Текст книги "Россия и русские. Книга 1"

Автор книги: Джеффри Хоскинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

Ростов – Владимир – Суздаль

Со временем стало ясно, что ни Литва-Польша, ни Новгород не могли стать базой для развития позднесредневекового государства восточных славян – Руси. В случае с Новгородом проблема состояла в политической разобщенности, а в случае с Литвой – в религиозных разногласиях и ориентации на западную, латинскую (римскую) культуру.

В XII в. мелкие северные и восточные княжества, расположенные в треугольнике верховья Волги и Оки, были еще менее перспективными в этом отношении. Славяне поселились там относительно поздно: только в VIII–IX вв. в этих местах появились вятичи, вытеснившие местные финно-угорские племена. Вятичи и после того, как другие славянские племена приняли христианство, долгое время оставались язычниками. Советский этнограф Лев Гумилев утверждал, что смешение славянской и финно-угорских народностей создали некий новый этнический элемент, великороссов, отличных от восточных славян Киевской Руси, живших южнее и западнее. Согласно этой версии, последующее взаимодействие с татарскими и тюркскими народами в дальнейшем повлияло на формирование евразийских особенностей великороссов⁵³.

Большим преимуществом региона, расположенного между Окой и Волгой, были его отдаленность от степей и густые леса. Эти факторы обеспечивали некоторую безопасность от кочевников. Более того, он обладал большими запасами древесины, рыбы и мехов, что и привлекало колонизаторов с юго-запада. Меха пользовались неизменным спросом при европейских дворах, а в течение позднего средневековья рынки становились все богаче. Города Ростов, Суздаль и Владимир-на-Клязьме превращались в заметные коммерческие центры. В XIII в. вся их торговля практически полностью контролировалась Новгородом, и последующая борьба за нее была одной из важнейших на Руси.

Владимир Мономах отправил своего сына Юрия Владимировича править Ростовом. Юрий женился на половецкой княжне и стал известен как Юрий Долгорукий. Он получил это имя благодаря своей безжалостной и амбициозной политике расширения территорий. Юрий всячески способствовал развитию Ростовского княжества, строил церкви и дворцы в Суздале и Владимире, жаловал земли местным крестьянам и монастырям. Он выступал против булгар и Новгорода, стремясь заполучить контроль над богатствами северных лесов.

Сыновья Юрия Андрей и Всеволод превзошли отца по честолюбию. Андрей перенес столицу во Владимир и создал свою собственную резиденцию за городом, в деревне Боголюбово (отсюда и его прозвище – Боголюбский). Он вмешался в междоусобицы князей в 1169 г., чтобы свергнуть киевского князя, завоевать и ограбить город и посадить на трон своего брата Глеба Юрьевича. Из церкви, расположенной неподалеку от Киева, он взял очень почитаемую икону Византийской Богоматери, оправил ее в золото, серебро и драгоценные камни и перенес в только что построенную церковь Спаса в Боголюбове. Впоследствии икона стала излюбленной национальной святыней. Во Владимире появились Золотые ворота, созданные по киевскому образцу, и Успенской собор, названный в честь храма в Печерском монастыре. Андрей пытался создать для своего города независимую от Киева епархию, однако эта идея была отвергнута патриархом Константинопольским. В итоге Андрей действительно поднял престиж Владимира. Особенно это было заметно в условиях символического доминирования Киева. Конечной целью князь, возможно, считал вытеснение Киева и даже соперничество с самой Византией. В этом отношении его брат Всеволод III Большое Гнездо (1175–1212) продолжил его политику⁵⁴.

Князья и местные общины

Перемены, происходившие в XII в., положили конец всем надеждам на формирование единого государства или хотя бы стабильного союза. Между князьями не было согласия. Они рассматривали свои территории как личные вотчины, а не как доверенные всей династии владения. Землевладение в большей степени, чем торговля и контроль за транспортными путями, стало показателем власти. А плата за пользование землей заменила дань, превратившись в основной источник доходов.

Эти изменения привели к разобщенности князей и местных собраний, известных теперь под названием «мир» или волость, управлявших большой деревней или несколькими маленькими населенными пунктами. Каждую волость возглавлял избранный старшина, староста или сотский (человек сотни). Переписка князей или монастырей со старостами свидетельствует о том, что мир должен был регулировать использование лесов, пастбищ, источников, а также назначать и собирать дань. Мир определял норму взноса с каждого двора по размеру принадлежавшей ему земли и по тем средствам, которыми тот располагал. Также в обязанности волости входили расследование нарушений и поиск преступников. Княжий же суд разбирался с серьезными преступлениями, но и тогда «добрые люди» из мира участвовали в процессе при общем вынесении вердикта.

Мир (или миры, в зависимости от размера) являлся и духовным, в сущности своей приходским объединением. Его члены строили церковь, выбирали священника и давали ему участок под семейное хозяйство и церковные нужды. Иногда построенная церковь использовалась для собраний мира, там также хранились богатства. Очень часто сотский был еще и церковным стражем⁵⁵.

Так как основа русской экономики переместилась от торговли к сельскому хозяйству, князья получали все больше земель, либо силой, либо по традиции, либо благодаря экономическому превосходству. Все эти земли они рассматривали как свои личные владения. Право бояр собирать дань и право на кормление все более походили на право получать еще и плату за пользование землей. Местные же миры все больше походили на крестьянские общины.

Таким образом, уже в киевский период, а особенно после монгольского нашествия на Руси сформировалось общество, которое уже можно было считать феодальным⁵⁶.

И все же основные признаки привычного для Западной Европы феодализма на Руси отсутствовали. Между хозяевами и вассалами не было взаимоподдержки, лояльного отношения друг к другу. Самого вассалитета не существовало: подчиненные не были связаны с хозяевами никакими клятвами верности, а хозяева не были связаны никакими моральными законами или обязательствами защищать своих подчиненных или помогать им во время голода. На Руси хозяин вел себя как завоеватель, требующий прибыль, но не дающий ничего взамен. Крестьяне и горожане подчинялись до тех пор, пока у них не было другого выхода, но если угнетение становилось совсем уж невыносимым, они отправлялись на поиски более подходящего покровителя. Их право так поступать закреплялось обычаем. Кроме того, феодал мог отвергнуть службу одному князю и служить любому другому. В этом заключалась определенная свобода, не установленная, однако, никаким законом или учреждением⁵⁷.

Историки обычно называют русские княжества в период феодальной раздробленности уделами. Удел был владением князя, частью отцовской собственности, владением, унаследованным сыном в результате деления этой собственности между наследниками (включая вдову и дочерей, если не было другого обеспечения). На английский этот термин часто переводится как «апанаж». Однако этот перевод по сути своей неверен, так как апанаж – это территория, даваемая для управления младшим сыновьям монархов по праву первородства и возвращаемая короне, как только надобность в ней отпадает. Удел же становился постоянной собственностью в рамках системы разделенного наследования. Если сын наследовал землю, он мог потом передать ее своим сыновьям, разделив ее на всех. Последствия оказались легко предсказуемыми: с каждым поколением уделов становилось все больше, а их размеры заметно уменьшались. Подобный процесс не мог продолжаться вечно – рано или поздно территории княжеств стали бы такими незначительными, что их защита или экономическое использование были бы абсолютно невозможны⁵⁸.

Эта система поставила князей перед болезненной дилеммой: все они нуждались в мужчине-наследнике для передачи власти и собственности, но не больше чем в одном. Иначе все их владения уменьшались бы, а споры и распри продолжались нескончаемо долго. Князья пытались решить проблему составлением завещаний для каждого из своих иногда многочисленных наследников, однако на практике это не приносило желаемого результата – завещания теряли силу после смерти князя.

Центром каждого удела являлся город большего или меньшего значения, обычно в речной долине, вдоль которой располагались торговые пути и поселения жителей. Более крупные княжества с хорошо укрепленными городами назывались великими княжествами и напрямую поддерживали отношения с ханом Золотой Орды. Великий князь Владимирский имел номинальное превосходство над всеми другими. На деле же все решал хан, который, смотря по ситуации, выдавал ярлык и предоставлял его владельцу право действовать как доверенное лицо хана: собирать налоги, укреплять свою власть и заниматься рекрутами.

Каждый князь считался полноправным правителем своей территории, делившейся обычно на две категории: 1) земли князя, обрабатываемые его рабами и управляемые его придворными (дворянами, дворными людьми); 2) наделы, принадлежавшие боярам, членам княжеской дружины и обрабатываемые свободными («черными») крестьянами или монастырями, платившими дань, часть которой шла великому князю, а в основном хану. Вторая категория земель управлялась наместниками (заместителями) или волостелями (руководителями волости), которые избирались из самых доверенных слуг князя. Они взимали дань, налоги, акцизные сборы, дворовые взносы и различного рода пени и пользовались правом оставлять значительную часть, традиционно половину, собранного себе. Итак, система доходного хозяйства называлась кормлением. У облагаемого налогами населения были определенные трудовые обязанности: гужевая перевозка, ремонт дорог и мостов, обеспечение приезжающих официальных лиц лошадьми, едой и жильем. Эти обязанности осуществлялись всей общиной, вместе с денежной и другой данью, части которой делились по дворам и определялись миром. Мир постепенно менялся, менялись и его функции. Он становился скорее крестьянским учреждением, распределявшим трудовые и налоговые обязанности, оттого и ближе связанным с производственным процессом. Объем обязанностей во многом зависел от традиции. Поэтому князь старался избегать резких перемен, боясь спровоцировать недовольство⁵⁹.

Кормление было чем-то большим, нежели фискальным механизмом. Оно являлось и формой «всеобщего обмена», как его называют антропологи, средством, благодаря которому местные общины могли уживаться с князем, преподнося подарки и проверяя его реакцию. В то же время они стремились вовлечь его в сеть взаимных обязанностей и тем самым ослабить княжескую власть⁶⁰.

Князья были связаны друг с другом посредством договора, обычно определявшего вклад каждого в объединенные военные действия. Великий князь Владимирский (позже Московский) командовал главным войском, а назначенные им воеводы возглавляли второстепенные войска, собранные младшими князьями и боярами, и приводили их на смотр. Ополчение набиралось из городских и деревенских общин и возглавлялось тысяцким (во главе тысячи), назначенным князем. После военной кампании воины возвращались домой. На практике, если князь не видел своей выгоды в военной кампании, его невозможно было убедить принять в ней участие.

Каждый князь собирал совет, состоявший из родовитых бояр и дворян, с которыми он советовался, или индивидуально, или со всеми вместе, в зависимости от сути дела. Князь нуждался в совете и поддержке своих приближенных.

По той же причине князь давал боярам землю, как, впрочем, и самым доверенным дворянам. С некоторым упадком торговли земля стала самым ценным товаром. Однако сложные вопросы о дани и юрисдикции могли привести к конфликту. Многим князьям не нравилось то, что их бояре имели право оставлять службу, но помешать этому они не могли в связи с ограниченностью средств давления на них. Ущерб от потери бояр возрастал в силу того, что они, начав служить другому князю, вверяли ему свои наделы со всеми доходами. В результате многие княжеские земли превращались в лоскутное одеяло, сшитое из маленьких кусочков ткани. А власть князя приобретала скорее личный, чем территориальный характер. Вот почему большинство князей находило данные порядки крайне неудовлетворительными. В некоторых договорах, заключенных друг с другом, они даже обещали не принимать бояр, если те служили князю-союзнику. На ранних стадиях своего развития Московия была заинтересована в праве свободного передвижения бояр, бесспорно, выгодного для княжества. Но заключая соответствующие договоры, она на практике их не исполняла. Боярам не разрешалось переходить к другим князьям, а «перебежчики» из Московии считались предателями, и их старались вернуть.

Имело больше смысла привлекать бояр из соседних территорий, поэтому в XV в. Московия приложила немало усилий для привлечения бояр и князей из приграничных территорий Литвы⁶¹.

Расцвет Москвы

В первые десятилетия XIV в. никто не мог и предположить, что из всех княжеств Руси именно Московия будет играть главную роль. Изначально укрепленный пограничный форт Суздальского княжества, она впервые была упомянута в летописи за 1147 г. Скорее всего отдельным княжеством Москва стала после смерти Александра Невского в 1263 г. Престол унаследовал его двухлетний сын Даниил. В 1301–1304 гг. Московия, расширив свои границы за счет присоединения Можайска на западе, Переяславля на севере и Коломны на юго-востоке, превратилась в серьезного соперника другим княжествам. Эти приобретения дали ей контроль практически над всем побережьем Москвы-реки с ее притоками, вверх к месту ее впадения в Оку, а также над верхним бассейном Клязьмы. Московия также получила часть относительно плодородной земли на север от Клязьмы и доступ к самому Владимиру. Безопасность ее южных рубежей обеспечивала Ока, служившая естественной защитой от набегов кочевников. Эта территория могла стать безопасной зоной для развития экономической жизни.

Относительно молодое Тверское княжество крепло примерно в то же время, что и Московское, и в течение нескольких десятилетий соперничало с ним. По степени естественной защищенности оно уступало Московии, однако располагалось дальше от степей, и его географическое положение было более выгодным для ведения торговли. Княжество находилось на берегу Волги, сравнительно недалеко от Новгорода. Исторически возможный союз между Тверью, Новгородом и Литвой мог бы привести к переносу центра Руси дальше на запад, ближе к Балтийскому морю.

В начале XIV в. Тверь и Москва являлись единственными княжествами с достаточно мощной экономической и военной базой, позволявшей им претендовать на ярлык. Московские князья происходили из младшей династической линии Даниловичей (от сына Невского). По традиции наследования власти, восходившей к эпохе Киевской Руси, Москва не имела законного права на владимирский престол.

Таким образом, она вдвойне зависела от воли Золотой Орды. Когда в 1327 г. в Твери начался бунт, восстанавливать порядок туда был послан князь Иван I с многочисленным татарским войском. В награду за успешную операцию князь получил ярлык. Иван (1325–1341) оказался надежным доверенным лицом, регулярно, вовремя и полностью платившим хану дань. В результате Орда перестала высылать на Русь своих людей для сбора денег, отдав это право Московии. Именно получение фискальной власти стало для княжества переломным моментом. С тех пор ярлык почти беспрерывно находился у московских князей, во-первых, потому, что хан желал создать некий противовес возможному союзу Твери, Новгорода и Литвы, а впоследствии из-за того, что княжество стало достаточно сильным для выполнения постоянной и ответственной задачи по сбору дани.

Теперь Московия обладала властью, полученной вместе с ярлыком. К тому же благодаря удаче и рассудительности князей княжеству удалось избежать раздробленности. Иван I оставил завещание трем своим сыновьям: Семену, Андрею и Ивану. Он разделил территорию на три более или менее равных участка. Семен признавался старшим в семье. Иван привез своих сыновей в Сарай и убеждал хана утвердить завещание в знак признания его заслуг (ведь князь успешно справлялся с обязанностями и поэтому мог рассчитывать на вечное владение династии московских князей ярлыком на великое княжение). После смерти Ивана его сыновья следовали договоренности, но предприняли еще один шаг: во избежание конфликтов они признали Семена главным держателем политической власти, а подвластные им территории – своей вотчиной. Тем самым они порывали с киевской традицией общего владения династией всеми землями и всей властью. Подобные соглашения оговаривались и в завещаниях последующих князей. Вотчины отныне принадлежали отдельным лицам, и любая ответственность теперь лежала на семье, но не династии в целом. И в волеизъявлении Дмитрия Донского (1389), внука Ивана I, ясно говорилось: «Благословляю сына моего, князя Василия, и вверяю ему вотчину мою, великое княжество»⁶².

Православная церковь

Во время раздробленности русских княжеств Церковь находилась в куда более выгодном положении, чем любой из светских правителей и служила центром для преданных восточных славян. Главенствующий прелат, митрополит (сначала Киевский, затем Владимирский) являлся единственным общественным деятелем, титул которого подразумевал власть над всей землей Русской: всея Руси. Церковь не зависела от князей, ее епархиальные границы не совпадали с постоянно меняющимися княжескими, а епископов обычно назначали священнослужители или миряне. Церковь получала определенные владения от Золотой Орды, а ее священники, зачастую происходившие из княжеских или боярских семей, занимали высокое социальное положение. Нередко они выступали как посредники между князьями или между князьями и ханом. Специально для этих целей в Сарае существовала особая епархия.

Решающее значение имел выбор митрополитом всея Руси места своей резиденции. В 1299 г. митрополит Максим перенес его из Киева во Владимир, так как жизнь на юге отличалась нестабильностью, а близкое расположение к степи грозило опасностью нападений. Однако вскоре Владимир начал терять свое былое значение, столкнувшись с серьезным соперничеством в лице Твери и Москвы. В 1322 г. митрополит Петр сделал выбор в пользу Московии, поддержавшей его кандидатуру. Через год после смерти (1326) он был канонизирован, что стало последним шагом на пути превращения Москвы в центр Русской православной церкви. Захоронение митрополита стало святыней для всех верующих православных людей и способствовало укреплению положения города⁶³.

Нередко князья, бояре, купцы и другие обеспеченные люди жертвовали монастырям деньги, товары или земли, а священнослужители обязывались произносить молитвы за спасение души своих благодетелей. К XV в. благодаря подаркам Церковь стала довольно крупным землевладельцем и вносила большой вклад в торговлю и производство. Прямая связь между богатством и властью, а также обширная сфера полномочий церковных приходов привели к тому, что Церковь стала своеобразным государством в государстве, взаимосвязанным территориально и юридически с владениями князей. Церковь нуждалась в собственных служащих: писарях, казначеях, судьях, управляющих имением, заведующих хозяйством. Митрополит Московский имел даже свой собственный полк и воеводу, которого, являясь вассалом князя Московского, он обязался отправлять на битву в случае необходимости⁶⁴. В каком-то смысле Церковь обладала самой большой политической властью на Руси. И это несмотря на то что немалая часть ее богатств уходила на помощь сиротам, вдовам, инвалидам и другим жертвам существовавших общественных порядков. Подобное сочетание богатства и власти, бесспорно, вызывало зависть князей. Вот почему церковные наделы становились предметом самых ожесточенных споров в позднесредневековой Руси.

Так же остро стоял вопрос о политической власти Церкви: митрополия находилась в Москве, но распространялись ли ее права на все княжество или даже на всю православную цивилизацию, главой которой оставался патриарх Византийский? Каким должно было быть ее отношение к литовским православным христианам, находившимся под влиянием польского католицизма?

Митрополит Алексий, ставший регентом в 1359 г., когда Дмитрий (позднее известный как Донской) в девятилетием возрасте стал правителем, пытался отстаивать интересы как Москвы, так и Церкви в целом. Возможно, из-за очевидной политической слабости Византии он видел в Москве будущее православия и делал все возможное, чтобы московская епархия была признана всеми восточными славянами, в том числе и живущими в Литве. Вначале он заручился поддержкой патриарха Византийского, но когда последний столкнулся с угрозой принятия Литвой католичества, то согласился на создание независимой митрополии в Галиции.

Наследник Алексия, Киприан, был совсем иным человеком. Алексий являлся политическим духовным лицом, привязанным к Великому княжеству Московскому, Киприана же надлежит рассматривать с учетом перемен в Византийском патриархате XIV в. Византия, так и не пришедшая в себя после римского господства в XIII в., переживала новый удар – большинство ее территорий было захвачено османскими турками. В итоге некогда великая держава стала анклавом, небольшой территорией, окруженной мусульманским доминионом (мусульманскими владениями). После падения Византии патриархат пытался превзойти византийский двор в престиже и дипломатической важности. Показателем всевозрастающего значения духовных ценностей стало появление в середине XIV в. течения исихазма. Исихасты утверждали, что человек приближался к Богу через аскетизм, самодисциплину, а также благодаря непрестанной молитве. В частности, они считали, что, сосредоточившись на простой молитве, взывавшей к Иисусу и повторяемой в ритме дыхания, верующий достигал высшей степени познания и входил в прямой контакт с «божественной энергией».

Исихазм представлял собой одновременную реакцию на традиционную иерархическую и ритуалистическую Византийскую церковь и на новый эллинистический гуманизм, приобретавший все большую популярность среди интеллектуалов. Одной из его задач стала трансформация очевидно слабеющей мировой империи в духовную обитель посредством проповеди религиозных учений. Эти учения могли быть принятыми даже на тех территориях, где сама Церковь оказалась подавленной светской властью. Нельзя сказать, что сторонники исихазма недооценивали Церковь, скорее наоборот, они стремились спасти ее, помогали ей вновь обрести важнейшие ценности, частично утерянные во время кризиса. Кроме того, они заботились о средствах, необходимых Церкви для существования. Центром движения стала гора Афон, «монашеская республика» в северной Греции, выступавшая в роли распространителя текстов и византийского учения в славянских православных общинах. Эта «республика» приобрела особенное значение после османских завоеваний на Балканах⁶⁵.

Митрополит Киприан провел несколько лет монахом на Афоне. Киприана, болгарина по происхождению, патриарх назначил дипломатом, призванным сеять раздор между Литвой и Москвой. Когда же в 1378 г. он стал митрополитом, его назначение оспаривалось Москвой, где князь Дмитрий выбрал другого кандидата, поддержанного Золотой Ордой. Однако Киприан принялся объединять две епархии: московскую и литовскую, отказываясь подчиняться политическим целям правителей этих княжеств. Некоторые ученые полагают, что он убеждал великого князя Ягайло не помогать татарской армии в Куликовской битве. В результате Дмитрий все же его принял⁶⁶.

Несмотря на мирские устремления русских князей, Киприан всегда подчеркивал их духовное единство под символичным началом Византии. Он настаивал на упоминании императора в литургии. Когда же в 1393 г. Василий I запротестовал против подобной практики, Киприан представил ему послание от патриарха, увещевая: «У христиан не может быть Церкви без императора, так как империя и Церковь неразрывно связаны и разделить их невозможно!»⁶⁷

Идеал сильной духовной деятельности, не вполне понятный грубым, властным князьям, наполнял жизнью монашеское движение, сыгравшее столь немаловажную роль в колонизации огромных лесистых территорий Северной и Восточной Руси в XIII–XV вв. Города переживали некоторый упадок, теряли значение и часть прав на самоуправление, и монастыри все чаще основывались за городскими стенами, притом без могущественных и богатых покровителей, а следовательно, завися только от собственных усилий и ресурсов.

Причины развития монастырей имели как духовный, так и экономический характер. Большинство ранних обителей делали упор на совместную жизнь монахов. Они вместе участвовали в физическом труде, приеме пищи, службах в установленное время и в установленных местах. Позднее же начали распространяться несколько иные принципы, пришедшие из Византии и присущие монахам Афона. Особое значение теперь придавалось уединению, аскетизму, воздержанной жизни, которую каждый монах вел по-своему, посредством своей личной самодисциплины. Движущей силой стали подвижники, воодушевленные аскетизмом, созерцанием и молитвой.

Густые леса Северо-Восточной Руси предоставляли идеальные условия для принятия такого образа жизни. Отдаленность, непроходимость, постоянная опасность, исходившая от диких зверей, создали особые условия и атмосферу, в которых послушник мог рассчитывать только на себя, на развитие новых навыков и на укрепление своего духа⁶⁸.

«Жития» русских святых предлагают нам множество биографических примеров, благодаря которым мы можем представить себе тип святого на Руси. Рожденный в обеспеченной семье, он с ранних лет проявлял необычайную набожность, читал Писание и жаждал принятия сана. Родители далеко не всегда приветствовали подобные устремления чада и стремились приобщить его к мирской деятельности. Сын виделся им продолжателем какого-нибудь семейного дела. Против воли родителей будущий святой все же принимал постриг, выполнял в монастыре самую грязную и неприятную работу, но в итоге оставался неудовлетворенным недостаточной дисциплинированностью и излишней многословностью других послушников. Иногда еще до принятия обета он покидал монастырь и селился в уединении, где-нибудь в лесу. Жил в возведенной им же самим хижине или даже в дупле, питался ягодами и кореньями, иногда хлебом, оставленным случайными прохожими. Замерзая зимой и мучаясь от мошкары летом, он проводил все свое время в молитвах и пении псалмов. Целью этого одиночества и аскетизма было достижение духовной сосредоточенности, иногда при помощи техники созерцания, пришедшей из Византии.

Как правило, отшельник живущий в лесу, недолго оставался в уединении: к нему присоединялись либо его бывшие собратья по монастырю, либо паломники, проходившие мимо его обиталища. Появлялись другие хижины, одинокие монахи формировали скиты, в которых жило несколько братьев, собиравшихся вместе для общих празднеств или богослужения. Иногда в итоге появлялась монашеская община. Нередко крестьяне приходили к монахам, привлеченные как перспективой обретения душевного успокоения, так и экономическими возможностями – в девственных лесах можно было вести сельскохозяйственные работы. Так постепенно возникала большая, шумная, небедная община. Однако этот результат все-таки противоречил идеалам тех, кто изначально образовывал уединенные поселения. Часто в суматохе этой новой жизни находился какой-нибудь недовольный послушник, возжелавший одиночества. И он отправлялся на северо-восток, заново начиная старый цикл⁶⁹.

Подобной была биография Сергия Радонежского (родился в 1314), который вместе со своим братом Стефаном покинул родительский дом, ушел в лес и построил там хижину и часовню Святой Троицы. Его брат вскоре покинул отшельника, которого теперь лишь изредка посещали забредшие монахи или священники, желавшие разделить с ним служение Богу. Постепенно Сергий приобрел репутацию святого одухотворенного слуги Господня. С другими монахами он создал скит, а впоследствии и большую общину, в которой стал игуменом. Поначалу Сергий отказывался от этой должности, не желал менять созерцательную жизнь на административные обязанности, однако после настоятельных просьб местного епископа согласился. Монастырь Сергия Радонежского располагался на территории вотчинных владений двоюродного брата князя Дмитрия, почитавшего Сергия и прислушивавшегося к его советам. Сергий стал играть определенную роль в политической жизни, беседуя с приезжавшими к нему за советом русскими князьями об их обязанностях перед Церковью, об отношениях с патриархатом Византийским, Литвой и Золотой Ордой. Свято-Троицкий монастырь (позднее к названию прибавилось и имя основателя), находившийся на северо-восток от Москвы, был основным центром подготовки монахов и духовенства. В конце XVI в. он стал местом расположения Московского патриархата, а вокруг монастыря образовалось поселение, Сергиев Посад⁷⁰.

Выбор Сергием символа Святой Троицы для монастыря не был случайным. Троица имела особое значение в исихазме, учившем, что, лишь безмолвно молясь Господу, человек сможет смирить плоть и прийти к видению не самого Бога, а его «энергии», выраженной в «Фаворском свете» (как его называл Григорий Палама, основатель доктрины). Считалось, что это причастие светом имело непосредственное отношение к Святому Духу и предназначалось не только для умиротворения души человеческой, но и для того, чтобы эта душа смогла преодолеть земные соблазны и отказаться от злобы. Отец, Сын и Дух Святой составляли Живую Единоначальную Троицу. Биограф Сергия Радонежского Епифаний Премудрый в своей книге особенно подчеркивал этот аспект духовного прозрения русского святого⁷¹.

Верующие поселенцы также возрождали дух Кирилла и Мефодия. Стефан Пермский (1340–1396), сын священника из Устюга на Северной Двине, «полуночной земли» (как назвал ее Епифаний Премудрый), стал монахом в Ростове, выучил там греческий язык и собрал коллекцию греческих книг. Он отправился учить язычников-зырян, живших по соседству. Стефан придумал зырянский алфавит и синтезировал слова таким образом, чтобы стал возможен перевод служб и Писания. Епифаний отвел этому монаху почетное место среди распространителей православной веры, таких, например, как апостолы Павел и Петр⁷².

Исихастский дух – поиск покоя, внутреннее сосредоточение и личная преданность – вдохновляли иконописцев на шедевры, создаваемые на протяжении конца XIV–XV вв. Именно этот период эксперты оценивают как вершину в истории русского религиозного искусства. Иконопись как жанр берет свое начало из византийского христианства. Однако уже на раннем этапе русское искусство стало развиваться в своем неповторимом направлении и приобретать особые отличительные черты. Русские иконы были менее внушительными и величавыми, человеческие фигуры казались проще, сокровеннее и ближе. Для создания икон русские мастера заимствовали византийские традиции или использовали материал повседневной жизни, подчеркивая потенциальную возможность преобразить мир. Иконописец должен был развивать свою способность духовного проникновения. Как заметил теолог XX в. Павел Флоренский: «Иконописцы – люди не простые: они занимают высшее, сравнительно с другими мирянами, положение. Они должны быть смиренны и кротки, соблюдать чистоту, как душевную, так и телесную, пребывать в посте и молитве и часто являться для советов [к] духовному отцу»⁷³. Другими словами, мастерам полагалось вести аскетический образ жизни исихастов. Только таким образом они могли достичь достаточного просветления, нужного для работы по превращению тайны божественной в человеческую⁷⁴.