Текст книги "Там, где ты (ЛП)"

Автор книги: Дж. Х. Трамбл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Я ловлю момент, когда отец и дочь прижимаются друг к другу щеками и улыбаются, и делаю снимок. Потом показываю Эндрю фотографию. Кики тычет пальчиком в экран:

– Папа.

– Давайте я сделаю ещё одну, с вашего телефона, – предлагаю я.

– Да? Ну, давай, – Эндрю передаёт мне свой телефон, я делаю ещё одно фото, а потом возвращаю телефон обратно. Эндрю смотрит на него и показывает Кики. Она берет телефон и показывает фото Споту. Пока она это делает, глаза Эндрю встречаются с моими, и у меня появляется чувство, будто между нами идёт некая молчаливая беседа. Для меня его посыл звучит примерно так:«Между нами что-то происходит, и мы оба знаем это». Интересно, какие слова пришли на ум ему?

– Ну, – говорит он, сдержанно улыбаясь, – думаю, нам пора идти, да, Кики? – он кивает на мой список. – Похоже, тебе нужно ещё многое купить, да и у нас начинает таять мороженое.

Он берётся за ручки пластмассовой корзины и поднимает её. Рядом с двумя упаковками мороженого и вафельных рожков стоит бутылка красного вина. Я внезапно осознаю, что, даже если бы я захотел, даже если бы он предложил, по закону я ещё несовершеннолетний и не имею права выпить с ним и бокала вина. Реальность немного гасит моё возбуждение, нахлынувшее от встречи.

Стою, переминаясь с ноги на ногу. Мне хочется сказать: «Не уходи. Не сейчас». Но вместо этого говорю:

– Хороших выходных.

– И тебе.

Поворачиваюсь уходить и слышу:

– Эй, Роберт!

Поднимаю глаза, и он фотографирует меня. Телефон зажат в руке, в которой он держит Кики, поэтому я сомневаюсь, что снимок получился хорошим.

– Если вам нужна моя фотография, то с моей фан-страницы вы можете загрузить любую.

Он смеётся:

– Думаю, что этот снимок можно использовать в качестве билета в твой фан-клуб.

– Точно.

Я снова поворачиваюсь уходить, но он опять меня останавливает:

– Скажи, тебе нравится буррито?

– Буррито?

– Да. Ну, тортильи с бобами или говядиной...

– Да, я понял. В вопросе есть какой-то подвох?

– Нет. Это просто вопрос.

– Никаких «правильно» и «неправильно»? И мой ответ никак не повлияет на оценку теста или на что-нибудь другое?

– Ничего подобного.

– Тогда мой ответ «нет».

И этот ответ ему, кажется, нравится. Я ухожу в раздумьях, к чему это всё было. Бедром чувствую лежащий в кармане телефон и мне кажется, что я уношу с собой маленькую частичку Эндрю. В отделе пиццы беру четыре «RedBarons», потом возвращаюсь к мороженному и кладу в тележку полукилограммовую упаковку «Moo-llenniumCrunch».

Глава 15

Эндрю

Когда я был во втором классе старшей школы, у нас был учитель английского – мистер Джекобсон. В моей школе (как, впрочем, и в других) было мало учителей-мужчин, а те, которые были, преподавали у нас математику, науку или бизнес. Часто на полставки.

Мистер Джекобсон учил нас английскому языку. На уроках мы говорили о чувствах, и я был уверен, что у меня были чувства к нему. Он был моей первой настоящей любовью.

Я помню, что ему было 30-40 лет и он был женат. На подбородке у него была ямочка и ещё одна появлялась на щеке, когда он улыбался. И тёмные брови. Мне больше всего запомнилась его манера запускать пальцы в волосы и приглаживать их, прохаживаясь неспешно по классу. Я очень часто наблюдал за ним так же, как иногда наблюдает за мной Роберт, и представлял, что он старается пройти рядом со мной. Когда он вызывал меня, то всё внутри переворачивалось от неожиданного внимания.

Я его очень хотел и проводил часы напролёт, сидя на кровати Майи, за игрой «Что было бы, если...». Что было бы, если бы он развёлся с женой и внезапно понял, что ему нравятся парни? Что было бы, если бы однажды я рассказал ему о своих чувствах, и он вдруг признался, что всегда считал меня особенным?

Так продолжалось большую часть учебного года, а потом в какой-то день после весенних каникул моя глянцевая мечта дала трещину, поначалу совсем маленькую.

Я начал замечать вещи, которые раньше упускал из виду. То, что его обувь была всегда изношена, а каблуки стёрты с внешней стороны, словно ему было плевать на свою внешность. То, что его ямочка на подбородке имела форму тёмной складки и была похожа на сосновое семечко, выпустившее корни в попытке закрепиться в сточных канавах, когда их долго не чистить. То, что от него всегда пахло чесноком. То, что клыки верхней челюсти были слишком длинными и что один из передних зубов был меньше другого. И хуже всего было то, что, когда он проводил пальцами по волосам, они топорщились, и создавалось впечатление, что они были грязными и засаленными.

Через какое-то время я уже задавал себе вопрос: «Что я в нём нашёл?». Я не только перестал следить за ним в классе глазами, но и прекратил поднимать руку. Когда он меня вызывал, мне даже тяжело было поднять на него взгляд.

В жизни не признаюсь ни единой живой душе, что я запал на Роберта. Сильно. Может, мне вспомнился старый учитель английского языка потому, что я наконец-то решился признаться себе в своих истинных чувствах? Я для Роберта такой же, каким был мистер Джекобсон для меня? И с Робертом будет то же самое, что и со мной? Страстное обожание сегодня, а завтра – знание всех моих недостатков до мельчайших подробностей?

После выпуска Роберта я собирался подойти к нему и пригласить погулять, как на настоящем свидании. Я подождал бы месяц или два, чтобы не возникло вопросов о наших отношениях «учитель-ученик». Знаю, что такое возможно. В конце концов, наша шестилетняя разница в возрасте – не такая уж и непреодолимая пропасть.

Согласится ли он? Или к тому времени я стану ещё одной влюблённостью из серии «И что я в нём увидел?»?

Роберт поступит в колледж. Познакомится с отличными парнями своего возраста.

Я откидываюсь на подушки дивана и смотрю на его фотографию. Роберт был прав: на его фан-странице есть много фотографий, доступных для скачивания, но эта фотография особенная. Это фото сделал я сам.

Кики рядом со мной сворачивается клубочком. От неё веет теплом и уютом, и я совершенно уверен, что сейчас мы с ней на пару вздремнём. Я целую её в макушку и снова смотрю на фотографию Роберта.

– Что думаешь, Кики? Полагаешь, что твой папа совсем глупый, раз влюбился в своего ученика?

Кики протягивает ко мне руку и хлопает по лицу липкими пальчиками.

– Глупый папа, – говорит она сонным голосом.

– Да, – отвечаю я мягко. – Я тоже так думаю, малышка.

Роберт

«Moo-llenniumCrunch» оказалось довольно интересным сочетанием ванильного мороженного с кусочками шоколада, карамели и тремя видами орехов. Мои двоюродные младшие братья и сёстры не очень любят орехи, но они не читают этикетки. Единственное, что они видят, это мороженное.

Тётя Уитни мерной ложкой наполняет их вафельные рожки мороженным, а потом исчезает в комнате отца. Ровно через одну минуту мороженное уже тает в раковине и рожки с мороженным забракованы сразу же, как были обнаружены нелюбимые орехи.

Мама разбирает оставшиеся продукты.

– Куда ты ходила сегодня утром? – спрашиваю я, одновременно пытаясь определить, что именно я сейчас жую: грецкий орех или фисташку.

– В «Таргет». Нужно было купить новый пылесос.

– А что случилось со старым?

Она раздражённо фыркает:

– Сегодня утром я решила пропылесосить у тебя в комнате и убрать с пола весь попкорн. Но Марк ударился пальцами о дверь твоего шкафа, и пока я охлаждала их под струёй холодной воды в раковине на кухне, Брайан нашёл спички. Похоже, он поджёг несколько спичек, а потом бросил их на пол в твоей комнате. Потом, видно, испугавшись, что ему влетит, засосал их пылесосом и мешок внутри загорелся. Думаю, что по крайней мере одна спичка ещё тлела.

– Ты шутишь?

Мама смеётся, но её смех звучит совсем невесело:

– Хотелось бы, Роберт. Правда, мне бы очень хотелось.

– Ты рассказала об этом тёте Уитни? – Брайан – её сын. Ему восемь лет и он – настоящий мелкий засранец.

– Рассказала. Она поинтересовалась у меня, о чём я думала, оставляя спички в местах, куда могут добраться маленькие дети.

Я хмыкаю:

– Это моя комната. Он поджёг мой ковёр?

Мама смотрит на рыбные палочки и закатывает глаза:

– Не думаю. Он огнестойкий. Но пылесосу конец. Чтобы погасить пламя, мне пришлось вытащить его на заднее крыльцо.

Придерживаю открытую дверь холодильника, пока мама впихивает внутрь пакеты и коробки с пиццей. Полки уже забиты сосисками в тесте, «куриными пальчиками» и детскими хлопьями.

– Они вообще когда-нибудь уедут?

Мама захлопывает дверь холодильника, опирается об неё спиной и складывает на груди руки. Она выглядит очень усталой. Мне кажется, что она заплакала бы, если бы были силы.

– Держись, хорошо?

В нашем доме не осталось места, где не крутились бы эти маленькие человечки или не были бы разбросаны их вещи, исключение – разве что комната отца. Но беспорядок в его комнате относится к уже совершенно другому уровню ада. Забираю мороженное с собой на улицу и укладываюсь поперёк багажника своей машины.

Светит яркое солнце и, чтобы увидеть фотографию Эндрю, мне приходится прикрыть экран телефонарукой. Улыбка Эндрю заставляет и меня улыбнуться. Подумываю написать ему сообщение, но что-то меня останавливает. Может быть, бутылка вина?

Неожиданно звонит телефон. Ник.

Не прекращай отношения.

Так мне сказал Эндрю. Мне было интересно тогда и сейчас, а что, если это значило что-то типа «я – учитель, ты – ученик. Даже и не мечтай»?

Закрываю глаза и ненадолго подставляю лицо под тёплые солнечные лучи. Телефон звонит второй раз, потом третий. Я не расстанусь с Ником. Послушаюсь совета Эндрю. Но и отвечать Нику я не буду. Жду, пока звонок будет перенаправлен на голосовую почту, и пишу сообщение Эндрю.

Хочу задать вам вопрос.

Хр-р-р.Сплю.

Простите.

Ха-ха. Уже проснулся. Вопрос с подвохом?

Почему я всё ещё встречаюсь с Ником?

А-а-а. Моя вина. Поговорим в понедельник. Принесу сэндвичи на двоих. И ты приходи с аппетитом... и домашней работой!

Это – свидание.

Перед отправкой сообщения какое-то время раздумываю над его текстом, почти стираю, но потом думаю: «Какого?», и отправляю.

Глава 16

Роберт

Утро понедельника. Никакого звона будильников, грохота кастрюль на кухне и никаких шумных требований спиногрызов накормить их. Вчера детей забрали их отцы. Дом окутала приятная тишина. Тётя Уитни, скрестив ноги, сидит на кровати рядом с моим отцом – в её ладони зажата его нерабочая левая рука. В глазах тёти блестят слёзы. Каждый раз, когда грудь отца поднимается, с напряжением втягивая небольшую порцию воздуха, тётя Уитни шмыгает носом.

Я позволяю себе рассмотреть в деталях его лицо, открытые, но пустые глаза, чрезмерно натянутую кожу, пену, появившуюся вокруг его ноздрей и губ.

Тётя Оливия притянула из гостиной кресло, и теперь оно стоит возле его кровати. Она проверяет пакет, прикрепленный к поручню сбоку.

– Пусто. Уже ничего не выходит, – смотрит на меня через плечо и вытирает глаза. – Ты же сегодня не собираешься в школу?

– У меня сегодня итоговые контрольные, а после обеда тест по английскому.

– Сдашь позже, – говорит тётя Уитни резко.

Голос тёти Оливии звучит мягче.

– Роберт, когда ты вернёшься домой, возможно, твоего отца уже не будет с нами. Видишь это? – Она поднимает вверх пакет, на который смотрела минуту назад. – Его почки отказали.

– Поэтому у него появилась пена?

Тётя Оливия переводит взгляд на лицо отца.

– У него в лёгких жидкость, – потом она снова поворачивается ко мне. – Это твой последний шанс побыть с отцом.

Так, как он был со мной?

Следующие полчаса я стараюсь не привлекать к себе внимания, принимаю душ и второпях тихо одеваюсь. Хватаю на кухне пару черничных вафель и засовываю их в тостер.

– Может, тебе ещё что-нибудь приготовить? – спрашивает мама, входя на кухню. – Я могу сделать бекон и пожарить яичницу.

– Нет, спасибо, – по правде говоря, я с утра не важно себя чувствую. Я могу сейчас справиться только с двумя сухими вафлями и выпить немного воды. Я не могу на это смотреть. Я не хочу на это смотреть. Я хочу к Эндрю. – Я собираюсь в школу, – говорю я, отрывая взгляд от тостера, чтобы проверить её реакцию.

– Хорошо. Тебе не нужно быть здесь сейчас.

– Что будет, когда он умрёт? Я имею в виду, что вы будете с ним делать?

– Если честно, Роберт, я не знаю. У меня раньше никогда такого не случалось. Уверена, что твои тёти знают, что делать.

Тостер выплёвывает вафли. Беру их кончиками пальцев и кладу на салфетку остывать.

– Почему ты это делаешь? – спрашиваю. – Почему позволяешь командовать?

Она прикусывает губу и смотрит на меня так, словно я только что дал ей пощёчину.

Эндрю

Из стеллажа, где установлен мой школьный почтовый ящик, достаю стопку бумаг: бланки подтверждения посещаемости на подпись (Черные чернила не использовать!), оценки двух новых студентов из класса алгебры, приглашение на встречу со специалистами по финансовому планированию сегодня после обеда в комнате для отдыха наверху (Как будто у меня есть деньги для инвестирования…), свежий номер «Пи в небе» (к обложке которого прикреплена записка от библиотекаря: «Мистер МакНелис, тут есть отличная статья о математических играх. Подумалось, что вам понравится новый материал»), сертификат какого-то нового ресторана на скидку в десять долларов на каждое блюдо и конверт с моим именем, написанным витиеватым почерком Джен.

Ставлю кулер на пол, запихиваю почту под мышку и открываю конверт. Внутри два билета на завтрашний концерт IronMaiden в «Павильоне» и записка. На этот раз с подсолнухами на фоне. Она сильно отличается от деловых записок желтого цвета, которые обычно использует библиотекарь.

Сделай девушке приятное, пойди навстречу. Пожалуйста!

– Вот ты где, – говорит Джен прямо с порога.      Она проскальзывает мимо меня к своему почтовому ящику.

– Ты только что схватила меня за задницу? – говорю я тихо. Возле почтовых ящиков мы одни, но дальше за стеллажом с почтовыми ящиками – рабочая комната. Возле копировального аппарата я вижу мистера Редмона.

– Только не говори, что тебе не понравилось, – также тихо отвечает она.

Я смеюсь и возвращаю ей билеты:

– Завтра у меня школа.

Она выхватывает билеты у меня из руки:

– Это ранний концерт. Обещаю вернуть тебя домой в твою шёлковую пижаму Барни²¹ до одиннадцати.

– Обижаешь. Я вырос из неё ещё в прошлом году. Теперь я ношу костюм Человека-паука.

– Боже, какой ты старый ворчун!

Я смеюсь. Так оно и есть.

– Пошли. Я угощу тебя кофе.

Через стеллаж говорю мистеру Редмону громкое «Доброе утро!» и он тоже здоровается. Потом мы незаметно, чтобы не идти снова сквозь всю приёмную, выходим через заднюю дверь. Ещё рано, только шесть тридцать утра, но и здесь, не взирая на время, всегда можно натолкнуться как минимум на одного родителя, ожидающего директора и жаждущего поговорить о несправедливом отношении к своему любимому чаду. Выйдя, я насчитал троих.

Мы пересекаемся с Робертом немного дальше по коридору. Одной рукой он придерживает за ремень рюкзак на плече, а в другой тянет за собой саксофон. Наши взгляды встречаются, и мы смотрим друг на друга чуть дольше положенного прежде, чем он видит кулер в моей руке. Роберт улыбается и говорит: «Доброе утро!»

Мы смотрим, как он исчезает в коридоре, ведущем в класс музыки.

– Могу поклясться, что этот парень влюблён в учителя, – говорит Джен.

Моё сердце замирает, а потом начинает стучать как бешенное.

– Тебе должно быть приятно, – говорю я, широко улыбаясь, хотя совершенно уверен, что, несмотря на все мои попытки, мои глаза остались серьёзными.

– Хм, я говорила не о себе. Ты же знаешь, я не в его вкусе.

***

Когда мы входим в комнату отдыха, в кофеварке ещё капает кофе. Джен ловит капли чашкой, а я направляю носик кофейника так, что брызги кофе попали в чашку, а не на стол, потом наливаю кофе и себе.

– Так, когда будут новости о программе администраторов? – спрашивает она.

– Надеюсь сегодня. Программа стартует в феврале, поэтому они не смогут долго тянуть.

– Ах, знаешь, в один прекрасный день ты можешь стать моим начальником. Это будет так сексуально, не думаешь? Если за столом в кабинете будешь сидеть ты, то я бы не возражала против частых вызовов к директору. Я даже готова нарушить пару школьных правил, чтобы ты меня отшлёпал.

Я сжимаю небольшую пластиковую упаковку сливок слишком сильно и её содержимое выплёскивается на стол.

– Ну у тебя и воображение, – говорю я Джен, промокая жидкость бумажным полотенцем.

– Мне об этом часто говорят, – отвечает она, склоняя вниз голову и кокетливо хлопая ресницами.

Хм.

– Мне пора!

Бросаю бумажное полотенце в ведро для мусора у двери и сбегаю, пока эта лолита не успела завалить меня на пол и оттрахать прямо в учительской комнате отдыха.

Прошло уже две недели, но, похоже, некоторые ученики всё ещё не могут распрощаться с рождественскими каникулами. Заставить моих девятиклассников из класса алгебры обратно учиться оказалось непростой задачкой. Особенно Стивена Ньюмена. Сегодня утром он заявился в штанах, спущенных чуть ли не до середины задницы, демонстрируя окружающим трусы SouthPark, без сомнения рождественский подарок.

Стивену нравится внимание, особенно когда его много. Он дважды прерывает какими-то бессмысленными комментариями мою лекцию, в которой я объясняю, как решать квадратные уравнения дополнением до полного квадрата. Сейчас он с задранной вверх футболкой развалился на своем стуле и ведёт с Кристин Марроу странную беседу: изображая из своего пупка рот, сжимает его края пальцами и имитирует движение губ. Кристин, сидящая через проход от него, начинает хихикать.

– Стивен, – говорю я, стирая уравнение с доски и поворачиваясь к ученику, – если ты продолжишь трепать мне нервы, я отвечу тебе тем же, дружище. Ты понял?

К моему изумлению он снова отвечает пупком:

– Я понял, сэр. Да, сэр.

Ученики в классе начинают тихо ржать. Я бросаю на них сердитый взгляд, и все замолкают. Жду, пока Стивен опустит футболку и сгорбится на своём стуле.

Через несколько минуты все приступают к выполнению домашней работы, и я чувствую облегчение. Буду проситься, чтобы в следующем году мне позволили преподавать курс «Алгебра 2»²². Девятиклассники, блин!

Во время урока по электронной почте приходит несколько новых писем. Одно – от мистера Редмона с отметкой «Важно».

Вот оно!

Мистер МакНелис! Во время классного часа этим утром прошу Вас зайти ко мне в кабинет.

Мистер Редмон

С удовольствием, мистер Редмон.

Делаю глоток кофе. Он еле тёплый. Между уроками надо подогреть его в микроволновке. На встрече с директором нужно быть в форме.

С нетерпением жду Роберта, чтобы всё рассказать. Мысленно перескакиваю с одной темы на другую, а затем задерживаюсь в тайнике своей памяти, где хранится всё, что связано с Робертом. Откидываюсь на спинку стула, внимательно наблюдаю за классом, но в этот момент думаю совсем о другом: о напряжении на его лице во время танца, об ощущении, когда его рука прикасалась к моей ладони, когда мы смотрели фотографии на телефоне, о том, как он мило общался с Кики в магазине.

Из витания в облаках меня выдергивает звонок, и я понимаю, что на лице у меня улыбка идиота.

После второго урока я быстрым шагом направляюсь в головной офис. Миссис Стоувол, секретарь мистера Редмона, предлагает мне присесть на двухместный диванчик рядом со столом. Джен называет ожидание на этом диване «Сидением по уши в дерьме», потому что именно здесь ты ждёшь и обделываешься от страха ещё до начала экзекуции. Мне кажется, она преувеличивает. Не все походы в кабинет директора такие уж дерьмовые.

На столе рядом с компьютером миссис Стоувол ровно лежат три красные папки. К каждой из них прикреплён временный бейдж на шнурке. Миссис Стоувол (если вы не хотите пасть смертью храбрых от одного из её «убийственных» взглядов, не вздумайте называть её мисс) всё ещё говорит по телефону, пытаясь распределить внештатных учителей на весь день. Нехватка внештатников означает, что другие учителя должны будут взять дополнительные часы, а округ должен будет им за это заплатить. Куда дешевле и спокойнее иметь внештатного учителя в запасе. Но их всегда не хватает.

У неё явно плохое настроение, поэтому я тихо жду, представляя, что в один прекрасный день я буду сидеть за столом в кабинете за той дверью. Я знаю, что эта работа трудная. И ужасно нудная, но зарплата хотя бы покрывает прожиточный минимум. А ещё эта должность подобна высокой трибуне и даёт возможность сформировать в школе свою культуру. У меня уже есть несколько идей, как сделать школу, которой я буду руководить, особенной.

Погружаюсь полностью в размышления и, от неожиданности испугавшись, вздрагиваю на приглашение миссис Стоувол войти.

– Дрю, – говорит мистер Редмон громким голосом, когда я появляюсь на пороге его кабинета, – присаживайтесь. Простите, что заставил ждать. Разговаривал со своим сыном. Он в мае заканчивает МТИ²³.

– Я не знал. Это круто. Умный парень.

– Да. Он – последний. Когда мы его доучим, то вместе с женой отправимся в долгий круиз по греческим островам.

Я улыбаюсь, но его улыбка начинает блекнуть, и моя тоже постепенно сходит на нет.

– Дрю, мне, правда, тяжело говорить с вами об этом.

Что? Я быстро составляю список своих характеристик для программы администраторов. У меня сильная академическая характеристика, оценки моих учеников – на уровне, я проявил себя в классной работе, руководил и даже принимал участие в ежегодном кулинарном соревновании, я – мужчина. Я даже попросил своего друга, учителя английского языка, проверить заявку – вдруг по невнимательности допустил где-то грамматическую ошибку. И собеседование прошло очень живо.

До этой секунды я считал себя отличным кандидатом. Не могу поверить, что они не допускают меня к программе. Вот о чём я думаю, когда мистер Редмон хлопает меня по плечу.

– Я хочу, чтобы вы знали, что ваша сексуальная ориентация никогда не была для меня проблемой.

Моё сердце начинает трепыхаться, а потом замирает.

– Но... – мистер Редмон внимательно изучает свои руки, – сегодня утром позвонил родитель одного ученика из оркестра обсудить свой вопрос и упомянул, что в пятницу вечером вы были на парковке с Робертом Уэстфоллом.

Мой пульс взлетает вверх, а кончики пальцев начинают покалывать. С трудом сохраняю на лице нейтральное выражение и заставляю свой голос звучать бесстрастно:

– Мистер Горман попросил меня быть сопровождающим на танцах.

– Интересное дело, Дрю. Обычно на подобных мероприятиях помогают родители, – какое-то время он молчит и пристально смотрит мне в глаза. – Я совершенно не против того, чтобы вы были сопровождающим на танцевальном вечере оркестра. Но у меня есть сомнения по поводу вашего решения провести вечер на парковке с одним из учеников.

Открываю рот, собираясь защищаться, но закрываю его в последнюю секунду: любое моё возражение даст повод думать, что я виноват.

Пока я пытаюсь найти какой-нибудь более-менее нейтральный ответ, директор внимательно наблюдает за мной, а потом ошеломляет меня ещё раз:

– Всю прошлую неделю Роберт Уэстфолл обедал у вас в классе.

И это не вопрос.

Моя первая мысль: «Джен!». Но во время обеда мимо моей классной комнаты прошло куча народу. Это мог быть кто угодно из помощников в копировальной комнате или кто-то из учеников. Дверь всегда была открыта настежь. Собственно, мне нечего было скрывать.

Я начинаю говорить, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно:

– Ему сейчас тяжело. Думаю, он воспринимает меня, как старшего брата, с которым можно поговорить. И это всё.

– Дрю, закругляйтесь с этим, – говорит он сурово. – Прямо сейчас. Позвольте напомнить вам, что субъективное мнение в общественной школе значит много. Вы – молодой мужчина приятной внешности. Он – уязвимый подросток. И вы – не консультант. Это работа мисс Линкольн. Я уже попросил её вызвать сегодня Роберта и поговорить с ним. И ещё я возьму на себя смелость посоветовать вам оставаться верным алгебре и матанализу. У вас впереди прекрасное будущее. И мне бы не хотелось видеть, как вы всё рушите.

– Без проблем. Спасибо, – бормочу я и встаю, стараясь удержаться на ватных ногах.

Он протягивает мне лист бумаги. Беру его в руки, но не осмеливаюсь читать – мне страшно.

– Кстати, – говорит мистер Редмон, когда я открываю дверь, – список по курсам для администраторов ещё не пришёл, но я уверен, что в нём есть ваше имя.

– Отлично, – я широко улыбаюсь и закрываю за собой дверь.

Войдя в туалет для преподавателей, запираюсь в кабинке и сажусь на крышку унитаза. Трясущимися руками достаю мобильный телефон и удаляю все сообщения из папок «Входящие» и «Отправленные». Открываю фотоальбом, бросаю ещё один, последний взгляд на лицо Роберта на фотографии и удаляю её тоже.

Во время обеда я быстро выхожу вместе с учениками из классной комнаты и закрываю дверь на ключ. Джен удивлена моему появлению в комнате отдыха. Она вместе с другими учителями математики сидит за круглым столом и указывает мне на соседнее свободное место. Я сажусь рядом.

– Знаешь, – говорю я ей с широкой, но фальшивой улыбкой, – возможно, у меня получиться пойти с тобой на тот концерт.

Открываю стоящий на полу кулер и достаю оттуда сэндвич, пачку чипсов и напиток, осторожно прикрываю наполовину крышку.

Её брови взлетают вверх:

– Ну, вот и отлично.

Я заставляю себя жевать, глотать и смеяться во всех нужных местах, и когда Джен кладёт ладонь мне на колено, я не сопротивляюсь.

Стараюсь не думать об ученике, который стоит сейчас возле закрытой двери моей классной комнаты, и теряется в догадках, что же случилось.

На уроке матанализа чувствую на себе взгляд Роберта. Разбирая на доске задачу за задачей, я с трудом соображаю. В этот раз я не разрешаю ученикам, как обычно, рано приступить к домашнему заданию. И после звонка подзываю к своему столу Стейси Вудворд, чтобы отдать рекомендательное письмо, которое она просила меня написать для своей летней подработки. Несколько минут мы болтаем о её работе и планах её коллег.

Роберт задерживается и, когда Стейси выдаёт «Спасибо!» и направляется к двери, подходит к моему столу. Я делаю вид, что занят, перекладываю бумаги, лежащие в полном порядке, собираю разбросанные по столу карандаши и ручки и запихиваю их обратно в подставку.

– Мы вроде собирались пообедать вместе, – говорит Роберт.

– О, Роберт, привет! Прости. Мне нужно было на встречу. Надеюсь, ты успел перекусить в кафетерии?

По выражению его лица вижу, что он раздумывает, верить мне или нет. В конце концов, кажется, он решает мне не верить. Роберт морщиться и задаёт вопрос:

– Вы на меня сердитесь?

– Сержусь? Конечно, нет, – стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро, и хлопаю его по плечу. В дверь один за другим входят ученики, у которых я веду следующий седьмой урок. – Тебе лучше идти, а то опоздаешь на урок.

Мы смотрим друг другу в глаза ещё пару секунд, а потом я отвожу взгляд. Он уходит, а я остаюсь стоять за столом с ощущением, что я только что плюнул ему в лицо.

Когда звенит звонок с седьмого урока, я не жду окончания рабочего дня. Закрываю класс и иду на парковку.

Роберт

Я спешу по убранным на скорую руку коридорам на свой седьмой урок. Ничего не понимаю. Я подумал, что его срочно вызвали, что что-то случилось с Кики.

Я беспокоился весь пятый урок. Зайдя перед шестым уроком в его класс, я ожидал увидеть там другого учителя, но Эндрю был на месте, как всегда. Как всегда, он поздоровался со всем. Как всегда, после разминки он сделал перекличку. Как всегда, он объяснял нам тему и разбирал на доске задачи.

Он не смотрел на меня. Ни разу. И я не знаю, почему.

И когда я остался после урока и спросил его, может, он злится на меня, он вёл себя, как и любой другой учитель: фальшивое одобрение, отчуждённость, плохо замаскированная под сердечность.

«Обед был его идеей», – напомнил я себе сердито, опускаясь на стул в классе экономики.

– Мистер Уэстфолл, – слышу тихий оклик мисс Флауерс, не успев даже вытянуть ручку из пружин блокнота. Она вручает мне белый пропуск с моим именем и галочкой в маленьком квадратике возле слова «Консультант». – С тобой хотела бы встретиться мисс Линкольн.

Я кладу блокнот на стол и встаю.

– Она просит тебя захватить с собой вещи, – добавляет она.

***

Мисс Линкольн встречает меня с сочувствующей улыбкой и приглашает меня присесть на стул перед её столом. Сама она садиться на стул рядом:

– Как ты? Держишься?

– Я в порядке, – отвечаю.

– Несколько минут назад я говорила с твоей мамой.

– Мой отец...?

– Нет. Но думаю, что тебе лучше пойти домой.

У меня ненадолго замирает сердце:

– У меня ещё один урок.

– Роберт... – качает она головой, но ничего не говорит.

Встречаюсь с ней взглядом и мне становится интересно, что она обо мне думает. Закидываю свой рюкзак на плечо, но не встаю.

Она вздыхает:

– Я знаю, что сейчас тебе и твоей маме очень тяжело. Сейчас ты должен быть со своей семьей. Школа может подождать.

Я киваю. Понятно, что она ждёт именно этого.

– Может, перед уходом ты хочешь поговорить?

Я отрицательно качаю головой, и она легонько хлопает меня по колену.

– Помни, что моя дверь для тебя всегда открыта. Ты можешь говорить со мной обо всём. Я всегда готова помочь.

На какую-то минуту мне становится интересно, чтобы она сказала, если бы узнала, как сильно и отчаянно я хочу закончить эту главу своей жизни и начать новую? Поняла бы она? Или она отправила бы меня на психиатрическую консультацию с просьбой проверить, не психопат ли я, неспособный формировать привязанности или сопереживать своему умирающему отцу?

Она берёт у меня пропуск, что-то на нём царапает, а потом вручает мне обратно:

– Отметься и иди домой.

Я встаю и, когда понимаю, что сейчас мне придётся увидеть смерть вблизи, мои ноги подгибаются. Мисс Линкольн хочет как лучше. Но я точно знаю, что Эндрю никогда бы не отослал меня. По крайней мере, я так думал несколько часов назад.

Я не понимаю.

Он не отвечает.

Я всегда считал, что смерть приходит двумя способами: быстро, заливая всё кровью, или медленно и мягко. В нашем доме она проявляется совсем по-другому.

Глаза отца всё ещё открыты и всё также пусты, но теперь из его ноздрей выдуваются огромные, время от времени громко лопающиеся пенные пузыри. Вокруг постели топчутся мои тёти. Тётя Уитни осторожно стирает пену с его лица.

В течение следующих семи часов пена высыхает и дыхание отца становится настолько поверхностным и прерывистым, что иногда тяжело понять, дышит ли он вообще. Около полуночи отец затихает. Тётя Оливия прикладывает к его груди круглый диск стетоскопа.

Тётя Уитни, скукожившись рядом, шепчет ему на ухо слова, которые он не может сказать самостоятельно. И хотя её голос очень тихий и мягкий, я слышу её молитву:

– Я вверяю свою душу в твои руки, Господи. Святая дева Мария, матерь Божья, молись за меня. Защити меня от врагов и прими меня в час моей смерти.