Текст книги "Ботоксные дневники"
Автор книги: Дженис Каплан
Соавторы: Линн Шнернбергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
А «нужно», судя по этому разговору, затянется еще очень надолго. Бедняга Джошуа. Сначала счета Винсента, а теперь еще и бывшей жены.
– Миа, если твой психотерапевт больше не хочет иметь с тобой дела, то это не из-за того, что ему не заплатили, – резко говорит он. – Причина, очевидно, в чем-то другом.
И я догадываюсь в чем. Я не знакома с Миа, но хорошо знаю психотерапевтов. Вероятно, она слишком много жалуется. Или попросту не представляет интереса для своего доктора. Сегодня уже недостаточно просто зайти в кабинет к врачу и начать перечислять свои неприятности. В Нью-Йорке между самыми несчастными в мире людьми существует острая конкуренция. Вам надоел муж? Вас перестал удовлетворять Фредерик Феккаи[77]77
Известный американский стилист, работающий только со звездами.
[Закрыть]? Вас терзают воспоминания о прошлых неудачах? He смешите. Все это уже было. Вам необходимо копать глубже и постоянно представлять новый материал. Оставаться интересным своему психотерапевту труднее, чем выступать в «Комеди клаб».
– Миа, у меня полно работы, – произносит Джош бесстрастным голосом. Очевидно, ему часто приходится отвечать на подобные звонки. – Ты знаешь, я всегда готов тебе помочь, если в этом действительно есть необходимость. Но не забывай, что мы разведены. Поэтому ты не должна звонить мне по таким пустякам.
Он кладет трубку и растерянно просматривает сообщения на своем мобильном телефоне. Потом поднимает глаза и с явным удивлением видит, что я все еще здесь.
– Вам что-то нужно? – машинально спрашивает он.
Конечно. Кое от чего я бы не отказалась. Например, от мужа, от дома в Монтауке. Хорошо бы еще внести изменения в списки лекарств, отпускаемых по рецепту, и получить в подарок DVD с записью первых двенадцати серий «Клана Сопрано». Но на худой конец я могла бы удовлетвориться и половиной этого.
– Нет, спасибо, ничего, – отвечаю я.
– Прекрасно, значит, договорились. Продолжайте заниматься постановкой. И поговорите с Винсентом насчет сокращения расходов. Возьмите это под свой контроль.
Я колеблюсь, думая, не стоит ли напомнить ему об обещании лично уладить данный вопрос с Винсентом, но в конце концов прихожу к выводу, что сейчас для этого не самое удачное время. Миа все испортила.
– Позвоните, если вдруг возникнут проблемы, – небрежно бросает он мне на прощание. – Я привык выслушивать от женщин любые, даже самые нелепые просьбы.
Могу поклясться, что в данный момент он испытывает к нашей сестре не самые нежные чувства.
* * *
– Возможно, Джош Гордон лучше бы к тебе отнесся, если бы ты сделала подтяжку, – предполагает Люси через час, когда мы сидим в приемной доктора Глории Роджет – нового члена ее команды сохранения красоты.
Подруга заглядывает в огромное, занимающее всю стену приемной, зеркало в форме ромашки и немедленно делает Лицо. Этим регулярно занимаются все женщины после сорока, хотя чаще, конечно, в собственных домах, укрывшись от чужих глаз. Указательными пальцами Люси подтягивает кожу на скулах, а ладони прижимает к щекам, которые кажутся ей недостаточно упругими.
– Ну как? – Она поворачивается ко мне, демонстрируя натянутое лицо. – Разве так не лучше?
– Ты и без этого хорошо выглядишь.
– А хочу выглядеть безупречно. Теперь ты попробуй.
Я повторяю ее движения и тоже разглядываю Лицо – уже свое – в зеркале. Это более упругое, более гладкое «я» нравится мне больше, но я не готова ради него ложиться под нож. Может, просто купить по дороге домой скотч? Во всяком случае, Джош Гордон уж точно ничего не заметит. Мое лицо может стать упругим, как матрас на походной кровати новобранца, но это нисколько не изменит его мнения о женщинах.
– И тем не менее мы пришли сюда с другой целью, – напоминаю я Люси, убирая руку и позволяя лицу – в буквальном смысле слова – упасть на место.
– Я помню. Что ж, займемся этим в следующий раз. А сегодня – бюст, – говорит подруга, продолжая смотреться в зеркало. Она отнимает руки от лица и, подставив ладони под груди, приподнимает их. – Такая грудь изменит всю мою жизнь, – мечтательно произносит Люси. – Тебе этого не понять. Ты везучая, тебе никогда не понадобятся имплантаты.
– Тебе они тоже не нужны. Просто сейчас ты во всем видишь недостатки.
– Может быть. Но это не значит, что у меня нет поводов переживать из-за моей груди. Да и кто из-за нее не переживает? Сначала все детство ждешь, когда она появится. Потом оказывается, что она совсем не такая, какую тебе хотелось бы. Или слишком большая, или совсем маленькая, чересчур круглая или абсолютно плоская. Ты злишься, если мужчины на нее смотрят, и злишься еще больше, если не смотрят.
– Знаю. Все мы одинаковые. Взгляни на это, – говорю я, подложив руки под собственные, чуть более полные, чем у Люси, груди и приподнимая их на несколько дюймов. – Это я в 1989 году. А это, – я убираю руки, и мои груди занимают прежнее положение в чашечках бюстгальтера, – сегодня.
– Перестань, Джесс, ты классно выглядишь.
– Это все благодаря моему новому восемнадцатичасовому бюстгальтеру. Похоже, ему осталось часов шесть, не больше. Что я буду делать потом, ума не приложу.
– По крайней мере тебе не нужно беспокоиться о протечках, – продолжает Люси, играя с чашечками собственного лифчика. – Говорят, что водяные имплантаты выглядят более естественно. Но я очень боюсь.
– Во всяком случае, маленькая грудь никогда не обвиснет, – парирую я, поворачиваясь из стороны в сторону, целиком поглощенная созерцанием в зеркале собственного бюста.
– Удивительно, что мы с тобой вообще стали подругами, – заявляет Люси. – В старших классах я таких, как ты, просто ненавидела. Отрастят огромные сиськи и делают вид, что это такая обуза!
– Хорошо, ничья. – Мне не хочется рассказывать Люси, как я смущалась много лет назад, когда у меня первой из одноклассниц появилась грудь. Все мои подруги тогда еще носили корректирующие лифчики – хотя я никогда не могла понять, что они корректировали. Я же целый год проходила сутулясь – только бы мальчишки на меня не глазели. Однако подобные признания не встретят у Люси сочувствия. Хотя я до сих пор не понимаю, почему она придает этой проблеме такое большое значение. – Люси, ты выглядишь потрясающе. Ты удивительно пропорциональна. Скажи, чем плох размер 34В?
– В Голливуде – всем, – отвечает она. – Я там единственная, кто довольствуется тем, чем его наделила природа. Калифорния – край изобилия. Люди там говорят о грейпфрутах и дынях, не имея в виду фрукты. А Хантер вообще предпочитает арбузы. Я постоянно замечаю, как он посматривает на женщин с пышной грудью.
– Значит, ты затеяла все это из-за Хантера? – Я не могу поверить, что она решила связать свое будущее с этим человеком. И что такое решение требует хирургического вмешательства. Только не он. Значит, она простила ему скромный подарок ко дню рождения? А также скромный пенис?
– Нет, конечно, – возмущенно произносит Люси. – Я делаю это совсем не ради Хантера.
– Ради Дэна?
– Ему очень нравится моя грудь.
– Тогда ради кого?
– Джесс, я никогда бы не сделала это ради мужчины. За кого ты меня принимаешь?
– За обычную женщину, такую, как все мы. Не уверенную в себе. Скажи мне правду. Разве ты не думаешь, что у новой подружки Жака грудь лучше, чем у меня? Разве не поэтому он предпочел ее?
– Никому не известно, почему мы выбираем одних, а не других, – вздыхает Люси.
Я откидываюсь на спинку кресла и заявляю:
– Я не позволю тебе сделать глупость.
– Вот и хорошо, – соглашается Люси, когда сестра наконец приглашает нас пройти в кабинет доктора Роджет. – Тогда тебе придется задать все те вопросы, о которых я всегда забываю.
Люси отдает сестре все необходимые документы, включая историю болезни и медицинскую страховку. Последняя, конечно, не предусматривает оплату подобных операций, но мне кажется, что данный случай вполне можно было бы отнести к разряду психических заболеваний.
Затем в кабинет входит процессия ассистенток. У каждой – шикарный упругий бюст, и я не уверена, чьих это рук дело – Бога или доктора Роджет. Однако, поскольку самой старшей из девушек вряд ли больше двадцати пяти, я все же делаю ставку на Господа. Хотя Люси, вероятно, назвала бы меня наивной.
Наконец появляется и сама мисс Роджет – высокая пышная блондинка с короткими, как у эльфа, волосами и – здесь я уже не сомневаюсь – накачанными коллагеном губами. Висящий на стене диплом свидетельствует о том, что она окончила медицинский факультет Гарвардского университета, но я не удивилась бы, увидев в ее резюме запись о том, что она снималась для «Плейбоя».
Доктор Роджет вполне готова провести презентацию, но сначала ей нужно узнать, о чем, собственно, говорить. Она внимательно смотрит на грудную клетку Люси, потом заглядываете записи, переданные сестрой.
– Итак, вы хотите сделать пластику груди, – наконец произносит она. – Увеличить или уменьшить?
На мой взгляд, если вас спрашивают, с какой стороны красить дом – снаружи или изнутри, из этого следует, что данное строение вообще не нуждается в ремонте. Но Люси не замечает таких очевидных вещей.
– Увеличить, – отвечает она.
– Правильный выбор, – поддерживает ее доктор Роджет.
И после этого лучший специалист Нью-Йорка по женской груди начинает читать пространную лекцию, в которой говорит о размере и форме, сравнивает силикон с салином, упоминает о возможных повреждениях нервных волокон и потере чувствительности сосков. Я уверена, что это разновидность пыток, запрещенных Женевской конвенцией, но Люси внимательно слушает и даже не бледнеет. Ради красоты она готова на все. Как говорится, хочешь быть красивой – трудись. Эти слова можно вытатуировать у Люси на заднице, которая, боюсь, станет следующим объектом корректировки.
– И еще один важный вопрос, – заявляет доктор Роджет, польщенная вниманием непрестанно кивающей Люси. – Какого уровня упругости вы хотите добиться?
– А сколько их бывает? – спрашивает та, продолжая строчить в блокноте и стараясь не пропустить ни одного слова докторши.
– Много. – Доктор Роджет подводит нас к компьютеру и нажимает несколько клавиш. На экране появляется трехмерное изображение торса Люси, сосканированного с фотографии, которую она заранее вручила медсестре. Несколько раз щелкнув по клавишам, доктор увеличивает грудь Люси, превращая мою подругу из симпатичного продюсера в настоящую секс-бомбу. Пара нажатий – и перед нами на экране не Люси, а Грудастая Бетти. Еще немного, и ее бюст просто лопнет. – Потрясающее оборудование, правда? – с гордостью произносит докторша, и я не знаю, что она имеет в виду – компьютер или будущие перси Люси. – Как бы то ни было, размер – ваш выбор. Какой вы хотите? – спрашивает она равнодушно, словно помогая клиентке подобрать новую тушь для ресниц.
Люси минуту размышляет, потом дает неожиданно консервативный ответ.
– Я хочу увеличить бюст на один размер.
На моей памяти это первый случай, когда подруга выбирает золотую середину.
– Хорошо, – говорит доктор Роджет и достает из шкафа альбом с фотографиями. – А теперь взгляните на несколько снимков, сделанных до и после операции. Думаю, вы будете потрясены разницей. Некоторые результаты действительно впечатляют.
Мы с Люси переворачиваем страницы, охая и ахая, словно это свадебный альбом Дженнифер Лопес. Но, если честно, ни одна из женщин на снимках не кажется мне преобразившейся – просто на фотках «до» не очень выигрышное освещение, а на тех, что «после», нижнее белье гораздо красивее. Но Люси видит во всем этом волшебство, а не мастерство фотографа.
– Да, это действительно потрясающе, – бормочет она, не отрывая глаз от фотографий. – Именно это я себе и представляла.
Она уже готова поставить свою подпись под договором, и доктор Роджет, почуяв удачное завершение сделки, открывает календарь.
– Вам повезло, – говорит она. – Одна пациентка как раз отказалась от операции. Вас устроит, если я запишу вас на девять утра этого же числа – через четыре месяца?
– Этот день у Люси уже занят. Она записана к парикмахеру, а потом еще ей нужно будет подправить форму бровей.
Люси злобно сверкает на меня глазами, но я не собираюсь отступать. Настала моя очередь, и я задаю вопросы – очень быстро, один за другим. Послеоперационные боли? Да, и довольно сильные. Шрамы? Возможны. Асимметрия? Не исключена – груди могут получиться разного размера. Доктору Роджет совсем не нравится, что ее допрашивают, как свидетеля в сериале «Закон и порядок», но я не обращаю на это никакого внимания, потому что, взглянув на Люси, замечаю, что она вроде бы начинает приходить в себя.
– А как насчет мягкости? – задаю я очередной вопрос. – Я слышала, имплантаты бывают неестественно твердыми на ощупь.
– Вам не о чем волноваться. Конечно, такое иногда случается. Но даже не думайте об этом, – отвечает доктор Роджет, не воспринимая всерьез мою тревогу.
– Не понимаю, как можно проделывать подобные вещи с собственным телом, если не знаешь, что из всего этого выйдет, – говорю я, качая головой. – Даже прежде чем купить персик, я его щупаю.
– Ну что ж, пощупайте, если хотите, – предлагает мне доктор Роджет, одним быстрым движением срывая с себя кофточку-стрейч с V-образным вырезом и кружевной бюстгальтер «Ла Перла». Ее груди, освобожденные от лифчика, угрожающе торчат перед самым моим носом. Bay! Да она просто ходячая реклама собственного искусства! Хотя минутку. Не могла же она сама сделать себе операцию. Если бы у Люси было побольше ума, она бы поинтересовалась, как зовут этого хирурга.
Что ж, если доктор Роджет предлагает мне пощупать ее бюст, я так и сделаю. Я не настолько застенчива, чтобы отказываться. И потом, это нужно для науки. Я тянусь через стол и хватаю докторшу за грудь. Сначала легонько, потом сильнее.
– Люси, иди, потрогай! – предлагаю я подруге.
Однако та наконец-то бледнеет и не двигайся с места, словно приклеившись к стулу.
– Хотела бы отметить, – говорю я тоном главного врача, совершающего обход больных, – что даже на внешне безупречной груди могут остаться заметные шрамы. – Я молодец. Просто умница. Ночи, проведенные за изучением статей на сайте WebMD.com, не пропали даром. – Вначале может показаться, что на ощупь бюст ничем не отличается от натурального. Однако даже ребенок почувствует разницу. Особенно ребенок!
– Я не собираюсь больше заводить детей. – Люси наконец обретает дар речи.
– Любящий муж, с которым вы прожили двадцать лет, тоже ее заметит. И ему это не понравится. Даже эгоистичный любовник почует неладное – и выразит недовольство.
– Если только он не ловит кайф от того, что ты появляешься вместе с ним в ресторане «Спаго» в Беверли-Хиллз, облаченная в платье от Версаче с глубоким декольте, – заявляет Люси. И я не совсем понимаю, что она хочет этим сказать.
– Не знаю, что вы там почувствовали! – восклицает доктор Роджет, теперь уже сама энергично ощупывающая собственную грудь, словно надеясь отыскать в ней пропавшую сережку. – На мой взгляд, она великолепна. Не понимаю, из-за чего весь этот сыр-бор.
– Просто вы слишком долго этим занимаетесь и уже забыли, что такое натуральная грудь. Вот, пощупайте мою!
– Нет, спасибо. Я осматриваю только тех, кто записался на консультацию. – Доктор Роджет быстро натягивает одежду. – Если у вас возникнут еще какие-то вопросы, – говорит она Люси, направляясь к двери, – не стесняйтесь, заходите. Но только без подруги.
16
– У меня проблема со свекровью, – жалуется Люси, как только мы усаживаемся за покрытый трещинами красный пластиковый стол в дешевой закусочной «Делл». Мои ноги тут же прилипают к грязному, покрытому черно-зеленым линолеумом полу, и я бросаю меню на стоящий рядом видавший виды музыкальный автомат. Самая современная мелодия, которую он играет, – песня Нэнси Синатры «Эти ботинки созданы для прогулок», до сих пор пользующаяся популярностью в Пайн-Хиллз.
Я смотрю на жидкий кофе и опускаю в кружку сразу две порции заменителя сахара «Иквэл», надеясь с его помощью хоть как-то улучшить вкус напитка. Прежде чем перейти к обсуждению проблемы со свекровью, мне нужно задать подруге один вопрос.
– Почему мы опять пришли в «Делл»?
– Потому что я проголодалась, – отвечает Люси, которая, насколько я могу судить, в последнее время только и делает, что ест.
Она подзывает официантку и заказывает пирог с голубикой, очевидно, больше всего соответствующий ее настроению.
– Только принесите нормальный кусок, а не крохотный, как обычно. – Люси поднимается и подходит к прилавку, где на укрытом пленкой пластиковом подносе лежит нарезанная ломтями выпечка. – И еще несколько упаковок «Спленды». – Она возвращается к столу и садится на место.
– Не понимаю, – замечаю я, осторожно отхлебывая кофе. Излишняя предосторожность – в этом заведении напитки никогда не бывают горячими. – Ну зачем тебе «Спленда», если в пироге по меньшей мере пять тысяч калорий?
– Чтобы не усугублять ситуацию, – небрежно отвечает Люси. Ее внимание поглощено лакомством, лежащим на тарелке, которую официантка с грохотом поставила перед ней на стол. Подаваемые в «Делл» кондитерские изделия обязательно имеют в своем составе консервированные фрукты и кукурузный крахмал, поэтому одинаково тяжело ложатся на стол – ив желудок.
Люси с удовольствием засовывает в рот кусок, но проглатывает его с трудом: непросто справиться с едой, приготовленной в этом заведении. Данная закусочная существует с 1952 года; не удивлюсь, если окажется, что и пирог испечен тогда же.
– Между прочим, лучше бы тебе бросить этот «Иквэл», – заявляет она, наконец проглотив первый кусок, и тут же принимается за второй. – Переходи на «Спленду». Абсолютно натуральный продукт. Чистая сахароза.
Интересно, где это она видела поля, на которых произрастает сахароза? В Кеннебункпорте?
– А как же твоя многолетняя диета? – спрашиваю я. – Или Аткинс зашел так далеко, что разрешил заменить голубику пирогом с этой ягодой? В последнее время ты лопаешь все, что попадается тебе на глаза, и все равно остаешься худой, как «Желтые страницы» Пайн-Хиллз.
– Это «Диета отчаяния». Можно есть все подряд, а лишние фунты так и стекают с тела.
– Ну, разве только у тебя. – Я ставлю кружку с кофе на стол. – Ты великолепна даже в Отчаянии. Большинство людей, заедающих стресс, уже на следующее утро понимают, что, если не остановиться, очень скоро придется лечиться от ожирения. Ты же спокойно продолжаешь покупать платья четвертого размера на показах Армани.
– Второго. Но, если честно, теперь мне на это наплевать. На все наплевать. – Люси театрально вздыхает и откладывает в сторону десертную вилочку. – По крайней мере именно так я себя сегодня чувствую. Надоели все эти скачки взад-вперед. Только начну мечтать, как прекрасно буду жить без Дэна, и уже на следующий день с трудом отрываю голову от подушки, не понимая, как могла одним ударом разрушить все, что так много для меня значило.
– Пока еще не разрушила, – успокаиваю я ее. – Но здорово испортила, что верно, то верно.
– Нет, разрушила, – не сдается Люси. – Я же тебе говорила про мою свекровь.
Ах да, свекровь. Люси не только счастливая обладательница гена, отвечающего за снижение веса в моменты душевного кризиса (надеюсь, специалисты Национального института генетики вскоре научатся его клонировать). Ей каким-то образом удалось заполучить единственную по эту сторону от Марса свекровь, которая искренне считает, что ее драгоценное дитятко нашло себе достойную пару. Они с Люси действительно любят друг друга. Зельда, маленькая и кругленькая, стягивающая седые волосы в пучок на затылке, в шестидесятые была одной из лидеров движения за равноправие женщин. Сегодня она преподает тендерную социологию в колледже Смита. Ее книга «Положение женщины в «корзиночных» культурах 1952–1974 гг.» стала обязательной для чтения по этому предмету. Они с Люси дважды в год посещают Метрополитен-музей – причем для того, чтобы посмотреть картины, а не купить сувениры. Зельда гордится тем, что ее невестка продюсер, и с восторгом поддержала ее решение заказать новогоднее угощение в «Дин и Делюка». Мне в этом отношении не повезло. Стоило матери Жака увидеть, что я купила свежезамороженный горошек, а не стручковый, который должна была собственноручно лущить, и она стала относиться ко мне как к Лукреции Борджиа, задумавшей отравить ее семейство.
– Люси, ну какие у тебя могут быть проблемы с Зельдой? – спрашиваю я. – У нее же практически нет недостатков.
– Да, знаю. И я ее просто обожаю. – Голос у подруги неожиданно срывается, она вот-вот заплачет. Бросив в стакан с холодной водой таблетку «Спленды», Люси размешивает ее пальцем и залпом выпивает. Я смотрю на нее как зачарованная. Может, именно благодаря этому Люси удается оставаться такой стройной? Черт, пожалуй, надо и мне попробовать. Неожиданно я ощущаю себя маленькой девочкой, которую пригласили на кукольную чайную вечеринку у Барби и угощают сахарной водой. Правда, даже не сахарной, а с заменителем сахара. Я умиляюсь до слез и отодвигаю стакан.
– Зельда встала на сторону Дэна? – с сочувствием спрашиваю я. – Что ж, неудивительно. Она, конечно, любит тебя, но не забывай, она его мать.
– Нет, дело не в этом. Зельда старается не вмешиваться. Она удивительная: сказала, что понимает, через что мне пришлось пройти. Именно так: не почему я это сделала, а через что мне пришлось пройти. Кстати, именно она посоветовала мне купить «порше», чтобы преодолеть кризис среднего возраста. Или начать плести корзины. Даже предложила научить меня. Техника плетения корзин изложена в девятой главе ее книги.
– Что ж, отчего не попробовать? – пожимаю я плечами. – По крайней мере это вполне творческое занятие.
– Слишком поздно. – В голосе Люси слышится неподдельная боль. – На этой неделе она отмечает свое шестидесятипятилетие. Дэн будет на юбилее с детьми и попросил меня не приходить.
– Странно. Почему? Ведь Зельда наверняка была бы рада тебя видеть.
– Да, конечно. Именно поэтому мне так тяжело. Дэн сказал, что не хочет меня там видеть. Что это будет семейный праздник.
– Но ведь ты… – Я замолкаю, неожиданно поняв, что имел в виду Дэн.
– Я больше не член семьи, – резко говорит Люси, и слезы текут по ее щекам. – Но почему? Разве это не моя семья?
Я лезу в сумку, чтобы дать ей салфетку «Клинекс», но Люси уже промокает глаза аккуратно сложенным носовым платком с вышитой монограммой «ХГ». Моему терпению приходит конец. Вряд ли эту вещь она получила вместе с годовой подпиской на журнал «Хаус энд гарден». Подумать только: Люси рыдает об утраченной семье, вытирая слезы платком, принадлежащим ее любовнику! Как иронично! Нет, метафорично. Или антропоморфично? Тоже нет. Этому нет названия. Как и поведению Люси.
– Послушай, если ты хочешь вернуть Дэна, тебе следует перестать плакать на плече у Хантера.
– Я этого не делаю, – возражает она.
– Во всяком случае, ты плачешь в его платок. – Я протягиваю руку и касаюсь уголка мокрого клочка белой материи. – Почему ты таскаешь это с собой?
Люси засовывает несчастный платок в карман и стонет:
– Я даже не знала, что это.
– Ты должна сделать выбор. Пора уже стать взрослой!
– Взрослой? Если я должна стать еще старше, лучше умереть прямо сейчас.
– Нет никакой необходимости в столь радикальных мерах. Но скажи мне, только честно. Ты все еще продолжаешь поддерживать отношения с Хантером или этот платок – все, что от него осталось?
– Не знаю, – неуверенно произносит Люси.
– А может, Дэн хочет быть уверенным в том, что он твой единственный мужчина? Разве он это не заслужил?
– У Хантера никогда не было на меня никаких прав. Он был лишь моей игрушкой, я с ним просто развлекалась. Но что, если я брошу Хантера, а Дэн не захочет ко мне вернуться?
– Это невозможно, – заявляю я, однако не ощущаю полной уверенности в своих словах. Кто знает, чего можно ждать от мужчин? Даже от Дэна.
Люси некоторое время молча смотрит на меня.
– Дэн собирается провести эти выходные без меня. А вдруг он решит, что так ему гораздо лучше? Зачем я ему нужна? В последние несколько месяцев я вела себя как настоящая стерва, – говорит она, и голос ее очень серьезен.
– Я заметила.
– Не будь такой злой. – Люси опять начинает плакать. – Только не сейчас, когда я и так всего боюсь.
– Прости, – прошу я, поглаживая ее руку в попытке утешить. – А чего же ты боишься?
Люси хлюпает носом.
– Раньше я могла заглянуть в будущее и убедиться, что каждый последующий день будет таким же, как предыдущий. Тогда это казалось мне безумно скучным. Теперь же я с ужасом понимаю, что вообще не могу смотреть вперед. Я не знаю даже, что случится со мной завтра.
– А чего бы тебе хотелось?
– Я хочу быть счастливой, – говорит Люси, смахивая слезинку тыльной стороной ладони, – Словно мне опять двадцать лет и для меня нет ничего невозможного. Тогда передо мной был весь мир. И от одного неверного решения почти ничего не зависело, потому что я могла принять миллион других. Все двери были открыты. А теперь я только и слышу, как они захлопываются.
– Да, некоторые двери закрылись, – соглашаюсь я. – Ты никогда не станешь балериной. Не получишь золотую олимпийскую медаль за прыжки в воду. Даже моделью тебе, пожалуй, уже не стать, разве что рекламировать крем от морщин. Но разве у зрелого возраста совсем нет преимуществ? Теперь ты знаешь, что в жизни главное. Дети, муж, друзья, интересная работа. Семья. А конкретно для тебя еще и неделя, которую ты ежегодно проводишь в Каньон-Ранч.
– Каньон-Ранч мне надоел, – заявляет Люси. – В следующем году я поплыву на байдарке вдоль побережья Коста-Рики. Хочешь со мной?
– Нет, спасибо. Я падаю из лодок. Разве ты забыла?
– Так это же было каноэ!
– Какая разница?
– Тогда тебе и правда не стоит со мной плыть.
– Хорошо, не поплыву. Но ты все же поняла, что я хотела сказать? Может, тебе пора перестать жаловаться и начать кое-что ценить?
– Да, ты права. У меня было все, о чем многие только мечтают. Теперь я это поняла.
– Наконец-то.
Неожиданно Люси бледнеет и хватается за живот. Пожалуй, я говорила с ней слишком резко.
– Что с тобой? – тревожно спрашиваю я. – Поверь, я не хотела тебя обидеть.
Люси трясет головой и сгибается пополам.
– Ты здесь ни при чем. Просто закрылась еще одна дверь. Похоже, я больше не смогу есть пироги в «Делл», как раньше.
* * *
Когда Джен залезает в мою машину после школьных занятий, ее лицо искажает недовольная гримаса. Последний раз она так дулась в шесть лет, когда на ужин по случаю ее дня рождения я вместо пиццы подала фаршированные яйца с маслинами.
– Что случилось? – спрашиваю я, глядя, как Джен швыряет рюкзак на заднее сиденье и резко хлопает дверью.
– Ничего.
– У тебя был трудный день?
– Не-а.
– Тебя кто-то обидел?
– Нет.
– Ну что ж, хорошо хоть ты мне все рассказываешь, – говорю я, трогаясь с места и стараясь пристроиться к потоку сверкающих внедорожников, в которых дети после школы едут на футбол, на теннисный корт, в художественную студию или на консультацию к ортодонту. – Говорят, некоторые дочери и матери даже не могут обсудить свои проблемы. Слава Богу, мы не такие.
Джен снисходительно смотрит на меня и отворачивается к окну.
– Этан – козел, – бурчит она еле слышно.
Вот она, знаменитая родительская дилемма. Я хочу, чтобы моя дочь рассказывала мне о своих проблемах, а когда она наконец начинает это делать, меня раздражают слова, которые она для этого выбирает. Но стоит сделать ей замечание, и она больше не произнесет ни слова.
– Почему же Этан – козел? – интересуюсь я. Обычно я не употребляю таких слов, но это само срывается с языка. Наверное, мне все же знакомы несколько человек, к которым оно вполне применимо.
– Все мальчишки козлы, – убежденно заявляет дочь. – Мужчины тоже.
Теперь мне кое-что становится ясно. Джен ненавидит половину человечества. Надо постараться сделать так, чтобы объект ее ненависти сократился до нескольких избранных.
– Вы с Этаном поссорились? – осторожно спрашиваю я.
– Мы расстались, – сообщает она.
Я не хочу поднимать из-за этого переполох, но и оставлять все без внимания тоже нельзя.
– Но ведь этого следовало ожидать? Тебе всего одиннадцать лет.
– Ага, – соглашается Джен. – И вообще, не так уж интересно быть его девушкой, если тебе не разрешают ходить на свидания. Когда мы расстались, было и то веселей. Все девчонки подходили ко мне на переменке, чтобы утешить. Я плакала, а они дарили мне подарки, чтобы я успокоилась. – С этими словами Джен лезет в карман и достает оттуда батончик «Баунти», две светящиеся заколки для волос, самодельный браслет, какой-то камушек, упаковку печенья и два почти увядших одуванчика.
– Неплохо, – соглашаюсь я.
Какие милые дети! Став взрослыми, они будут варить куриный суп или устроят вечеринку, чтобы морально поддержать своих друзей, когда тех бросят любимые.
– Я больше никогда не буду встречаться с мальчишками, – заявляет Джен, разворачивая печенье.
– Никогда – это слишком долго, – мягко говорю я. – Конечно, сейчас тебе обидно. Но когда обида пройдет, почему не попробовать еще раз?
– Посмотрим. Дрю дал мне камень. Он сказал, что если я не буду больше встречаться с Этаном, то могу встречаться с ним.
Как бы я хотела, чтобы мне вновь стало одиннадцать лет! Я вдруг понимаю, что имела в виду Люси, когда говорила о дверях, открытых перед нами в юности. И представляю себе целую очередь из мужчин, терпеливо дожидающихся того момента, когда представится возможность сменить своего предшественника. Тем не менее мне бы не хотелось вновь сдавать выпускные экзамены. Или переживать разочарование первой любви.
– Мам, ты ведь тоже ненавидишь мужчин, правда? – спрашивает Джен.
– Ну что ты, конечно, нет. Среди них встречаются и хорошие, и плохие, как среди остальных людей.
– А как же Жак? Лили говорит, ты его ненавидишь. Так сказала ее мама. А мне показалось, он опять тебе понравился.
Теперь мне нужно быть очень осторожной. Я его ненавижу? Что ж, это очень верное описание тех чувств, которые я к нему испытываю. Я могла бы еще добавить: я чертовски зла, обижена, оскорблена, готова стереть его в порошок. Этот ряд можно продолжить. Но Джен не обязательно об этом знать.
– Иногда некоторые люди нас разочаровывают, – признаю я. – Ты ожидаешь от них одного, а получаешь совсем другое. Но в этом нет ничего страшного. Для того мы и встречаемся с тем или иным человеком, чтобы лучше его узнать.
– Этана очень уважают в нашем классе. Когда я с ним встречалась, меня тоже уважали. А теперь на меня никто не будет обращать внимания.
– Ну! Это совсем не так! Знаешь что, Джен? Ты умная, веселая и очень хорошенькая. К тому же отличная подруга. Никогда об этом не забывай. И совсем не важно, с кем ты встречаешься.
– Нет, важно, – возражает Джен, накручивая на палец прядь волос. – Если я начну встречаться с Дрю, все будут считать меня дебилкой.
