Текст книги "Россия и русские. Книга 1"

Автор книги: Джеффри Хоскинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

II. Беспокойное время создания империи

3. Бурный XVII в.

Создание Московского патриархата

Федор Иванович, сын Ивана Грозного, царствовал, несмотря на свою болезнь, в течение четырнадцати лет (1584–1598). Фактически же правил страной в это время в роли регента брат жены царя Борис Годунов. Последнее возвышение Москвы, имевшее для нее огромное символическое значение, произошло в 1580-х гг., когда был создан отдельный Московский патриархат. Следует учесть, что это случилось тогда, когда на троне находился слабый и бездетный царь и ощущался конец династии Рюриковичей. Иван IV и думать не хотел о возможности союза с патриархом, так как опасался его соперничества, «со-правления». Подобный аспект присутствовал в византийской имперской традиции, но не приветствовался в Москве. Однако у слабого царя, чья линия вымирала, позиция была менее сильной. Поэтому он не мог противостоять желаниям московской церковной иерархии.

Патриарх Константинопольский уже утвердил царский титул Ивана IV и обращался к нему «Царь и Монарх Православных Христиан всей Вселенной… среди Царей как равноапостольный и навеки прославленный Константин». Восточные патриархи готовы были скорее признать права Москвы на империю, чем на патриархат, так как если бы Московский патриархат существовал, то он затмил бы их собственные, куда более «священные и преподобные», такими достоинствами своего государства, как мощь, богатство и независимость. Поэтому первый запрос Москвы в 1584 г. остался без внимания.

Москва все-таки добилась своего при помощи лести, взяток и дипломатического давления. Православная церковь, оказавшись под османами, в значительной степени утратила свою силу, влияние, богатство. Когда в 1588 г. патриарх Константинопольский Иеремей посетил Москву с надеждой найти у нее финансовую поддержку, местные церковники воспользовались случаем, чтобы убедить его санкционировать создание Московского патриархата. В Москве сложилось два взгляда на то, как следовало получить собственную патриархию. Сторонники новой всеединой Православной церкви полагали, что Иеремея нужно убедить перенести место экуменической епархии из Константинополя в Москву, которая стала бы тогда (формально и практически) главой мирового православия. С другой стороны, партия, которую можно определить как «московскую националистическую», не доверяла грекам, переставшим, по их мнению, быть полностью православными. Представители этой партии выступали за создание сепаратного Московского патриархата во главе с русским патриархом. Некоторые из них даже хотели перенести экуменическую епархию во главе с греческим патриархом во Владимир, что подчинило бы ее московской власти.

Иеремей одобрил идею сторонников экуменической линии, но обнаружил преграду своим действиям в лице московских националистов. Он даже и не думал о возможности переезда во Владимир. Однако Иеремей даровал грамоту, признававшую московское право на патриаршую кафедру, что полностью утверждало статус Москвы как Третьего Рима. Москвичи воспользовались этой грамотой для передачи своего дела в синод Православной церкви в Константинополе, который с большим колебанием одобрил создание новой патриархии. Синод, однако, настоял на том, чтобы Москва была пятым, то есть низшим, из всех православных патриархатов. И это решение не могла пошатнуть никакая щедрость и сила убеждения Московского государства.

Несмотря на это «принижение» Московской церкви, значение нового образования было велико. Послание, объявившее об установлении Московского патриархата, являлось единственным документом, изданным царем. Этот документ внес огромный вклад в концепцию «Москва – Третий Рим»¹. Создание Московского патриархата символично обозначило важное перемещение власти внутри самого православного мира. Однако это событие обострило подозрения и зависть, отравлявшие отношения между греками и русскими. Притом произошло это не только из-за очень серьезных различий в текстах и литургических формах двух Церквей. Русские считали греков слабыми и деградирующими в вере, а их религиозные обряды испорченными длительным контактом как с Католической церковью, так и с неверными. Греки же видели в русских неотесанных выскочек, обладавших большей, чем им полагалось, властью и богатством².

Конец династии: новый вызов

В 1598 г. умер Федор Иванович, не оставив после себя наследника. Конец правления династии Рюриковичей поставил Московское государство и всю Русь в абсолютно новую ситуацию. До этого времени, если обратиться к летописям, коллективное сознание Руси фокусировалось на трех понятиях: «русская земля», «русские князья» и «православие». Интересно, что четвертое понятие – «русские люди» – отсутствовало, возможно, из-за разнообразия народов, населявших государство³.

Из всех вышеупомянутых понятий православие являлось ключевым, освещающим два остальных. Великие князья и цари претендовали на происхождение их власти от Бога, что особенно подчеркивалось в церемонии коронации. В эпической поэме «Задонщина», рассказывавшей о победе Московии над Золотой Ордой на Куликовом поле, великий князь Дмитрий Донской призывает «князей, и бояр, и удалых людей» присоединиться к нему и бороться «за землю Русскую и за веру христианскую», два понятия, неразрывно связанных друг с другом и с его титулом⁴. Даже князь Андрей Курбский, нападавший на тираническую форму правления Ивана IV, не подвергал сомнению божественное происхождение монархии или особый статус «святой земли Русской»: он просто утверждал, что Иван «запятнался» своими развратными и кровожадными действиями⁵.

Теперь, с концом правления династии, важный элемент этой «троицы» исчез. Могла ли Московия выжить без него? Этот вопрос больше всех остальных повлиял на то неспокойное, суматошное состояние, в котором находилась Русь в течение нескольких следующих десятилетий. Бояре, церковь, служилые дворяне, горожане, казаки и крестьяне столкнулись с важностью решения проблемы правления. Кроме того, нужно было решить принципиальный вопрос: как должен выбираться правитель, и на какой моральной основе может строиться его власть. Все неприятные и тревожные моменты – закрепощение крестьян, растущее бремя налогов и государственной службы, этническая ассимиляция, защита границ – зависели от решения этих впервые возникших важнейших вопросов.

Когда в 1584 г. на трон взошел Федор Иванович, был созван Земский собор, но не для того, чтобы избрать царя, унаследовавшего власть, а засвидетельствовать и подтвердить церемонию коронации, устанавливавшую законность правления. После его смерти в 1598 г. патриарх, ставший ввиду отсутствия наследника главной фигурой в государстве, созвал новый собор. В этот раз он выполнял более ясную и ощутимую функцию – избрать наследника. Собор избрал Бориса Годунова, который в роли регента вел дела большую часть времени правления Федора. Выбор был очевидным, и большинство дворянства и московских горожан (игравших решающую роль в этом вопросе) благоволили ему. Сам Борис дважды отказывался от короны, подчеркивая, что его право на нее должно быть точно доказано⁶.

Процедура оказалась беспрецедентной, что породило сомнения в законности наследования власти Борисом. Для сомнений существовали особые причины: Дмитрий, сын Ивана от последней жены, был отлучен от двора и с 1591 г. находился в Угличе, где и погиб при невыясненных обстоятельствах. Существовало подозрение, что Борис приказал убить его, дабы устранить потенциального наследника.

Борис оказался умелым правителем, обладавшим теми человеческими качествами, которые были так нужны царю. В этом отношении он превзошел двух своих предшественников. Однако он никогда не смог избавиться от павшей на его правление тени сомнительной законности власти. Особенно это вредило Борису тогда, когда он, не имея другого выхода, проводил политику, укреплявшую административную власть и ухудшавшую жизнь всех классов населения. Разрушительные последствия недавних балтийских войн и необходимость обеспечения дальнейшей защиты, особенно на южных границах, обусловили соответствующие действия московского правителя, необходимые для существования государства.

Крестьяне под бременем больших налогов, военной службы, трудовых повинностей (или всех этих зол в совокупности) часто не могли эффективно возделывать землю, влезали в долги и связывали себя с землевладельцами или монастырями, способными эти долги выплатить⁷. Они становились рабами или были вынуждены нести обязательную трудовую повинность – барщину, исполняемую во владениях бояр и помещиков. Иногда крестьяне просто бежали в поисках более безопасной и обеспеченной жизни или уходили на открытые границы и присоединялись к казакам. Многие деревни в центральной части Руси были фактически опустошены, в то время как землевладельцы (бояре и служилые дворяне) оставались без средств, необходимых для несения бремени государственной службы. В 1587–1588 гг. и в 1601–1603 гг. разразился голод, нищие в огромном количестве бродили по Московии, а голые юродивые на улицах обличали правление Годунова⁸.

Борис как регент и полноправный царь всеми силами старался восстановить экономику в целом и налоги в частности, делая все необходимое для поддержания государственной администрации и армии. В 1584–1588 гг. доход был настолько невелик, что пришлось даже упразднить некоторые налоговые привилегии монастырей и землевладельцев и провести земельную перепись в целях определения трудовых и налоговых обязательств, предусмотренных законом. Наконец, Борис ужесточил требования к режиму воинской службы на южных границах.

В результате его меры вели к прогрессирующему закрепощению крестьян и прикреплению городского и служилого населения к их местам жительства. Но в определенной степени крестьяне оставались свободными людьми: они имели право бросить барина и уйти к другому, заплатив предварительно все свои долги. Сделать это они могли в течение недели, предшествовавшей Юрьеву дню (26 ноября) или следующей после него, когда был собран урожай и закончены осенние сельскохозяйственные работы. Уход крестьян предполагал серьезные трудности для служилых владельцев поместий, чьи земли становились бесполезными без людей, способных их обработать. В итоге пострадавшая сторона обратилась с прошением к царю, и с 1580 (1581) г. государство начало «временно» отменять Юрьев день в некоторых регионах. Таким образом, к середине 1590-х гг. все крестьяне, попавшие в «писцовые книги» (земельный кадастр), оказались официально привязанными к земле⁹.

В течение последних лет правления Бориса хаос, царивший в государстве, приводил к неповиновению крестьян, а иногда и землевладельцев, все более игнорировавших официальные предписания или просто действовавших по своей воле. Горожане нередко совершали то же самое, так как их обязанности также росли, а свобода всячески ограничивалась. Широкие открытые равнинные территории и непроходимые леса упрощали возможности побега. Казну заполнили прошения от землевладельцев и городских общин о поиске и поимке беглых, без которых не выплачивались в нужном объеме налоги и не выполнялась служба. Поскольку земельная перепись производилась в разных местностях, их жителям все труднее становилось исчезнуть, а задача по их поимке несколько упрощалась.

Из-за возросшего количества прошений Годунов в 1597 г. издал указ, устанавливавший пятилетний срок для произведения сыска беглых людей. Это помогало не перегружать работой военных и суды. В 1607 г. срок был увеличен до пятнадцати лет. Позже, в XVII в., срок давности отменят вовсе. Таким образом, давление долгов, фискальные нужды государства и экономические потребности землевладельцев привели к потере крестьянами относительной свободы и закрепостили их, фактически сделав рабами¹⁰.

Мощь государства была спасена, но не благодаря институтам, которые пытался создать Иван IV и которые, отражая надежды и потенциал местных общин, могли обеспечивать обратную связь, а посредством узаконивания личного деспотизма. Личная прихоть, а не закон и социальные институты, становилась основой политической власти. Сам термин «государство» содержал в себе оттенок слова «владение»¹¹.

Для того чтобы бремя подобного правления воспринималось как законное, правитель сам должен был обладать неоспоримой властью. Борис таковой не обладал. Более того, он реагировал на слухи, сплетни и тайные разговоры созданием специальной службы, занимавшейся доносами, арестами, высылкой и заключением в тюрьму главных противников царя. Его самый очевидный соперник – боярин Федор Никитич, глава семьи Романовых, был принужден к постригу и принял в схиме имя Филарет. Сын Федора Михаил и другие члены семьи были сосланы, а некоторые из них умерли при неясных обстоятельствах, вызывавших подозрение о возможности убийства.

Смутное время

Царь являлся «помазанником Божиим», и государство было тесно связано с личностью правителя. Этот укоренившийся в сознании населения принцип, а также отсутствие промежуточных институтов власти и корпоративных организаций приводили к тому, что оппозиция могла утвердиться лишь за счет дискредитации личности монарха. Вот почему она подчеркивала, что на троне царь «незаконный», «ненастоящий» и его должен заменить восстановленный в правах «истинный царь»¹². Борис в данной ситуации находился в особенно невыгодном и крайне уязвимом положении.

В 1603 г. в Польше появился молодой человек, объявивший себя царевичем Дмитрием, чудом избежавшим смерти. На самом же деле это был Григорий Отрепьев, некогда младший боярин, монах, возможно, поддержанный Романовыми ради реализации их планов, направленных на свержение Годунова. Однако, выбрав Польшу своей базой, Григорий стал инструментом различных сил. Польская церковь только что создала Униатскую церковь и желала ее распространения на территории всей Руси. Поляки также были заинтересованы в создании общеевропейской коалиции, включавшей и Москву, в целях противостояния татарам и туркам, несшим постоянную угрозу с южных границ. Московский царь, субсидируемый католиками, мог прекрасно осуществить обе функции. В этом случае становилось возможным объединение двух корон, как это раньше произошло с Литвой.

При поддержке польских магнатов, иезуитов и самой польской короны Лжедмитрий пересек московскую границу, где привлек на свою сторону различные силы: настроенных против Годунова родовитых бояр; ущемленных служилых дворян с южной границы; казаков, вновь заявлявших о своей воле; крестьян, столкнувшихся с новыми повинностями, и всех несчастных и голодных. Некоторые из них воспринимали Лжедмитрия как личность, подобную Христу, воскресшего столь же чудесным образом. По сути, Дмитрий спровоцировал мятеж на юге Московии, бунт людей, живших в Диком поле, и тех, кто нес бремя экономического кризиса и обороны. В центре же и на севере дела обстояли несколько лучше. Однако против государственных войск Григорий оказался бессилен. Только внезапная смерть Бориса в апреле 1605 г. открыла для него ворота столицы.

«Царь Дмитрий» был провозглашен народом, коронован в Успенском соборе и, казалось, с успехом мог добиться целей, реализации которых ожидали от него «спонсоры». Но набожные москвичи вскоре заметили, что православный царь имел в советниках иезуитов, не соблюдал во всей строгости постов и не настоял на том, чтобы приехавшая из Польши невеста Марина Мнишек приняла перед свадьбой православие. К тому же он не мог согласовывать порой противоречивые требования своих сторонников. В мае 1606 г. он грубо оскорбил православных, женившись на Марине и устроив пышное празднество по поводу свадьбы в пятницу, день поста. Бояре, не получившие выгоды от восхождения Григория на трон, остались крайне недовольны, а городское население устроило погром польских гостей. «Дмитрия» убили, а Марину арестовали.

Василий Иванович Шуйский, глава знатного боярского рода, был провозглашен царем без всякой соборности (то есть без созыва какого бы то ни было собора). Он претендовал на законность власти, так как являлся представителем старшей линии династии Рюриковичей. Однако в деле объединения населения он преуспел не больше своего предшественника. Некоторые бояре противостояли ему по соображениям родового соперничества. Главную же опасность представляли казаки, отказавшиеся подчиняться власти Шуйского, который в их глазах не был «истинным царем». Оппозиция в их лице стала мощной нотой социального протеста, выразившегося в восстаниях. Особенно активное противостояние Шуйскому шло с юга и востока страны. Беглый холоп Иван Болотников возглавил армию и выпустил прокламацию, не сохранившуюся до наших дней, но явно призывавшую бедных и угнетенных убивать бояр и купцов и захватывать их собственность. Казаки, беглые холопы и крепостные, а также Недовольное служилое мелкопоместное дворянство примкнули к его знамени. Иван стал продвигаться в северном направлении и даже подошел к самой Москве. Однако многие служилые дворяне, обеспокоенные крестьянскими требованиями свободы, бросили Болотникова. Шуйскому удалось собрать достаточно сильную армию, способную не только противостоять отрядам Ивана, но и нанести им поражение. Затем Шуйский установил в государстве полицейский режим, еще более жесткий и строгий, чем при Годунове. Этот режим вернул хозяевам многих беглых крестьян. А еще Василий начал регистрацию крепостных и наказывал землевладельцев, укрывавших беглецов.

«Самозванчество» в стране стало принимать формы хронической болезни: появился новый Лжедмитрий, дважды уже «спасшийся» от убийства. Он был хорошо известен как презренный вор. Подобно своему предшественнику самозванец заручился поддержкой польской знати. Но, так и не взяв столицу, он встал военным лагерем около Москвы, в Тушине (позже на этом месте будет построен первый московский аэродром). Там к нему присоединились последователи прежнего Лжедмитрия, включая даже Марину, его вдову, признавшую самозванца. Лжедмитрий II создал свой собственный двор и стал готовиться к осаде столицы. Шуйский, отчаявшись освободить Москву, обратился за помощью к северным и восточным городам. Он также расширил арену конфликта, заключив соглашение со Швецией, по которому в обмен на военное сотрудничество та получала территорию у Финского залива. Для шведов это была великолепная возможность: они надеялись расширить свои карельские владения в восточном и южном направлениях и в конечном итоге присвоить наследие Новгорода, чтобы обогатить свою скудно обеспеченную родину. С другой стороны, поляки были обеспокоены тем, что действия Шуйского ставили под угрозу их имперские планы. В мае 1609 г. польский сейм проголосовал за вмешательство короля Сигизмунда III в шведско-русские отношения. Пока шведы помогали Шуйскому одержать победу в Тушине, польские войска осадили Смоленск.

Военная кампания Шуйского провалилась, а сам он в июле 1610 г. оказался свергнут в ходе городского восстания. Тогда же бояре заключили сделку с поляками, согласно которой сын Сигизмунда III Владислав становился царем, что вело к личной унии с Польшей. В то время это казалось лучшим путем сохранения боярского правления. Условия, выдвинутые боярами, представляют особый интерес, так как они отражали стремление к определенной корпорации и защите их прав, что могло привести к становлению на Руси подлинной аристократии. Они были готовы на коронацию Владислава, если бы тот согласился поддерживать Православную церковь (по более поздней версии, он должен был сам принять православие) и гарантировал права держателям частных поместий на честный суд и невозможность лишения их статуса без веской причины. Верховная власть делилась бы между Боярской думой и Земским собором, образовывавшими один институт (дума бояр и всея земли). Именно к этому институту власти переходило бы право устанавливать налоги и уровень оплаты служилым людям, а также решение вопроса о предоставлении вотчин и поместий. Принятие подобного документа могло бы заложить базу для конституционной монархии в России и ее личной унии с Польшей¹³.

Для реализации этого соглашения польские войска были впущены в Москву, а большая делегация, включая Филарета (которого Лжедмитрий II назначил патриархом, а Шуйский снял с должности в пользу своего кандидата Гермогена), отправилась в Смоленск для встречи с Сигизмундом и обсуждения деталей возведения его сына на трон. Однако Сигизмунд неожиданно для делегации проигнорировал ее план приведения к власти Владислава и объявил о намерении самому править на Руси, объединив московский и польский троны. Делегаты обратились за советом к патриарху Гермогену, который рекомендовал им не соглашаться ни на какое предложение, пока новый царь не примет православие. Затем он выступил с публичным заявлением, в котором призвал не подчиняться римско-католическому правителю. Переговоры прервались, а участники московской делегации были заточены поляками в тюрьму. В темнице оказался и Гермоген, умерший в своей камере в январе 1612 г.

Последующие события показали, что воззвание Гермогена стало главной поворотной точкой в истории Смуты. Православие, как ни одна другая сила, обладало способностью объединять различные слои московского общества. Послание митрополита Макария об особой миссии православной державы, десятилетиями повторяемое с амвона каждой церкви, принесло свои плоды. Бояре, занимавшие высшие должности в государстве, во времена кризисов или спорного правления теряли свои властные функции, попытка же преодолеть внутренние противоречия в стране с помощью польского короля стала свидетельством не только их слабости и разобщенности, но и неблагонадежности, готовности к национальному предательству.

Поэтому кто-то другой должен был объединять нацию, устанавливать стабильность в обществе и изгонять иностранцев. В 1610–1611 гг. эта задача казалась невыполнимой. И все же она была решена. Ведущую роль в спасении страны сыграли церковь и мирские общины (миры) севера и востока, новые регионы Московии, достаточно богатые и наименее затронутые кризисом. Перед смертью Гермоген начал отправлять письма старшинам городских собраний, призывая их собрать земскую рать и предотвратить окончательное подчинение Москвы неверными. После его смерти Авраамий Палицын, келарь Свято-Троицкого монастыря, продолжил эту деятельность.

Первая попытка собрать земскую рать провалилась из-за столкновения между интересами казаков, беглых, желавших полного восстановления воли, с одной стороны, и купцов, священнослужителей, служилой знати и бояр – с другой стороны, считавших, что Русь не могла существовать без своего рода государевых людей. Русский землевладелец Прокопий Ляпунов, попытавшийся возглавить ополчение, был убит лидерами казаков, нетерпеливо настаивавших на выполнении своих требований.

И все же вскоре была совершена вторая попытка. В сентябре 1611 г. старшины Нижнего Новгорода, ведомые торговцем Кузьмой Мининым, начали создавать новое ополчение, призывая к участию в нем другие города. Они рассылали повсюду послания, предлагая подписываться в знак одобрения под словами: «…да пребудем мы вместе в согласии… православные христиане в любви и единстве, да не станем терпеть нынешние беспорядки, а станем воевать без устали до смерти, дабы очистить Московию от врагов наших, поляков и Литвы»¹⁴. Князь Дмитрий Пожарский, потомок старого княжеского рода, возглавил ополчение.

Важно учесть то, что движение за национальное возрождение началось именно в Нижнем Новгороде. Названный в честь ведущего торгового центра старой Руси, он стал своеобразным складом, куда стекались богатства северных лесов, озер и рек, а затем расходились по Волге и другим коммерческим артериям по всему государству. Тут сфокусировались как товары со всей Руси, так и вся ее система сообщений. К тому же здесь сохранялось самоуправление, а острый социальный конфликт, раздиравший в годы Смуты центр страны, практически отсутствовал.

Программа Нижнего Новгорода отвергала идею правления «разбойника и его последователей» или неправославных христиан. На этой основе и создался военный совет, включивший элиту Руси. Пожарский собрал свое ополчение в Ярославле, большом городе на Волге, находившемся ближе к Москве. Там под нажимом Палицына к нему присоединились некоторые казаки. Оттуда в октябре 1612 г. он смог взять столицу штурмом и изгнать польский гарнизон. Тем временем военный совет разослал приглашения всем городам и районам, чтобы те отправили своих «лучших, самых здравомыслящих и надежных людей» в Совет всея земли, который и изберет нового царя.

На этом Совете в феврале 1613 г. Михаил Романов, сын Филарета, стал выбранным царем. Это торжественное событие часто изображалось как конечная стадия в восстановлении русских национальных сил и завершение Смутного времени. На самом же деле оно не решило всех проблем, русское общество продолжали раздирать конфликты, в то время как значительная часть территории оставалась в руках иноземных держав. Многие бояре предпочитали пригласить на русский трон члена иностранной королевской семьи, предполагая, что человек со стороны скорее обеспечит связь между боярскими родами, чем «свой», один из них. Сразу же после освобождения Москвы от поляков самым предпочтительным кандидатом стал Карл Филипп, младший брат Густава Адольфа из Швеции. Одно из приглашений, адресованное ему, гласило, что, «имея его как правителя, русское государство, как раньше, пребудет в мире и спокойствии, а кровопролитие прекратится». Это послание напомнило эпоху восточных славян, которые для тех же целей решили много веков назад призвать варягов. Некоторые бояре, поддерживавшие Карла, выдвигали условием восхождения короля на русский трон его обязательное крещение по православному обряду. Другие же даже не настаивали на этом, так как антипротестантские настроения на Руси намного уступали по своей остроте антикатолическим.

В начале 1613 г. Совет находился на стороне Карла Филиппа, но казаки и горожане выступали в Москве против идеи приглашения иноземного кандидата. Они обвиняли бояр в желании выбрать незнакомого и чуждого Руси человека, чтобы управлять страной в своих интересах и получать львиную долю доходов. Их кандидатом стал Михаил Романов. Так как он являлся членом семьи первой жены Ивана IV и племянником последнего царя-Рюриковича, его избрание в какой-то степени олицетворяло бы возврат к досмутным временам и традициям. Сторонники Михаила делали ставку на это преимущество, распространяя миф о том, что царь Федор Иванович, умирая, завещал трон Федору Никитичу Романову, отцу Михаила (то есть митрополиту Филарету, который находился в это время в плену у поляков)¹⁵.

Авраамий Палицын также выступил в пользу Михаила. Согласно его словам, «многие мелкопоместные дворяне и меньшие бояре, купцы из разных городов, атаманы и казаки – все пришли открыто и выразили свои мнения. Они принесли с собой заявления, касающиеся избрания царя, нежелания видеть иноземца на троне, и просили их вручить правящим боярам и воеводам». Авраамий выполнил их поручение. По официальной версии, «бояре и воеводы» его «…слушали и благодарили Бога за столь славное начало». На следующий день Михаил был избран, несмотря на молодость (ему было всего лишь семнадцать лет) и неопытность, а также опасность того, что близкий родственник царя находился в польском плену¹⁶.

Ни у кого не возникло и мысли о возможности предъявить новому царю какие-либо условия или ограничить его власть. Большинство участников Совета, очевидно, ощущали необходимость в авторитарном правителе, чья власть была бы признана всем обществом. Вместе с тем становиться царем в условиях острейшего кризиса было делом опасным и во многих отношениях неблагодарным. Михаила, находившегося в семейной резиденции в Костроме, с большим трудом удалось убедить принять на себя ответственность. Будущего царя пришлось уверить в том, что его кандидатура получила широкую поддержку, а временное правительство смогло очистить дороги и деревни от банд мародеров, дабы сделать безопасным его путь в Москву на коронацию¹⁷.

Сразу же после церемонии коронации Михаил приступил к выполнению своих обязанностей. Он был вынужден послать войска во все не занятые иностранцами города. При этом царь попросил их жителей о материальной поддержке и дополнительных налоговых взносах, которые помогли бы привести армию в нормальное состояние, подавить действия казачьих банд, захватить разбойников, восстановить закон и порядок и возродить экономику разоренного государства. Государь обратился также к владевшей доходными предприятиями на Урале семье Строгановых с просьбой об особой материальной поддержке, которую она и оказала. Снова богатство недавно завоеванных и присоединенных восточных земель пришло на помощь находившемуся в опасности центру. Ясно, что без новых приобретенных территорий Русь не смогла бы пережить Смуту. Северные леса, приволжские земли и Сибирь спасли ее от раздела между Швецией, Польшей и Османской империей. Россия как евразийская империя становилась реальностью, а ее европейская и азиатская части взаимно зависели друг от друга¹⁸.