Текст книги "Россия и русские. Книга 1"

Автор книги: Джеффри Хоскинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

Подобные трудности стали предпосылкой для начала восстания под предводительством Степана (Стеньки) Разина. Разин являлся одним из лучших среди донских казаков военных атаманов, и именно его избирали главой дипломатических миссий. В 1665 г. его брат был казнен за неподчинение приказу, данному князем Юрием Долгоруким, командовавшим армией на польском фронте.

Теперь у Разина появился повод для недовольства. Однако его походы за добычей 1667–1669 немало чем отличались от обычных казачьих операций и не выходили за привычные рамки казачьего неповиновения и дерзости. Сначала на Нижней Волге Разин захватил торговые судна, а затем завладел несколькими персидскими кораблями в Каспийском море. По возвращении на Волгу разинские казаки столкнулись с московской флотилией под командованием местного воеводы князя Ивана Прозоровского. Разин понял, что не сможет противостоять хорошо оснащенным боевым кораблям, и принял требования властей о сдаче награбленного, возвращении пленных и сдаче оружия. Взамен он получил полное прощение царя.

Однако период покорности длился недолго. Разин убедился в том, что беды и лишения людей, живших в низовьях Волги, – горожан и астраханских стрельцов, калмыков и ногайцев, а также казаков, – были настолько серьезны, что он мог бы встать во главе обездоленных и поднять новое восстание. Вначале он собрал круг и выступил с лозунгом защиты царя Алексея Михайловича от бояр, которых он назвал предателями. Летом 1670 г. Разин захватил Астрахань и важнейший город-крепость Царицын, где установил казачий режим и пообещал поровну разделить имущество.

Оттуда Разин по Волге двинулся к Москве, собирая огромную и разнородную повстанческую армию. Помимо казаков и стрельцов, к нему присоединились татары, чуваши, марийцы и мордва, недовольные увеличивающимися налогами и тем, что их вынуждали принимать православие. Многие русские крестьяне вставали под знамена Разина, с возмущением выступая против окончательного закрепощения, а также растущих налогов и рекрутских наборов. Они воспользовались случаем, чтобы изгнать или убить своих хозяев и разграбить их поместья. Русские и нерусские принимали участие в мятеже и воевали бок о бок, страдая от общих бед и стремясь к общим целям: это было восстание живших на окраине империи людей против империи, навязывавшей им свои все растущие требования.

За осень – зиму 1670–1671 гг. большая часть Средней Волги между Саратовом и Нижним Новгородом была захвачена повстанцами. Они грабили монастыри и дворянские поместья; забирали вещи, драгоценности, вино; захватывали и убивали знать и должностных лиц.

В ходе восстания Разин объявил, что недавно умерший царевич Алексей Алексеевич на самом деле находится в рядах его войск. Еще атаман утверждал, что его поддерживает бывший патриарх Никон, находившийся в темнице. Другими словами, разинский бунт был направлен скорее не во имя царя, а против него, за нового царя и новую Церковь. То, что Разин заявил о поддержке Никоном старой веры против его же реформ, выглядело не столь уж нелогичным, ибо основные изменения проводились тогда, когда бывший патриарх находился в заключении. Некоторые староверы действительно присоединялись к движению Разина.

В сентябре 1670 г. при осаде Симбирска повстанцы наконец столкнулись с хорошо организованной армией, возглавляемой князем Ю.Н. Барятинским. В результате сплоченное с моральной точки зрения, но слишком разнородное войско Разина понесло тяжелые потери. Государство же в это время поспешило снизить налоги в южных регионах и начало выплату тем казакам, которые остались верны властям. Поражение не могло не повлиять на репутацию Стеньки, не сумевшего восстановить свой авторитет и поднять новое восстание. В мае 1671 г. он был схвачен, привезен в железной клетке в Москву и четвертован на Красной площади как бунтовщик и государственный преступник. После падения и смерти лидера повстанческое движение утихло само собой⁶⁶.

Однако легенда о Разине жила. На протяжении нескольких последующих веков он оставался героем сказаний и песен.

Бытовало мнение о том, что в один прекрасный день Стенька воскреснет и вернется, дабы возглавить простых людей в последней битве с несправедливостью и тиранами-угнетателями. Староверы, поставившие под сомнение законность как власти, так и церкви, также питали подобные надежды. Симбиоз староверчества и казачества (пополнявшийся иногда недовольными татарами, башкирами и другими нерусскими народами) еще по крайней мере в течение века представлял собой угрозу имперской власти на юго-востоке.

В 1682 г. после смерти бездетного царя Федора Алексеевича снова встал вопрос о престолонаследии. Тогда староверы присоединились к стрельцам, чтобы поднять мятеж в самой Москве. Повстанцы потребовали рассмотрения всех их жалоб, повышения жалованья и восстановления традиционной формы богослужения. Этот бунт стал частью династического конфликта между семьями двух жен Алексея Михайловича. Вначале регентша Софья поддерживала мятеж, так как тот соответствовал ее интересам. Но потом, когда стало ясно, что стрельцы представляли угрозу ее власти, она выступила против бунтовщиков.

Наиболее важным последствием раскола были все же не спровоцированные им восстания, а то, что старая вера выжила и в течение следующих двух веков набрала силу. Ее приверженцы переместились на окраины империи, особенно на Крайний Север, где они находились в большей безопасности от Приказа тайных дел, а затем и подобных ему учреждений. В этих отдаленных регионах местные общины обладали относительной независимостью от властей. Староверы в большинстве своем являлись мирными людьми, которые, однако, оказались стойкими приверженцами традиции и принципов, сумевшими противостоять, казалось, неумолимой силе.

Власть же рассматривала старую веру всего лишь как раскол в Церкви. Вместе с тем она отличала старообрядчество от других сектантских движений, появившихся среди крестьян и горожан в конце XVII–XVIII вв. Однако подобное противопоставление скорее всего было ошибочным. Дело в том, что староверы, отрицая священников и святыни «никоновской» Церкви, вынуждены были создавать собственную структуру и в результате далеко ушли от официального православия. Сами же они разбились на многочисленные группы, у каждой из которых сложились свои особенные верования и обряды. Консерваторы волей-неволей становились крайними радикалами и новаторами, а решения, которые принимали эти «раскольники», иногда сильно напоминали «сектантские».

Важнейшими оставались фундаментальные вопросы власти и общины. Староверы подобно сектантам склонялись к идее местного мира, ведомого правдой, законом Божиим и личным повиновением царю. Таким было их понимание самой Руси; именно такие идеи проповедовали им с амвона Иосиф Волоцкий и митрополит Макарий. Слова подтверждались песнопениями и зрительным рядом – иконами и фресками, которые они созерцали в ходе длительной церковной службы. Теперь же все это предали забвению в угоду полуримской религиозной культуре и новой форме власти, которая не брала в расчет закон Божий и личные узы верности.

Таким образом, старая вера во всех ее вариантах являлась лишь частью огромного спектра религиозных движений. Каждое из них пыталось своим путем вернуть те общину и власть, частью которых они себя воспринимали. Их взгляды лучше всего выразил Семен Денисов, игумен староверческой общины, находившейся на берегах реки Выги, впадающей в Белое море. Его трактат «Виноград российский» являлся мартирологом раннего поколения староверов и гимном Святой Руси, которую они потеряли. По Денисову, русские были народом воли Божией, населившим христианскую землю в мире, который жил под угрозой сатаны в лице католицизма, протестантства и западного рационализма. Но, увы, сами русские осквернили себя, сначала Флорентийским собором, затем богопротивными реформами Никона.

И все же если иерархи и поддались искушению, чистота продолжала жить среди простых людей. «На Руси, – писал Денисов, – нет ни единого города, который не был бы озарен светом веры, не сиял бы набожностью; нет ни единой деревни, которая не была бы проникнута истинной верой». Верно, царь и Церковь (а именно с ними было принято ассоциировать народ) находились в руках апокалиптического зверя. Но Денисов верил, что Русь возродится и вернется к правильной религии благодаря прочной и неиспорченной вере ее простых людей. Он вспоминал о святых Руси, которые «своей набожностью, верой и добродетелью объединяют русскую нацию с Христом»⁶⁷.

Переформулировав для своего времени религиозно-национальные мифы Макария, Денисов отошел от эсхатологии первого поколения староверов: он видел в будущем Руси нечто большее, чем близящееся Второе Пришествие. Так как суть русской государственности больше не заключалась в царе или Церкви, она должна была полностью сконцентрироваться в «земле», в народе с его местными общинами, с их «городами, сияющими набожностью» и «деревнями, проникнутыми истинной верой». Денисов невольно подорвал основы доктрины христианской автократии и предложил ей взамен концепцию демократической христианской нации⁶⁸.

Идея о народе, несущем в себе свое спасение, впоследствии вдохновила староверов и повлияла на все русские сектантские движения. По сути, старая вера являлась носителем русского национального мифа, зашифрованного как несколько эсхатологическое видение святых людей. Староверы не были ярыми антимонархистами; они продолжали верить в божественную природу монархии, даже когда говорили о каком-нибудь царе как об Антихристе и отказывались молиться за него во время службы. Отрицая государство и Церковь в их нынешней форме, они искали надежду на спасение только в местных общинах. В ходе последующих двух веков эта вера выдержала официальное преследование и дискриминацию и не только выжила, но и пережила расцвет. К началу XX в., спустя 250 лет после раскола, давшего ей рождение, старая вера насчитывала 10–12 млн последователей, то есть больше пятой части всего населения Великороссии. К этому числу можно добавить еще несколько сотен сектантов⁶⁹.

Таким образом, религиозный раскол повлек за собой и раскол в обществе: большое количество консервативно и патриотически настроенных людей отдалились от имперского государства и Православной церкви и решили вести духовную жизнь в общинах, расположенных как можно дальше от власти, вне установленных ею рамок. Эсхатологическая идея о Руси как «новом Израиле», «пророческой земле» с «избранным народом» осталась мощным субстратом в русской культуре и политике, возродившимся двумя веками позже в совершенно иной форме.

4. Петр Великий и европеизация

Поворот к Западной Европе

К концу XVII в. Россия представляла собой евразийскую империю, наследницу земель Золотой Орды и многих других государств. Но для поддержания этого статуса было необходимо стать и великой европейской державой. Да и геополитическое положение России не оставляло ей иного выхода. В отличие от Испании, которая примерно в то же время стала огромной империей, Россия не имела Пиренеев, способных защитить ее от европейских войск. Все непосредственные соседи являлись сильными державами. Швеция господствовала на большей части восточного берега Балтики, включая Финский залив, а граница с Польшей проходила между Двиной и Днепром, практически у стен Смоленска и Киева. Османская империя правила всеми Балканами и значительной частью Кавказа, в то время как Крымское ханство доминировало на северном берегу Черного моря и постоянно угрожало обширным южным степям.

Для того чтобы противостоять всем этим государствам, Россия в XVII в. реформировала свою армию в соответствии с теми уроками, которые дала Тридцатилетняя война. Кроме того, были переняты европейские административные модели, в особенности прусские и шведские. Как и Россия, Швеция и Пруссия в свое время столкнулись с проблемой создания мощных вооруженных сил, обладая при этом ограниченными ресурсами.

Однако реформы в этих странах проводились в совершенно иной ситуации. В первую очередь необходимо отметить эффективное функционирование их государственных институтов, вызванное во многом тем, что служившие там люди были исполнены духом пиетизма (набожности) и неостоицизма. Эти веяния способствовали формированию рациональной системы управления, а также чувства самоотречения у чиновников, воспринимавших свое служение в интересах коллектива как религиозный долг. Следует принять во внимание и то, что в Пруссии и Швеции административная реформа органично сочеталась с реформами в области культуры и образования¹.

Русское государство, стремясь мобилизовать скудные ресурсы и не обладая при этом подобным религиозным менталитетом, вынуждено было прибегать к принудительным мерам. Но их применение грозило России разрушением или в лучшем случае ослаблением и так едва заметных гражданских институтов – юстиции, местного управления, религии, филантропии и т. д., которые могли бы поддерживать определенные общественные настроения в соответствии со шведской и прусской моделями. Результатом их ослабления стало укрепление феодально-крепостнических связей, занявших место едва наметившихся институтов гражданского общества. Модернизация усиливала архаичность; повышенный государственный контроль означал упрочение влияния самовластия. С подобного рода парадоксом Россия начала сталкиваться именно с конца XVII в. Он проявлялся в тенденции проведения радикальных всеобъемлющих реформ, отрицавших предыдущие пути развития страны как абсолютно неверные.

В это время не существовало единой и общей модели европейской культуры, которую можно было бы перенять. Сохранялся выбор между двумя альтернативами, имевшими много общего. Первая, проникавшая в Россию через Украину и Польшу, сложилась в результате посттридентского союза (От Тридентского собора Католической церкви XVI в. – Примеч. пер.) Католической церкви и иезуитов: вторая же, идущая из стран Балтики, Скандинавии, Нидерландов и Англии, была пиетической и неостоической по своему существу. У них имелись общие черты: обе модели опирались на веру в способность человека осмыслить природу благодаря силе разума и изменить ее посредством самодисциплины, преодоления своего греховного начала и направления своей энергии в соответствии с наукой. В этом аспекте они радикально отличались от традиционной русской культуры. С другой стороны, оба европейских направления расходились в важных деталях. Католическое течение требовало повиновения церковной власти, в то время как протестантское делало упор на самодисциплину и развитие набожности через изучение Писания.

Личный опыт царя Алексея Михайловича, всю жизнь проявлявшего интерес к привлекательным сторонам общественной жизни Европы, ее культурным течениям и техническим достижениям, склонял его к выбору католического варианта. При этом следует учесть, что его мировоззрение испытало на себе влияние польской религиозной культуры середины XVII в. Кроме того, он читал работы западных мыслителей, ученых эпохи Ренессанса и более поздних периодов. Особенно много он узнал о западной культуре в ходе польской кампании. Его доктор – англичанин Сэмюэл Коллинз отмечал, что когда царь «побывал в Польше и увидел нравы и порядки княжеских домов… он начал делать свой двор и сооружения более величественными, украшать залы гобеленами и устраивать развлекательные дома». Еще в большей степени царь увлекся сельским хозяйством и промышленностью, уделяя особое внимание развитию многочисленных отраслей экономики, в которых он держал монополию².

В XVII в. в Москве было предпринято несколько попыток учредить православную коллегию, подобную той, которую в Киеве создал Петр Могила. Фаворит Алексея Михайловича, боярин Федор Ртищев пригласил, например, киевских ученых, для того чтобы те поселились в Москве и учили русских «свободным наукам». В их числе приехал и белорусский поэт и ученый Симеон Полоцкий, будущий наставник царевича Федора. Однако лишь в 1685 г. (В 1687 г. – Примеч. пер) была открыта Славяно-греколатинская академия. Ее основали в Заиконоспасском монастыре в Москве на базе проекта, разработанного Полоцким и воплощенного его учеником Сильвестром Медведевым. Учебный план академии включал латынь и греческий язык, а также грамматику, риторику, поэзию, физику и теологию.

Патриарх Московский Иоаким выступал против католических веяний, и академия на ранней стадии своего существования подыскивала греческих учителей. Однако вскоре выяснилось, что под правлением османов греческая наука зачахла, а большинство лучших ученых получили образование в Италии или во Франции. Вопреки намерениям основателя занятия в академии вскоре стали вестись в основном на латыни, а в учебной программе отразилось влияние иезуитов. В результате первые руководители академии из-за чрезмерного пристрастия к латыни были отстранены от исполнения своих обязанностей. Но их последователи не изменили избранного курса, такое упорство объяснялось тем, что преподавать современную программу по теологии или гуманитарным предметам на греческом языке оказалось невозможно³.

В то же самое время, когда создавалась академия, Москва с согласия Константинополя окончательно переняла киевскую митрополичью кафедру. Таким образом, православные верующие на территории Руси подпадали под юрисдикцию единого патриарха – впервые за более чем два века⁴.

К середине XVII в. духовное содержание политики московских царей стало меняться: личный и моральный контекст постепенно вытеснялся безличным, апеллирующим к закону. В 1682 г. был сделан еще один важный шаг в этом направлении – местничество, распределение официальных должностей на основе родства, отменялось, а подкреплявшие его родословные записи оказались сожжены. Следует подчеркнуть, что основным обоснованием необходимости проведения реформы отмены местничества послужила идея «общего блага». Этот типично пиетический и неостоический мотив впервые упоминался в официальных российских документах. Согласно новому правилу традиционный принцип родства как решающий фактор в кадровой политике двора предполагалось заменить официальной, определенной законом процедурой. На деле же, хотя указ об отмене местничества и внес некоторые изменения в соотношение сил боярских группировок, их главенство не исчезло. Вместе с тем этот закон должен был стать первым шагом на пути серьезного реформирования армии. Однако смерть царя Федора Алексеевича в 1682 г. воспрепятствовала дальнейшей реализации его планов⁵.

Военное дело и международная торговля привлекли в Москву невиданное ранее число иностранцев, в первую очередь из стран Западной и Центральной Европы. Многие из них прибыли в качестве военных советников для подготовки новых полков или офицеров для осуществления командных функций в армии. Другие же приезжали, чтобы вести торговлю. Большинство иностранцев селилось в самой Москве, наиболее богатом и влиятельном центре. Особенно многочисленными были представители морских наций Северной Европы: Англии, Голландии, Дании и Швеции. Они торговали в Гостином дворе в Китай-городе, изначально квартале иностранцев, расположенном недалеко от Кремля. Голландцы создали особую сотню со своим сотником, признанным властями. Некоторые из них десятилетиями жили в Москве, становились полурусскими и даже принимали православие.

Часть приезжих бралась за лечение людей, в результате чего в России появилась профессия медика (не считая личных придворных докторов царя, существовавших и раньше). В Москве открылась аптека, где продавались лекарства «для людей всех сословий». Был создан особый Аптекарский приказ, призванный организовывать обучение русских докторов и хирургов, а также обеспечивать медицинской помощью армию. В Азовской кампании 1695 г. войска сопровождали семеро русских и четырнадцать иностранных хирургов. Так было положено начало первой профессии в русском обществе⁶.

Большинство местных жителей с подозрением относилось к чужеземцам. После изгнания иностранных правителей и триумфального утверждения православия в начале XVII в. многие верующие люди считали всех приезжих из-за границы еретиками и неверными. В результате иностранцам пришлось переехать в новый специальный район, находившийся прямо за городскими стенами и известный как Немецкая слобода.

Два основных направления в европейской культуре имели своих сторонников в России. Во время правления царя Алексея Михайловича Афанасий Ордин-Нащокин являлся главой партии, искавшей более тесных отношений с протестантскими странами. Сам он прибыл из Пскова, где служил воеводой (1665–1667) и лучше узнал жизнь стран Северной Европы. Будучи главой Посольского приказа (1667–1671), Афанасий поддержал идею о создании в противовес Швеции союза с Польшей, направленного на получение постоянного и безопасного выхода к Балтике. Он помышлял и об общеевропейском союзе против Османской империи, в который вошла бы и Московия. Ордин-Нащокин первым начал устанавливать дипломатические связи России с важнейшими европейскими странами, стремился получить сведения о системе их управления, общественных порядках, быте и нравах. Официальные послы и международные торговцы регулярно сообщали ему обо всем, что узнавали в посещаемых ими государствах.

Ордин-Нащокин способствовал также созданию учреждений и принятию правил, приносивших государству прибыль за счет развития как внутренней, так и внешней торговли. Еще в Пскове он пытался привлечь богатых купцов к формированию объединенных компаний с более бедными посадскими людьми, намеревался предоставлять им дешевый кредит из местной казны. Он учредил торговый суд, в который избирались люди, связанные с торговлей и способные справедливо и беспристрастно решать различные споры. По замыслу, судьи должны были пользоваться доверием местных купцов. Более богатые торговцы выступили против этой идеи, так как она угрожала их главенствующему положению в местной торговле, однако царь ее поддержал. И в международных договорах Ордин-Нащокин добивался таких соглашений, касавшихся торговли, которые позволяли бы властям обеих стран повышать качество товаров и подтверждать постановления судов.

По политическим взглядам Ордина-Нащокина можно отнести к неостоикам, а по экономическим – к меркантилистам, что и проявилось в составленном им Новоторговом уставе 1667 г. Устав был создан для улучшения международной торговли на основе договорного права, принятого и защищаемого суверенными государствами. Попытки Ордина-Нащокина регулировать и легализовать то, что ранее зиждилось на личных отношениях или причудах богатых и сильных людей, не прибавили ему друзей как среди купцов, так и среди служащих. Его сын Воин помог оппонентам отца, бросив дипломатическую службу и оставшись с официальными документами за границей. В 1672 г. Ордин-Нащокин ушел в монастырь, где и умер в 1680 г.⁷

После смерти Алексея Михайловича при царе Федоре, а затем регентше Софье, ее главный советник Василий Голицын продолжил дело Ордина-Нащокина, однако с большим уклоном в сторону католической Европы. Отмена местничества во многом стала его заслугой. Кроме того, он намеревался начать реформирование командования войсками в соответствии с принципом личной заслуги. Будучи главой Посольского приказа, он заключил «Вечный мир» с Польшей (1686), благодаря которому Россия наряду с Польшей, Венецией и Габсбургской монархией вошла в Священную лигу, созданную для совместных действий против Османской империи. Впервые Московия вступила в союз с европейскими державами. Голицын планировал и другие прогрессивные преобразования, упорядочив отношения России с рядом стран и послав постоянных дипломатических представителей в главные европейские государства.

Голицын, никогда не посещавший Западную Европу, воспринял достижения европейской науки и техники XVII в. Его московская резиденция являлась «местом встречи образованных иностранцев, приезжавших в Москву», включая иезуитов, которых привечали далеко не везде в мире. В его покоях на стенах висели немецкие карты, а «на потолках была нарисована система планет. Комнаты украшало множество часов и термометров тонкой работы искусных мастеров». После переворота 1689 г., в результате которого Софью свергли и заточили в монастырь, Голицына лишили боярского титула⁸.

Как военачальник он был менее удачлив, отчасти из-за того, что первым взялся за решение сложнейшей задачи: раз и навсегда избавить государство от угрозы татарских набегов с юга и захватить потенциально плодородные степные земли в Причерноморье. Основная проблема для русской армии заключалась в том, что, перед тем как приступить к непосредственным военным действиям, ей пришлось бы пройти со всем провиантом и боевой техникой несколько сотен километров по пустынным, жарким равнинным территориям. Когда в 1687 г. Голицын попытался выполнить свой план, крымский хан, чтобы не оставлять его коням корма, просто поджег степную траву на пути русских войск. В 1689 г. была предпринята еще одна попытка. В этот раз корм для скота погрузили в поклажу и отправили раньше, чтобы закончить кампанию до самого жаркого летнего периода. Несмотря на задержку, обусловленную весенними разливами, Голицыну удалось добраться до Перекопской крепости, охранявшей перешеек, ведущий к Крыму. Однако запасы кончились, и осаду пришлось прекратить⁹.

Неожиданная смерть Федора в 1682 г. способствовала возрождению скрытой борьбы боярских группировок, которую должны были прекратить реформы Голицына. После смерти царя осталось двое сводных братьев: Иван, от первого брака Алексея Михайловича с Марией Милославской и Петр – от второго, с Натальей Нарышкиной. По обычаю трон должен был занять старший брат. Однако Иван страдал умственной неполноценностью и болезненностью, в то время как Петр был здоровым и энергичным мальчиком. Он успел полюбиться жителям Москвы. Патриарх Иоаким подозревал род Милославских в прокатолических настроениях и поэтому поддержал Петра, который и был провозглашен царем.

Однако возведение Петра на престол вызвало стрелецкий бунт, что и позволило Софье Милославской прийти на помощь младшему брату Ивану. Стрельцы опасались, что реформирование армии лишит их привилегий, включая право заниматься торговлей. Кроме того, у них накопились жалобы на некоторых офицеров, задерживавших выплату жалованья. Более того, многие стрельцы являлись староверами. Они напали на Кремль и убили членов семьи Нарышкиных вместе с их приближенными. Софья не поддержала требования стрельцов, но воспользовалась их действиями для возведения на престол Ивана. 26 мая 1682 г. оба брата были коронованы, заняв специально сделанный двойной трон. Появившийся в связи с этим манифест гласил, что в Древнем Риме нередко двое императоров правили одновременно. Софья же (хотя и не официально) в течение нескольких последующих лет оставалась регентшей и даже вынашивала планы о собственном восхождении на престол¹⁰.

В 1689 г. до Петра донеслись слухи о готовящемся новом стрелецком перевороте. Царь бежал в Троице-Сергиев монастырь и, опираясь на верные ему войска, организовал свой контрпереворот. Софью заточили в темницу, а некоторые из ее главных приспешников были казнены или сосланы. Петр правил совместно с Иваном до самой смерти последнего в 1696 г.

Нестабильный («бунташный») характер XVII в. обусловил отказ от некоторых идей о будущем России. Например, с падением Никона оказалась несостоятельной взлелеянная им мысль о главенстве Москвы в восточной православной экумене. Россия являлась теперь государством с множеством вероисповеданий и больше не могла с помощью православия поддерживать свою внутреннюю сплоченность. Не могла Россия оставаться и национальным государством: предав анафеме старую веру, власть и Церковь отвергли и национальный миф.

России теперь суждено было стать многонациональной северо-евразийской империей, что, в свою очередь, определило ее становление в качестве великой европейской державы. А служилое государство и крепостничество обеспечили ее средствами, необходимыми для построения и упрочения этой империи. На протяжении последующих двух веков Россия достигла наибольшей территориальной протяженности и приобрела репутацию одного из сильнейших европейских государств. Это было выдающееся достижение для страны, расположенной на неплодородной, отдаленной от основных международных торговых путей территории. В то же время внутренние структурные последствия этого достижения ощущались очень долго и усложнили дальнейшее развитие России, особенно во второй половине XIX в.