Текст книги "Ботоксные дневники"
Автор книги: Дженис Каплан
Соавторы: Линн Шнернбергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Я усаживаюсь на белоснежный диван, к которому никогда не прикасалась детская рука, и начинаю листать альбом с репродукциями то ли Матисса, то ли Пикассо, нарочито небрежно брошенный на стеклянный кофейный столик, как вдруг замечаю засунутый под диван номер «Хаслера»[8]8
Популярный американский журнал для мужчин.
[Закрыть].
Почему у меня нет секретаря, который вдруг сообщил бы мне о якобы срочном деле, чтобы я могла убраться отсюда под благовидным предлогом? Может, попросить Джен позвонить и сказать, что у нее болит горло? Нет, лучше всего Люси. Именно она должна вытащить меня из этой ужасной истории, думаю я, в то время как пес все энергичнее трется о мою ногу.
– Послушайте, ваша собака!.. – кричу я.
– Да-да, я знаю! Замечательный пес! – кричит он в ответ. – Надеюсь, вы не будете ревновать. Когда мы гуляем в парке, он липнет ко мне как магнит.
– Да, не сомневаюсь! Но в данный момент он прилип к моей ноге, и я не могу его отогнать.
– Глупости! Уинстон никогда не позволяет себе ничего подобного. Ведь правда, чертенок? – восклицает хирург, выходя из ванной в пуловере от Калвина Клайна и кожаных джинсах. Он доходит до середины комнаты и поворачивается, как модель на подиуме, но, поскольку я не аплодирую, молча, следует дальше, к бару в другом конце комнаты. Наверное, идею устроить бар в гостиной он почерпнул в номере «Хаслера» за 1978 год.
– Простите, что заставил вас ждать, – произносит он вкрадчиво, как и положено доктору с Парк-авеню, и открывает бутылку шато или чего-то в этом роде. – На кухне есть сыр и, наверное, что-нибудь еще. Может, останемся сегодня дома?
Его слова застают меня врасплох. Разве мы так часто куда-то ходили на этой неделе, чтобы сегодня остаться дома? Я, например, не отказалась бы пойти во «Времена года». «Ле Сирк» тоже недалеко. Кроме того, мне всегда хотелось побывать в «Ле Бернардин».
– Это было бы замечательно, – слышу я свой голос.
Скользящей походкой он пересекает комнату, подает мне бокал и, взяв меня за подбородок, задумчиво поворачивает мою голову из стороны в сторону. Что он собирается сделать – поцеловать меня или назначить ботоксные инъекции?
– Я понял, какая половина лица у вас красивее, – заявляет он довольным голосом и подмигивает, уверенный, что ему удалось меня заинтриговать, – но пока ничего не скажу.
Похоже, это его любимая шутка. Я не нахожу, что ответить, и, самое ужасное, все же задумываюсь над его словами.
Доктор Пауло усаживается на диван и похлопывает рукой по подушке, приглашая меня присоединиться к нему.
– Вы ни за что не догадаетесь, кто приходил сегодня ко мне в офис.
– Кто же? – спрашиваю я весело, садясь на некотором расстоянии от него.
– Нет, вы должны сами догадаться. – Он обольстительно улыбается.
Неужели так необходимо играть в эту игру? Что ж, будь, по-твоему.
– Мерил Стрип, – предполагаю я.
– Нет. – В его голосе слышится досада, видимо, я хватила через край.
– Кэти Ли.
– Теплее.
– Сдаюсь.
– Далия Хаммершмидт, – произносит он с торжествующим видом.
У меня вытягивается лицо, но я ничего не могу с собой поделать, поскольку никогда в жизни не слышала это имя. Пытаюсь скрыть разочарование, но безуспешно. Его лицо мрачнеет. Ну, кто бы мог подумать, что вечер начнется с викторины о поп-звездах? Я не прошла испытания, но это меня нисколько не огорчает.
– Мне очень жаль, – смущенно говорю я, – видимо, придется возобновить подписку на «Пипл».
– Ерунда, я упомянул об этом, потому что вы мне ее немного напоминаете.
Должно быть, это комплимент. Наверное, Далия Хаммершмидт – популярная в прошлом актриса или по меньшей мере светская львица. Во всяком случае, в последний раз ее видели, когда она посещала пластического хирурга. Я поднимаю бокал с вином и делаю небольшой глоток.
– Ну и каково ваше мнение?
Что мы обсуждаем на этот раз? Ах да, вино.
– Очень хорошее, – говорю я.
Он бросает на меня недовольный взгляд и отпивает из своего бокала.
– Так не говорят о вине. Давайте попробуем еще раз.
Я вспоминаю, что окончила колледж с отличием.
– С фруктовым оттенком.
– Нет, с нотками дубовой коры. И желудей. Довольно пикантное.
Пикантное? Я не собираюсь спорить, делаю еще один глоток и продолжаю:
– Великолепное послевкусие, напоминает кумкват.
– Кумкват?
– Обладает прекрасным букетом.
– Еще бы! Между прочим, бутылка стоит сотню долларов. – Он немного успокаивается.
Может, если я выпью побольше этого каберне по сто долларов за бутылку, вечер покажется не таким уж плохим? Я делаю еще один глоток. Уинстон пользуется этим, чтобы продемонстрировать мне свою любовь, и, одним прыжком преодолев разделяющее нас расстояние, оказывается у меня на коленях. Я вздрагиваю, красное вино выплескивается из бокала, и несколько капель попадают на белоснежную обивку дивана.
– О Господи, простите, пожалуйста!
Я вскакиваю, бесцеремонно сбросив Уинстона с коленей, и опрометью бросаюсь на кухню. Мгновение спустя я возвращаюсь с мокрым кухонным полотенцем, падаю на колени перед диваном и начинаю яростно оттирать пятна.
– Не волнуйтесь так, – любезно говорит доктор, – подумаешь, две капли.
– Я хочу их вытереть.
– Ну что ж, хорошо. – Он наклоняется, берет меня за руку и, когда я оставляю пятна в покое, начинает водить по моей ладони большим пальцем. Мы смотрим друг на друга. – Интересно, мы думаем об одном и том же? – вкрадчиво спрашивает он.
Я знаю, что мой ответ будет неверным, поэтому отвечаю вопросом на вопрос:
– О чем же вы думаете?
– Я думаю, – его голос становится тише, а движения большого пальца ускоряются, – что, поскольку сижу здесь, а вы здесь же стоите на коленях, то мы могли бы немного развлечься. Или развлечься как следует, если вы понимаете, что я имею в виду.
О Господи! Ведь я даже не знаю номер его автомобиля! Ну и влипла!
Я быстро поднимаюсь, ударившись коленкой о кофейный столик и наступив на хвост Уинстону. Мы с псом одновременно взвизгиваем.
– Послушайте, – говорю я, хватая свой жакет и кошелек. – Мне пора. Спасибо за вино, у него замечательный привкус дубовой коры. Простите за пятна. Впрочем, вы можете прислать мне счет за химчистку. О'кей? И передайте привет Далии… забыла ее фамилию…
Окончания моей фразы он не слышит, поскольку я уже захлопнула за собой дверь и бегу к лифту. Бедняжка Люси! Надеюсь, она найдет кого-то, кому сможет доверить заботу о своем лице. Потому что доктор Пауло, вероятно, не захочет ее больше видеть.
2
В девять утра приходит Дэн, муж Люси, чтобы забрать Лили.
– Ты потрясающе выглядишь, – сообщает он, быстро целуя меня в щеку.
– Правда?
На мне джинсы и свитер, а поскольку ярко-розовый лак от «Ревлон», которым я накрасила ногти на ногах, еще не совсем высох, то я хожу, широко расставляя ступни, как сумасшедшая утка.
Дэн, конечно же, сразу замечает мои яркие ногти.
– Была у педикюрши?
– Нет, обхожусь сама. Экономлю двадцать долларов, а кроме того, никому не приходится сидеть у моих ног.
– Может, научишь этому мою жену? Но, думаю, ничего не выйдет. Ей нравится, когда люди сидят у ее ног.
Я молчу: девушки должны поддерживать друг друга.
– Твоя дочь замечательно вела себя вечером, – говорю я, чтобы сменить тему. – Хорошо, что она осталась у нас на ночь.
– Лили обожает у вас ночевать, – поддерживает меня Дэн, – но я должен отвезти ее позавтракать. Мальчики отправились на теннисный матч, а Люси еще спит.
– Ты опоздал. Мы уже позавтракали. Ели вафли с кленовым сиропом. Испекли их в новой вафельнице.
– Звучит соблазнительно. – Дэн расстегивает куртку, под которой оказывается красная клетчатая рубашка, делающая его похожим на лесоруба. Он высок, около шести футов, у него большие серые глаза и, конечно же, волнистые темные волосы. Дэн кажется более подтянутым, чем в последний раз, когда я его видела, из чего следует, что он пополнил ряды мужчин среднего возраста, почти все свое свободное время проводящих в спортивном зале. Мне не нужно смотреть ему на ноги, чтобы догадаться, что на них не туфли, а всесезонные, всепогодные тяжелые ботинки. Именно такую обувь носят крутые парни, даже если на улице давно нет снега, а дождь шел неделю назад. А еще они покупают полноприводные джипы, в которых разъезжают по гладким, заасфальтированным городским улицам.
– Как прошло вчерашнее свидание? – спрашивает Дэн.
– Потрясающе, – отвечаю я. – Все было великолепно.
– Что вы делали?
Честно? Я чистила диван, терпела сексуально озабоченную собаку, которая терлась о мою ногу. И, в конце концов, сбежала.
Но к черту честность. Зачем портить человеку настроение? К тому же на сытый желудок мне и самой уже не хочется вспоминать подробности.
– Все как обычно, – неопределенно отвечаю я. – Немного выпили, поговорили. Поужинали. Ты сам все знаешь.
– Конечно.
Он собирается продолжить расспросы, но из детской комнаты выбегают девочки, и Лили бросается к отцу.
– Хорошо провела время? – спрашивает Дэн, поднимая ее и Кружа.
– Да! – отвечает Лили, вновь оказавшись на полу. – Вчера вечером мы с Джесси делали бусы. Смотри. – Она показывает отцу ожерелье из бирюзового и розового бисера, и Дэн вначале издает возглас восхищения, а потом с удивлением смотрит на меня.
– Вчера вечеров? – недоумевает он. – Но ведь вчера вечером Джесси не было дома.
– Она пришла очень рано, потому что хотела делать бусы, – отвечает Лили. – К тому же она не ужинала, поэтому мы поели еще раз. Замороженную пиццу.
Дэн смотрит на меня, подняв брови.
– Ну что, вывели тебя на чистую воду?
– Да, и кто – одиннадцатилетний ребенок, – соглашаюсь я, изображая смущение.
Дети, однако, не дают нам продолжить.
– Можно, я побуду еще? – спрашивает Лили, дергая отца за руку. – Я пока не хочу домой.
– Хорошо, еще пятнадцать минут, – соглашается Дэн, и девчонки бегут наверх.
Дэн снимает куртку и бросает ее на стул.
– Будешь вафли? – предлагаю я.
– Нет, спасибо, не хочу доставлять тебе лишние хлопоты.
– Не говори глупости. Ты еще не завтракал, а у меня их осталось полным-полно.
Он улыбается, и на подбородке у него появляется ямочка.
– Знаю, знаю, я слишком домашняя, – говорю я извиняющимся тоном. – Просто я…
– Ну что ты. Мне это очень нравится, – перебивает меня Дэн, прежде чем я начинаю извиняться за вафли.
Мне нужно перестать вести себя по-идиотски. В прошлый раз, когда заходил Дэн, я извинялась за то, что шел дождь.
Мы идем на кухню. Если бы на месте Дэна был кто-то другой, я бы почувствовала неловкость за беспорядок, но он не обращает внимания на такие мелочи. Я быстро взбиваю остатки смеси.
– Что это такое? – спрашивает Дэн, заглядывая в посудину с жидким тестом. Поскольку он очень высокого роста, то, наклонившись, я ударяюсь головой ему в грудь и успеваю вдохнуть аромат его крема для бритья. Он пахнет сандаловым деревом.
– Обычное тесто. Мои секретные ингредиенты – ваниль, немного корицы и сахар.
– Потрясающе, – произносит он, наблюдая, как я зачерпываю смесь ложкой и наливаю ее в форму. В его голосе звучит искреннее восхищение. – В нашем доме даже размораживание полуфабрикатов большое событие.
– Хорошо иметь современное, дорогостоящее оборудование, – сообщаю я, но, сообразив, что он не поймет моей шутки, добавляю: – Я купила эту штуку на прошлой неделе на «блошином» рынке – всего за пять долларов.
– Невероятно! Бывают же такие женщины. Теперь я понимаю, почему Лили так любит ходить к вам в гости. Отличный завтрак и отличная компания! – восклицает он, и я закатываю глаза от удовольствия. – Кстати, – добавляет Дэн, – как это мило, что вчера вечером ты поспешила домой, чтобы поиграть с девочками. Забыв о свидании и всем остальном. – И хитро подмигивает.
Я тяжело вздыхаю:
– Ну, хорошо. Свидание оказалось настоящей катастрофой. Поверь мне, я получила гораздо большее удовольствие, делая бусы из бисера.
– Что случилось?
– Не догадываешься?
– Нет. Мне сорок три года, и у меня трое детей. Я ухаживал за девушками, когда диско еще не было ретростилем. Что я могу помнить о свиданиях?
– Ты прав, – соглашаюсь я. – Люди, которые застали времена, когда Джон Траволта носил белые костюмы, не должны ходить на свидания. Каждый раз, когда я собираюсь встретиться с мужчиной, я чувствую себя полной идиоткой. Даже Джен и Лили меньше смущаются, знакомясь с мальчиками. Во всяком случае, им не приходится волноваться из-за целлюлита.
Дэн хохочет:
– Перестань, Джесс, любой мужчина будет счастлив заполучить тебя.
Он говорит это с милой, искренней улыбкой, глядя мне прямо в глаза. Я понимаю, что это всего лишь комплимент прекрасно относящегося ко мне мужа моей лучшей подруги, но все равно краснею.
– И любой, кто узнает, что ты купила эту замечательную вафельницу всего за пять долларов, сразу же сделает тебе предложение, – добавляет он.
– Дай передохнуть. Не думаю, что опять захочу выйти замуж. Одного раза было вполне достаточно.
– В самом деле? – спрашивает он.
Я кручу в руках салфетку. Главная причина, по которой я являюсь единственной незамужней женщиной в Ассоциации родителей и учителей[9]9
Такие ассоциации создаются в каждой американской школе и выполняют функции попечительского совета.
[Закрыть], – то, что мне нравиться быть одной. Но Дэн кажется искренне заинтересованным, поэтому приходится признать:
– Ну, не знаю. Прошлое всегда видится в розовом свете. Я сама решила уйти от Жака, но теперь, после развода, брак представляется мне не таким уж плохим делом. Поэтому в глубине души я, наверное, все же надеюсь встретить кого-то, с кем можно было бы разделить жизнь. Какого-нибудь сказочного мужчину, который каждую ночь ложился бы со мной в постель. Но я уже была замужем, поэтому знаю, что этот замечательный мужчина обязательно будет храпеть.
Дэн подбирает кусочком вафли остатки кленового сиропа с тарелки.
– Я ошибся, или ты действительно не слишком веришь в то, что говоришь? Что, первый опыт был таким неудачным?
– Ну почему, у нас было много хорошего.
– Тогда в чем же дело? Он храпел?
Я не могу сдержать смех.
– Так и быть, расскажу. Мы познакомились на пляже «Клаб Мед». Я почти не говорила по-французски, а Жак мог произнести по-английски лишь «Мальборо», «постель» и «Вы самая красивая женщина на свете». Но ты не представляешь, как далеко он мог продвинуться с помощью этих нескольких слов.
– Почему же? Во всяком случае, они заводят гораздо сильнее, чем вопрос «Кто вы по гороскопу?».
– Этот вопрос когда-то производил на меня сильное впечатление, – возражаю я. – Но с Жаком все было по-другому. Мне казалось, что у него вообще нет недостатков. Я была молода, а он – очень сексуален. У нас начался страстный роман. Но прошло пять или шесть лет… – Я замолчала и пожала плечами. Почему я рассказываю Дэну все это?
– По крайней мере, у тебя остался от него чудесный ребенок.
– Не совсем. – Я встаю и начинаю мыть посуду. – Я удочерила Джен сразу после того, как мы расстались. Одной из наших главных проблем было то, что я хотела иметь детей, а Жак сам был ребенком. Ему не нужна была семья, потому я и ушла. C'est la vie[10]10
Такова жизнь (фр.).
[Закрыть].
Дэн не находит, что сказать.
– Но как бы то ни было, – добавляю я, – благодаря нему мой французский заметно улучшился.
– Этого ты могла достичь и в «Берлице». Я снова смеюсь:
– Именно это и приходит мне в голову каждый раз, когда я отправляюсь на свидание.
– Мне очень жаль, Джесси. Мы давно с тобой дружим, но я не знал таких подробностей.
– Пустяки. Я не собираюсь делать об этом передачу. Люси, пожалуй, единственная, кому известна вся эта история.
– Люси! О, черт! – Дэн встает. – Спасибо за завтрак. Пожалуй, мне пора идти. Мальчики скоро вернутся домой, а у Люси назначена встреча.
– С кем?
– Не знаю. – Дэн улыбается. – Наверное, с педикюршей.
Вторник начинается с того, что я иду через вестибюль начальной школы Риз, направляясь на утреннее родительское собрание пятого класса. Я опаздываю на пять минут, но не могу удержаться, чтобы не остановиться у доски объявлений и не полюбоваться развешанными на ней детскими работами. Они великолепны. Название выставки – «Наши весенние впечатления», поэтому я догадываюсь, что нечто, изготовленное из комков ваты, – не начавший таять снеговик, а пасхальный кролик. Как бы то ни было, это напоминает мне о том времени, когда Джен было пять лет и она мастерила такие же неуклюжие, смешные поделки. Моей дочери всего одиннадцать, а я уже грущу по утраченной юности – ее и своей. Разве такое возможно?
Вздохнув, я торопливо продолжаю свой путь в спортивный зал, где беру чашку кофе и приветственно машу рукой стайке что-то оживленно обсуждающих мамаш.
– Джесс, идите сюда! – кричит из центра группы никогда на унывающая Мелани.
– Сейчас, – отвечаю я и направляюсь к прилавку с выпечкой: в шесть утра я занималась на бегущей дорожке и теперь очень хочу есть. Неожиданно ко мне подбегает Люси с перекошенным лицом и выпученными глазами, в которых написан такой ужас, словно за ней мчится разъяренный бык. – Что с тобой? – спрашиваю я.
Подруга хватает меня за локоть и тянет в противоположном направлении.
– Нам нужно поговорить.
– Можно я сначала съем булку?
– Не ходи туда! – просит она громким шепотом.
С вожделением посмотрев на стол с едой, с которого две знакомые мне мамаши берут по второму куску датского пирога, я пытаюсь приблизиться к ним, но Люси оттаскивает меня с силой, способной свалить с ног Вина Дизеля[11]11
Популярный американский актер (настоящее имя Марк Винсент). Отличается большой физической силой.
[Закрыть], и тащит в угол спортивного зала, где, наконец, ослабляет хватку.
– Ради всего святого, что случилось? – спрашиваю я.
– Не выношу эти утренние сборища. Все эти бабы меня просто ненавидят. – Она замолкает и оглядывается, но потом с чувством добавляет: – Каждая… мамаша… в этой… комнате?
– Но это было бы просто чудо! – Я пожимаю плечами. – От них невозможно добиться единодушия ни по одному вопросу. Пойдем лучше съедим по булочке. С клюквенно-яблочным джемом или с банановым.
– Нет! – Люси капризничает, словно одиннадцать лет не ее дочери, а ей самой. – Я не собираюсь туда возвращаться.
Я внимательно смотрю на мамаш из нашего класса, так напугавших Люси, и понимаю, что она имеет в виду. Обычная у девочек школьного возраста клановость не исчезает со временем – просто девочки становятся старше. Я всегда стараюсь объяснить Джен, что, даже если у нее нет скечеров, как у всех ее подруг, это не означает для нее конец общественной жизни, как она однажды трагично заявила. Однако мамаши, словно, облаченные в униформу – брюки и юбки защитного цвета, хлопчатобумажные блузки и джемперы приглушенных цветов, – видимо, имеют другое мнение на этот счет. Я невольно опускаю глаза и с облегчением убеждаюсь, что, слава Богу, одета в соответствии с дресс-кодом.
Потом я смотрю на Люси, которая явно не получила соответствующего меморандума. На ней одежда, отвечающая ее собственным – и, конечно же, ошибочным – представлениям о том, как должна одеваться женщина, имеющая детей школьного возраста. Ярко-розовый свитер, подозрительно напоминающий кашемировый, гораздо более тонкий, чем предписывают законы Пайн-Хиллз, а джинсы слишком обтягивают бедра и сшиты явно не фирмой «Ливайз».
– Не эти ли джинсы я видела в «Инстайл»? – спрашиваю я. – Что, они правда стоят пятьсот долларов и продаются только в Беверли-Хиллз?
– Они очень удобные, – оправдывается Люси. – Все, с кем я работаю, носят такие.
Работа. Вот в чем все дело. Похоже, нас одновременно посещает одна и та же мысль.
– Знаешь, что объединяет всех теток в этом спортзале? – спрашивает Люси. – Они ненавидят матерей, работающих полный день. Они и это собрание назначили на такое время, чтобы мы не смогли прийти. Но я все-таки здесь! – И она вызывающе встряхивает волосами.
– У тебя паранойя, – возражаю я, но вдруг понимаю, что она права. Встреча за кофе с девяти до десяти и собрание в классе с десяти до полдвенадцатого – не самое удобное расписание для тех, кто работает на полную ставку. – Ты отпросилась с работы на целый день? – спрашиваю я, потрясенная.
– Да ладно» – шипит Люси, – дело не в этом. Я пришла на собрание, но никто из них не хочет со мной разговаривать.
– С кем ты пыталась завязать беседу?
– С тетками у стола с пончиками, – отвечает Люси. – Но они посмотрели на меня как на прокаженную. А еще с теми, у кофейника. Они как раз беседовали о том, что не стоит заводить детей, если не можешь сидеть с ними дома.
– Они не имели в виду тебя.
– Нет? Кого же? Хиллари Клинтон?
Мое терпение лопается.
– Перестань, Люси, какое все это имеет значение? У тебя потрясающие дети. Лили, близнецы. Твои мальчики – пример для всех тинейджеров.
– Да, дети у меня замечательные, – улыбается Люси (я хорошо знаю ее слабое место). – Действительно отличные ребята. Умные и такие забавные, все трое. Неужели я не заслужила за это несколько очков от Ассоциации родителей и учителей?
– Конечно, заслужила, – успокаиваю я подругу, незаметно поглядывая на ужасную Синтию Виктор, которая в этот момент как раз приближается к нам. – Но вот человек, который должен знать наверняка.
Синтия, когда-то бывшая президентом компании в корпоративной Америке, а теперь президент Ассоциации родителей и учителей, – настоящая супермамаша из пригорода, которой вообще не следовало бы покидать Уолл-стрит. Она ушла с работы, чтобы посвятить себя детям, и в настоящее время вместе с дочерью Изабеллой руководит деятельностью «Палм пайлотс», а также находит время, чтобы контролировать ее занятия кикбоксингом, совмещая это с уроками тенниса и заседаниями в муниципальном совете. Ходят слухи, что в тот год, когда Синтия руководила подготовкой ярмарки печенья, организованной герлскаутами, она получила почетное звание «Командир года», лично купив две тысячи пачек печенья «Тин минт». Могу привести еще один пример. Когда нашим детям дали задание сделать модель здания, где будут проходить занятия по общественным наукам, Джен соорудила ее из костяшек домино и зубочисток, потратив целый тюбик клея. А на модели, принесенной в школу Изабеллой, отчетливо виднелось клеймо «Дизайн И.М. Пэй ассошиэйтс». Синтия тогда заявила, что «И.М.» не собирала эту модель, а лишь продала ей идею.
Сейчас миссис Виктор наверняка намерена сообщить нам об очередном проекте.
– Джесс, – говорит она, – я хочу организовать книжный клуб для матерей и дочерей. Небольшой, на шесть-семь семей. Мы могли бы вместе читать книги о Нэнси Дрю[12]12
Юная сыщица, героиня литературного сериала, появившегося в Америке в 1930 году и сразу завоевавшего любовь тысяч девочек по всей стране.
[Закрыть]
Должно быть, мое лицо меня выдает (ну какой уважающий себя «почти подросток» захочет читать о Нэнси Дрю?), поэтому она добавляет:
– О, мы можем договориться и почитать что-нибудь еще. Только вначале нужно будет просмотреть содержание.
– Звучит заманчиво. Мы с Джен только что вместе прочитали новую книгу о Гарри Поттере.
– Только не Гарри Поттера, – заявляет Синтия, – ненавижу эти сериалы.
Ну что ж, ладно, – соглашаюсь я (в конце концов, два миллиона человек, читающих эти книги, тоже могут ошибаться) и, чтобы включить в разговор Люси, добавляю: – Вы знакомы с Люси? Это мама Лили.
– О да, конечно, – отвечает Синтия и медленно, словно видит впервые в жизни, осматривает Люси с головы до ног, задержав взгляд на ее ботинках из крокодиловой кожи. Однако вместо того, чтобы сказать какую-нибудь колкость, вновь поворачивается ко мне: – Так как насчет клуба? Мы встречаемся по пятницам в семь часов вечера. С семи пятнадцати до семи сорока пяти будем обсуждать книги, а потом немного перекусим. Ничего слишком сладкого, только фрукты и крекеры. Может быть, сыр. У Джен ведь нет проблем с холестерином? – В последнем вопросе звучит искренняя забота.
– По крайней мере, мне ничего об этом не известно, – отвечаю я. Придется кое-что добавить в список: отвести Джен в парикмахерскую; купить ей кроссовки для летнего лагеря; проверить уровень холестерина.
– Лили тоже очень любит читать, – добавляю я, надеясь добиться приглашения для моей лучшей подруги и ее дочери.
Однако вежливость не входит в число достоинств Синтии.
– Если вы с Джен вступите в клуб, мест не останется, – деловито отвечает она. – Прекрасно. Увидимся в пятницу, ровно в семь. Разумеется, у нас дома. – С этими словами она уходит.
Люси изумленно смотрит на меня:
– Ну, что я говорила? Все эти бабы меня ненавидят. Теперь ты убедилась? Она говорила так, словно я пустое место.
– Синтия со всеми такая. У нее своя программа. Пожалуй, позвоню ей и скажу, что мы с Джен не сможем прийти.
– Нет-нет, не глупи. Мне абсолютно все равно. В конце концов, я так редко бываю дома, что в любом случае с Лили пришлось бы ходить Дэну. Хотя интересно было бы посмотреть, как бы повела себя Синтия, если бы на ее литературные дочки-матери заявился мужчина.
У Люси звонит мобильный, и она вдруг смущается.
– Ничего страшного, – киваю я, – ответь.
Я отворачиваюсь, а Люси, поняв, кто звонит, шепчет:
– Прости, но я должна поговорить.
Этот звонок дает мне возможность подойти к столу с выпечкой как раз вовремя, чтобы успеть взять последний круассан. Я болтаю с мамашами о праздновании дней рождения и об уроках танцев. Одна из них спрашивает, не смогу ли я поехать с классом на экскурсию, другая предлагает поработать на книжной ярмарке. Мне удается сбежать, прежде чем я получаю задание сшить сари для Дня культурного многообразия.
Когда я возвращаюсь к Люси, она все еще говорит по телефону. И я вдруг понимаю, что разговор этот не совсем деловой. Люси прикрывает трубку рукой, лицо ее раскраснелось, несколько прядей прилипли к повлажневшему лбу. Через каждые несколько секунд моя подруга, которую я привыкла считать серьезным профессионалом, разражается звонким смехом. Я стараюсь не слушать… Хотя это не совсем так. На самом деле я стараюсь подойти к Люси как можно ближе и с трудом сдерживаюсь, чтобы не выхватить у нее мобильный.
– Мне очень хочется это сказать, но пока не могу. Я сейчас в школьном спортивном зале, – слышу я ее шепот.
Мне следовало бы отойти и дать ей возможность спокойно поговорить, но я не могу заставить себя это сделать. Что-то опять смешит Люси, и она вновь начинает хихикать.
– Тогда задавай вопросы, – предлагает она.
Я отдала бы все, чтобы узнать, о чем спрашивает ее Загадочный Собеседник, потому что в следующую секунду она произносит:
– Из розового шелка, – и снова хихикает.
Затем следует пауза, после которой Люси говорит:
– Как раз то, что тебе нравится.
Я краснею так, словно сама произношу эти слова. Люси поднимает глаза и смотрит на меня, но вид у нее отсутствующий.
– Да, в сегодняшнем утреннем шоу ты выглядел потрясающе, – шепчет она в трубку. – Мне очень понравился галстук от «Гермес». Ты о нем говорил?
У него – поскольку теперь я совершенно уверена, что это он, – должно быть, комплекс неполноценности, потому что Люси быстро добавляет:
– Да, ты замечательный. Ты всегда выглядишь превосходно.
Повернувшись ко мне, подруга закатывает глаза, давая понять, что ей осточертел этот разговор, но от парня не так-то просто отделаться.
– Ты был великолепен, милый, поверь мне. Но у меня мало времени. Да, позвоню через час. Обещаю. Хорошо. Я тоже.
Люси отсоединяется, убирает телефон в бежевую сумку от «Диор» и весело говорит:
– Извини, что заставила тебя ждать. Кстати, ты так ничего и не рассказала мне о докторе Пауло.
– Не так скоро, – отвечаю я. – Кто это был?
– Один мой коллега.
– Тот, который флиртовал с тобой в Лос-Анджелесе? – Я чувствую, что Люси вот-вот все мне расскажет.
Но прежде чем она успевает ответить, Синтия – чертова Синтия – звонит в звонок. В настоящий звонок. Я бормочу ругательства. Синтия стоит в центре зала и держит в руках самый что ни на есть настоящий коровий колокольчик. Взгляды всех присутствующих устремлены на нее – наконец она добилась того, о чем мечтала всю жизнь. На мгновение мне кажется, что она вот-вот отвесит поклон, однако вместо этого Синтия щебечет:
– Леди, пора. В классах нас ждут дети!
Надеюсь, Синтия не принимает участия в планировании школьных мероприятий, а то вслед за чтением историй о похождениях Нэнси Дрю нас, чего доброго, заставят играть в классы.
После утреннего собрания в школе я в течение трех часов работаю за компьютером, готовя презентацию для благотворительного фонда «Искусство – детям». Это замечательная организация, однако, ее сокращенное название ужасно. В отличие от большинства сотрудников, я отказываюсь произносить вслух аббревиатуру БФИД – разве только когда давлюсь хот-догом. Но как бы то ни было, БФИД делает очень важное дело. За пять лет, что я занимаюсь сбором средств для фонда, мне удалось привлечь четыре миллиона долларов пожертвований. Казалось бы, это огромные деньги. Но не для Манхэттена. Некоторые спускают такую сумму в «Хэрри Уинстон»[13]13
Один из самых роскошных ювелирных магазинов Нью-Йорка.
[Закрыть] за один вечер. Но у меня есть план, как в корне изменить ситуацию.
Я отвечаю на несколько телефонных звонков, однако мои разговоры не так интересны, как у Люси. Может, я не тем занимаюсь? Глупости. Я люблю детей, которым мы помогаем, люблю свое дело и, конечно же, очень довольна, что имею возможность работать неполный день, причем по большей части дома. Я могу приступить к работе, даже не сняв спортивной формы после занятий на бегущей дорожке.
Перед тем как Джен приходит из школы, что обычно означает конец моего рабочего дня, я ловлю себя на том, что стою перед зеркалом и считаю морщинки в уголках глаз. Снова звонит телефон, но этот звонок не связан с моей работой. Я поднимаю трубку и слышу возбужденный голос Люси:
– Привет! Чем же тебе так не понравился доктор Пауло?
Я смеюсь в ответ:
– Привет! Как дела? Не кажется ли тебе, что разговор лучше начинать с этих слов?
– Привет! Как дела? Почему он тебе так не понравился? Ты мне не ответила.
– Ну, он не то чтобы так уж мне не понравился. Просто не в моем вкусе. Прости, тот вечер нельзя было назвать потрясающим.
Люси издает стон:
– Не знаю, почему у вас ничего не получилось. Он так здорово делает ботоксные инъекции!
Ну что ж, данное качество никогда не входило в список моих требований к потенциальному мужу. Добрый, заботливый, с чувством юмора… и специалист по ботоксным инъекциям… Как вам это нравится?
– Может, он каждый день видит слишком много красивых женщин, – предполагаю я, – и немного избаловался?
– Хорошо, спрошу его об этом. Какое на тебе в тот раз было белье?
Я не ошиблась?.. О Господи! Неужели Люси думает, что я могла уронить что-то, кроме собственного достоинства?!
– Поверь мне, Люси, до белья дело не дошло. Ему не удалось его увидеть, честное слово.
– Нет-нет, я не о том. Просто подумала, что неплохо было бы купить новое белье. Я знаю потрясающее местечко на Мэдисон-авеню. Ты свободна в понедельник утром?
– Отправиться за покупками – это здорово. Но почему именно за нижним бельем?
– Потому что покупка белья улучшает настроение, – отвечает Люси тоном проповедника, словно цитируя Библию – Самый Новый Завет. – Тебе нужно встряхнуться. Мне нужно встряхнуться. Моя мать всегда говорила, что нельзя ходить с высоко поднятой головой, если на тебе старый лифчик.
Я никогда не думала, что лифчик поддерживает голову, но тем не менее соглашаюсь:
