Текст книги "Ботоксные дневники"
Автор книги: Дженис Каплан
Соавторы: Линн Шнернбергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Я начинаю чистить банан, но вовремя подоспевшая Синтия вырывает его у меня.
– Вы понимаете, что вы делаете? – кричит она. – Вы не можете его есть, это наглядное пособие. Между прочим, оплаченное Ассоциацией родителей и учителей.
Наконец-то я понимаю, в чем дело, и радуюсь, что деньги, которые я плачу этой организации, идут на нужное дело.
Раздав все бананы, Дэн возвращается ко мне, и Синтия, полная решимости вернуть себе роль первой ученицы, выхватывает у него коробку. Теперь ее задача – разложить на партах презервативы. Всех форм и цветов.
– Хочу, чтобы вы и ваши дети запомнили следующую мантру, – твердо произносит мисс Дейч. – Повторяйте за мной. Ни один пенис…
Тридцать пять пар глаз в изумлении смотрят на нее.
– Пожалуйста, повторяйте за мной, – отрывисто приказывает она. – Это самая важная вещь, которую вы должны запомнить. Готовы? Ни один пенис…
Не в силах сопротивляться, мы повторяем:
– Ни один пенис…
– …не может быть слишком велик…
– …не может быть слишком велик… – повторяем мы хором, уже с большим воодушевлением.
– …для презерватива.
– …для презерватива! – кричим мы в унисон, охваченные общим экстазом.
Получилось действительно здорово. Наконец-то я ощутила свою связь с этими людьми. Ведь в нашем нестабильном мире так хочется во что-то верить. В воздухе ощущается такая энергетика, словно это не класс, а церковь во время пасхального богослужения, но прежде чем мы запеваем «Аллилуйя!», мистер Джонсон вскрывает свою упаковку с презервативом.
– Повернитесь к своему партнеру и держите банан между собой и им, – инструктирует он. – Уверен, кое-кто из тех, кто состоит в браке и не изменяет супругу, уже забыли, как это делается.
Следуя примеру мистера Джонсона, с отвращением разрываю свою упаковку – и повреждаю ее содержимое.
– Упс! Похоже, я разучилась это делать.
Дэн осматривает разорванный презерватив и выносит заключение:
– Ты здесь ни при чем. Похоже, тебе достался резиновый. Они быстро рвутся. Можешь взять мой – он гораздо прочнее и светится в темноте.
Я понимаю, что наша задача – научить детей пользоваться презервативами. Но чтобы они светились в темноте? На какой же возраст рассчитаны эти штуки?
Мисс Дейч, не намеревающаяся проявлять такую же снисходительность, как Дэн, подходит к моей парте.
– Что здесь происходит? – вопрошает она таким тоном, словно я только что уронила на пол «Давида» Микеланджело. – Пожалуйста, встаньте и покажите классу, что вы сделали.
Я поднимаюсь и робко оправдываюсь:
– Мне достался резиновый презерватив.
Дэн, сидящий рядом со мной, с трудом сдерживает смех. Мисс Дейч, однако, не позволяет мне так легко отделаться.
– Давайте, давайте, покажите это классу, – приказывает она, нависая надо мной со скрещенными на груди руками.
Я неловко помахиваю разорванным презервативом в воздухе.
– Вот так и рождаются дети, – осуждающе говорит мисс Дейч, словно именно я виновата в демографическом взрыве. – Родители, я хочу, чтобы сегодня вы пришли домой и практиковались, практиковались и еще раз практиковались!
Что же все-таки она имела в виду – чтобы мы практиковались в сексе или открывании коробочек с презервативами? Жестоко наказанная, я сажусь на место, и практическое занятие продолжается: мы учимся надевать презерватив на банан. Интересно, нам будут ставить отметки? Надеюсь, что да, потому что мы с Дэном блестяще справляемся с поставленной задачей. Из нас получилась отличная команда. А вот у женщины, сидящей сзади, дела идут не так хорошо.
– У меня ничего не получается, – громко жалуется она. – Мой банан слишком мягкий.
– Не может быть, – оправдывается Синтия. – Я покупала только самые лучшие бананы. Лично ощупывала каждый.
Не хотелось бы мне оказаться за ней в очереди, когда она будет покупать виноград!
Когда все натянули на свои бананы индивидуальные средства защиты, мистер Джонсон подводит итоги нашей сегодняшней встречи и сообщает еще одну радостную новость:
– Начиная с девятого класса дети могут получить презервативы в медицинском кабинете, причем никакие вопросы задаваться не будут.
Звучит обнадеживающе. Когда Джен собиралась с классом на экскурсию в Музей естествознания, я должна была подписать целых три бумаги. А для того, чтобы заниматься сексом, никакого разрешения от родителей не требуется. С другой стороны, я могу поставить подпись хоть на четырех документах, запрещающих моей дочери вступать в близкие отношения с мужчинами до достижения ею возраста тридцати пяти лет, но вряд ли это поможет. В конце концов, решение будет принимать она, и только она. Лучшее, что смогу сделать я, – это постараться передать ей мои моральные ценности, зажечь свечу и молиться.
Прежде чем кто-то успевает встать из-за парты, Синтия бросается к дверям.
– Сдавайте бананы, – командует она. – Никто не уйдет отсюда с бананом.
Большинство родителей послушно кладут свои наглядные пособия в коробку.
– Презервативы тоже сдавать? – интересуется какой-то мужчина.
– Нет, можете оставить себе, – милостиво разрешает Синтия. – Только снимите их с бананов. На следующей неделе состоится последняя в этом году распродажа домашней выпечки, и я собираюсь сделать банановый хлеб.
Ни за что его не куплю. Думаю, бананы надолго потеряли для меня всякую привлекательность.
Мы с Дэном идем к парковке. После подросткового фиглярства в классе на улице мы чувствуем себя очень неловко и молчим.
– Когда Люси возвращается из Лос-Анджелеса? – наконец спрашиваю я.
– Послезавтра. Когда она приедет, я вернусь на служебную квартиру. Очень удачно, что у моей компании есть жилье на углу Семьдесят восьмой улицы и Мэдисон-авеню. Может, как-нибудь зайдешь в гости?
– Как твои дела?
– Не знаю. – Хорошее настроение Дэна исчезает быстрее, чем вода из бассейна в сентябре. – Когда лучше, когда хуже. Мы с Люси сейчас почти не разговариваем. Я все еще очень зол на нее. Общаюсь только с детьми.
– Ты потрясающий отец, – абсолютно искренне говорю я.
– Не знаю, как насчет потрясающего, но дети до сих пор со всем приходят ко мне. Недавно Дейв советовался со мной насчет своей девушки. Чувствуешь иронию?
– Не вижу никакой иронии. У тебя отличные ребята, девчонки небось к ним так и липнут. И они очень похожи на тебя. Сразу видно, что ты их отец.
Очень умное и вовремя сделанное замечание, если учесть положение, в котором оказался Дэн. Неудивительно, что я не работаю в дипломатическом корпусе.
Но Дэн, похоже, воспринимает мои необдуманные слова именно так, как надо.
– Дейву нравится девочка по имени Эмили, – продолжает он свой рассказ. – Он дружит с ней целый год. И теперь не знает, может ли пригласить ее в кино или куда-то еще, то есть сделать ее своей подружкой, а не только другом. Я сказал, что это как раз хорошо. Для серьезных отношений лучше всего выбрать человека, которого уже хорошо знаешь и который тебе очень нравится. А ты как считаешь?
– Ты совершенно прав, – соглашаюсь я. – Иногда мне кажется, что главная ошибка, которую я допустила с Жаком, заключается как раз в том, что я слишком сильно в него влюбилась. У нас была только любовь, и ничего больше. Мы совсем не знали друг друга. Теперь я старше и мудрее и не совершу подобной глупости. – По крайней мере я на это надеюсь. Я поняла, что брак – это гораздо больше, чем коровьи пастбища и лунные ночи.
– Дейв воспользовался моим советом. В эту среду они с Эмили собираются на концерт «Ред хот чили пепперс» в «Мэдисон-Сквер-Гардн». Я потом расскажу тебе, как прошло их первое свидание. – Дэн открывает передо мной дверцу машины.
Я сажусь на водительское место и включаю зажигание, но он не уходит.
– Может, тебя подвезти? – спрашиваю я.
– Нет, я на машине, спасибо. – Подождав еще минуту, Дэн наклоняется и легонько целует меня в щеку, после чего наконец закрывает дверь.
– Держи меня в курсе – я имею в виду роман Дейва и «Чили пепперс»! – кричу я ему в открытое окно.
– Обязательно. Надеюсь, на этот раз я не ошибусь. – С этими словами он поднимает вверх оба указательных пальца, потом поворачивается и уходит.
Вернувшись домой, я нахожу срочное сообщение от Люси из Лос-Анджелеса. Она единственная из моих знакомых использует режим «срочно» для голосовой почты. Неужели ей так не терпится узнать, что случилось сегодня на вводной лекции по сексуальному воспитанию? Я набираю ее номер.
– Я получила совершенно невероятные сережки на день рождения, – сообщает она, едва успев снять трубку. – От Дэвида Орджелла на Родео-драйв.
Кто такой Дэвид Орджелл? Очередной мужчина ее жизни? Ну конечно, нет, это же магазин. И, судя по адресу, довольно дорогой. Должно быть, Хантер наконец раскошелился.
– Золотые, трехъярусные, очень изящные, с жемчужными и рубиновыми подвесками. Почти такие же, как у Николь Кидман. Стоят сумасшедших денег, но очень изысканные. Я любовалась ими в витрине целую неделю. А теперь они мои. Просто не верится. Я как раз сейчас смотрю на себя в зеркало. Выглядят потрясающе!
– Здорово! – Я искренне радуюсь тому, что она так счастлива. – Хантер – молодец. Теперь я понимаю, почему он тебе нравится. Джен просто визжала от счастья, когда я отдала ей фото.
– Да, настоящий мистер Заботливость, – отвечает Люси, но в ее голосе, вопреки моим ожиданиям, совсем не слышно теплоты.
– Я даже начинай мириться с его существованием, – нехотя сознаюсь я.
– Как с существованием кожного грибка? – язвит Люси.
– Люси, кажется, я не сказала о нем ничего плохого.
– А жаль.
В чем дело? Может, она хотела получить от него еще и ожерелье?
– Ничего не понимаю, – со вздохом говорю я. – Ты заполучила этого парня. Теперь вот получила от него подарок. Что тебе не нравится? Может, ты расстроилась из-за того, что он потратил слишком много денег?
– Ха! Разве я сказала, что Хантер потратил деньги? Вероятно, он действительно тратит очень много – на всех, кроме меня. Эти серьги я купила сама. Хантер же подарил мне на день рождения пресс-папье в форме сердца от «Кристофл» с надписью «Настоящая любовь».
– Ну, это, конечно, не серьги, но тоже неплохо. Во всяком случае, очень романтично.
– Было бы романтично, если бы несколько раньше я не получила точно такое же – в красивой коробке из красного бархата. Их рассылает пиар-отдел Эн-би-си в рамках промоакции новой комедии. Хорошо хоть Хантер догадался вынуть пресс-релиз и заказать новую упаковку.
– Наверное, он не знал, что ты уже получила такое, – предполагаю я.
– Зато теперь знает, – ядовито отвечает Люси, – положила его ему под дверь. А чтобы он все правильно понял, завернула в пресс-релиз. Ну а уж потом пошла к Дэвиду Орджеллу и купила серьги.
– Надо же, сколько ты всего успела, – восхищаюсь я, потратившая сегодня все свое свободное время на то, чтобы научиться надевать презерватив на банан. – А я никогда не покупала себе украшения.
– Не думай, что это так легко, – хмуро произносит Люси. – Продавец ходил за мной по пятам и все время спрашивал, не отложить ли для меня эти серьги, чтобы я смогла прийти за ними с мужем. Или бойфрендом. Или даже обоими – это он так пошутил. Он никак не мог понять, что я могу купить их сама. А я могу, черт возьми! Почему бы нет? Мне не нужны для этого ни Хантер, ни Дэн. Они оба мне осточертели!
– Люси, Люси, успокойся!
– Нет, правда. Я взяла лист бумаги и выписала все плюсы и минусы каждого из них. Получилось, что минусов гораздо больше. Я никогда тебе не рассказывала, какой у Хантера пенис? – В голосе Люси слышится откровенная злость.
Сегодня я целый день только и слышу: пенис… пенис… пенис… Сколько можно?
– Нет, – осторожно отвечаю я. – Но Никки на твоем дне рождения говорила, что у него очень маленький размер ноги…
– Оказывается, это аксиома, – уныло подтверждает Люси.
– А у Дэна? – спрашиваю я просто по инерции, а совсем не потому, что меня это интересует.
– Вот это как раз один из его больших плюсов, – признается Люси. – Но он сопит.
– Когда?
– Не важно, – загадочно отвечает подруга.
Придется теперь месяц ломать голову над тем, что она имела в виду.
– Но ведь он по крайней мере не храпит?
– Это правда. И должна признать, плюсов у Дэна гораздо больше, чем минусов. – Ее голос становится нежным. – Я всегда говорила, что люблю его. Он тот человек, на которого я могла положиться. С которым хотела прожить всю жизнь. Но он меня бросил, так что пусть катится к черту! Главным достоинством Хантера было то, что с ним я чувствовала себя на вершине мира. А потом он передарил мне это пресс-папье. Так что пусть катится следом!
– Ты тоже передаривала подарки, – напоминаю я. – Но это не значит, что ты плохой человек. Просто у тебя нет времени ходить по магазинам.
– Я никогда не дарила чужие подарки тому, с кем у меня был роман, – с негодованием возражает Люси.
Надо же, я никогда даже не думала о таких нюансах.
– Хорошо, – сдаюсь я, – но мне не хотелось бы опять получить от тебя коробочку подаренной тебе «Годивы».
– Ладно, обещаю, – натянуто смеется Люси. Очевидно, на сегодня мы покончили с ее проблемами, потому что она спрашивает: – Кажется, ты говорила, что в эти выходные прилетает Жак? Ты сделала то, что я говорила?
– Бразильскую эпиляцию? Нет, это невозможно. Мне больше подходит польская: вместо того чтобы удалять лишние волоски, они их приклеивают.
– Ты безнадежна, – смеется Люси, но я живо представляю, как она сокрушенно качает головой из-за плачевного состояния моей внешности. – Может, мне удастся уговорить тебя хотя бы немного подправить форму бровей? К мисс Барретт нужно записываться за полгода, но у меня с ней договоренность на завтра. Я все равно не вернусь домой к этому времени, так что сходи вместо меня. Пожалуйста.
– К ней запись на шесть месяцев вперед? Тогда, может, я продам твою очередь на аукционе «И-бэй»?
– Нет, не нужно. Это мой подарок тебе. Заметь, не передаренный. Только скажи мисс Барретт, что ты хочешь сделать трединг. Это сейчас самый писк. Никаких щипцов, волоски просто обвязывают ниткой и выдергивают.
– Значит, это не больно? – с надеждой спрашиваю я.
– Конечно, больно. А что не больно?
– Мы все еще говорим о бровях или о чем-то другом? – уточняю я, услыхав грустные нотки в ее голосе.
– Все больно, – повторяет Люси и быстро вешает трубку.
14
Я готовилась к этому свиданию целую неделю, но мне все равно нечего надеть. Сарафан в цветочек никуда не годится. Стоя в холле второго этажа, я разглядываю свое отражение в зеркале. И о чем я только думала? Вернувшись в спальню, я открываю гардероб – в третий раз за последние пятнадцать минут. Не исключено, что сегодня мне удастся побить мой прежний рекорд. Правда, у меня больше нет ни одного приличного наряда. А может, в желтой юбке мои бедра все же не кажутся такими широкими? Я примеряю юбку. Нет, ужасно. А если надеть синие джинсы? Мы встречаемся в дневное время, поэтому я вполне могу предстать перед Жаком в скромном повседневном прикиде.
В дверь звонят, и я застываю на месте. Нет, я определенно не могу спуститься вниз в этих джинсах «Ливайз». Не забыть бы купить «Гэп модерн ретрос». Люси утверждает, что они превосходно сидят на любой женщине.
– Джен, детка, открой, пожалуйста, дверь! – кричу я, стараясь, чтобы дочь не услышала волнения в моем голосе. Кто бы мог подумать, что обычное свидание – к тому же с человеком, за которым я уже успела побывать замужем, – обернется таким испытанием? – Это Жак. Скажи ему, что я спущусь через две минуты.
Итак, у меня есть еще сто двадцать секунд. За это время можно сшить новый наряд. Или проверить, на сколько оперативно работает служба доставки «Гэп». Что за чушь лезет мне в голову! Пожалуй, все же надену сарафан. По крайней мере он подчеркнет безупречную форму моей груди в бюстгальтере «Вандербра». Хотя не исключено, что Жак этого и не заметит, потому что все его внимание будет приковано к моим фантастическим бровям.
Я легонько касаюсь их пальцами. Никак не пойму, почему, избавившись от нескольких волосков, я чувствую себя такой счастливой. Новая безупречная линия бровей каким-то чудом полностью изменила мою внешность: глаза стали больше, лицо свежее. Или мне просто хочется думать, что я не зря мучилась двадцать минут? А вот к бразильской эпиляции я пока не готова. Да и какой в ней смысл? Если мужчина получил возможность увидеть ее результат, значит, он уже и так вами заинтересовался.
Я слышу, как внизу Жак пытается завести разговор с Джен. Они обменялись приветствиями и короткими замечаниями о погоде, и после неловкой паузы Жак, вежливо отклонив предложение Джен угостить его печеньем и шоколадным молоком – я учу дочь быть гостеприимной хозяйкой, – переходит к другой теме. Из долетающих до моего слуха обрывков фраз я делаю вывод, что ему редко приходится общаться с людьми, не достигшими совершеннолетия.
– Какой красивый дом, – говорит он Джен, – что заставило вас переехать сюда?
– Не что, а кто. Моя мама, – отвечает Джен, к счастью, вполне любезно.
– А что вы думаете о налогах? – Жак задает этот вопрос, видимо, думая, что он одинаково волнует всех, независимо от возраста и страны проживания. – Во Франции они ties terrible[68]68
Просто ужасные (фр.).
[Закрыть].
– Мне нравится, как вы говорите, – сообщает Джен, легко меняя тему на ту, которая ей ближе все го. – Я знаю одну французскую песню. У нас в школе сейчас все ее поют. Хотите послушать?
Решив, что Джен сейчас исполнит «Фрер Жак», я не угадала: вероятно, в старых школьных дворах теперь звучат совсем другие песни.
– Voulez-vous coucher avec moi се soir?[69]69
Может, переспишь со мной сегодня? (фр.)
[Закрыть] – пронзительно выводит моя маленькая девочка тонким невинным голоском. – Voulez-vous coucher avec moi?
«Черт с ними, с джинсами», – думаю я, торопливо спускаясь вниз.
Подойдя к Жаку, я быстро целую его в щеку, после чего, обняв Джен за плечи, говорю:
– Она совершенно не понимает, о чем поет. Ты ведь знаешь детей.
– Non, non. C'est tres charmante[70]70
Ничего-ничего, это просто очаровательно (фр.).
[Закрыть] – отвечает он.
– А что плохого в этой песне, мам? – удивляется Джен. – Мне нравится. Только я не знаю, о чем она.
– Все хорошо, детка, я расскажу тебе, о чем эта песенка, но немного позже.
Года через два. Нет, пожалуй, раньше. Не хочу, чтобы мисс Дейч меня опередила.
– Скажи ей сейчас, – предлагает Жак, подмигивая. – Я подожду. У тебя есть удобное кресло?
– Ни одного, – отвечаю я, хватая его за руку. – К тому же нам пора идти. «Банановая республика» закрывается через восемь часов.
Джен осматривает меня с ног до головы, и я понимаю, что мой наряд ей совсем не понравился. Пожалуй, надо было задержаться на минутку и надеть сарафан.
– Мам, ты ведь не собираешься выходить из дома в таком виде? – В голосе Джен отчетливо слышится неодобрение. Что случилось с десятилетним ребенком, которого восхищало все, что я делала? Он превратился в одиннадцатилетнюю девицу, больше всего на свете боящуюся, как бы я не опозорила ее перед подругами.
Раньше я говорила ей, что надеть. Теперь она решает этот вопрос за нас обеих.
– Господи, опять джинсы! Ты что, ходишь в них на все свои свидания?
– Вce свидания? – Жак впервые смотрит на Джен с неподдельным интересом. – Ну-ка расскажи мне обо всех свиданиях твоей мамы. Le rendez-vous. Я уверен, у нее их было много. Ведь она elle est tres belle[71]71
Она очень красивая (фр.).
[Закрыть]. – Он одобрительно гладит меня по щеке.
Интересно, обратил ли он внимание на мои брови?
– Да, расскажи нам, – соглашаюсь я, совершенно сбитая с толку. О каких свиданиях она говорит? Лично я не могу припомнить ни одного, не говоря уж о тех, на которые ходила в джинсах.
– Ну, мама! – возмущенно восклицает Джен. Похоже, подобные вопли мне предстоит слышать ежедневно еще по меньшей мере лет десять. – Баулдер! Как ты могла о нем забыть? Ведь мы очень любим Баулдера!
Жак вопросительно смотрит на меня:
– Кто этот Баулдер, которого мы очень любим? Я, во всяком случае, его нисколько не люблю.
– Полюбите, – обещает Джен. – Он такой прикольный.
– Обязательно полюбишь, – подтверждаю я, поднимаясь наверх, чтобы надеть сарафан. – Я расскажу тебе о нем по дороге.
Всего через пять минут – сказалась сегодняшняя тренировка – мы передаем Джен Лили и мчимся в город. Первый пункт нашей поездки – действительно «Банановая республика», только та, которая находится в Рокфеллеровском центре.
– Самый большой, самый американский, самый лучший магазин, – авторитетно заявляет Жак, когда мы входим в огромный универмаг.
Самый лучший? Неужели он подхватил эту болезнь, когда проходил таможенный досмотр в Джей-эф-кей[72]72
Аэропорт имени Кеннеди.
[Закрыть]? Или уже успел познакомиться с Синтией?
Жак входит в отдел мужской одежды с плотно сжатыми губами, такой же решительный, как Наполеон перед Ватерлоо. С той лишь разницей, что Наполеон проиграл то сражение, а Жак наверняка одержит победу.
Он готов приложить все необходимые усилия, чтобы получить то, что ему нужно. В конце концов он останавливает свой выбор на восьми почти ничем не отличающихся друг от друга брюках из хлопка размера 32 х 32. Мне очень нравится по-французски стройная фигура Жака, но я никогда не думала, что она имеет форму идеального квадрата.
– Восемь пар! Хорошая идея. Можно будет не думать о стирке целую неделю, – замечаю я, словно у моего французского принца название «Тайд»[73]73
Tide – прилив, отлив, поток, течение (англ.).
[Закрыть] ассоциируется с чем-то другим, кроме Кот-д'Азура. Я иду к кассе, но Жак направляется в противоположную сторону.
– Я должен это примерить, mon amour. Думаю, они мне подойдут.
Он восемь раз входит в примерочную и восемь раз выходит из нее, демонстрируя мне каждую пару брюк и внимательно разглядывая себя в зеркале. Радует хотя бы то, что он не ленив. Жак высказывает свое мнение о расположении карманов, ширине отворотов и длине брючин, которая во всех восьми случаях составляет те же самые тридцать два дюйма, о чем я, конечно, молчу. Следующая тема – цвет, то слишком напоминающий хаки, то совсем на него не похожий. Он столько раз произносит слово «хаки», что оно начинает казаться мне каким-то французским эпитетом. И я, пожалуй, как-нибудь им воспользуюсь.
– Мне больше всего понравились пары номер два, четыре и шесть, – наконец говорит Жак, красуясь перед зеркалом в последних, восьмых, брюках. – Пожалуй, примерю их еще раз. Если, конечно, ты не предпочитаешь номер третий. Если ты скажешь, я возьму le troisieme, mon amour.
– Нет, только не третий. – Я решаю проголосовать за четные числа: должна же у девушки быть какая-то рациональная система принятия решений. – Думаю, тебе даже не надо мерить эти брюки еще раз, они сидят на тебе просто великолепно.
– Merci, mon chouchou, но я должен быть уверен.
И все начинается сначала. Он поочередно примеряет номера два, четыре, шесть, потом четыре, два, шесть, после чего шесть, два, четыре. И никак не может определиться с выбором. Вскоре голова у меня начинает кружиться, но в конце концов мы покидаем магазин с огромным пакетом, в котором лежат еще и шесть рубашек-поло нескольких оттенков голубого, специально подобранных к различным оттенкам хаки. Почему он не стал мерить рубашки, остается для меня загадкой, но я, естественно, не поднимаю этот вопрос.
– Мне так нравится ходить с тобой по магазинам, – улыбаясь, говорит Жак, когда мы оказываемся на улице. – Мы ведь славно поработали сегодня, non? Ну а сейчас пойдем и купим тебе какую-нибудь безделушку.
– Безделушку? Может, одну из этих?
Мы как раз проходим мимо уличного торговца, предлагающего бусы и «золотые» браслеты. Против цен, указанных на его лотке, невозможно устоять: любая вещь стоит от двух до пяти долларов.
– Нет, я присмотрел кое-что другое. Думаю, тебе понравится, – смеется Жак.
Мы идем по Пятой авеню, он держит меня за руку, и моя душа устремляется в небеса. Сегодня как раз один из тех трех-четырех дней в году, когда Нью-Йорк кажется лучшим местом на Земле. Погода солнечная, с низкой влажностью. Дует легкий ветерок, цветы в Рокфеллеровском центре радуют глаз многообразием оттенков, как и навесы уличных кафе. Люди на улице улыбаются, никто никуда не торопится. Жак покупает два пакетика соленого печенья у другого торговца, который даже желает нам хорошего дня.
Прогулка длиной в шесть кварталов занимает гораздо больше времени, чем обычно, потому что через каждые сто футов мы останавливаемся, целуемся и рассматриваем витрины.
– Вот мы и пришли, – говорит Жак, подталкивая меня к вращающимся дверям магазина на углу Пятьдесят седьмой улицы. «Тиффани». Я не была здесь с тех пор, как возвращала сюда три абсолютно одинаковые серебряные конфетницы, которые родственники Жака много лет назад подарили нам на свадьбу. – Ты знаешь, чем знаменит этот магазин, поп? – спрашивает он, с удовольствием оглядываясь вокруг.
– Синими коробочками?
– И этим тоже, дорогая, – улыбнувшись, соглашается Жак. – Но я имел в виду другое. Бриллиантами. Здесь продаются лучшие в мире бриллианты. – Он крепко сжимает мою руку, и мы идем мимо светящихся витрин со сверкающими драгоценностями. – Я люблю тебя. И сегодня мы купим тебе бриллианты.
Я резко останавливаюсь, сделав вид, что заинтересовалась украшениями в одной из витрин. Бриллианты? В горле у меня встает комок. Всего несколько встреч, несколько проведенных вместе ночей и несколько сотен цветов – и он уже уверен, что вернул меня? Неужели все так просто? Я ведь клялась себе, что на этот раз ни за что не потеряю голову. И, несмотря ни на что, сдержу обещание. Всю неделю я ломала голову, кто же звонил Жаку в Вермонт и где он пропадал несколько дней, когда я не имела от него никаких известий. И все же еще ни один мужчина не заставлял мое сердце биться так быстро. И наверное, никогда не заставит.
Должно быть, я слишком долго стояла в нерешительности, Потому что Жак обнимает меня и горячо целует.
– Почему у тебя такой встревоженный вид, ma cherie? Бриллианты должны вызывать улыбку. Или ты предпочитаешь сапфиры?
– Нет-нет, я обожаю бриллианты. Но, может, сейчас не самое подходящее время?
– Как раз самое подходящее. Мы здесь вдвоем. Все хорошо. – Он оборачивается к стоящей за прилавком продавщице с безупречным шиньоном: —Пожалуйста, покажите мне серьги с бриллиантами, самые красивые, какие только у вас есть. Я хочу подарить их женщине, которую люблю.
Значит, до кольца дело пока не дошло. Я с облегчением вздыхаю. Но все же почему? Он еще не готов? Мы здесь. Вдвоем. Сколько времени он собирается за мной ухаживать? Как-никак он делает это уже не в первый раз.
– Жак, серьги с бриллиантами – это слишком дорого, – говорю я, беря себя в руки.
– Для тебя все, что угодно, солнышко. Ведь ты вернула меня к жизни.
Сопротивляться бесполезно, тем более что продавщица уже вручает мне то, о чем просил ее Жак. Самые красивые серьги, имеющиеся в этом магазине.
– Нет, не такие огромные, – машет рукой Жак. – Что-нибудь поскромнее.
– Хорошо, сэр. – Продавщица захлопывает бархатную коробочку, мысленно снижая уровень своих комиссионных. – Тогда скажите, сколько любви, по-вашему, должны выражать серьги.
– Ну, наверное, столько. – Жак показывает большим и указательным пальцами расстояние примерно в восьмую дюйма.
– По полкарата каждый, – разочарованно говорит она.
– Хорошо, пусть по карату, – великодушно уступает Жак.
Через несколько минут продавщица возвращается с четырьмя коробочками. Я внимательно рассматриваю содержимое каждой. Боже, как же они все красивы! А как сверкают! Жак обнимает меня за плечи, и радость оттого, что он здесь, со мной, не уступает удовольствию, которое я испытываю, любуясь бриллиантами. Как правило, у меня не бывает причин жалеть Люси, но теперь я понимаю, что она чувствовала, когда ей пришлось самой покупать себе подарок. И все же интересно, ее серьги лучше моих?
Я открываю первую коробочку и, положив ее содержимое на ладонь, поворачиваю руку, любуясь игрой камней. Потом прикладываю одну сережку к уху, и мое лицо сразу становится ярче и свежее. Эффект даже более сильный, чем от выщипанных бровей.
– Можно их примерить? – спрашиваю я продавщицу.
– Конечно. Можете примерить все и выбрать те, которые вам больше понравятся. А если ни на чем не остановитесь, я принесу еще.
– Non, в этом нет необходимости, мы берем эти. Они нравятся мне больше всего, – решительно заявляет Жак. – Ты согласна, mon amour?
– Они просто потрясающие, – говорю я.
С другой стороны, остальные серьги ничем не хуже. Но если не примерить их все, невозможно понять, какие из них лучше подходят к цвету моей кожи. Или это относится только к жемчугу? Но ведь и между бриллиантами тоже есть разница. Только мне не суждено ее узнать. Наверное, поэтому лучше покупать драгоценности самой. По крайней мере тогда можно понять, чего тебе хочется, не боясь потратить на это столько же времени, сколько твой бойфренд тратит в «Банановой республике».
Продавщица тщательно упаковывает серьги, и мы покидаем магазин в рекордно короткое время с маленькой овальной коробочкой из синего бархата. Жаку уже известен следующий пункт нашего путешествия – единственное место, куда можно отправиться после такой экстравагантной покупки. Это его отель, расположенный всего в одном квартале от «Тиффани».
– Я хочу посмотреть на тебя, когда на тебе не будет ничего, кроме твоих сережек с бриллиантами, – между поцелуями шепчет мне на ухо Жак, пока мы поднимаемся в лифте в его номер.
Если говорить об афродизиаках, то могу вас уверить, что посещение «Тиффани» не идет ни в какое сравнение с поеданием устриц. Я едва владею собой. Только-только успев выйти из лифта и открыв дверь в его номер, мы сбрасываем с себя одежду.
– Надень серьги, – напоминает мне Жак.
Я срываю ленту с коробки, с которой, впрочем, обращаюсь гораздо осторожнее – вдруг она мне еще пригодится.
– Иди сюда. Встань передо мной, дорогая. Дай мне посмотреть на тебя, – говорит Жак. Он лежит на кровати обнаженный, подложив под голову подушки, чтобы лучше видеть меня.
Вместо этого я быстро укладываюсь рядом с ним на мягкие простыни и подставляю ему одно сверкающее ухо.
– Потрясающе, просто потрясающе. Как же мне тебя отблагодарить? – игриво спрашиваю я.
– Встань, я хочу видеть все.
– Но здесь не на что смотреть. Кроме меня, здесь никого нет, – смеюсь я.
– Именно тебя я и хочу видеть, – уговаривает он меня. – Ты красивая. Tue е tres belle[74]74
Ты очень красивая (фр.).
[Закрыть]. Позволь мне насладиться твоей красотой.
Я нехотя спускаю ноги с кровати и смотрю на свой довольно круглый животик. Сколько еще можно его втягивать? И почему мне так трудно поверить, что мой любовник считает мое тело красивым? Что, увидев меня в полный рост, он восхитится, а не тут же обратит внимание на варикозные вены и рыхлые, чересчур женственные бедра?
Собравшись с духом, я встаю и откидываю назад волосы. Не самый лучший жест: моя шея никогда не отличалась совершенством формы. Но, поймав взгляд Жака, я вижу в его глазах только обожание и сама почти готова поверить в свою неотразимость.
Он медленно встает с кровати и идет ко мне.
