Текст книги "Бестия. Том 2"
Автор книги: Джеки Коллинз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
Лаки, 1965
Лаки Сантанджело стояла на крыльце их дома на Бель Эр, наблюдая за тем, как водитель грузит ее чемоданы в багажник длинного черного лимузина. Ей было почти пятнадцать лет. Рослая, кокетливая девушка с шапкой черных кудрей и большими, широко распахнутыми цыганскими глазами. Ее тоненькая загорелая фигурка еще не вполне сформировалась; красивое лицо не знало косметики.
Дарио Сантанджело сидел на капоте и сильно нервничал – это выводило шофера из себя. Мальчик подобрал горсть камешков и раздраженно бросал в парадную дверь; тихо позвякивало стекло.
Насколько Лаки была смугла и черноволоса, настолько же Дарио был бледнолиц и белокур. Ему было тринадцать с половиной лет. Его черты поражали правильностью. Длинные светлые волосы и пугающе голубые глаза – вот что в первую очередь привлекало внимание.
Он перевел взгляд с сестры на шофера, занятого чемоданами, и скорчил рожицу.
Лаки захихикала, подмигнула и одними губами изобразила их любимое слово: «дурында». Так они называли между собой едва ли не всех знакомых.
Из дома вышла дебелая женщина с властным лицом. Отдав кое-какие распоряжения водителю, она бросила взгляд на часы и скомандовала:
– Ну, все, Лаки, забирайся в машину. Иначе мы опоздаем на самолет.
Девушка пожала плечами.
– Ничего не имею против.
– Ну-ну, – оборвала мисс Командирша, – не начинай свои штучки.
За ее спиной усиленно кривлялся Дарио, суфлируя: «дурында!» и изображая руками «ослиные уши». Лаки прыснула, хотя на самом деле ей хотелось плакать.
Появился Марко. В его обязанности входило всюду сопровождать Лаки за пределами особняка на Бель Эр. Ей нравился Марко. Он та-акой красивый! Вот только не обращает на нее внимания. Сегодня на нем были летняя куртка, рубашка спортивного покроя и узкие джинсы. Ему самое меньшее тридцать, но он высок, мускулист и не склонен к полноте, как большинство мужчин в его возрасте.
В тысячный раз она задалась вопросом: какова его личная жизнь? Есть ли у него девушка? Что он делает, когда свободен от своих обязанностей телохранителя?
– Слезай с капота и попрощайся с сестрой, – велела мисс Командирша.
Дарио запустил в дверь всеми оставшимися камешками. Брызнули осколки стекла.
– Дарио! – взвизгнула гувернантка. – Ты дождешься, я расскажу папе!
«Долго же тебе придется ждать», – подумала Лаки. Джино появлялся у них все реже и реже.
Дарио ленивой походкой двинулся в ее сторону, всячески демонстрируя полное безразличие. Как будто его ничуть не волнует, что ее отсылают в пансион.
– Пока, сестренка, – процедил он сквозь зубы. – Захочешь писать – я не против.
Лаки заключила его в объятия. В другое время он бы немедленно вырвался, но сегодня – так уж и быть, пусть обнимает.
– Не позволяй никому брать над собой верх, – прошептала Лаки. – Я скоро приеду на каникулы.
Он влепил ей слюнявый поцелуй и убежал в дом, прежде чем кто-либо заметил его слезы.
Лаки залезла в автомобиль. Она и побаивалась, и в то же время чувствовала облегчение. Наконец-то она выходит в большую жизнь. Десятилетие нянек и частных учителей подошло к концу. Десять лет затворничества, одиночества и несвободы. Ей было жаль расставаться с Дарио, но она нуждалась в обществе своих ровесниц. А Дарио скоро и сам поступит в школу.
Это тетя Дженнифер настояла на том, чтобы ее отправили в пансион. Лаки подслушала разговор между ней и отцом:
– Джино, нельзя всю жизнь продержать детей взаперти, под стеклянным колпаком. Я знаю один замечательный пансион в Швейцарии. Это принесет девочке большую пользу.
В самолете Лаки клевала носом, хотя изо всех сил сопротивлялась сну: не хотелось ничего пропускать. Мисс Командирша очень прямо сидела рядом, орлиным взором следя за всем происходящим вокруг.
Лаки находила смешным путешествие в компании дуэньи, но Джино был непреклонен.
– Она поедет с тобой, а после того как ты благополучно доберешься до школы, вернется в Америку. Все. Никаких дискуссий.
Джино. Ее отец. Враг дискуссий.
Она любила его до боли. Но иногда ее посещали сомнения: да так ли уж сильно он сам любит ее и Дарио? Он проводил с ними все меньше времени. Они большей частью жили на Бель Эр, а он – там, где в данный момент требовали интересы дела. У него были квартиры в Нью-Йорке, Лас-Вегасе и Бог знает где еще. Лаки знала телефонные номера, но ни разу там не бывала. Иногда, лежа в постели перед тем, как заснуть, она вспоминала далекое-далекое детство. Тогда папа почти все время был с ними. Обнимал. Ласкал. Уделял им много времени. Любил и заботился о них. Она вспоминала маму – прекрасного бледного ангела с нежным голосом и бархатистой кожей.
На этом Лаки обрывала свои воспоминания: слишком больно было думать о том, что случилось дальше. Иногда перед ее мысленным взором вспыхивали видения. Бассейн. Надувной матрас. Мамино обнаженное тело. Кровь…
Наверное, она что-то пробормотала во сне, потому что мисс Командирша обеспокоенно тронула ее за плечо.
– Что с тобой, дорогая?
– Ничего. Я хочу кока-колы.
* * *
В Швейцарии был такой чистый воздух, что Лаки жадно, безостановочно вдыхала его, чтобы скорее очистить легкие от лос-анджелесского смога.
В аэропорту уже ждал автомобиль, и через полтора часа они въехали в пригород, где все утопало в буйной зелени. «Левьер», пансион, где ей предстояло учиться, расположился у подножия гор и в окружении густых лесов. Живописнейшая местность – не то что прилизанные газоны Бель Эр и Беверли Хиллз.
Мисс Командирша лично доставила Лаки к директрисе и, выдав положенное: «До свидания, дорогая. Смотри, веди себя хорошо», – удалилась.
Три последних года эта старая дева занималась воспитанием брата и сестры. За это время они видели от нее тепла и ласки не больше, чем от деревянной чурки. Лаки ничуть не жалела о разлуке с ней.
– Мисс Санта, – сказала директриса, – добро пожаловать в «Левьер». Я уверена, тебе, так же как и другим девочкам, здесь понравится. Я требую уважения и соблюдения дисциплины. Запомни эти два принципа – и твое пребывание здесь будет радостным и плодотворным.
Мисс Санта. Ничего себе! Лаки Санта. Почти «удачливая святая». С ума сойти!
Вот уже несколько лет, как Лаки догадалась, чем занимается ее отец. Телохранители, сигнализация, решетки на окнах, свирепые псы – все говорило о том, что этот человек должен постоянно быть начеку. Но менять фамилию при поступлении в какой-то дурацкий пансион?..
А впрочем, ей все равно: что Сантанджело, что Санта. Абсолютно безразлично.
* * *
В Лос-Анджелесе, в своих апартаментах на верхнем этаже «Миража», Джино дождался наконец телефонного звонка с сообщением о том, что Лаки благополучно добралась до пансиона в Швейцарии. Он вздохнул и закурил длинную тонкую «гавану».
Последние десять лет дались ему нелегко. Но ему удалось главное: уберечь детей – пусть даже ценой отказа от частых встреч с ними. Так безопаснее.
За гибелью Марии последовала цепочка новых убийств. Он лично позаботился о Розовом Банане. До сих пор в ушах стоят его вопли, мольбы о пощаде. А эта скотина пощадила его жену?
Джино резко вскочил с кресла. Подошел к окну и выглянул на Стрип. Кругом громоздились отели, заливая бывшую пустыню неоновым светом. Бой был прав: Лас-Вегас оказался золотым дном.
Осторожный стук в дверь. Ред втолкнул человека, который пришел просить о снисхождении. У человека был цветущий вид, но он сильно нервничал.
Совладелец конкурирующего отеля, важная персона для всех остальных, а перед Джино – угодливый раб. Он говорил с заискивающими интонациями. Джино пообещал заняться его проблемой.
Совладелец отеля ушел через запасной выход, ломая руки и таким образом выражая признательность.
Джино знал: благое дело десятикратно окупится. Он с огромным удовольствием оказывал подобные одолжения. Это давало ему ощущение своего могущества. Не то чтобы он испытывал потребность в самоутверждении. У него и так было достаточно власти, чтобы держать в руках политиков, судей и полицейских чинов. Все они – марионетки, готовые плясать, как только он пожелает. В любое время.
Он трижды затянулся и выбросил сигару. Сигары как женщины: как бы ни были дороги, всегда найдутся другие, более шикарные.
За исключением Марии. Единственной и неповторимой. Его покойной жены… Его любви… Его жизни…
* * *
– Лаки Санта? – недоверчиво переспросила белокурая девушка. – Удачливая святая? Ничего себе имечко!
Это было первое знакомство Лаки с Олимпией Станислопулос, пустоголовой коротышкой с поросячьими глазками на круглом лице, каскадом пышных золотистых волос, ослепительно белой кожей и круглыми грудками, бултыхающимися под не особенно чистой тенниской.
Лаки рассвирепела:
– Что-то я не слышала, чтобы кто-нибудь возмущался именами: Ринго Стар, Рип Торн или Рок Хадсон.
– Ух ты! – скалила зубы Олимпия. – Я и не знала, что буду жить вместе с восходящей звездой экрана! Извините, пожалуйста.
Неважное начало. Зато через неделю они стали неразлучными.
Олимпии было шестнадцать с половиной лет. Мятежная дочь греческого судовладельца и его жены-американки. После развода родителей она жила то у одного, то у другой, причем они яростно соперничали в том, кто больше ее избалует. Ее исключили из двух американских интернатов, и наконец отчаявшаяся мать запихнула ее в «Левьер».
– Папуле плевать на мое образование, – откровенничала Олимпия. – Он считает, что я должна выйти замуж за какого-нибудь жирного кота, которого он подберет мне на своей древней родине. А мамуля решила, что я сделаю карьеру. Оба они ни черта не понимают. Все, чего я хочу, это развлекаться. Мальчики, выпивка, травка и прочие удовольствия! Хочешь, будем вместе прожигать жизнь?
Звучит заманчиво! В ее характере всегда присутствовала авантюрная жилка – наконец-то она найдет себе применение!
– Конечно, хочу. Но каким образом? Это же закрытая школа.
Олимпия подмигнула.
– Способы найдутся, – загадочно пробормотала она. – Учись, пока я жива!
Учеба оказалась легкой. В девять тридцать – отбой. В девять тридцать пять Лаки с Олимпией были уже за пределами пансиона.
Очень удобно – прямо перед окном их спальни росло кривое дерево. Прыг с него на влажную от росы траву! Потом маленькая пробежка до сарая, где хранились велосипеды, и десятиминутная езда до ближайшей деревни.
Первым делом они заскочили в летнее кафе и заказали горяченный – пар столбом – кофе, куда добавляли спиртное. Потом Олимпия высмотрела среди посетителей компанию парней-тинэйджеров. Короткая перестрелка взглядов – и воссоединение родственных душ.
Олимпия мастерски флиртовала, отбросив назад золотистую гриву и выпятив круглые соблазнительные грудки.
Мальчики восхищенно гуртовались вокруг нее.
– Я непременно должна выучить язык! – сокрушалась Олимпия. – Это же просто тоска – ни словечка не понимать, что они там лопочут.
Зато Лаки понимала. Она бегло говорила по-немецки, по-итальянски и по-французски: хоть на что-то пригодились частные учителя! Она колебалась, передавать ли подруге их нахальные реплики: «Фантастические титьки!»– «Голову на отсечение – она классно трахается!» – «Или сосет!»– «Или и то, и другое!»
Хотя и под градусом, все же Лаки не могла не замечать очевидного, а именно – что она, Лаки, вовсе не наслаждается жизнью, а сидит себе в уголке, пока парни млеют от сногсшибательных титек подруги.
– Я хочу обратно, – прошипела Лаки. – Да и тебе пора.
– Мотай, – уронила Олимпия. – Тебя никто не держит.
В самом деле!
Лаки села на велосипед и отвалила. На полдороге она засомневалась: честно ли она поступила, бросив подругу в беде?
Честно, решила она. Олимпия явно постоит за себя.
Лаки залезла в окно, одетая плюхнулась на кровать и через пять минут уже спала. Она не слышала, как три часа спустя вернулась Олимпия. Ей снился замечательный сон – про Марко.
* * *
– Привет, – нежно проворковала Марабель Блю. – Я умираю, как хочу с вами познакомиться. Тайни только о вас и говорит – все уши прожужжал.
Марабель Блю. Еще одна претендентка на престол знаменитой Монро.
Джино так и вылупился. Да. Это что-то!
Тайни Мартино заржал.
– Я давно мечтаю вас познакомить, но Марабель крутится, как белка в колесе. Так и прыгает из картины в картину. Жизнь в режиме «нон-стоп»! Она на пути к настоящей звездной карьере, – он снова покатился со смеху. – А уж я-то знаю, какое это дерьмо!
Марабель коротко хохотнула. На ней было серое шифоновое платье с бриллиантовыми блестками, которое туже фольги облегало ее фигуру и не скрывало пышной соблазнительной груди.
Джино почувствовал, как что-то шевельнулось там, где в последнее время уже редко что-либо шевелилось. После Марии – никого постоянного. Ни одна женщина не могла привязать его к себе больше чем на неделю: ни с одной ему не хотелось проснуться. Десять лет одиночества.
– Мистер Сантанджело, вы когда-нибудь ходите в кино? – грудным голосом спросила Марабель. Крепкие духи. Пьянящие. Экзотичные. Очень женственные…
Джино пожал плечами.
– Не часто, но хожу. Как называется ваша последняя картина? – «Скверная девчонка», – промурлыкала она.
Голубые глаза. Он всегда питал слабость к голубым глазам…
– «Скверная девчонка»? Неужели?
– Да, – она неожиданно потупилась. – Не правда ли, глупое название? – и вдруг посмотрела на него в упор. Странный, будоражащий взгляд.
Вот это бабенка – все при ней. Секс так и прет из каждой поры. И в то же время в ней есть что-то от маленькой девочки. Это возбуждает.
Джино прочистил горло.
– Да, пожалуй что так.
Интересно, что она о нем думает? Ему пятьдесят девять лет, но выглядит он гораздо моложе. Крепкий, загорелый мужчина. Свои волосы и зубы. Работает, как фанатик. Запросто может сойти за сорокалетнего. Не то чтобы он придавал этому значение. Старение – естественный процесс. А все-таки – кому охота выглядеть стариком?
– Моя следующая картина называется «Женские уловки». Это еще глупее, вы не находите? – она захихикала и прикрыла рот рукой.
Джино обратил внимание, что у нее не слишком ухоженные, трудовые руки с коротко остриженными ногтями. Они плохо гармонировали со всем остальным: роскошным телом, чувственным лицом, слегка завитыми платиновыми волосами.
– Где будут проводиться съемки? – небрежно поинтересовался он.
– В Лос-Анджелесе, – она пробежалась змеиным розовым язычком по блестящим сочным губам. – Почему бы вам не навестить меня на съемочной площадке?
* * *
На другое утро Лаки с трудом продрала глаза и растолкала Олимпию. Они торопливо оделись и едва успели на линейку.
Поговорить удалось только во время перерыва на обед. Девушки взяли свои тарелки с картофельным салатом и устроились на травке.
– Ты почему сбежала? – лениво осведомилась Олимпия. – Пропустила самый кайф.
– Какой кайф?
– Ну – тискаться, ласкаться, щупаться… М-м-м!.. – Олимпия блаженно прикрыла глаза и расплылась в улыбке. – Это было что-то!
Лаки была потрясена.
– Как – со всеми?
– Конечно же, нет, дурашка! Я выбрала того, кто мне больше всех понравился, – она вдруг приняла озабоченный вид. – Неужели тебе ни один не понравился?
Лаки закусила нижнюю губу. Вообще-то она положила глаз на одного парня, но он даже не взглянул в ее сторону. Все они пялились на Олимпию.
И вообще, что она, Лаки, знает о мальчиках, сексе и всем таком прочем? Ровным счетом ничего. Ну, знает, конечно, техническую сторону: что куда и тому подобное. Но если говорить об опыте, то его кот наплакал. Ноль без палочки. Она даже ни разу не целовалась.
– Ну? – напомнила о себе Олимпия.
– Ах да… Э… Прямо не знаю…
– Ты когда-нибудь этим занималась?
– Я свободна…
– Трахалась с парнем?
– А ты?
– Почти, – загадочно ответила подруга. – «Почти» – самый кайф и есть, – она затолкала в рот ложку салата. – Если хочешь, я тебя научу.
Лаки кивнула. Она понятия не имела, что значит «почти», но была заинтригована.
Олимпия выдавала информацию урывками, наспех и зачастую в самое неподходящее время и в самых неподходящих местах. Ей вдруг приходила в голову мысль, и она должна была немедленно ее высказать. Например, прошептать на занятиях по домоводству:
– Начинать нужно с поцелуев. Тяни поцелуй как можно дольше, чтобы самой насладиться. Парням только дай волю: они норовят воткнуть и вынуть – и все удовольствие!
На лекции:
– Лезут за пазуху – пусть! Это самый кайф! Кстати, где твои титьки?
День на размышления, а затем:
– Лучший способ увеличить грудь – это дать потрудиться над ней какому-нибудь парню. Откуда, ты думаешь, у меня такие мячики?
Через неделю – горячее:
– Если парень скажет, что хочет просто полежать рядышком, ничего не делая, – не верь! Брешет!
– Захочет целовать тебя там – пусть целует!
И наконец:
– Сосать – может быть приятно. Только не позволяй ему кончать тебе в рот. Это хуже лука: потом несколько дней не избавишься от привкуса.
Основательно подковав Лаки в теории секса, Олимпия взялась за ее внешний вид.
– Да ты, оказывается, сногсшибательная девчонка! – воскликнула она после того, как Лаки зачесала волосы назад.
Та посмотрела на себя в зеркало и почувствовала легкое возбуждение. Она и впрямь классно выглядела: лет на восемнадцать-девятнадцать. Что бы сказал Марко, увидев ее такой?
– Пожалуй, пора нам сгонять в деревню, – сказала Олимпия и подмигнула. – Посмотрим, как ты усвоила мои уроки.
* * *
Вскоре Джино Сантанджело сделался частым гостем на съемочной площадке нового фильма Марабель Блю. Он приезжал в блестящем черном «кадиллаке» (поговаривали, будто изнутри он обшит сталью, а затемненные стекла пуленепробиваемы); в сопровождении двух телохранителей выходил из машины и, заняв свое постоянное место в студии, наблюдал за работой мисс Блю.
Захватывающее зрелище! Она могла дубль за дублем садиться в лужу, но зато уж когда у нее получалось, это было настоящее чудо!
Марабель Блю. Урожденная Мери Белмонт. Ей было шестнадцать лет, когда она впервые появилась в Голливуде после победы на конкурсе юных талантов. Год жила впроголодь. Потом поумнела – пустила в ход отпущенное природой. Вышла замуж за ветерана Голливуда, известного каскадера. Его наука и поддержка спасли ее от превращения в очередную голливудскую проститутку.
И вдруг, словно метеорит, вспыхнула ее слава. Муж был отодвинут в тень: Марабель поняла, что он вредит ее имиджу. Она – свободная женщина. Ей было всего двадцать лет.
Джино лег с ней после второго свидания. Она оправдала его надежды.
Его самочувствие улучшилось. Он трахает бабенку, по которой сходят с ума мужики всего мира!
Марабель Блю!
Он не любил ее, но сделал своей постоянной подругой.
* * *
Лаки было немного не по себе в шмотках Олимпии. Юбка была коротковата, белые туфли жали, свитер болтался, как на вешалке.
Они прикатили в деревню и повторили прошлый маршрут. Но теперь Лаки тоже была в центре внимания. О власть одежды и косметики!
Урси – так звали понравившегося ей парня. Ему было восемнадцать лет, и он немного говорил по-английски. После кофе и короткой светской беседы он очень вежливо пригласил ее прогуляться.
Олимпия подмигнула и утвердительно наклонила голову. Великое мгновение! Посмотрим, способна ли ее ученица выполнить «почти»?
Урси довел ее до опушки леса, а затем расстелил на траве свой пиджак. Они молча сели, и он тотчас дал волю рукам.
Лаки ударилась было в панику, но уже в следующее мгновение вспомнила наставления подруги. Она отстранилась и спокойно произнесла:
– Чего спешишь, как на пожар? Успокойся.
Обещание в ее голосе оказало на парня умиротворяющее действие. Он стал целовать ее в губы – мокрые поцелуи взасос, которые показались ей довольно противными. Лаки зажмурилась и в душе понадеялась, что потом привыкнет. Мало-помалу ей стало даже приятно, а когда он начал тискать груди, и совсем хорошо. Олимпия была права: это – самый кайф!
Урси стащил с нее свитер и был явно разочарован слаборазвитыми выпуклостями. Тогда его руки устремились ниже и запутались в застежках юбки.
– Погоди! – резко приказала она. – Сначала я хочу посмотреть на тебя.
Он с величайшим удовольствием расстегнул брюки и извлек свое сокровище.
Лаки бережно взяла его в руку и благоговейно выдохнула:
– Ух ты!
Этот возглас воспламенил Урси до такой степени, что, прежде чем Лаки поняла, что происходит, он сделал в ее руке несколько движений взад и вперед и выбросил победную струю.
Лаки отшатнулась.
– Фу! Испачкал мне юбку!
– Лапочка, – сказал он по-английски. – А ты и правда славная девочка!
Лаки усмехнулась. Она почувствовала свою силу и намеревалась повторить эксперимент.
Стивен, 1965
– Твоя беда в том, что ты по-настоящему так и не почувствовал на своей шкуре, что значит быть черным. У тебя сознание белого человека, – сказала Дайна Мгамба, радикально настроенная жена Зуны Мгамбы. Да, Зуна остепенился. После нескольких лет метаний в разных направлениях на одной демонстрации в защиту прав черных и цветных он встретил Дайну, влюбился и за одну ночь стал другим человеком.
Развалившаяся на кушетке Зизи откровенно зевнула.
Дайна бросила на нее жесткий, колючий взгляд.
– В чем дело, дорогая? Мы тебе мешаем?
– Мне скучно, дорогая, – Зизи утрированно произнесла последнее слово, передразнивая Дайну. Между двумя женщинами не было большой дружбы.
– Кажется, пора по домам, – заметил Джерри Мейерсон, вставая со стула. – Пошли, Киска.
Киской он называл каждую свою очередную подружку, и это было очень удобно, потому что они чуть ли не каждый день менялись, так что одному компьютеру было под силу запомнить их имена. И все они были на одно лицо. Хорошенькие блондиночки, о которых сам Джерри отзывался как о «гремучей смеси в койке».
– Ну что ты, – лишь наполовину искренне отозвался Стивен. – Оставайтесь. Выпейте еще чего-нибудь.
Джерри печально усмехнулся.
– Я бы с удовольствием. Но завтра у меня прямо с утра процесс. Жуткое дело. Твердый орешек. Пожалуй, придется попотеть.
Зизи опять зевнула и почти скатилась с кушетки.
– Доброй ночи, Джерри и все остальные, – она двинулась по направлению к спальне, но на секунду задержалась у двери. – Давай поживее, – это уже Стивену. – У меня прямо горит, не заставляй меня ждать, миленький, – и она захлопнула за собой дверь.
Дайна неодобрительно скривила губы. И хотя она не произнесла ни слова, все поняли, что она подумала.
Стивен знал это выражение: постоянно видел его у мамы на лице.
– Как насчет того, чтобы собраться всем вместе на следующей неделе? – с наигранным энтузиазмом предложил он, отдавая себе отчет в том, что, как бы он ни старался, Зизи и Дайна никогда не поладят между собой. – Сначала сходим в кино, например, на новый фильм Полански «Тупик»…
– Вот-вот, парень, – пробормотала Дайна, – это как раз то место, где ты очутился.
Зуна бросил на жену сердитый взгляд, но она была не из тех, кому можно заткнуть рот.
– А впрочем, мы бы все равно не смогли. Едем в Алабаму на марш протеста. Вы, конечно, не составите компанию?
Стивен покачал головой. В последние годы он много сделал для движения за гражданские права. В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году на это уходило почти все время. Он ездил в Бирмингем, когда там начались беспорядки, закончившиеся арестом Мартина Лютера Кинга. Принимал участие в Марше двухсот тысяч за свободу. Чувствовал внутреннюю потребность в этой работе – хотя, возможно, и не так глубоко, как средний негр, с пеленок терпящий лишения и издевательства, особенно на Юге.
Кэрри удалось наконец убедить его в том, что он гораздо больше сделает для черной расы в качестве толкового, уважаемого адвоката. Зизи – хотя и по другим причинам – была с ней солидарна. Нечего болтаться по стране и устраивать марши, демонстрации, сидячие забастовки.
Дайна восприняла это как личное оскорбление. Прежде она, Зуна и Стивен выступали как одна команда: вместе работали, страдали, боролись за социальные перемены. А теперь они – просто приятели, встречающиеся за столом и занимающиеся, по выражению Дайны, «дурацким трепом».
– Нет, – сказал Стивен, – я не еду.
Дайна удержалась от обидных слов.
Гости попрощались и разошлись. Стивен отнес на кухню грязную посуду и вытряхнул пепельницы. Зизи же не станет этим заниматься. Живя с ним, она ни разу палец о палец не ударила.
Что только он в ней нашел?
Начавшаяся эрекция напомнила – что…
Он бросил мыть посуду и пошел в спальню.
Зизи развалилась на постели с киножурналом в руках. Голая, если не считать золотого ножного браслета и шести золотых обручей на каждом запястье. Она обладала выразительным телом танцовщицы. Будучи маленького роста – пять футов два дюйма, – Зизи имела идеальную, пропорциональную фигуру. Наполовину черная, наполовину пуэрториканка, она обесцвечивала волосы – эффект был поразителен. Ей было двадцать девять лет – на три года больше, чем Стивену.
– Почему ты так грубо обращаешься с Дайной? – миролюбиво спросил Стивен.
Зизи широко раздвинула ноги.
– Кончай трепаться и продемонстрируй мне пресловутое черное движение, – потребовала она.
* * *
– Мама, я собираюсь жениться, – волнуясь, как подросток, сказал Стивен.
Кэрри ставила цветы в вазу и даже не обернулась.
– Ты слышала? – он отогнал пчелу, крутившуюся по роскошной, утонувшей в цветах и зелени квартире матери.
– Что ж, – не отрываясь от букета и растягивая слова, произнесла Кэрри, – такому красивому парню простительно быть идиотом.
Стивен вздрогнул. Мама несправедлива. Она плохо знает Зизи.
– Почему ты против моей женитьбы?
Кэрри наконец повернулась и посмотрела на сына в упор.
– Тебе двадцать шесть лет, я не могу тебе этого запретить. Если ты хочешь прожить жизнь с такой девушкой…
– Что значит «с такой девушкой»?
– Мне что – обязательно нужно говорить по буквам или так поймешь?
– Черт! – взорвался он. – Ты консерваторша и ханжа!
В ее глазах вспыхнули опасные огоньки.
– Следи за собой, Стивен. Я, знаешь ли, твоя мать!
– Да, так твою!..
Она залепила ему звонкую пощечину.
– Это она тебя научила не уважать меня? Ругаться, как последний гарлемский сутенер?
Он попятился к двери.
– Что ты знаешь о Гарлеме и сутенерах? Живешь в воображаемом мире, где сплошь леди и джентльмены. Я люблю Зизи и женюсь на ней, что бы ты ни говорила!
