Текст книги "Кожаный Чулок. Большой сборник"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 159 страниц)

На этом кончалось то, что можно назвать исторической частью документов. Однако среди прочих бумаг сохранилась старая газета с объявлением, обещавшим награду за выдачу нескольких пиратов, в числе которых был назван некий Томас Хови. Девушка обратила внимание и на объявление и на это имя: то и другое было подчеркнуто чернилами. Но Джудит не нашла ничего, что помогло бы установить фамилию или прежнее пребывание жены Хаттера. Как мы уже упоминали, все даты и подписи были вырезаны из писем, а там, где в тексте встречалось сообщение, которое могло бы послужить ключом для дальнейших поисков, все было тщательно вычеркнуто. Таким образом, Джудит увидела, что все надежды узнать, кто были ее родители, рушатся и что ей придется в будущем рассчитывать только на себя. Воспоминания об обычной манере держаться, о беседах и постоянной скорби матери заполняли многочисленные пробелы в тех фактах, которые предстали теперь перед дочерью настолько ясно, чтобы отбить охоту к поискам новых подробностей. Откинувшись на спинку стула, девушка попросила своего товарища закончить осмотр других вещей, хранившихся в сундуке, потому что там могло найтись еще что-нибудь важное.

– Пожалуйста, Джудит, пожалуйста, – ответил терпеливый Зверобой, – но если там найдутся еще какие-нибудь письма, которые вы захотите прочитать, то мы увидим, как солнце снова взойдет, прежде чем вы доберетесь до конца. Два часа подряд вы рассматриваете эти клочки бумаг.

– Они мне рассказали о моих родителях, Зверобой, и определили мое будущее. Надеюсь, вы простите девушку, которая знакомится с жизнью своих отца и матери, и вдобавок впервые. Очень жалею, что заставила вас так долго не спать.

– Не беда, девушка, не беда! Если речь идет обо мне, то не имеет большого значения, сплю я или бодрствую. Но, хотя вы очень хороши собой, Джудит, не совсем приятно сидеть так долго и смотреть, как вы проливаете слезы. Я знаю, слезы не убивают, и многим людям, особенно женщинам, полезно бывает иногда поплакать, Но все-таки, Джудит, я предпочел бы видеть, как вы улыбаетесь.

Это галантное замечание было вознаграждено ласковой, хотя и печальной улыбкой, и девушка попросила своего собеседника закончить осмотр сундука. Поиски по необходимости заняли еще некоторое время, в течение которого Джудит собралась с мыслями и снова овладела собой. Она не принимала участия в осмотре, предоставив заниматься им молодому человеку, и лишь рассеянно поглядывала иногда на различные вещи, которые он доставал. Впрочем, Зверобой не нашел ничего интересного или ценного. Две шпаги, какие тогда носили дворяне, несколько серебряных пряжек, несколько изящных принадлежностей женского туалета – вот самые существенные находки. Тем не менее Джудит и Зверобою одновременно, пришло на ум, что эти вещи могут пригодиться при переговорах с ирокезами, хотя молодой человек предвидел – здесь трудности, которые не столь ясно представляла себе девушка.

– А теперь, Зверобой, – сказала Джудит, – мы можем поговорить о том, каким образом освободить вас из рук гуронов. Мы с Хетти охотно отдадим любую часть или все, что есть в этом сундуке, лишь бы выкупить вас на волю.

– Ну что ж, это великодушно, это очень щедро и великодушно. Так всегда поступают женщины. Когда они подружатся с человеком, то ничего не делают наполовину; они готовы уступить все свое добро, как будто оно не имеет никакой цены в их глазах. Однако, хотя я благодарю вас обеих так, словно сделка уже состоялась и Расщепленный Дуб или какой-нибудь другой бродяга уже явился сюда, чтобы скрепить договор, существуют две важные причины, по которым договор этот никогда не будет заключен; а поэтому лучше сказать все начистоту, чтобы не пробуждать неоправданных ожиданий у вас или ложных надежд у меня.

– Но какие же это причины, если мы с Хетти готовы отдать эти безделки для вашего спасения, а дикари согласятся принять их?

– В том-то и штука, Джудит, что, хотя вам и пришла в голову верная мысль, однако она сейчас совсем неуместна. Это все равно как если бы собака побежала не по следу, а в обратную сторону. Весьма вероятно, что минги согласятся принять от вас все, что находится в этом сундуке, и вообще все, что вы им можете предложить, но согласятся ли они заплатить за это – дело другое. Скажите, Джудит: если бы кто-нибудь велел вам передать, что вот, мол, за такую-то и такую-то цену он согласен уступить вам и Хетти весь этот сундук, стали бы вы ломать голову над такой сделкой или же тратить на это много слов?

– Но этот сундук и все, что в нем находится, принадлежит нам. Чего ради покупать то, что и так уже наше!

– Совершенно так же рассуждают минги; они говорят, что сундук принадлежит им, и никого не хотят благодарить за ключ от него.

– Я понимаю вас, Зверобой; но все же мы еще владеем озером и может продержаться здесь, пока Непоседа не пришлет нам солдат, которые выгонят врагов. Это вполне может удаться, если к тому же вы останетесь с нами, вместо того чтобы возвращаться к мингам и снова сдаться им в плен, как вы, по-видимому, собираетесь.

– Если бы Гарри Непоседа рассуждал таким образом, было бы совершенно естественно: ничего лучшего он не знает и вряд ли способен чувствовать и действовать иначе. Но, Джудит, спрашиваю вас по совести: неужели вы могли бы по-прежнему уважать меня, как, надеюсь, уважаете сейчас, если бы я нарушил свое обещание и не вернулся в индейский лагерь?

– Уважать вас больше, чем сейчас, Зверобой, мне было бы нелегко, но я уважала бы вас – так мне кажется, так я думаю – ничуть не меньше. За все сокровища целого мира я не соглашусь подстрекнуть вас на поступок, который изменил бы мое мнение о вас.

– Тогда не убеждайте меня нарушить данное слово, девушка. Отпуск – великая вещь для воинов и для таких лесных жителей, как мы. И какое горькое разочарование потерпели бы старый Таменунд и Ункас, отец Змея, и все мои индейские друзья, если бы я, выйдя в первый раз на тропу войны, опозорил себя.

Совесть – моя царица, и я никогда не спорю против ее повелений.

– Я думаю, вы правы, Зверобой, – печальным голосом сказала девушка после долгого размышления. – Такой человек, как вы, не должен поступать так, как поступили бы на его месте люди себялюбивые и нечестные. В самом деле, вы должны вернуться обратно. Не будем больше говорить об этом. Если бы даже мне удалось убедить вас сделать что-нибудь, в чем вы стали бы раскаиваться впоследствии, я бы сама пожалела об этом не меньше, чем вы. Вы не вправе будете сказать, что Джудит… Ей-богу, не знаю, какую фамилию я теперь должна носить!

– Почему это, девушка? Дети носят фамилию своих родителей, что совершенно естественно, они ее получают словно в подарок; и почему вы и Хетти должны поступать иначе? Старика звали Хаттером, и фамилия обеих его дочек должна быть Хаттер, по крайней мере до тех пор, пока вы не вступите в законный и честный брак.

– Я Джудит, и только Джудит, – ответила девушка решительно, – и буду так называться, пока закон не даст мне права на другое имя! Никогда не буду носить имени Томаса Хаттера, и Хетти тоже, по крайней мере с моего согласия. Теперь я знаю, что его настоящая фамилия не была Хаттер, но если бы даже он тысячу раз имел право носить ее, я этого права не имею. Хвала небу, он не был моим отцом, хотя, быть может, у меня нет оснований гордиться моим настоящим отцом.

– Это странно, – сказал Зверобой, пристально глядя на взволнованную девушку. Ему очень хотелось узнать, что она имеет в виду, но он стеснялся расспрашивать о делах, которые его не касались. – Да, это очень странно и необычайно. Томас Хаттер не был Томасом Хаттером, его дочки не были его дочками. Кто же такой Томас Хаттер и кто такие его дочки?

– Разве вы никогда не слышали сплетен о прежней жизни этого человека?

– спросила Джудит. – Хотя я считалась его дочерью, но эти толки доходили даже до меня.

– Не отрицаю, Джудит, нет, я этого не отрицаю. Как я уже говорил вам, рассказывали про него всякую всячину, но я не слишком легковерен. Хоть я и молод, но все-таки прожил на свете достаточно долго, чтобы знать, что существуют двоякого рода репутации. В одних случаях доброе имя человека зависит от него самого, а в других – от чужих языков. Поэтому я предпочитаю на все смотреть своими глазами и не позволяю первому встречному болтуну исполнять должность судьи. Когда мы странствовали с Гарри Непоседой, он говорил довольно откровенно обо всем вашем семействе. И он намекал мне, что Томас Хаттер погулял по морю в свои молодые годы. Полагаю, он хотел сказать этим, что старик пользовался чужим добром.

– Он сказал, что старик был пиратом, – так оно и есть, не стоит таиться между друзьями. Прочитайте это, Зверобой, и вы увидите, что Непоседа говорил сущую правду. Томас Хови стал впоследствии Томасом Хаттером, как это видно из писем.

С этими словами Джудит с пылающими щеками и с блестящими от волнения глазами протянула молодому человеку газетный лист и указала на объявление колониального губернатора.

– Спаси вас бог, Джудит, – ответил охотник, смеясь, – вы с таким же успехом может попросить меня напечатать это или, на худой конец, написать. Ведь все мое образование я получил в лесах; единственной книгой для меня были величавые деревья, широкие озера, быстрые реки, синее небо, ветры, бури, солнечный свет и другие чудеса природы. Эту книгу я могу читать и нахожу, что она исполнена мудрости и познаний.

– Умоляю вас, простите меня. Зверобой, – сказала Джудит серьезно, смутившись при мысли, что своими неосторожными словами она уязвила гордость своего собеседника. – Я совсем позабыла ваш образ жизни; во всяком случае, я не хотела оскорбить вас.

– Оскорбить меня? Да разве попросить меня прочитать что-нибудь, когда я не умею читать, – значит оскорбить меня? Я охотник, я теперь, смею сказать, понемногу начинаю становиться воином, но я не миссионер, и поэтому книги и бумаги писаны не для меня. Нет, нет, Джудит, – весело рассмеялся молодой человек, – они не годятся мне даже на пыжи, потому что ваш замечательный карабин "оленебой" можно запыжить лишь кусочком звериной шкуры. Иные люди говорят, будто все, что напечатано, – это святая истина. Если это в самом деле так, то, признаюсь, человек неученый кое-что теряет.

И тем не менее слова, напечатанные в книгах, не могут быть более истинными, чем те, которые начертаны на небесах, на лесных вершинах, на реках и на родниках.

– Ладно, во всяком случае Хаттер, или Хови, был пиратом. И так как он не отец мне, то и его фамилия никогда не будет моей.

– Если вам не по вкусу фамилия этого человека, то ведь у вашей матери была какая-нибудь фамилия. Вы смело можете носить ее.

– Я не знаю ее. Я просмотрела все эти бумаги, Зверобой, в надежде найти в них какой-нибудь намек на то, кто была моя мать, но отсюда все следы прошлого исчезли, как след птицы, пролетевшей в воздухе.

– Это очень странно и очень неразумно. Родители должны дать своему потомству какое-нибудь имя, если даже они не могут дать ему ничего другого. Сам я происхожу из очень скромной семьи, хотя все же мы не настолько бедны, чтобы не иметь фамилии. Нас зовут Бампо, и я слышал (тут легкое тщеславие заставило зарумяниться щеки охотника)… я слышал, что во время оно Бампо занимали более высокое положение, чем теперь.

– Они никогда не заслуживали этого больше, чем теперь, Зверобой, и фамилия у вас хорошая. И я и Хетти – мы тысячу раз предпочли бы называться Хетти Бампо или Джудит Вампо, чем Хетти и Джудит Хаттер.

– Но ведь это невозможно, – добродушно возразил охотник, – разве только одна из вас согласится выйти за меня замуж.

Джудит не могла сдержать улыбку, заметив, как просто и естественно разговор перешел на ту тему, которая всего больше интересовала ее. Случай был слишком удобен, чтобы пропустить его, хотя она коснулась занимавшего ее предмета как бы мимоходом, с истинно женской хитростью, в данном случае, быть может, извинительной.

– Не думаю, чтобы Хетти когда-нибудь вышла замуж, Зверобой, – сказала она. – Если ваше имя суждено носить одной из нас, то, должно быть, это буду я.

– Среди Бампо уже встречались красавицы, Джудит, и если бы вы теперь приняли это имя, то люди, знающие нашу семью, ничуточки не удивились бы. – Не шутите, Зверобой. Мы коснулись теперь одного из самых важных вопросов в жизни женщины, и мне хотелось бы поговорить с вами серьезно и вполне искренне. Забывая стыд, который заставляет девушек молчать, пока мужчина не заговорит с ней первый, я выскажусь совершенно откровенно, как это и следует, когда имеешь дело с таким благородным человеком. Как вы думаете, Зверобой, могли бы вы быть счастливы с такой женой, как я?

– С такой женой, как вы, Джудит? Но какой смысл рассуждать о подобных вещах! Такая женщина, как вы, то есть достаточно красивая, чтобы выйти замуж за капитана, утонченная и, как я полагаю, довольно образованная, вряд ли захочет сделаться моей женой. Думается мне, что девушки, которые чувствуют, что они умны и красивы, любят иногда пошутить с тем, кто лишен этих достоинств, как бедный делаварскнй охотник.

Это было сказано мягко, но вместе с тем в его голосе чувствовалась легкая обида. Джудит сразу заметила это.

– Вы несправедливы, если предполагаете во мне подобные мысли, – ответила она с живостью. – Никогда в моей жизни я не говорила так серьезно. У меня было много поклонников. Зверобой, – право, чуть ли не каждый неженатый траппер или охотник, появлявшийся у нас на озере за последние четыре года, предлагал мне руку и сердце. Ни одного из них я и слушать не хотела, быть может, к счастью для меня. А между ними были очень видные молодые люди, как вы сами можете судить по вашему знакомому, Гарри Марчу.

– Да, Гарри хорош на взгляд, хотя, быть может, не так хорош с точки зрения рассудка. Я сперва думал, что вы хотите выйти за него замуж, Джудит, право! Но, когда он уходил отсюда, я убедился, что нет на свете хижины настолько просторной, чтобы вместить вас обоих.

– Наконец-то вы судите обо мне справедливо, Зверобой! За такого человека, как Непоседа, я никогда не могла бы выйти замуж, если бы даже он был в десять раз красивее и в сто раз мужественнее, чем он есть.

– Но почему, Джудит, почему? Признаюсь, мне любопытно знать, чем такой молодой человек, как Непоседа, мог не угодить такой девушке, как вы. – В таком случае, вы узнаете, Зверобой, – сказала девушка, радуясь случаю перечислить те достоинства, которые так пленяли ее в собеседнике. Этим способом она надеялась незаметно подойти к теме, близкой ее сердцу. – Во-первых, красота в мужчине не имеет большого значения в глазах женщины, только бы он не был калека или урод.

– Я не могу целиком согласиться с вами, – возразил охотник задумчиво, ибо он был весьма скромного мнения о своей собственной внешности. – Я заметил, что самые видные воины обычно берут себе в жены самых красивых девушек племени. И наш Змей, который иногда бывает удивительно хорош собой в своей боевой раскраске, до сих пор остался общим любимцем делаварских девушек, хотя сам он держится только за Уа-та-Уа, как будто она единственная красавица на земле.

– Если молодой человек достаточно силен и проворен, чтобы защищать женщину и не допускать нужды в дом, то ничего другого не требуется от него. Великаны, вроде Непоседы, могут быть хорошими гренадерами, но как поклонники они стоят немного. Что касается лица, то честный взгляд, который является лучшей порукой за сердце, скрытое в груди, имеет больше значения, чем красивые черты, румянец, глаза, зубы и прочие пустяки. Все это, быть может, хорошо для девушек, но не имеет никакой цены в охотнике, воине или муже. Если и найдутся такие глупые женщины, то Джудит не из их числа.

– Ну знаете, это просто удивительно! Я всегда думал, что красавицы льнут к красавцам, как богачи к богачам.

– Быть может, так бывает с мужчинами, Зверобой, но далеко не всегда это можно сказать о нас, женщинах. Мы любим отважных мужчин, но вместе с тем нам хочется, чтобы они были скромны; нам по душе ловкость на охоте или на тропе войны, готовность умереть за правое дело и неспособность ни на какие уступки злу. Мы ценим честность – язык, который никогда не говорит, чего нет на уме, – и сердце, которое любит и других, а не только самого себя. Всякая порядочная девушка готова умереть за такого мужа, тогда как хвастливый и двуличный поклонник скоро становится ненавистным как для глаз, так и для души.

Джудит говорила страстно и с большой горечью, но Зверобой не обращал на это внимания, весь поглощенный новыми для него чувствами. Человеку столь скромному было удивительно слышать, что все те достоинства, которыми, несомненно, обладал он сам, так высоко превозносятся самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел. В первую минуту Зверобой был совершенно ошеломлен. Он почувствовал естественную и весьма извинительную гордость. Затем мысль о том, что такое создание, как Джудит, может сделаться спутницей его жизни, впервые мелькнула в его уме. Мысль эта была так приятна и так нова для него, что он на минуту погрузился в глубокое раздумье, совершенно забыв о красавице, которая сидела перед ним, наблюдая за выражением его открытого, честного лица. Она наблюдала так внимательно, что нашла неплохой, хотя не совсем подходящий, ключ к его мыслям. Никогда прежде такие приятные видения не проплывали перед умственным взором молодого охотника. Но, привыкнув главным образом к практическим делам и не имея особой склонности поддаваться власти воображения, он вскоре опомнился и улыбнулся собственной слабости. Картина, нарисованная его воображением, постепенно рассеялась, и он опять почувствовал себя простым, неграмотным, хотя безупречно честным человеком. Джудит с тревожным вниманием глядела на него при свете лампы.

– Вы необыкновенно красивы, вы обворожительны сегодня, Джудит! – воскликнул он простодушно, когда действительность одержала наконец верх над фантазией. – Не помню, чтобы мне когда-нибудь случалось встречать такую красивую девушку, даже среди делаварок; не диво, что Гарри Непоседа ушел отсюда такой грустный и разочарованный.

– Скажите, Зверобой, неужели вы хотели бы видеть меня женой такого человека, как Гарри Марч?

– Кое-что можно сказать в его пользу, а кое-что – и против него. На мой вкус, Непоседа не самый лучший из мужей, но боюсь, что большинство молодых женщин относятся к нему менее строго.

– Нет, нет, даже не имея фамилии, Джудит никогда не захочет называться Джудит Марч! Все, что угодно, лучше, чем это!

– Джудит Бампо звучало бы гораздо хуже, девушка; не много найдется имен, которые так приятны для уха, как Марч.

– Ах, Зверобой, во всех подобных случаях для уха звучит приятно то, что приятно сердцу! Если бы Натти Бампо назывался Генри Марчем и Генри Марч – Натти Бампо, я, вероятно, любила бы имя Марч больше, чем теперь. Или, если бы он носил ваше имя, я бы считала, что Бампо звучит ужасно.

– Вот это правильно, и в этом вся суть. Знаете, у меня врожденное отвращение к змеям, и я ненавижу самое это слово, тем более что миссионеры говорили мне, будто при сотворении мира какая-то змея соблазнила первую женщину. Но с тех пор как Чингачгук заслужил прозвище, которое он теперь носит, это же слово звучит в моих ушах приятнее, чем свист козодоя в тихий летний вечер.

– Это настолько верно, Зверобой, что меня, право, удивляет, почему вы считаете странным, что девушка, которая сама, быть может, недурна, вовсе не стремится, чтобы ее муж имел это действительное или мнимое преимущество. Для меня внешность мужчины ничего не значит, только бы лицо у него было такое же честное, как сердце.

– Да, честность – дело великое; и те, кто легко забывают об этом вначале, часто бывают вынуждены вспомнить это под конец. Тем не менее на свете найдется много людей, которые больше привыкли подсчитывать настоящие, а не будущие барыши. Они думают, что первое – достоверно, а другое – еще сомнительно. Я, однако, рад, что вы судите обо всем этом так правильно.

– Я действительно так сужу. Зверобой, – ответила девушка выразительно, хотя женская деликатность все еще не позволяла ей напрямик предложить свою руку, – и могу сказать от всей души, что скорее готова вверить мое счастье человеку, на чью правдивость и преданность можно положиться, чем лживому и бессердечному негодяю, хотя бы у него были сундуки с золотом, дома и земли… да, хотя бы он даже сидел на королевском троне…

– Это хорошие слова, Джудит, да, это очень хорошие слова! Но уверены ли вы, что чувство согласится поддержать с ними компанию, если вам действительно будет предложен выбор? Если бы с одной стороны стоял изящный франт в красном кафтане, с головой, пахнущей, как копыта мускусного оленя, с лицом, гладким и цветущим, как ваше собственное, с руками, такими белыми и мягкими, как будто человек не обязан зарабатывать себе хлеб в поте лица своего, и с походкой, такой легкой, какую могут создать только учителя танцев и беззаботное сердце, а с другой стороны стоял бы перед вами человек, проводивший дни свои под открытым небом, пока лоб его не стал таким же красным, как щеки, человек, пробиравшийся сквозь болота и заросли, пока руки его не огрубели, как кора дубов, под которыми он спит, человек, который брел по следам, оставленным дичью, пока походка его не стала такой же крадущейся, как у пантеры, и от которого не разит никаким приятным запахом, кроме того, какой дала ему сама природа в свежем дуновении лесов, – итак, если бы два таких человека стояли перед вами, как вы думаете, кому из них вы отдали бы предпочтение? Красивое лицо Джудит зарумянилось, ибо тот образ франтоватого офицера, который собеседник нарисовал с таким простодушием, прельстил когда-то ее воображение, хотя опыт и разочарование потом не только охладили ее чувства, но и научили ее совсем другому. Румянец сменился тотчас же смертельной бледностью.

– Бог свидетель, – торжественно ответила девушка, – если бы два таких человека стояли передо мной – а один из них, смею сказать, уже находится здесь, – то, если я только знаю мое собственное сердце, я бы выбрала второго! Я не желаю мужа, который в каком бы то ни было смысле стоял бы выше меня.

– Это очень приятно слышать, Джудит, и может даже заставить молодого человека позабыть свое собственное ничтожество. Однако вряд ли вы думаете то, что говорите. Такой мужчина, как я, слишком груб и невежествен для девушки, у которой была такая ученая мать. Тщеславие – вещь естественная, но оно не должно выходить за границы рассудка.

– Значит, вы не знаете, на что способна женщина, у которой есть сердце. Вы совсем, не грубы, Зверобой, и нельзя назвать невежественным человека, который так хорошо изучил все, что находится у него перед глазами. Когда дело касается наших сердечных чувств, все является перед нами в самом приятном свете, а на мелочи мы не обращаем внимания или вовсе забываем их. И так всегда будет с вами и с женщиной, которая полюбит вас, если даже, по мнению света, у нее и есть некоторые преимущества перед вами.

– Джудит, вы происходите из семьи, которая занимала гораздо более высокое положение, чем моя, а неравные браки, подобно неравной дружбе, редко кончаются добром. Я, впрочем, говорю для примера, так как вряд ли вы считаете, что такое дело между нами и впрямь возможно.

Джудит вперила свои темно-синие глаза в открытое и честное лицо Зверобоя, как бы желая прочитать, что творится в его душе. Она не заметила и тени задней мысли и должна была признать, что он считает этот разговор простой шуткой и отнюдь не догадывается о том, что сердце ее действительно серьезно задето. В первую минуту она почувствовала себя оскорбленной, затем поняла, как несправедливо было бы ставить в вину охотнику его смирение и крайнюю скромность.

Новое затруднение придало их отношениям особую остроту и еще более усилило интерес девушки к молодому человеку. В этот критический момент новый план зародился в ее уме. С быстротой, на которую способны люди, наделенные изобретательностью и решительностью, она тотчас же приняла план, надеясь раз и навсегда связать свою судьбу с судьбой Зверобоя. Однако, чтобы не обрывать разговор слишком резко, Джудит ответила на последнее замечание молодого человека так серьезно и искренне, как будто ее первоначальное намерение осталось неизменным.

– Я, конечно, не имею права хвастать моим родством после всего, что мы узнали сегодня ночью, – сказала она печально. – Правда, у меня была мать, но даже имя ее мне неизвестно, а что касается отца, то, пожалуй, мне лучше никогда о нем не знать.

– Джудит, – сказал Зверобой, ласково беря ее за руку, с искренностью, которая пролагала себе путь прямо к сердцу девушки, – лучше нам прекратить сегодня этот разговор! Усните, и пусть вам приснится все то, что вы сегодня видели и чувствовали. Завтра утром некоторые грустные вещи могут вам показаться более веселыми. Прежде всего, ничего не делайте под влиянием сердечной горечи или с намерением отомстить самой себе за обиды, причиненные вам другими людьми. Все, что сказано было сегодня ночью, останется тайной между мной и вами, и никто не выведает у меня этой тайны, даже Змей. Если ваши родители были грешны, пусть их дочка останется без греха. Вспомните, что вы молоды, а молодость всегда имеет право надеяться на лучшее будущее. Кроме того, вы гораздо умнее, чем большинство девушек, а ум часто помогает нам бороться с разными трудностями. Наконец, вы чрезвычайно красивы, а это, в конце концов, тоже немалое преимущество… А теперь пора немного отдохнуть, потому что завтра кое-кому из нас предстоит трудный день.

Говоря это, Зверобой поднялся, и Джудит вынуждена была последовать его примеру. Они снова заперли сундук и расстались в полном молчании. Джудит легла рядом с Хетти и делаваркой, а Зверобой разостлал одеяло на полу.

Через пять минут молодой человек погрузился в глубокий сон. Джудит долго не могла уснуть. Она сама не знала, горевать ей или радоваться неудаче своего замысла. С одной стороны, ее женская гордость ничуть не пострадала; с другой стороны, она потерпела неудачу или, во всяком случае, должна была примириться с необходимостью отсрочки, а будущее казалось таким темным. Кроме того, новый смелый план занимал ее мысли. Когда наконец дремота заставила ее смежить глаза, перед ней пронеслись картины успеха и счастья, созданные воображением, которое вдохновлялось страстным темпераментом и неистощимой изобретательностью.