Текст книги "Мартовские дни (СИ)"

Автор книги: Джерри Старк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Обмен, – мгновенно предложил Гардиано. Коснулся пальцами губ и незнакомым царевичу мягким голосом, с завораживающим разум легким запинанием выговорил: – Юне. Дуо. Трес.

Ледяная маска спокойствия Ёширо на миг дала трещину. В непонятных Пересвету словах таились отголоски минувшей ночи, секрет, принадлежавший только этим двоим. Порог, за который ему не шагнуть, дверь, от которой ему не вручили златого ключа. Три коротких словечка, вынудивших обычно несговорчивого нихонского принца пойти на попятный и суливших взамен горсти слов некую дорогую награду.

Кириамэ чуть повел плечом. С преувеличенным вниманием глядя на желтоватый листок с черными буквицами, отрывисто и колко произнес, как выстрелил в недосягаемую цель из тугого лука:

– Скрипи, перо. Лети, строка. Продлись, мгновенье.

– Аххх, – свистяще выдохнул сквозь зубы Гай. Долгий, оглушающий удар сердца Пересвет видел, как ромей улыбается – не узким насмешливым ртом, но просиявшими от глубинного, сердечного восторга глазищами, темными и влекущим как омут – и твердо решил, что когда-нибудь точно прибьет чуженина. Своеручно утопит в Молочной реке. Или из кожи вон вылезет, лишь бы сызнова поймать эту улыбку. Чтобы она обжигающе вспыхнула только для него одного… ну ладно, пусть ликующий отсвет упадет и на Ёжика, потому что Кириамэ дозволено все и еще малость сверх того.

Пересвет заснул, еще толком не уронив голову на подушку и едва рухнув в ленивые, податливые объятия перины. Ему казалось, мимо легкими тенями просквозили две, а то и три ночи, прежде чем его лица бережно коснулись прохладные пальцы. От пальцев едва уловимо пахло влажной ветреной свежестью и речной сыростью.

– Я не сплю, – заплетающимся языком выговорил царевич. – Ёжик, ты? Случилось что? Изловили кого?

– К воротам крепости пришел Джанко, – негромко известил Кириамэ. – Ромалы услышали, что ты вернулся в город.

– И требуют обратно своего коня, – догадался Пересвет, с трудом разлепляя глаза. – Ох. Сейчас встану. Пусть кто-нибудь живенько метнется к воротам и убедит Джанко, что я в мыслях не имел присвоить их ненаглядного Арысь-поле. Тот сам вздумал податься к нам на конюшню. Мол, тут кормят лучше и с потолка не каплет.

– Он пожаловал не за конем, – легким прикосновением холодного пальца Ёширо сызнова очертил кончиком скулу царевича, и Пересвет пожалел, что не родился котом-котофеичем. Имел бы полное право мурлыкать в свое удовольствие. – Он хочет поговорить с тобой. Ты ведь сулил ему награду за сведения о пропавших людях?

– Сулил, а как же, – вскинулся Пересвет. Сонную одурь как рукой сняло, хотя до сердечного колотья хотелось, чтобы Ёжик остался покойно сидеть на краю постели.

– Я оставил там Гардиано. Он как раз пытался втянуть ромалы в перебранку, так что поторопись, – Кириамэ ловко уклонился от попыток царевича облапить его за талию, тонкую и гибкую, как у красной девицы. Пришлось вскакивать и торопливо собираться, прыгая на одной ноге и влезая в сапог. Застегнуть толком десяток мелких серебряных пуговичек кафтана и затянуть ремень Пересвету удалось только во дворе, а взъерошенные кудри приглаживать растопыренной пятерней.

По доброте и снисходительности друзей царевич мирно провалялся в почивальне почти до самого вечера. Золотистый шар солнца, чуть подернутый сизыми облачками, висел над самым резным коньком царского терема, потихоньку скатываясь вниз по крутому изгибу черепичатой кровли.

Вопреки опасениям Ёширо, вожак ромалы и Гардиано в совершеннейшем согласии устроились под навесом над ступеньками, ведущими на окружную галерею, на двоих разъедая что-то из увернутого берестяного кулька. Малость принюхавшись, Пересвет опознал снетков прошлогоднего улова, подкопчённых над яблоневой стружкой.

– Доброго тебе… вечера, – Пересвет махнул чрезмерно бдительному дозорному, подозрительно косившемуся на странноватого позднего гостя царевича – мол, все в порядке. – Вот он я, бежал со всех ног, даже глаза продрать как следует не успел. Что ты хотел поведать?

– Ты спрашивал про девицу Алёну со двора боярина Негодовича, – ромалы встал, привычно заложив ладони за широкий, тканый пестрыми нитями пояс. – Ту, что днями сгинула невесть куда.

– Просил, а как же, – яростно затряс головой царевич. – Сказывай, не тяни! – он запоздало вспомнил, что не прихватил с собой кошеля. – Ох. Извини, торопился. Сейчас сгоняю кого за серебром, ладно?

– Сперва выслушай, потом деньгами звени, – рассудительно заметил Джанко. – Может статься, моя новость тебе вовсе и не в новость. Или в ней нет особого проку. Мои люди слушали там и тут, и вот что вызнали – девица Алёна частенько захаживала в большую лавку под пером и свечой. Там, где эллины от превеликой своей мудрости свитками да книгами торгуют. Наведывалась она туда не столько ради книг, как ради одного из тамошних сидельцев. Разговоры долгие разговаривала, иной раз он ее до дому провожал. В день, когда девица пропала, видели, как она входила в лавку и как выходила за дверь. Живая и здоровая. А вот как она добралась до дома – никто не видывал.

– Она возвращалась из книжной лавки одна? – слету уточнил Гардиано. – Уходя, не повздорила со своим приятелем? Парень не бежал за ней, умоляя все простить, или угрожая ославить на весь город?

Джанко помолчал, размышляя.

– Нет, – наконец вымолвил он. – Они не ссорились, но к родному дому девица возвращалась сама. Там идти всего ничего, две улицы и три перекрёстка.

– Тем не менее, где-то среди перекрестков Алёна ухитрилась пропасть, – Гай задумчиво отгрыз у снетка куцый хвост и с досадой выплюнул. – Кто-то подстерег ее? Она встретила кого-то и этот кто-то убедил девчонку свернуть с людной улицы в малолюдный переулок, а там набросил ей мешок на голову?

– Лавка под свечой и пером – это ж «Златое слово», – запоздало смекнул Пересвет. Оправдав себя тем, что еще толком не пробудился. – Мы сами туда наведывались, за твоей книгой. Но у почтенного Мануция трудится по меньшей мере пять сидельцев, переписчиков и чтецов. С которым водила знакомство Алёна?

– С молодым, – уверенно ответил Джанко.

– Так они там все не старцы расслабленные!

– С тем, которого кличут Аврелием.

Пересвет в недоумении свел брови. Конечно, он прекрасно помнил чтеца из книжной лавки – того, что поведал им о невеселой жизни Гая Гардиано и после согласился перевести для царевича вирши на латинянском. Степенный и сдержанный молодой человек, наверняка успевший прочесть столько книг, сколько Пересвету и не снилось. Такому весьма впору свести знакомство с умненькой боярышней.

Попытка царевича вообразить, как в темном закоулке эллин со злодейским видом подкрадывается к ничего не подозревающей девице, зажимает ей рот и волочет за косу, оказалась тщетной.

Ёширо тряхнул широким рукавом косодэ, откуда неспешно выкатились три тяжелые, с иссеченными насечками краями серебряные монеты-рублевика.

– Это очень хорошая новость, – принц не уронил, но бережно опустил монетки в подставленную ладонь ромалы. – Раздели по справедливости между теми, кто раздобыл эти сведения, и добавь нашу благодарность. Если разузнаете еще что-нибудь, мы всегда готовы выслушать. Нас очень занимают любые слухи и сплетни не только о сгинувших обывателях, но и о том, что случилось минувшим утром на складах купеческого двора «Вендия».

– Это где старого сыскаря прикончили?

– Именно там, – согласно кивнул Кириамэ.

– Идёт, – ромалы запасливо прибрал серебро за пазуху и вразвалочку зашагал к воротам. Юркнул в малую калитку – и пропал, растворился в затихающей городской суете.

Ёширо облокотился на резные перильца и вопросительно глянул на царевича и Гардиано:

– Не знаю, как вы, а я испытываю нестерпимое желание наведаться в книжную лавку «Златое слово»…

– Так ведь поздно уже, скоро ночь на дворе, – обеспокоился Пересвет. – И потом, Ёжик… хоть режьте меня на части тупым ножиком, никак не выходит представить, чтобы многомудрый эллин кого-то мог похитить или прикончить. Тем более княжича Радомира или Айшу-плясунью.

– Зато он книжник и мог наткнуться на какой-нибудь замшелый трактат об этом вашем Аркане, – привел разумный довод Гай. – Прочесть и уверовать. Знаете, мне вот тоже ужасно захотелось приобщиться книжной премудрости. В конце концов, мы можем просто поспрашивать, что связывало этого Аврелия с пропавшей девушкой. Какие книги она покупала и как о них отзывалась, о чем они подолгу любезничали, не крутилось ли рядом подозрительных личностей… Мы сами справимся, а ты возвращайся давить подушку, пока та не сбежала.

Сцепив зубы, царевич прикинулся внезапно оглохшим, спросив только:

– Пешком дойдем али коней заседлаем?

Ёширо скользнул грустно-многозначительным взглядом по шелковому подолу косодэ и озерцам подмерзшей грязи во дворе царского терема.

– Чего, собственно, я попусту воздух сотрясаю? – поделился сам с собой Пересвет. – Слушай, Ёжик, все спросить хочу, куда паланкин задевался – ну, в котором ты впервые к батюшке припожаловал?

– Я велел изрубить его на дрова, – огрызнулся нихонский принц. – Он не отвечал моему чувству прекрасного.

– Нерачительный ты хозяин, – попрекнул царевич. – Ценным имуществом впустую разбрасываешься, а уж как бы твои носилки расписные сейчас пригодились…

Кириамэ повернулся к зубоскалу очень прямой спиной и целеустремленно зашагал в сторону конюшен. Слегка подхватив разлетающиеся полы косодэ, чтобы не марать подол грязью.

Ромей обреченно скривился, но смолчал. В седло взобрался без посторонней помощи, но сидел в нем так напряженно, словно упругая выделанная кожа была вдобавок часто утыкана острейшими иголками. Исполнившись невольного сочувствия пополам с ехидством («Поделом вору и муки…»), Пересвет решил по пути к лавке отвлечь Гардиано разговором:

– Гай, а ты знаешь книжника Аврелия?

– Не припоминаю, – угрюмо отозвался ромей, неловко ерзая и тем побуждая лошадь раздраженно мотать головой, выдергивая поводья из рук. – Я ж самолично в эту лавку не совался, Фурия отправил.

– А вот он тебя очень хорошо знает. Все-все твои похождения в Ромусе нам доподлинно в красках расписал, – доложил Пересвет. – И про даму Лючиану поведал, и про братца ее. И еще добавил, мол, ты попусту растрачиваешь талант на всякую похабщину и воспевание недостойных личностей. Если хочешь знать, я не согласен. Может ты досадил ему чем? Толковал вот я с ним и нюхом чуял – у эллина на тебя зуб имеется, преизрядный такой!

– Пусть займет свободное место промеж тех, кому я изволю не нравится, – малость оживился Гардиано. – Иногда неприязнь совершенно не требует особой причины. Глянешь мельком на человека и осознаешь – ну вот не нравится он тебе, и все тут. Интересно, откуда это сиделец книжной лавки в… гм…

– Захолустье, – охотно подсказал царевич. – Медвежьем углу, лягушачьем краю. А еще у нас летом плодятся о-от такенные комары.

– Весьма отдаленном, но просвещенном граде, – вывернулся Гай, – я хочу сказать, откуда ему ведомы столь занимательные подробности о моей скромной персоне?

– Минувшим летом Аврелий ездил в Ромус и Ахайю за новыми книгами, – разъяснил Пересвет. – Наверное, там сведений и набрался. От очевидцев и ухослышцев. Ага, вот и лавка.

Добротно сложенный длинный дом с каменной основой и рубленой деревянной настройкой был покоен и тих, без мерцающих в глубоко посаженных окошках свечных отблесков. Кириамэ взошел на крыльцо из трех ступенек, несколько раз увесисто брякнул железным кольцом о повытертую частыми ударами округлую пластину – никто не отозвался.

– Интересно, а Мануций Львович с работниками тут же проживает, или в каком ином месте? – озадачился Пересвет, помахивая запасливо прихваченным фонарем со свечкой в слюдяном коробе. – Ёжик, грохни еще разок, вдруг услышат?

– Бесполезно, в лавке никого нет, – убежденно заявил нихонский принц.

– Давайте со двора сунемся, – Пересвет направил коня в узкий и тесный проулок между книжной лавкой и высоким забором вкруг соседнего дома. В сгустившихся сумерках конь зацепил копытом старое дырявое ведро, оно покатилось, громыхая. Дворик позади «Златого слова» был обширным и пустоватым, без привычного огорода или садика в десяток деревьев. Дальний угол замыкала невеликая бревенчатая пристройка под односкатной соломенной крышей, чье оконце приветливо теплилось золотистым светом. Видать, хозяева еще не легли. – Я постучу?

– Обожди малость, – Кириамэ забрал у царевича фонарь, подошел к крашеной суриком двери и негромко ударил согнутыми пальцами по доскам. – Стойте покуда там.

Створка распахнулась почти сразу. Словно обитатель пристройки стоял прямо за ней и, затаив дыхание, терпеливо дожидался стука – или того, что незваные гости вскорости уберутся восвояси. Узрев на пороге нихонского принца во всем его сосредоточенном великолепии, Аврелий малость оторопел и оцепенел на пороге.

– Мои извинения за столь поздний и неожиданный визит, – церемонно произнес Кириамэ, на крохотную долю вершка склонив голову. – Возникла необходимость срочно задать несколько вопросов.

– А… э-э… Мне? То есть э-э… входите же, – наконец опомнился эллинский книжник, пошире распахнув дверь. Он видел, что Кириамэ пожаловал к нему не в одиночестве, однако двое сопровождающих принца держались в отдалении, у покатого схода на улицу. Подступающая тьма не позволяла разглядеть их лиц.

Стройная, плавно движущаяся фигура Ёширо исчезла в узком дверном проеме.

– Теперь и мы пожалуем, – понизив голос, прошипел царевич, соскакивая на землю. – Могли бы просто войти и спросить, так ведь нет – за каким-то лядом Ёжику втемяшилось, чтобы мы глянули со стороны! Никак заподозрил что?

– Тише, – напомнил Гай.

– Да я и так крадусь тише мыши!

– Мыши не топочут елефантами и не бухтят на всю улицу.

Препираясь шепотом, они толкнули незапертую дверь, оказавшись в узких и темноватых сенцах и чудом умудрившись ничего не свалить. Занавешенный ситцевым отрезом малый коридорец вел из сеней в горницу. Пересвет осторожным, скользящим шагом двинулся вперед, стараясь, чтобы под ногой не заскрипели старые половицы и не подвернулось какого-нибудь битого горшка. Боком подобрался к ветхой занавеси и чуть отодвинул складки в сторону. Увидел небольшую, чистенькую горницу с положенными столами-лавками-сундуками и высоким двойным поставцом переписчика под окном. На наклонной доске, придавленная шнурами с тяжелыми подвесами, лежала толстая развернутая книга, на столике – сшитая из множества листов тетрадь и многоразличный приклад для работы писца. В горницу выводили два дверных проема. Один с дверью, другой просто задернутый холстиной – видимо, почивальня.

Кириамэ присел на табурет, привычным движением оправив неразлучные мечи, чтоб рукояти не впивались под ребра, а окованные темной бронзой оконечья ножен не цеплялись за все подряд. Аврелий стоял посередке, заложив руки за спину и чуть покачивался с пяток на носок.

– Поздний час, а хозяин не спешил отойти ко сну, – едва уловимо прошелестел Гардиано.

– Может, заработался. Видишь, книжица открытая…

– Алёна? – озадаченно повторил эллин. – Ну конечно, я помню Алёну. Очень целеустремленная девушка. Поразительная тяга к познанию мира за пределами родного дома, обычно несвойственная местным женщинам. Знаете, боярин Савва взял Алёну в семью после трагической кончины ее родных. О ней заботились, конечно, но у бедняжки совсем не было подходящих собеседников. От скуки и душевного томления она взяла за привычку приходить сюда. Могла целый день тихонько сидеть в уголке и читать труды о земном устройстве и дальних краях. Потом ее просватали, и круг ее интересов сменился. Теперь она хотела больше узнать о разумном ведении дома и… гм… в общем, о близких отношениях мужчин и женщин. Рождение и воспитание детей, как стать доброй женой и прочие полезные для ума юницы вещи. Говорите, она пропала? Будет жаль, если с ней случилось дурное. Такая милая девица, толковая и шустрая разумом…

– А когда она бывала здесь в последний раз? – спросил Ёширо. Эллин в задумчивости поскреб короткую, фигурно остриженную бородку:

– Седмицу назад, или чуть более… Заглянула ненадолго, ничего не купила и сразу ушла, вроде как поспешала куда-то.

На протяжении гладкого, без малейшей запинки рассказа Аврелия ромей беспрестанно переступал с ноги на ногу, и сам того не замечая, порой толкал царевича плечом. Пересвет в досаде шикнул на него, не помогло. Гардиано совался вперед, колыхая и без того едва державшуюся на паре гвоздей занавеску, клонил голову то на одну сторону, то на другую, вслушиваясь в бойкую речь книжника.

– С той поры вы ее не видели? – не отставал нихонский принц. – Ни один ваш посетитель не обмолвился о том, что девица бесследно сгинула невесть куда? Мне вот сказывали, якобы ваше с ней знакомство было самой доподлинной дружбой единочаятелей. Неужели вас совсем не беспокоило, отчего ваша добрая знакомая давно не радует вас занимательными беседами?

– Эммм, – наконец-то смешался и засуетился с ответом Аврелий. – Здешние нравы довольно строги… Я решил, отчим прослышал что-то от сплетников и воспретил падчерице ходить в лавку. Или Алёна так увлеклась подготовкой к грядущей свадьбе, что ей стало не до нас…

– Вспомнил, – очень спокойно объявил Гай. – Ну конечно же.

Он откинул занавеску и вошел. Пересвет шарахнулся следом – ибо какой смысл таиться в коридорце в два аршина шириной, в полсажени длиной? Повернувшийся на шорох ткани и звук шагов Кириамэ на миг досадливо скривился, словно надкусил кислого яблочка. Мол, чего ворвались без спросу, зачем помешали? Эллин в явном смятении от такого числа поздних и незваных гостей под своей крышей попятился к стене, уперся в нее лопатками и затылком. Впрочем, узрев Гардиано, он малость переменился в лице, исполнившись сперва брюзгливой желчности, а затем – хмурой настороженности.

– Я все ломал голову над несообразностями, – ромей обращался к Кириамэ, словно бы не замечая книжника. – Не мог понять, кто и откуда мог так много разузнать обо мне, чтобы поведать вам. Но услышал голос и сообразил. Минувшим летом этот человек побывал в Ромусе, однако именовался там Авлом с эллинского острова Тринакрия. Он приобрел довольно шумную известность, ибо сумел возмутить своими яростными речами эллинскую общину и тех, кто почитает за величайшее оскорбление то, что их земли некогда были завоеваны и присоединены к Италике. Дело дошло до швыряния булыжниками, перегороженных улиц и стычек с городской стражей. Кое-кого из крикунов отправили за решетку и позже осудили – на денежную виру или работы в пользу города. Особенно рьяно и крикливо Авл с Тринакрии выступал против Сесарио Борха. Как против потомка былых завоевателей и против того, кто возымел намерение воссоединить распадающуюся Италику в единое целое.

– Борхе никогда не было дела до Италики, разделенной или цельной! Этот бешеный мечтал только об одном – провозгласить себя единоначальным королем, прибрать к рукам Ромус и залить его улицы кровью, – запальчиво возразил Аврелий. Обвинение в том, что он именуется поддельным именем, эллин пропустил мимо ушей. Или это обстоятельство его совершенно не волновало – в отличие от судьбы лежащего за тридевять земель города. – Ибо по-иному Борха править не умеют и отродясь не способны! Все, что они несут с собой – не возрождение, но разрушение и погибель!

Аврелий неожиданно ткнул пальцем в растерянно моргавшего царевича:

– Я же предостерег вас. Не поддавайтесь обману, не впускайте в свой дом этого человека, не оказывайте ему покровительства. В трудный час он с легкостью бросит вас на произвол судьбы. Он столько клялся в верности семейству Борха, но спросите, где он был в миг гибели своего господина? Даже любопытно, солжет он или скажет правду?

– А? – окончательно запутался во взаимных и маловразумительных обвинениях Пересвет. Гардиано отвердел скулами и словно бы погас взглядом. Ничего не ответив на яростный выпад эллина, он обманчиво равнодушно и сдержанно обратился к Ёширо:

– Скажи, о жизни и смерти Сесарио Борхи вы тоже впервые услыхали здесь, в книжной лавке?

– Да, – кивнул нихонский принц.

– Не припомнишь, как именно была описана вам кончина Борхи?

Ёширо мимолетно пробежался пальцами по обвитой ало-черным шнуром рукояти катаны, сосредотачиваясь, дабы слово в слово повторить некогда услышанное:

– Аврелий сказал, якобы некто подстерег Сесарио Борха в безлюдном и уединённом месте за пределами Ромуса и выстрелил ему в спину. Из лука или самострела, надо полагать. Почтенный Аврелий намекнул, что этим загадочным «кем-то» вполне мог быть ты, хотя и не привел убедительной причины, зачем бы тебе убивать собственного покровителя.

– И здесь возникает маленькая такая неувязка, – неспешно, даже с некоторой ленцой протянул Гай, – совсем крохотная. Ибо общество Ромуса, включая Совет и проводившую дознание городскую стражу, пребывает в твердом убеждении – Сесарио Борха и его телохранитель погиб в стычке с отрядом преследовавших его наемников из дома оскорбленного и ограбленного им Маркиоса. Изрублен в клочья, так гласили в кои веки согласные меж собой дознавательский протокол и людская молва. Нигде не упоминался выстрел в спину – ведь никто не знал и даже не подозревал о нем. Никто, кроме погибшего Микеле, меня и того, кто стрелял…

– Ложь! – не выкрикнул, но взвизгнул книжник, разом утратив добрую половину спокойного достоинства и внушающей собеседникам доверие непоколебимой уверенности в себе и своих словах. – Ложь, как и все, исходящее от тебя!

– Это была стрела из арбалета, – уронил Гардиано. – Хорошего арбалета, сделанного здешними умельцами и с клеймом мастерской. Стрелок так торопился, убегая, что выронил свое оружие, а я подобрал. Прошел по его следам до самого порога мастерской и вызнал, кто заказал для себя такую прекрасную вещицу. Мне назвали имя… Эсс, не дай ему!..

Малость позже царевич все-таки отчасти сумел разобраться, что произошло.

А случилось несколько вещей одновременно.

Первой из этих вещей было неуловимое глазом, струящееся движение обманчиво расслабленного Кириамэ, заинтересованно внимавшего спору. Пересвет ощутил мазнувший по лицу леденящий холодок и то, как жалобно застонал рассекаемый душноватый воздух горницы. Принц говорил, это называется «баттодзюцу» – воинское искусство мгновенного выхватывания меча из ножен и свершение смертоносного удара прежде, чем противник сумеет уловить краем глаза серебристый промельк летящего клинка и защититься ответным выпадом.

Второй вещью было замеченное Гаем движение Аврелия, дернувшегося к болтавшемуся по стене плетеному шнурку – обычно протянутому к малому колокольцу в людской или девичьей, вызвать в господские покои прислугу. Но эллин жил вроде один, зачем бы ему трезвонить?

Спустя еще удар сердца Пересвет услышал пронзительный вой и увидел, как эллин, скрючившись, прижимает к груди правую руку – на которой из пяти пальцев теперь остались четыре коротких обрубка. Из багровых с изжелта-белой сердцевиной дыр толчками выплескивалась кровь, удивительно яркая и блестящая, стремительно заливавшая и пропитывавшая все вокруг – одежду Аврелия, стену, пол и домотканый половичок. Она остро и кисло пахла медью – а может, это несло от самого книжника.

Пол под ногами едва заметно ворохнулся, заскрипев сочленениями вырывающихся из пазов и приподнимающихся досок. Гай с силой толкнул стол, пинком отшвырнул коврик и как подкошенный рухнул на колени в растекающиеся скользкие пятна крови, жутковатым в своей резкой настойчивости голосом рявкнув:

– Эссиро, нож!

Кириамэ метнул в его сторону выхваченный из ножен короткий вакидзаси. Пересвет, едва успевавший вертеть головой туда-сюда, увидел, как ромей, не обрачиваясь, выцепляет выброшенной над плечом рукой летящий клинок и с размаху загоняет лезвие между половиц.

– Заткни его! – это уже распоряжался Ёширо. – Заткни и перехвати ему чем-нибудь руку, покуда он не истек кровью, как свинья! Пусть останется в живых!

– Зачем? – обрел дар речи Пересвет. Кириамэ глянул на сердечного друга, как на полнейшего дуцзи, то бишь от рождения слабоумного и расслабленного всеми членами великовозрастного младенца.

– Мы твоему отцу и горожанам труп предъявим или живого уличенного убийцу? Да шевелись же!

Ловко переметнувшись через кровавые потеки, нихонец бросился на помощь Гардиано. Используя лезвие вакидзаси и собственные пальцы в качестве рычага, рыча и сквернословя, тот выворачивал часть пола, открывая черную щель подпола. Всхлипывающий и скулящий Аврелий, скребя плечом по стене, нетвердыми шагами полз к дверям в сени.

Не кулаками же его дубасить, чтоб обеспамятел и смолк, озадачился Пересвет. Рванул с поставца переписчика шнуры с тяжами, мешочками, заполненными речным песком и свинцовыми окатышами. Книга, над которой трудился Аврелий, покачнулась и грузно свалилась на пол, многоцветные пергаментные листы измарались в крови. Царевич крутанул увесистые мешочки, нацелив их точнехонько в висок Аврелию.

Коротко охнув, книжник мешком распластался на полу. Теми же плетеными шнурами Пересвет натуго перетянул ему руку в запястье, обмотал обрубленные пальцы подвернувшимися под руку тряпицами – те сразу сделались липкими и скользкими от крови. Припомнив слышанное от дружинных, перевернул эллина на спину и примотал руку к нижним перекладинам тяжелой скамьи, чтоб повисла навроде окорока на крюке. Вроде тогда кровь не может вздыматься по жилам быстрее, а значит, не будет хлестать из обрубков. А где ж сами-то отсеченные персты?

Наверное, в суматохе угодили кому под ногу и отлетели к стене, рассудил Пересвет. Сыскать или не до них? Опытный лекарь, говорят, может шелковой нитью пришить отрубленный палец и тот прирастет заново…

Общими усилиями Гай и Кириамэ окончательно выломали доски, прикрывающие тайный лаз в подвал, и голова к голове склонились над темным квадратным отверстием. Царевич сунулся ближе, на него пАхнуло изнутри гнилостным испарением нечистот, слежавшейся земли и давно истлевшего съестного припаса. Темная дыра с иззубренными щепастыми краями угрожающе зияла посреди тщательно выскобленных половиц, и Пересвет без всякого удивления прихватил себя на мелком зубовном перестуке. Казалось бы, много чего жуткого успел повидать на своем веку, даже сам как бы едва не помер. Должен бы наловчиться пересиливать страх и отгонять его прочь, ан нет – когтит льдистой лапой по хребту, терзает сжавшееся в ужасе перед неведомым часто колотящееся сердце.

Гардиано сгреб фонарь, присел на край и, прежде чем его успели остановить, боком обрушился в удушливую темноту. Оставшиеся наверху Ёширо и Пересвет различили глухой звук удара и приглушенный болезненный вскрик. Тусклый качающийся ореол выхватил запрокинутое вверх бледное пятно лица.

– Тут подвал, – голос ромея звучал глуховато и не совсем разборчиво. – Большой вроде бы.

– Я прыгаю, – не выдержал Пересвет, тоже пристраиваясь на занозистом краю и с замиранием души готовясь к краткому полету в вонючий мрак. – Высоко там, Гай? Ничего внизу не валяется, ноги я не переломаю?

– Стой, – удержал его Кириамэ. – Вряд ли этот… Аврелий каждый раз так рисковал, сигая вниз. У него наверняка припрятана лестница, надо ее разыскать. Гардиано, замри. Он пытался дернуть за шнур, значит, внизу наверняка устроена ловушка. Один неосторожный шаг, и весь дом рухнет тебе на голову. Ты меня понял? Не шелохнись, жди!

– Да жду я, – уже бодрее откликнулся снизу ромей. – Только поторопитесь. Какое-то оно тут все… хлипкое.

Малая лестница сыскалась в почивальне, задвинутая за массивный сундук. Лестница была хитро устроена и могла складываться втрое, но, когда Пересвет разложил ее и спустил вниз, она твердо уперлась ножками в земляной пол. Кириамэ зажег масляную лампу и держал ее, пока царевич споро одолевал перекладину за перекладиной. Наконец он добрался донизу, встав рядом с Гардиано. Тот поднял лампу повыше, стараясь высмотреть что-то за пределами светового круга. Прыгающие пятна выхватывали массивное кирпичное опечье, затянутое паутиной, перекрестья склоненных крепей между земляным полом и балками потолка, заплесневелые доски, ворох темного тряпья на полу, вроде как старое драное одеяло или облысевший тулуп. Что-то зловеще похрустывало и покряхтывало, оседая, ломаясь, из последних сил держась на честном слове. Пересвету не хотелось думать, что эллин успел-таки запустить свою западню – явно настороженную для того, чтобы в случае необходимости обрушить подвал… и то, что в нем скрывалось.

– Ёширо, передай-ка лампу и оставайся наверху, – решительно потребовал царевич.

– Точно, – поддержал Гардиано. – Если что стрясется, хоть один из нас уцелеет и сбегает за помощью. Пересвет, не отходи от лестницы. Я все-таки сунусь дальше. Кажется, я слышал какое-то царапанье и звяканье, – с фонарем в одной руке и одолженным вакидзаси в другой ромей сделал осторожный шаг в вонючую темноту. Скрылся из виду, огибая осыпающийся кирпичный столб и упирающиеся в него доски-подпорки, и Пересвет прикусил себе язык, чтобы не заблажить в голос.

– Что, что там? – тревожно свесился в пролом Кириамэ. Он раздобыл и запалил еще одну лампу, спустив ее на веревке к царевичу. Масло в лампе оказалось скверным, оно больше чадило и брызгало горячими каплями, чем освещало.

– Покамест ничего…

– Нашел! – гулко и раскатисто долетело из темноты, и тут же Гардиано обреченно и отчаянно добавил: – Твою-то мать. Твою мать, чтоб тебе сдохнуть в муках… – его голос изменился, став спокойным и уверенным: – Тихо. Тихо, не пугайтесь. Все хорошо. Мы здесь. Все будет хорошо.

– Гай, что там? – Пересвет все-таки не выдержал, отступив от лестницы и льющегося сверху неяркого света в сырую, устрашающую леденящесть подвала. – Гай! Ну хоть словечко молви, ты живой? Кто там? Кого ты сыскал?

– Не ори, – прикрикнул сверху Ёширо. – И не скачи туда-сюда. Пол прогибается.

– Я не ору, но пусть эта сволочь отзовется! Гардиано!

Издалека, словно бы с другого конца города – хотя до скрытого колеблющимися тенями и обломками ромея было не больше пяти шагов – донеслось звяканье железа о железо и пронзительный, режущий уши скрежет. Драный тулуп, валявшийся под ногами у Пересвета, на который царевич допрежь не обращал внимания, шевельнулся. Пересвет оторопело сообразил, что смотрит в вынырнувшее из-под вонючего, осклизлого меха лицо. Осунувшееся, замурзанное лицо девушки, с перекошенным и заплывшим от удара левым глазом. Испуганным зверьком пленница таращилась на него, и Пересвет, раздираемый беспокойством, ужасом и жалостью, торопливо шагнул к ней, вполголоса причитая, как заклинание или бессмысленное утешение:

– Не бойся. Сейчас мы тебя вытащим. Кто ты, милая? Ты Алёна, да? Алёнушка? Ты только не бойся, я сейчас…