Текст книги "Как поцеловать своего угрюмого босса (ЛП)"

Автор книги: Дженни Проктор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Глава 1

Перри

У меня не так уж много опыта в том, чтобы умасливать свиней.

А жаль, потому что сейчас я лицом к лицу с трёхсоткилограммовой махиной, и всё, что у меня есть – это моё обаяние, мешок яблок и пальцы, способные захватывать предметы.

Проблема в том, что обаянием я никогда не блистал, да и, честно говоря, эта свинья, похоже, умнее меня. Иначе как объяснить, что она выбралась из полностью закрытого загона, где нет ни единого следа побега? Если она и вышла через калитку, то за собой закрыла. А у неё, между прочим, нет пальцев.

Счёт: свинья – один, Перри – ноль.

– Только ты и я, Бабочка, – говорю я, катя яблоко к её пятачку. Она поднимает голову, ухо подёргивается. Во взгляде читается: я ей не в пример менее интересен, чем капуста, которую она жует в огороде моего брата. – Ну же. Яблоки вкуснее капусты. Любой дурак это знает.

Она фыркает и наконец поворачивается к яблоку, а я морщусь от хруста и треска раздавленных листьев и сломанных стеблей, что остаются за ней.

Хорошо хоть Леннокс уехал из города. Хотя, если честно, я бы с радостью выслушал его нотации, лишь бы он помог. Или вообще кто-нибудь помог. Учитывая, что это коммерческая ферма и площадка для мероприятий, семейное предприятие ферма Стоунбрук на удивление безлюдное. Ну, по крайней мере, эта половина фермы. На площадке напротив только начинается свадебный банкет. Тем больше причин загнать Бабочку обратно, пока она не удрала совсем.

Плевать на капусту Леннокса. Если свинья вломится на свадьбу, от нашей пятизвёздочной репутации в Google останется только воспоминание.

Бабочка подбирается ближе, и я снова режу ей яблоко. Я уже знаю: стоит подойти слишком близко и она сорвётся с места. И знаю: сама она в загон не вернётся. А значит, рано или поздно мне придётся накинуть ей на шею шлейку, что болтается в моей руке.

– Я проголодался, Бабочка, – бормочу я, приседая и осторожно приближаясь. – А знаешь, что сейчас бы не помешало? Бекон. Свежий, хрустящий, тающий во рту...

Моя сестра Оливия бы в ужас пришла, услышав меня. Бабочка – её свинья. Она приютила её пару месяцев назад у семьи, которая думала, что покупает мини-пига, а получила совсем обратное. Когда Бабочка перестала помещаться во дворе, они предложили нам забрать её на ферму. Я хотел сказать «нет», но Оливия более мягкая половина нашей управленческой команды. Мы вместе ведём семейный бизнес. Задачи пересекаются, но в целом я отвечаю за финансы, она за людей. И, как оказалось, за свиней. Она сразу сдалась, пообещала детям, что они смогут навещать Бабочку, когда захотят.

И в этом часть проблемы. Бабочка обожает людей. Ей не нравится жить на улице, как обычному сельскохозяйственному животному, с другими свиньями и… ужас! – курами. Она бы с куда большим удовольствием развалилась на веранде, как будто она наш домашний любимец.

Если только на веранде не я.

Она меня терпеть не может. Взаимно.

Может, потому, что я всё время грожу пустить её на отбивные.

Если бы здесь была Оливия, она бы просто позвала Бабочку по имени, щёлкнула пальцами и глупая свинья посеменила бы к ней, сияя от радости, аккуратно переступая через капусту.

Но моя сестра только что родила. Её ребёнку неделя от роду. Я не настолько подонок, чтобы звать её ловить свинью.

Позвать кого-то другого? Некого.

Леннокс уехал.

Родители на школьной церемонии с Броуди, моим вторым младшим братом – его награждают как учителя года в местной старшей школе.

Наш управляющий Келли в свадебном путешествии.

Рабочим дали редкий выходной.

Я единственный, кто стоит между трёхсоткилограммовой свиньёй и четырёхъярусным свадебным тортом.

Я делаю шаг вперёд.

– Но ты же не хочешь стать беконом, правда, Бабочка? Ты хорошая девочка.

С поля доносится волна смеха и аплодисментов, и я оборачиваюсь в ту сторону. С этой точки павильона не видно. Из-за того как наша ферма утопает в холмах у подножия Аппалачи, дальше пары сотен метров ничего не разглядеть – то склон, то лес загораживают обзор. Но это недалеко. Если срезать путь через пастбище, где мама пасёт коз, я буду там через пару минут.

И Бабочка тоже.

Доносится ещё один весёлый возглас, громче прежнего, и уши Бабочки встают торчком.

– Даже не думай, – прищуриваюсь я, приближаясь. – Там для тебя ничего нет. Ты же знаешь, как закончилась история с поросёнком, который пошёл на рынок? Скажу по секрету, не за покупками он туда ходил.

Бабочка смотрит, и её свиные глаза пугающе напоминают человеческие. Она фыркает, доедает яблоко, к которому наконец проявила интерес, и… срывается с места.

Я бросаюсь за ней, мои руки скользят по её огромной туше, прежде чем она вырывается и исчезает в полосе деревьев по краю огорода. Я плюхаюсь на землю животом, с глухим шлепком, но, как молния, подскакиваю и пускаюсь вдогонку за свиньёй, которая по всем законам логики не должна так быстро бегать.

Я прорезаюсь сквозь деревья, сердце колотится, и выбегаю к дороге ровно в тот момент, когда Бабочка несётся вниз по склону… прямо к павильону.

Нет. Нет-нет-нет-нет, НЕТ.

Я в голове прокручиваю все (очень скудные) варианты того, как можно увести мчащуюся свинью от толпы нарядных гостей.

Первый: обогнать, сбить с ног, накинуть шлейку, зарычать и постучать кулаками по груди, как победитель.

Второй:

…

…

…

Ничего.

Либо по правилам рестлинга, либо никак.

Я пробегаю ещё несколько метров, когда до меня доносится звук Gator – одного из наших четырёхколёсных вездеходов, на которых мы передвигаемся по ферме. У меня нет времени тормозить, но когда на холме появляется Броуди, волна облегчения захлёстывает меня. Я указываю в сторону павильона.

– Свинья! – кричу я, тыча пальцем. – Перехвати её!

Броуди бросает взгляд вниз по склону и мчится за Бабочкой, а я срезаю путь через пастбище, вспоминая школьные годы, когда занимался бегом с препятствиями, и перепрыгиваю через забор в прыжке, который определенно стоило бы заснять на камеру. Я наблюдаю, как Броуди перехватывает Бабочку прямо перед тем, как она свернёт к полю с павильоном. Вместо этого она резко меняет направление и несётся прямо на меня. Между нами остаётся ещё один забор, я едва его преодолеваю, задевая голенью доску и ощущая, как по ноге пронзительно простреливает боль.

Но когда я бросаюсь на Бабочку, обхватывая её за живот и валясь вместе с ней в оросительную канаву у дороги, мне совсем не до боли в голени. Всё, о чём я думаю – это насколько унизительной может быть смерть.

Я прямо вижу эти заголовки: «Мужчина раздавлен гигантской свиньёй. Спас свадьбу в последний момент».

Потому что именно это и произойдёт. Она упадёт на меня и раздавит мои лёгкие. Я парень не из маленьких. Чуть выше 180 сантиметров. Вес – около 90 килограммов. Не такой рельефный, как мои братья, но в хорошей форме, чтобы не стыдиться рядом с ними.

Но Бабочка – это гигант. Монстр.

Когда я падаю на землю, воздух с шипением вырывается из лёгких, а Бабочка визжит и сучит ногами. Канава едва вмещает нас обоих, и я использую это себе во благо – прижимаюсь спиной к земляному откосу, чтобы зафиксироваться, и зажимаю нижнюю часть её тела ногами.

Свинья фыркает и вырывается, но я лишь сильнее сжимаю хватку. Спустя секунд пятнадцать она наконец замирает, но звуки, которые она издаёт, не дают сомневаться – ей это всё не по душе.

Да мне самому это не по душе, свинья. Вообще не по душе.

– Как ты там, внизу? – раздаётся голос Броуди с дороги, в котором звучит сдерживаемый смех. – Это был настоящий… мясной капкан.

– Только не говори, что ты это вслух произнёс, – выдыхаю я с трудом. Лёгкие до сих пор не хотят нормально работать.

– Хочешь, я вызову тебе… мясомобиль скорой помощи?

– Броуди. Шлейка. Видишь её где-нибудь на земле? Я точно взял её, когда бежал через пастбище, но сейчас в руках только свинья.

– Нашёл, – говорит он. Подходит к краю канавы и накидывает шлейку на голову Бабочки. Когда она закреплена, я осторожно поворачиваю свинью, давая ей встать на ноги. Поднимаюсь сам – только теперь понимаю, что два сантиметра мутной воды на дне канавы успели промочить мне рубашку насквозь.

Бабочка стоит рядом с Броуди, как ни в чём не бывало. Будто мы просто вышли на вечернюю прогулку, а не устроили смертельно опасную схватку.

Броуди смотрит на мою испачканную одежду и еле сдерживает улыбку.

– Она быстро бегала, – замечает он. – Её бы на Свин…

– Стой. – Я поднимаю руку. – Даже не продолжай.

Он ухмыляется.

– Свино…пиаду.

– Я тебя сейчас возненавижу.

Я сажусь в Gator рядом с Броуди, держу Бабочку за шлейку, пока она трусит рядышком. Кажется, теперь, насытившись приключениями, она только и мечтает вернуться домой.

– А ты чего тут вообще делаешь? – спрашиваю я. – Думал, ты на школьной церемонии.

– Был. – Он ослабляет галстук. – Долго не затянулось. Дали парковочное место. И бесплатный кофе в булочной на углу на целый год.

– И повод хвастаться.

Он пожимает плечами.

– Это тоже, наверное.

– Один пришёл? А где Кейт?

Удивительно видеть его без жены. Они до сих пор как новобрачные – всегда вместе, хоть и женаты уже не первый день.

– У Оливии с мамой и папой. Она хотела увидеться с Ашером.

– А ты – нет?

Он смотрит на меня, прежде чем остановить Gator у загона для свиней.

– Хотел. Просто… захотел заехать к тебе, так что заехал домой за машиной. Мама потом подвезёт Кейт.

Становится почти совсем темно, но не настолько, чтобы я не заметил в его взгляде вину. До меня доходит.

– Тебя Оливия прислала.

Броуди выдерживает мой взгляд.

– Ну и что, если да? Она за тебя переживает.

Я закатываю глаза, вылезаю из Gator, веду Бабочку к калитке. Полдюжины других свиней встречают её довольным хрюканьем, и Бабочка отвечает им радостным визгом.

– Расскажешь им, как всё прошло, – бурчу я, потирая рёбра, пока она вваливается внутрь. Я запираю калитку. – Завтра всё болеть будет. Спасибо тебе, свинья.

Броуди подходит ближе.

– Как она выбралась?

– Понятия не имею. Это уже второй раз.

Он приседает и осматривает защёлку.

– Думаешь, она могла приподнять её? У неё пятачок как раз на нужной высоте.

– А за собой закрыть – тоже её рук дело?

– Завтра после школы заеду, гляну. Может, защёлку перенесу. Что-нибудь придумаю.

Это в духе Броуди. Он всегда решал проблемы. И всегда был миротворцем, он ведь средний из пятерых, прямо по центру, возможно, именно поэтому Оливия отправила его. Она хочет что-то мне предложить и считает, что от Броуди я восприму это лучше.

Мы идём обратно к Gator, и Броуди везёт нас к дому. За ним идёт широкая тропа, которая проходит по западной части владений фермы Стоунбрук, потом уходит через общественные земли и выходит к дороге, где он и Кейт теперь живут – в доме, где Кейт выросла. Друзья с детства. А теперь – муж и жена.

В груди простреливает острая боль – на этот раз не из-за свиньи.

Я рад, что мои братья и сёстры счастливы. Женятся, заводят детей. Но я – старший. Всегда думал, что первым начну семейную жизнь.

С женитьбой у меня получилось.

А потом последовал болезненный развод. Мы продержались достаточно долго, чтобы хотя бы задуматься о детях, но с учётом того, как всё закончилось с Джослин, я рад, что мы так и не решились.

Броуди останавливается за домом, который теперь служит одновременно офисом Стоунбрука и временным жильём для гостей свадеб и других мероприятий. Когда-то это был дом семьи Хоторнов, но по мере роста фермы родители решили построить новый дом в более уединённой части участка.

– Хочешь зайти? – спрашивает Броуди. – Или можем спуститься на кухню и посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь со свадьбы.

Я смотрю в сторону своей машины. Честно говоря, больше всего мне хочется поехать домой и смыть с себя запах свиньи, который до сих пор въелся в одежду.

– Или можем обойтись без болтовни и ты сразу скажешь, что Оливия хотела тебе передать.

– Всегда забываю, какой ты приятный собеседник.

– Почему? Потому что я не всегда был таким?

Я всегда был таким. Просто после развода, возможно, стал ещё хуже. Надёжно обосновался в статусе ворчливого (но пока ещё не старого) мужика. И, знаешь, меня это нисколько не волнует.

– Ладно, справедливо, – кивает Броуди, глубоко вздыхает и глушит мотор Gator. – Она хочет нанять тебе помощника.

– Нет, – говорю я, не задумываясь. – Мне не нужен помощник.

Я знаю, как это работает. Ещё недавно я был корпоративным консультантом и имел помощника. И поверь, там было с десяток причин, почему этот рабочий союз пошёл ко дну. Это, между прочим, одна из причин, по которым я вернулся домой. Больше никакого помощника. Работа в одиночку. На свежем воздухе. Сам себе хозяин. Это же ферма, а не корпорация.

Хотя, если подумать, формально Стоунбрук – как раз и есть корпорация. И довольно разветвлённая. У нас есть магазин, площадка для мероприятий и кухня кейтеринга. А теперь ещё и ресторан Леннокса с концепцией «от фермы до стола», который должен наконец открыться – несмотря на постоянные задержки – к концу следующего месяца, как раз перед сезоном праздников. Не говоря уже о сотнях гектаров яблоневых садов, с которых всё и началось, когда родители купили ферму тридцать лет назад. Сейчас мы – второй по величине оптовый поставщик яблок в Северной Каролине и у нас работает более семидесяти пяти сотрудников – постоянных и сезонных.

– Перри, Стоунбрук растёт, – говорит Броуди, подхватывая мою мысль. – Ты не сможешь всё тянуть в одиночку. Особенно сейчас, когда Оливия в декрете, а родители постепенно отходят от дел. Тебе нужна помощь.

– Ну, значит, я найму больше рабочих, – бурчу я. – Но помощник мне не нужен.

– Оливия так и думала, что ты это скажешь.

Конечно, думала.

– И что она велела тебе на это ответить?

Он прочищает горло и неожиданно точно копирует голос нашей младшей сестры, поднимая интонацию на несколько октав:

– Перри, дело не в том, что ферме нужна помощь. Помощь нужна тебе. У тебя бардак в расписании, в календаре, в почте. Дополнительный работник в поле это не исправит.

– Зато, может, решит проблему с Бабочкой.

– Завтра решу проблему с Бабочкой сам. Просто переделаю защёлку. – Он хлопает меня по спине. – Подумай над этим, ладно? Я ж ничего не навязываю.

Я бросаю на него взгляд, и он ухмыляется:

– Это всё Оливия говорит, – поправляется он. – Но я с ней согласен. Тебе бы не помешала помощь.

Я вылезаю из Gator и засовываю руки в карманы.

– Как там малыш?

Я навестил Оливию и её мужа Тайлера в больнице, когда родился Ашер, но с тех пор не заходил.

Лицо Броуди смягчается.

– Отлично. Просто чудо.

Я переминаюсь с ноги на ногу.

– А у тебя… не возникло желания завести ребёнка?

– В смысле, ребёнка?

Я киваю.

Он пожимает плечами.

– Ну, вообще-то да. И раньше хотел. А сейчас – тем более. Хотя пока рано. А ты?

Я отмахиваюсь слишком резко – судя по его выражению, даже чересчур.

– Да ну. Ты же меня знаешь. Мне нормально быть ворчливым дядей.

Броуди приподнимает бровь, но спорить не стал.

Похоже, у меня и правда всё хуже, чем я думал.

– Может, ты был бы не таким ворчливым, если бы был не таким загруженным, – говорит он. – Вот бы кто-то мог помочь навести порядок в твоей жизни… Жаль, таких людей не существует.

Я разворачиваюсь и иду к своему пикапу.

– Никаких помощников! – кричу я через плечо. – Разговор окончен!

Возможно, я веду себя нерационально, но даже разговор на эту тему ощущается как попытка содрать корку с незажившей раны. И если можно не трогать это место – я лучше не буду.

– Не все помощники такие, как Райан, – кричит мне вслед Броуди.

Я замираю. Челюсти сжимаются, хоть с тех событий прошло уже несколько лет. Единственный помощник в моей жизни… и он разом развалил мой брак и мою карьеру.

Ладно. Это я драматизирую. Он не разрушил их лично. Но поспособствовал. Выбрал сторону. Предал доверие.

Я разворачиваюсь. Смело с его стороны было заговорить о нём. В моей семье давно уже предпочитают делать вид, что тот тёмный год – как я его называю – не существовал вовсе. Год, когда всё пошло под откос, и я приполз домой с поджатым хвостом. В основном потому, что всякий раз, когда об этом заходит речь, я начинаю огрызаться, рычать и веду себя, как последний идиот.

Ворчливый дядя. Точно. Это про меня.

– Вот именно в этом и дело, – говорю я. – Не важно, что не все помощники такие, как Райан. Достаточно одного. А с такими людьми всё выясняется слишком поздно.

Броуди больше не настаивает. Наверное, потому, что ему хочется вернуться к жене, а не сидеть и слушать мои жалобы. Но я-то знаю, что этот разговор не окончен. Зная Оливию, она вернётся к этому до конца недели.

Хотя, если я сумел справиться с Бабочкой и остаться целым, уж с Оливией я точно справлюсь.

Ранний осенний ветерок кружит первые опавшие листья у моих ног и прижимает к телу ещё влажную рубашку. Я вздрагиваю от холода и тут же снова морщусь, когда от рёбер расходится острая боль.

Ладно. Не совсем уж я цел остался.

Но Оливия всё равно не победит. Я справлюсь со своей жизнью – со своим бизнесом – сам. Без посторонних, указывающих мне, где быть и что делать.

Моя любопытная сестра пусть живёт своей жизнью. А я проживу свою.

Глава 2

Лайла

Если мой ребёнок не сядет в машину в ближайшие десять секунд, я на полном серьёзе рискую лишиться остатков своего здравого смысла. Я зажимаю переносицу пальцами и делаю глубокий вдох. Сколько можно – такое ощущение, будто у него в ботинках камни, так медленно он передвигается. Мы опаздываем чаще, чем приходим вовремя. Сложно злиться по-настоящему. Он же такой чудесный – с этим огромным рюкзаком за спиной и решимостью делать всё сам. Но если я ещё раз увижу эту снисходительную улыбку у женщины на ресепшене, когда она будет вручать ему очередную бумажку об опоздании…

– Джексон! – кричу я в последний раз. – Нам надо ехать!

Мой прелестный пятилетний сын важно выходит в гостиную, будто у нас в запасе целый день. На нём только один носок, волосы на затылке торчат в разные стороны, в руках два разных ботинка.

– Я искал свою библиотечную книжку, – говорит он и плюхается на диван, с тяжёлым вздохом заваливаясь на подушки. – Нигде не могу её найти.

У меня срабатывает материнское чутьё. Я знаю этот голос. Он меня в чём-то уговаривает. А значит, скорее всего, книжку он спрятал и теперь делает вид, что не может её найти.

Я бросаю сумочку у двери, подхожу и достаю пропавший кроссовок из-под пуфа, меняю его на мокасин, который он, по всей видимости, планировал надеть вместо. Я надеваю ему обувь сама, хотя внутри уже начинает зудеть материнская вина: если не дам ему завязывать шнурки самому, он ведь никогда не научится.

– Придётся сказать библиотекарю, что книжка потерялась, – говорю я.

– Но тогда она не даст мне взять новую, – тянет Джек.

Я киваю.

– Да, жаль. Ты точно не знаешь, где она?

Глаза его начинают бегать, и у меня сжимается сердце. Было бы куда проще продолжать злиться на его хитрости, если бы он не был таким очаровательным.

– А может, я просто останусь дома с тобой? – тихо предлагает он.

Я-то думала, что мой обычно весёлый, открытый ребёнок полюбит школу, но, по какой-то причине, ему тяжело расставаться со мной. Возможно, потому, что с тех пор как он себя помнит – мы всегда были вдвоём. Слезы мы уже оставили позади. Сейчас он только чуть-чуть колеблется, прежде чем пойти. Но он прирождённый переговорщик. Если есть хоть малейший шанс избежать детского сада, он его найдёт.

Я завязываю ему второй ботинок и устраиваюсь рядом на диване, притягивая его к себе.

– Мы уже всё это обсуждали, Джек. Надо идти в школу. Но я буду тебя ждать, когда ты приедешь на автобусе. Обещаю. А если ты будешь молодцом, мы сможем зайти в McFarlan’s и взять булочку с корицей.

Раз уж сегодня я на волне материнской вины – так пусть будет по полной. И без того у меня прогульщик, который не умеет завязывать шнурки. Пара лишних граммов подкупа ситуацию уже не испортит.

Джек выдыхает с усталым вздохом, который больше подошёл бы пятидесятилетнему, чем пятилетнему.

– Ладно, – говорит он и спрыгивает с колен. – Сейчас вернусь.

Этот ребёнок, конечно, вылитый папа. Но внутри – он весь я.

Я бы и сама за булочку с корицей многое отдала.

К тому же он и правда сладкий. Оптимист. До невозможности добрый.

А вот его отец… ну… тут всегда тяжело подобрать слова.

Южное воспитание приучило меня не говорить плохо об умерших. Особенно, если речь о военном пилоте ВМФ, погибшем при исполнении. Никто не осуждает военного героя. Тем более его вдова. Так что о том, что у нас дома творилось на самом деле, я никому не рассказываю. Наверное, так даже лучше. Я и без того винюсь даже за мысли об этом, не то что за слова.

Мы подъезжаем к высадке ровно через сорок пять секунд после того, как учителя закрыли проход для машин. Я выскакиваю и машу преподавателю физкультуры, который загоняет последних детей внутрь через большие двойные двери в столовую. Я жестикулирую и показываю на Джека, надеясь, что он подойдёт и откроет нам калитку – чтобы мне не пришлось вести сына в офис. Но он хмурится и показывает на часы.

– Сейчас даже не 8:01! – восклицаю я. – Мы ещё успеваем!

Джек тянет меня за руку.

– Мы могли бы просто сразу пойти за булочкой.

– Хорошая попытка, малыш, – вздыхаю я. – Пошли. Я объеду здание и отведу тебя через главный вход.

На ресепшене нас впускают через домофон. Женщина за стойкой, вечно с кислой миной, наблюдает, как я на сенсорной панели отмечаю прибытие Джека. Не понимаю, зачем она там вообще нужна – всё делает компьютер. Я вымучиваю вежливую улыбку, пока маленький принтер печатает бумажку об опоздании с его именем.

Женщина хмурится ещё сильнее. Такова цена дружелюбия. Хочется сказать ей, что с возрастом такие морщины станут похожи на отвисшие щёки, но я прикусываю язык. Джек слишком наблюдателен, чтобы позволить себе ехидничать в его присутствии. Он повторяет всё, что я говорю. Умён и без моих колкостей.

Я передаю Джеку бумажку и целую его в макушку.

– Хорошего дня, ладно?

Он кивает и плетётся по коридору. Класс совсем рядом – всего несколько дверей. Я смотрю ему вслед, зная, что он обернётся и улыбнётся, прежде чем войти. Ненавижу, что знаю это. Мы опаздывали уже столько раз, что это стало рутиной.

– Знаете, – говорит администраторша с поджатыми губами, – постоянные опоздания серьёзно мешают работе класса. И если родители позволяют этому стать нормой, дети теряют чувство ответственности и пунктуальности.

Я всё это понимаю. Конечно, понимаю. Но я делаю всё, что в моих силах. И делаю это одна. Каждый день натягиваю улыбку ради сына. Преодолеваю бесконечную усталость, потому что рядом нет никого, кто мог бы подхватить часть груза. Только я.

– Вы не думали посадить Джека на школьный автобус? – продолжает она.

Ха. Отличная идея. Наш дом – первый на маршруте. Мы пробовали пару раз в начале учебного года, но автобус приходит в 7:15. Если мы с трудом справляемся к восьми, то уж к семи пятнадцати – точно не встанем.

Я выдавливаю улыбку.

– Автобус у нас рано. А с тех пор как умер отец Джека, всё стало немного сложнее.

Её выражение меняется. Жёсткие линии лица чуть смягчаются.

– Да… Я… понимаю, – говорит она, прикладывая руку к груди.

Типичная реакция. Эта рука на груди – как будто люди пытаются заземлиться, не улететь от осознания.

Я улыбаюсь чуть искреннее.

Теперь она будет ко мне добрее.

Махнув рукой, выхожу.

– Хорошего вам дня.

Наверное, это было не совсем честно. Да, после смерти Тревора нам действительно тяжело. Но с момента его гибели прошло уже три года, и чувства, которые я испытываю, гораздо сложнее, чем у большинства. Без Тревора трудно. Но… с Тревором тоже было нелегко.

Но что бы там ни было, сколько бы времени ни прошло, притупилась ли боль потери или нет – я всё ещё одна. Воспитываю ребёнка одна. Тяну всё на себе одна. Отправляю своего единственного сына в школу – одна.

Да, мы должны приходить в школу вовремя.

Но если открытое признание в трудностях способно подарить нам хоть немного снисхождения, я возьму его, где только смогу. Господи, как же мне его не хватает.

Дома я сажусь за стол с огромной кружкой кофе и двумя толстыми кусками поджаренного хлеба с маслом и захожу в программу, которая соединяет меня с клиентами. У меня их всего двое, и пока они не особенно требовательны, но я всё равно стараюсь подключаться пораньше. Прошло всего пару месяцев с тех пор, как я закончила обучение и получила сертификат виртуального помощника, но Марли, моя наставница и связующее звено с клиентами, всегда говорит, что нам платят не только за выполнение задач, но и за то, что мы доступны. Если ты на смене – клиент не должен ждать ответа дольше нескольких минут.

К счастью, мои рабочие часы совпадают с тем временем, когда Джек в школе. Мне повезло, что я могу себе позволить работать меньше, чем при обычном графике с девяти до пяти. У меня скорее с девяти до двух. Военная пенсия и страховки, которые остались от Тревора, частично перекрывают остальные расходы. Но я стараюсь отложить большую часть этих денег для Джека.

Меня тут же накрывает знакомая волна вины – подступает к горлу, как горькая желчь. Но я проглатываю её. Джек заслуживает всего самого лучшего. Даже если я сама в этом не уверена.

В любом случае, мне нравится работать. Не сказать, что я обожаю свою работу, но мне приятно ощущать, что я вношу вклад в благополучие своего сына.

Может быть, однажды я найду дело, от которого по-настоящему загорюсь.

В моих самых смелых мечтах – я даю уроки вокала и игры на пианино у себя дома, в собственной музыкальной студии. Но я давно научилась не пускать такие мечты в рост. У меня нет для этого квалификации, как бы я ни любила петь. А если честно, то и работа на дому с перепиской и управлением календарями – не такой уж плохой вариант.

В почте и списке задач по-прежнему пусто, поэтому я убиваю время, ковыряясь на планшете – заканчиваю рисовать аватар, над которым работаю уже несколько дней. В программе, через которую Марли связывает нас с клиентами, есть раздел с биографией – немного информации обо мне и место для фотографии. Когда я только начинала, загрузила свежую фотографию и посчитала, что достаточно. Но после того, как мой первый клиент – вычурный CEO с замашками мачо – уже через неделю предложил оплатить мне перелёт в Чикаго и по тысяче долларов за ночь «в качестве эскорта»… я удалила фото и больше его не обновляла.

Марли посоветовала создать мультяшный аватар – чтобы он напоминал меня, но при этом не был слишком личным.

– Ты молодая, Лайла. И красивая, – сказала она. – А большинство твоих клиентов – мужчины вдвое старше. Увы, но чем больше дистанции между ними и твоей личной жизнью, тем легче тебе будет работать.

Не уверена, что согласна насчёт «красивая», но ради Джека я согласна на всё, что сделает мою работу проще – даже если это противоречит моему характеру.

Я, конечно, не художник, но аватар получился довольно милым. Волосы собраны в хвост, такого же тёмно-каштанового цвета, как у меня и у Джека. Лицо без черт, но наклон головы делает её дружелюбной. Приятной. Хотя… немного молодой. Наверное, из-за хвоста?

Меня внезапно осеняет, и я вношу несколько правок: меняю причёску, немного корректирую цвета.

Вот теперь идеально. Седые волосы. Очки. Жемчужное ожерелье и скромный кардиган. Совсем не я. Но и нужно ли, чтобы была я? Эти мужчины никогда меня не увидят. В этом и волшебство удалённой работы. Всё и правда виртуально.

Я только-только успеваю загрузить обновлённый аватар, как звонит телефон, и на экране появляется лицо Марли.

– Привет, Марли.

– Привет! Хорошо, что я тебя застала. У меня для тебя новости. То есть… работа. И довольно крупная.

– Отлично. У меня как раз есть место для третьего клиента.

– На самом деле, это будет эксклюзив. Клиенту подходят твои короткие часы, но они уверены, что у них будет для тебя достаточно заданий и хотят платить за то, чтобы ты работала только с ними.

– То есть, я буду у них одна?

– Да. Я переведу твоих текущих клиентов кому-нибудь другому.

Честно говоря, мне не очень нравится терять нынешних заказчиков. Пока втянулась, пока разобралась, кто что и как предпочитает – и вот только начала чувствовать, что у меня всё под контролем.

– Почему я?

– Причин несколько. Во-первых, за эксклюзивность платят больше, так что это будет приятное прибавление для тебя. Почасовая ставка выше, и, помимо этого, ты получаешь оплату за каждый рабочий день, даже если в какой-то из них заданий не будет вообще. Во-вторых, я знаю этих людей. Ну, типа того. Помнишь, я рассказывала тебе про мою кузину Рози? Она замужем за тем самым знаменитым ютубером.

– Ага. Random I. Ты о ней упоминала.

– Да! Так вот, Random I – на самом деле его зовут Айзек – лучший друг парня, который женился на девушке из семьи, владеющей фермой где-то под Силвер-Криком. Это ведь недалеко от тебя?

– Да, минут двадцать вниз по склону.

– Вот ещё плюс. Почти что местные. Хотя я сомневаюсь, что им когда-то понадобится твое присутствие. Я чётко объяснила, что ты виртуальный помощник, и они это понимают, но им понравилось, что ты живёшь рядом и знаешь окрестности. У них вроде бы много оптовых сделок с местными торговцами, и скоро должен состояться фестиваль...

– Подожди. Ты сказала – ферма? А что за бизнес вообще?

– Ах да, точно. Ферма Стоунбрук и Центр проведения мероприятий. То есть, не просто ферма. Слышала о них?

– Да ты шутишь! Ты сейчас серьёзно про Хоторнов?

– Ты их знаешь? – спрашивает Марли.

– Ну, слышала о них. Здесь все слышали. Это как местные королевские особы. Ты знаешь Флинта Хоторна? Актёра? Это его семья.

– Точно! Рози мне как-то рассказывала об этом.

– Они каждый год проводят этот гигантский осенний фестиваль урожая. Просто громадный. Почти как местная ярмарка. Хотя, кажется, половина людей приходит только в надежде мельком увидеть Флинта.

Я вспоминаю. Последний раз мы с Джеком были на фестивале в Стоунбруке, когда только вернулись домой. С момента смерти Тревора не прошло и месяца, но Джек не улыбался уже слишком много дней. Нам нужно было сделать что-то обычное. Что-то, что принесло бы ему радость. Я бродила по фестивалю с пустотой в груди, а он был в восторге.

– Оливия, кстати, упомянула фестиваль, – говорит Марли. – Они очень отстают с организацией и надеются, что ты сможешь...

– Оливия? Она из Хоторнов?

– Ага. И она как раз замужем за тем самым лучшим другом Айзека. Но главное для тебя – то, что Оливия и её брат управляют фермой вместе. А поскольку она сейчас в декретном, она хочет нанять ему помощника.

Я не могу не заметить: Марли говорит, что Оливия хочет меня нанять. Что наводит на мысль – а как насчёт самого брата? Не факт, что он в восторге от этой идеи.

– Скажи, случайно не Флинт сейчас управляет фермой? Боже, только представь!

Одна мысль о том, что я могу работать на брата Флинта Хоторна, кажется какой-то безумной.