Текст книги "Как поцеловать своего угрюмого босса (ЛП)"
Автор книги: Дженни Проктор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Глава 16
Перри
Мы с Лайлой в итоге ужинаем за столом в глубине зала – с группой парней из футбольной команды. Ради них я, собственно, и пришёл. Было приятно снова поговорить, пообщаться, наверстать упущенное. Чувствую себя немного неловко, когда вру им про наши с Лайлой отношения, но с учётом того, как Джоселин ходит по залу, «проверяя», всё ли в порядке за столами (а к нашему она подходит раза в пять чаще, чем ко всем остальным), у нас особо нет выбора – приходится придерживаться легенды.
Если честно, есть вещи и похуже. Лайла мне нравится. Очень. И, глядя на неё рядом с Джоселин, я только сильнее понимаю, как ценю всё, что делает её другой. Что делает её собой. Представить нас вместе – легко. Разговоры, прикосновения. Мы – вместе.
А уж прикосновения в этой импровизированной псевдосвязи – вообще отдельный бонус. У меня теперь всегда есть оправдание держать её за руку. Обнимать за плечи. Класть ладонь ей на колено или на изгиб бедра.
И она тоже не отстаёт. Раньше, пока Джеймс рассказывал историю о нашем последнем школьном матче, Лайла обвила мою руку, её пальцы лениво рисовали круги по моей коже.
Эти прикосновения сводили с ума. Отвлекали. Мелкие вспышки удовольствия обжигали меня, собираясь в животе тёплым жаром, который только сильнее разжигал моё влечение к Лайле – до пугающей степени.
– Тебе весело? – спрашивает она, наклоняясь ближе, когда официанты убирают наши десертные тарелки.
Я киваю.
– Благодаря тебе.
Она улыбается.
– Твои друзья-футболисты мне нравятся.
– Думаю, и ты им тоже.
Она пожимает плечами.
– Это моя суперспособность.
– Очаровывать футболистов?
– Людей вообще. Мой дедушка Джеймисон звал меня «Лайла, которую все любят». Сначала это казалось мне отличным комплиментом. Я ведь действительно радовалась, что умею делать людей счастливыми. Но потом в старших классах у меня началась фаза: я начала бояться, что «любимая всеми» – значит просто безотказная. Где-то на полгода я стала очень принципиальной.
– И как тебе это далось?
– Ужасно. Оказалось, что когда мои подруги спрашивали, куда пойти поесть, и я говорила, что мне всё равно – это было не из-за того, что я не хотела навязывать мнение. А просто потому, что мне правда было всё равно. Мне в самом деле нравится почти всё. А когда я пыталась заставить себя заботиться – было только хуже.
– Даже не представляю, что это за ощущение.
– А ты что говорил, когда друзья хотели поесть?
Я оборачиваюсь к Джеймсу.
– Эй, а куда мы обычно ходили после матчей?
Джеймс тут же закатывает глаза.
– Да как обычно. Tiny’s Tacos. Каждую. Чёртову. Неделю.
Лайла смеётся.
– И как вы это терпели?
– Да нет, – отвечает Джеймс. – Если тебе нужен друг, который всегда рядом – Перри как раз такой.
По залу прокатывается громкий смех, и я поднимаю взгляд – узнаю голос.
Джоселин у стойки бара, берёт ещё один шот и флиртует с барменом. И это… не в её духе. Ни флирт, ни алкоголь. Когда она что-то организовывает, а за семь лет брака это случалось часто, она не пьёт до самого конца мероприятия. Пока не закончится официальная часть, пока она не сможет быть расслабленной, «неприкаянной».
Во мне вспыхивает тревога.
Это моя вина. Я пришёл, выставив напоказ «отношения», о которых она даже не знала. Конечно, я не обязан держать её в курсе. Но Силвер-Крик – городок маленький. Даже если не хочешь, всё равно будешь знать, с кем кто встречается.
Я продолжаю наблюдать за ней, пока она опрокидывает шот и показывает бармену, что хочет ещё.
Лайла прослеживает мой взгляд и останавливается на Джоселин.
– Как думаешь, с ней всё в порядке?
– Не знаю. Не похоже.
Лайла тянется и кладёт ладонь мне на предплечье.
– Перри, это не твоя вина, – шепчет она.
Даже сквозь тревогу, вызванную Джоселин, я ощущаю, как меня согревает Лайла – тем, как точно уловила мои чувства.
– Я буквально вывалил на неё наши «отношения», – тихо отвечаю. – Которых даже не существует.
– А она прислала тебе кучу манипулятивных писем.
– Может быть. Но это не значит, что я должен опускаться до её уровня.
Лайла сжимает мою руку.
– Видишь? Ты правда хороший человек.
Мы продолжаем наблюдать, как Джоселин берёт ещё один шот и направляется к сцене. Я замираю, когда она поднимается по ступенькам и идёт к микрофону.
– Добрый вечер, выпускники старшей школы Силвер-Крик, два тысячи седьмой год! – практически кричит она.
В зале раздаётся громкое ура, и Джоселин продолжает:
– Ну что ж, после такого приятного, цивилизованного, взрослого ужина… пора действительно повеселиться! Вам весело?
На первый взгляд, ничего плохого в её словах нет. Толпа реагирует, аплодирует, когда она этого хочет. Но я слишком хорошо её знаю, чтобы не почувствовать – она на грани.
– Это плохо, – бормочу я, и Лайла вкладывает свою руку в мою.
– Ладно! – кричит Джоселин. – Разогревайте голосовые связки, берите смелость в жидком виде и готовьтесь к караоке!
Она так протягивает слово караоке, что оно само превращается в мини-песню. Толпа сходит с ума, подбадриваемая явно пьяной ведущей вечера.
– Но не сейчас, – говорит Джоселин, подняв палец. – Потому что сначала спою я. – Она смеётся. – Угадайте, про кого будет моя песня?
– О, нет, – шепчет Лайла, когда Джоселин направляется к диджею и наклоняется к нему, будто чтобы прошептать что-то на ухо. Через пару секунд она снова у микрофона, и в колонках раздаются первые аккорды песни, которую я узнаю только благодаря увлечению Броуди Тейлор Свифт.
– Ну, скромность – явно не её конёк, – бормочу я.
Джеймс хлопает меня по спине, но ничего не говорит. Что он вообще мог бы сказать? Всем в этом зале предельно ясно: Джоселин поёт We Are Never Ever Getting Back Together (*Мы Никогда Больше Не Будем Вместе) именно мне.
У неё не ужасный голос, но она явно пьяна и на взводе, и выступление очень быстро скатывается с «плохо» до «жутко». Она путается в словах, не попадает в моменты, сбивается с ритма.
– Пойдём, – говорит Лайла, потянув меня за руку.
– Что?
– Ей нужна помощь.
В этот момент Джоселин вдруг замирает, перестаёт петь и прижимает лицо к тыльной стороне ладони, всё ещё сжимая микрофон, в то время как трек продолжает играть.
Люди вокруг начинают переглядываться, на лицах тревога. Но никто не двигается, чтобы помочь. Никто – кроме Лайлы.
Я киваю и поднимаюсь, позволяя ей повести меня вдоль стены к сцене. Она останавливается, пока я поднимаюсь по ступенькам и иду к Джоселин. Та не издала ни звука уже почти минуту. Я аккуратно вытаскиваю микрофон у неё из рук и возвращаю его диджею.
– Пойдём, Джос, – мягко говорю я. – Тебе не нужно это делать.
Она всхлипывает и позволяет мне увести её со сцены, обняв за плечи.
За сценой стоит свободный столик. Лайла уже ждёт там с чистой салфеткой и стаканом воды. Джоселин опускается на стул.
– Завтра я об этом пожалею, да? – тихо говорит она.
Я придвигаю к ней стакан. Вероятно, пожалеет. Но я не собираюсь говорить ей что-то в духе «всё нормально».
– Я так злюсь на тебя, Перри, – говорит она. – Хочешь знать, почему? – Она поднимает глаза, в них – слёзы. И не даёт мне ответить. – Потому что ты счастлив. А я до сих пор несчастна. Я несчастна. И я испортила караоке.
Она всхлипывает.
Хотя… может, она и не будет жалеть. Скорее всего, она даже не вспомнит. Я никогда не видел её в таком состоянии.
– Ты ничего не испортила, – говорю я. – Всё в порядке. Караоке живо.
– Ничего не в порядке, – всхлипывает она. – Никто не поёт. Кто-то должен выйти, чтобы все перестали думать о том, какая я дура. – Она пытается подняться. – Я просто спою что-нибудь другое…
– Нет уж. Ты больше не выходишь, – мягко, но твёрдо говорю я, усаживая её обратно.
– Я могу, – говорит Лайла, делая шаг вперёд. – Я спою.
Джоселин смотрит на неё, и я напрягаюсь.
– Ну конечно, – усмехается она с обречённой горечью. – Конечно ты сможешь. И звучать ты будешь потрясающе. Потому что, ну, конечно же.
Лайла смотрит на меня. В её глазах – вопрос.
– Ты уверена? – спрашиваю я. Она ведь ничего не должна Джоселин. Караоке может спасти кто-нибудь другой. А мы могли бы просто уйти. Честно говоря, именно этого мне и хочется.
Лайла пожимает плечами7
– А почему бы и нет? Я же говорила, что люблю караоке.
Её глаза искрятся, и у меня в груди снова разливается тепло. В который раз за вечер.
Она направляется к сцене, по пути сжимая мою руку. Потом поднимается по ступенькам, а моё сердце поднимается куда-то к горлу.
Диджей встречает её с микрофоном, и она что-то ему шепчет – наверное, выбирает песню.
– Ну что ж, – говорит Лайла в микрофон с преувеличенной торжественностью. – Кто тут подмешал что-то в пунш?
Зал взрывается смехом, и напряжение тут же спадает.
– Вы меня не знаете, – продолжает Лайла, – но… кто-то же должен петь, верно? Почему бы и не мне? Но сразу предупреждаю – будет только одна песня. Так что кто-то уже сейчас должен думать, что споёт после.
С зала раздаются одобрительные крики, и Лайла улыбается.
Я одним глазом слежу за Джоселин, которая уронила голову на стол, а сам перемещаюсь так, чтобы лучше видеть сцену. Понятия не имею, что Лайла собирается петь, но просто глядя на неё – на то, как она держится, как шутит и снимает напряжение – я понимаю: она потрясающая.
И потом она начинает петь.
Лайла не просто хороша – она звучит как профессионал. Как будто это не караоке, а настоящий концерт. Она выбрала простую, мягкую версию Can’t Help Falling in Love (*Не могу не влюбиться), и... я теряю дар речи.
Я стараюсь не зацикливаться на тексте. Слишком рано думать, что она выбрала эту песню намеренно. Что она хочет мне что-то сказать. Но не замечать, как сильно мне хочется, чтобы в этих словах был смысл – невозможно.
В зале стоит тишина. Что вообще редко бывает на караоке. Но голос Лайлы требует тишины. Требует внимания.
Когда она заканчивает, все встают с мест.
Лайла говорила, что кто-то ещё должен готовить номер, но я сомневаюсь, что кто-то захочет выходить после этого.
– Спасибо вам, – говорит она, когда аплодисменты наконец утихают. – Но я серьёзно. Кто следующий?
В конце концов, Тодд Уэстон поднимается, таща с собой на сцену пару своих приятелей из баскетбольной команды. Лайла передаёт микрофон, смеясь, пока все четверо пафосно поднимают руки и кланяются ей в ноги, будто поклоняясь.
У меня по коже бегут мурашки, когда Лайла спускается по ступенькам и идёт ко мне. На её лице – неуверенность, как будто она не знает, как я отреагирую. Что я подумаю. Но стоит нашим взглядам встретиться, как всё это исчезает. Что-то другое, сильнее страха и сомнений, словно невидимая сила, живая, тёплая, ощутимая, обвивает нас и тянет друг к другу.
Шум песни, которую поют Тодд и его друзья, уходит куда-то на задний план.
Как будто в комнате остались только мы.
Как будто на всей планете остались только мы.
Я собираюсь её поцеловать.
Лайла скользит в мои объятия так, будто всегда была там. Будто это самое естественное место для неё. Её руки поднимаются к моим щекам, и она тянет меня к себе, её тело мягко прижимается к моему, пока наши губы встречаются впервые.
Жар проносится по всему телу, до самых кончиков пальцев и до ступней. Я притягиваю её ближе, одной рукой обнимая за талию, словно якорем прижимая к себе. И только когда её пальцы сжимаются в моей рубашке, я вспоминаю, где мы находимся.
Она отстраняется, дыхание сбивчивое, глаза поднимаются к моим.
– Привет, – говорит она тихо, с робкой улыбкой.
Я снова притягиваю её к себе, наклоняясь ближе к уху, вдыхая цветочный аромат её волос. Глубоко вдыхаю.
– Мне теперь каждый раз такой «привет» ждать?
– Не факт. У меня адреналин после сцены. Лучше пользуйся моментом.
– Лайла, твой голос… Это было невероятно.
– Я не делала этого уже очень давно.
А я не делал этого очень давно.
Я снова целую её, поднимая руку, чтобы обхватить её за голову. Она прерывает поцелуй, прижимаясь щекой к моей ладони, открывая изгиб шеи, плавную линию подбородка. Если бы мы были не в зале, полном людей…
Слева от нас раздаётся протяжный стон Джоселин, и мы оба поворачиваемся.
– Нам надо отвести её в номер, – говорит Лайла. – Похоже, она пришла одна.
Я киваю, понимая, что она права. И злюсь от этого. Я нехотя отпускаю Лайлу и подхожу к бывшей жене.
– Подъём, Джос, – говорю, поднимая её. – Пошли, мы тебя проводим.
Её рука обвивается вокруг моей шеи, и мы медленно направляемся к другому крылу отеля, где находятся номера, а Лайла идёт искать Грейс – ту самую женщину, которая нас заселяла, чтобы спросить о телефоне и вещах Джоселин.
Джоселин слегка протрезвела, но всё ещё пошатывается. Мне хочется спросить, есть ли у неё кто-то, кто мог бы остаться с ней на ночь, но я определённо не хочу становиться этим «кем-то», так что вопрос остаётся при мне.
Мы ждём лифт, когда Лайла догоняет нас, неся телефон и маленькую сумочку – очевидно, Джоселин.
– Она живёт в номере с Грейс, – говорит Лайла. – Грейс обещала заглянуть к ней позже, даже если встреча ещё будет идти.
– Грейс – хорошая подруга, – бормочет Джоселин. – И ты, Лайла. Ты хорошо поёшь. – Она поднимает палец, указывая на Лайлу. – Хотя неудивительно. У полненьких девушек всегда голос лучше.
Я замираю. Меня прошибает ужас. И злость. Я вспоминаю, как Лайла, только приехав, сказала, что не чувствует себя подходящей парой для такого, как я. И вот теперь – это. И всё потому, что Джоселин ляпнула глупость. Бессердечно. Беспардонно.
Во мне вспыхивает яростное желание – доказать Лайле, без тени сомнения, что она прекрасна. Идеальна. Именно такая, какая она есть.
Но сама Лайла будто не обращает внимания. Улыбается легко, смеётся звонко.
– Ну, хоть какой-то бонус.
Мне приходится сдерживаться, чтобы не оставить Джоселин валяться прямо у двери номера. Но Лайла настаивает на том, чтобы проводить её внутрь.
– Я мигом, – говорит она. – Просто помогу ей устроиться.
Я жду Лайлу в коридоре, напряжённый, почти дрожащий от всего, что произошло за вечер. Столько всего нужно переварить. Слова Джоселин о том, что она несчастна. Я не хочу, чтобы она страдала – никому не пожелаешь несчастья – но, будь честным, Перри: часть меня чувствует облегчение. Во время развода она была жестокой. Безразличной.
А Лайла… Она помогала. Поддерживала. Спасла караоке. Была доброй к человеку, который не сделал ничего, чтобы заслужить это. Скорее наоборот – осуждала, язвила, хамила. А Лайла всё равно улыбалась.
И её голос…
Я никогда ничего подобного не слышал.
Лайла выходит из номера, глубоко выдыхая.
– Всё. Она должна дожить до прихода Грейс.
Я облокачиваюсь на стену, засовываю руки в карманы.
– Я даже не знаю, что сказать. Спасибо – как-то мало.
Она пожимает плечами и направляется к лифту.
– Забей.
– Я больше за тебя волнуюсь. Это было… очень много. Много неожиданностей. И как ты вышла, спела… Лайла, ты сегодня была невероятной.
Она нажимает кнопку вызова лифта и усмехается.
– Как для полненькой, да?
Я вздыхаю.
– Мне так жаль, что она это сказала. Это неправда. Ты совсем не…
Лайла останавливает меня, положив руку на мою.
– Перри, всё нормально. Не надо извиняться за неё. Я знаю, кто я. Я довольна собой. Меня раздражает, что она решила, будто имеет право что-то подобное говорить? Конечно. – Она ухмыляется. – Но, учитывая, что сегодня я целовалась с её бывшим мужем, думаю, можно ей позволить один мелкий укол.
Лифт звенит, двери открываются, и Лайла с лёгкостью заходит внутрь, бросая мне через плечо приглашающий взгляд.
Я практически вскакиваю в кабину следом за ней.
– Не знаю, как это сейчас у молодёжи называется, но если ты хочешь, чтобы тот поцелуй считался «по-настоящему», мне придётся поцеловать тебя ещё дюжину раз.
Лайла переводит взгляд в угол лифта, куда я даже не глянул, слишком сосредоточенный на ней. Там стоят две подростки, явно не скрывающие любопытства.
– Дюжину, да? – шепчет Лайла. – Это обещание?
Лифт опускается на этаж ниже, и мы с Лайлой молчим, пока девочки выходят. Перед тем как уйти, старшая оборачивается к Лайле.
– Сейчас «настоящим» поцелуем считается только тот, где есть язык, – и закатывает глаза с таким драматизмом, что я едва не давлюсь смехом.
– Принято, – с серьёзным видом отвечает Лайла. – Буду иметь в виду.
– Я вообще не понимаю, что сегодня происходит, – говорю я, когда двери лифта закрываются.
– Я тоже, – отвечает она. – Но мы одни. И, кажется, ты что-то там говорил про дюжину поцелуев?
Я подхожу ближе, кладу руки ей на бёдра и притягиваю к себе.
– Можно я ещё раз скажу, какая ты была потрясающая? И как я восхищаюсь тем, как спокойно ты реагировала на все выходки Джоселин?
– А давай мы сегодня больше вообще о ней не будем? У меня осталось восемнадцать часов, прежде чем я снова стану мамой. Хочу насладиться ими по максимуму.
Я наклоняюсь, чтобы поцеловать её, и вдруг понимаю: до этого момента я полностью забыл о Джеке. Это странное ощущение. Он ведь – целый человек, про которого она помнит каждую минуту. Думает о его потребностях, готова бросить всё ради него. А я… я забыл, что он существует. И это делает меня немного эгоистом.
Но как только наши губы снова сливаются в поцелуе, всё исчезает – всё, кроме её вкуса, её прикосновений, того, как идеально её тело ложится в мои объятия.
Мы всё ещё целуемся, когда двери открываются в лобби.
Я тихо рычу, когда Лайла отстраняется, и она смеётся, притягивая меня за собой.
Из зала снова доносится грохот музыки, и мои шаги замедляются. Зачем мы вообще вернулись?
Я смотрю на Лайлу.
– Хочешь вернуться на вечеринку?
Стараюсь сказать это нейтрально, но, похоже, она всё понимает.
К счастью, она тут же облегчённо вздыхает.
– Ни капли. Я не носила каблуки так долго с похорон Тревора. Готова закругляться, если ты тоже.
Я колеблюсь. Упоминание её покойного мужа вызывает во мне волну неуверенности. Не ревность – просто чувство, что я недостаточен.
Из зала доносится радостный вопль, за ним – смех.
Да, я точно готов покинуть вечеринку. Но не уверен, что готов расстаться с Лайлой.
Но мы в отеле. Я ведь не могу просто так пригласить её к себе в номер – это будет выглядеть не так, как надо. И она, возможно, так подумает. А я не хочу этого. Только Лайла будет задавать темп. Если вообще можно считать, что у нас что-то началось. У неё куда больше причин двигаться медленно, и я не собираюсь давить. Честно говоря, даже если бы Лайла была готова к большему – я не уверен, что сам готов. Последняя женщина, которую я целовал до Лайлы – это Джоселин.
Вот так. Теперь мы знаем, насколько печальна и одинока была моя жизнь последние годы.
Лайла опирается на ту самую колонну, за которой мы прятались в начале вечера. По её позе видно, как она устала. Я беру её за руку и подношу её пальцы к губам:
– Пойду заберу твой ключ от номера.
– Разве ты не заселил нас?
– Я – да. Но на бронь была указана только одна комната. Наверное, ошибка. Ты, случайно, не бронировала свою отдельно?
– Обе комнаты должны быть оформлены на твоё имя. Номер подтверждения у тебя в почте.
Хм. Это усложняет задачу.
– Пойду поговорю с ними. Наверняка найдётся свободный номер. А потом, может, возьмём по коктейлю перед сном?
– Или поделим M&M's из мини-бара?
– Вот это уже план. – Я сжимаю её руку. – Сейчас вернусь.
Она кивает, с тёплой улыбкой.
– Я буду ждать.
Сердце глухо стучит в груди, пока я иду к стойке регистрации, согретый её словами и воспоминанием о её поцелуях.
Я буду ждать.
И тут я понимаю – я хочу, чтобы она была не только здесь. Я хочу, чтобы она была везде, где я есть. Конечно, я не собираюсь валиться с этими признаниями и грузить её серьёзным разговором. Я же обещал – не торопить её. Но впервые за долгое время мысль о том, чтобы разделить свою жизнь с кем-то другим, не пугает меня.
А это – уже немало.
Может, Лайла и правда – волшебство.
А может… я, наконец, действительно готов идти дальше.
Глава 17
Лайла
Дело в том, что я привыкла к тому, что людям нравится мой голос.
Я пела на публике достаточно часто, чтобы чувствовать себя в этом уверенно. Но ни одно количество аплодисментов от случайных слушателей не сравнится с тем, что я испытала, спустившись со сцены прямо в объятия Перри. В его взгляде было настоящее, неприкрытое восхищение. И это ощущалось как инъекция адреналина прямо в вену. Но я увидела не только восхищение. Там было желание. Жажда. И вот он рядом, и мы целуемся, и… меня ещё никогда так не целовали.
Никогда.
До лифта. А там было даже чуть лучше, потому что мы были одни.
Весь этот вечер – как сон. Ну, если не считать тех моментов, которые больше напоминали кошмар.
Например, когда я укладывала спать бывшую жену своего босса. Пьяную вусмерть. Давала ей аспирин. Убирала с лица её всё ещё идеальные волосы. Расстёгивала её дико замысловатые босоножки – те, с ремешками, которые идут чуть ли не до колена и визуально удлиняют ноги. Или, во всяком случае, делают ноги Джоселин бесконечно длинными. На мне они бы только подчеркнули мою крепкую комплекцию и сделали ноги короткими.
Когда у тебя такая фигура, как у меня, важно визуально вытягивать силуэт. Каблуки – отлично. Чем нейтральнее цвет, тем лучше. Но ремешки на щиколотке? Это всегда «нет».
Хотя и ладно. Я научилась работать с тем, что у меня есть, и даже хорошо в этом преуспела. Высокая талия – чтобы подчеркнуть узкую талию. V-образный вырез – чтобы выделить ключицы и сильные плечи.
У полненьких девушек всегда голос лучше. Я выгоняю из головы слова Джоселин. Не позволю её мелочному суждению испортить себе настроение.
Перри, кажется, ничуть не был против моей комплекции, когда целовал меня так, будто хочет съесть на десерт.
И вот он возвращается от стойки регистрации – всё тот же нахмуренный, как в наш первый день работы. С того дня прошло всего пару недель, но учитывая, как мы провели последние несколько часов, кажется, будто вечность. Его улыбки в начале были редкостью, но с каждым днём я всё чаще вижу настоящего Перри.
– Не получилось? – спрашиваю я, когда он наконец останавливается передо мной.
Он качает головой.
– Всё занято. Я показал номер брони, но они ссылаются на какой-то внутренний сбой. Из хороших новостей – нам компенсируют эту одну комнату. Но комната всё ещё одна. – Он смотрит в сторону выхода. – Слушай, до дома не так уж далеко. Я могу отвезти тебя. Или ты останешься, а я поеду домой, переночую и вернусь утром.
Ни один из вариантов не звучит привлекательно. Мне совсем не хочется оставаться здесь без Перри, но и возвращаться в пустой дом... ещё грустнее.
Есть ещё Вариант С. Тот, о котором он не упомянул: мы делим комнату. Два взрослых человека, которые вполне могут переночевать вместе по-дружески. Просто забудем, что пять минут назад целовались, как безумные.
Меня обдаёт жаром от воспоминаний о тех поцелуях.
Так что, ладно, если мы всё-таки решим остаться вместе, понадобятся правила. Он может целовать меня тысячу раз, но я пока не готова к большему. Даже если моё тело кое-что по этому поводу думает.
С другой стороны, в номере наверняка кровать кинг-сайз. Мы можем спать, вытянувшись во весь рост, и не прикасаясь друг к другу.
Я прикусываю губу.
– Жалко, если номер пропадёт. Он ведь уже оплачен, да?
Он кивает.
– Ну… – я поднимаю глаза и встречаю его тёплый взгляд. – А если мы оба останемся? Это будет странно? Если мы поделим комнату?
Он проводит рукой по лицу, замолкает, и я тут же жалею, что предложила это.
– Просто спать? – наконец спрашивает он.
О нет. Он подумал, что я хочу большего? Что я намекаю?
Я резко отступаю.
– Что? Конечно! Только спать. Исключительно сон. Строго официальное совместное пребывание в пределах одной кровати между начальником и подчинённой. Никакой ерунды.
Ерунда? Господи, я говорю, как бабушка Джун.
Перри поднимает бровь, и на его лице появляется ленивая улыбка.
– Не уверен, что мне так уж нужно, чтобы всё было настолько официально.
Конечно же, я мгновенно окрашиваюсь в цвет июльских томатов с грядки дедушки Джеймисона.
Он обвивает меня руками за бёдра и тянет к себе.
– Я бы с радостью остался. Потому что совсем не хочу, чтобы этот вечер заканчивался.
Я провожу руками по его груди.
– Значит, делаем это как пижамную вечеринку. Не спим всю ночь. Играем в «правду или действие». Делимся всеми своими секретами.
– А если мы играем в игры, можно добавить бутылочку?
Я закатываю глаза.
– Думаю, это не работает, если нас всего двое.
– Работает, если эти двое обожают целоваться друг с другом.
Я смеюсь и качаю головой.
– Ты ужасен.
И под «ужасен» я, конечно, имею в виду «прекрасен». Идеален. Прекрасно идеален.
– Но серьёзно, – говорит он уже мягче. – Без ожиданий. – Он сглатывает, и я вижу, как у него на горле двигается кадык. – Лайла, я никого не целовал после Джоселин. Только тебя.
Он слегка морщится.
– Только, пожалуйста, не говори это моим братьям.
Я обнимаю его, руки скользят ему за спину.
– Я тоже. Тревор был первым, кого я поцеловала. А потом мы поженились. Больше никого не было.
Он кивает.
– Тогда – медленно. Без давления.
Напряжение уходит с моих плеч. Этот мужчина – невозможен. В лучшем смысле.
– Без давления, – повторяю я.
Он целует меня – мягко, тепло – а потом отстраняется и кивает в сторону лифтов.
– Пошли. Только ты лучше не храпи.
Наш номер оказывается великолепным. Мягкое постельное бельё. Уютные кресла. Огромные окна, из которых, скорее всего, откроется чудесный вид на Голубые горы, как только наступит утро. Наш багаж уже у подножия кровати – его доставили заранее.
Я переодеваюсь первой, чуть-чуть переживая, не слишком ли тонкие у меня леггинсы – вдруг видно ямочки на бёдрах. Но мой свитшот длинный. Должен прикрыть. Правда, когда я натягиваю его пониже, ворот выскальзывает с плеча. Вроде бы ничего страшного? Я ведь сплю в спортивном бюстгальтере – само собой – так что… нормально. Это всё, что у меня есть, и сойдёт. Я ведь не собираюсь включать свет на полную и делать йогу. Хотя я, конечно, видела те тесты с блогерами, где девушки делают позу «собака мордой вниз», чтобы показать, как не просвечиваются их леггинсы.
Успокойся, Лайла.
Сегодня никаких «собак». Только ты. Перри. И ночь, которую совсем не хочется заканчивать.
Когда Перри выходит из ванной в домашних брюках и простой белой футболке, я едва не захлёбываюсь водой, проливая её себе на рубашку.
Будто он залез ко мне в голову и надел точный образ из той фантазии, которая возникла у меня в амбаре, когда я болтала с его мамой. Только в реальности всё намного лучше. Намного.
Перри открывает мини-бар, забитый до отказа.
– Арахис, арахисовая паста или классика? – спрашивает он, обернувшись. – Кто-нибудь вообще выбирает обычные M&M’s?
– Только не я, – пожимаю плечами. – Мне с арахисовой пастой.
Он кидает мне пакетик, и я его открываю, стараясь не думать о том, сколько в реальности стоит каждая конфетка при здешних ценах. Впрочем, сосредоточиться на математике – не худшее решение. Это хотя бы отвлекает от Перри. Он и в костюме сегодня выглядел сногсшибательно, но вот в этом домашнем виде... думаю, мне нравится он именно таким.
Я устроилась на одной стороне кровати, прислонившись к изголовью, и ожидала, что Перри сядет на другой. Но он взял несколько подушек, лег на кровать поперёк, устроившись так, чтобы смотреть прямо на меня, голова у изножья, ноги вытянуты ко мне. О да. Вид отсюда куда лучше.
– Ну, выкладывай, – говорит он, закидывая в рот пару конфет. – Когда ты начала петь так?
Я отмахиваюсь.
– Честно? Я чувствовала себя немного заржавевшей. Давно не пела на публике.
– Это была ржавчина? Лайла, ты была феноменальна. Тебе бы на сцену в American Idol.
Я закатываю глаза.
– Вообще-то это и была моя старшеклассная номинация. «Скорее всего окажется в American Idol».
– Абсолютно заслуженно. Я бы проголосовал.
– Не уверена, что они бы меня взяли. Но всё равно спасибо. Хотя бы просто снова почувствовать себя на сцене – это уже было здорово.
– Почему ты больше не поёшь? Надо. Везде. Всегда.
От его слов внутри всё наполняется, как чайник бабушки Джун – только вместо свиста мне хочется закричать от радости. А я никогда не кричу.
– Я пою, – говорю. – В душе. В машине. Джеку перед сном. Просто это уже не выступления, как раньше.
Я делаю глубокий вдох. Мы начинаем подбираться к опасной территории. Я ведь обещала, что сегодня поделимся секретами. Но…
Знакомое чувство вины наваливается тяжёлым грузом. Моя правда некрасивая. Поэтому я редко произношу её вслух. Никогда не говорила даже бабушке Джун. Только психологу по горю, у которого была год после смерти Тревора.
Но с Перри всё ощущается по-другому. По-настоящему. После того, как я увидела, как он сегодня обращался с Джоселин, как под всей этой историей прячется боль и опыт, – я думаю, он поймёт.
Он смотрит на меня, словно чувствует, как мне тяжело говорить.
Я хватаю подушку и прижимаю к груди.
– Я тогда пела в клубе в Колумбии, когда встретила Тревора. Это было не что-то большое, но у меня был агент, и я уже стабильно выступала в небольших заведениях по региону. Эшвилл, Гринвилл, иногда Колумбия. Цель была – Нэшвилл. – Пожимаю плечами. – Но потом я встретила Тревора. Он был красивый, обаятельный, в форме – всё как надо. Мне было девятнадцать, когда мы поженились. Ему – двадцать пять, он уже служил. Я переехала к нему в Чарлстон, и, по сути, его жизнь меня проглотила. Я не хотела переставать петь. Просто Тревор не...
Слова застревают в горле, и Перри тянется ко мне, мягко обхватывая мою лодыжку рукой.
Такой простой жест, но он будто в момент возвращает меня в реальность.
– Сначала ему нравилось, как я пою. Но потом… я думаю, он начал видеть в этом угрозу. Что это может меня увести. Стать тем, что он не контролирует. Я не сразу это поняла. Когда ты влюблена, ты хочешь быть с человеком всё время. Я думала, он просто так сильно меня любит. Думала, мне повезло, что я нашла такого преданного мужчину.
Большой палец Перри мягко поглаживает мою кожу.
– После рождения Джека стало немного лучше. У нас был этот прекрасный малыш, и, конечно, когда ты мама, ты сидишь дома, кормишь грудью, почти никуда не ходишь. Для Тревора это было идеальным сценарием.
Рука Перри слегка сжимает мою лодыжку, и его лицо становится жёстче.
– Прости, что тебе пришлось это пережить.
Я пожимаю плечами.
– Он всегда казался добрым. Снаружи. Это не было насилие, которое могли бы заметить другие. Даже близкие. Просто мелкие вещи. Реплики. Колкости про вес. Но всегда с улыбкой. Типа, записывал меня в спортзал или покупал день в спа. Но вместо того, чтобы это звучало как «Ты устала. Позаботься о себе», это звучало как «Может, перестанешь наконец выглядеть как старая ведьма».
– Во-первых, ты не выглядела и не выглядишь как старая ведьма. Во-вторых, я знаю это чувство, – говорит Перри. – Когда быть собой – будто недостаточно.
