Текст книги "Мартовские дни (СИ)"

Автор книги: Джерри Старк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Проваливаясь в рыхлые сугробы и путаясь в засохших черничных кустах, будущие разорители могил выбрались на каменную губу. Огромные валуны стояли, затянутые коркой прозрачно-стеклянного льда. Рванувший вперед Пересвет немедля оступился и чуть не въехал лицом прямо в острый каменный уступ. Ёширо перемещался осторожно, тщательно выбирая место, куда поставить ногу и пристально озираясь по сторонам. Вряд ли убийца станет возиться и копать посреди леса настоящую могильную яму. Укрыл тело промеж камней, забросав листвой, ветками и мхом, да и успокоился на этом. Место глухое, зимой никто сюда не забредет, а к лету от покойника мало что останется.

Разметав лопатами снег над подозрительно выглядевшим холмиком и пустив в ход мотыги, они сыскали гнездовье мирно дрыхнущих водяных ужей. Пришлось спешно сошвыривать прелую листву обратно, пока сплетшиеся чешуйчатыми телами змеи не окоченели в ледышку. Перебрались на другое место. Поплевали на ладони, начали копать. Вернее сказать, усердно ковырялся в мерзлой и каменно-твердой земле царевич Пересвет. Сердечный друг Ёширо, сложив руки в широких рукавах, созерцал наискось рассекающую заводь полосу открытой черно-серебряной воды.

– Местная Исси-онна – просто ужасная женщина, – наконец высказался он.

– Ничего-то ты не разумеешь, – пропыхтел царевич. – Явись эдакая красотка в Столь-град да пройдись в праздничный денек по улице, девки от зависти бы изошли, а мужики под белы ноженьки Роксуне сами стелились. Все при ней, и всего с избытком. Не женщина, мечта во плоти.

– Из виршей Гардиано у меня сложилось благоприятное ощущение, что его вкус намного лучше, чем у тебя, – задумчиво протянул Кириамэ. – И что он предпочитает более уточенных и, как бы это выразиться попроще, не столь вульгарных подруг.

– Роксуня не вульгарная, вот не надо грязи! – оскорбился Пересвет, с силой заехав острием взвизгнувшей кирки по некстати подвернувшемуся камню. – Что касаемо до предпочтений Гардиано, много ты о них знаешь. Никто ж не станет писать в виршах: мол, денно и нощно сердечно томлюсь по мужам с дурным нравом и тяжкой рукой. Чтоб, значит, валяли по постели с вечера до утра, а потом охаживали вожжами с утра до вечера… Ой.

«Язык мой – враг мой. Когда ж я обучусь сперва думать, а потом говорить? Проболтался. Теперь точно спасу не будет. Может, сразу в озеро сигануть, напроситься к Водянице в гости? Мол, где один, там и двое уместятся…»

Кириамэ вопросительно заломил бровь и сделался до невероятия ехиден:

– Опасаюсь даже предположить, каким загадочным образом тебе довелось вызнать о нашем госте столь волнующие подробности.

– Чтоб тебя! – в сердцах сплюнул царевич. – Притиснул в темном уголке, зацеловал в уста сахарные и принудил изложить всю подноготную, как же еще? Да ниоткуда я этого не знаю! Мара дурной сон навеяла, там и увидал!

– Мара? – уже серьезнее и строже переспросил Ёширо. – Ну-ка, обожди. Давай все сначала.

Пересвет нехотя обсказал внимательно слушавшему нихонцу краткий и яркий сон, заключив:

– Вот и гадай теперь, было такое на самом деле али не было, и почему привиделось именно мне? Не я ж ее на леднике осматривал и предлагал выпотрошить, аки рыбешку.

– Ты восхищался ею, когда она была жива. Вытащил ее тело из реки и клялся ее брату вызнать истину, – напомнил Ёширо, не преминув добавить: – И именно ты, наверное, усердно грезил перед сном о красивом иноземном госте.

– Во-первых, делать мне больше нечего, – возмутился несправедливым обвинением Пересвет. – Во-вторых, Гай на красавчика никак не тянет. В-третьих, на себя посмотри. Не я, а ты хвост павлиний распускал по поводу и без оного. Зазвал Гардиано своей каллиграфией любоваться да о виршах толковать. А я что, родился в лесу, молился колесу. Вы двое, блин горелый, шибко образованные да ученые, вот и толкуйте промеж собой. Я мешаться под ногами не буду, отойду в сторонку – мертвяков промышлять к обеду! – он взмахнул киркомотыгой и, внезапно представив себя и принца со стороны, захохотал. Смех отразился от воды, радужными каплями заметался промеж обледеневших камней и замершего в предчувствии скорой весны леса.

– Что с тобой? – обеспокоился Кириамэ.

Пересвет, беспрестанно икая и гыкая, растолковал:

– Торчим посередь леса, ищем труп и спорим о постельных склонностях парня, который в данный миг развлекается с девой, отдавшей концы лет сто, а то и двести назад…

– Воистину, – точеные крылья носа Ёширо мелко задрожали. Пересвет сделал шаг вперед, волоча за собой цепляющуюся за валежник мотыгу. Облапил Кириамэ, притиснув к себе и всем телом ощутив, как смеется Ёширо – глуховато, почти неслышно, зато от всей загадочной нихонской души.

– Эй, – тихонько проурчал в ухо под гладкими черными волосами Пересвет, – ты это… ну, я понимаю, Гай чем-то тебе глянулся, а ему до чертиков одиноко в чужой стране… Потолкуй с ним по-доброму, вдруг чего путное выйдет… Да, мы связаны навеки и все такое. Это ж не означает, что теперь до самой смерти мы обречены сидеть в запертой комнате и влюбленно таращиться друг на дружку. Сколько еще людей встретится на пути. Сколько всего случится. Алая нить не порвется, если ты или я отыщем себе друзей… или подруг… или кого-нибудь, с кем душеприятно потолковать вечерком о просветленном, вроде восхода луны над горой Как-там-бишь-её. Или о том, как надлежит вести дознание об сгинувших невесть куда обывателях.

– Обожаю, когда вдруг выясняется, что ты умнее, чем кажется на первый взгляд, – сдавленно хмыкнул в ответ Кириамэ. – Имей в виду, ребра дороги мне как память. Ломаясь, они издают крайне негармоничный хруст.

– Опс, – забывшийся Пересвет разомкнул объятие. Незаметно времечко летит. Давно ли царевич был смахивающим на красну девицу тщедушным юнцом, а года через два-три станет в точности похож на батюшку-царя. В те давние годы, когда Берендей Иванович слыл богатырем не из последних. – Извиняй. Не рассчитал, – царевич попятился, тягая рукоять мотыги, зацепившейся за укрытые снегом иссохшие кустики вереска. Та не поддавалась. Пересвет дернул сильнее – и озадаченно уставился на уступившую молодецкому напору кирку, на остром зацепе которой спутанным клоком обвисло что-то нитевидно-темное.

– Замри, – Кириамэ присел, изучая находку. Передвинулся на полшажочка, внимательно оглядел оставленную мотыгой глубокую вмятину в рыхлом, подмокшем снегу. – Мои поздравления. Ты его отыскал – или, скорее, ее. У тебя редкостное везение на мертвых дам. Они прямо льнут к тебе. Сходи-ка к монахам, пожертвуй на обряд очищения.

– Твою-то бабушку!.. – растерянно протянул царевич.

– Оставь почтенную госпожу Цюань-Линь в покое, – Ёширо аккуратно расковырял снег лопаткой. Получилась малая ямка, со дна которой беззвучно скалился в голубое небо плотно обтянутый иссохшей бурой кожей череп с провалившимся глазницами. Уцелевшие пряди волос смерзлись и свалялись в комки, но когда-то они, похоже, были светлыми. – Покойница скучает тут где-то с начала зимы. Госпожа Роксуня говорила чистую правду. Надо пометить место, – нихонец огляделся в поисках подходящего для изготовления вешки деревца. – Вернемся со старым ёрики и его людьми, выкопаем.

– Ага, – согласился было Пересвет, но спохватился: – Эй, зачем тащить сюда Осмомысла? Мы ее нашли. Давай привезем ее в город… – царевич осекся, вообразив попытки устроить иссохший, распадающихся на части труп в седле отчаянно фыркающей и в ужасе пятящейся лошади. – М-да. Нет. Ничего не выйдет. Ты прав. Нужны сыскные, лопаты и сани. Как думаешь, кто это – Стефания-швея? Прислужницей Цинь она точно быть не может. Та кадайка родом, значит, была сильно чернявая.

– Сравним приметы – узнаем, – Кириамэ тщательно вбил между двумя соседними валунами засохшую елочку и навязал на ее макушку один из своих бесчисленных платков, на этот раз красный. – Долг исполнен, можно возвращаться.

Успевший проголодаться Пересвет закивал, ища взглядом оставленную ими цепочку следов. Мечтая о том, как плюхнется возле костерка и запустит зубы в сочный пирожок. Или в куриную ножку, или что там прихватил с собой запасливый домовой.

Оранжевый лоскуток пламени плясал среди переплетения черного и белого, маня к себе. Шагавший впереди и протаптывавший узкую тропку царевич попытался ускорить шаг, но остановился, удивленно хмурясь. Шедший за ним Кириамэ едва не врезался ему в спину:

– Что?

– Прислушайся, – отчего-то шепотом сказал Пересвет. – Мерещится, что ли?

– Нет, – Ёширо вслушался в шум ветра, скрип деревьев и едва различимое журчание талой воды – звуки пробуждающейся чащобы. – Не мерещится.

Ветер малость сменил направление, голоса стали отчетливей. Один тоненький, писклявый – как будто кошка неким чудом обрела дар человечьей речи, да на радостях вздумала запеть. Голосишко на удивление верно вел напев, оттеняя второй голос – низкий, сильный, милость прихваченный по самому краю хрипотцой, как осенний лист первым заморозком.

Два несхожих голоса сплетались прядями в девичьей косе, творя сладкозвучный лад, рекомый древними эллинами «гармонией»:

– Вдоль весеннего ручья лед нежнее льна.

Где любимая моя – там всегда весна.

Лучшей песни не сыскать, чем поет капель,

Где нам стелют облака белую постель.

Льется песня как вода, ветер подпоет.

Если любишь – скажешь «да»,

Солнышко мое…

– Они поют для Исси-онны, – завороженным шепотом произнес Кириамэ. – Благодарят за помощь и совет…

– Поют вдвоем, – уточнил Пересвет и неосторожно угодил каблуком на подвернувшуюся под ногу сухую ветвь. Та переломилась с громким щелчком. Песня оборвалась, над дремлющей заводью пронесся упругий, гулкий всплеск. Словно огромная рыба, уходя на глубину, с силой ударила хвостом. Закачались потревоженные льдины, зашелестела, выплескиваясь на заснеженный берег, темно-зеленая, прозрачная вода.

– Мы вас видим! – выкрикнул Малуш. – Эй, добры молодцы, хорош по кустам шароебиться!

Потревоженным лосем царевич проломился сквозь заросли и сугробы, не замечая встающих на пути препятствий.

Трещал костерок, распространяя вокруг ощутимые волны жара. Ромей сидел на бревнышке, вытянув к огню длинные ноги. Его одежда и плащ были сухими, но штаны и охотничьи сапоги вымокли до колен, словно он перебирался вброд через неглубокий ручей. Устроившийся рядом домовой смущенно ухмылялся, выставив напоказ остренькие зубки.

– Теперь вам надлежит, тщательно скрывая свою черную зависть, невзначай спросить: ну, как оно там было, на дне озерном? – голосом, прям-таки до отказа напитанным сладким ядом, произнес Гардиано. – Так и быть, открою вам великий секрет: ни одной земной деве не дано сравниться с речной королевной. До конца своих жалких дней будете грызть локти и изощряться в тщетных попытках представить, каково это – сойтись с настоящей нимфой… – он выдержал долгую паузу: – Да, именно так я и должен был сказать, чтобы вы уж точно меня возненавидели. Но увы, жизнь жестока. Между прекрасной Роксуней и мной ничего не было.

– Как это – не было? – возмутился Пересвет. – Врешь ты все! Зачем Водянице зазывать тебя гостевать в тереме на речном дне, как не заради того-этого?

– Хочешь верь, хочешь нет, она просто хотела поговорить, – пожал плечами Гай. – Роксуня – честная супруга, но у нее семейный разлад. Минувшей осенью она и ее супруг столь сильно повздорили промеж собой, что провели зиму порознь. В сущности, это здорово сыграло нам на руку. Из-за душевного треволнения Водяница дремала не столь крепко, как обычно – все прислушивалась, не спешит ли муженек мириться. Но Водяной так и не появился. Она спрашивала, как ей сызнова завладеть вниманием мужа – слишком уж часто он стал засматриваться на местных русалок.

– И что ты ей посоветовал? – домовник извлек откуда-то узорчатый коврик, накрыв им бревно, чтобы Ёширо мог не стоять на ногах, но изящно присесть.

– Для начала долго убеждал ее в том, что никакая, даже самая распрекрасная русалка, не сравнится с нею, – перечислил Гай. – Местные русалки, как я понял, существа довольно злобные, ветреные и глуповатые. Они пытаются подражать людской жизни, но им быстро надоедает. Роксуня же тверда в своих помыслах, верна и предана. Ее супруг непременно это оценит, особенно если она выучится держать свой острый язычок и сварливый нрав в узде. Еще посоветовал раздобыть парочку новых платьев, и желательно не рваных. Она обещалась исполнить все в точности… А то, что на прощение она меня поцеловала, изменой не считается. Это был совершенно сестринский поцелуй, чистый и невинный.

– Ага, – утробно хмыкнул Доможирыч. – Так мы и поверили.

– А там, под водой, красиво? – полюбопытствовал царевич.

– Очень. Она живет в чем-то вроде чертога из утонувших деревьев и водорослей, – Гай прищурился, пытаясь поверней описать увиденное, – солнечные лучи пробиваются сквозь воду и битый лед сияющими столпами… Кстати, чем вы тут занимались, пока я пытался наладить семейное счастье утопленницы?

– Мы нашли труп, – коротко и емко сообщил Кириамэ. – Он захоронен на мысу, как и говорила Исси-онна Роксуня. Это женщина. Я хочу позвать сюда людей местного старшего дознавателя, чтобы они вывезли мертвецов в город – и эту таинственную даму, и двух остальных.

– Здравая мысль, – одобрил Гай. – Слушайте, а пожрать у вас сыщется? Роксуня, вот ужас-то, хрумкает сырую рыбу. Не понимаю, зачем ей есть. Она ведь уже сколько лет, как мертвая! Или живая? Разъясните толком, она вообще кто: воплощенный дух воды или утонувшая когда-то в озере женщина?..

Глава 8. Загадки

Боярин Осмомысл огладил сивую с проседью бороду и сызнова вдумчиво оглядел тела, выложенные рядком в холодном мертвецком подвале сыскного приказа.

– Вот, значитца, как, – повторил он. – Рискнули потолковать с Водяницей. Умно, хоть и опасно нешуточно. Мои орлы до такого не додумались. Чей был замысел?

– Его, – Кириамэ повел острым подбородком в сторону малость приосанившегося царевича.

– Ясненько, – проронил старый воевода, зыркнув из-под насупленных бровей на Пересвета так, что тому немедля захотелось утечь за дверь, где ясное солнышко и никаких тебе мертвяков.

Но выкопанные из-под снега и палой листвы и с оглядкой доставленные в Столь-град покойники никуда не делись. Лежали себе тихонько на низких деревянных топчанах, до пояса накрытые белыми холстинами. Женщина в истлевшем платье иноземного покроя, и двое мужей – один преизрядного сложения с размахом плеч в косую сажень и курчавой бородой. Второй малость похилее, зато облачен в не утративший алой яркости кафтан с серебряными пуговицами. Девицу, сверившись с бумагами, опознали как Стефанию Ожешку, мастерицу из Подолии. Богатыря – как пропавшего поздней осенью кузнеца Данилу, парня в дорогом кафтане – сгинувшего во время загонной лисьей охоты младшего доезжачего Третьяка. Трое (считая с Айшей-плясуньей, так и все четверо) из числа загадочно исчезнувших нынешней зимой. Четверо обнаруженных, а пропавшими числилось не менее дюжины горожан.

– Это еще те, чьим долгим отсутствием растревожены близкие, – пояснил Осмомысл, – и чья родня явилась к нам за помощью. А которые одиноко век вековали, без друзей-приятелей, дядек-теток – так про их пропажу мы до сих пор не ведаем. Были да сгинули, точно камень в омуте.

Боярин-сыскарь крякнул, взмахом руки увлекая притихших молодых людей за собой. Прочь из полутемного, пропахшего скорбью царства мертвых, отделенного теперь надежной дубовой створкой с малым решетчатым оконцем. Пересвет устало озадачился – зачем прорезали оконце, приглядывать, не встанут ли мертвяки?

– Большое дело сделали, – скупо обронил Осмомысл, присаживаясь на угловатый, обитый порыжелой кожей сундук. – Хоть тебя, царевич, и твоих знакомцев не просили в наши скорбные хлопоты соваться. Чего взамен желаете?

– Увидеть сделанные вашими служащими записи об исчезнувших людях, – быстро и почти без акцента произнес Кириамэ. – Разрешить нашему, э-э, гостю ознакомиться с этими бумагами.

Посовещавшись, Пересвет и Ёширо решили выставить ромея дознавателем из Италийских земель. Мол, господин Гардиано странствует по городам и весям, набираясь опыта и присматриваясь, как в какой стране сыскные дела учиняются. Добрался аж до Тридевятого царства. Осмомысл скосился озадаченно, пробормотал насчет того, что расплодилось нынче повсюду умников, но учинять подробного расспроса не стал.

– Будь по вашему, – после недолго размышления дозволил воевода. – Щур! Щур, где ты там шныряешь? – на призыв отворилась коридорная дверь. В узкую щель боязливо посунулась остриженная в кружок белобрысая голова. – Поручение для тебя имеется. Сопроводи добрых молодцев до нашего хранилища. Сыщи и выдай им все бумаги, касаемые дела Зимнего душегубца… Это сыскари промеж себя выдумали ему такое прозвище. Надо ж его именовать как-то в разговорах, – несколько смущенно пояснил боярин. – Ну, ступайте. Гляньте на наши изыскания свежим взглядом. Додумаетесь до чего полезного – дайте знать. В любое время дня и ночи.

– Старый ёрики… как это говорят – цепляется за соломинку? – прошептал Кириамэ, пока они вышагивали узкими, с неожиданными поворотами и лестницами коридорами сыскного приказа. – Прежде он на перестрел не подпустил бы чужаков к своим тайнам. Но сейчас готов на все, лишь бы узреть хоть лучик света в непроглядной тьме. Он не понимает, что творится в городе.

– По правде говоря, я тоже, – признался царевич, и тут Щур остановился. Забренчал связкой ключей, отпирая очередную из бесчисленных дверей в позеленевших медных шишечках гвоздей.

Помещение за дверью смахивало на памятную лавку книготорговца Мануция. Уходящие под потолок шкафы с множеством полок, забитые свитками, переплетенными в книжицы пергаментными листами и всунутыми как попало на свободные места записями на разрозненных клочках бумаги. Пахло пылью и воском. Сыскной запалил большой шандал на десяток свечей, прошелся вдоль полок, озадаченно бормоча и почесывая кончик носа. Наконец довольно изрек «Ага» – и потащил наружу разлохмаченную связку бумаг, для сохранности утянутую плетеным шнурком.

– Вот, – объявил он, бухая пергаменты на стол. – Туточки все.

– Маловато будет, – высказался Пересвет.

– Конечно, маловато, – с явным сожалением признал Щур, – а где ж больше взять, ежели куда не ткнешься – везде одно и тоже. Были людишки – и сгинули с концами… Я тут неподалеку, кликните, коли понадобится узнать чего, – и он бочком выкатился за дверь.

Гардиано, первым шнырнувший к столу, парой хищных движений распотрошил бумаги. Они с Ёширо нависли над пергаментами, напомнив царевичу полководцев над картой решающего сражения. Сам он к драгоценным сведениям не рвался, предоставив это тем, кто пошустрей его разумом. Он лучше постоит в сторонке да посмотрит, как эти двое изощряются друг перед другом в тонкости ума и проницательности.

Первым делом зачли общий перечень сгинувших за зиму без вести и пребывающих в розыске. Обмениваясь бумагами, поочередно просмотрели листы с записями обстоятельств исчезновения и опросов немногих свидетелей. Озадаченно переглянулись.

– Тэкс, – решительно заявил Гардиано. – Давайте подбивать итоги. Эссиро, сделай одолжение, побудь опять за писца, ладно? Первое. У нас числится пятнадцать пропавших душ. Шестеро женщин и девять мужчин. А также пятеро подростков мужского и женского пола, которых я сосчитал отдельно… – он скривился, вполголоса пробормотав: – При чем тут вообще дети?.. Второе. Среди женщин последней пропавшей выходит боярышня Елена, то бишь по-вашему Алёна, семнадцати лет от роду. Исчезла при невыясненных обстоятельствах пять дней назад, живой или мертвой не найдена. Последний из исчезнувших мужчин – плотник Бажен, тридцати двух лет. Работал на постройке новой мельницы. Две седмицы назад возвращался домой, но так и не дошел. Третье. Я готов допустить, что кто-то из этих мужчин и женщин мог внезапно сорваться с места – по зову дороги, из-за сделанных долгов или неприятностей – но в некоторых случаях это просто-напросто исключено.

Четвертое и пятое соображение царевич пропустил мимо ушей. Сызнова подивившись, сколь разительно преображается ромейский гость, когда речь заходит о поисках разгадки смертоубийств. Сразу бешеный блеск в очах вспыхивает, речь становится бойкой и гладкой, даже болезненная хрипотца в голосе притухает.

– Исходя из этого, предполагаем, что исчезнувшие на самом деле не пропали, но были умерщвлены с неизвестной нам пока целью. Я также осмотрел три найденных в лесу тела. Они, конечно, изрядно подпорчены, но мне удалось найти следы ударов, лишивших их жизни. Как и в случае с Айшей, им была нанесена одна смертельная рана – длинным и тонким лезвием. Направленным верной и твердой рукой. Время задать три главных вопроса в любом дознании: кто, зачем и ради каких целей это сотворил. Ваши мнения?

– Разбойничья шайка? – не больно-то решительно высказался Пересвет. – Похищают, убивают… Хотя откуда в Столь-граде взяться такой шайке? Своих лиходеев давно повывели, а заезжих быстро бы уловили. Опять же, разбойникам злато-серебро потребно. Если б скрадывали зажиточных обывателей, то непременно заради выкупа. Но родня пропавших говорит, у них ничего не вымогали… Нет, это не лихие трудяги ножа и топора с большой дороги. Совсем непохоже. Ёжик, чего молчишь, как в рот воды набрал? Молви словцо мудрое.

– Я размышляю, – с достоинством отозвался принц. – Признаться, сперва я тоже предполагал наличие некоей шайки. Но теперь склоняюсь к мысли о том, что все это – дело рук одного или двух человек.

– Причем человек весьма расчетливых и предусмотрительных, – дополнил Гардиано. – Цепочка похищений началась в конце осени, а здешним блюстителям до сих пор не удалось сыскать ни одного трупа. Убийца – или убийцы никому не попались на глаза, не оставили по себе никаких следов. И я не понимаю… – он бросил злобный взгляд на пергаменты, – не понимаю, по какому принципу Зимний душегубец выбирает жертвы. Что объединяет этих людей, что у них общего? Они были для него опасны – или чем-то важны?

– Что-то я недопонял, – честно признался царевич.

– Ох. Ну, слушай сюда. Доподлинно установлено, что бывают убийцы, которыми движет простая и понятная цель, – принялся разъяснять Гай, помогая себе жестами – быстрыми, отточенными, подчеркивающими нужное слово, – к примеру, они избавляются от очевидцев свершенного преступления. От ставших ненужными подельников. Убивают, потому как им выплачена стоимость чужой крови. Пребывая в убеждении, что своими действиями вершат правосудие. С этими просто и понятно, они и попадаются чаще всего. Но есть другие. Незаметные в толпе, неотличимые от прочих людей. Одержимые внутренней маниа… жгучим желанием. Нет, правильнее будет – навязчивой идеей. Порожденной болезнью разума, или подавленными дурными воспоминаниями, или тысячью иных причин. В Ромусе мы ловили человека, похищавшего и топившего молодых женщин с рыжими волосами. Причиной, толкнувшей его на это, стал дурной нрав его матери, рыжекудрой и скорой на расправу. Разъярившись на малого сына невесть за какой проступок, она сунула его головой в бочку с водой и держала, покуда он чуть не захлебнулся. Будучи под следствием, заявил, якобы в каждой из убитых женщин прозревал черты ненавистной родительницы. Убийца хотел, чтобы она страдала также, как довелось страдать ему. Я видел мужчину, подозревавшего жену в неверности. Он убил четырех человек из своего окружения, представив дело так, чтобы неоспоримым виновником в глазах закона представал его давний знакомец, которого он полагал любовником супруги. Позже выяснилось, что дама не только не изменяла мужу, но даже не помышляла об этом. Измена свершилась в воспаленном рассудке ее супруга, но мертвецов уже не воскресишь…

– А невиновного-то не казнили? – поспешил узнать взволнованный Пересвет.

– Если б мне не удалось вовремя добыть доказательства и установить истину, то точно вздернули бы.

– Твой наставник, наверное, очень гордился тобой, – заметил Ёширо.

– Мэтр Ортанс? Да нет, он всегда твердил, что я редкостная бестолочь… – Гардиано слишком поздно заметил подстроенную ловушку. Захлопнул рот с такой силой, что Пересвет расслышал лязганье столкнувшихся зубов и передернулся от мерзкого хрустящего звука.

– Не нахожу ничего недостойного в том, что молодой человек следует дорогой своего учителя, – церемонно изрек Кириамэ. Ромей нехорошо зыркнул на принца, раздувая ноздри, точно разъяренный жеребец.

– Да будет тебе, – поспешно вмешался Пересвет. – Он подловил, ты обмолвился. Ёширо ведь не со зла, а по любопытству неуемному. Сказывай дальше про душегубцев, очень занимательно выходит, я аж заслушался. Вот этому, Зимнему, какая-такая коварная маниа покою не дает?

– Не знаю, – Гардиано выместил раздражение на ни в чем не повинных бумагах, снежным вихрем разметав их по столу. – У любого деяния в мире есть цель и смысл, но здесь их нет. Нет, и все!.. – он перешел на родное наречие, выплюнув сквозь зубы длинную и наверняка насквозь похабную фразу, полную змеино шипящих звуков.

– Успокойся и рассуждай здраво, – посоветовал нихонский принц. – Не торопись. Шаг за шагом.

– Ладно, – Гай сцепил пальцы в замок, несколько раз шумно втянул воздух. – Да. Именно так. Шаг за шагом. Хоть малую зацепку бы для начала. Места убийств?..

– А что, это важно?

– Иногда – очень. Убийца может приводить жертвы туда, куда его влечет память. Например, где любимая им женщина наотрез отказалась стать его женой. Сказав, что он слишком беден или незнатен, или разъяснив, что приблизила его к себе только потому, что он забавлял ее в часы скуки. Или туда, где в юных годах его избили более старшие подростки. Или куда он ходил смотреть на публичные казни и впервые испытал стремление своеручно лишить кого-то жизни.

– Но мы не знаем, где именно он убивает, – заикнулся царевич. – Нам известно только про Айшу на берегу лесной речушки и тех, кого отыскали в чаще.

– Обстоятельства похищений?..

– У нас есть торговка, отправившаяся с лотком на торговую площадь. Мастеровые, не вернувшиеся домой, – перечислил Кириамэ, краем глаза косясь в записи. – Человек, пропавший во время охоты. Кузнец, якобы уехавший проведать родню в соседнее село. Девушка, вроде бы улизнувшая с дружком, и другая девушка, сгинувшая невесть куда с родного двора…

– Давайте помыслим про эту самую Алёну, – перебил Гардиано. – Жила в большом доме, бок о бок с кучей родни и прислуги. Пересвет, вот к примеру – твоя сестра могла бесследно исчезнуть так, чтобы долгое время никто из домашних не обращал внимания на ее отсутствие?

– Нет, – без долгих раздумий отвечал царевич. – Когда Славка пыталась втихаря улизнуть из терема, ее немедля ловили. Она удрала лишь потому, что я смолчал о том, что видел, как она вылазит из окна. Но Войслава – царевна, а Алёнка – боярышня-приживалка. Не дочь, не племянница. Она могла беспрепятственно уходить в город, навещать подружек, наведываться в лавки… Это что же выходит? Исчезни она прямиком из терема, это быстро бы заметили. Стало быть, она преспокойно вышла за ворота, чему не удивился никто из домочадцев – и пропала, так?

– Но почему пропала? – настойчиво повторил ромей. – Что такого могла совершить или заметить молоденькая девица, что единственным выходом было – избавиться от нее? Не подкупить яхонтовыми бусами, не запугать, не заморочить голову, но похитить – и, вероятно, прикончить?

Пересвет и Кириамэ переглянулись, безмолвно признавая, что у них нет даже малейшей догадки. Так азартно ринувшийся вперед Гардиано налетел с размаху на каменную стену и теперь беспомощно шарил по ней руками в поисках лазейки.

– И вот еще что, – начальный азарт в голосе ромея истаивал, как лед под жарким солнышком. – Все наши рассуждения хороши и верны только в том случае, если мы имеем дело с обычным миром и обычным человеком, пусть и одержимым темной стороной своей души. Но у вас живет и процветает чародейство. Если оно тут замешано, я ничего не могу поделать. В ведовстве я не разбираюсь.

– Зачем чародею похищать и убивать людей? – опешил царевич.

– Может, для ритуала, – предположил Ёширо. – Или потому, что человек вообразил себя всемогущим колдуном. Интересно, здешним блюстителям ведомо, сколько людей в городе промышляют магией?

– Сейчас узнаем, – царевич устремился к дверям, выкликая Щура.

– Кощуны сочтены наперечет, как же иначе, – не удивился вопросу сыскной. – Мы завсегда за ними зорко приглядывали, чтоб не вздумали учудить чего противу закона. Но боярин Осмомысл полагает, никаких особых колдовских силёнок у них не имеется, – он извлек с полки нетолстую книжицу, прошитую суровой нитью. – Десяток бабок-шептуний, заговорами да травами против всякой людской хвори пользуют. Четыре ворожеи. Предсказывают будущее по картам да просеянному зерну, являют в зеркалах будущих женихов и невест, чаще промахиваются, чем угадывают. Старик-ведун и его ученики, что служат при кумирне Велеса. К ним полгорода таскается, если скотина занедужила. Вот и все, пожалуй. Этих мы в первую очередь проверили.

– И что? – спросил Пересвет, заранее догадываясь, какой ответ услышит.

– А ничего, – с сожалением признал Щур. – Нету супротив них подозрениев. Конечно, можно было взять колдунов под белы рученьки да отправить на месяц-другой под замок. Посмотреть, не сгинет ли еще кто-нибудь. Да только боярин запретил. Сказал, присмотра довольно. Вам еще чем помочь?

– Поди пока, – отмахнулся царевич. – Как думаете, кого в городе можно расспросить касательно чародейских обрядов?

– В Эддо я бы обратился к настоятелю храма Возвышенного Просветления, – сказал Ёширо. – Он и его монахи занимаются подобными изысканиями и ведут подробные хроники. Здесь – не знаю. Поговори с патриархом. Вдруг в тамошней библиотеке сыщутся книги о чародействе?

– Потолкуешь с ним, как же, – вздохнул Пересвет. – Как о прошлой весне отец Феодор ринулся спасать монастырь и соседские избы от разлива Молочной, вымок да простыл, так толком не оправился. Кашляет, с постели не встает. Делами монастырскими теперь преподобный Фофудья заправляет. Я его на дух не переношу. Он меня тоже. Я ж с его точки зрения закоснелый грешник. Это, как его, подрываю устои и разрушаю скрепы.

Преподобный Фофудья был эллинских кровей, урожден в самом Царь-граде. Царевич сильно подозревал, что тамошний первосвященник отправил Фофудью на служение в далекое Тридевятое царство лишь затем, чтобы не видеть рядом всякий день эту кислую, вытянутую книзу физиономию. Не слышать скрипучего, въедливого голоса. Спешившего обличать, развенчивать и бичевать. Стоило преподобному ступить на порог царского терема, как он немедля начинал втолковывать царю и царице, сколь недостойный образ жизни ведет младший отпрыск и сколь дурно влияет на царевича тесная дружба с нихонским иноземцем. Прежде отец Феодор своей властью мог приструнить зарвавшегося правдорубца, но нынче, пользуясь незаслуженной свободой, преподобный Фофудья совсем распоясался. Царь-батюшка аж тайком отдал приказание дозорным стрельцам – почтенного служителя под любым предлогом в терем не пущать. Ежели прорвется – немедля извещать государя, чтоб тот успел скрыться в домашних покоях и прикинуться больным либо ж чрезвычайно занятым.