Текст книги "Двенадцать ворот Бухары"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
Глава 6
Кариму вчера не удалось освободиться пораньше. А потом он искал арбу. Когда же нашел и хотел увезти Ойшу с матерью в Гиждуван, то Хайдаркул их не пустил, пришлось ему с арбакешем заночевать на маленьком дворике и отправиться в путь лишь рано утром. Хайдаркула еще раньше, в четыре часа, разбудили, он попрощался с сестрой, племянницей, Каримом и ушел.
Глядя по сторонам дороги, обсаженной деревьями, Карим наслаждался утренней свежестью садов. Крепкая, сильная лошадь с грохотом тащила новую скрипучую арбу. Карим с его огненным темпераментом, энергичный и деятельный, был в то же время немного поэтом. Иногда в воображении он рисовал себе чудесное будущее: уничтожив на земле всех угнетателей и кровопийц, он строил цветущие города, насаждал плодовые сады, чтобы влюбленные могли наслаждаться жизнью, чтобы базары были полны, чтобы каждый мог без усилий найти и получить все, что ему нужно, чтобы путь на Гиссар был открыт, чтобы он со своей дорогой Ойшой мог сесть в фаэтон и отправиться на родину отца и деда, путешествовать по горам… чтобы везде он был с Ойшой, только с ней.
Он был влюблен, страстно влюблен в Ойшу. Весь пыл своего молодого сердца он отдал ей. Он был уверен, что на свете нет девушки красивее, обаятельнее ее. Раджаб-биби давно уже стала ему второй матерью: когда после смерти отца он остался сиротой, эта добрая женщина смотрела за ним, выхаживала его с любовью и лаской. В ее семье, которая была для него приютом любви и доброты, нравственной чистоты и человечности, он был одновременно и сыном, и зятем, и единственным мужчиной – их защитой. Теперь, после отчаяния и безнадежности, после всех пережитых ужасов, он вновь нашел свою возлюбленную, и сердце его переполнилось счастьем. Все казалось ему прекрасным: сады и виноградники вдоль дороги, чистое ясное небо, чириканье птиц, скрип арбы, сам арба-кеш, его привычная посадка, его чалма пепельного цвета с выпущенным кончиком, похожим на мышиный хвост, длинный кнут, спокойные движения… и лошадь, ее золотистая масть, и широкая дорога, арыки, каменные мосты, кишлаки… Всем своим существом он чувствовал, что позади него, совсем близко сидела его возлюбленная, ощущал тепло ее тела, тонкий аромат ее… Он наслаждался и невольно вполголоса начал петь песню на слова Хафиза:
Чашу дай, о виночерпий! Отопью один глоток,
Чтобы прах моей печали хоть на миг стряхнуть я мог.
Дымом вздоха, что прорвался из пылающей груди,
Всех презренных нечестивцев я дотла сегодня сжег!
Ойша тоже была увлечена не меньше Карима. Сердце ее билось сильно, глаза сияли, мысли были заняты будущим… Вот они приедут в Гиж-дуван, приведут в порядок двор и дом, начнут готовиться к свадьбе… Их той будет красный той, все будет по-новому… Первая свадьба нового времени! Ойша позовет всех своих подруг, Карим пригласит своих товарищей. Посредине двора протянут веревку – по одну сторону сядут девушки, по другую юноши… Будут танцевать, петь, веселиться… На айване повесят свадебный занавес, и она будет там с Каримом. После свадьбы Ойша распрощается с матерью и уедет в Бухару. Никогда больше она не расстанется с Каримом… Оба они пойдут учиться, станут грамотными… Потом поедут в Самарканд, в Ташкент, повидают свет…
Что касается Раджаб-биби, то она сейчас думала, сколько потребуется на свадьбу пудов риса, баранов, лепешек. Если продать золотые серьги и браслет, подаренные ей когда-то мужем, хватит ли? Карим говорит, что он возьмет все расходы на себя. Кариму его начальник дал денег на свадьбу. Но если Карим истратит все деньги на той, что он будет делать после свадьбы? Пусть уж лучше оставит их на устройство будущей жизни. Так каждый из них, занятый своими мыслями, не замечал ни времени, ни расстояния, которое они проехали. Солнце уже взошло и заливало все вокруг горячими лучами, когда их арба подъехала к мосту Мехтар Косы-ма. Дорога была пустынна, и в небольшом поселке возле моста не было никаких признаков жизни. «Удивительно, что могло случиться? Здесь всегда бывало людно», – говорил сам себе арбакеш. Арба въехала на улицу поселка. Караван-сараи были заперты, лавки наглухо закрыты деревянными щитами. Арбакеш, остановив арбу около знакомой чайханы, позвал:
Кузибай, эй, Кузибай! Где вы? Кузибай высунул голову из-за двери, сказал:
– Проезжай, Самандар! Гони лошадь дальше… вам лучше отдохнуть
– Почему? Что случилось?
– Всю ночь красные бились с басмачами… Я только под утро уснул.
– Нет ни чаю, ни кипятка… Дай немного успокоиться, друг! Когда будешь возвращаться, я открою чайхану.
Карим, которому не терпелось поскорее добраться до Гиждувана, сказал арбакешу:
– Хорошо, едем дальше! Лошадь еще не устала, мы тоже не голодны. Отдохнем в Вабкенте!
Арбакеш погнал лошадь. Слова чайханщика и вид его почему-то вызвали у него неясные подозрения, но он не сказал ничего.
Арба миновала безлюдный поселок, запертые лавки, пустые чайханы, въехала на мост. Колеса ее, скрипя по песку и камням, уже съезжали с моста, как вдруг снизу, от реки, выбежал на середину дороги человек в маске, с ружьем в руках и закричал грозно:
– Стой! Останови лошадь!
Карим сунул руку за пазуху, вытащил револьвер, но не успел выстрелить – смелый арбакеш, не испугавшись разбойника, стегнул лошадь. Она поскакала вперед – прямо на человека с ружьем. Он отскочил в сторону и выстрелил. Женщины закричали. Карим, обернувшись назад, выстрелил два раза и успел увидеть, что разбойник упал. Испуганная лошадь, заржав, помчалась вскачь. Еще несколько человек, тоже в масках, выбежали из низины на дорогу и, стреляя, бежали за арбой. Арбакеш, натянув поводья, изо всей мочи стегал лошадь. Карим приказал женщинам нагнуться и стрелял из револьвера по разбойникам. Они почти уже ускользнули от преследователей, как вдруг лошадь резко свернула с дороги и бросилась в сторону реки. От этого рывка арбакеш и Карим, сидевшие на передке арбы, свалились на землю. Ойша с матерью, хватаясь за арбу, закричали. Лошадь бешено неслась вниз к реке, и, если бы подскочившие всадники не остановили ее, арба, наверное, опрокинулась бы…
Когда Ойша и ее мать опомнились и пришли в себя, они увидели, что их арба переезжает речку, поводья лошади держит вооруженный всадник, а за арбой едут еще трое верховых. Ойша подумала, что она где-то видела одного из всадников – с черной густой бородой и пронзительными глазами. Но сейчас же все ее мысли обратились к Кариму. Что с ним? Где он? Что с ним сделали? Едва придя в себя, она воскликнула:
– Карим! Карим-джан!
– Не бойся, дочка, не бойся! – сказала Раджаб-биби. – Мне кажется, что этот мужчина – тот самый Асад Махсум, про которого Карим говорил…
Услыхав голоса женщин, Асад Махсум выехал вперед и, приблизившись к арбе, сказал:
– Не бойтесь, здесь свои. Басмачи бежали, вы спасены. – Карим, где мой Карим-джан? – вырвалось у Ойши.
– Я послал за Каримом людей, они найдут его и привезут.
Арба поднялась по откосу на берег, выехала на дорогу и, не останавливаясь у поселка возле моста, направилась вдоль реки…
А Карим, весь в крови и в пыли, лежал в стороне от дороги в какой-то яме. Арбакеш ползком добрался до него и, внимательно осмотрев, понял, что он жив.
– Слава богу! – сказал арбакеш и зорко посмотрел по сторонам.
Дорога была пуста. Басмачи скрылись, всадники, которые так внезапно появились и обратили в бегство басмачей, тоже исчезли. Казалось, что вокруг все спокойно. Арбакеш поднял Карима и увидел, что пуля пробила ему левую руку у плеча, – видно, целили в сердце, но, к счастью, промахнулись… Но крови вытекло много. Арбакеш расстегнул куртку Карима, туго перевязал рану платком, чтобы унять кровь, потом потащил его к стоявшей неподалеку хижине. Не успел он дойти до нее, как со стороны Вабкента прискакал отряд красноармейцев. Командир, увидев арбакеша и раненого Карима, остановил коня.
– В чем дело? Кто это? – спросил он по-тюркски.
Арбакеш не успел ответить – один из армейцев спрыгнул с коня.
– Это Карим! – Вместе с арбакешем он положил раненого на край дороги. – Карим-джан! Карим-джан! Что с тобой?
Это был Асо. Он хорошо знал Карима и, поднявшись, объяснил командиру:
– Товарищ командир, это Карим, он у Куйбышева служит.
– Что тут произошло? – спросил командир у арбакеша. – Услышав выстрелы, мы поскакали сюда, но на дороге никого не встретили.
Арбакеш рассказал обо всем и добавил:
– Когда басмачи свалили Карима, с той стороны моста прискакали верховые. Басмачи побежали, верховые поскакали за ними вниз к реке. Я сильно ушибся, свалившись с арбы, не сразу пришел в себя. А когда поднял голову – ни лошади, ни арбы не видно было. Тогда я пополз к нему, поднял его и вот…
Тут Карим зашевелился и застонал. Командир сказал что-то одному из красноармейцев. Тот сошел с лошади, с помощью Асо осторожно снял халат и куртку с Карима, достал из походного мешка медикаменты, промыл раненому плечо, наложил пластырь, туго перевязал и поднес к носу Карима что-то, от чего тот чихнул, открыл глаза. Первое слово, которое он произнес, было имя Ойши.
Асо по приказу командира поднял Карима, посадил в седло своего коня, а сам сел позади, крепко держа раненого. Арбакеша тоже посадили на лошадь позади другого красноармейца, и отряд поехал к мосту Мехтар Косыма.
Теперь на базарчике возле моста лавки и чайханы были открыты, ворота караван-сарая распахнуты. Армейцы сошли с коней и уселись на кровати под навесом чайханы. Карима осторожно внесли внутрь и дали ему выпить воды.
Сколько ни расспрашивал командир, как ни старался Асо что-то узнать, они ничего не поняли из слов чайханщика и лавочника. Говорили, что басмачи еще с ночи засели за мостом, а утром началась стрельба: потом прискакали люди Асада Махсума и прогнали басмачей, а больше ничего никто не знал.
– Куда же делась арба с двумя женщинами?
– Мы никакой арбы не видели…
Командир понял, что от этих людей толку не добьешься. Он записал имена тех, с кем говорил, и приказал, чтобы они не отлучались никуда, пока не приедет специальная комиссия и не расследует дело.
В городе Карима отвезли в больницу. Асо, отпросившись у командира, пошел к Хайдаркулу и рассказал ему все, что знал о случившемся.
– А куда же делась арба с Ойшой и ее матерью? – спросил обеспокоенный Хайдаркул.
– Не знаем, – сказал Асо. – Я думаю, что сведения об этом вам может сообщить Асад Махсум.
Сперва надо навестить Карима, – сказал Хайдаркул.
Ласковое солнце, которое освещало своими лучами в то утро путь Карима, а потом стало свидетелем непонятного происшествия, к вечеру закрылось облаками и печально возвращалось в свою ночную келью. Резкий ветер бросал в лицо людям пыль с неметеных улиц. Какая-то тяжелая темная пелена обволокла Хайдаркула. Больница у ворот Шейха Джалола, превращенная теперь в военный госпиталь, тоже наводила печаль.
Они вошли к начальнику госпиталя и попросили разрешения навестить Карима. Начальник сказал, что после тяжелой операции раненого тревожить нельзя. Но Хайдаркул объяснил, кто он такой, и его вынуждены были пропустить.
Карим не спал. Лицо его порозовело, и глаза смотрели живо.
– Лежи спокойно, – сказал Хайдаркул, увидев, что тот шевельнулся. – Не двигайся! Доктор разрешил нам войти с условием, что мы не станем тебя беспокоить. Ты поправишься… Рана оказалась неопасной. Ты просто ослабел от потери крови. Доктор говорит, что за десять – пятнадцать дней ты встанешь. Не волнуйся. По словам Асо, басмачей разогнали люди Асада Махсума.
– Ойша? – спросил слабым голосом Карим.
– Ойша жива и здорова, – сказал Хайдаркул, хотя и не знал ничего Ойша в Гиждуване ждет тебя…
Карим взглянул недоверчиво и покачал головой.
– Я сейчас пойду к Асаду Махсуму, – сказал, вставая, Хайдаркул, – узнаю все подробно и потом навещу тебя… Пока не волнуйся! Я…
– Нет, сказал Карим, беспокойно оглядываясь. Нет, не ходите к нему… Асад Махсум сам… стрелял… в меня… Сам! Все это его работа… Асада!
Карим умолк, закрыл глаза.
Хайдаркул вновь опустился на стул и смотрел на Карима.
– Что говоришь, Карим? – сказал Асо Неужели сам Асад? Карим кивнул.
«Арбакеш подозревал не зря!» – подумал Хайдаркул и спросил Карима:
– А басмачи? Ты видел их?
– Басмачей не было – сказал Карим и, передохнув, добавил – Все люди Асада!
В это время к больному вошел врач и попросил гостей покинуть больного.
Хайдаркул, позабыв про усталость и голод, направился прямо в ЧК. Асо распрощался с ним на углу и пошел домой, после трехдневной разлуки он соскучился уже по своей Фирузе.
– Кланяйся от меня Фирузе! – сказал Хайдаркул. – Если понадобишься, я пошлю за тобой.
– Хорошо. Будьте здоровы!
По дороге в ЧК Хайдаркул никак не мог собраться с мыслями. То, что произошло, касалось не только его самого, его сестры и племянницы, – это имело отношение к новой власти, к Советскому государству. Неужели Асад Махсум вместо того, чтобы заботиться о безопасности граждан, сам начал разбойничать и употреблять для своих грязных целей оружие Советской власти и свое положение советского руководителя? Если вовремя не удержать его, потом будет поздно.
«То, чего я боялся, свалилось мне на голову!»– сказал про себя Хайдаркул и вошел в ЧК.
Председателем ЧК в то время был Ходжа Хасанбек Ибрагимов; он и раньше был знаком с Хайдаркулом. Хайдаркул прошел прямо в кабинет председателя. Кабинет Ходжи Хасанбека был невелик, но очень внушителен. Войти в него можно было только через две смежные комнаты, где люди из ЧК внимательно оглядывали входившего, даже если он был известным человеком; если же это был неизвестный, то его обязательно опрашивали и обыскивали. Оба окна кабинета выходили во двор, были закрыты толстыми занавесями и забраны железными решетками. В глубине кабинета была еще дверь – второй выход в коридор. Кабинет был убран коврами, знаменами, уставлен книжными шкафами, посредине стоял стол и много стульев. На стене над головой председателя висел портрет Ленина. Когда Хайдаркул вошел в кабинет, Ходжа Хасанбек разговаривал по телефону. Он кивнул Хайдаркулу, протянул руку и поздоровался, не прерывая разговора. Хасанбек был высокого роста, сухощавый. Давно не бритая голова его покрылась щетиной седых волос, борода тоже была с проседью. Ему очень шла гимнастерка голубого сукна. Усталый и взволнованный, Хайдаркул сел в кресло около стола председателя и слушал его разговор.
– Нет, нет! – говорил в трубку председатель ЧК – Я не могу освободить этого бекского сынка, нет! Не могу, даже если бы он был своим… Нет, не сейчас. Мы расследуем все, разберемся, потом посмотрим… Да, через месяц или через два… Нет, революционный закон не позволяет. Никак нельзя. Ваш старший брат сам убьет меня… Нет, нельзя… Вот так! Что? Сегодня вечером? Не могу, дело есть. Найдите кого-нибудь другого… При чем тут зазнайство? Мы прах под ногами народа! Да! Вот ко мне пришел Хайдаркул, видимо, с каким-то важным делом… Да, конечно! Руководство партии!.. Без сомнения. Мы подчинимся… Ну пока!
– Кто это? – спросил Хайдаркул, указывая на телефон.
– Ибодхан! – сказал Хасанбек. – Его дружок, сын каршинского бека, напился и пытался обесчестить сына одного водоноса. Ты сам знаешь, сейчас профсоюз водоносов – самая сильная организация в городе. Они говорят: «Мы пролетарии Бухары», – и колют орехи у нас на голове. Если я сейчас начну по-приятельски освобождать бекских сыновей, может получиться скандал… Не так ли? Пусть Ибодхан обидится, ничего, а его приятель пусть немного отдохнет в подвале…
– Неужели Файзулла Ходжаев не может заставить своего брата вести себя достойно? – сказал Хайдаркул. – Ведь это ложится пятном на имя большого человека.
– Ишан-джан, – так почтительно называл Хасанбек Файзуллу Ходжаева, – очень занят; возможно, он и не знает, что делает Ибодхан… Ладно! Ибодхан молод, избалован, он еще наберется ума-разума и остепенится… Я сам с ним поговорю.
– Пес с ним, – сказал, вздохнув, Хайдаркул. Вы слышали о происшествии около моста Мехтар Косыма?
– Слышал. Басмачи напали на арбу вашего родственника…
– К сожалению, не басмачи! – прервал его Хайдаркул. – Я это подозревал, а теперь мои подозрения подтвердил Карим, жених моей племянницы… Он был на той арбе. Это Асад Махсум подстроил все, сам подстрелил Карима, а девушку с матерью увез неизвестно куда…
– В самом деле, Махсума нет на месте – в загородном саду Диль-кушо, – сказал удивленно Ходжа Хасанбек. – Неужели это проделка самого Асада? Что, ему не хватает жен в Бухаре?
– Увидел девушку и сразу распустил слюни, назвал ее пери… Такой уж человек – не умеет сдерживать свои поганые страсти, хочет любыми средствами достичь цели.
– Но почему бы ему не обделать это дело в открытую, мирным путем, без кровопролития? Я думаю, что вы не отказались бы от такого зятя?
– Я ведь вам сказал, что Ойша помолвлена с Каримом, и они ехали в Гиждуван справить свадьбу.
– Да, да, верно, верно… – сказал Хасанбек. – А как сейчас состояние Карима?
– Карим в больнице… в плохом состоянии. Врачи обещают вылечить, но бог знает что будет. Ойша с матерью исчезли, никто не знает, где они. Нужно их найти. Вот за этим я и пришел к вам.
Ходжа Хасанбек протянул руку к звонку на столе и дважды позвонил.
Вошел его секретарь.
– Что прикажете? – сказал он.
– Быстро по телефону разыщите Асада Махсума, у меня к нему дело.
– Слушаюсь!
Человек вышел из кабинета. Хасанбек закурил папиросу и задумался.
– Асада Махсума не следовало назначать на эту должность! – сказал Хайдаркул, как бы продолжая свою мысль.
– Ишан-джан тоже так думает, – сказал председатель ЧК. – Это ошибка. Ничего хорошего нельзя ждать от этого человека. Но у него много сторонников в ревкоме. Даже в Центральном Комитсме партии и у вас в аппарате есть люди, которые поддерживают его… Идет разговор о том, чтобы ввести его в руководящий состав…
– За какие заслуги?
– Не знаю. Оказывается, он храбр, бесстрашен, огонь-революционер. А этот революционер такое сейчас вытворяет! Его должность – комиссар округа, а он вмешивается и в дела города, арестовывает людей, кое-кому неугодных… Как-то в Гала Ошё разграбили кооперативный магазин… Свидетели говорят, что там были люди Асада. К нему на службу идут воры, разбойники, всякая нечисть…
– А вы что ж смотрите? На основании всех этих сведений вы можете его обезоружить и арестовать.
Ходжа Хасанбек улыбнулся и сказал:
– Мне это не под силу. Да, да, я правду говорю, мне это не по силам! С какими людьми я сделаю это? Сколько у ЧК людей? И четверти того, что есть у Асада Махсума, не наберется. А если мы бросим на него наши войска, красноармейцев, у нас не будет сил на все другое. Где у меня войска, где оружие? Нет их у меня! А с другой стороны – он ведь лицо официальное, можно сказать, государственное лицо, глава организации… Его без разрешения ревкома и ЦК я не имею права взять. Вошел секретарь.
– Я не нашел Асада Махсума, на месте его нет. Его заместитель Исмат-джан говорит, что он с Окиловым уехал в Шофиркамский тумен – в погоню за басмачами.
– Значит, басмачи поехали в Шофиркам?
– Не знаю.
– Из Шофиркама есть какие-нибудь известия?
– Нет, ничего не поступало.
– Хорошо. Скажите, как только Махсум приедет, пусть немедленно мне позвонит. Урунбаю скажите, чтобы взял трех-четырех людей и под каким-нибудь предлогом, будто мимо ехал, пусть заедет в загородный сад Дилькушо и проверит, там Махсум или нет. Пусть разузнает, не привозили ли туда двух женщин.
– Слушаюсь. – Секретарь вышел.
– А что, если я сам поеду и узнаю все? – спросил Хайдаркул.
– Ни под каким видом! – решительно сказал председатель ЧК. – У этого подлеца плохой характер, он не рассуждает… Лучше нам поступить обдуманно.
– Как же?
– Этой ночью я хорошенько все выясню, а завтра вместе пойдем в ревком и в Совет назиров, поставим вопрос и будем действовать по их решению.
– Хорошо, – сказал Хайдаркул и, распрощавшись, вышел.
Совсем стемнело. Холодный ветер, как плетью, сгонял над землей дождевые облака. На улицах зажгли фонари. Хайдаркул решил идти домой. На улицах было мало прохожих. Ничто вокруг не привлекло его внимания, да он так погрузился в размышления, что и не заметил бы ничего.
В лице Асада Махсума он видел большую опасность для революции. «Победа досталась нелегко, и нельзя допустить, чтобы ею воспользовался какой-то своевольный разбойник! Ходжа Хасанбек в известной мере прав – у нас нет военной силы. Революцию нужно защищать от врагов оружием. Надо мобилизовать местное население, члены партии должны показать пример. Советская Россия, конечно, поможет нам – даст оружие. Враги революции многочисленны. Подобно Асаду, они думают, что революция совершилась для них, для того, чтобы они пришли к власти и смогли жить в свое удовольствие. Они не думают ни о народе, ни о стране, ни о том, как улучшить жизнь для людей. Свобода женщин им нужна лишь для того, чтобы они сбросили паранджу и можно было бы их выбирать по сердцу для своего гарема. Судьи должны выносить приговоры их личным врагам и противникам, милиция, и ЧК, и Окружная комиссия должны охранять их интересы, их самих и их семьи… Тьфу!»
…Прошли уже недели и месяцы после победы революции в Бухаре, а у него до сих пор нет приличного жилья, нет дома. Хорошо, что сохранилась каморка старухи Дилором – туда он перенес свои пожитки и припасы. Он один, ему и этой каморки достаточно… А если бы живы были жена и дочь, что бы они сказали?! Разве не сказали бы они, что, вынеся столько лишений, испытав такие муки, дожив наконец до победы, он мог бы добиться хоть какого-нибудь улучшения своей жизни? Но для этого ему пришлось бы обратиться к большим людям, говорить о себе, просить для себя… Нет, пока ему хватит и того, что есть. Правда, когда Ойша с матерью только один день погостили у него, трудновато было всем устроиться… А где они сейчас?
Что могло с ними случиться?..
Подумав о них, Хайдаркул остановился и огляделся. Он еще не дошел до квартала Гозиен, через который обычно ходил к себе домой. Он быстро направился к месту своей работы.
Сторож удивился, увидев его в столь поздний час; открыл дверь кабинета, спросил, не заварить ли чаю. Хайдаркул поблагодарил, отказался от чая и сел за свой стол. Он был рассеян, не знал что делать. Протянув руку, хотел взять телефонную трубку, но не взял – задумался.
Кому позвонить? В Секретариат ЦК? Кому? Что они могут сделать? Асад Махсум – отъявленный негодяй, головорез, вооружен с ног до головы, у него в подчинении полтысячи войска. Против этой черной силы нужно двинуть могучее оружие… или же… умным тонким приемом вырвать у него из рук обманутый им отряд и направить против него самого… Но как это сделать?!
Так он сидел, раздумывая, когда дверь открылась и вошел Сайд Пах-лаван. Он очень изменился с виду: теперь вместо халата на нем была военная форма, на голове барашковая шапка, на ногах сапоги. Он подстриг свою густую бороду и выглядел помолодевшим.
– Салом! – сказал он. – Ты сказал, чтобы я приходил без разрешения, вот я и пришел.
Сайд Пахлаван уже почти неделю жил в лагере Асада Махсума, служил помощником Наима Перца. Сам Асад вспомнил встречу с ним, а Наим поручился за него; Асад Махсум оказал ему доверие – поручил хозяйственные дела отряда. Сайд Пахлаван энергично приступил к работе; с разрешения Махсума съездил в кишлак, перевез жену и ребят в Бухару и засел в Дилькушо, налаживая хозяйство отряда. Одновременно он следил за тем, куда ездил и что делал Асад Махсум.
– Входи, входи, Сайд Пахлаван! – сказал, увидев его, Хайдаркул. – Ты пришел вовремя! В самый нужный момент!
– Я давно уже пришел, не застал тебя и пошел навестить семью. Ну как ты жив-здоров?
– Спасибо, здоров. А как ты?
– Хорошо, – сказал Сайд и немного помолчал. – Жаль только, что не могу тебя порадовать хорошими вестями…
– Знаю, – сказал Хайдаркул. – Говори же, не раздумывай!
Сайд Пахлаван тихонько поднялся и на цыпочках подошел к двери, быстро распахнул ее, выглянул в коридор, потом, успокоенный, вернулся, сел и сказал:
– Сегодня Асад Махсум привез Ойшу с матерью… Оказывается, Ойша тебе племянница… я раньше не знал…
– Говори же, что с ними.
Что он сделал?
– Ничего… все хорошо… – сказал Сайд и, помолчав, добавил: – Сегодня после полуденного намаза домуллоимам оформил их брак. Кажется, он взял ее законной женой…
Услышав это, Хайдаркул стукнул кулаком по столу и встал.
– Изменник, подлец, негодяй! – вскричал он и зашагал по комнате. – При эмире Гани-джан-бай погубил мою жену и мою дочь. Печаль об этих мученицах еще не оставила моего сердца… А вот теперь опять беда с племянницей! При Советской власти, после победы революции – второй Гани-джан-бай! О, господи! Нет, я это так не оставлю! Я сейчас пойду с тобой и вырву страдалицу из рук мучителя!
– Бесполезно, – сказал Сайд Пахлаван, – можешь сам попасть в беду. С Асадом надо быть осторожным.
– Что же мне, прижав руки к сердцу, умолять его: дорогой Махсум…
– Не горячись! Ты сам ведь учил меня не горячиться! Хайдаркул, взглянув в лицо Сайда, остановился. Сайд продолжал
мягко:
– В последние дни он по всяким наветам и ложным доносам арестовывает многих в городе и в кишлаках, а приведя их в лагерь, мучит, даже расстреливает… Сам себе падишах, что хочет, то и делает… Эту язву надо вырезать острым ножом!
Хайдаркул подумал немного, сел и покрутил ручку телефона.
– Мне нужен Файзулла Ходжаев! – сказал он в трубку. – Да, это я, Хайдаркул, из Центрального Комитета… Здравствуйте. Извините, что так поздно беспокою вас. Я хотел поговорить с вами об Асаде Махсуме… Он переходит всякие границы… Да, да, правда! Я знаю, что и вы такого же мнения… Правильно говорите! Если его не остановить, завтра-послезавтра может открыто выступить против Советской власти. Вчера, знаете… Да, да. Вы уже знаете! Сейчас он насильно взял в жены Ойшу… Не знаю, что мне делать? Я хотел сам к нему поехать, да, верно, толку не будет… Хорошо, обсудим этот вопрос на заседании Совета назиров. Я подам заявление… Хорошо! Будьте здоровы!
Сайд Пахлаван, слушая этот разговор, только качал головой:
– Какой толк от заседания, обсуждения, беседы?
– Совет назиров может вынести решение – и его снимут с работы.
– У него среди своих, среди этих младобухарцев, много сторонников. Сомнительно, чтобы его сняли с работы. А если вдруг и вынесут такое решение, он не выпустит из рук оружия… Нет, он не из таких, будьте спокойны…
Хайдаркул не знал, что и думать. Сайд Пахлаван был прав. Пока соберется заседание Совета назиров, пока вынесут решение, пока оно будет принято к исполнению, пройдет много времени… А Асад Махсум за это время еще больше упрочит свое положение…
Он опять взялся за телефон.
– Мне нужен товарищ Куйбышев, – сказал он. – Да, это Хайдаркул из Центрального Комитета… Что? Его нет? Жаль. А кто со мной говорит? А, товарищ Хакимов, это вы? Здравствуйте. Я хотел посоветоваться по одному важному вопросу. Хорошо, я приду через два дня. Будьте здоровы!
Хайдаркул положил трубку.
– Вот это ты правильно надумал! – сказал Сайд Пахлаван. – Посоветуйся с Куйбышевым, у него проси помощи!
– Так и сделаю! – сказал Хайдаркул и встал. – Сперва поговорю с Файзуллой, а потом, может быть, вместе отправимся к Куйбышеву. Ладно, друг, давай теперь пойдем ко мне, поговорим, поспим, а утром пойдешь на работу.
– Нет, я провожу тебя до дому, а потом пойду в Дилькушо. А то, если не вернусь, мало ли что они могут подумать..
– Ты прав, – сказал Хайдаркул. – Тогда уж лучше простимся здесь. А ты все же узнай, что там с Ойшой и ее матерью… И навещай меня почаще. Ну, будь здоров!
Сайд Пахлаван попрощался и вышел из кабинета.
Почти два месяца прошло с тех пор, как Оймулло Танбур вернулась в свой дом и наладила прежнюю жизнь. Ювелир работал понемногу, а Оймулло каждый день два-три часа давала уроки своим ученицам, потом принималась за домашние дела. Постоянно благодарила она бога за то, что опять жила дома, в своем спокойном уголке, голодна ли – не зависела ни от кого.
В этот день, закончив уроки с девочками и проводив их, она почувствовала себя усталой, не стала заниматься хозяйством, уселась под окном на курпачу и вздохнула. На сердце было почему-то неспокойно. Открыв окно, выглянула во двор. Небо было ясное, чистое; осеннее солнце заливало светом большой двор.
– Дорогая, – сказал, взглянув на нее поверх очков, ювелир, – о чем вы опять вздыхаете? Почему вам тоскливо?
Что у вас на сердце?
– Не знаю, – ответила Оймулло задумчиво.
Тахир-ювелир открыл стеклянную дверцу стенного шкафа, вынул чашу и серебряный графин, поставил их возле Оймулло на подносе.
Оймулло бросила нежный взгляд на мужа и ласково улыбнулась. Конечно, Оймулло была уже немолода теперь, но глаза все еще были живы, полны лукавства; один ее пленительный жест мог снова зажечь искру в душе ювелира. О, этот взгляд! Только он и удерживал его в этом мире, полном треволнений и забот. Он возвращал ему веру в жизнь, пропавшие надежды, освещал путь впереди… Без этого взгляда он уже давно собрал бы свои бренные пожитки…
– Я бы хотела, – сказала лукаво Оймулло, – вашими руками посыпать прах на голову моих забот!
– С радостью! – сказал ювелир и, присев на корточки, до краев наполнил чашу ароматным домашним вином.
– А вы? – спросила Оймулло.
– А я хочу выпить из чаши, к которой вы прикоснулись губами. Оймулло улыбнулась и, отпив вина, протянула чашу ювелиру. Он
поднес ей гроздь винограда «хусейни», потом налил себе и выпил полную чашу.
– Сто тысяч раз слава богу! – сказал он. – Как бы то ни было, он снова соединил нас, отогнал наших врагов, восстановил справедливость.
Жалко только, что мы уже не те, что были в юности.
После второй чаши Оймулло совсем развеселилась и сказала:
– Ну-ка, выпейте и вы, сравняйтесь со мной! Ведь новая власть уравняла права мужчин и женщин…
– Ваши права всегда были и будут больше моих, да буду я жертвой за вас!
О, если цель мою не совместить с твоею,
То знай, что цели я отныне не имею!
Прогонишь прочь меня?.. Противен я тебе,
Как вере изменить, – вовеки не моею!
– С вами нельзя разговаривать, – скачала Оймулло с упреком, – вы тотчас призываете на помощь Саади и ставите меня в тупик! Я только хотела сказать, что мало на словах объявлять, что мужчины и женщины равны.
У женщины свой путь, у мужчины свой. Оставим-ка эти разговоры. Да укоротит бог руки сильных, пусть соединяются любящие, пусть уничтожается многоженство…
– Правильно, правильно! – сказал ювелир. – Я слышал, что джадиды, воспользовавшись моментом, берут себе вторых жен… Говорят, если есть одна жена, то это неравенство, а если их будет две, то чаши весов уравняются… две жены – две чаши весов, а мужчина, став коромыслом, будет всегда посредине.
– Стоя посредине, можно с тоски умереть. Да, вот председатель ЧК Ходжа Хасанбек послал сватов к Оим Шо, говорят, получил согласие, не сегодня завтра свадьба…
