Текст книги "Двенадцать ворот Бухары"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
– В Бухаре все налаживается, – сказал Асо, – люди понемногу возвращаются в свои дома, лавки открывают, продукты тоже можно купить. Спасибо дехканам – привозят в город фрукты, молоко.
– А что стало с приближенными эмира? Где все эти казии, муфтии, (млякдары? – спросил Сайд Пахлаван.
– Кое-кого из крупных чиновников схватили, а большинство уехало.
– А эмира, значит, не могли схватить?
Перехитрил всех и ушел в сторону Байсуна. За ним послан отряд в погоню, не сегодня-завтра попадется в наши руки. А казикалон, кушбеги, райе, миршаб и другие притеснители наши попались. Хотите на них посмотреть? Их можно увидеть на Регистане, или возле минарета, или на пло-ш иди Осу.
Как же так? Они на свободе ходят?
Нот, Советская власть дала им в руки лопаты и веники и приказала пирпгь улицы, сор подметать, собирать в кучи… Потом будет суд.
– Ну, как раньше разбор дела у казия. Теперь, конечно, не будет казия и его канцелярии, вместо этого будет трибунал, три человека будут судить: все расследуют, допросят, докажут вину и приговорят по закону…
– Да…
Сайду Пахлавану все это казалось невероятным. Он еще не мог себе представить, чтобы тысячелетний строй эмирата, власть богатых могли быть свергнуты, рассыпаться в прах, а вместо них появиться новая власть, новые порядки, новые законы и новые отношения… Асо и Фируза казались ему теми же бедняками, беззащитными тружениками, какими он знал их раньше. Он познакомился с ними через Хайдаркула, чаем о приходил в их бедный дом. А теперь вот они – революционеры, новые люди… Но на взгляд Сайда, который еще даже не побывал в революционной Бухаре, они ничуть не изменились. Кто такая Фируза? Бедная женщина, у которой ничего нет, работница, служанка! У нее и родни-то никакой нет, да и что пользы от родных слабой женщине! Если бы хоть муж у нее был большим человеком! А то ведь простой водонос, и больше ничего. Надел военную форму и, верно, через Хайдаркула назначен сюда проверять людей, входящих и выходящих из города…
Нет, Сайд Пахлаван не мог понять, что Асо и Фируза уже не те бедняки, работавшие по найму. Они стали свободными, революция дала им права, сделала их независимыми. Они служили новому государству, своему революционному правительству – это была их священная обязанность, главная и необходимая. Они знали, что само существование новой власти, победа или поражение революции в какой-то мере связаны с ними. Они – стража у ворот, вроде как хозяева города. Они не могли допустить, чтобы враги, замышлявшие зло против революционного города, вносили в него оружие или выносили из него золото. Они не могли позволить врагу уйти тайком и избегнуть наказания. Они не знают покоя и отдыха, с утра до самого вечера, когда запираются ворота и вход и выход из города прекращается… Они, если требуется, берут в руки оружие, охраняют и какое-нибудь другое опасное место в городе…
Всего этого Сайд Пахлаван не знал. Но он смотрел на молодых с любовью и нежностью, радовался, что они веселы и гордятся своей работой, новым своим положением.
Чай был уже выпит, когда пришел Хайдаркул. Он тоже был в военной форме, на голове кожаная фуражка, на ногах солдатские сапоги. За эти бурные дни он еще более исхудал, глаза ввалились, борода торчала клочьями, но и он был весел, улыбался. Радостно поздоровался с приезжими, спросил о здоровье, сказал:
– Как хорошо, что ты приехал, Пахлаван! Ты мне очень нужен. Я хотел посылать за тобой в кишлак.
Сайд Пахлаван удивился:
– Неужели и деревенщина вам теперь понадобилась?
– Очень! – сказал серьезно Хайдаркул. – Нам теперь и деревенские и городские – все нужны! Наша новая, Советская власть – власть рабочих и крестьян. Прежде всего союз рабочих и крестьян. Поэтому не говори «я деревенский», не пяться назад! Сколько предстоит работы, и без твоей помощи ее не выполнить!
– Ну, если так, я готов служить! – тоже серьезно отвечал Сайд Пахлаван. – Но справлюсь ли я?
– Справишься, конечно, справишься! Ты же видишь, у нас и женщины работают… а ты ведь известный силач!
– Теперь я уже не тот, – сказал Сайд. – Одна слава осталась…
– Не говори так, брат! – возразил Хайдаркул. – Сейчас мы с тобой тем более силачи, знаменитые борцы!..
Какие новости, Асо?
– Все в порядке, – сказал Асо. – Сегодня задержали одного из военачальников эмира. Надел паранджу, чашмбанд, нарядился женщиной, но Фируза узнала его. Обыскали, нашли под халатом револьвер, а в хурджине, в коробке с леденцами, вот это письмо.
Асо вынул из кармана своей гимнастерки бумагу и подал ее Хайдарку-лу. Хайдаркул прочел: «Махсум-джан, податель этой записки наш человек, надежный. Прошу, примите его на службу – пусть обучает львят. Молящийся за вас друг ваш…»
– Удивительно! Чего же он, надев паранджу, хотел бежать из города – ведь здесь столько «махсум-джанов»! «Пусть обучает львят»! Конечно, они не успокоились… Я думаю, люди эмира хотят и вокруг Бухары поднять басмачей, как в Фергане, Ташкенте, Самарканде… Ну что ж, посмотрим… Что вы сделали с военачальником?
– Отослали в ЧК, – сказал Асо.
– Правильно сделали! – одобрил Хайдаркул и обратился к Фирузе: – Нам с тобой, дочка, важное дело поручили. Я пришел тебе сказать. Гарем эмира привезли и поместили пока в квартале Коплон, в эмирском доме. Мы с тобой в течение недели должны составить списки и всех их устроить.
– Их опять куда-то повезут? – не поняв Хайдаркула, спросила Фируза.
– Нет, – сказал Хайдаркул, – ты ведь знаешь, что в гареме, кроме матери эмира и его жен, было много служанок, рабынь, наложниц. Мы составим список, узнаем, кто откуда, и потом отправим их по домам.
– Там, наверно, есть такие, кому и ехать некуда, – сказал Пахлаван.
– Конечно, – сказала Фируза.
– Мы вообще открываем для женщин клуб, женский клуб, – пояснил Хайдаркул. – При клубе будет школа, женщин будут учить грамоте, обучать какому-нибудь ремеслу, будут воспитывать. Это товарищ Куйбышев посоветовал…
– Это ваш главный? – спросил Сайд Пахлаван.
Представитель России, – сказал Хайдаркул, – член Военного совета Туркестана, большой человек, очень умный и знающий… Он много сделал для освобождения Бухары и сейчас о нас заботится…
– Я видел Куйбышева в Кагане, он речь говорил, – вмешался Мирак.
– А, ведь правда, – вспомнил Хайдаркул. – Мирак его видел. Мирак был очень доволен, и отец его тоже улыбнулся.
Что ж, хорошо, коли так! – сказала Фируза, продолжая разговор Мели откроют клуб, то с женщинами дело наладится. – Да, конечно, – сказал Хайдаркул. – В клубе будут собрания женщин, беседы… Клуб должен большую службу сослужить освобождению женщин. А тебе, видно, придется быть первой заведующей женским клубом!
– Ого! – воскликнул Асо. – Ну, уж если госпожа Фируза будет заведующей клубом, она потребует немедленного и полного освобождения женщин! Во всей Бухаре нет более ярой сторонницы женского равноправия!
– Уж вы скажете, право, – отмахнулась от него Фируза.
– Советская власть ценит заслуги Фирузы… – серьезно сказал Хайдаркул. – Да, знаешь, кого я там встретил? Оймулло Танбур… Вернее, она меня узнала и справилась о тебе, привет тебе передала, очень хочет повидаться.
– Правда? – обрадовалась Фируза. – Где вы ее видели? Неужели она с гаремом?
– Да, там, – сказал Хайдаркул. – Мне некогда было с ней поговорить, и я не знал, что надо сделать. Мы, конечно, ее отпустим. Наверное, она захочет вернуться к себе домой.
– Ну конечно, – подтвердила Фируза. – Ее муж – Тахир-ювелир, – с горя ночей не спит, работать не может… все спрашивает у меня, у Асо, куда делся гарем эмира, что сделали с гаремом эмира… Хорошо, что Оймулло нашлась. Ее нужно поскорее отослать домой.
– А еще лучше, – добавил Хайдаркул, – если ты пригласишь ее учительницей в клуб…
– Верно, верно, – сказал и Асо, – это будет хорошо, она тогда будет уже не Оймулло Танбур, а Оймулло Клубная.
– Не смейтесь, – сказала мужу Фируза, – хоть она и Оймулло Танбур, а ее заслуги в просвещении женщин больше моих и ваших!
– Я ничуть не смеялся!
Просто к слову сказал. Конечно, таких образованных женщин, как Оймулло, в Бухаре не найдешь.
– Верно, – сказал Хайдаркул. – Надо привлечь Оймулло, она женщина умная и сознательная. И еще есть к тебе разговор: ты знаешь Оим Шо?
– А то как же! Разведенная жена эмира!
– Да! Ее дом был в квартале Арабон, ты, наверное, знаешь?
– Нет, не знаю, – сказала Фируза. – Я у нее в доме не бывала.
Сайд Пахлаван вмешался в разговор:
– Эта Оим Шо, о которой вы говорите, дочь Шомурадбека? Если так, то Мирак знает, где ее дом.
– Какой дом? – спросил Мирак, которому уже наскучил разговор взрослых.
– Дом додхо! В квартале Арабон, рядом с твоим другом Каххором!
– А, знаю! Так это дом тети Хамрохон, да?
– Да, да, ты угадал. – Хайдаркул погладил Мирака по голове. – Настоящее имя Оим Шо – Хамрохон. Ты, Фируза, сходи к ней, познакомься, расспроси ее.
– Да я знакома с ней, – сказала Фируза. – Когда она была женой эмира, она там, в Арке, очень дружила с моей Оймулло. Давала мне деньги, чтобы я ей из города приносила газету «Бухараи шариф». Я несколько раз покупала ей газету и видела ее. Она ко мне хорошо относилась.
Вот и отлично! Пойди к ней, поговори и узнай, где ее последний муж Саидбек.
– Убежал, конечно, с эмиром убежал! – сказал Пахлаван. – Он ведь был близок ко двору…
– Нам неизвестно, уехал он с эмиром или нет, – сказал Хайдаркул, – а Оим Шо должна знать… Может быть, она даст тебе какие-нибудь сведения о нем…
– Не знаю, – сказала Фируза, – я спрошу, конечно… А когда мне идти?
– Сегодня же! Кончай тут свои дела и иди с Мираком. А у меня еще есть дело к Сайду Пахлавану. Если успеем, потом пойдем в Коплон и займемся списком женщин.
Хайдаркул встал, остальные тоже. Фируза проводила их до двери и спросила:
– Мирак, а ты что – останешься или уходишь?
Мирак в недоумении посмотрел на отца. Сайд Пахлаван спросил у Фирузы:
– Ты ведь не сейчас пойдешь?
– Нет, попозже.
– Тогда Мираку нечего тут сидеть и скучать… пусть он ненадолго сходит к сестре, хорошо?
– Хорошо, хорошо! – ответил за Фирузу Хайдаркул и, обратясь к Мираку, сказал: – Садись на своего осла и поезжай. Передай поклон от меня сестре и мужу ее. Отец подойдет часа через два.
Они вышли на улицу – Хайдаркул впереди, за ним Сайд Пахлаван, Мирак и Асо. Помощники Асо – солдаты и водонос, тоже одетый в военную форму с красной повязкой на рукаве, – стояли на посту у ворот. На вопрос Асо солдат ответил, что все в порядке, никаких происшествий не было.
В это время послышался стук копыт, в воротах показались три всадника. Солдаты вышли вперед и загородили дорогу. Но всадники, не обращая на них внимания, хотели проехать в город.
– Стой! – закричали солдаты, подняв ружья.
– В чем дело? Почему задерживаете нас? – с важностью спросил м «лдник, ехавший впереди.
Мирак узнал его и тихо сказал отцу:
– Это тот человек с револьвером… что приходил к нам на бахчу… Я узнал его, сынок, – отвечал Пахлаван. – А вон, видишь, и Наим тоже стал революционером!
Лео, выступив вперед, сказал всаднику:
– Если у вас есть разрешение, проезжайте, а если нет, придется спеши Таков приказ! Да я сам могу тебе приказать! – гордо сказал он.
– Это ведь Асад Махсум! – сказал Наим Перец.
– Пропусти! Пусть проезжают! – сказал Хайдаркул.
Асо отступил, всадники ударили плетьми коней и гордо проскакали мимо. Асо вопросительно посмотрел на Хайдаркула. Тот кивнул:
– Этот человек – большая персона. Запомни его! И ты, Пахлаван, запомни! Я сейчас тебе кое-что расскажу… Пошли!
Хайдаркул и Сайд Пахлаван направились в сторону хауза Девонбеги. Мира к привел своего осла, уложил на него хурджин, вскарабкался и попрощался с Асо.
Тихонько понукая осла, Мирак поехал по улице Калобод к центру города. В его представлении Бухара была самым большим, самым красивым и самым удивительным городом. Эти улицы, эти дома, эти ворота с широким крытым проездом, высокая древняя крепость, мощенная камнем мостовая даже снились ему по ночам Но раньше, начиная от самых городских ворот, на улицах было немало народу. Ехало столько арб, столько фаэтонов, что порой пешеходам трудно было пройти; много было мулл, людей в больших чалмах, сарбазов, нарядных байских сынков… Сейчас улицы как будто те же, вот та самая улица Калобод и дома те же, только кое-где стены поцарапаны пулями, продырявлены снарядами да дувалы повалены, а других следов войны нет. Идут люди, но они не похожи на прежних прохожих… Не видно мулл, больших тюрбанов, зато много одетых в военную форму, с красными повязками на рукавах, людей в сапогах и фуражках.
И дети есть на улицах, вон играют… Но учащихся не видно. Раньше они сновали тут с сумками на шее. Раньше около мечетей и медресе было много учеников; они тут сидели и разговаривали; столько шума было, а теперь их не видно. Вот и медресе Калобод, по его просторному двору ходили три-четыре человека, похожие на учащихся, и они совсем не шумели. Справа от медресе был хауз Калобод, вода в котором стояла очень низко, так что бедные водоносы словно из-под земли доставали ее и, обхватив полные бурдюки, с трудом вытаскивали их на ступеньки. Вокруг хауза на суфах под тутовыми деревьями сидели люди, молча глядя в воду.
Мирак миновал медресе, поехал дальше, и вдруг то, что он увидел, заставило его остановиться. Два здания были разрушены, дома сгорели, остались только остовы почерневших стен. Несколько человек с лопатами, носилками и кетменями расчищали улицу от камней, обгорелых балок и жердей. Разрушенные дома, видно, принадлежали богачу – кое-где еще сохранились покрытые резьбой куски стен. Среди камней, обломков кирпича и комков глины были видны осколки фарфоровой посуды, пестрые тряпки и разбитые стекла.
Вид этого пожарища изменил настроение Мирака, ему стало грустно и жаль чего-то. До сих пор война представлялась ему как игра, как какое-то состязание; хоть он и слышал пушечные выстрелы, но не знал, какие разрушения они производят. После боя прошло уже десять дней, никто больше не стрелял из пушек и ружей, а вот следы еще есть… Что случилось с теми, кто жил в этих домах? Неужели они все остались под развалинами?
Мирак кольнул палкой своего осла, быстро проехал мимо развалин и продолжал путь уже по неповрежденным улицам. На перекрестке около Кала-Фархада он остановил осла. Дом его сестры находился на Лесном базаре, и надо было бы свернуть направо, в сторону Самаркандских ворот. Но любопытство и желание увидеть Арк пересилили, он направил осла туда, где были лавки золотых дел мастеров.
Два медресе, стоявшие друг против друга недалеко от ювелирных рядов, – Улугбека и Азизхана, – были на месте. На площадке перед входом дехкане продавали дыни. Ряды ювелиров были пусты, лавки стояли открытые, без деревянных щитов-дверей. Видно, золотых дел мастера от страха не вышли на базар. И под куполом Заргарон открыли торговлю бакалейщики, тут сновало много народу.
Раньше тут тоже всегда была толчея. Но, проехав немного вперед, Мирак изумился.
Большая мечеть, минарет и медресе Мири Араб были целы, и лишь верхушка минарета была повреждена. Но зато дома против мечети, со всеми надворными постройками, большая часть квартала Миракон сгорели, превратились в золу. Здесь не было даже дороги. Люди протоптали между камнями, комками глины и мусором тропку и шли по ней. Мирак, хотевший хоть издали взглянуть на Арк, стал погонять по тропке осла, но далеко не уехал.
Торговые ряды, где продавали халаты, сласти, и ряды медников, которые шли от большой мечети к куполу Мисгарон, неподалеку от Регистана, все сгорели, и кругом были развалины. Тут работали солдаты, было много людей. В иных местах еще клубами вырывался дым. И над всем этим Арк, с разрушенными зубцами стен, как старик с щербатыми зубами, глядел на картину бедствия, и из его «головы» тоже шел дым.
Расстроенный, Мирак повернул осла в квартал Тубхана, чтобы мимо тюрьмы выехать к Лесному базару. По безлюдной пустынной улице он едва проехал сотню шагов, как навстречу ему вышел человек, одетый по-военному, в новых сапогах и в кожанке поверх гимнастерки. Подняв полу своей кожанки, человек придерживал ее рукой, словно груз, который он нес, был очень тяжел, и шел устало, тихо-тихо. Он прошел мимо Мирака, даже не взглянув на него.
«Этого человека я видел, – сказал себе Мирак. – Где же я его видел? – И вдруг вспомнил: – Этот человек тогда в Кагане шел вместе с Асадом Махсумом в дом к ростовщику».
Мирак обернулся и посмотрел ему вслед. Вдруг он увидел, что у человека что-то выскользнуло из кожанки и упало на землю, но человек не заметил и пошел дальше. Мираку показалось, что это был кошелек… Да, большой кожаный кошель… Мирак остановился, а человек, ничего не заметив, удалился. Мирак быстро слез с осла, подбежал и поднял кошелек очень тяжелый… Открыв его, Мирак увидел, что он наполнен зонными, слепящими глаза монетами бухарского чекана.
Мирак закричал. Эй, эй, дядя!
Но дядя не слышал, продолжая идти.
Мирак удивился, потом пустился за ним со всех ног, крича: Стойте! Дядя. Вы уронили кошелек… Кошелек!
Человек наконец услышал, остановился, повернул голову к Мираку, злой взгляд и сказал: Что ты орешь, глупая деревенщина?
– Вот ваш кошелек… – Кошелек… – теперь уже тихо сказал Мирак, как будто был виноват перед этим человеком.
Человек взял у него кошелек, положил в карман и пошел дальше. Даже не сказал ничего. Как будто Мирак, отдав ему кошелек, только сделал еще тяжелей его ношу.
«Странный человек! – сказал сам себе Мирак. Я нашел и вернул ему кошелек с золотом, а он даже спасибо не сказал. Вот и будь после этого честным!»
Он постоял, посмотрел вслед удалявшемуся человеку, потом махнул рукой, сел на своего осла и поехал к сестре.
Лесной базар находился недалеко от Самаркандских ворот на северо-западе Бухары и считался кварталом бедноты. Дом, где жила сестра Мирака с семьей, стоял в конце квартала. Мирак нашел сестру и ее детей здоровыми и невредимыми. С ними ничего не случилось. Они все были дома. Появление Мирака и особенно привезенные им дыни и фрукты очень обрадовали ребят.
– Такая была война, что и не расскажешь! – отвечал на расспросы Мирака его зять. – Четыре дня и четыре ночи из дома нельзя было выйти. И дома сидеть опасно. У кого были подвалы, попрятались туда, а у нас подвала нет, мы решили – будь что будет, останемся дома. Баи и чиновники эмира на третий день войны закопали в землю свое золото, часть взяли с собой, убежали из города в свои загородные дома. А нам куда поехать? К вам в кишлак нельзя было пробраться – бои шли в той стороне. Поэтому, сказав: будь что будет, мы и сидели дома. Пули падали дождем. Арк горел, торговые ряды горели… Хорошо, хоть пушки в нашу сторону не стреляли… не попал ни один снаряд…
– Он, верно, догадался, что вы люди бедные! – сказал Мирак полушутя-полусерьезно.
– Уж не знаю, – сказал его зять. – Видно, наша сторона никого не интересовала… В четверг эмир убежал, а в субботу в город вошли красные войска. С приходом Красной Армии город немного успокоился. Люди стали выходить на улицы; те, что уехали, стали возвращаться, лавки открылись. Но и сейчас то и дело вспыхивают пожары…
– Да, я сам видел, – сказал Мирак, – и сейчас еще горит…
– Это уж не от пушек и не от бомб, – сказал зять Мирака, – это поджигают сами бухарцы, люди эмира, будь они прокляты!
– Нарочно, назло поджигают, – сказала сестра Мирака.
– Всех водоносов, все население города призвали тушить пожары. Мы тоже носим воду из хауза. Будь прокляты отцы Этих воров!
Грабят лавки, дома, а потом поджигают. Но если красноармейцы застанут их, расстреливают на месте…
– Новая власть дала нам хлеба, мяса, сахару, – сказала сестра Мирака. – Бесплатно…
– А другим?
– И другим тоже. По кварталам идут и раздают. Если кто нуждается в одежде, в одеялах, надо подать заявление, и быстро получишь все что нужно.
– Вот хорошо-то! – сказал Мирак. – Если бы мы жили в городе, я бы попросил себе пару сапог.
– Если тебе нужны сапоги, – сказала сестра, – мы подадим заявление, и к следующему твоему приезду получим.
– Ой! – вдруг вспомнил Мирак. – Я и позабыл, ведь меня ждет Фируза. Досвиданья, я ухожу. Покончу с делами – приду.
– Постой, постой, я уже стелю дастархан!
Сестра не отпустила Мирака, пока не накормила выданным ей мясом и хлебом.
– Приходи поскорее, а то у меня сердце за тебя будет болеть! – сказала она, провожая Мирака на улицу.
– Отец придет, скажи ему, что я пошел к Фирузе, и пусть твое сердце не болит… – сказал Мирак и вышел из ворот.
На улицах было малолюдно, день клонился к вечеру, жара спала, улицы лежали в тени. Мирак хотел пройти через квартал Сарой Сабзи, где торговали морковью, прямо к рядам золотых дел мастеров и к пассажу Тельпак, где продавали головные уборы. Но возле купола Тельпак, в том месте, где начиналась дорога к Чайному караван-сараю, около канцелярии казикалона он увидел пожар Красноармейцы с помощью жителей старались потушить огонь. Мирак побежал, стал в ряд людей, передававших из рук в руки ведра. Воду таскали из колодца ближней бани. Ведра, медные кувшины, бурдюки – все, что только нашлось под рукой, наполняли водой и передавали из рук в руки. Мирак передал уже десять или пятнадцать ведер и кувшинов, когда пожар начал затухать. В это время подъехал открытый автомобиль, из него вышли два красных командира. Они посмотрели, как люди тушили пожар, посоветовались между собой, потом что-то приказали солдатам. Один из командиров, который показался Мираку очень симпатичным и даже знакомым – он его где-то видел, – взглянул на него и улыбнулся.
– Поди-ка сюда! – сказал он по-русски и тут же повторил по-таджикски: – Ин дже бие!
Это было сказано так, что Мирак без раздумья и без всякого стеснения подошел к нему и поклонился, прижав руки к груди. Командир был высокого роста, широколобый, с ясными голубыми глазами. Он протянул Мираку руку, Мирак тоже подал свою.
– Как тебя зовут?
– А вас как?
– Я – Куйбышев.
– А я – Мирак.
– Вот и познакомились!
Скажи, Мирак, кто тебя заставил тушить пожар?
Я сам… Разве нельзя? Все пусть сгори г, так, что ли?
Ног, конечно, огонь нужно тушить… Мирак сказал горячо:
Надо тушить! А то лавки сгорят, город сгорит…
Ты любишь свой город?
Люблю! Кто не любит свой город? Кунбьмиои посмотрел на своего товарища, как будто хотел спросить сказал серьезно:
– Есть такие негодяи, которые не любят ни свой город, ни свою родину, ни свою мать, ни своего ребенка. Вот они и поджигают, грабят дома, убивают женщин и детей. Но мы им не дадим, поймаем и уничтожим.
– Вы поскорее их хватайте, – сказал Мирак, любивший давать советы. – А то они весь город разрушат.
– Молодец парень! – сказал Куйбышев и потрепал Мирака по плечу. – Очень хорошо, правильно ты сказал. Нужно поскорей их схватить, чтобы не жгли дома. Огонь – не игрушка! От лавки к лавке, от дома к дому – так легко и город уничтожить. Здесь нет арыков, мало воды, и пожар – большая опасность.
В эту минуту два солдата привели человека в кожанке и доложили:
– Этого человека мы поймали с краденым. Он награбил драгоценностей в Арке.
– Он, конечно, назвался революционером и сказал, что взял золото для революции?
– Да, точно так!
– Отведите его в ЧК, пусть расследуют. И всякого – своего или чужого, кто будет грабить людей или государственное имущество, – задерживайте и отсылайте в ЧК, в трибунал. Они достойны самого сурового наказания. Награбленное у него отобрали?
– Все взяли и сдали в казну.
– А кошелек? – спросил вдруг Мирак.
– И кошелек сдали! – ответил один из солдат.
– А ты откуда знаешь? – с удивлением спросил командир.
– Я его видел – сказал Мирак. – Он нес узел, и вдруг кошелек выпал. Я поднял, отдал ему, а он даже спасибо не сказал, еще назвал деревенщиной…
– Кошелек-то был ворованный, вот вор и испугался, – сказал Куйбышев и обратился к солдатам: – Молодцы, товарищи Уведите его!
Солдаты увели грабителя.
– Ты, Мирак, хороший парень, – сказал Куйбышев, – и ты счастливый: тебе и таким, как ты, революция и Советская власть дадут все, чтобы вы могли расти и развиваться и стали бы хозяевами своей страны. До свиданья, товарищи, спасибо вам! – Попрощавшись со всеми, Куйбышев сел в машину и уехал в сторону Регистана.
А Мирак пришел к Мазарским воротам уже в сумерки. Фируза ждала его и тревожилась, не могла усидеть на месте. Мирака увидел издали Асо, и Фируза побежала ему навстречу.
– Пришел наконец!
Почему так задержался?
– Помогал пожар тушить… Видел самого главного командира – Куйбышева!
– Неужели? Где?
Мирак хотел рассказать свои приключения, но Асо прервал его узбекской пословицей:
– «Заставь дитя что-то сделать, сам пойдешь вместо него». Не следовало доверять пареньку важное дело!
– Я не об этом, я о нем самом беспокоилась, – сказала Фируза, – мало ли что могло с ним случиться… А дело успеется…
– Ну ладно, не беда, пусть отдохнет, потом пойдете.
Мирак обиделся. Он так радовался и гордился, что встретил самого Куйбышева, главного командира, беседовал с ним, был на седьмом небе от его похвал. Это не шутка! Сам Куйбышев поздоровался с ним, разговаривал! Асо, наверное, не видел Куйбышева, даже не слышал его голоса, а говорит о Мираке так презрительно, ребенком называет… Вот Фиру-за, та все понимает, она хорошая…
Фируза увидела, что Мирак расстроен, подошла к нему и сказала:
– Ты огорчен, братик? Или устал, помогая тушить пожар? Пойди выпей чаю, отдохни!
– Ничего, – сказал Мирак, – давайте лучше пойдем, а то поздно… Отец будет ругаться.
– Ну и хорошо, пойдем, я только зайду в караулку, возьму паранджу. Фируза вошла в комнату, а Мирак сел на суфу под навесом и стал смотреть на проходивших в ворота. Входило в город немного людей, больше уходило. То были дехкане, распродавшие свой товар и купившие, что им нужно было. Погрузив покупки на ослов, лошадей или арбы, они возвращались домой. Асо и его солдаты их почти не проверяли, только взглянут – и пропускают. А когда в пароконном фаэтоне проехал надменного вида человек в серой куртке и галифе, а поверх них в нарядном халате из алачи на шелковой подкладке, в лакированных сапогах и в белой чалме на голове, то Асо и солдаты, подняв руки к виску, отдали честь. Мирак удивился и спросил у Фирузы, которая вышла в это время:
– Кто это?
– Это председатель ЧК, Ходжа Хасанбек, – сказала Фируза. – Большой человек, у него в руках жизнь и смерть Он может к смерти приговорить.
– К смерти? – удивился Мирак. – Но ведь революция же! Почему же опять убивать?
– Если в руки ЧК попадутся сторонники эмира, контрреволюционеры, басмачи, трибунал может их приговорить к смертной казни.
Удовлетворился или нет Мирак этим ответом – неизвестно, но он ничего больше не сказал и зашагал рядом с Фирузой.
Только после долгого молчания проговорил:
– Ходжа Хасанбек – злой старик, плохой человек!
Фируза под чашмбандом от души расхохоталась и даже оглянулась по сторонам – не слышит ли кто ее смеха. Но улица была безлюдна.
В квартале Арабон Мирак показал Фирузе дом Шомурадбека-додхо и отравился назад, на Лесной базар.
Фируза вошла в просторный, высокий крытый проход за воротами и поняла, что додхо оставил своим наследникам немалое богатство и что принадлежит людям, которым не приходится думать о завтрашнем.
