Текст книги "Мартовские дни (СИ)"

Автор книги: Джерри Старк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Кириамэ исчез. Только что стоял на краю помоста, в трех шагах, руку протянуть – и вот принца уже нет. Сгинул, как не бывало.

Не думай о Ёширо, – назойливо и свирепо колотилось внутри головы. Ёширо в силах сам позаботиться о себе. Стрела, это была лучная стрела. Выпущенная стрела летит по прямой. Ты видел, как она поразила цель. Где же затаился лучник?

Медленно поворачивая голову, царевич мысленно вычертил путь роковой стрелы, представший ему подобием борозды цвета воспалённой раны. Стрела была нацелена сверху вниз и метко выпущена с изрядной возвышенности.

Подходящих мест сыскалось три. Нарядная башенка-голубятня над боярскими хоромами. Взлетевшая на пять пролетов, но еще не выведенная под шатер кровли звонница строящейся церкви, что приткнулась неподалеку от спуска к мосту через Молочную в заречную часть города. Квадратная сторожевая башня, из коей дозорные ярыжки высматривали, не заполыхал ли где пожар…

– Пересвет! – лихой разбойничий посвист в два пальца резанул уши. – Братец, я здесь!

Сморгнув, Пересвет удостоверился, что глаза ему не лгут, сознавая, что мало-помалу утрачивает дар удивляться. Лихо прорвав кольцо дружинных, рядом с помостом гарцевала Войслава. Одетая в мужской кафтан, с мечом на бедре. Верхом на взнузданном, оседланном и злом как степной демон Буркее, готовом залягать до смерти любого, кто ненароком сунется под копыта. Темно-рыжий жеребец вертелся на месте, озлобленно щелкая клыками, и Войслава при всей ее ловкости едва-едва удерживалась в седле.

– Да прыгай же! – проорала она, рывком осаживая дитя Арыси, бешеное от запаха крови и множества бесцельно мечущихся вокруг людей, и вынуждая коня задом пятиться к краю помоста. – Давай сигай, не стой столбом!

Царевич прыгнул. Не слишком удачно, едва не соскользнув с гладкого крупа Буркея прямиком под ноги жеребца. Извернувшись, Войслава сгребла братца за плечо, кряхтя и ругаясь сквозь зубы, втащила обратно. Пересвет обхватил ее за перетянутую широким кожаным поясом талию, кое-как приладился, страдальчески зашипев, когда высокая задняя лука седла подло воткнулась ему прямиком в трепетное. Царевна заработала каблуками и уздой, поднимая коня в рысь. Дружинные понятливо порскнули в стороны, не решившись заградить путь озлобленному жеребцу с налитыми кровью глазами.

– Ты откуда? – Пересвет не отважился спросить, видела ли сестра сраженного отца. – Ты почему тут?

– Ёжик велел, – через плечо бросила Войслава. – Быть неподалеку и смотреть в оба… Держись!..

Разогнавшийся конь грудью сбил с ног горожанина и сиганул через истошно орущего человека, не задев его ни единым из массивных копыт. Пересвета швырнуло вперед, он въехал носом прямиком в затылок сестре – хорошо хоть уложенная пышным кренделем коса смягчила удар. Впереди и по бокам тараканами на свету разбегались испуганные обыватели, шныряя в боковые улицы и переваливаясь через заборы. Вытянув голову и словно бы принюхиваясь широко раздутыми ноздрями, Буркей с двумя всадниками на спине несся вперед. Войслава явно не направляла бег жеребца, лишь одерживала, чтоб на лихих поворотах не завалился набок и не пересчитал ногами всадников все доски в заборах. Пересвет совершенно не мог взять в толк, куда они скачут, почему сестра твердила, якобы остается в тереме, а сама по приказу Ёширо вертелась рядом с помостом, как Буркей дозволил девице взобраться себе на спину… и жив ли отец. Что, если Кириамэ удумал некий хитрый план, в котором царю-батюшке надлежит изобразить убитого наповал? А Пересвету нихонская гадюка словечком не обмолвилась, ибо опытная – знала, за эдакие коварные выкрутасы царевич прибьет без всякой жалости.

Нет, Ёширо не мог так поступить.

Значит, царь Берендей мертв.

Но такого просто не может быть.

Или может?

И куда подевался с лобного места сам Ёширо?

Войслава откинулась назад, изо всех сил натягивая поводья. Утробно храпя и оскальзываясь на влажной глинистой дороге, жеребец прервал размашистый скок подле невысокой каменной оградки. Сквозь частые перекрестья строительных лесов светлела свежепобеленными стенами церковь с колокольней. Та самая, вычисленная царевичем как одно из вероятных мест засады стрелка.

Из-за ограды шустро изник некто верткий, проворный на ногу, замахал руками. По белобрысой голове и верткости Пересвет признал сыскного Щура.

– Туточки они, – затараторил молодой сыскарь, обращаясь более к Войславе, нежели к царевичу. – Все в точности, как господин Кириамэ сказывали. Остальные по округе засели и наготове, только свистните. Никуда не уйдет.

– Годно, – одобрила Войслава. Толкнула Пересвета локтем, мол, слазь – и, когда братец неловко сполз с конского крупа, спрыгнула сама. Одобрительно шлепнула жеребца по крутой шее, приказав: – Здесь будь. Смекаешь, чего говорю? Отсюда ни ногой.

Клыкастое дитя Арысь-поле пренебрежительно фыркнуло и пихнуло девицу мордой в плечо.

– Славка, – подал требовательный голос сбитый с толку Пересвет. – Щур. Что деется? Откуда сыскные заранее знали, что именно здесь нужно кого-то выслеживать? Где Кириамэ? Славка, не темни! Признавайся, что задумали!

– Потом, – непреклонно и сухо отрезала царевна. – Потом, братец дорогой. Сейчас не оплошать надобно. Потом у Ёширо выспросишь… и плакать тоже потом станем, – она коротко, сдавленно всхлипнула, почти беззвучно выдохнув: – Ах, мама…

«Матушка, – осознание ударило Пересвета, как зарница с ясного неба, скорбная, ослепительная и безжалостная. – Царицы не было на площади. Знает ли она уже? Что мы ей скажем? Быть в Столь-граде плачу великому и скрежету зубовному, быть горю безмерному… но не сейчас».

– Идти надо, – вмешался Щур, переводя встревоженный взгляд с сестры на брата. – Как, сразу вместе сунемся али разделимся?

– Ёширо сказал, первым должен войти Пересвет, – после недолгого колебания решила Войслава. – Давай шагай, да побыстрее.

– Куда? – не понял царевич.

– Туда, куда ж еще, – Войслава ткнула в сторону полукруглых церковных дверей, набранных внахлест из толстых сосновых досок, но еще не обитых медными листами с чеканкой. Двери стояли чуть приоткрытыми, как раз человеку протиснуться. Из черной щели между створок, как мнилось Пересвету, вытекал равномерный, тревожно щекочущий кожу на лице, холодный ветерок.

– Там кто-то есть? Что я должен там делать?

– Сам увидишь, сам поймешь, – казалось, раздраженная царевна готова сгрести непонятливого, сыплющего вопросами братца за шиворот и просто-напросто затолкать в проем между створками. – Да кончай ты сопли на кулак наматывать! – она едва не сорвалась на крик, но осеклась и даже рот прикрыла ладонью, настороженно озираясь. – Мы сразу за тобой. Он не может бесконечно тянуть время, тебя дожидаючись!

Растерянный и недоумевающий, Пересвет взошел по широченным ступенькам, боком втиснувшись в узкий проем. Что-то творилось вокруг. Происходило что-то странное и зловещее, о чем знали все, кроме него. Время и воздух сгустились, став плотными навроде болотной воды. Вязкой, обволакивающей, неумолимо увлекающей за собой и накрывающей с головой. Кричи, не кричи, бесполезно.

Внутри пустынной церкви было гулко и прохладно. Около толстых колонн громоздились стремянки, помосты, ведра с распущенными красками, валялись большие и малые кисти. Кое-где на гладко оштукатуренных стенах были размашисто вычерчены углем контуры будущих росписей – фигура святого в окружении ангелов, хоробрые витязи на конях под знаменами, храм на высокой горе. Пахло скипидаром, штукатуркой, свежим деревом – и леденящей пустотой. Из круговой череды узких окон высоко под куполом вниз ослепительным белым дождем проливался утренний свет. Осторожные шаги Пересвета порождали негромкое эхо. Царевич так и не вразумел, должно ему таиться от неведомых врагов, или он может войти, особо не скрываясь, и требовать ответов.

В средокрестии, где неразрывным узлом сходились продольные и поперечные линии церкви, черной статуэткой сидел Кириамэ – не в привычной позе с ловко скрещенными ногами, а на коленях, опираясь на пятки. Отвязанные от пояса дайсё, большой и малый мечи нихонского принца, покойно лежали перед ним на усыпанном мелкой золотистой стружкой и щепой полу. Ёширо выглядел ничуть не обеспокоенным или встревоженным, но отрешенным и внутренне сосредоточенным, как во время медитации.

Доведись ему оказаться на месте принца, Пересвет нешуточно бы взволновался – ибо рядом с нихонцем стоял некий человек. Солнечные зайчики весело прыгали по лезвию длинного, узкого ножа в его руке. Кряжистая фигура с неожиданно по-юношески тонкой талией, кудреватая шапка темных с проседью волос – царевич безошибочно узнал вожака ромалы прежде, чем тот обернулся на близящийся перестук подкованых сапожек Пересвета.

– Джанко? – оторопел царевич. – Джанко, а… а что ты здесь делаешь?

– Завершает Аркан, – ответил за ромалы Ёширо. Полуопущенные ресницы нихонского принца чуть дрогнули, а голос нет – бархатистый, переливчатый, звенящий полуденным колокольцем. – Остановись там, пожалуйста. Не приближайся. Гардиано все правильно понял – это партия в сёги, шахматы. Еще немного, и ромей сообразил, против кого мы играем. Нам пожертвовали крупную фигуру, Аврелия, и мы отвлеклись на спасение детей. У нашего соперника появился шанс. Вдруг кто-нибудь из нас не выберется из подвала книжника? Вдруг на радостях и по глупости мы сочтем эллина искомым виновником, и на том успокоимся?

– Погоди! – вспугнутые криком царевича и оглушительно хлопая крыльями, под куполом заметалась пара голубей. Ужасающим и прекрасным образом все совпадало. Вставало на положенные места, складывалось один к одному, как разноцветные кусочки смальты-мозаики. Из пустоты возникала картина, но Пересвет всей душой не желал видеть тех чудовищ, что изображались на ней. – Это что ж выходит, Душегубец – Джанко? А как же тогда Айша? Он же был готов в награду за найденного убийцу сестры чудо-коня отдать, он ведь нелживо горевал по ней, я сам видел! Или она тебе вовсе никакая не сестра, и имя не твое, и ромалы – вовсе не твой народ?

– Айша моя законная сестра по отцу, но мы с ней – пахлав, рожденные в Фарсе, Персиании по вашему. Нам с ней нужно было добраться до вашего царства, не привлекая внимания. Ромалы кочуют повсюду, нигде подолгу не задерживаясь, и мы пошли с ними, – спокойно, как наставник на уроке, разъяснил Джанко. – Конечно, я горевал по ней. И буду горевать все те немногие дни, что мне остались. Она – мое сердце. Она с рождения знала, к чему предназначена, и, как и многие женщины до нее, с достоинством ждала своего дня. Но в последний миг моя сестра не выдержала искушений мира. Я едва успел ее остановить.

– Айша встретила княжича Радомира, влюбилась и намеревалась убежать с ним, – с легкой язвительностью добавил Ёширо. – Кстати, княжич не был одним из положенных узелков на Аркане. Его смерть – старая добрая месть коварному разлучнику.

– Она заморочил ей голову, – посуровел Джанко. – Сбил с толку. Айша забыла, зачем явилась на свет, и пожелала избежать предначертанного. Нельзя выйти из тени Великих. Мы служим им, из поколения в поколение. Ждем, когда перст судьбы укажет на одного из нас – и молимся, всякий день молимся о том, чтобы она избрала кого-нибудь другого, чтобы мы могли остаться и прожить жизнь просто людьми, а не исполнителями ее воли…

«Хелла велела искать человека, выжженного изнутри. Вот он, перед тобой».

– Джанко, – осторожно заикнулся Пересвет. – Джанко, ну послушай же. Я говорил с колдуньей. Настоящей, не чета прочим. Она сказала, этот ваш Аркан – ложь. Нет никаких древних и падших божеств, и им не нужны никакие жертвы. Вон, спроси хоть у Кириамэ. Нихонцы живут на свете куда подольше всех прочих народов, но даже они не складывали таких легенд. А уж они со своими ками на такой короткой ноге, что запросто вечерять на огонек заглядывают…

– Считается дурным тоном верить в легенды тех, кого покорила Империя, – церемонно сдержанным тоном возразил Кириамэ. – Но я всегда был неумеренно любознателен. Искал там, куда запрещалось соваться. Благие и мудрые ками, что покровительствуют Нихону, не всегда были такими. Они сходили в мир яростным огнем и безжалостным морем, чумой и безумием. Это история неизменна для любого народа – чтобы жить и выжить, молодому поколению божеств приходится сразиться с предшественниками. Чтобы могли жить прекрасные и исполненные гармонии дети, нужно победить ужасных и не ведающих пределов своей силы отцов. Предание истинно от первого до последнего слова. Оно всегда было правдиво, но нам стыдно и неловко признать это. Когда я прозрел и осознал, с чем мы имеем дело, я навестил нашего книжника. Потолковал с ним по душам.

– Он же клялся, что понятия не имеет ни о каком Аркане… – Пересвет не признал собственного жалкого голоса. Мир распадался на части, и царевич ничего не мог поделать. Только изрезать пальцы в кровь, хватаясь за острые, в зазубринах, края осыпающихся льдинок.

– Ты хотел знать, ничего не предлагая взамен, – мягко укорил принц. – А я пообещал даровать ему то, чего он так страстно желал.

– Быструю смерть без мучений, – понимающе кивнул Джанко.

– Он был очень умным и начитанным человеком, этот эллин Аврелий. Ему доводилось слышать об Аркане, сдерживающем в вечности павших богов. Гардиано напомнил мне о символах и фигурках для сёги. Книжник припомнил некогда виденный перечень двенадцати душ, двенадцати образов и узелков, что своей смертью укрепляют Петлю. Оставалось сесть, сравнить списки и задуматься. Джанко почти выполнил возложенный на него долг, ему недоставало лишь двух последних фигур.

– И тогда он заявился ко мне, – ромалы, который на самом деле не был ромалы, молниеносно перекинул кинжал из руки в руку и предупреждающе глянул на Пересвета, мол, оставайся где стоишь. – Сказал, что ему все известно, и предложил заключить договор.

– К-какой такой договор? – обреченно заикнулся царевич. Они по-прежнему оставались втроем в пустой церкви, ни Войслава, ни Щур не торопились на помощь, а Джанко и Кириамэ вели свою запутанную игру, оставив Пересвету единственную роль – безмолвного свидетеля. – Какие треклятые фигуры ему были нужны?

– Повелитель и Влюбленный, – нихонский принц наконец поднял веки. Ровное, равнодушное мерцание синего льда над бездонной пропастью. – А еще он поведал мне о том, чего не было записано в эллинских книгах и о чем не ведал Аврелий. О добровольности. Жертва, что всходит на алтарь павших богов с открытыми глазами, сознавая, ради чего вершит свое деяние – такая жертва неизмеримо ценней робко, бегущей и сопротивляющейся. Двенадцать жизней, двенадцать месяцев до того, как боги вновь испытают жажду и потянутся к недосягаемому миру. Осознанная жертва способна вдвое или втрое продлить этот срок.

– Ходили легенды о некогда созданном Аркане двенадцати добровольцев, – задумчиво протянул Джанко. – И о двадцати годах покоя. Некоторые даже надеялись на то, что Павшие умолкли навечно. Но срок пришел, они пробудились. Жажда их в тот год была неизмеримо велика, а ярость – беспредельна. Мы промешкали с исполнением Аркана, и им удалось создать прореху в стенах своего узилища. Крошечная щель, в которую вытекло немного Тьмы – но чтобы закрыть ее, понадобились усилия десятка чародеев.

«Как лет сто тому подле Гром-камней мировая ткань истончилась от ветхости и лопнула, с Изнанки полезло к нам всякое-разное… – золотое яблочко по фарфоровому блюдечку, шамкающий говорок старой ведуньи из Ибирских лесов, многое повидавшей на своем веку бабы-Яги. – Чую нестроение великое, да не могу в толк взять, где оно таится, в чем его корень и причина…»

– Какой договор? – Пересвет думал, что заорет в голос, а слова вытолкнулись сиплым хрипом.

– Джанко не мог близко подобраться к Правителю, а я предоставил ему эту возможность, – отчеканил Кириамэ. – Правителей в городе двое, узелок затянется на старшем. Я стану добровольным Влюбленным, и на этом все завершится.

– Нет, – оледеневшими губами прошлепал царевич. На собранной им мозаике были изображены вовсе не чудовища, а всепожирающее пламя, и он стремительно падал навстречу хохочущим языкам губительного огня. – Ёжик, ты чего? Тоже свихнулся, с ним за компанию? Какая жертва, ты о чем, что значит – узелок затянется на старшем из правителей?.. Ёширо, что ты натворил?

– То, что делал всегда – принял решение, – чуть пожал плечами нихонский принц. – Мой выбор, мне и держать ответ. Потом ты поймешь, что я поступил верно. Не печалься. Помни, смерти нет, – он поднял покойно лежавшие на коленях руки, сложив ладони в молитвенном жесте. – Умоляю, не встревай и не рвись совершать подвиги во имя меня. Все хорошо, все долги розданы. Ты не один, тебе есть, на кого положиться и кому довериться. Мой удел был выверен еще три года назад. Глупо думать, что нам удалось провести судьбу. Это всего лишь отсрочка. Я счастлив, что провел ее рядом с тобой, но песок просыпался и время вышло… Джанко, я должен как-то подтвердить намерение вручить свою жизнь павшим богам?

– Они видят и знают, – тихо и торжественно изрек Джанко. Он шагнул вбок, оказавшись за спиной у Ёширо, коснулся ладонью тугого узла черных волос. Кириамэ слегка запрокинул голову, открывая беззащитную шею в вырезе воротника кимоно. Сложенные перед грудью руки всплеснулись крыльями взлетающей птицы – и Пересвет, невзирая на запрет, ринулся вперед. Не представляя, успеет ли одолеть этот десяток шагов от церковного притвора до Ёширо, но зная, что должен успеть.

– Ике! – звонко и громко выкрикнул Кириамэ.

Над самым плечом царевича коротко, злобно свистнуло.

В ворохе опилок притаился брошенный мастеровыми инструмент – то ли тяжелый молоток, то ли короб с гвоздями.

Летящий на выручку Пересвет со всего размаху запнулся. Нелепо загребая руками воздух, клюнул носом, больно шмякнувшись на взвывшие благим матом колени.

Замахнувшийся клинком Джанко пошатнулся, словно получив сильнейший удар под дых. Ромалы откинуло назад, он крутанулся вокруг себя и, потеряв равновесие, упал ничком.

Кириамэ не шелохнулся. Тщательно расправленные длинные полы черного кимоно очерчивали вокруг него подобие чародейского кольца.

Царевич мотнул головой, отбрасывая упавшие на глаза светлые пряди. Увидел, как Джанко силится приподняться на локтях, а из шеи у него торчит узкий, слегка изогнутый нож с рукоятью, отделанной бирюзой и золотом. Ромалы беззвучно разинул рот, из которого на черную бороду хлынуло алым. Задергался, как ящерица с перебитым хребтом – ибо из спины у него и впрямь торчал самострельный болт. Извернувшись, Джанко выдернул глубоко засевший в шее метательный нож – из раны брызнула темно-багровая струйка – и попытался бросить его в Ёширо. Нож не долетел, а в широкой спине ромалы как будто сама собой выросла вторая стрела.

Так он и обмяк навеки – с выброшенными над головой руками, в безнадежной попытке дотянуться до вечно ускользающей цели. Кровь впиталась в опилки, окрашивая их в бурый оттенок.

Далеко-далеко, словно на другом краю земли, грохнула дверь, простучали тяжелые шаги. Из-за дальней колонны бесшумно выскользнула Ясмин. Медленно, как во сне, побежала к недвижно распростёртому Джанко, пала рядом. Запрокинула голову и беззвучно, бесслезно завыла. Мимо Пересвета широким шагом промелькнула Войслава. Не задержалась, ничего не спросила, устремилась прямиком к Шеморханке. Ясмин уткнулась царевне в широкое плечо, затряслась, оплакивая потерю и свое разбитое сердце.

– Вставай, – прозвучало над ухом Пересвета.

Царевич обернулся – в шее отчетливо хрустнул позвонок. Грузно навалившись всем телом на пару зажатых под мышками костылей и неуклюже отведя вбок уложенную в лубки ногу, рядом стоял Гай Гардиано. Нацеленный в пол самострел слегка покачивался, угрожая вот-вот выскользнуть из разжимающихся пальцев ромея. Пересвет бездумно протянул руку, подхватив тяжелое оружие и невольно подивившись мастерскому качеству работы. Может это и есть тот самый арбалет, из которого смертельно ранили Сесарио Борху?

– Вставай, – настойчиво повторил Гардиано. – Я тебе помочь не смогу, мне б самому не грохнуться…

Во дворе не заржал, но в человечьем паническом испуге заголосил Буркей.

Каменный пол под ногами тошнотворно мягко качнулся – так гнется под ногой моховой ковер трясины, прежде чем прорваться и поглотить неосторожного путника. Церковь вздрогнула от фундамента до основания, еще не увенчанного позолоченным крестом. Змеясь, по стенам разбежались глубокие трещины. Одна из колонн с хряском надломилась посередине. Из-под потолка со звоном посыпался град осколков и вывороченные кирпичи со следами свежего раствора. В солнечных лучах клубилась белесая пыль, все хрустело, скрипело и громыхало.

Мир сморгнул. Гардиано упустил костыль, заваливаясь набок, Пересвет рванулся удержать, но ромей оказался слишком тяжелым – и оба упали на изгибающийся, колеблющийся пол. Их подбросило, швырнуло, они покатились по встающим на ребро плитам, сплетясь руками и ногами. Что-то противно хрустнуло, ромей заорал, не от страха, от боли. Войслава и Жасмин мертвой хваткой вцепились друг в друга.

Где-то там, далеко – и совсем рядом, только протяни руку и дотронься до упругой прозрачной стены, разделяющей множество миров-отражений – тяжеловесно ворохнулось нечто непредставимо огромное. Неохватная человеческим разумом сущность плыла, летела, двигалась, влекомая единственным стремлением – обрести плоть и кровь, вступить в мир и с хрустом впиться в него зубами, как ребенок грызет сорванное с ветки зеленое яблоко. Пересвет узрел раскалывающуюся землю, хлынувший из недр жидкий всепожирающий огонь, непроглядную тьму, торжествующий смех, вой, неназванный, первозданный ужас в грохоте великанских копыт. Алые от крови реки, одетые в огонь леса, полыхающие города. Щупальца, клешни, клыки и когти. Рвущееся напополам небо, а за ним – клокочущая, ревущая бездна с тысячами безжалостно сияющих звезд. Родовые муки, длящиеся столетия. Здесь нет места ни богам, ни людям. Хаос, сражающийся сам с собой ради битв, мимоходом уничтожающий собственные творения, не имеющий формы и обличья, не нуждающийся в поклонении, служении и преданности. Вечность ураганов, молний и пламени.

– Двенадцать жизней ради того, чтобы этого никогда не случилось, – с упреком сказал мертвый Джанго. – Раз в год, в разных краях. Всего лишь двенадцать жизней, чтобы тысячи и миллионы продолжали жить и плодиться. Разве это много? В одном Столь-граде за день умирает вдесятеро больше, а сколько является на свет, я и не говорю. Вы вмешались, и боги не получили своей жертвы. Что ты теперь скажешь людям, умирающим по твоей вине? Боги дряхлые, старые. Не ведающие милосердия и прощения. Оголодавшие и умеющие только разрушать. Аркан не затянут. В своей темнице они расправляют члены и готовятся порвать цепи.

– У них есть двенадцатая жертва. Ты, влюбленный в свою сестру и обреченный своей миссии, – Кириамэ недвижно сидел посреди зала, склонив голову и не обращая внимания на частый град падающих камней. Шпильки выскользнули из волос, черные пряди змеями парили в белесом воздухе, как будто нихонский принц медленно тонул в водах Молочной реки. Значит, это сон, с облегчением вздохнул Пересвет. Мне сделалось дурно на Торжище. А остального не было. Мы схватили и казнили убийцу, вот и весь сказ. Легендам положено завершаться именно так, а не тем, что древние силы вырываются на свободу, разрывая мир на части. И уж точно победившие герои не должны гибнуть под обломками разваливающейся церкви. Что ж за невезуха такая, не в подвале схоронило, так теперь норовит прилететь камнем по затылку. Но раз это сон, значит, он рано или поздно закончится?

Ведь это же сон?..