Текст книги "Ботоксные дневники"
Автор книги: Дженис Каплан
Соавторы: Линн Шнернбергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Прошло, наверное, две минуты, потому что удержавшиеся в седлах велосипедисты вновь появляются из-за поворота, и Дэн, схватив Люси за руку, оттаскивает ее с дороги на траву.
– Такое ощущение, что находишься в центре тропического циклона, – говорит она, когда гонщики вновь скрываются из виду.
Отойдя подальше от трассы, Дэн открывает бутылку воды и делает большой глоток.
– Ну и что ты здесь делаешь? – наконец спрашивает он.
– Пришла, чтобы тебя увидеть. Я соскучилась. Ты не отвечаешь на мои звонки, а нам необходимо поговорить.
– Это не самое подходящее место.
– Для этого любое место окажется неподходящим, – говорит Люси, придвигаясь к нему. – Поэтому просто дай мне сказать, потому что это очень важно. Я люблю тебя. Я очень сожалею о том, что случилось. Очень. Я люблю тебя. Мы прожили вместе много счастливых лет, и у нас было много счастливых дней. Мы хорошо знаем друг друга. Любим друг друга. И не можем просто так вот взять и все забыть.
Дэн поднимает покореженный велосипед и бросает его под дерево.
– Любим друг друга? Не исключено. Но насчет того, что знаем, ты сильно ошибаешься. Я, например, этого сказать не могу, потому что совсем не знаю, какая ты.
– Я все та же девушка, на которой ты женился, – тихо говорит Люси.
– Хотелось бы в это верить.
– Эй, посмотри, я кое-что принесла. Думаю, тебе нужно на это взглянуть. – С этими словами Люси открывает сумочку и достает из нее большой конверт. Он немного помят, издает слабый запах духов и запечатан сургучной печатью с инициалами «Л.Ч.».
– Что это? – спрашивает Дэн, беря у Люси конверт и вертя его в руках.
– Это последнее письмо, которое я написала, когда еще была Люси Чэпман. Ночью перед нашей свадьбой. Помнишь? Зельда велела каждому из нас написать письмо и спрятать его. Она сказала, что семейная жизнь не всегда безоблачна и, когда настанут трудные времена, нам понадобится свидетельство того, что мы поклялись быть вместе и в радости, и в горе.
Дэн смотрит на письмо:
– И что же в нем написано?
– Если честно, не знаю. Я помню лишь, как писала его, а что – забыла. Прошлой ночью я не могла заснуть и в четыре утра поднялась на чердак и нашла наши письма в сундуке твоей бабушки. Они лежали в жестяной коробке для печенья, перевязанной розовой лентой.
– Я помню эту коробку, – улыбается Дэн. – И тот единственный раз, когда ты пыталась испечь мне печенье. Но я все равно на тебе женился.
– Желудок у тебя болел всего два дня.
– Но счастье должно было продлиться вечно, – с горечью произносит Дэн.
Люси кивает:
– Именно сейчас эти письма могли бы нам помочь.
Дэн просовывает палец под клапан, несколько секунд возится с печатью и наконец открывает конверт. Достав из него бледно-голубой листок, садится под раскидистым дубом.
– Может, ты сама прочтешь? – предлагает он, передавая письмо Люси.
Люси берет листок и усаживается рядом. Они совсем про меня забыли, и я решаю, что сейчас лучше всего оставить их одних. Я собираюсь вернуться к автомобилю, но путь мне преграждает толпа гонщиков, уже слезших с велосипедов, – вероятно, соревнования закончились, поэтому мне ничего не остается, как встать с другой стороны дерева, под которым сидят Дэн и Люси.
– «Мой дорогой Дэн, – слышу я голос Люси. – Если ты сейчас читаешь это письмо, значит, за что-то на меня рассердился. Я совершила какой-то ужасный поступок, хотя сейчас даже не представляю, что это может быть. Ничего удивительного. Ведь, по твоим словам, ты любишь меня потому, что я не даю тебе расслабиться. Я делаю твою жизнь интересной и непредсказуемой. Ты утверждаешь, что я могу создать тебе проблемы, но никогда не заставлю тебя скучать».
Губы Дэна кривятся в улыбке.
– Это уж точно, скучать с тобой просто некогда.
– «Сейчас, в ночь перед нашей свадьбой, – продолжает Люси, – я совершенно уверена, что хочу прожить вместе с тобой всю свою жизнь. Целую жизнь. И если я сделала что-то не так, пожалуйста, загляни в свое сердце и постарайся меня простить. А я обещаю, что всегда буду стараться простить тебя. Ведь когда любишь, приходится просить прощения. И сейчас я прошу его у тебя».
Повисает долгая тишина. Потом Дэн, откашлявшись, говорит:
– Ты как будто знала, что это обязательно случится.
– Нет, нет! – с отчаянием произносит Люси. – Я не понимаю, как все это произошло, и не хочу оправдываться. Я лишь обещаю, что навсегда избавилась от демонов, владевших моей душой эти несколько месяцев.
– Откуда ты знаешь, что это не случится вновь?
– Потому что не зря говорят: чтобы понять, насколько сильно ты любишь кого-то или что-то, надо это потерять. Но я больше никогда не совершу подобную глупость.
Дэн наклоняется, берет Люси за руку, и они несколько долгих минут сидят молча, глядя друг другу в глаза.
– А где письмо, которое написал я?
– Тоже у меня. – Люси достает из сумочки светло-коричневый конверт с адресом офиса, в котором Дэн работал двадцать лет назад. – Теперь твоя очередь.
Разорвав конверт, Дэн достает из него письмо.
– «Моя прекрасная Люси, – читает он, и голос у него заметно дрожит, – что бы ты ни сделала, я никогда не смогу на тебя сердиться. Поэтому, если ты сейчас читаешь эти строки, в чем-то виноват я, а не ты. С первой минуты нашего знакомства я мечтал о том, что когда-нибудь мы будем вместе, и теперь просто не могу поверить, что это вот-вот произойдет. Моя любовь к тебе вечна, а если я когда-нибудь об этом забуду, просто встряхни меня как следует и напомни, что даже целой вечности слишком мало, когда мы рядом друг с другом. Надеюсь, ты никогда не отдалишься от меня настолько, что не сможешь найти обратную дорогу».
– Ты действительно так думаешь? – спрашивает Люси, шмыгая носом.
– Я думал так двадцать лет назад.
– А сейчас?
Дэн не торопится с ответом. Он крутит обручальное кольцо, которое никогда не снимает с пальца, потом берет жену за руку и говорит;
– С тех пор ничего не изменилось. Никто не может разозлить меня так, как ты, но никто, кроме тебя, не сможет сделать меня счастливым. Я люблю Люси.
– Ты поклялся, что никогда не будешь дразнить меня из-за моего имени и того ТВ-шоу, – напоминает Люси, плача и смеясь одновременно, и бросается Дэну на шею.
– После двадцати лет брака я имею на это право, – счастливо улыбаясь, говорит он, прижимает Люси к себе, и они оба падают на траву.
Все-таки хорошо, что Дэн успел проехать только три круга, иначе у него не осталось бы сил на то, что, как мне кажется, должно сейчас произойти. Что ж, это займет немало времени, и мне, пожалуй, лучше всего купить хот-дог и вернуться домой на поезде.
19
Тамика заболела свинкой.
– Свинкой? – переспрашиваю я, когда ее приемная мать звонит мне, чтобы сообщить о болезни девочки, за три дня до спектакля. – Но в наши дни никто не болеет свинкой.
– А она заболела, – отвечает приемная мать. – Шею раздуло так, словно она проглотила баскетбольный мяч. Или два. И говорить почти не может.
– Вы показали ребенка врачу?
– Хочу отвести ее в клинику сегодня после обеда.
Мне следовало бы пожалеть бедную девочку, у которой температура подскочила до тридцати девяти градусов, но сейчас я могу думать лишь о том, что ее дублерша ни за что не споет «Я танцевать хочу» так же, как спела бы Тамика.
Через несколько минут мне звонит Пегги, помощница Джоша Гордона, и просит оставить для ее шефа не десять, как было запланировано, а одиннадцать мест на благотворительном ужине, который состоится перед спектаклем.
– Не уверена, что ужин вообще состоится, впрочем, как и спектакль, – в отчаянии говорю я. – Наша звезда заболела. У нее свинка. Вот ждем, что скажет доктор. Я вам перезвоню.
– Подождите минутку, – просит Пегги и переводит меня в режим ожидания.
Пока я жду того, кто хочет со мной поговорить, агентство «Блумберг» обрушивает на меня целый водопад информации о биржевых котировках, хотя я надеялась послушать всего лишь популярные мелодии в FM-диапазоне – пусть даже и в исполнении «Ловин спунфул».
Через минуту трубку берет Джош.
– В наши дни никто не болеет свинкой, – уверенно заявляет он.
Научу ли я когда-нибудь этого человека здороваться?
– Привет, Джош. Именно это я и сказала. Но, по-видимому, у Тамики именно свинка. У нее сильно опухли железки.
– Это та самая девочка, которую я видел на репетиции? С хвостиками и потрясающим голосом? Она настоящий талант.
– А сколько она работала, как старалась! Это просто несправедливо.
– Простите, мне пора, – неожиданно произносит Джош и вешает трубку.
– Приятно было с вами пообщаться, – говорю я, слушая короткие гудки. – Спасибо за поддержку.
Положив трубку, я начинаю разрабатывать стратегию. Может, костюмер что-нибудь придумает? Конечно, платье с высоким воротом, скрывающим шею, не совсем подходит для сцены бала, но сейчас не до таких тонкостей. А если Тамика совсем не сможет петь, придется использовать фонограмму. В конце концов, даже Одри Хепберн не сама исполняла свои арии.
Утро я трачу на доделывание бесконечных мелочей, связанных с благотворительным спектаклем. В последний раз вычитываю текст программки. Обсуждаю с Амандой преимущества белых лент, которые будут украшать сумочки с подарками, перед полосатыми. Обмениваюсь с Памелой и Хизер мнениями по поводу списка гостей, который меняется быстрее, чем подружки у Джорджа Клуни.
Наконец я иду на кухню, где мне предстоит решить, что съесть на ленч – тарелку кукурузных хлопьев или сливочный йогурт. В обоих блюдах содержится по сто двадцать калорий, и я никак не могу сделать выбор, но тут опять звонит телефон. Прежде чем снять трубку, я минуту стою в раздумье: интересно, удастся ли мне влезть во взятое напрокат платье от Шанель, если слопать и хлопья, и йогурт?
– Тамика уже выздоровела, – слышу я голос Джоша.
– Всего за два часа? Может, вам стоит попытаться стать главным хирургом Америки?
– Вряд ли я пройду слушания, – смеется Джош. – К тому же это не я вылечил Тамику. Я всего лишь попросил своего педиатра осмотреть ее.
– Неужели доктор из Манхэттена согласился к ней зайти? Как вам удалось его уговорить?
– Не спрашивайте. Придется отдать ему следующую партию в гольф. Но это действительно отличный специалист. Он возглавляет новую детскую больницу. Оказалось, у Тамики не было никакой свинки. Доктор сделал вывод, что это просто очень сильная аллергическая реакция, и сделал ей укол бенадрила.
Джош заставил директора больницы отправиться в дом на пересечении Сто пятьдесят восьмой улицы и Сент-Николас-авеню? Похоже, ему придется заплатить за это чем-то посущественнее, чем проигранная партия в гольф.
– У меня нет слов. Даже не знаю, как вас благодарить. Это шоу так много значит для наших детей. И особенно для таких, как Тамика.
– Не стоит благодарности, – говорит Джош, явно смущенный моими горячими излияниями. – А с остальным все в порядке?
– Да. Кстати, я внесла изменение в вашу заявку.
– Пегги сказала, что на ужине нас будет одиннадцать. – Немного помолчав, Джош добавляет: – А ведь я еще не спросил, где будете сидеть вы. Может, присоединитесь к нам? Тогда получится ровно дюжина.
– Я не буду сидеть, – глупо отвечаю я, вдруг растерявшись. – То есть я, конечно, не хочу сказать, что буду стоять. Просто у меня вряд ли окажется свободное время перед шоу. Нужно будет помочь детям надеть костюмы, причесаться, проследить за освещением… – Тут я наконец останавливаюсь. Не хватает еще начать пересказывать ему диалоги из спектакля. Хотя, если он попросит, я легко смогу это сделать. Поскольку дети репетировали их при мне не менее тысячи раз, я прекрасно запомнила текст – причем без помощи экстракта гингко.
– Тогда вам тем более не помешает хороший ужин, – настаивает Джош.
– Хорошо. – Я делаю глубокий вдох и считаю до трех. Нет, до пяти. – С удовольствием поужинаю вместе с вами. Спасибо, – просто говорю я.
Повесив трубку, я замечаю, что испачкала йогуртом джинсы. Черт, благотворительный обед состоится в пятницу, значит, у меня остается всего три дня, чтобы научиться прилично вести себя за столом.
Следующим, у кого возникли проблемы с билетом на благотворительный ужин, оказывается Дэн. Он приходит ко мне с чеком и извинениями.
– Прости, не успел отправить это по почте, – говорит он, протягивая мне конверт. – Люси сказала, что купила только один билет, а теперь нам нужно два.
– Такую проблему я улажу с огромной радостью, – заверяю я, принимая у него чек. – Но тебе достаточно было позвонить. Я знаю, что на тебя всегда можно положиться в финансовых вопросах.
– Но не в других? Уверен, что именно так ты сейчас думаешь. – Дэн входит в дом и закрывает за собой дверь. Встав передо мной и широко разведя руки в стороны, он продолжает: – Ты видишь перед собой самого жалкого обитателя Пайн-Хиллз. Прости меня. Я не должен был говорить то, что сказал тебе в тот вечер.
– Забудь об этом, – говорю я, не желая развивать тему. – Все закончилось так, как и должно было. И я очень рада за вас с Люси.
– Я тоже рад. Ты была права. Так приятно вновь оказаться дома, вместе со своей семьей.
– Еще бы, – соглашаюсь я.
Дэн выглядит вполне счастливым. А как же иначе? Он снова с женщиной, которую любит и которая любит его. А секс после разлуки, наверное, погорячее, чем август в Дубае. Хотя откуда мне знать? Я ведь никогда там не была и вряд ли теперь побываю.
– Прости, что мы втянули тебя во все это. Наверное, тебе было нелегко – ведь ты хотела поддержать каждого из нас. И знай, что мы оба очень в тебе нуждались.
– Чек можете прислать по почте, – шучу я. – Хотя, если серьезно, думаю, что вы прекрасно справились бы и без меня.
Дэн молчит и неловко переминается с ноги на ногу.
– Джесс, я хотел бы еще кое-что сказать тебе по поводу того вечера…
– Послушай, почему бы нам не сделать вид, что ничего вообще не произошло? – спрашиваю я, направляясь на кухню и надеясь положить конец неприятному разговору.
– Невозможно, – отвечает Дэн, идя за мной. – Ведь это произошло. И я не собираюсь отказываться от своих слов.
– Ничего страшного, можешь отказаться. Ты не можешь отвечать за то, что тогда говорил.
– Ты так думаешь? Согласен, я был немного не в себе. Чертовски зол на Люси, обижен, не знал, что делать дальше. Но я говорил то, что думал. Ты замечательная женщина и хороший друг. И я не хотел бы потерять твою дружбу из-за дурацкой ошибки.
– He бойся, ты ее не потеряешь. Я не собираюсь переезжать. – Внимательно посмотрев на Дэна, я наконец решаюсь задать ему вопрос, который не дает мне покоя: – Кстати, а что ты называешь дурацкой ошибкой? То, что поцеловал меня?
Секунду Дэн смотрит на меня испуганно, потом улыбается:
– Нет, целовать тебя было приятно. Ошибкой было то, что я целовался с лучшей подругой своей жены.
– Ну и хитрец, – усмехаюсь я.
– Как бы то ни было, хорошо, что ты меня отвергла, – смеется Дэн. – Я бы все равно проиграл. Слишком велика конкуренция.
– Да уж, я стала чертовски популярна. В настоящее время на мою благосклонность претендуют приятель – гей и одиннадцатилетняя девочка. Да, и еще бывший муж, который не прочь хорошо провести время, если поблизости не окажется его новой любовницы.
– А как же богатый бизнесмен с Парк-авеню и одновременно один из самых щедрых филантропов в Нью-Йорке?
– О ком это ты?
– Неужели не знаешь?
– Не имею не малейшего понятия. Неужели в меня влюбился Дональд Трамп? Ну, он-то меня вряд ли заинтересует. Барри Дилер? А вот его вряд ли заинтересую я. Рокфеллер? Но который из них? К тому же сейчас у них не так уж много денег.
Дэн снова смеется.
– Ну, этот парень, конечно, не так богат, как они. Зато он очень симпатичный.
– Тогда это вряд ли Джордж Стейнбреннер.
– Перестань, Джесс, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Этого человека зовут Джош Гордон.
Я начинаю хохотать, но Дэн стоит на своем:
– На прошлой неделе у нас с ним была деловая встреча, и он несколько раз заговаривал о тебе. Спросил, в каких мы с тобой отношениях, и я сказал, что мы просто друзья. Джош явно хотел убедиться, что между нами ничего нет. Ведь он видел нас на вечеринке. Настоящий джентльмен.
– Он просто хотел поддержать разговор.
– Нет, он проверял, можно ли начать за тобой ухаживать.
– Ты заблуждаешься. Мы с Джошем встречались пару раз, чтобы обсудить вопросы, связанные с благотворительным спектаклем. Нас связывает только это.
– Он сказал, что ты отлично выполнила свою работу.
– Рада, что он это заметил. Мне казалось, он не может думать ни о ком, кроме своей шикарной подружки и надоедливой бывшей жены. Как бы то ни было, но интерес, который он ко мне испытывает, чисто профессиональный.
– Жаль, вы были бы неплохой парой, – пожимает плечами Дэн. – А может, и нет. Никогда не знаешь, с кем тебе будет хорошо.
Тогда я меняю тактику и говорю, что, быть может, Джош и правда мною заинтересовался, но, к сожалению, мне уже удалось убедить Дэна в обратном. Вот в этом-то и заключается главный недостаток мужчин. Они никак не могут понять, когда с нами нужно спорить, а когда соглашаться. А ведь все до смешного просто. Если женщина говорит: «В этом платье я кажусь слишком толстой», – следует ответить: «Ну что ты, дорогая, наоборот». А когда дама утверждает, что ей необходимо сделать подтяжку лица, мужчина должен воскликнуть: «Ни за что! Ты восхитительно выглядишь и так!» Поэтому, когда я сказала, что Джош просто не может мной заинтересоваться, Дэн должен был категорически с этим не согласиться. Если бы сейчас я разговаривала не с ним, а с Люси, мы бы обсудили все мельчайшие нюансы того, что сказал мне Джош, как сказал, почему и когда. А также что он имел, что мог иметь и что должен был иметь в виду. Правда, к концу разговора мы бы настолько устали, что сам предмет обсуждения потерял бы для нас всякий интерес.
Но Дэн берет с подноса шоколадное печенье и идет к дверям.
– Не расстраивайся, Джесс. Не Джош, так другой. Кто-нибудь обязательно найдется, кто-нибудь потрясающий! – С этими словами он обнимает меня и сочувственно похлопывает по спине.
– Конечно, – говорю я сквозь зубы, стараясь не выдать внезапно охватившего меня раздражения.
Дэн быстро целует меня в щеку и добавляет:
– Спасибо за печенье. Люси обещала приготовить мне сегодня ужин. Не знаю, что из этого получится.
– Но ведь Джош пригласил меня за свой стол, – бормочу я себе под нос, закрывая за Дэном дверь. Еще несколько минут назад перспектива совместного ужина казалась мне такой заманчивой, но теперь я вдруг понимаю, что вполне могу оказаться за столом рядом с этой Снежной королевой, Мариссой.
В пятницу вечером, за два часа до начала благотворительного ужина, Люси порхает по номеру, выделенному администрацией отеля «Сент-Реджис» для членов попечительского совета. Но пока я единственная из них, кто здесь находится, – вероятно, потому, что только у меня нет роскошной квартиры на Парк-авеню, где можно было бы спокойно переодеться. Я просто не представляю, как бы поехала во взятом напрокат платье стоимостью десять тысяч долларов в поезде. Наверное, пришлось бы занять два места, а цены на билеты и так подскочили.
– Отличное место, – говорит Люси, открывая маленькую баночку с кремом от «Булгари» и намазывая ароматную густую массу на запястье. – Просто здорово, что отель предоставил вам бесплатный номер.
– Да, если не считать, что мы оплатили аренду танцевального зала и обед на четыреста персон, – отвечаю я, глядя в зеркала и накладывая на ресницы второй слой туши, прежде чем надеть платье. – Он, случайно, не понадобится вам с Дэном сегодня ночью?
– Нет, – со счастливой улыбкой отвечает Люси. – Мы прекрасно обходимся собственной спальней.
– Значит, разлука разожгла угасшие чувства?
– Точно. У нас с Дэном новый медовый месяц. Мы словно опять влюбились друг в друга. И я наконец-то поняла, что он – мужчина моей мечты. Кстати, во второй раз любовь кажется еще прекрасней.
Я закатываю глаза. Интересно, почему любовь заставляет людей говорить банальности?
– Я, конечно, понимаю, что, когда любишь, не можешь говорить ни о чем, кроме своих чувств, но больше не могу выносить этот сладкий сироп. Ты стала сентиментальнее, чем тетя Джемина.
Тут дверь открывается, и в номер врываются Аманда Бизли-Смит и Памела Бэрон, облаченные в длинные облегающие платья и увешанные драгоценностями, которые вызвали бы зависть у самой Элизабет Тейлор. Аманда шлет мне три воздушных поцелуя и кивает Люси, которую я им представляю. Окинув мою подругу внимательным взглядом и оценив ее украшенное стеклярусом платье от Армани, бог знает сколько стоящие висячие серьги и несравнимый ни с чем апломб, они тут же признают в ней свою.
– В следующем году вы обязательно должны стать членом нашего совета, – заявляет Аманда.
– Хорошо, как-нибудь пообедаем вместе. – Люси ограничивается принятым в Голливуде стандартным ответом.
Через минуту в комнату входит высокий худой мужчина, в каждой руке он несет по огромному чемодану. На нем широкополая шляпа, ковбойские гетры и башмаки от Тони Мартина – не слишком подходящие для участников родео, но производящие сильное впечатление в Нью-Йорке.
– Это мой любимый стилист, его зовут Небраска, – гордо произносит Аманда, бросаясь к нему. – Я уговорила его тоже внести свой вклад – собственным талантом. Он будет помогать тем, кто придет в номер, чтобы привести себя в порядок.
– Рада знакомству, – вежливо говорю я.
Небраска проходит в одну из ванных комнат и начинает превращать ее в мини-салон, доставая из своих чемоданов гели, муссы, средства для укладки волос, кремы, блеск для губ и помаду.
– Я захватил с собой лишь самое необходимое, – извиняющимся тоном поясняет он. – Но, думаю, этого хватит.
Я оглядываю его коллекцию и осторожно спрашиваю:
– Может, немного подкрасить губы? Сегодняшний вечер имеет для меня большое значение. Я готовилась к нему несколько недель и сейчас очень волнуюсь. Конечно, не из-за своей внешности, а из-за того, как все пройдет. Хочется, чтобы спонсоры остались довольны, дети хорошо выступили. Ну, вы понимаете, о чем я говорю.
– Волноваться из-за своей внешности нужно всегда. Но только не тогда, когда я рядом, – заявляет Небраска и, подойдя ко мне сзади, выливает на мою голову жидкость из какой-то бутылочки. Все происходит очень быстро, и я понимаю, что он сделал, только когда холодные капли скатываются мне за воротник. Видимо, он не заметил моей прически, на которую я потратила дома целых двадцать минут. Или, наоборот, заметил.
В номере тем временем собираются остальные члены совета – Ребекка Гейтс, Хизер Леманн и Эллисон фон Уильямс. На каждой из них потрясающее вечернее платье от известного дизайнера самого модного в этом сезоне цвета. Девушки утверждают, что это цвет бисквита, но, как его ни назови, бежевый остается бежевым, а такой колер, как известно, хорошо смотрится только на стенах.
– Внизу творится что-то невероятное, – возбужденно рассказывает Ребекка. – Оркестр почти готов, музыка звучит просто потрясающе. Гости уже прибывают. Кстати, Аманда, ты оказалась права, не захотев украсить зал цветами. У нас серьезное благотворительное мероприятие, и фотографии бедных кварталов в рамках от «Тиффани» смотрятся гораздо трогательнее.
– А также создают соответствующее настроение, – добавляю я.
Ребекка, похоже, только сейчас меня замечает.
– Тебе лучше поторопиться, – насмешливо говорит она. – У тебя волосы мокрые, да к тому же ты не одета.
– Разве? – удивляется Эллисон, подходя поближе, чтобы как следует рассмотреть халат, который я взяла в номере. – Разве это не Ив Сен-Лоран? Выглядит довольно стильно.
Я потуже затягиваю пояс. Почему бы и нет? Высокая мода год от года становится все более причудливой. Но как бы то ни было, мне определенно не хватило бы смелости отправиться на ужин в банном прикиде. Разве только если бы ужин проходил в доме Хью Хефнера[80]80
Хью Хефнер (р. 1926) – издатель, основатель журнала «Плейбой».
[Закрыть].
– Все будет готово через пару минут, – заверяет Небраска, доставая фен из футляра, который крепится у него на ремне, и размахивая им в воздухе в манере Клинта Иствуда.
Он включает прибор мощностью 2400 ватт в сеть, и свет тут же гаснет. Фен не работает. Жужжание кондиционера тоже смолкает.
– Че-е-ерт!!! – ревет Небраска.
– Должно быть, выбило пробки, – предполагает Памела, оглядывая комнату, словно надеясь увидеть распределительный щит в непосредственной близости от мини-бара.
Неожиданно раздается сигнал тревоги, и в холле поднимается шум – слышатся стук дверей, испуганные крики. Через минуту начинают выть сирены на улице – прямо под нашими окнами.
Небраска смотрит на мое отражение в зеркале, потом бросает быстрый взгляд на фен, который все еще держит в руке.
– А он, оказывается, даже более мощный, чем я думал, – с удивлением говорит стилист, и в его голосе звучит гордость.
– Не думаю, что причиной всего этого стало приспособление для сушки волос, – заявляет Люси, бросаясь к телевизору. Однако тот не включается, и Люси ударяет по нему кулаком, словно надеясь силой выбить новости из упрямо молчащего ящика.
– Наверное, произошел обрыв линии электропередачи, – важно произносит Хизер. – Такое постоянно случается во время урагана в нашем доме на Барбадосе.
Я выглядываю из окна, рассчитывая увидеть признаки урагана или сильного ливня. Или хотя бы тумана. Но город залит ослепительным солнечным светом, а в воздухе не чувствуется ни малейшего намека даже на слабый ветерок.
– Может, это не ураган, а пожар? – высказывает предположение Люси. – Лучше нам поскорее отсюда убраться.
– Я не могу идти, – сопротивляюсь я, – у меня мокрая голова.
– Она скоро высохнет, – отметает мои возражения Аманда. – Небраска, сделай с ней что-нибудь. Нам нужно идти.
Небраска, осознав нависшую над нами опасность, хватает первый попавшийся под руку тюбик, выдавливает противную липкую массу мне на голову и быстро размазывает по волосам.
– Готово. Вы будете выглядеть сногсшибательно, – обещает он, оставляя меня и бросаясь к двери.
– Что это такое? – спрашиваю я, поднимаясь со стула.
– Средство для укладки волос.
Сигнал тревоги в нашей гостиной теперь звучит по-другому, и Небраска боязливо оглядывается.
– Они все совершенно одинаковые! – кричит он.
Видимо, страх заставляет его сказать правду, но признается ли он в этом, когда опасность минует и все придет в норму?
Мы бежим по холлу – Люси, ковбой, пять светских дам в платьях с открытыми плечами и я, с мокрыми волосами, намазанными неизвестным средством, и в халате, который так и не успела сменить на вечернее платье. Лифты, конечно же, не работают, и у пожарной лестницы Аманда, Памела, Ребекка, Хизер и Люси задирают подолы своих облегающих платьев, сбрасывают туфли на высоких каблуках и босиком несутся вниз по ступенькам. Толпа впереди нас совершает спуск, не поддаваясь панике – никаких истерических воплей, лишь твердая решимость как можно скорее оказаться внизу.
– На каком мы этаже? – вдруг спрашивает Эллисон.
– На верхнем. Мне удалось уговорить их выделить нам пентхаус, – отвечает Аманда, очевидно, рассчитывая услышать слова похвалы, и, не дождавшись их, добавляет: – Тогда это показалось мне неплохой идеей.
– Я не могу идти! – стонет Эллисон. – Я не помещаюсь на лестнице! У моего платья слишком широкая юбка!
Это что-то новое, но Эллисон оказывается права: необъятный подол платья с пришитым внизу обручем делает ее талию похожей на осиную, но он так широк, что под ним могла бы укрыться вся армия конфедератов вместе с генералом Ли.
– Давайте пошевеливайтесь – рявкает пытающийся протиснуться мимо нас мужчина.
Воспитанная Эллисон прижимается к стене, давая ему дорогу, но чуть не сбивает с ног идущего впереди человека, и тот кричит от страха. Тогда Эллисон начинает мять накрахмаленную ткань, пытаясь придать юбке более компактную форму, но из этого ничего не выходит. Черт бы побрал эти роскошные платья!
– Шевелись! – не унимается мужчина сзади.
– Пошел к черту! – кричит в ответ Эллисон, теряя самообладание.
– Не понимаю, как тебя угораздило купить этот дурацкий свадебный торт, – подливает масла в огонь Хизер.
Эллисон розовеет от волнения, но перед лицом кризиса готова пойти на крайние меры и настоящее самопожертвование. С такой же легкостью, с какой другие сбросили туфли, она срывает с себя юбку – и остается в узеньком платьице. Да, эти девушки готовы ко всему.
– Нижняя юбка определенно красивее верхней, – одобрительно замечает Хизер.
Эллисон смотрит на то, что еще несколько секунд назад было частью ее платья, а теперь совершенно самостоятельно стоит на лестнице, и спрашивает:
– И что же мне с ней делать?
– Оставь ее здесь, – советует Хизер. – А страховой компании скажешь, что потеряла.
Они вновь бросаются вниз по ступенькам, и посреди всей этой суматохи я вдруг слышу звонок своего мобильного и достаю его из кармана.
– Где вы? – раздается из трубки встревоженный голос.
– На пожарной лестнице, – отвечаю я Джошу, потому что звонит именно он.
– А я в танцевальном зале. Здесь кромешная тьма, – говорит он. – Спускайтесь сюда.
– Пытаюсь это сделать, – отвечаю я, пропуская вперед несущегося мимо меня парня. – А то на лестнице как-то страшно.
Очевидно, Джош улавливает дрожь в моем голосе.
– Эй, успокойтесь. Все будет хорошо. Я уже послал за свечами. А во время спектакля можно будет использовать карманные фонарики. Во всяком случае, они дешевле, чем этот чертов розовый гель.
Я пытаюсь засмеяться, но мне это не удается.
– Вам известно, что случилось?
– Сгорел трансформатор, и энергосистема вышла из строя. Электричества нет в десяти кварталах. Но «Кон эд» уже этим занимается.
Я с облегчением вздыхаю. Слава Богу, что не произошло более серьезного несчастья!
– Если этим занимается «Кон эд», раньше следующей недели электричества ждать не стоит.
– Думаю, ко вторнику они управятся. Но вы не волнуйтесь. Я очень рад, что с вами все в порядке.
Передав новость об аварии на электростанции, я явственно слышу прокатившийся по лестнице вздох облегчения. Сгоревший трансформатор – вещь, конечно, неприятная, но совсем не опасная, поэтому можно больше не бояться за свою жизнь. Через двадцать минут, когда мы оказываемся на первом этаже, окружающие меня женщины поправляют платья, вновь надевают шикарные туфли и приглаживают блестящие волосы. Поскольку мои туфли и платье остались в пентхаусе, я ограничиваюсь тем, что провожу рукой по уже почти сухим прядям.
Мы входим в танцевальный зал, и взволнованные мужья бросаются к своим супругам, чтобы обнять их и успокоить. Муж Аманды Элден – красивый молодой человек, без сомнения, преданный своей жене и совершенно не собирающийся сбегать от нее с няней. А вот супруг Хизер, по-моему, вполне на это способен. Дэн целует Люси, не в силах от нее оторваться – теперь они и часа не могут провести друг без друга, – потом наконец замечает меня и спрашивает, как я себя чувствую.
