой знаем толк.

Услышав это, Следопыт не выдержал: положив вилку и ножик, он залился добродушным, как всегда беззвучным смехом и спросил не без лукавства:

– А где же у нее кожа, мастер Кэп? Вас не удивляет, что свинья без кожи?

– Разумеется, Следопыт, я предпочел бы, чтобы ее жарили в натуре, как оно и полагается, но вы, лесные жители, на все взяли свою моду.

– Вот видите, мастер Кэп, человек может весь мир объехать, а самых простых вещей не знать. Если бы вам пришлось ободрать эту свинью, вы бы себе все руки искололи. Ведь это же обыкновенный еж!

– Черт меня побери, если я считал это натуральной свининой, – не остался в долгу Кэп. – Просто я решил, что в ваших лесах и свинья на свинью не похожа. Это же не свинья, а чистейшее недоразумение. Я был готов к тому, что пресноводная свинина – это не то что наша, заправская морская! Тебе-то, сержант, все равно, ты здесь, поди, ко всему притерпелся.

– При одном условии, братец: чтобы мне не приходилось обдирать эту свинью. Но как, скажи, Следопыт, вела себя Мэйбл в дороге? Не доставляла тебе хлопот?

– Ни-ни, ни боже мой! Кабы Мэйбл была наполовину так довольна Джаспером и Следопытом, как Следопыт и Джаспер довольны ею, мы бы остались навек друзьями.

Говоря это, проводник посмотрел на зардевшуюся девушку с наивным желанием прочесть на ее лице, что она об этом думает, но тут же из природной деликатности опустил глаза в тарелку, словно желая сказать, что сожалеет о своей смелости и что тайна девичьего сердца для него священна.

– Женщины – это тебе не мужчины, мой друг, – продолжал сержант, – надо принимать в расчет их характер и воспитание. Новобранцу далеко до ветерана. Всем известно, сколько нужно времени, чтобы воспитать хорошего солдата, – гораздо больше, чем кого бы то ни было, Но еще больше времени, пожалуй, требуется, чтобы воспитать хорошую дочь солдата.

– Вот еще новости! – вскричал Кэп, задетый за живое, – Мы, старые моряки, знаем, что можно вымуштровать не меньше шести отличных солдат за то время, какое потребуется, чтобы воспитать одного матроса.

– Ну, братец, мне известно, какого вы, моряки, о себе высокого мнения, – возразил его шурин с улыбкой настолько любезной, насколько позволяла его мрачная физиономия. – Ведь мне много лет пришлось прослужить в гарнизоне одного из наших морских портов. Мы с тобой не первый раз об этом толкуем и, боюсь, никогда не сговоримся. Но, если хочешь понять, какая разница между солдатом и тем, что я называю неотесанным деревенщиной, погляди на Пятьдесят пятый полк сегодня во время сбора, а потом, по возвращении в Йорк, посмотри на тамошних ополченцев, как они из кожи вон лезут, чтобы походить на солдат.

– Что до меня, сержант, я не вижу между ними особенной разницы, как ты не увидишь разницы между шхуной и бригом. У тех и у этих алое сукно, ремни и пуговицы, начищенные до блеска, да еще пудра на голове.

– Да, вот оно, суждение матроса! – ответил сержант с видом оскорбленного достоинства. – А ты не слыхал, братец, что солдата надо не меньше года учить только, как он должен есть?

– Тем хуже для него. Что до ополченцев, это им дано от природы. Мне часто приходилось слышать, что в походе они, как голодная саранча, налетают на все, что ни попадается. А больше, собственно, ничего не делают.

– Значит, такой уж у них талант, – подхватил Следопыт, заботясь главным образом о сохранении мира, которому угрожала очевидная опасность – так непреклонно каждый из спорщиков отстаивал преимущества своей профессии. – А когда человеку дан от бога талант, бесполезно с этим бороться. Пятьдесят пятый полк, сержант, по части еды тоже охулки на руку не положит, как мне хорошо известно по давнему знакомству, но среди ополченцев, возможно, найдутся такие едоки, что даже его обскачут.

– Дядюшка. – попросила Мэйбл, – если вы позавтракали, проводите меня, пожалуйста, снова на бастион. Мы с вами еще как следует не видели озера, а ведь неудобно молодой девушке бродить по крепости одной в первый же день приезда.

Кэп догадался, к чему клонит Мэйбл. Питая к шурину, в сущности, сердечное расположение, он и не возражал против того, чтобы отложить спор до другого раза, хотя мысль о том, чтобы вовсе предать его забвению, не приходила ему в голову – для этого он был слишком упрям и самонадеян.

Итак, он отправился проводить племянницу, оставив сержанта вдвоем с его другом. Как только противник обратился в бегство, сержант, так и не разгадавший маневра своей дочери, повернулся к приятелю и с улыбкой нескрываемого торжества сказал:

– Армия, Следопыт, еще не получила достаточно признания. И, хотя человеку приличествует скромность, какой бы он ни носил мундир, алый или черный, или даже ходил попросту в рубашке, я никогда не упускаю случая замолвить словечко за армию. Ну как, мой друг, – добавил он, кладя ладонь на руку Следопыта и крепко ее сжимая, – понравилась тебе моя девочка?

– Можешь ею гордиться, сержант! Каждый отец мог бы гордиться такой красивой и воспитанной дочерью. Я видел немало ихней сестры, и воспитанных и красивых, но не встречал ни одной, в ком провидение так мудро соразмерило бы оба эти качества.

– Ну что ж, Следопыт, и она о тебе самого лучшего мнения. Чего только она не наговорила мне вчера про твое хладнокровие, и мужество, и доброе сердце – особенно про доброе сердце. Для женщин это главное, как я погляжу. А теперь, мой друг, почисть свою амуницию да наведи на себя красоту, и девушка твоя – и рука ее и сердце.

– Не думай, сержант, я помню все, чему ты учил меня, и не пожалею стараний так же понравиться Мэйбл, как она понравилась мне. Сегодня я еще на заре вычистил и надраил свой "оленебой", ружье никогда еще так не блестело, как сейчас.

– Это по твоим охотничьим понятиям, Следопыт. Огнестрельное оружие должно сверкать и гореть на солнце. Я никогда не видел ничего хорошего в тусклом стволе.

– Лорд Хау [85]держался другого мнения, сержант, а ведь его считали добрым воякой.

– Что верно, то верно! Его светлость приказал вычернить все оружейные стволы в полку, но ни к чему хорошему это не привело. В англиканской церкви [86]в Олбани ты можешь увидеть его поминальную доску. Нет, нет, дружище, солдат должен быть солдатом; во всех случаях и при всех условиях он обязан носить нашивки, петлички и все знаки различия своего честного ремесла. Скажи, Следопыт, удалось тебе побеседовать с Мэйбл во время ваших странствий по реке?

– Много нам беседовать не пришлось. К тому же Мэйбл настолько меня образованней, что я не решался говорить ни о чем, что не касается моего занятия.

– В этом ты и прав и не прав, голубчик. Женщинам нравится пустая болтовня, и большую часть этого дела они берут на себя. Ты, конечно, знаешь меня как человека, который не горазд трепать языком, но бывали случаи, когда я, чтобы понравиться матери Мэйбл, не стеснялся уронить свое мужское достоинство. Правда, я был тогда года на двадцать два моложе и числился не старшим сержантом, а младшим. Блюсти свое достоинство полезно и даже обязательно, когда имеешь дело с мужчинами, но, если хочешь завоевать расположение женщины, надо быть немного снисходительнее.

– Ах, сержант, боюсь, ничего у меня не выйдет!

– Как, ты отказываешься от дела, на котором мы с тобой порешили?

– Мы говорили, что, если Мэйбл такова, как ты мне ее рисовал, и если девушке понравится простой проводник и охотник, мне следовало бы поступиться кое-какими своими бродяжническими привычками и настроиться на то, чтобы обзавестись женой и детьми. Но, с тех пор как я ее увидел, меня одолели сомнения.

– Это еще что такое? – рассердился сержант. – Разве ты не уверял меня только что, что девушка тебе нравится? И разве Мэйбл в чем-нибудь обманула твои ожидания?

– Ах, сержант, не в Мэйбл я сомневаюсь, а в себе самом. Ведь я простой темный лесовик, и, может, не так уж я хорош, как мы с тобой воображаем.

– Если ты сомневаешься в своем мнении, Следопыт, это еще не дает тебе права сомневаться в моем. Разве я не разбираюсь в людях? Разве это не прямая моя обязанность и разве мне часто случалось обманываться? Спроси майора Дункана, если хочешь, чего я стою в этом отношении.

– Но, сержант, мы с тобой старые друзья. Мы в десятках боев сражались вместе и не раз выручали друг друга. В таких случаях человек судит пристрастно: а я боюсь, что твоя дочь не посмотрит на простого, невежественного охотника глазами своего отца.

– Полно, полно. Следопыт, ты сам себя не знаешь, положись на мое мнение! Во-первых, ты человек с большим опытом, а ведь это как раз то, чего не хватает молодой особе, и всякая разумная девица оценит это качество. Во-вторых, ты не пустой фатишка из тех, что ломаются и хорохорятся, едва вступив в армию. Ты знаешь службу, это сразу видно, достаточно на тебя поглядеть. Ведь ты раз тридцать – сорок бывал в огне, если считать все стычки и засады, в которых тебе так или иначе пришлось участвовать!

– Верно, сержант, все верно, но разве этим можно завоевать расположение молодой девушки с нежным сердцем?

– Смелость города берет! Опыт, добытый на поле боя, так же полезен в любви, как и на войне. К тому же ты честный и верный подданный английского короля, дай ему бог здоровья!

– Возможно, возможно, но я слишком груб, слишком стар и слишком неотесан, чтобы понравиться такой юной и деликатной девушке, как Мэйбл, незнакомой с нашими дикими нравами. Как знать, может быть, жизнь в поселении больше ей по душе?

– Это еще что за новые соображения, дружище? В первый раз от тебя слышу!

– А это потому, что я и сам не знал, насколько я недостоин Мэйбл, пока не увидел ее. Мне не раз приходилось путешествовать с такими красотками, как твоя дочь, я так же провожал их по лесу, видел их в опасности и в счастливые минуты избавления. Но эти девушки были неизмеримо выше меня, и мне в голову ничего такого не приходило, это были просто слабые существа, отданные под мою защиту. Другое дело тут. Мы с Мэйбл люди разные настолько, что мне невыносимо видеть, до чего я ей неровня. Хотелось бы мне, сержант, скинуть с плеч этак лет десяток и быть поавантажнее фигурой и лицом, чтобы красивой молодой девушке не противно было на меня глядеть.

– Выше голову, мой храбрый друг, и верь отцу, который разбирается в женском сердце. Мэйбл уже наполовину в тебя влюблена, а после двухнедельного любезничания и ухаживания на островах вторая половина придет сама собой и сомкнет ряды с первой. Девочка так и сказала мне вчера, чуть ли не этими же словами.

– Быть того не может! – воскликнул проводник, которому по его природной скромности и робости было даже страшно представить себе свои шансы в столь блестящем свете. – Что-то мне не верится! Я бедный охотник, а Мэйбл впору выйти за офицера. Уж не думаешь ли ты, что девушка откажется от своих любимых городских привычек, от визитов и хождений в церковь, чтобы поселиться с обыкновенным охотником и проводником здесь, в лесной чащобе? А не затоскует она по старой жизни и по лучшему мужу?

– Лучшего мужа, Следопыт, ей не найти, – успокоил его отец. – А что до городских привычек, они легко забываются на лесном приволье, тем более что у Мэйбл достанет характера жить на границе. Когда я задумал ваш союз, дружище, я все это предусмотрел, как генерал, готовящий план кампании. Сначала я подумал было взять тебя в полк, чтобы ты заступил мое место, когда я уйду в отставку. – придется же мне рано или поздно уйти на покой. Однако, обмозговав это дело, я понял, что ты не годишься для действительной службы. Но все равно, хоть ты и не солдат во всех смыслах, зато ты солдат в лучшем смысле слова, и я знаю, как уважают тебя наши офицеры. Пока я жив, Мэйбл должна жить под моей крышей, и у тебя всегда будет дом, куда, ты сможешь возвращаться после твоих странствий и походов.

– Да уж чего лучше, кабы девушка пошла за меня по своей воле! Но, как это ни грустно, мне что-то плохо верится, чтобы такой человек, как я, пришелся ей по вкусу. Вот будь я помоложе да непригляднее, хотя бы, к примеру, как Джаспер Уэстерн, это бы еще куда ни шло, да, это бы еще куда ни шло!

– Вот чего у меня дождется твой Джаспер Уэстерн и все эти молодчики в крепости и не в крепости! – заявил сержант, складывая пальцы в кукиш. – Если ты и не моложе капитана "Резвого", то выглядишь куда моложе, а уж красотой ему с тобой не сравняться!

– Что ты сказал? – оторопело спросил Следопыт, словно ушам своим не веря.

– Я говорю, хоть ты годами и старше Джаспера, а где ему против тебя – ишь ты какой закаленный и жилистый, ровно тугая бечева. Лет через тридцать, помяни мое слово, ты переплюнешь их всех, вместе взятых. Да ты с твоей-то чистой совестью всю жизнь останешься младенцем!

– А чем тебе не угодил Джаспер? Уж если говорить по совести, во всей колонии не найдется более порядочного парня.

– А кроме того, ты мой Друг, – продолжал сержант, крепко пожимая руку Следопыту, – мой верный, испытанный, преданный друг!

– Да, сержант, мы с тобой сдружились лет двадцать назад – еще до рождения Мэйбл.

– Правда твоя, Следопыт, уже задолго до рождения Мэйбл мы были испытанными друзьями, и я погляжу, как эта дерзкая девчонка посмеет не выйти замуж за человека, который был другом ее отца, когда ее еще и на свете не было!

– Трудно сказать, сержант, трудно сказать! Каждый ищет себе ровню. Молодое тянется к молодому, а старое – к старому.

– Положим, Следопыт, в делах семейных это не так! Ни один старик не откажется от молодой жены. А кроме того, тебя уважают и любят все наши офицеры, ей будет лестно иметь мужа, к которому все так расположены.

– Надеюсь, у меня нет врагов, кроме мингов, – сказал Следопыт, рассеянно ероша волосы. – Я всегда старался поступать честно, а этим приобретаются друзья – хотя и не во всех случаях.

– И ты постоянно бываешь в лучшем обществе – даже старик Дункан Лунди рад тебе, ведь он много времени проводит с тобой. Из всех проводников ты у него на лучшем счету.

– Да не только он – мне случалось бродить по лесу с людьми и знатнее и умнее его и целыми днями говорить с ними, словно брат с братом. Но, сержант, никогда я этим не кичился: я знаю, лес равняет людей, хотя в городе это и невозможно.

– И ты известен за лучшего стрелка во всей округе!

– Кабы Мэйбл это ценила в человеке, у меня не было бы оснований унывать. Но порой я думаю, что не моя это заслуга, а "оленебоя". Ведь это же и в самом деле отличное ружье и, может быть, в руках другого оно будет стрелять не хуже.

– Ты чересчур скромничаешь. Следопыт. А сколько раз бывало, что в других руках "оленебой" давал промах, тогда как ты отлично стреляешь из любого ружья! Нет уж, позволь тебе не верить! Мы на этих днях устраиваем состязание в стрельбе, ты покажешь свое искусство, и Мэйбл еще лучше тебя узнает.

– А честно ли это, сержант? Ведь всем известно, что "оленебой" редко дает маху, надо ли устраивать состязание, когда можно сказать наперед, чем дело кончится?

– Полно, полно, дружище! Нет, видно, придется мне самому взяться за это сватовство. Для человека, который не вылазит из пороховой копоти, ты на редкость смирный поклонник, как я погляжу. Не забывай, что у Мэйбл храбрость в крови Ей, надо полагать, приглянется настоящий мужчина, как когда-то такой приглянулся ее матушке.

На этом слове сержант встал и без дальнейших околичностей перешел к своим неисчерпаемым делам и обязанностям. Проводник был свой человек в гарнизоне; по отношению к нему такие вольности были в порядке вещей, и он на них не обижался.

Из приведенного разговора читатель поймет, какие планы строил сержант Дунхем, когда он звал Мэйбл приехать к нему на границу Хотя он отвык от дочери, которую ласкал и холил малюткой в первые два года своего вдовства, однако привязанность к ней всегда жила в глубине его сердца Он так привык отдавать приказы и выполнять их, ни перед кем не отчитываясь и ни у кого не спрашивая мнения об их разумности, что ни минуты не сомневался в покорности Мэйбл, хотя отнюдь не намерен был насиловать ее волю. Надо сказать, что все знавшие Следопыта видели в нем человека превосходных душевных качеств Неизменно верный себе, чистосердечный, преданный, не ведающий страха и вместе с тем осмотрительный и осторожный, он со всей душой брался за любое справедливое дело – или такое, какое считалось в то время справедливым, – и никогда не участвовал в том, за что ему пришлось бы позже краснеть или выслушивать заслуженные порицания Нельзя было, соприкасаясь изо дня в день с этим человеком, которого при всех его слабостях и недостатках можно было уподобить Адаму до грехопадения, не исполниться к нему уважения, как бы мало оно ни вязалось с его скромным положением и занятием. Нетрудно было заметить, что ни один офицер не проходил мимо Следопыта, не отдав ему чести, словно равному, как и ни один человек простого звания не упускал случая при встрече перекинуться с ним словами доверия и благожелательности. Удивительной особенностью самого Следопыта было полное пренебрежение к чинам и рангам, не основанным на личных достоинствах и заслугах. По привычке он был почтителен к начальникам, но нередко позволял себе указывать им на их ошибки и выговаривать за упущения с бесстрашием, ясно свидетельствовавшим о душевном бескорыстии и природном уме, который мог поспорить с образованностью. Тот, кто не верит во врожденную способность человека отличать добро от зла без поучения, стал бы в тупик перед этим самобытным мудрецом с отдаленной окраины. Его чувства, казалось, обладавшие свежестью девственного леса, где протекала его жизнь, позволяли ему так четко разграничивать правду и ложь, добро и зло, что перед ним отступил бы самый изощренный казуист Впрочем, были у Следопыта и свои предрассудки и предубеждения, носившие отпечаток его личности и навыков и укоренившиеся так прочно, что они стали его второй натурой. Но над всем этим возвышалось ею неподкупное, безошибочное чувство справедливости Эта благородная черта (а без нее ни один человек не может быть поистине велик, тогда как с ней любой человек заслуживает уважения), видимо, незаметно влияла на тех, с кем он общался; не раз бывало, что какой-нибудь гарнизонный буян возвращался из совместного похода со Следопытом другим человеком, – с душою, смягченной, облагороженной и преображенной его словами, чувствами и личным примером Как и должно ожидать от человека таких высоких правил, верность ею была нерушима, как скала. Предательство и Следопыт были несовместимы, и если ему редко приходилось отступать перед врагом, то никогда не оставлял он в беде друга, когда для этого представлялась хоть малейшая возможность. Естественно, что такой человек сближался только с родственными натурами. При всей случайности его встреч и знакомств он всегда тяготел к людям с незапятнанной совестью; какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, кто достоин его дружбы. Некий наблюдатель людского рода говорил о Следопыте, что это прекрасный образчик того, чем может стать человек чистой и правдивой души, находясь среди великого уединения, испытывая благотворное влияние девственной природы и не зная соблазнов и заблуждений, порожденных цивилизацией.