Текст книги "Исландия эпохи викингов"

Автор книги: Джесси Байок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Исландия эпохи народовластия – протодемократическое общество?

В свете отсутствия национальных и региональных лидеров, которые в других странах сеяли вражду с соседями из-за торговли, прав наследования или территориальных притязаний, исландское общество развивалось в соответствии со своими внутренними потребностями, каковые не отличались ни сложностью, ни разнообразием. Оно основывалось на децентрализованной системе самоуправления, функционирование которой обеспечивали прежде всего личные отношения между лидерами и их сторонниками. Эта система эффективно поддерживала политическую стабильность с эпохи заселения (ок. 870–930 гг. н. э.) до XIII века.

Первопоселенцы начали с учреждения местных тингов. Местные тинги – собрания, на которых свободные люди и аристократы встречались и обсуждали самые различные вопросы и решали дела, – имелись у самых древних скандинавов и других германских племен, история этих собраний уходит в глубину веков. В Исландии, однако, состав участников тинга изменился – исчезла «аристократия», то есть класс, обладавший монополией на исполнительную власть. Изменилась и юрисдикция тингов – теперь они решали полный спектр вопросов, касающихся интересов свободных землевладельцев. В результате исходный древнескандинавский социальный институт, выступавший посредником между интересами знати и простых землевладельцев, превратился в специфически исландский институт, обеспечивавший внутреннее самоуправление при отсутствии знати. В центре исландской системы власти находился альтинг, общенациональное собрание свободных людей [116]116
  [ Byock1986b].


[Закрыть], воплощение социально-политической системы, где внутри элиты – то есть среди годи – не существовало даже формальной иерархии. И теоретически, и фактически все годи были равны друг другу по статусу и выступали как равные.

Владение годордом было ценно еще и потому, что их было конечное число. В 965 году в рамках серии конституционных реформ исландцы на альтинге постановили, что годордов отныне будет ровно 39. Тогда же титул годи был дополнительно предоставлен еще девяти людям («старых» годордов было 36 – в каждой четверти по три округи, в каждой округе по три годи, – но северная четверть из географических соображений потребовала учредить четвертую округу, и дабы устранить неравновесие, номинальную четвертую округу учредили и в трех других четвертях, см. подробнее главу 9) – однако права этих девятерых по большей части ограничивались участием в законодательной деятельности альтинга. Важно также помнить, что число людей, именовавшихся годи, в любой момент времени превышало число годордов, – годордом можно было владеть совместно, и любой, кто владел хотя бы частью годорда, имел право на титул годи.

В источниках упоминаются десятки годи. Не вполне ясно, как именно эти люди накопили нужный для приобретения такого статуса капитал. Впрочем, отсутствие четкого ответа на этот вопрос как раз и позволяет представить себе, каким образом различные элементы средневекового исландского общества функционировали совместно и превращали граждан Исландии в единое «политическое тело». Годи не мог добиться успеха, если не был выдающейся личностью, настоящим лидером, если не умел правильно строить отношения со своими тинговыми, не умел успешно вести тяжбы, особенно на завершающих этапах в судах и на тингах, и, собственно, эти тяжбы выигрывать. И главное – несмотря на уважение, которое завоевывал успешный годи, исландское общество настолько ценило равноправие граждан-землевладельцев, что в результате годи как властный класс действовали так, словно в стране существовала протодемократия.

До самого конца эпохи народовластия годи так и не сумели сосредоточить в своих руках подлинную монополию на принуждение. Даже к XIII веку их сила не превратилась в структуры исполнительной власти. На протяжении всей эпохи народовластия права свободных землевладельцев полагали предел притязаниям годи. В настоящей книге я уделяю особое внимание примату прав обычных землевладельцев-бондов и стратегиям, к которым они прибегали для защиты своих прав. И здесь опять же просматриваются признаки, во-первых, зарождающейся демократии, а во-вторых, тенденции к ограничению развития государственных институтов.

В силу особенностей экономических и юридических процессов, запущенных первопоселенцами, в новой стране оказались институционализованы бартер, публичное осуществление властных полномочий и распря; все это в совокупности препятствовало возникновению монополии на власть. Землевладельцы могли выбирать себе любого из имеющихся годи четверти, и поэтому в Исландии любой свободный землевладелец обладал куда большей свободой самоопределения, чем в обществе, где власть находилась в руках баронов, герцогов и проч. Несколько веков подряд исландцы жили в мирной и стабильной стране, где слыхом не слыхивали о внутренних династических войнах, которые цвели махровым цветом в мелких викингских государствах и более крупных европейских королевствах и империях. В Исландии не было ничего близко похожего на войну, хотя постоянно случались распри различного масштаба, от мелких до средних, и в этих распрях иногда гибли люди.

Распря по-исландски: система управления конфликтами

Чтобы свести потери от участия в распрях к минимуму, исландцы разработали особую форму управления ходом конфликта; точнее сказать, эта форма родилась в обществе естественным путем. Исландская распря – дело не частное, а общественное и как таковое подлежит обсуждению на тингах и в судах. Акцент на публичности распри значительно облегчал достижение мира, независимо от того, мирились стороны в суде или до суда. Исландское общество – в основе своей скандинавское, но существующее посреди Атлантического океана на удаленном острове – принуждено было находить равновесие между воинственной природой культуры, привезенной с континента, и условиями окружающей среды, в которых каждый мог выжить (в самом буквальном смысле, т. е. не умереть с голоду), лишь живя в мире с соседями. Участвуя в распрях, исландцы напоказ вели себя как классические воины эпохи викингов, однако все их угрозы и потрясания мечами лишь в редких случаях перерастали в сражения, да и те вовлекали лишь небольшое число людей. В Исландии «война» в антропологическом смысле – т. е. допустимое и институционализованное в обществе насилие – шла лишь на личном или в крайнем случае на семейном уровне. Даже когда вместе сходились несколько сотен вооруженных людей, жертв могло вообще не быть, а если таковые имелись, то, как правило, единичные. Как можно видеть на примерах кризисных ситуаций, подробно описанных (хотя, возможно, в несколько гиперболизированной манере) в сагах, небольшие группы людей могли набраться решимости убить одного или нескольких врагов; большие же группы вовсе не устраивали кровавую баню, а, напротив, принуждали стороны и друг друга к заключению мира. Как общество исландцы последовательно, на протяжении веков, проявляли поразительное самообладание. Они научились превращать применение силы в ритуал и значительно ограничили возможности и необходимость для ее настоящего применения. Лишь к самому концу эпохи народовластия исландские распри превратились в нечто похожее на войны, но даже в те годы никто никого не резал направо и налево – засвидетельствованы лишь отдельные эпизоды «бесконтрольного» насилия.

Характерный пример исландского умения обуздывать амбиции и держать себя в руках мы находим в «Саге о Торгильсе и Хавлиди» (дисл. Þorgils saga or Hafliða), входящей в «Сагу о Стурлунгах», где рассказывается о некоей распре, произошедшей в XII веке. Двое могущественных годи, Торгильс сын Одли и Хавлиди сын Мара, упрямо не хотели мириться, пока не вмешалось третье лицо, человек по имени Кетиль сын Торстейна, желавший сделать церковную карьеру; в результате противники остыли и достигли компромисса. До вмешательства Кетиля многие пытались их помирить, но безуспешно. В 1121 году оба отправились на альтинг, Хавлиди с отрядом в 1440 человек, а Торгильс – с отрядом в 940. Незадолго до этого, когда на очередном альтинге годи обсуждали возможность примирения, Торгильс, дабы сорвать переговоры, предательски [117]117
  Дело происходило на альтинге, а в ходе любого тинга полагалось хранить мир, т. к. тинги считались священными. (Прим. перев.)


[Закрыть]напал на Хавлиди и нанес ему увечье (гл. 18 саги).

Ситуация приняла опасный оборот, поскольку Торгильс подло нарушил мир и Хавлиди в свете этого не желал даже слышать о компромиссах с ним и его присными. Он хотел лишь мести [118]118
  Точнее, он требовал, чтобы противная сторона согласилась передать ему всю полноту власти по выносу решения по делу (дисл. sjálfdœmi, об этом термине говорится позднее), что подразумевает возможность объявлять участников тяжбы вне закона (об объявлении вне закона см. гл. 12); противная сторона соглашалась лишь на то, чтобы Хавлиди назначил денежный штраф, – правда, такой, какой ему захочется. (Прим. перев.)


[Закрыть]и наотрез отказывался говорить о мире. Если бы дело шло как обычно, на врагов обязательно вышли бы третьи лица и попытались их помирить, но на сей раз за две недели альтинга ничего подобного не случилось, и стало похоже, что масштабной схватки избежать не удастся. В этот момент в саге появляется Кетиль сын Торстейна, который ранее никак в распре не участвовал. Он приходит к Хавлиди и рассказывает ему историю из своей жизни, как он сам некогда, защищая свою честь и престиж, жаждал мести. Вот как сказано в саге (гл. 28–29):

Ваши друзья – и твои, и Торгильса – считают, что будет большое несчастье, коли вы не заключите мир и это дело не кончится по-хорошему, да многим нынче кажется, что нет уже на то надежды, или почти нет. Мне самому нечего тебе присоветовать, разве вот историю одну рассказать тебе в пример.

Мы росли в Островном фьорде, и люди говорили, мол, из нас выйдет толк. И то правда, я взял в жены девушку, Гроу, дочь епископа Гицура, а про нее говорили, что лучше не сыскать во всей округе. И тут вдруг пошли разговоры, мол, я не единственная опора ее жизни.

По мне, это плохие речи, и мы решили узнать, так оно или не так, и вышло, что все так и есть, и тем хуже стали мне казаться эти разговоры. И я сильно невзлюбил этого человека. И вот как-то раз довелось нам повстречаться, и я бросился на него с оружием, а он увернулся, а я упал наземь, а он сверху, и достал нож и воткнул мне в глаз, и с тех пор я этим глазом не вижу. А как он это сделал, Гудмунд сын Грима, так слез с меня и дал мне встать. И я подумал, как-то странно вышло – ведь я в два раза его сильнее, да и во всем остальном, казалось мне, настолько же его превосхожу.

И жутко захотелось мне отомстить за это и объявить его вне закона, ведь друзей у меня хватает. И мы подготовили тяжбу, но нашлись могущественные люди, которые помогли в тяжбе ему, и мою тяжбу признали незаконной. Вот и сейчас небось найдутся такие, кто захочет помочь Торгильсу, даром что твое дело правое.

И вот когда суд не стал рассматривать мою тяжбу, они предложили мне выкуп. Тут я подумал, как они со мной обошлись и как все это тяжело и гадко, и я сказал, мол, выкуп деньгами не приму… И я понял тогда, чем больше я думал про честь и уважение, что никогда не предложат мне такого выкупа за оскорбление, какой показался бы мне достойным.

Кетиль – возможно, в силу свойственной ему набожности (Хавлиди позднее помог ему стать епископом) – осознал, что притязать на абсолютную справедливость неразумно, и кончил дело миром. Вмешательство Кетиля в тяжбу Хавлиди и Торгильса также оказалось успешным – подумав, Хавлиди согласился, чтобы «разумные люди» (дисл. góðviljamenn, букв, «люди доброй воли») попробовали договориться с ним и Торгильсом об условиях мира, и в результате стороны пришли к соглашению, которое не стали нарушать. Единогласно признаваемое правило исландского общества той эпохи, согласно которому больше всего чести полагается тому, кто скорее решит сохранить мир, чем будет упрямо добиваться всего, что ему причитается, вытекает из скандинавской правовой традиции; именно об этом правиле – знаменитые слова Ньяля из одноименной саги: «Закон хранит страну, а беззаконие губит». [119]119
  «Сага о Ньяле», гл. 70. (Прим. перев.)


[Закрыть]

Распря в Исландии – не то что распря в современных ей европейских странах, не деструктивная социальная деятельность, которую нужно держать в узде, для чего в обществе заводятся полицейские, судебные приставы и т. п.; вовсе наоборот – формализованная исландская распря служит механизмом стабилизации общества и стержнем культуры. Всеми уважаемые люди выступают посредниками между тяжущимися сторонами, и поэтому распря становится инструментом, с помощью которого злоба, ненависть и насилие изымаются из рук заинтересованных сторон и направляются в суды и общественные собрания, где на противников оказывается мощнейшее социальное давление. В «большой деревне», какой являлась Исландия эпохи народовластия, годи зарабатывали честь и славу тем, что подавляли своей властью и авторитетом социально деструктивное поведение. Лидеры подтверждали свой статус и заслуживали уважение сограждан тем, что выступали как сторонники умеренности (дисл. hóf) и мира. Роль посредников играли и священники, и рядовые землевладельцы, и даже просто свободные безземельные люди – все они участвовали в процессе замирения, часто в качестве присяжных, и тоже зарабатывали этим престиж и уважение. В исландских судах действовали лишь коллегии присяжных (дисл. kviðir), а современных судей, которые инструктируют эти коллегии, не было. Собирались две коллегии, как правило, из двенадцати человек каждая. Задачей членов первой коллегии было объявить, что они считают фактами в том или ином деле; таким способом давались показания и рассматривались улики. Вторая коллегия, посовещавшись, выносила решение по делу, достигнув консенсуса.

Распря и изощренный комплекс судебных процедур, возникший для ее формализации и контроля над ней, являются специфически исландскими особенностями, ключевыми для этого общества. На фоне отсутствия исполнительной власти и связанных с ней иерархии и служб легитимного насилия роль механизма по контролю и перераспределению социального статуса, богатства и власти взяла на себя распря. Эта система, со всеми ее юридическими тонкостями и компромиссом как основой всякого судебного решения, не всегда работала гладко, однако служила гражданам хорошим рабочим инструментом для улаживания потенциально разрушительных конфликтов.

Глава 5
Новое общество и источники, рассказывающие о его основании

Многие люди говорят, будто записывать рассказ о взятии земли – пустая забава и неподобающее умничанье. А нам-то меж тем кажется, что у нас получше выйдет дать отпор разным чужестранцам, когда те задирают перед нами нос, мол, ваши праотцы – рабы да всякая шельма и ворьё, коли нам будет хорошо известно подлинное наше происхождение. Да и то, людям, которые хотят знать, о чем говорили древние и кто от кого ведет свой род, полезно скорее начинать сначала, чем влезать в середину, да и все мудрые народы тоже хотят знать, кто и когда впервые поселился на их земле, и как все началось, и кто жил в каком поколении.

«Книга о взятии земли» [120]120
  Точнее, «Книга Торда» – редакция «Книги о взятии земли» за авторством священника Торда из долины реки Хит, сына Йона (ум. 1670); так, в ней завершается раздел о восточной четверти [ ÍF-1,336, прим. 1]. В основной редакции, «Книге Стурлы» (полный русский перевод выполнен по ней, см. ниже), соотв. глава, 335, этих слов не содержит, а в редакции Хаука сына Эрленда («Книге Хаука») и вовсе отсутствует. (Прим. перев.)


[Закрыть]

Исландский народ – первый из «новых народов», чье возникновение подробнейшим образом освещено в исторических источниках. Это, более того, единственный европейский народ, происхождение которого доподлинно известно.

Ричард Ф. Томассон, «Исландия: первый ‘новый народ’»

Исландцы стали отдельным народом потому, что уехали за море. Важным элементом формирования нового иммигрантского общества свободных людей был тот факт, что сформировалось оно в эпоху, когда скандинавские конунги начали расширять свою власть за счет традиционных прав людей попроще.

Последствия эмиграции из Европы

Социолог Ричард Томассон утверждает, что у исландского общества много общего с другими «новыми народами», возникшими в позднейшие периоды в результате заморских миграций европейцев. Эти новые общества образуются, так сказать, почкованием, отделяясь от материнских, и социологи называют их «фрагментами» более крупных и древних социальных групп. В них влияние родства и прочих ценностей материнского общества ослабевает, уступая первенство закону, который возвышается над традицией и превращается в единственную легитимную опору власти. [121]121
  [ Tomasson1980: 4].


[Закрыть]Это происходит потому, что «фрагмент», отделившись от материнского общества, теряет стимулы продолжать играть в старые игры – т. е. решать те же самые социальные вопросы, что и общество-родитель. Европейские общества-фрагменты претерпевают внутренние трансформации; философские идеи, наличествовавшие в материнском обществе, получают во фрагменте такие возможности развития, каких они, зажатые в тиски европейского континуума, были лишены на «родине». [122]122
  [ Hartz1964: 6].


[Закрыть]Фрагменты, как правило, были сосредоточены на собственных внутренних вопросах и, свободные от «материнского» давления, чаще всего изменялись едва ли не до неузнаваемости и больше не могли описываться «в европейских терминах». [123]123
  [ Hartz1964: 4].


[Закрыть]

В конце IX века Исландия выглядела особенно привлекательной для скандинавских колонистов. Одна из причин – рост сопротивления викингской экспансии в различных регионах Европы; например, в Англии и Ирландии находились лидеры вроде Альфреда Великого, способные объединить автохтонное население, перейти в контрнаступление и выбить завоевателей с захваченных позиций. Другая – постепенное укрепление королевской власти в самой Скандинавии. Бурные процессы шли прежде всего в Норвегии, на родине большинства будущих исландцев; в IX веке там отмечены масштабные политические и социальные изменения. Древней традиции местного самоуправления нанес удар Харальд Прекрасноволосый (дисл. Haraldr inn hárfagri), мелкий царек с юго-востока Норвегии, – ему первому пришло в голову замахнуться на большую часть страны. Заключив союз с северянами – хладирскими ярлами (дисл. Hlaðajarlar), владевшими областью вокруг города Трандхейма – Харальд сумел подчинить себе других местных царьков, «больших людей» и простых землевладельцев и назвался после этого правителем всея Норвегии. В действительности, вероятно, его реальная власть распространялась только на юго-западные прибрежные районы, в других же частях страны его признавали конунгом лишь номинально, а фактически там правили те же ярлы, другие мелкие конунги и так называемые херсиры (дисл. hersar, ед. ч. hersir) – местные военные вожди.

Согласно исландцу Снорри сыну Стурлы (Стурлусону), автору знаменитого «Круга земного» (дисл. Heimskringla), истории норвежских конунгов, Харальд обложил налогом на землю людей, которые издревле никаких налогов не платили, поскольку владели своей землей напрямую (а не получали ее от кого-либо, например, от конунга), на правах неотчуждаемой семейной собственности, наследуемой из поколения в поколение, – так называемого одаля, «отчины» (дисл. óðal). Силой введя новый порядок, когда государственная собственность на землю стоит выше частной, Харальд конунг нарушал вековые традиции аллодиального, то есть вотчинного, семейного землевладения и лишал землевладельцев одаля. Таковы, во всяком случае, слова Снорри – историки же переломали немало копий, обсуждая, прав Снорри или не прав, и мог ли Харальд в самом деле навязать норвежцам такую масштабную реформу [124]124
  [ Andersen1977:84–91].


[Закрыть], и если нет, то в чем на самом деле заключался его статус «единовластного правителя всея Норвегии». [125]125
  «Сага о Харальде Прекрасноволосом», гл. 20. (Прим. перев.)


[Закрыть]Общее мнение таково, что и у Снорри, и в других сагах масштаб самовластия Харальда сильно преувеличен. Для нас, однако, это несущественно; нам важно обратить внимание на то, какую позицию по этому вопросу занимали исландцы XIII века, то есть каково их мнение о том, к чему сводились реформы Харальда, и какие, на их взгляд, он произвел изменения в финансовом и государственном устройстве их бывшей родины, – ибо именно эти изменения повлекли за собой эмиграцию их предков в Исландию, учреждение альтинга и установление специфической исландской системы государственного управления. Вот как говорит Снорри в «Саге о Харальде Прекрасноволосом», гл. 6:

Всюду, где Харальд устанавливал свою власть, он вводил такой порядок: он присваивал себе все отчины и заставлял всех бондов платить ему подать, как богатых, так и бедных. Он сажал в каждом фюльке (дисл. fylki) ярла, который должен был поддерживать закон и порядок и собирать взыски и подати. Ярл должен был брать треть налогов и податей на свое содержание и расходы. У каждого ярла были в подчинении четыре херсира или больше и каждый херсир должен был получать двадцать марок на свое содержание. Каждый ярл должен был поставлять конунгу шестьдесят воинов, а каждый херсир – двадцать. [126]126
  Перевод М. И. Стеблин-Каменского.


[Закрыть]

Долгое правление Харальда (ок. 885–930) примерно совпадает с эпохой заселения Исландии. Согласно исландским источникам, прежде всего сагам об исландцах, многие землевладельцы не пожелали уступать притязаниям Харальда и покинули Норвегию. Иные отправились на Шетландские острова, иные на Оркнейские и Гебридские, прочие – в Англию, Шотландию и Ирландию; во всех этих местах к тому времени уже имелись викингские поселения. Некоторые из эмигрантов, оказавшись на Британских островах, организовали серию грабительских набегов на побережье Норвегии, в результате Харальду пришлось (в 890 году) послать через море армию против жителей Шетландских, Оркнейских и Гебридских островов. Эта экспедиция, если она имела место в действительности, спровоцировала новую волну эмиграции, и следующим пунктом для бывших норвежцев стала куда более удаленная Исландия. В позднейших исландских источниках алчность Харальда до земли и отчин всячески подчеркивается; возможно, его роль в «стимуляции» заселения острова несколько преувеличена, однако ясно, что исландцы XIII века видели причину, по которой их предки некогда покинули родные края, именно в усилении в Норвегии королевской власти. Да и в самом деле, самовластные притязания Харальда вполне могли заставить некоторых бросить старую землю и начать все сначала в новой.