Текст книги "Двенадцать ворот Бухары"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
ДЖАЛОЛ ИКРАМИ
Двенадцать ворот Бухары
Глава 1
Ранняя осень, день на исходе. Золотой поднос солнца докатился уже до края синей скатерти неба, жара спадала.
Снизу, от реки Зеравшан, прилетал приятный свежий ветер, продувая обширную равнину, поделенную на части рядами деревьев – джиды, урюка, тутовника. Полный труда, забот и беспокойства день подходил к концу. С кетменями и лопатами в руках, гоня перед собой рабочий скот, дехкане возвращались в кишлак. Усталые, голодные, они словно только и ждали этого вечернего часа, чтобы покинуть поле и поскорее уйти домой. Лишь некоторые из них, вроде Сайда Пахлавана с сыном, еще продолжали копаться на своей бахче. Проходя мимо, дехкане приветствовали Сайда:
– Не уставайте, Пахлаван! Пусть ваша бахча принесет добрый урожай!
– Дай бог вам здоровья! – отвечал Пахлаван, переходя от одной грядки к другой.
Когда солнце село и по земле побежали ночные тени, Пахлаван наконец окончил работу и вышел на край участка – к куче сорванных дынь.
– Ладно, Мирак, давай кончать! – сказал он сыну. – Этого достаточно, чтобы завтра отвезти на базар. Хорошо, если тебе удастся все продать.
– Как судьбе будет угодно! – отвечал Мирак. – Завтра, если повезет, базар принесет нам удачу!
Поглаживая окладистую с проседью бороду, отец посмотрел на бедный, украшенный множеством заплат халат сына и покачал головой.
– Кто знает… На все воля божья! – сказал он. – В этом году дыни хорошо уродились везде, и много найдется таких, как ты, сынок, кто надеется на удачу.
– Но таких дынь «калябури» и «амири», как у нас, ни у кого нет! – сказал Мирак уверенно. – Я выеду рано утром, папа, все дыни распродам и вернусь.
Пахлаван снова с сомнением покачал головой. Но Мирак, гордый и довольный поручением, был полон надежд.
– Вы только взгляните – вот дыня так уж дыня! Ей-богу, даже слепой даст теньгу и заберет две таких.
– Времена нынче тяжелые, сынок, – сказал Пахлаван задумчиво. По умному лицу его пробежала печальная улыбка. – Люди Обнищали, обезденежели. Сейчас таких транжир, как ты думаешь, нет. Люди не знают, как свести концы с концами.
– Ну, а если в Бухару отвезти наши дыни?
– Что говорить о Бухаре?! Во-первых, народ в Бухаре живет не лучше, чем в Кагане. Здесь у нас рабочие на заводе и на железной дороге все-таки имеют кое-какой заработок, они обеспечены и без разговоров купят все, что привезешь. Да и неспокойно в окрестностях Бухары с тех пор, как эмир стал врагом России. Говорят, что воины афганского падишаха и эмирские львята засели возле кишлаков Кари и Ширбадан и никого не пропускают. А уж если увидят такого мальчишку, как ты, непременно пристанут, как муха к сладкому. С ними бороться трудно – если и убьют, никто ничего не посмеет сказать. Нет, в Каган вези – в Кагане пока безопасно.
– Хорошо, папа, я поеду в Каган, – сказал Мирак и, помолчав, спросил: – А почему эмир сделался врагом русских? Разве русские плохие?
– Эх, сынок, – сказал Сайд Пахлаван, оглядываясь, – ты еще молод, не знаешь жизни, не знаешь, чего хотят русские, чего хочет эмир. Подрастешь – узнаешь… Нынче такие понятия, как справедливость, забота о благе народа, стали редкостью, как яйца птицы Анко, которой и на свете – нет. Нам, простым людям, нужна справедливая власть, которая прислушивалась бы к голосу народа, откликалась на его нужды. Пусть хоть козлом будет, лишь бы молоко давал, как говорится! А эмир нехорошо сделал, не помогли ему и ученые муллы. Дай бог, чтобы все скорей кончилось. Вот теперь люди в Бухаре остались без ситца, без спичек, без керосина и без сахара. Все это мы получали из России. А теперь ничего этого нет. Хорошо, хоть в лавках Кагана можно иногда найти кое-что, а то и у нас ничего бы не было.
– У нас есть дыни, пшеница, джугара, – возразил, словно утешая отца, Мирак.
– У нас и долги есть! – сказал Пахлаван.
– Ну, если будет война, а потом придет свобода, тот, кому вы должны, сгинет!
– С чего ты это взял?
– Ребята говорят…
Пахлаван в изумлении качал головой.
– Да, папа, – сказал Мирак многозначительно, желая показать отцу, что он что-то знает, – ребята говорят, что будет война. Это правда?
– Бог знает, – сказал Пахлаван и потом добавил: – Если начнется война, польется кровь, за грех одного погибнут сотни…
– А кто сильней – эмир или русские?..
Пахлаван не успел ответить на вопрос сына: поблизости послышался кашель, и из темноты, как призрак, появился человек. Русские сильней, конечно! – сказал пришелец.
Пахлаван, который ничего не боялся, так как, по его словам, «родился на день раньше страха», сейчас, услышав эти слова и увидев вышедшего из тьмы человека, испугался немного. Пришелец не был местным жителем Пахлаван никогда не видел его здесь. Это был человек среднего роста, худощавый, длиннолицый, с большой бородой. На голове чалма, как у муллы, одет в поношенный халат, под которым гимнастерка и галифе, на ногах ичиги с калошами. Плеть, которую он держал в руке, свидетельствовала о том, что он привык ездить верхом, однако по тому, как он устало опустился на землю рядом с Пахлаваном и с наслаждением вытянул ноги, видно было, что он долго шел. Голос его был груб, неприятен, движения быстры и решительны.
– Ассалом алейкум! – сказал он, усевшись и протягивая Пахлавану руку. – Вы не ждали гостя, а бог вам прислал его.
Слава господу, да пошлет он вам добра и успеха!
Пахлаван кончиками пальцев дотронулся до его руки, отвечая, как положено. Мирак сидел удивленный, раскрыв рот.
– Я помешал вашей интересной беседе – вы так оживленно разговаривали…
– О чем говорит крестьянин на бахче? Только о том, как прожить, – сказал Пахлаван. – Парень должен завтра рано утром отвезти на базар дыни и раздумывает, куда ехать. Вот потому-то и задает такие глупые ребячьи вопросы, только голову отцу морочит.
– Не бойтесь меня, – сказал неизвестный. – Яне сыщик, не шпион, мне нет никакого дела до вас и ваших разговоров. Я случайно услышал вопрос вашего сына и вмешался. Извините. – Помолчав, он добавил: – Я нездешний, иду издалека. Нукеры эмира отняли у меня коня, я сам едва спасся и почти весь путь… большую часть пути проделал пешком. Это кишлак Кули Хавок?
– Кули Хавок.
Незнакомец вздохнул с облегчением.
– Живет в этом кишлаке Наим Перец?
Этот вопрос усугубил подозрения Пахлавана: Наим Перец считался в кишлаке скандалистом и хулиганом. За резкость, за то, что говорил людям в лицо дерзкие, обидные слова, его прозвали «Перцем», и порядочные люди старались его обходить. Кроме воров и хулиганов, в доме у него никто не бывал. Сам он воровством и разбоем не занимался, но все знали, что он водится с ворами, прячет награбленное добро и потом сбывает его… Вот почему Пахлаван подумал, что если бы пришелец был порядочным человеком, он не спрашивал бы о Наиме Перце. Бог знает, кто он такой…
– Да, Наимбай живет в нашем кишлаке, – сказал Пахлаван. – Вы к нему в гости?
– Нет, какой я гость? – сказал незнакомец, словно догадавшись, что подумал Сайд. – Я ведь уже сказал, что попал сюда случайно, очень устал… В этом кишлаке у меня, кроме Наима, знакомых нет. Я подумал, что переночую у него, а рано утром пойду в Каган.
– Ну что ж, – сказал Пахлаван. – Наимбай человек щедрый и гостеприимный. Дом его на большой улице, немножко ниже мечети, всякий вам покажет.
– А вы не знаете, – спросил незнакомец, – других гостей у Наима сейчас нет?
– Нет, мне кажется, никого нет, – сказал Пахлаван, желая поскорее отделаться от пришельца, хотя совсем не знал, что творится в доме Наима Перца. – А если и есть кто – одним гостем прибавится!
– Ладно, – сказал незнакомец, не обратив внимания на последние слова Пахлавана.
А эмирских нукеров нет в кишлаке?
– Нет, – сказал Пахлаван, теперь уже окончательно уверенный, что человек этот или вор, или какой-то беглец, который боится эмирских нукеров.
– Ваши подозрения напрасны, – сказал незнакомец, опять догадываясь, о чем подумал Пахлаван. – Я не вор и не разбойник. Но эмирские нукеры отняли у меня лошадь и теперь, боясь расплаты, могут сказать, что я джадид, оклеветать и схватить меня – потому я и спрашиваю. Ну ладно, дай вам бог завтра хорошего базара!
– Аминь! – сказал Пахлаван. – Отдохните у нас, я сейчас дыню разрежу.
– Нет, спасибо! – сказал незнакомец, с трудом подымаясь и подходя к груде дынь. – Не режьте дыню, но, если вы так добры, подарите мне одну из сорта «эмирских», я отнесу Наиму. Он скупец, конечно, скажет, что у него нет дынь.
– Берите, какая понравится, пожалуйста!
Незнакомец выбрал большую дыню и направился в кишлак, даже не попрощавшись.
Когда он ушел, отец и сын посмотрели друг на друга.
– Папа, кто этот человек? У него револьвер.
– С чего ты взял, что у него револьвер? Слишком много ты знаешь…
– Я видел – он у него в кармане галифе.
– Ну и ладно, пусть револьвер, – сказал Пахлаван как будто равнодушно. – В наше время у каждого может быть револьвер. В Бухаре, говорят, есть магазин, где продаются револьверы. Этот бродяга тоже где-нибудь купил. Сейчас без оружия одному в степи ездить опасно.
– А кто он, если один ездит по степи?
– Не знаю, – коротко сказал Пахлаван и встал с места. – Подымайся, сынок, приведи ишака, погрузим дыни и пойдем домой. Поздно, твоя мать, наверное, уже сварила луковую похлебку.
Мирак встал, пошел на скошенное уже клеверное поле и пригнал оттуда осла. Отец с сыном уложили дыни в мешок, взвалили на осла и направились в кишлак.
В голове Сайда Пахлавана все время вертелся вопрос: кто этот человек?..
Чалма как у муллы, а в кармане – револьвер! Речью похож на учащегося медресе, а манеры разбойничьи. Сайд Пахлаван не помнит, чтобы этот человек когда-нибудь появлялся в их округе. Его глаза, когда он уставится на собеседника, так и просверливают насквозь, кажется, что от него ничего не скроешь. Лицо незнакомца, его тонкие губы, прямой и острый нос крепко запомнились Сайду Пахлавану. Он подумал, что узнает этого человека даже через двадцать лет, даже в темноте. Кто же он? Откуда и куда идет? Завтра он увидит Наима и узнает все. Тем более что Наим Перец собирался утром к нему прийти – починить испортившееся охотничье ружье.
Наступил вечер. На чистом небе появились звезды, весело замигали земле. Вдали, в стороне Кагана, горизонт светился, словно там был большой пожар. В степи со всех сторон раздавался треск кузнечиков, лягушки па болотце начали свой концерт. Стадо уже давно пришло, и даже озорных кишлачных мальчишек не было видно на улицах, когда Мирак с отцом добрались до кишлака. Около мечети им встретились имам и служка, которые, прочитав вечерний намаз, заперли двери мечети и направлялись домой.
– Салам алейкум! – сказал им Сайд Пахлаван, почтительно прижав руки к груди.
– Ваалейкум! – ответил имам. – Бог в помощь, Пахлаван!
– Спасибо, господин!
– Что-то вас давно не видно в мечети. Совсем не показываетесь. – Имам посмотрел строго и сказал: – Погнались за мирскими делами и забыли путь к дому бога?
– Не забыл я путь, знаю…
– Почему же пропускаете намазы?
– Виноват, господин.
– Бог разгневается и накажет вас.
Ничего, бог милостив, он меня простит! – сказал в ответ Сайд Пахлаван и пошел дальше.
Имам от возмущения взялся за воротник и покачал головой, но сказать уже ему было нечего. А Мираку отцовский ответ так понравился, что он от восторга захохотал было, но сразу прикрыл рот ладонью, чтобы еще больше не рассердить имама.
В это время Наим Перец, с чайником и дастарханом в руках, с веселым и довольным выражением лица входил со двора в свою мехманхану. Мехманхана, с семибалочным потолком, устланная ковром, с тремя рядами курпачей у передней стены, освещалась висячей десятилинейной лампой. На одеялах в переднем углу, облокотясь на подушку, сидел тот самый незнакомец, о котором шла речь.
– Что ты велел приготовить мне поесть? – спросил гость, увидев вошедшего хозяина.
Только не суп, я не ем супа…
– А чего вы хотите, Махсум-джан? – спросил Наим Перец. – Все, что хотите, жена вам приготовит. Для вас я готов зарезать барана, быка, даже верблюда! Жаль только…
– Не тяни, Наим! – нетерпеливо сказал незнакомец. Если ты еще ничего не заказал, то расстели дастархан и пойди скажи, чтобы поскорее приготовили плов, да пожирнее. Не бойся, за каждую свою рисинку ты десять раз плова поешь.
– Плов? Пожалуйста, со всей душой! Вы ведь знаете, что для вас я жизни не пожалею. Вы сидите, пейте чай, а я сейчас…
– И вот что… если у тебя есть вино-мино, тоже принеси!
– Вино? – изумился Наим, но быстро добавил: – Со всей душой! Но вы… Ладно, пожалуйста, если будете пить вино, я хоть из-под земли достану.
Махсум-джан удивлялся: каким сладким на язык стал Наим Перец! Или он ждал от ночного бродяги хороших вестей? Раньше, если Наим и угощал своих гостей пловом, то сначала высыпал на них целый мешок острот и колкостей. А сейчас без всяких разговоров готов даже вина принести. Что за чудо случилось? Но тут Наим вошел в мехманхану с двумя четырехгранными бутылками домашнего вина, расстелил скатерть, разломил лепешку, разрезал вдоль на три части принесенную Махсумом дыню, налил вина в две пиалы и сказал:
– Ну, слава богу! Выпьем за то, что довелось встретиться живыми и невредимыми!
«Чтоб твоя рожа черту приглянулась!» – сказал про себя Махсум, кивнул и выпил залпом полную пиалу вина. Брови его слегка разгладились, по телу растеклась приятная теплота.
– Ты не спрашиваешь, – сказал Махсум, ставя пиалу на скатерть, – где это я научился вино пить?
– Я удивляюсь, – сказал Наим, – прежде вы вина и в рот не брали. «Спрошу», – сказал себе, но подумал, что неудобно спрашивать…
– Я и сейчас не пью, – сказал твердо Махсум. – Но сегодня не грех выпить… Ты знаешь, я ведь все могу, любое дело, что захочу – выполню, могу и вино пить…
Сегодня пью, завтра – нет!
– Я как будто предчувствовал, – сказал Наим Перец. – Это вино я приготовил, вернувшись домой после того, как мы с вами расстались, тогда в Кагане, в агентстве, и вот только сегодня разлил его по бутылкам, как будто предвидел, что вы придете. Ну, расскажите же, где вы были это время, что делали? Почти два года мы не виделись…
– Лучше бы вместо предчувствий ты что-нибудь дельное сказал! – проворчал Махсум-джан. – Ну, наливай своего вина, несчастный!
Наим понял, что чем-то не угодил гостю, огорчился, попросил прощения и снова налил вина в пиалы.
– Выпьем же за то, чтобы пришла наша пора, – сказал Махсум, немного захмелевший уже от первой пиалы.
– За нашу удачу! – сказал Наим и, выпив вино, добавил: – Когда же она придет наконец?
– Завтра или послезавтра! Так и знай! – сказал Махсум и тоже выпил. – Завтра или послезавтра возьмем власть в свои руки, придет наше время! Ты и Хафиз тогда испугались и сбежали, вас следовало бы расстрелять или повесить, но я простил вам грех. Ладно, живите! Но грех ваш вы должны искупить верной службой и преданностью!
Наим помнил, что было тогда – два года назад.
Два или два с половиной года назад Махсум-джан жил в скромной келье в медресе Хаджи, где он тогда учился. Наим довольно часто ездил в Бухару – перепродавать разные товары, украденные в других местах, и ему приходилось ночевать в городе. Там и познакомился с Махсумом, чтобы пользоваться его гостеприимством и прятать в его келье свои товары.
Махсум был родом из Байсуна. Но приятели в знак уважения называли его Махсум-джан. Наим Перец думал сначала, что, подружившись с простодушным на вид Махсум-джаном, он сможет его эксплуатировать, по, узнав поближе, понял, что Махсум-джан не так прост, наоборот, он скоро подчинил себе Наима.
К Махсуму в келью, кроме Наима, приходили еще другие люди и тоже подчинялись ему во всем. Одним из самых усердных был Хафиз. Этот бедняк ремесленник занимался гончарным делом; приходя к Махсуму, он выполнял работу служки и за это пользовался его милостями. Наим узнал потом, что Хафиз раньше учился в одной школе с Махсумом.
Махсум был щедр, любил повеселиться, но характер у него был резкий, вспыльчивый. Он никого не боялся, никого не стеснялся, был нахален и самоуверен, остер на язык. Он получал от отца не так уж много денег, но каждый вечер у него в келье был плов, всякие угощения, каждый вечер тут пировали приятели. Наим удивлялся, откуда он берет деньги на такие расходы. Хафиз говорил, что Махсум-джан водится с джадидами, вращается в их кругу, и Мирзо Муиддинбай, главарь джадидов, любит Махсума, поддерживает его.
Узнав об этом, Наим Перец немножко испугался, но не очень-то поверил Хафизу.
Махсум, по его мнению, вовсе не похож на джадида. Во-первых, он сын казия, учился в медресе, выполнял все намазы, верил в бога; во-вторых, он не знал русского языка, не читал газет, не пил водки, никогда не произносил таких слов, как «свобода», «равенство», «да здравствует»… Как же он мог быть джадидом? Наим Перец, как и многие жители Бухары, думал, что цель джадидов – отобрать чужое имущество, снять с женщин паранджу, сделать жен общими. А вот Асад Махсум вовсе не был таким, не стремился отбирать имущество у богатых и не собирался делать общими жен. Наоборот, он был на стороне богатых и торговцев, хотя и завидовал им, потому что сам жаждал богатства.
Несколько дней Наим терзался, колеблясь между сомнениями и подозрениями, с одной стороны, и доверием к товарищу – с другой. Он не сочувствовал джадидам, их цели и намерения не привлекали его, но он знал, что джадиды осуждены на смерть, что муллы хватали даже их близких друзей, тащили в Арк и там обезглавливали. А Наиму еще не надоела голова. Поэтому он решил, что нужно все выяснить, поговорив с самим Махсумом.
И вот как-то вечером, после плова, Наим заварил крепкий зеленый чай, и оба они уселись и стали беседовать.
– Как в Кагане? – спросил Махсум. – Спокойно?
– Да, спокойно, – сказал Наим, довольный таким началом беседы. – У нас не так шумно и не такой беспорядок, как в Бухаре.
– Беспорядки в Бухаре тоже недолго будут, – сказал Махсум, с удовольствием прихлебывая чай, – через день-другой все успокоится. Если судьбе будет угодно!
– Это уж будет, наверное, после того, как всех джадидов поубивают?
– Не так-то легко перебить джадидов! – сказал Махсум. – У джадидов корни крепкие! Вот погоди, они покажут твоим муллам!
– А вы откуда знаете?
– А ты что, соглядатай, что выпытываешь у меня?
– Клянусь богом, нет! – сказал Наим, но огненные глаза Махсума, впившиеся, как сверла, в его лицо, заставили его сказать: – Что вы, как я могу шпионить за моим господином? Бог с вами! Я вас хотел спросить только из-за любопытства, – сказал Наим. – Вы, Махсум-джан, не сомневайтесь во мне, я, право, ничего плохого не делаю… Вы лучше о себе подумайте!
– Как так?
– А вот так! Люди говорят, что вы водитесь с джадидами, бываете у Мирзо Муиддина… А я, ваш верный друг, как я могу быть спокоен, когда ходят такие слухи!
– От кого ты это слышал?
– Ваши товарищи говорят, я не могу сказать – кто. Но, клянусь богом, не вру.
Неужто это правда?
– Да, это так! – спокойно сказал Махсум. – Но ты не бойся, тебе ничего не будет. Ты только не болтай, молчи – и все, и мир тебе будет цветником!
– Вы джадид?
– Вроде! А что плохого сделали тебе джадиды, что ты так говоришь?
– Ничего плохого я от них не видел… Но люди говорят, что джадиды…
– А ты не слушай людских разговоров, слушай меня! Вот когда джадиды возьмут власть в руки, тогда наш альчик выиграл.
– Да разве можно отнять власть у эмира? В мире такого не бывало.
– Ну, ладно, тебе не объяснишь! Ты слышал звон, да не знаешь, где он. Ты даже краешком этого не касался, не понимаешь! Завтра вечером пойдем с тобой в одно место – там все сам поймешь.
– Я с вами пойду, куда скажете… Но бог знает…
– Бог знает, и ты узнаешь! – сказал Махсум. – Но смотри, никому ни слова. Понял?
– Понял, – сказал Наим и замолчал.
На этом и кончилась их беседа. А назавтра вечером они втроем – с ними был и Хафиз – пошли на собрание джадидов. Самое слово «собрание» Наим впервые услышал в тот день. Да, они пошли на тайное собрание джадидов. Около ворот Саллох-хона в глухом переулке они постучались в низенькие ворота. Детский голос изнутри спросил:
– Кто тут?
– Знакомый, – сказал Асад Махсум.
– Кто вам нужен?
– Мирзо-ака меня звал, я его ученик.
Ворота открылись. Отворил их не мальчик, а смуглый юноша высокого роста. Увидев Асада Махсума в сопровождении двух чужих, он смутился.
– Здравствуйте, ака Махсум, – быстро сказал он. – Как живы-здоровы? Пожалуйте… Я сейчас… Знаете что… Мирзо-ака нездоров немного… Я пойду узнаю… Табиб приходил… Подрждите, я сейчас…
Но удержать наглого Асада Махсума не удалось. Он насмешливо улыбнулся и вошел в ворота, Наим и Хафиз последовали за ним. Не бойтесь, Хаким-джан, – сказал Махсум. – Это свои. Хаким-джан, увидев, что тут ничего не поделаешь, вопреки хорошему тону пошел впереди и почти бегом направился в мехманхану. Асад Махсум засмеялся, глядя на своих спутников.
Вы здесь незваные гости, потому вас так и встречают. Правда, что собрание тайное, но я поручусь за вас, что вы не выдадите наших секретов.
Головой пожертвую, но тайну сохраню, Махсум-джан, – сказал Хлфи:
– Если нам не доверяют, мы можем и не входить. Разве так обязательно нам тут быть? – тихо проговорил Наим.
– Обязательно! – сказал Махсум. – Особенно тебе, острому перцу, надо побывать на этом собрании. Узнаешь, кто такие джадиды. Но знай, если заикнешься об этом даже своей жене или матери, ты пропал. Ты еще не испытал силу моего удара!
– Хорошо, хорошо! – согласился Наим. – Как будто вы меня не знаете! Идите вперед, мы за вами!
Махсум с довольной улыбкой взглянул на Наима и пошел вперед. Он любил Наима за его острый язык: горечь, говорил он, имеет свой особый привкус, который не всякий способен оценить…
Все трое поднялись на площадку перед домом и без предупреждения вошли в прихожую. Их встретили хозяин дома ака Мирзо и Хаким-джан.
Ака Мирзо был низенький плотный мужчина, круглолицый, с окладистой бородой, с большими ласковыми глазами и улыбчивым ртом, вежливый и любезный. Приход Махсума с незнакомыми спутниками, казалось, обрадовал его, он сказал приветливо:
– Добро пожаловать! Наше жалкое жилище озарилось светом с появлением таких дорогих гостей!
– Спасибо! – сказал Махсум. – Это мои близкие друзья, нужные нам люди. Можете им верить, как мне самому.
– Конечно, конечно! Речи друга, о чем бы он ни говорил, приятны нам, вести, принесенные им, воодушевляют нас, – сказал Мирзо, вспомнив стих Саади (ни Махсум, ни его друзья этого не поняли), и пригласил гостей в комнату. В большой комнате, обставленной небогато, но опрятно и со вкусом, находилось пятеро гостей. Двое из них – один высокий, худощавый, с козлиной бородкой и другой, низенький, полный, рыжеватый, в очках, – сидели друг против друга и играли в шахматы. Трое остальных расположились вокруг, следили за игрой, давали советы. Казалось, они так были заняты, что даже не заметили, как в комнату вошли Махсум и его спутники. Асад Махсум вспыхнул, как бумага от огня, но сдержался и ничего не сказал. Вошедший за ним следом ака Мирзо объявил:
– Дорогие друзья! Наш друг Махсум-джан пожаловал к нам со своими товарищами!
Двое из тех, кто следил за игрой, подняли головы, посмотрели на пришедших и встали. Худощавый шахматист, не подымая глаз от шахматной доски, кивнул головой.
– Добро пожаловать! Добро пожаловать! – сказал он и передвинул пешку.
А рыжий взглянул поверх очков и сказал почему-то:
– Да!
Третий, следивший за игрой, даже головы не поднял.
Терпению Махсума пришел конец, он не стал больше сдерживаться; не говоря ни слова, пошел прямо к игравшим и, не обращая внимания на присутствовавших, смел рукой с доски шахматные фигуры.
– Так люди не поступают!
– Да, да! – сказал насмешливо рыжий человек в очках. – Люди именно так поступают, как Махсум-джан!
– Конечно, – сказал Махсум, – я правильно действую! Раз причина вашего невнимания – шахматы, значит, долой их – и все в порядке! Всегда надо найти причину болезни, тогда найдется и способ лечения, это доказано на практике!
Все засмеялись, встали и поздоровались с пришедшими. Махсум представил своих спутников:
– Это люди полезные… сочувствующие…
– Не рано ли называть яйца цыплятами? – сказал толстяк шахматист.
– Нет, эфенди, они у меня уже петухи! – сказал твердо Махсум. – Вот это Хафиз, мой задушевный друг. Если скажу: умри – умрет за меня; скажу: живи – будет жить. А это – Наим Перец, горький… немножко злой на язык… иногда сквернословит, но зато сам не замечает этого…
– Будь невеждой – и тебе дадут место на пиру жизни. А если будешь много знать, тебя выгонят из рая! – сказал с улыбкой ака Мирзо.
– Он знает то, что надо знать, – сказал Махсум. – Он человек верный и нужный… из кишлака Кули Хавок, около Кагана… Можно не остерегаться его.
– Хорошо, хорошо! – сказал худощавый. – Вы правильно сделали, что привели его. Чем больше нас будет, тем лучше. Ну, пожалуйте!
Все сели. Хаким-джан принес два чайника. За чаепитием сначала разговор шел обычный. Хозяин дома Мирзо шутил и смешил гостей.
– Беда не в том, что человек ошибается, – говорил он, – плохо, когда человек не догадывается о своей ошибке. Вот домулло у нас в школе ошибался и не догадывался даже об этом. Как-то раз он пришел в школу, взяв вместо четок связку нанизанных фисташек. Один озорник, увидев это, вытащил из кармана нитку своих фисташек, сел напротив учителя и давай ими играть. Домулло удивился и сказал: «Твои четки похожи на мои». Ребята засмеялись, а он: «Почему смеетесь?..»
Вот какие у нас домулло в школах…
– Верно, – сказал Асад, – наши домулло часто бывают глуповаты.
– Дорогие друзья! – провозгласил человек с козлиной бородкой, желая перейти к делу. – Мы собрались сегодня здесь, чтобы посоветоваться по одному важному делу. Вы уже знаете, что тираническая политика кушбеги и казикалона сделала свое дело: те несколько ново-методных школ, которые мы организовали, закрыты; ученики и учителя разогнаны. Но нельзя дальше оставлять народ без школ, без просвещения, без прогресса. Ни один мало-мальски честный человек не может смириться с тем, что наши будущие поколения останутся неграмотными, лишенными всех достижений современной науки…
Но ведь школы не только в городе, и в кишлаках многие дети учатся! – прервал говорившего Асад Махсум. Джадиды удивленно переглянулись.
Не надо удивляться словам Махсум-джана, – поспешил заметить ака Мирзо. – Махсум-джан сравнительно недавно здесь, новый человек среди нас и пока еще не в курсе наших дел, он не был на собраниях, где шла речь о просвещении.
Пусть так, но все-таки… – пробормотал кто-то.
– Основная цель передовой молодежи Бухары, – сказал рыжий, глядя поверх очков на Махсума и его друзей, – это просвещение, школы! Те школы, о которых вы говорите, не могут нас удовлетворить. Наше время – время прогресса, движения вперед, время развития торговых сношений, расширения связей с народами мира. Без обширных и всесторонних знаний невозможно поддерживать отношения с передовыми народами мира. Наши старометодные школы не могут дать людям те знания, о которых мы говорим. Например, учащиеся в них не получают необходимых знаний по арифметике, географии, геометрии, алгебре и другим современным наукам. И сам метод преподавания устарел. Ведь требуется десять – двенадцать лет, чтобы даже способный ученик научился читать и писать и стал более или менее сведущим в шариате. А в новой школе, в школе новометодной, все это изучают за шесть месяцев или за год. Видите, какая разница!
Все присутствующие закивали, подтверждая слова рыжего.
Но Асад Махсум зло усмехнулся.
– Очень признателен, благодарю, что разъяснили! – сказал он с еле скрытой насмешкой. – Однако возражение мое было вызвано тем, что господин Мунши, – он указал на худощавого с козлиной бородкой, – сказал, что наше молодое поколение будет неграмотным… Это, конечно, неверно. Слава богу, наука из Бухары распространяется по всему свету. Бухара дает знания и тюркам и таджикам… Вы сами, здесь сидящие, и я также учились и стали образованными в Бухаре. И таких, как мы, слава богу, немало… Почему же теперь нам впадать в уныние и страх и к чему из-за такого малозначительного вопроса вызывать гнев двора и мулл? Не лучше ли нам оставить эти распри по поводу школ и стараться расширить наши ряды, чтобы организация младобухарцев стала сильной, сплоченной, отважной и могучей… Чтобы она могла взять в свои руки государство! Вот тогда…
– Нам не нужна государственная власть, – сказал Мунши. – Существующая власть – его высочества эмира – вполне приемлема для Бухарского эмирата, пусть только он немного уступит, даст дорогу нашей партии, предоставит возможности для развития нации, обуздает своих невежественных мулл – и этого будет достаточно. Мы выучим, сделаем грамотным и просвещенным наш народ, наше молодое поколение, и тогда оно само подумает о себе. Вот такова наша задача! По-моему, Махсум-джан, не надо сворачивать разговор в другую сторону, давайте нынче говорить только о школе, тем более что не все наши руководители смогли прийти.
– Хорошо, хорошо! – сказал Махсум. – Я ведь только сказал, что мы должны быть осторожнее и не драться попусту со сторонниками эмира… А впрочем, вы сами это знаете…
– Осторожность, конечно, необходима, – сказал ака Мирзо. – Надо найти такой путь, чтобы и овцы были целы, и волки сыты и чтобы наш друг Махсум не сердился.
– Да, да! – сказал Мунши. – Ведь мы для этого и беседуем! Мы хотим посоветоваться, как быть. Открывать ли новометодные школы тайком и дальше? Если открывать, то кто покроет расходы? И как содержать их в тайне?
Наиму надоело слушать эти разговоры; под предлогом покурить чилим он вышел в прихожую и сидел там, болтая с Хаким-джаном. Когда собрание кончилось и из комнаты выходили Асад Махсум с Хафизом и хозяин дома, Наим дремал.
– Вставай, пошли! – сказал ему Асад. – Здесь не место спать.
– Если не спать, то что же тут еще делать? – проворчал Наим. Асад, закусив губу, быстро вышел из крутого прохода к воротам.
На улице он обругал Наима.
– Хозяин дома ничего не слышал, – вступился Хафиз, чтобы предотвратить ссору.
В медресе, у себя в келье, Асад за чаем спросил Наима:
– Ну, видел джадидов? Что они – с рогами?
– Рогов у них нет, – сказал многозначительно Наим, – но я удивляюсь…
– Чему ты удивляешься?
– Удивляюсь, – сказал Наим, – что вы хотите с этими господами весь свет перевернуть, кричать с ними «да здравствует!». Моему маленькому умишку сдается, право, что они своего собственного осла не смогут вытащить из грязи, а не то что бороться с эмиром!
– Твои слова в известной мере справедливы, – сказал Махсум. – В самом деле, с теми людьми, которых ты видел, киселя не сваришь – куда уж тут затеять что-то большее! Но есть и настоящие джадиды, которые, стоя во главе дела, вытащат из грязи и своего осла и нашего с тобой!
