Текст книги "Бестия. Том 2"
Автор книги: Джеки Коллинз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Лаки, 1965
Дарио Сантанджело терпеливо ожидал приезда сестры на летние каникулы. Ему нужно было так много ей рассказать! Мисс Командирша уволилась, теперь у них женщина постарше и больше похожая на нормальную экономку. Уже хорошо! Некому за ним шпионить. Он не мог дождаться конца каникул, чтобы поступить в школу. Ему почти четырнадцать, и он, так же как Лаки, ощущал потребность в компании своих сверстников.
Он дотронулся до прыща у себя на подбородке. Лаки – его лучший друг. Без нее просто невыносимо.
* * *
Лаки пристально вглядывалась в толпу встречающих. Наконец она увидела Марко и разволновалась.
– Господи! Как я ему понравлюсь – в таком виде?
Три месяца назад она покинула Лос-Анджелес четырнадцатилетней девчонкой, а возвращалась пятнадцатилетней загадочной юной женщиной.
Марко смотрел сквозь нее. Лаки дотронулась до его руки и весело спросила:
– Узнаешь?
Он вздрогнул.
– Лаки?
– Она самая!
– Боже правый! – это вырвалось прежде, чем он успел сдержаться. Джино хватит удар при встрече с его маленькой лапочкой-дочкой. Куда девалось буйство курчавых волос – его заменила очень короткая стрижка, сидевшая на голове наподобие причудливой шляпки. Невообразимый макияж! Не лицо, а застывшая маска клоуна. Длиннущие искусственные ресницы – и сверху, и снизу. Пурпурные тени. И белая перламутровая помада. Одежда была под стать гриму. Черно-белое с геометрическим рисунком мини-платье едва прикрывало зад. И в довершение всего – белые лакированные сапожки.
– Ну? – Лаки подбоченилась и храбро заглянула ему в глаза. – Как я тебе нравлюсь?
– Э… ты очень изменилась.
– Да уж!
– О…
– Чистая правда! Меня теперь можно назвать искушенной женщиной, – она подмигнула. – Понимаешь, что я имею в виду?
Боже милосердный! Джино не переживет!
Он подозвал носильщика.
– Идем к машине.
Марко вот уже шесть с половиной лет состоял при Джино. Работа пришлась ему по душе. До этого кем только он не был: водителем такси, телохранителем, лесорубом в Канаде – называйте любую профессию. Шесть месяцев войны в Корее сделали из него психа. Если у тебя на глазах убивают двоих твоих товарищей, начинаешь смотреть на все другими глазами. «Поезжай к Джино, – посоветовала мама Би. – Он всегда питал к тебе слабость. Он подыщет для тебя подходящую работу».
Она оказалась права. Джино страшно обрадовался.
– Будешь при мне. Смотри и постигай науку. Мне нужны преданные друзья – такие, на кого я мог бы положиться на сто процентов.
И вот пролетело шесть с половиной лет. За это время он ни дня не скучал. И многому научился.
* * *
– Ну, ты прямо страшилище! – воскликнул Дарио.
– Спасибо, – Лаки убила его взглядом. – Замечательное приветствие!
Дарио громко рыгнул.
– Хочешь послушать новый альбом «Битлз»?
– Нет, – и она важно прошествовала в дом. За ней плелся Дарио. Она действительно ужасно выглядела. Он решил поскорее выложить ей свою великую новость – чтобы сгладить неприятное впечатление.
Они поднялись наверх.
– Ты не отвечала на мои письма, – обиженно сказал Дарио.
Лаки зевнула и села на кровать.
– Не было времени.
Он плотно притворил дверь.
– Я кое-что знаю… Ты не поверишь.
– Да? – равнодушно откликнулась она, думая: как случилось, что Марко немедленно не объяснился ей в любви?
– Это касается папы.
– Да? – на этот раз она была заинтригована. За три месяца она только и получила от Джино, что телефонный звонок в день рождения и дорогой стереомагнитофон, который был доставлен в пансион и тотчас конфискован.
– У него новая подруга.
– Кто?
– Кинозвезда.
– Кто, чертов крысенок?
– Не смей обзываться!
– КТО?
– Марабель Блю.
– Издеваешься?
– Истинная правда.
– Боже правый! – Лаки достала из сумочки сигарету и нервно сунула в рот.
Дарио был потрясен.
– Ты давно куришь?
Лаки затянулась и выпустила из ноздрей дым.
– Всю жизнь.
– Лгунья!
– Давай рассказывай про отца и его подругу. Откуда ты знаешь?
– Это все знают.
– А я вот – нет.
– Даже в газетах писали.
– Когда?
– Постоянно пишут.
– Это еще ни о чем не говорит.
– Он приводит ее сюда, – Дарио сделал паузу, предвкушая свой триумф. – Я видел, как они трахались.
Лаки соскочила с кровати: с нее мигом слетело напускное безразличие «роковой женщины».
– Не может быть!
– А вот и было!
Потом они битый час только об этом и говорили. Как Дарио ночью пошел на кухню выпить стакан воды и вдруг услышал в папиной спальне голоса. Как он подглядывал за ними в замочную скважину. Он все-все видел!
Лаки жаждала подробностей. Ему пришлось повторить всю историю во второй и в третий раз. Под конец он совсем охрип.
– О'кей, – сжалилась сестра. – Пойду приму душ. Потом увидимся.
Дарио неохотно вышел, напоследок успев сообщить, что сегодня вечером Джино ужинает с ними.
– Сейчас он в Лас-Вегасе, но обещал вернуться.
Лаки сбросила одежду и встала под холодный душ. Ее развившиеся груди моментально отреагировали: соски отвердели и встали торчком. Олимпия была права: небольшой массаж творит чудеса!
* * *
– Я не умею обращаться с детьми, – дрожа от волнения, пожаловалась Марабель.
Джино вытянул руки и потрещал суставами.
– Они уже не дети, а подростки.
– Это одно и то же.
– Вовсе нет.
Марабель посмотрела на себя в зеркало. Они сидели в ее гримуборной на студии. Джино приехал сразу из аэропорта.
– Что мне надеть? – дрожащим голосом спросила она.
– Ничего особенного. Говорю тебе: это всего лишь дети.
* * *
За столом царило молчание. Джино сидел в торце – невероятно угрюмый. Он отправил дочь в дорогой, привилегированный частный пансион, а она вернулась, похожая на циркового клоуна.
Слева от него дулась Лаки. Папа три месяца ее не видел – и вот, вместо того чтобы удивиться, как она выросла, брюзжит по поводу внешнего вида.
Сидя напротив, Дарио пялился на Марабель Блю – главным образом на ее пышные груди.
Сама Марабель пугливо поглядывала на Джино и не решалась открыть рот, чтобы заговорить. Она знала, заранее знала, что дети ее возненавидят!
После ужина все разбрелись в разные стороны. Дарио собирался последовать за сестрой, но она быстро поднялась к себе и, запершись на ключ, целый час проплакала. А когда выплакалась, заказала телефонный разговор с Грецией, где в это время находилась Олимпия.
– Выручай! – взмолилась Лаки. – Нельзя ли мне приехать к тебе на каникулы?
– Ясное дело, – откликнулась подруга. – Почему нет? Будем веселиться на всю катушку!
* * *
И они повеселились.
Отец Олимпии, Димитрий Станислопулос, наслаждался жизнью на чудесном, залитом солнцем греческом острове. В его резиденции всегда было полно гостей, деливших свой досуг между роскошной виллой и великолепной яхтой. Они с радостью приняли в свой круг очаровательную юную девушку, несмотря на то, что она была подругой Олимпии и таким образом недосягаемой для их алчных поползновений.
– Плохо только, что папашины друзья слишком старые, – хихикала Олимпия. – Зато денежные тузы. А какие друзья у твоего отца?
На какие-то несколько секунд Лаки овладело искушение сказать правду. Верхушка американской мафии – вертелось у нее на языке. Но она дала слово ни под каким видом не открывать свое настоящее имя и поэтому лишь пожала плечами.
Олимпия понимающе кивнула.
На протяжении двух недель они загорали, катались на водных лыжах и ныряли с дыхательной трубкой.
– Я от воздержания, кажется, упаду в обморок, – жаловалась Олимпия. – Давай возьмем «Риву» и скатаем на материк!
Лаки охотно согласилась. Они уже давным-давно не занимались «почти». «Все, кроме» – было их девизом.
– Мы – две маленькие девственницы, – хихикала Олимпия после одной особо бурной сессии, – и намерены впредь оставаться таковыми.
На берегу они встретили двоих местных рыбаков и после хорошей попойки пошли с ними на близлежащий пляж.
Лаки лежала на песке, наслаждаясь поцелуями молодого рыбака. Его огромные ручищи жадно мяли ее груди. Он плохо говорил по-английски, но они и так хорошо понимали друг друга.
Когда он полез ей в трусики, Лаки его остановила. Прежде чем он успел осознать, что происходит, она выпростала его член из брюк и присосалась к нему.
Только удовлетворив парня, она разрешила ему снять с нее шорты и трусики и манипулировать ее телом до тех пор, пока она не испытала блаженство.
Идеальный способ заниматься любовью! Никакого риска!
Одеваясь, Лаки с ухмылкой вспомнила: «Мы, маленькие девственницы…»
* * *
Хоть и с опозданием, но все же Джино узнал, что Марабель водит его за нос. Он был взбешен. Осторожно навел справки и убедился в существовании другого мужчины – окопавшегося в Вашингтоне известного сенатора. Перспективного политика. Счастливого мужа. Более того, оказалось, что мисс Блю находится под наблюдением ФБР.
Эта добытая по крупицам информация привела Джино в состояние столбняка. Но Марабель неподражаема. От нее нелегко отделаться.
Однажды в сентябре он с утра пораньше сел в самолет и помчался в Вашингтон. Созвонился с сенатором и договорился о конфиденциальной встрече.
В свои сорок пять лет сенатор Питер Ричмонд был по-юношески красив и вовсю наслаждался жизнью. Интересная жена, четверо здоровеньких, чистеньких ребятишек. Траханье со всеми и со всем, что попадалось под руку. Марабель Блю не просто попалась под руку – она появилась в Вашингтоне на благотворительном приеме и гипнотизировала его своими по-детски наивными голубыми глазами до тех пор, пока не добилась желаемого прямо в раздевалке. После чего они стали два-три раза в неделю трахаться по всей Америке.
Ей нравилось трахаться с известным во всем мире политиком.
Ему нравилось трахаться со всемирно известной кинозвездой.
Джино не понравилось ни то, ни другое.
Он тихо, культурно поговорил с Питером Ричмондом, словно с лучшим другом. К концу встречи они и стали таковыми. Сенатор был шокирован, узнав о связи Марабель с Джино Сантанджело. Как ему благодарить Джино за предупреждение? Страшно представить, что могло произойти, если бы это выплыло наружу! Марабель Блю делит свои милости между популярным политиком и преуспевающим мафиози. Он легко отделался.
Разумеется, он не сказал этого вслух. Просто кивал и благодарил Джино, который пообещал ему поддержку в случае, если Питер выставит свою кандидатуру на президентских выборах.
Джино вернулся в Лос-Анджелес счастливым человеком, довольным и жизнерадостным. Они с Питером Ричмондом могут оказаться весьма полезными друг другу. Все улажено. Ему даже не пришлось показывать снимки или видеозаписи. Джино погладил лежавший в кармане конверт, который отныне будет храниться в сейфе вместе со связкой писем сенатора Дюка.
Ему так и не понадобилось пускать их в ход. Сенатор Дюк уже семь лет как ушел в мир иной. Но Джино все-таки берег письма – хотя бы в качестве сувенира, на память о прошлом.
* * *
По возвращении в пансион Лаки прочла в газетах о попытке Марабель Блю покончить с собой. Потом позвонил Джино и сообщил об их помолвке. Он опоздал: Лаки уже знала об этом из телевизионной программы новостей. Как он мог? Она проревела всю ночь. Ближе к утру рядом легла Олимпия и принялась утешать подругу.
– Ну что ты, беби? Что случилось?
Лаки не открыла Олимпии причины, только прижималась к ней до тех пор, пока как-то само собой не вышло, что они начали ласкать друг друга.
Мягкие груди. Твердые соски. Теплые бедра. Млечная влажность… Они довели друг друга до оргазма и уснули, обнявшись.
Перед рассветом Олимпия вернулась к себе. По молчаливому уговору они не вспоминали об этом инциденте. Просто им было приятно. Но повторять не хотелось.
Стивен, 1966
Стивен и Зизи поженились холодным февральским днем. Невеста была в высоких сапожках, алой мини-юбке и пушистом черном свитере.
Джерри Мейерсон был шафером, Зуна с Дайной – свидетелями. Зизи никого не пригласила, заявив, что она сирота, а друзья – мелкие, ничтожные людишки.
Свадебная церемония в Сити-холл была короткой и ничем не примечательной. Потом все пошли в бар и распили несколько бутылок шампанского. Зизи экспромтом выдала танец, который привел Стивена в замешательство. Не прошло и сорока пяти минут после обряда венчания, а молодые уже поцапались. Это никого не удивило. Стивен и Зизи год жили вместе и постоянно ссорились. Единственным, что не могло не удивлять, было то, что они вообще поженились. Противоположности сходятся.
Джерри потратил не одну неделю, пытаясь отговорить друга от подобного шага.
– Чего ты этим добьешься? Сейчас у тебя все преимущества. Только свяжешь себя по рукам и ногам.
Стивен пожал плечами.
– Сам не знаю, Джерри, зачем я это делаю. Ей так хочется.
– Естественно! Им всем этого хочется. Какого черта идти на поводу?
– Послушай, я и сам не прочь.
– Ерунда!
– Нет, правда!
– Чушь собачья!
Стивену не хотелось открывать истинную причину. Она заключалась в том, что Зизи угрожала разрывом, если они не поженятся. «Хочешь меня – женись! А нет, так найдется много охотников!»
В это было легко поверить. На улицах мужчины останавливались и провожали ее взглядами, мысленно раздевая. Зизи ничего не имела против, наоборот, ей нравилось. Если мы поженимся, думал Стивен, ей придется успокоиться. Может быть, у нас будет ребенок. Когда Зизи забеременеет, за ней перестанут ухлестывать кому не лень.
Сама мысль о том, что Зизи может быть с другим мужчиной, доводила Стивена до белого каления. Она вызывала в нем бурю чувств: страсть, ревность, гнев. Это опасно. Их отношения отличались крайней нестабильностью. Стивен надеялся, что брак приведет их в норму.
Он ошибся – это стало ясно в первые же дни медового месяца. Нацепив на себя символические и не оставлявшие места воображению бикини, Зизи дерзко выставила напоказ свое тело возле бассейна в их отеле в Пуэрто-Рико. Она была в своей стихии и наслаждалась вовсю.
Стивену только и оставалось, что с бессильной яростью наблюдать за ее вывертами. Она флиртовала со всеми подряд – от телохранителя до гогочущих американских туристов, чьи дородные жены исходили злобой.
Это был их первый совместный отдых, и Стивен позволил себе посетовать:
– Тебе следовало бы одеваться поскромнее. Когда ты вышла из бассейна, мне все было видно: и соски, и волосы на лобке. Все-все!
– Боже мой! – в притворном ужасе вскричала она. – Неужели даже соски и волосы?
– Не шути так.
Зизи расстегнула верхнюю часть купальника – лифчик полетел на пол.
– Прости, милый. Ты абсолютно прав, – она повернулась к нему лицом и сделала несколько танцевальных движений – так что призывно всколыхнулись груди. Это не оставило его равнодушным.
Потом она облизнула палец и, поднеся к груди, стала медленно водить вокруг соска – тот на глазах у Стивена увеличился в размерах. Точно в такой же пропорции увеличился его пенис.
Он сотни раз занимался с ней любовью, но восторг ожидания и свершения неизменно ошеломлял Стивена. Разве на нее можно сердиться? Зизи – кокетка, но если найти подход, она будет принадлежать ему одному. Это – единственное, что имеет значение.
* * *
Джерри Мейерсон представил Кэрри полный отчет о свадьбе. Хороший парень Джерри, Он понравился ей с первой минуты, когда Стивен впервые пригласил его к себе домой – тогда им было по шестнадцати. С годами он у нее на глазах превратился из угловатого подростка в подающего надежды молодого адвоката. Он называл ее Кэрри, не пропуская ни одной недели без того, чтобы не навестить ее, и питал к ней тайную страсть, о которой знали только они двое, но, разумеется, никогда об этом не говорили.
Кэрри, в ее пятьдесят три года, льстило внимание юноши, которому она годилась в матери.
Что говорить, она прекрасно сохранилась. Заняла прочное положение в обществе. Многие женщины ей завидовали: она пользовалась уважением, к ее мнению прислушивались – шла ли речь о косметике или убранстве гостиной. Ее постоянно цитировали.
Кэрри частенько задавалась вопросом: что, если бы выплыла наружу правда о ее прошлом? Так ли бы уважалось ее мнение? Стали бы благотворительные общества добиваться, чтобы она их возглавила? А дизайнеры дамской одежды – чтобы она одевалась в их модели?
Ни в коем случае.
Странная штука – жизнь. Кто бы мог подумать, что она достигнет таких высот? А Стивен! Как она им гордилась! Известный адвокат – пусть даже он упорствовал в своем желании остаться общественным защитником. Ему хватало на жизнь, но это не шло ни в какое сравнение с тем, чего он мог бы добиться, занявшись частной практикой. Она была готова поддержать его финансами. Однако на ее предложение он ответил категорическим «нет»:
– Я поставил перед собой цель помогать людям, которые действительно нуждаются в такой помощи, а не выручать жирных котов, у которых доллары лезут из ушей. Тем, кому я помогаю, не на что рассчитывать. И когда мне удается защитить их, я чувствую, что не зря живу на свете.
Кэрри не спорила. Сын повзрослеет, поумнеет и изменит свою точку зрения.
Но в его жизнь ворвалась Зизи, и все рухнуло. Кэрри с первого взгляда догадалась, что это за птица.
– Это не навсегда, – утешал ее Джерри. Они даже в день свадьбы едва не подрались.
Кэрри кивнула. Конечно, не навсегда. Хотелось бы только знать – надолго ли?
С тех пор, как сын сообщил ей о своем решении жениться, они не встречались. Как бы ни было больно, Кэрри заморозила в своем сердце любовь к Стивену в надежде, что это поможет ему одуматься.
– Куда они поехали? – поинтересовалась она. Джерри ответил.
Кэрри встала, давая понять, что ему пора уходить. – Держи меня в курсе, хорошо? Если Стивену понадобится моя помощь, я готова, но не раньше, чем он избавится от этой… особы. А до тех пор я не желаю видеться. Может быть, предоставленный самому себе, он скорее поймет свою ошибку?
– Наверное, вы правы, – Джерри коснулся ее щеки легким, целомудренным поцелуем и подивился: почему это его мать смотрится как Элизабет Арден, а Кэрри до сих пор напоминает Лину Хорн? – Через неделю увидимся.
– Спасибо, Джерри.
Лаки и Джино, 1966
– Ты навлекла позор на всю школу, – сурово заявила директриса. – В «Левьер» сроду не случалось ничего подобного. Никогда! – она сняла очки со стеклами из горного хрусталя, и Лаки на секунду показалось, что эта властная англичанка сейчас расплачется. Ничуть не бывало. Она только искоса взглянула на Лаки, осуждающе скривила губы и продолжала обличительную речь: – Привести в школу мальчика – само по себе предосудительно, но затащить его в спальню… в постель!..
Олимпия с трудом подавила желание рассмеяться.
Директриса перехватила ее взгляд и угрожающим тоном произнесла:
– Можете смеяться, юная леди. Надеюсь, что вам станет не так весело, когда приедет ваш отец, чтобы забрать вас из пансиона, который вы опозорили своим… мерзопакостным поведением. Вы обе исключены. Лаки, мне удалось связаться и с твоим отцом. Он прибудет завтра утром, так же как и мистер Станислополус, – она вновь водрузила очки на переносицу и с отвращением посмотрела на обеих девушек. – А до того времени вам предписывается оставаться в своей комнате. Ясно?
– Черт побери! – воскликнула Олимпия, с размаху бросаясь на кровать. – Папа будет рвать и метать. Он терпеть не может, когда меня исключают, потому что тогда ему нужно ехать, забирать меня, читать нотацию и рассыпаться в извинениях за свою «маленькую шалунью». Он взял с меня клятву, что уж отсюда-то меня не попрут. Ах, черт побери!
– Мой отец не приедет, – убежденно заявила Лаки. – Пришлет кого-нибудь.
– Почему? – в голосе Олимпии прозвучало неподдельное любопытство.
Лаки пожала плечами.
– Он занятой человек.
– Все они занятые.
– Мой предок более занятой, чем все остальные.
– Чем он занимается?
Лаки снова пожала плечами и не особенно вразумительно, осторожно подбирая слова, ответила:
– У него куча самых разных дел. Отели… заводы… издательства… Чего ни коснись, он ко всему имеет отношение.
– И к Марабель Блю, – как бы между прочим добавила Олимпия.
Лаки крутнулась на каблуках и впилась в подругу взглядом.
– Ты давно это знаешь?
Та зевнула и потянулась.
– Порядочно. Я хотела, чтобы ты сама рассказала. Господи! Почему у меня отец – какой-то занудный миллионер, а не знаменитый преступник?
– Мне запретили кому-нибудь говорить.
Олимпия фыркнула.
– С каких это пор тебя останавливают подобные вещи? Запретили – ах, ах! Обхохочешься!
Лаки не могла не почувствовать облегчение. Наконец-то хоть кто-то знает, кто она такая. Ей всегда хотелось поделиться с Олимпией, но Джино вынудил ее дать торжественное обещание.
– Я так мечтаю с ним познакомиться! До сих пор я только видела фотографии в газетах. Должно быть, он поистине продувная бестия!
– Бестия? – Лаки покатилась со смеху. Такое определение не очень-то вязалось с человеком, который всю жизнь обнимал, целовал и всячески баловал ее. Конечно, с годами они отдалились друг от друга, но вряд ли ее отца можно назвать бестией.
– Скажи, – не отставала Олимпия, – он и вправду убивал людей?
– Понятия не имею. Не думаю. Все, что о нем пишут, сильно преувеличено, он сам мне говорил. Наверное, у него такая репутация, потому что…
Слова повисли в воздухе. В самом деле, почему? Как она может быть уверена? Джино – ее отец, она его обожает. Или ненавидит – смотря по обстоятельствам. В газетах его называют Джино-Таран Сантанджело. Кто же он на самом деле? Этого она не знала. И не желала знать.
Или все-таки желала? Кто знает. Возможно, со временем… Только «возможно»…
* * *
Помолвка с Марабель Блю стала его глупейшей ошибкой. Эта женщина оказалась шлюшкой с суицидальными наклонностями, которой нужно было постоянно находиться в центре внимания. Джино не понимал, как это он так попался. Жалко ее стало, что ли? Шесть месяцев совместной жизни не внесли ясности в этот вопрос. Теперь ему хотелось одного: чтобы она как можно скорее убралась из его жизни. Свадьба не сходила у нее с языка. В конце концов это стало невыносимо.
Лишив Марабель покровительства Питера Ричмонда, Джино словно сдернул с нее одеяло, под которым она чувствовала себя в тепле и безопасности. Теперь она нуждалась в другом Питере Ричмонде. Ей нужно было знать, что она прекрасна, желанна и что, трахаясь с ней, государственный деятель ставит на карту свое будущее. Джино влекло к ней, но он ничем не рисковал. Неожиданное предательство Питера Ричмонда явилось для Марабель страшным ударом, от которого она никак не могла оправиться. Ярчайшая звезда мирового экрана слегла в постель и сутками напролет ревела, как обиженное дитя.
Джино каждый день звонил, расспрашивал ее горничную и выслушивал отговорки: мисс Блю простудилась… у нее мигрень… разболелись зубы…
Студию трясло. Капризная звезда психанула в самый разгар съемок, каждый день простоя оборачивался многотысячными убытками. Через четыре дня к ней отправилась делегация, состоящая из врачей и адвокатов.
На другой день мисс Блю приступила к работе – бледная, изможденная – и тут же поругалась с режиссером. После обеда она покинула съемочную площадку, к шести часам вечера сильно превысила дозу снотворного и была доставлена в больницу, где ей успели своевременно промыть желудок.
Эта новость застала Джино в Лас-Вегасе. Он немедленно прилетел в Лос-Анджелес и с ходу рванул в больницу.
Марабель показалась ему двенадцатилетней девочкой – со взъерошенными волосами и заплаканными голубыми глазами, по коже шли пятна.
– Ты что, свихнулась? – ласково спросил Джино.
Она разрыдалась.
– Прости. Мне ни в чем не везет, ни в чем!
– Эй, детка, хочешь, обручимся? – выпалил он не подумав. А когда подумал, то решил, что это неплохая идея. Джино Сантанджело и Марабель Блю. Все мужское население Америки лопнет от зависти.
Марабель пришла в восторг. Правда, имелось небольшое препятствие: она все еще была замужем за отставным каскадером, поддержавшим ее на заре кинематографической карьеры.
– Подумаешь, – бодро заверил Джино. – Быстренько оформим развод в Тихуане. А ты пока переезжай ко мне.
Через несколько недель она поселилась в его резиденции на Бель Эр.
Джино не потребовалось много времени, чтобы понять свою ошибку. Съемки с грехом пополам были закончены, и наступил долгий перерыв в ожидании следующей роли. Марабель проводила все дни в постели: смотрела телевизор, проглатывала киножурналы и обжиралась. Марабель Блю – фантастической кинозвезде, секс-символу – лень было даже причесаться.
Джино не верил своим глазам.
– Ты что, не собираешься вставать?
Она кротко улыбнулась.
– Наверное, встану.
Но потом находились отговорки, чтобы, как последний лодырь, продолжать валяться в постели. К вечеру комната пропитывалась запахами апельсинов, маринованного лука и самой Марабель – она никогда не мылась.
Джино стало противно. Но как от нее избавиться? Это же не обыкновенная женщина, а звезда с мировым именем, с целым штатом бухгалтеров, агентов, менеджеров – не говоря уже о всех прочих: режиссерах, продюсерах, прихлебателях и фанах.
Изредка случалось, что ее заставляли встать, потратить два часа на макияж, повязать голову шарфом, чтобы не было видно темных корней волос, и принять ванну: не может же она ехать на примерку костюма, воняя, как последний бродяга.
Как он мог так оплошать?
Джино послал за Костой.
– Забери ее из моего дома – сколько бы это ни стоило. Я уезжаю в Нью-Йорк, а ты попробуй объяснить ей, что все кончено.
Конечно, ему следовало самому сказать ей об этом, но Боже мой! Это было все равно что иметь дело с умственно отсталым ребенком. Недавно он уже затеял такой разговор. У нее задрожала нижняя губка, глаза наполнились слезами.
– Разве тебе со мной плохо? А, малыш? – Не успел он ее остановить, как она соскочила с постели, сбросила с себя ночную рубашку, раскрыла объятия и просюсюкала: – Трахни меня, малыш, это сделает тебя счастливым!
Нет уж, лучше он трахнется с дохлой кошкой. Трахнуть ее? Неужели недостаточно того, что приходится ее нюхать?
После отъезда Джино Коста явился в дом и объяснил, чего от нее ожидают. Марабель восприняла новость довольно безучастно, даже ни разу не оторвала глаз от экрана телевизора.
В тот же вечер она вскрыла себе вены и только по счастливой случайности осталась в живых. Горничная обнаружила ее в чем мать родила на полу ванной комнаты и немедленно вызвала Косту, которому стоило немалых трудов предотвратить огласку.
Пришлось Джино срочно лететь в Лос-Анджелес. Он был взбешен и чувствовал себя загнанным в угол.
Марабель всхлипывала, словно кающаяся маленькая девочка.
– Прости, Джино. Я постараюсь исправиться. После свадьбы все будет просто великолепно.
– Наверное, я впадаю в старческий маразм, – делился Джино с другом, – если мог подумать о том, чтобы жениться на ней.
– Ты – в старческий маразм? О чем ты говоришь, старина?
– Скоро мне шестьдесят. Это уже не весна жизни.
Коста хлопнул его по плечу.
– Брось, Джино! Я на несколько лет моложе тебя, а выгляжу старше.
– Это чисто внешнее. Зато ты ведешь упорядоченный образ жизни. Держу пари: ты так ни разу и не взглянул на другую женщину. Вы с Джен – образцовая пара, – его глаза затуманились, и Коста без слов понял, что он думает о Марии и прошлом счастье. Он постарался переменить тему:
– Как поживает Лаки? Пишет?
– И не думает. Она стала какой-то странной. Даже не осталась на Рождество. Побыла два дня и умотала к подруге.
– Наверное, это из-за Марабель.
– Черт! Дай только от нее отделаться – я буду уйму времени проводить с детьми. Сойдусь с ними поближе. А то приезжают на каникулы, выряженные, как огородные пугала, включают на полную мощность музыку – и, ей-Богу, Коста, у меня возникает чувство, будто в доме – посторонние люди. А я всегда занят. Следующим летом обязательно заберу их домой.
Прошла еще неделя, и он нашел идеальный способ избавиться от Марабель.
– Вызови сюда этого балбеса – ее мужа, – проинструктировал он Косту. – Интересно, во сколько это обойдется?
* * *
Дарио Сантанджело выглядел старше своих лет: стройный юноша ростом в пять футов одиннадцать дюймов, с чистой кожей, светлыми волосами, легким загаром и умением носить одежду. Большинство его одноклассников были толстенькими коротышками: они вечно дрались, онанировали, обсуждали девчонок, марки автомобилей и наилучший способ пукнуть на уроке.
Дарио оказался белой вороной, аутсайдером. Он не вписывался в общую картину. Был слишком умен. Учителя его любили. Мальчики – ненавидели.
Скоро мечты о веселом времяпрепровождении в пансионе испарились. Он пошел на крайнюю меру – раскрыл инкогнито. Он – Дарио Сантанджело. Его отец – небезызвестный Джино Сантанджело. Результат был тот, что его возненавидели еще больше. Просто лезли из кожи вон, чтобы сделать его жизнь невыносимой.
И он бросил старания нравиться и удалился в свою раковину, куда не доставали никакие колючки и издевательства. Регулярно писал сестре, расхваливая школу и товарищей. Лаки не отвечала. Как будто забыла о его существовании. Много лет они были – одна команда, и вдруг она поступила в дурацкий пансион в Швейцарии, подружилась с какой-то идиоткой с дурацким именем и отдалилась от него. Вот так. Приехав на Рождество, она с ним двух слов не сказала.
Он решил больше не писать ей. Просто игнорировать. Это и будет его местью.
* * *
Лаки проснулась от кошмара. Вспышками в мозгу – голубой бассейн… солнечное утро… надувной матрас в розовой воде…
Она села на кровати и пожалела о том, что она – не Олимпия, у которой есть и отец, и мать. Подумаешь – в разводе! Зато они есть – оба!
Она сбросила на пол одеяло и подумала: интересно, кого Джино за ней пришлет? Хорошо бы Марко. Она с удовольствием расскажет ему о своей эскападе. Пусть послушает пикантные подробности: как она затащила к себе парня, как они голые лежали под одеялом, а Олимпия – на другой кровати, тоже с парнем. Тогда он поймет, что в свои пятнадцать лет она уже не девчонка, а опытная молодая женщина. О-очень опытная!
Сколько вечеров подряд она ускользала за пределы «Левьер» и упражнялась в искусстве «почти»! Даже будучи голышом с парнем в постели, можно не выйти за рамки.
С Марко она пойдет до конца! Да. Олимпия сказала, что считает это допустимым для себя только с Марлоном Брандо. Лаки согласна удовлетвориться Марко.
* * *
Джино взошел на борт самолета в нью-йоркском аэропорту, занял место в хвостовой части и закурил превосходную «Монте-Кристо».
Сначала он хотел послать кого-нибудь вместо себя: Марко, Реда или даже Косту. Но Дженнифер убедила его, что он должен лететь сам.
– Джино, это твой долг отца. Это покажет, что тебе небезразлично.
– Естественно, небезразлично! Дай только мне до нее добраться, я из нее всю дурь вышибу!
– Нет, – мягко возразила Дженнифер. – Ты не сделаешь ничего подобного. Просто поговоришь и попытаешься понять причину.
– Джен, ей пятнадцать лет! Как в этом возрасте можно путаться с парнями?
– А чем ты занимался в пятнадцать лет? – не уступала она.
Джино насупился. Старушка Джен выжила из ума. Кто, если не круглый идиот, может задавать такие вопросы? Он – мужчина и в свои пятнадцать мог делать все, что заблагорассудится. С девушками все обстоит иначе.
