Текст книги "Двенадцать ворот Бухары"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Она ждала революции, потому что понимала: революция разрушит трон эмира, уничтожит гнет и насилие. Поэтому она с радостью встретила революцию, и первое, что получила от нее, было освобождение от Саидбека и свидание с матерью. Но теперь к этой радости примешивались новые печали… Она не знала, что делать, куда пойти.
– По-моему, Фируза права, – сказала она матери Действительно: убегая от дождя, попадем под желоб.
– Говорит-то она верно, – сказала старуха задумчиво, – но бог ее знает…
– Как, вы не верите Фирузе?
– Нынче такое время, что никому не надо верить! Кто знает, может быть, Фируза сама из тех людей… ведь она говорила, что у нее дядя Хай-даркул работает не то в ЧК, не то еще где-то…
А вдруг ее послали выведать у нас что-то?
– Выведать? – удивилась Оим Шо. – А ведь в самом деле она расспрашивала про Саидбека… Неужели она подослана… О боже!
– Что ни говори, а ведь ты была женой эмира, как же им не сомневаться в тебе?
Оим Шо вздохнула и замолчала. Ведь Фируза сама была невольницей при дворе эмира, свидетельницей самых черных дней Оим Шо и по мере сил старалась ей помочь… Так что же теперь она хочет выведать у нее? Как может входить в дом с тайными черными намерениями? Что за люди на свете! Не понимают, что женщина всего несколько дней как освободилась и дышит свободно! Ведь она никому не причинила зла, никого ничем не потревожила… Почему же ее беспокоят?!
– Если он исполнит то, что обещает, если станет нам защитой и опорой, почему тебе не согласиться? – сказала мать и, помолчав, прибавила – Ведь он главный у джадидов, начальник ЧК, он имеет право распоряжаться как хочет… Лучше уж быть в беде, чем ждать беды, говорят…
– А если я не соглашусь? Если мы откажем и отошлем назад его подарки, что он сделает?
– Он может оклеветать нас. Он, наверное, знает, где Саидбек, куда он спрятал золото, накопленное при эмире…
– Пусть клевещет! Он сам станет жертвой клеветы! Он не может отобрать небо у меня над головой и землю у меня из-под ног!
– Может, – сказала мать, и слезы потекли из ее глаз. – Он может сделать все что угодно… Да не допустит этого бог, но вероломный враг может так сделать, что человек света божьего невзвидит. Ты уже не молоденькая девушка, в твоем возрасте нехорошо без мужа. А может быть, с этим человеком ты найдешь счастье и успокоишься…
Оим Шо задумалась, потом встала.
– Ладно, давайте спать, утро вечера мудренее! Говорят ведь, что ночная забота днем покажется смешной. Может, солнышко рассеет наши печали.
– Хорошо, – сказала старуха, тоже вставая. – Я прочитаю намаз, а ты постели нам постель и ложись, дочка.
Старуха вышла во двор. Ночь была темная, но все небо в звездах. Огонек коптилки мерцал в проходе.
Оим Шо прибрала в комнате, постелила две постели, легла на свою и задумалась, стала сама себя разжалобливать. В мире-де не было никого несчастнее нее! У Лейли был Меджнун, они любили друг друга чистой любовью. Какое это было счастье! Ширин любили двое, оба герои, они отдали ей свои сердца. Ширин с Хосровом была счастлива, а Фархад умер о г любви – как это прекрасно! Каждая девушка в Бухаре, каждая нищенка может иметь друга и быть счастливой по ночам… А она… ни зерно, им солома! Сердце ее кровью обливается, ждет друга и не находит. Ей бы юношу под стать, любимого, верного… Она пела бы ему газели, песни слагала бы, расцвела бы от любви к нему… Но где он? Где этот желанный возлюбленный? Она мечтала о розе, а наткнулась на шипы, жаждала мода, а получила яд. Она ждала стихов и ласковых слов, а услышала только оскорбления; сердце готово было раскрыться для любви, а на долю ему достались тоска и горечь… Она ждала революцию, надеялась, что жизнь переменится, но о переменах ничего не слышно. Неужели правду поэт:
Когда ковер судьбы сплетен из черных нитей,
И в Мекке вы его не отбелите!
В чту минуту вошла старуха и, услышав эти слова, произнесенные Оим Шо, сказала в ответ:
Достиг я милости Иосифа под старость,—
Так за долготерпенье мне воздалось.
Глава 5
Хайдаркул и Сайд Пахлаван от Мазарских ворот прошли на Ячменный базар и, миновав медресе Кукельташ, достигли входа в мечеть Магок Сайд Паклаван не увидел по пути никаких следов войны: улицы, базары, медресе и караван-сараи, хаузы и сама мечеть Девонбеги – все было внешне таким, как и до революции. Но лавки почти все были закрыты, да на улицах меньше народу.
Куда же подевались ваши лавочники? – спросил Сайд Пахлаван Все лавки закрыты щитами, а?
Если бы они были моими, все лавки были бы базар кипел бы Увы Это лавочники благородной Бухары. Они испугались революции, сбежались и попрятались в мышиные норы.
Разве новая власть запрещает торговать? А где же люди будут покупать то, что им нужно?
– правительство еще не запретило частной торговли. Объявлено, чтобы владельцы лавок занялись своим обычным делом. Но торговля с иностранцами будет в руках правительства. Лавочники могут закупать товары у государства, а потом продавать народу.
А само правительство разве не может открыть лавки?
– Откроет постепенно будет много государственных лавок… Потом кооперативные.
А это что такое?
– Люди сложатся деньгами, создадут общества – кооперативы И для своих членов будут привозить и продавать дешевый товар.
– А прибыль, что же, будут делить?
– На прибыль откроют еще лавки, снизят цены на товары.
– Это хорошо!
– Да, в будущем намечено много хороших дел. А пока надо с врагами покончить.
– Да ведь враги уже все уничтожены? Эмир убежал, другие попались в руки новой власти… Кто смеет поднять голову против нее?
– Есть еще всякие люди, есть друг! Ну, зайдем ко мне и побеседуем!
Они прошли под куполом Саррофон и направились к хаузу Рашид, к караван сараю, где торговали кожами Хотя на улицах и в торговых рядах не произошло заметных перемен, все же Сайд Пахлаван сразу почувствовал, что здесь все стало другим, словно сам воздух переменился. Повсюду развевались красные знамена, расклеенные везде лозунги звали людей к новой, свободной жизни. И на лицах у людей – особенно у молодых – победное и радостное выражение. Многие и одеты по-новому в куртки и шаровары, на рукавах у них красные повязки. Красный цвет так и горел вокруг Сайд Пахлаван почувствовал, что он сам словно начинает дышать воздухом революции, напоенным свежестью, чистотой и радостью. Этот воздух делал стариков молодыми, а молодым прибавлял силу.
Хайдаркул повернул к широкому подъезду, над воротами которого на цветном щите арабскими и русскими буквами было написано, по-видимому, название учреждения, а по обеим сторонам прибиты два красных флага. Сайд Пахлаван постеснялся спросить у Хайдаркула, что это за учреждение. Они вошли в комнату с деревянным полом; в глубине ее стоял большой стол, напротив него у окна стол поменьше и несколько стульев. Роспись стен и лепные украшения комнаты, большие и малые ниши были как при прежнем хозяине.
Хайдаркул прошел к большому столу, сел в кресло с подлокотниками, просмотрел бумаги, лежавшие на столе, прочел некоторые из них, потом обратился к Сайду Пахлавану, который все еще стоял, рассматривая комнату:
– Садись же, что ты стоишь?
– Это дом какого-нибудь бая, наверное? – спросил Сайд Пахлаван.
– Да, это был дом крупного скупщика каракуля. Ну, рассказывай, как твои дела, как здоровье?
– Здоровье, слава богу, неплохое… А дела…
– Кошелек пустой?
Трудно жить?
– Лучше и не спрашивай, друг. Думал, в этом году освобожусь от долгов, да, кажется, не выйдет это.
– Не ты один, брат. Тысячам бедняков в деревне есть нечего. А у кучки толстопузых в городе и у кишлачных баев пороги из золота… Революция должна все это изменить, разрушить до основания. Теперь пришло время беднякам порадоваться, трудящиеся должны вздохнуть легко.
– Да с чего же? Вот я, например, малоземельный дехканин…
– Получишь земли вдоволь! – перебил Хайдаркул Сайда Пахлавана. – Правительство землю тебе даст, семян для посева, ссуду без процентов…
– Быков даст?
– Если найдет нужным, и быков даст…
– Всем, всем?
– Тем, кто нуждается, тем, кто работает…
– Коли так, революция для бедняка радость! Постой-ка, а что будет с водой? Опять будем драться за воду? Революция ведь не может заставить дождь пролиться, наполнить арыки?
– Может! – решительно сказал Хайдаркул.
Сайд посмотрел на него, – шутит, что ли? Но Хайдаркул казался очень серьезным. Сайд Пахлаван удивился и больше ничего не стал спрашивать. Хайдаркул подумал минуту и сказал:
Можно реки перекрыть, и наполнить арыки, и покончить с раздорами из-за воды… все можно. Только сначала надо нам укрепиться. – Он встал и говорил, расхаживая по комнате.
Но ведь революция уже совершилась, – сказал Сайд Пахлаван, – мир вы прогнали, сами стали хозяевами; и казна, и Арк, и канцелярии ксиикалона, и управление миршаба – все теперь ваше, чего же много чего! – улыбнулся Хайдаркул, обернувшись к Сайду. – эмира это начало дела. Корешки-то эмирата, хоть и подгнили, глубоко сидят. Мешают работать, сеют разруху и беспокойство…
Еще трудно их отыскать и вытащить…
– Если власть сильна, ее глаза должны все видеть!
– Наша власть сильна! – сказал Хайдаркул. – Но кто знает, может, и среди нас есть эти корешки… Я слышал, ревком назначил Асада Мах-сума председателем комиссии по борьбе с басмачеством. Без проверки, без совещания назначил…
– Я не знаю, что такое ревком, объясни-ка мне, друг, – сказал Сайд Пахлаван.
Хайдаркул вдруг расхохотался.
– Вот так молодец! – сказал он, хлопнув Сайда по плечу. – Я-то думал, что ты большой революционер, а ты, оказывается, не знаешь даже, что такое ревком!
– Что же делать – деревенщина…
Хайдаркул по возможности просто объяснил, как строится новая власть – правительство и партия. Потом добавил:
– Сейчас в рядах правительства и даже среди членов партии есть разные люди. Я лично некоторым из них не верю. Вот газета «Бухоро ахбори»– в ней как в зеркале это отражается. – Хайдаркул взял со стола газету и пробежал глазами. – Жаль, что ты неграмотный! Вот смотри – это номер от пятнадцатого сентября 1920 года. Тут есть приказ на узбекском языке, понимаешь? Вот он:
«Совет назиров Бухарской Советской Республики на основании того, что некоторые административные работники эмирской власти не выступали против советского правительства, а, наоборот, помогали ему и выразили желание для укрепления новой народной власти войти в ряды советского правительства, постановил:
1. Те, кто были административными работниками при эмире, но признали теперешнее советское правительство и хотят войти в ряды народного правления, считаются помилованными, т. е невиновными. 2 Бывшие административные работники, которые в настоящее время обязались проводить в жизнь мероприятия и законы революционного правительства, могут оставаться на своих местах.
3. Если же кто-нибудь из этих лиц не выполнит своих обязанностей и изменит новой власти, он будет предан суду революционного трибунала
За председателя Центрального революционного комитета
Орипов
Председатель Совета назиров Файзулла Ходжаев».
Понял, что это значит?
Сайд Пахлаван покачал головой.
– Это значит, – сказал Хайдаркул, – что теперешнее правительство идет на уступки и частично принимает на работу тех, кто работал и при эмире. Другого выхода нет. Своих людей не хватает или же они еще не могут работать. Например, возьмем тебя: ты неграмотный, не умеешь ни читать, ни писать, а другой еще хуже тебя. А дело-то выполнять надо!
– Ну ладно! – сказал Сайд Пахлаван. – Но ведь эти старые правители и управлять будут по-старому, как раньше делали. Значит, и новое управление не будет отличаться от старого.
– Нет, не так! Они должны идти по нашему пути, делать то, что мы им покажем. Но поскольку они «бывшие», то, конечно, доверять им вполне нельзя… Могут и какой-нибудь фокус выкинуть… За ними надо следить…
– Разве за всеми уследишь?
– В том-то и дело! Трудно, очень трудно! Но нет таких трудностей, какие мы не одолеем. «Мужчина тот, кто никогда не теряется», – говорим мы…
– Если бы эмир не перебил столько джадидов, вам было бы легче.
– Возможно… – сказал Хайдаркул, помолчал, прошел к столу и сел на свое место. – Вчера младобухарцы пошли вместе с нами – большевиками. Не з-наю, что из этого получится… Наверное, сейчас это нужно.
– А что ты начал говорить про Асада Махсума?
– Асад Махсум – отчаянный головорез, вспыльчивый, резкий, легкомысленный… Такому человеку, хоть и говорят, что он энергичный, боевой, поручать председательство в военной комиссии опасно. Ему прикажешь принести чалму, а он принесет с ней вместе голову.
– Да, по виду он таким и кажется, – сказал Сайд Пахлаван.
– А говорю я это потому, что хочу сделать тебе одно предложение.
– Ну-ка, – сказал, усмехнувшись, Сайд Пахлаван, – ты, верно, хочешь мне предложить тоже стать членом правительства?
– Да, – серьезно сказал Хайдаркул. – Я хочу тебе предложить, чтобы ты бросил все свои дела и шел нам помогать!
– Чем я могу тебе помочь, я – неграмотный человек? – Сайд тоже стал серьезным. – Если бы я смог это сделать, я бы жизни не пожалел.
– Грамотность тут не обязательна, – сказал Хайдаркул. – Я хочу тебя послать к Асаду Махсуму. Да, да, не удивляйся! Асад Махсум сейчас в загородном саду эмира, в Дилькушо, собрал отряд, вооружил и как будто собирается воевать с нашими врагами.
Я не доверяю этому человеку. Боюсь, что он от имени Советского правительства будет творить безобразия. Ты будешь при нем моим глазом. Если мы не будем следить за ним, он может бог знает что натворить.
– Так, – сказал Пахлаван, – но ведь для этого надо быть свободным человеком, а я человек семейный, ты сам знаешь, у меня жена, дети… Если я пойду служить к Асаду Махсуму, что станет с моей семьей, с хозяйством?
Переезжай в город! За семьей, за домом мы присмотрим. Твой Мирик уже большой, не беспокойся.
Мне однажды Наим Перец из нашего кишлака, – сказал задумчиво Спид Пахлаван, – говорил, что Асад Махсум велел ему подобрать людей, кому можно доверять, и привести их к нему на службу… Наим мне доверил, вот и предложил…
Так еще лучше! – обрадовался Хайдаркул. – Я знаю Наима, он сейчас ходит в приближенных у Асада. И тебя Асад приблизит к себе. Ты должен хорошо служить ему. А когда ты станешь близок к нему, Будешь ему советовать, остерегать его от дурных поступков. Ну, а если что-нибудь плохое, будешь мне сообщать, в ЧК, и мы примем меры Во всяком случае, если ты будешь около него, я буду спокойнее. Что? Ну что ж… некоторое время Сайд Пахлаван распрощался с Хайдаркулом и ушел. День уже клонился к вечеру, на улицах становилось тише. Сайд Пахлаван направился к галантерейным рядам, чтобы пройти к Лесному базару, в дом своего зятя.
В квартале Коплон было несколько казенных домов, в которых раньше жили сановники и родственники эмира. Теперь в этих домах разместили гарем эмира, бежавший было в Вабкентский район, но схваченный там и привезенный в Бухару… Мужчин, сопровождавших гарем, поместили в одном доме, женщин, во главе с матерью эмира, – в другом. Вокруг дома и в воротах стояли милиционеры с винтовками, никто не мог выйти и войти без особого разрешения. Через месяц после того, как был привезен гарем эмира, Фируза, по поручению Хайдаркула, пришла в квартал Коплон, в один из этих домов.
Но караульные не пропустили ее.
– Я из ревкома, вот мое удостоверение, – говорила она начальнику караула, показывая бумагу. – Товарищ Хайдаркул прислал меня сюда на работу.
– Возможно, что это и так, – отвечал начальник караула, высокий мужчина с длинными усами. – Но для входа в этот дом надо специальное разрешение. Таков приказ.
– Я – жена Асо, вы же его знаете. Мне нужно срочно начинать тут работу. Пропустите меня!
– Нельзя, сестра, не пререкайся!
– Мне можно! Я должна войти в этот дом и приняться за работу.
– Этого я не знаю.
– Так узнайте! Для того вас и назначили командиром.
– Эти разговоры ни к чему не приведут.
Пока они спорили, подошел Хайдаркул и сказал:
– Пропустите ее, пусть войдет! Я ее послал, но забыл дать разрешение!
Начальник караула поздоровался с Хайдаркулом и разрешил Фирузе войти в дом. Фируза в гневе быстро направилась к проходу, но потом остановилась и вернулась к Хайдаркулу, который разговаривал с начальником.
– А что мне делать? – спросила она. – Как их делить? – служанок в одну сторону, жен и знатных женщин – в другую?
– Ты войди, познакомься, скажи госпожам, чтобы собрались в комнатах, а служанок собери на дворе. Те, что захотят уйги, пусть пройдут на террасу, я приду и составлю список.
Фируза вошла. В большом дворе было несколько помещений с подвалами и мансардами, образующими второй этаж Как только Фируза появилась, к ней бросились служанки, невольницы, окружили ее, обнимали, целовали и засыпали вопросами:
– Фируза, как хорошо, что ты здесь! Здорова ли?
– Ты, говорят, у джадидов работаешь? Ты на свободе?
– До каких пор нас тут будут держать? Не знаешь?
– Неужели эмир убежал! А его поймают?
– Это правда, что с женщин будут снимать паранджи? Ты ведь в парандже!
Фируза отвечала, как умела:
– Эмир убежал, наши войска его преследуют, не сегодня завтра поймают. Советская власть всем подарит свободу. Теперь уже не будет ни господ, ни служанок. Если госпожи захотят пить, сами пойдут к хуму, а если в хуме воды нет, то хоть бы у них горло пересохло от жажды, никто им не будет прислуживать. Коли проголодаются, пусть засучат рукава и замесят тесто, испекут хлеб и едят. Никто не станет для них печь хлеб… Теперь говорят не «джадиды», а младобухарцы… А всех людей эмира, чиновников, «казиев, миршабов, всех прежних наших угнетателей теперь называют контрреволюционерами. Правительство всех контрреволюционеров арестовало – кушбеги, казикалона, раиса, миршаба, всех их на днях будут судить, присудят к наказанию… А теперь вот какое дело: я пришла вам сказать, что сейчас сюда придет дядя Хайдаркул, он большой начальник и всех вас запишет в список…
Последние слова Фирузы вызвали всеобщее волнение.
– Почему, почему сюда придет посторонний мужчина?
– Зачем будет записывать в список?
– Кто такой Хайдаркул?
– Почему он придет на женскую половину?
– Ты, видно, не только сама стала джадидом, но хочешь и нас всех сделать джадидами?
– Мы – мусульманки и не отречемся от нашей веры! И так далее и тому подобное…
Фируза тотчас раскаялась в своих словах, растерялась и онемела. «Господи, – думала она, – как я нелепо поступила, как глупо, зачем сказала о списке? Как теперь добиться, чтобы они выслушали меня?..»
– Это что за крик? – сказала вышедшая из кухни высокая женщина, главная дастарханщица гарема.
Тяжелая, безобразная, нескладная, она только за свое умение распоряжаться и угодничать перед госпожами получила должность от матери эмира. В гареме ее боялись и сторонились. Даже теперь, когда эмир сбежал, а мать эмира стала бездомной, эта женщина не утратила своего высокомерия.
Услышав ее голос, женщины, что собрались вокруг Фирузы, замолчали и отошли в сторону.
– А это кто такая? Э, да ведь это наша девушка-водонос! – сказала она, сделав несколько шагов к Фирузе. – Зачем ты пришла? Мало тебе, что навлекла на головы мусульман такую беду, так еще пришла сеять смуту среди служанок ее высочества?
– Ваши высочества кончились вместе с Арком, с дворцом, со всем вашим гаремом! – сказала с презрительной усмешкой Фируза. – И все ваши интриги кончились, и все ваши интриганы пропали, а тех немногих, что еще остались, подобно вам, мы тоже уничтожим, госпожа дастарханщица! Да-да, собирайте ваш дастархан да читайте отходную молитву!
– Ой, я умру! – воскликнула одна из служанок. Дастарханщица от гнева и злобы то краснела, то зеленела; по привычке она хотела наброситься на Фирузу с кулаками, но вдруг кто-то потянул ее сзади за край платка. Дастарханщица обернулась и увидела, что старшая жена эмира, закусив губу, знаком приказывает ей замолчать. Она молча отступила назад, а жена эмира, выйдя вперед, учтиво поздоровалась с Фирузой.
– А, дочь моя, как поживаешь, здорова ли? Господин Хайдаркул тебе дядей приходится? Очень хорошо… Передай ему от нас поклон. Если он захочет составить списки, пожалуйста. Мы войдем в комнаты, там, из-за дверей, будет удобнее…
Фируза хотела что-то ответить, но снаружи ее позвали, и она сказала только:
– Хорошо сейчас я вернусь и все объясню.
После ее ухода жена эмира стала бранить дастарханщицу:
– Ты совсем рехнулась! Ты что, хочешь навлечь на нас еще большие несчастья?
– Я не знала, государыня…
– Так знай! – сказала строго жена эмира и ушла в комнаты.
А госпожа дастарханщица, как змея с разбитой головой, не знала, на ком сорвать свою злость. Вдруг ее взгляд упал на Ойшу.
Это была девушка лет шестнадцати, высокая, с изящной фигуркой, белокожая, красивая, свежая лицом. Всего за каких-то месяца три до начала войны гиждуванский амлякдар подарил ее эмиру. Оценив ее красоту и изящество, мать эмира приказала поскорее отослать ее в загородный дворец и подготовить для эмира. Но сделать это не успели. Ойша от горя, тоски и слез заболела, слегла в постель, стала бредить. Ее несчастная мать, приехавшая вслед за ней, проводила бессонные ночи у ее изголовья. Наконец Ойша поправилась, подняла голову с подушки, но была еще очень худа и бледна. Поэтому ее оставили в покое, чтобы она немного пришла в себя. К счастью, она не увидела лица эмира. Произошла революция, и девушка избавилась от горького положения. Дастарханщица, которой мать эмира поручила «подготовить» Ойшу, уже с тех пор затаила злобу к ней. Теперь, увидев ее, она обрушила на нее весь свой гнев.
– Ойша! – закричала она. – Почему ты не пришла массировать ноги матушке-государыне? Тебе сказано было прийти?
– Не буду я массировать, сама массируй! – сказала вдруг Ойша и отвернулась.
– Что, что ты сказала, проклятая?
– Сама проклятая! – сказала Ойша, глядя на нее с ненавистью. – Ишь какая! Нашла себе служанку!
Для госпожи дастарханщицы, от которой и так уже шел чад, как от горящего масла, слова Ойши были что нож в сердце.
– Ну конечно, теперь ты так говоришь, – сказала она, стиснув зубы. – Как в поговорке: и Плешивый ударил, и Слепой ударил, и даже Муравей – и тот укусил! Теперь, когда его высочество эмир занят газаватом, всякий босяк, нищий хочет нам сесть на голову. Так, что ли?
– Не горячитесь, госпожа! – сказала мать Ойши, выступая вперед и загораживая дочь. – Нехорошо так. Хоть мы и нищие, мы такие же рабы божьи и правоверные, как и вы; и мы знаем себе цену и бережем свое достоинство.
Наплевать мне на ваше достоинство! – сказала дастарханщица и уже подняла кулак над головой Ойши, но кто-то задержал ее руку. Обернувшись, она увидела Оймулло Танбур, которая укоризненно качала головой.
– Нехорошо, госпожа! – сказала Оймулло. – Успокойтесь! Мы ведь уже не во дворце, а в чужом доме, вокруг нас красные войска…
Дастарханщица вырвала руку и напала на Оймулло:
– Вы теперь заодно с джадидами?
Убирайтесь!
Она хотела ударить Оймулло, но Ойша оттолкнула ее. Какая-то стряпуха набросилась на Ойшу, мать Ойши схватилась со стряпухой. Дастарханщица, оправившись от толчка, тоже напала на Ойшу и ее мать. Некоторые служанки приняли сторону Ойши, и началась потасовка, поднялся крик и шум.
– Эй, эй, что за шум?! – раздался голос Фирузы. – Эй, госпожа дастарханщица, придержите свои руки! Довольно, Ойша, хватит!
Этот повелительный голос заставил служанок прекратить драку.
– Что случилось? Почему ты плачешь? – спросила у Ойши Фируза.
– Она дерется, – сказала Ойша, показывая на дастарханщицу. Холуйка бессовестная!
– Надо им дать по рукам! – сказала мать Ойши. – Они хоть и сброшены с лошади, а из стремян ногу не вынимают!
– Кичатся своим «высочеством», которого нет!
– Правду говорят, что бык умрет, а свирепость остается!
Узнав, что дастарханщица по старой привычке подняла руку на служанок, Фируза сурово посмотрела на нее:
– Не стыдно? Волосы седые, а вы, как ребенок, ничего не понимаете? Ведь вас за это могут вывести на Регистан, судить перед всем народом и расстрелять!
– Дурные привычки – беда наша! – сказала, выступая вперёд, Оймулло Танбур. – Здравствуй, Фируза, здравствуй, дочка!
– Здравствуйте, дорогая моя учительница! – обрадовалась Фируза. – Вы живы-здоровы? Как хорошо, что мы опять увиделись! Тахир-джан так вас ждет!
– Об этом потом поговорим, – сказала Оймулло. – Сейчас надо этот скандал прекратить. Они тут подрались, и мне пришлось вмешаться. Лучше было бы устроить так, чтобы госпожи разместились в одном доме, а служанки – в другом.
– Я для этого и пришла, – сказала Фируза. – Войдите в комнаты, сейчас придет дядюшка Хайдаркул, составит списки.
– Что за списки, дочка?
Тот, кто захочет уйти, может идти куда угодно. Для этого и надо составить список, чтобы понять, кто уйдет, кто останется.
Дай бог тебе жить тысячу лет, Фируза-джан! – сказала мать Ойши. Позволь нам с Ойшой поскорее уйти отсюда! Сил больше нет!
Ладно, – сказала Фируза, гладя Ойшу по голове. – Идите на террасу, сейчас придет дядя Хайдаркул, запишут вас, и можете ехать куда хотите.
– Хайдаркул, говоришь? А кто он такой? Откуда?
– Он работает в Центральном Комитете партии, родом он из Каракуля, кажется. А что, вы его знаете разве?
– Нет, – сказала старуха задумчиво. – У меня был когда-то младший брат, Хайдаркулом звали, нас с детства разлучили…
– Да вот сейчас вы его увидите! – сказала Фируза.
По ее просьбе все служанки, стряпухи, девушки с «банного двора» собрались на террасе. Оймулло Танбур вошла в маленькую комнатку привратника, в которой жила. Двор опустел; тогда Фируза подошла к воротам и крикнула:
– Пожалуйста, войдите!
Вошел Хайдаркул, с ним начальник караула. Два милиционера внесли и поставили возле террасы небольшой столик и табуретку. Хайдаркул положил на стол папку, которую нес в руках, вынул из нее бумагу, карандаш и обратился к женщинам, столпившимся на террасе.
Простыми, понятными словами он рассказал про революцию, про свержение эмира, объяснил, что рука эмира больше не держит их за воротник и они вольны отправляться, кто куда пожелает.
– А чтобы вы могли вернуться домой, в свой кишлак, в свой край к родным и друзьям, мы вам поможем добраться до места. Поэтому мы и хотим составить список, узнать, кто куда хочет отправиться, чтобы получить разрешение правительства.
Я назначен заняться этим делом. Ну-ка, Фируза, спрашивай по очереди у каждой женщины и говори мне, а я буду записывать.
– Раньше всех запишите Оймулло! Если я нынче же не отведу ее домой, дядюшка-ювелир с ума сойдет!
– Хорошо, я запишу! – сказал Хайдаркул, но ничего не мог записать, потому что имени Оймулло не знал. – Постой, дядюшку-ювелира зовут Тахир-джан?
– Да, Тахир-джан!
Пока Хайдаркул записывал, мать Ойши, прикрыв лицо платком, подошла поближе.
– Хайдаркул! – окликнула она его.
– Что? Разве вы знаете меня?
– Как же сестре не знать своего родного брата? Я…
– Раджаб-биби?!
Он произнес это имя, и перо выпало из его рук. Он был ошеломлен, сбит с толку… В один миг он вспомнил свой кишлак, родной дом, отца, мать и сестренку. Голос Раджаб-биби словно сдернул покров забвения, которым давно были покрыты воспоминания детства. Из мира суровой действительности этот голос перенес Хайдаркула в далекий мир воспоминаний…
…Сорок лет назад он не знал никаких забот, и весь мир для него был ограничен двором, где он играл с Раджаб-биби, и родным кишлаком. Иногда, бегая за овцами и козами, он помогал пастуху, иногда собирал для своей матери хворост или в кругу мальчишек устраивал борьбу… И везде его сестренка Раджаб-биби была с ним рядом. Если он, забравшись на тутовник, тряс, она внизу подбирала ягоды. Если он на берегу реки ловил рыбу, Раджаб-биби искала для него червей и приносила ему. Если он, пытаясь прокатиться на осле, падал, Раджаб-биби вытирала ему пыль с лица, перевязывала своим платком ушибленные руки. Если же он в борьбе с ребятами рвал одежду, Раджаб-биби быстро зашивала ее, чтобы не узнала мать и не бранила его. Удивительно хороша была для них жизнь! Никакие печали и горести не омрачали их детства. Кусок сухой просяной лепешки, урюк или яблоко – и они были сыты; козье молоко придавало им силы. Летом в жару босоногие, в одной рубахе и штанах бегали по песчаному берегу реки. Только зимой, в сильный мороз, какой бывает в Каракуле, нельзя было играть на воздухе.
И вот однажды какие-то люди увезли двенадцатилетнюю Раджаб-биби. Хайдаркул не хотел расставаться с сестрой, но отец обругал его, побил и выгнал со двора.
Тогда впервые Хайдаркул заплакал. Не от побоев отца, а от разлуки с сестрой. Он залез на высокий тутовник, росший у дороги, и спрятался, притаился среди ветвей. Когда всадники увозили Раджаб-биби, Хайдаркул из рогатки сбил шапку с одного из них, а у другого лошадь встала на дыбы и чуть не сбросила его на землю. Всадники не видели, кто стрелял, громко бранились и уехали, увозя с собой Раджаб-биби. Только потом уже Хайдаркул узнал, что Раджаб-биби увезли в погашение долга, который отец не мог уплатить вовремя. После смерти отца и матери, вступив на самостоятельную дорогу, Хайдаркул услышал как-то, что сестра его вышла замуж в Гиждуване. Он узнал даже, что муж у нее хороший, есть дочка. А тут сам Хайдаркул попал в такой водоворот, что не только не мог повидаться с сестрой, но потерял и всю свою семью – жену и любимую дочь…
И вот теперь, после стольких лет, Хайдаркул снова услышал голос Раджаб-биби, снова увидел свою сестру… Увы, теперь Раджаб-биби была не та, какой он помнил ее… Она уже старая, стан ее сгорбился, голос стал хриплым, в нем звучала печаль.
– Не во сне ли я? – воскликнул Хайдаркул и протянул руки. Раджаб-биби по-молодому соскочила с террасы и обняла брата. Фируза, увидев это, даже прослезилась, и все присутствующие были тронуты встречей брата с сестрой и на время позабыли о себе. Особенно радовалась Ойша; если бы не стеснялась, то сбежала бы к ним и тоже обняла своего дядю.
– Что же ты тут делаешь? – спросил наконец Хайдаркул. – Я слышал, что ты в Гиждуване, что у тебя дочь, но не пришлось мне тебя навестить…
– Да, я попала в Гиждуван, – сказала Раджаб-биби, вытирая слезы. – Мне жилось неплохо, муж мой был хороший человек, он делал сошники. Но когда Ойше исполнилось десять лет, он заболел и умер. Мы с дочкой остались одни. Кое-как, прялкой и веретеном да прислуживая гому и другому, мы и жили… Но бог и этого лишил нас. Дочь моя была уже помолвлена, как вдруг приехали люди амлякдара и обманом отвезли нас в его канцелярию. Амлякдар – да сгорит его могила! – сказал: «Не дочь мы подарим эмиру». Я стала кричать, подняла шум, но толку было мало. В конце концов он согласился послать и меня вместе с дочерью в гарем, я ведь с ней никогда не разлучалась. И вот, покорившись судьбе, мы поехали в гарем эмира. На счастье Ойши, нам не пришлось увидеть лица эмира, революция настала…
